Текст книги "Вымышленные и подлинные истории Алексея Иксенова (СИ)"

Автор книги: Алексей Иксенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Пожилой отставной майор, бывший участник войны, подрабатывающий развозом в деревенские лавки продуктов и почты, седовласый Антон Трофимов гнал свой грузовик по размытой дождём дороге. У Антона Ивановича дома оставалась семья – жена и трое детей, их нужно было прокормить. Неожиданно Трофимов увидел лежащую на дороге девушку, прижимающую к груди маленького, годовалого мальчика.

– Мать честная! – воскликнул седой мужчина. Он поспешил на помощь женщине, но та не могла уже встать.

– Ребёнка моего спасите, – запёкшимися губами прошептала она. – Семёном его зовут. Сёмой Воронцовым.

Сильный отставной майор бережно взял малыша и отнёс его в кабину грузовика, затем поднял женщину. Вероника Дубцова умерла в возрате 20 лет от тяжёлой, двусторонней пневмонии.

Семён вырос в городском детдоме, был там очень агрессивным и непослушным мальчишкой. Жестоко избивал всех своих сверстников и мальчиков младше своего возраста. Дрался даже с теми, кто был старше и сильнее его, набрасывался на воспитателей, директора и других сотрудников детского дома. Строптивого паренька скручивали специальными вязками и увозили в психиатрическую лечебницу. Там его закалывали очень больными уколами и держали по нескольку месяцев, а иногда и по полгода. На какое-то время Сёма притихал. Но находились всегда те, кто мог его спровоцировать, и всё повторялось снова. Все праздничные дни и дни рождения мальчик встречал в психушке, поскольку в такие моменты обитатели детдома всегда старались от него избавиться. Сеня надолго забыл, что такое праздники. Никого не волновала его несчастная судьба – психологов в провинциальном городке тогда не было, а детского психиатра – старую, очкастую фурию в белом халате и вовсе эти проблемы не заботили. Она редко проводила обходы, плохо помнила своих пациентов в лицо, ориентируясь лишь по спискам, или с подсказки дежуривших таких же пожилых медсестёр – молодые на такую работу не приходили. Кормили в психбольнице ещё хуже, чем в детском доме.

Лишь с годами Семён Григорьевич Воронцов остепенился и стал поспокойнее. По понятным причинам он не прошёл военную службу в армии, не освоил никакой профессии. Все молодые годы Сеня сколачивал на заводе ящики в тарном цехе, государство предоставило ему после детдома комнату в общежитии.

Ни в детском доме, ни на заводе из женского пола никто с ним не дружил. Да и парни с мужчинами мало обращали на необщительного Сёму внимания, хотя многие слышали о его тяжёлой жизни.

Лишь к сорока годам Семён наконец познакомился с некрасивой, полноватой особой, которая сама нуждалась в общении с мужчиной.

Некрасивая, полная женщина имела однокомнатную квартиру, где одиноко проживала после смерти своей бабушки. Родители этой дамы были репрессированы: отца расстреляли, а мама умерла в лагерях от крупозной пневмонии. Дарья Васильевна Голубяткина много лет проработала прачкой, но с мужским полом отношений не имела, пока не встретила Сёму. Они быстро нашли общий язык. Дашу воспитывала бабушка, она росла молчаливой и замкнутой девочкой. Но бабушка получала хорошую пенсию, да ещё и умудрялась работать до последнего дня в школе учительницей, так что она смогла вырастить внучку и дать ей образование. Несмотря на сложный характер, подросшая Даша очень любила свою старую покровительницу. Получая стипендию в училище, Дарья покупала бабушке гостинцы, ласково прижимала старушку к своему полному телу, гладила её седые волосы. К тому времени Даша закончила училище и устроилась работать по специальности – поваром. Пожалуй, и была у Голубяткиной бабушка единственным любимым человеком. Однажды старушка задремала после очередного урока в учительской и больше не проснулась. Старую учительницу хоронила вся школа со всеми почестями, Дарья шла за гробом, окаменелая от горя, потеряв единственного, родного и любимого человека. До репрессированных родителей ей не было никакого дела, а вот уход из жизни бабушки – невосполнимая утрата. Похоронив добрую старушку, девушка впервые в жизни напилась водки. Бросила работу по специальности, устроилась в прачечную.

Семёна Дарья не любила – вышла замуж за него просто от одиночества, но в своей квартире прописала. Детей у них не было. Семён хромал – передалась болезнь от матери. Да плюс к тому состоял на учёте в психдиспансере. И, хотя в психушку больше не попадал после того, как покинул детдом, диагноз в ПНД психиатры с него не сняли. Поэтому вопрос о детях не стоял, а Дарья умело могла предохраняться.

Дарья была моложе Семёна и не глупа, но малодушна и равнодушна к чужому горю. Они прожили вместе не один десяток лет, но если Семён Григорьевич был добродушным и отзывчивым человеком, то полноватая Дарья Васильевна была скупа и необщительна с людьми. И несмотря на то, что Воронцов чуть ли не с первых дней знакомства перебрался к Голубяткиной жить, и поженившись они оставались в разных фамилиях. Однажды мимо их дома пробегал живший неподалёку Федя Смирнов, в те годы ещё мальчишка и, неожиданно поскользнувшись на льду, упал и сломал ногу. Мальчик громко кричал от боли, будучи не в силах подняться. На дворе был холодный февраль-месяц, на улице никого не было, чтобы помочь мальчонке. Взрослые работали, дети были на занятиях в школе. Мимо Фёдора прошла компания подростков, тупых и безбашенных, но те лишь посмеялись над кричащим мальчиком. У Семёна был отгул, и он сидел со своей бабой на кухне, распивая бутылку недорогого портвейна. Услышав внизу крик, Воронцов, несмотря на подвыпившее состояние, засуетился.

– Что ты как с цепи сорвался? – протянула, едва ворочая языком, захмелевшая Дарья.

– А ты не слышишь, парнишка орёт? – резко ответил ей Семён.

– Да пошёл бы он на.... – баба грязно выругалась. – Мало тебя в детдоме такие же били, а потом из-за них ты в дурдоме лежал?

– Ты бы лучше помолчала!

– А чё я? – икнула толстуха, плеснув себе в стопку ещё вина. – Ты-то куда попёрся? Это ментовский сынок, мало тебя менты в вытрезвитель забирали?

– Не твоё дело!

– А, ну да... ну да... – толстуха опрокинула полную стопку краснухи себе в рот. – Ну и вали себе...

Но Семён Григорьевич уже не слушал её, а прихрамывая, торопливо спускался вниз по лестнице.

Воронцов попытался приподнять паренька, но тот закричал от боли ещё сильнее. Мужчина понял в чём дело и кинулся к ближайшему телефонному автомату, набрал номер скорой помощи. Диспетчер, услыхав подвыпившего мужика, хотела уже положить трубку, но вдруг, услышав вдалеке мальчишеский крик, быстро передумала и спросила у Семёна адрес, на который поедет «неотложка».

Скорая увезла ребёнка в детскую травматологию, а Семён на следующий день подал на расчёт на заводе. Он устроился дворником убирать свой и два соседних дома, в одном из которых и жил травмированный Федя. Воронцов в глубине душе желал заиметь своего ребёнка, но Голубяткина даже не хотела об этом слушать. Эта пассия жила только для себя, сытно питалась, пила вино и на здоровье не жаловалась. Она никогда не хотела иметь детей, тем более от такого поломанного судьбой простака Семёна Григорьевича. Про себя она лишь презирала его, но, чувствуя от него зависимость в половой жизни, оставаться одинокой не хотела.

Семён подружился со светловолосым пареньком, совершенно бескорыстно и по-мужски. Когда Голубяткина отлучалась по каким-то делам и уходила из дома, Семён зазывал Федю к себе в гости, угощал вкусными щами, которые варил сам, травяным очень полезным чаем с вареньем или мёдом, который покупал на рынке у знакомого пасечника. Родители Феди знали об этом, но, будучи благодарными Воронцову за оказанную их сыну вовремя помощь, не препятствовали их дружбе. Фёдор ещё долго похаживал к доброму и гостеприимному дядьке, но, закончив институт, затем устроился работать в полицию, женился и уехал на другой конец небольшого городка. А Семён продолжал трудиться уборщиком возле домов, пока трагически не погиб от рук пьяных отморозков.

Дело об убийстве Семёна Григорьевича Воронцова было передано в суд. Фёдора Смирнова неожиданно повысили в должности, а соответственно и в звании. Старший следователь по особо важным делам пришёл в суд в сером костюме и сел в первом ряду. Обвиняемых вооружённые охранники, рослые и сильные молодые ребята, загнали в клетку, не сняв с них наручников.

– Всех прошу встать! Суд идёт! – громко произнесла секретарь. Сидящие в зале встали. Нехотя поднялись и подсудимые в клетке.

В зал вошла красивая молодая женщина в судейской мантии. Светло-русая и ухоженная, с голубыми глазами, высокая и стройная, она скорее напоминала топ-модель, а не строгого блюстителя закона.

– Можете садиться, – снисходительным мягким тоном сказала она. – Снимите наручники с обвиняемых.

– Может, не стоит? – вмешался пожилой седоволосый прокурор. – Эти мерзкие типы с такой изощрённой жестокостью убили пожилого мужчину.

– Прошу без оскорблений, гражданин прокурор! – повысила голос миловидная женщина в судейской мантии. Старик в прокурорской форме лишь пожал плечами.

Дальше шел обычный процесс. Никто из сидящих в зале не выдавал особых эмоций. Лишь родители обвиняемых сидели с каменными лицами, постаревшими с горя от непутёвых своих отпрысков. Виноваты ли они, что их сыновья выросли такими озлобленными, жестокими и безжалостными подонками? Вряд ли... Никто из родителей подсудимых не был пьяницей, все работали на различных предприятиях, были обычными, простыми людьми.

Из подруг убийц явилась в суд только одна – две просто исчезли из города по разным причинам.

Когда девушку допрашивали, она не могла ничего толком пояснить, но при этом публично заявила, что больше не хочет знаться со своим "дружком". Допрашивали родителей всех троих обвиняемых, маме одного из них стало плохо и пришлось ей оказывать медицинскую помощь. Допрашивали и свидетелей – Илью Кустова и Алёну Демидову, соседей – татар Турамбековых, представителя потерпевшего – Голубяткину Дарью Васильевну, супругу убитого.

И снова толстая старуха смалодушничала, испугавшись за свою шкуру. Она окончательно предала своего покойного мужа, помогая этим убийцам избежать сурового наказания.

Фёдор Николаевич скрипел зубами от злости, едва себя сдерживая. Окинула презрительным взглядом продажную старуху и молодая судья. И всё же подонки получили по заслугам, отправившись за решётку на долгие годы.

В кафе, где работала Раиса Костомарова, сидел человек в сером костюме и пил стопка за стопкой «Столичную» водку. Он неряшливо ковырялся вилкой в салате и гарнире с жареной курицей. Щёлкнув в очередной раз пальцами, подзывая к себе официантку, он вдруг внаглую начал приставать к ней, ворочая пьяным языком:

– Слушай, киска, а не погулять ли нам, как ты закончишь работу?

– Молодой человек, что вы себе позволяете? – возмутилась девушка.

– А ну иди сюда голуба, я поцелую тебя в губы! – не унимался пьяный грубиян.

– Эй, фраер! – донёсся подвыпивший бас с соседнего столика, – оставь девчонку в покое!

– А то что? – ухмыльнулся пьяный блондин.

– Можем выйти и поговорить за углом, – пробасил конкурент.

– Это что, твоя девушка?

– Не хами!

– А то что? – повторил вопрос наглый светловолосый мужчина.

– Ну смотри! Сам напросился! – и парень, сидевший напротив, схватил наглеца за ворот серого пиджака и попытался вытащить на улицу.

Вдруг в кафе ворвались несколько полицейских и, скрутив заступника, повели по залу. В небольшом криминогенном городке, который несколько десятков лет был наделён дурной славой, менты шастали везде. Каждый из них хотел стать героем: обезвредить и задержать преступника, получить повышение в звании или выслужиться перед начальством. Полицейские знали, кто такой гражданин в сером костюме, поэтому, миновав его, взяли другого, заступившегося за молоденькую официантку.

– Отпустите его, он не виноват! – пыталась отбить девушка задержанного у ментов. – Ко мне приставал этот тип, в сером костюме, а этот парень просто пытался за меня заступиться.

– Я к тебе приставал? – с наигранным возмущением нетрезвым голосом проговорил светловолосый. – Да пошла ты на хрен, кобыла длинноногая! У меня жена есть!

Официантка от растерянности потеряла дар речи.

– Нападение на сотрудника полиции, – выводя из кафе скрученного парня, торопливо объяснил один из ментов опешившему администратору.

Через несколько минут вслед за ними, но уже домой, шатаясь, вышел пьяный майор полиции, старший следователь по особо важным делам Смирнов Фёдор Николаевич.

Фёдор, едва держась на ногах, ввалился в свою квартиру. Старший следователь по особо важным делам никогда так не позволял себе напиваться, да ещё и «зелёнки». Жена Ирина, красивая и стройная молодая женщина, подняла упавшего на пол пьяного супруга и под руку повела в большую комнату на двуспальный диван. Из детской выбежала маленькая девочка лет пяти и испуганно заверещала:

– Мама, что с папой? Ему плохо? Вызови ему врача! Папа! Папа!

Девочка заплакала.

– Лиана! А ну быстро к себе спать! Всё хорошо с папой будет!

– Папе плохо, я боюсь!

– Я сказала, всё будет нормально с папой. Он просто устал.

Малютка, послушав мать, скрылась в своей комнате.

Смирнову было ужасно плохо, его тошнило и мутило, он громко охал и стонал. Ира принесла из ванны пластмассовый таз, взяла мужа за волосы и нагнула вниз. Пластмассовое изделие начало наполняться густой массой рвоты. Женщину саму чуть не стошнило; затыкая нос, она вышла с наблёванным тазом в уборную, потом долго мыла его в ванне.

Фёдора Николаевича "колбасило" не на шутку. Ирина в прихожей взяла трубку домашнего телефона и набрала номер своей матери.

– Мама, привет! Как дела? Да никак! – женщина говорила раздражённым голосом. – Мой нажрался и валяется со свинячьим рылом. Я не могу это терпеть!

Пожилая мать Ирины укоризненно ответила, что жене офицера не подобает так себя вести, работа у мужа тяжёлая и ответственная, так что ему и напиться один раз не грех.

– Мама, приезжай посмотри за ребёнком! Я куда? Ой, мама, дай мне уехать, отвлечься! Я так устала!

Услышав в ответ материн ворчливый тон, – отчего, мол, устала её дочь, – Ира, вспылив, бросила трубку. Приняв душ и наскоро собравшись, женщина достала из кармана мужа ключи, в том числе и от машины и, демонстративно хлопнув входной дверью, сбежала по ступенькам вниз.

Войдя в гараж, стоявший неподалёку от дома, женщина села в иномарку Фёдора и, заведя её, дала задний ход. Затем закрыла гараж, снова села в машину и вдавила педаль газа.

– Ну что ж, милый! – размышляла она вслух. – Сегодня ты не можешь. Поищем другого для молодой и красивой женщины. А с дочкой бабушка посидит. Ирина ещё сильней вдавила педаль газа, на высокой скорости определяя свой маршрут в увеселительное заведение.

Фёдор Николаевич сидел у себя в кабинете в помятом костюме и мучился после пьянки, как наркоман при ломке. Голова разрывалась на части от диких болей, весь пищевод жгло, а тело ломало. Смирнов ёрзал в кресле, как уж на сковороде, бесполезно тыкаясь в очередное уголовное дело, то и дело копаясь в бумагах.

"Что за хрень мне подсунули под названием "Столичная водка"?" – пытался размышлять Фёдор Николаевич и вдруг обречённо вздохнул: – "Отравиться-то можно и хорошим вином, если не в меру им злоупотребить"...

Он и подумать не мог, что его благоверная воспользуется таким моментом и вовсю "наставит ему рога" с богатым мачо-армянином у него в коттедже. И столкнувшись утром со своей внезапно появившейся у них дома тёщей, даже не удивился этому.

В семье её никто не любил, даже маленькая Лиана – за излишнюю строгость.

Бабка была суровее Фёдора, хотя и покрывала свою дочь Ирину. Смирнов неожиданно вспомнил о инциденте, устроенном вчера в кафе, и набрал номер телефона.

– Суслов! Вчера задержали парня в кафе, где он?

– В 13-ой, товарищ майор! – ответил дежурный мент.

– Срочно доставить ко мне!

– Слушаюсь! Разрешите выполнять?

– Выполняйте.

В кабинет привели скованного сзади наручниками симпатичного рослого молодого мужчину. Вчерашняя смелость в этом парне мгновенно исчезла, когда он увидел сидящего в кресле не пьяного наглого блондина, а майора полиции с суровым и властным лицом.

– Я только за девушку заступиться пытался... – начал испуганно оправдываться задержанный.

– Садись! – вдруг повеселел Фёдор. – Воронов! Сними с него наручники.

– Слушаюсь, товарищ майор! – ответил конвойный.

– Правильно заступился! – весело сказал Смирнов, – заступаться и нужно, особенно за девушек!

Он протянул задержанному мужчине свою сильную руку на прощанье и, выписав пропуск и вежливо извинившись, отпустил.

У Фёдора полегчало на душе, но голова продолжала болеть, и он послал одного из своих подчинённых в аптеку за аспирином. Когда принесли лекарство, майор налил в стакан воды и растворил в ней шипучую таблетку. Не успела утихнуть боль – зазвонил внутренний телефон.

– Слушаю вас, товарищ полковник! – отчётливо произнёс Смирнов.

– Федя, зайди ко мне, – неофициальном тоном произнёс Старостин.

– Понял, Пётр Ефимыч, сейчас иду.

Майор нехотя потянулся и встал. Идти к шефу городской полиции, тем более сегодня, в его планы не входило. Но и уклоняться от этого он не имел права. Он снова налил из графина воду до краёв в стакан и, залпом выпив и выйдя из своего кабинета, пошёл по коридору в приёмную. Секретарь попросила подождать несколько минут – полковник с кем-то разговаривал по телефону. Наконец Смирнова позвали в более просторный кабинет с большим столом из красного дерева.

– Что-то плохо выглядишь, Фёдор! Ох, не советую тебе увлекаться этим... по себе знаю.

– Да не мог я сдержать себя, Пётр Ефимыч! Все нервы вымотались из-за этого дела. Эти отморозки просто звери какие! Нелюди просто. А предательница Голубяткина! А свидетели, не захотевшие потом давать правильные показания…

– Ну, свидетелей ты сам от себя оттолкнул, Федя, – спокойно возразил Смирнову шеф полиции. – Ну а с Голубяткиной что спрашивать? Сам всё знаешь...

– Мне дядю Семёна жалко, хороший был мужик, – ответил майор, – эти подонки всё тело изуродовали и без того несчастному судьбой дядьке.

– А мне, как ни странно, Васю жаль... – с грустью в лице произнёс полковник. – Давай, майор, помянем этого парня, заодно и похмелишься. – Старостин залез в шкаф и вынул початую бутылку "Зелёной", разлил по стаканам.

При виде спиртного майора передёрнуло, но он всё же спросил:

– Это вы про какого Васю? Про Костомарова, что ли?..

– Да, про него самого.

– Вы что, Пётр Ефимович! Он же зверь, такой же в точности, как и эти убийцы дяди Семёна, ничем не отличающийся. Он тёще голову топором разрубил, жена до сих пор в дурдоме, дети инвалиды.

– Это вы привыкли в нём только зверя видеть, – проворчал полковник и, сбавив тон, добавил, – это я во всём виноват, Федя. Вася писал мне, что у него в семье нелады... Вот только я закрутился со своими проблемами, не смог ему ни руку помощи протянуть, ни на письма ответить.

Пётр Ефимович встал, поднял стакан с вином и, не морщась, выпил.

– У всех бывают проблемы в семье, товарищ полковник! – официально ответил Смирнов, так и не притронувшись к стакану с водкой.

– Ну, знаешь, ли... проблемы-то разные бывают, Фёдор! Я был таким же молодым следаком, как и ты, а Костомаров совсем мальчишкой. Васька по малолетству сдружился с бандой, но в преступлениях не участвовал. Хитро как-то уходил от этого всего. Но однажды подонки случайно убили Васиного отца. Убили так же жестоко, как и твоего старого знакомого дворника Семёна. Узнав об этом, парень не стал молчать, пришёл к нам в милицию и сдал всех участников банды. Из них остались всего двое, да и то – женщины. Одна бомжует на окраине города возле церкви, другая в психушке, где сейчас находится и жена покойного Костомарова – Раиса. Остальные вымерли в лагерях или были убиты такими же, как они. Я написал письмо в военкомат о досрочном призыве Василия в армию. Он отслужил, как положено, и научился там вождению автомашин.

Пока парень служил, у него умерла мать. Предалась разгульной жизни после нелепой смерти мужа, Костомарова-старшего, быстро спилась. Потом и вовсе её нашли мёртвой. Вскрытие не проводилось, женщину тихо похоронили. Вот и вернулся Васёк из армии в пустую квартиру, где его никто не ждал. Тогда я опять помог ему с трудоустройством, предложив ему работу шофёром в оперативной машине. Он согласился. Затем Василий обзавёлся семьёй, но уже без меня. Я уехал работать в Москву, на повышение. Вырастил дочь Ольгу, нашёл опытных столичных хирургов для больной жены Ларисы. У неё тяжёлый врождённый порок сердца... – полковник замолчал, массируя грудь.

– Вот и у меня теперь щемит... – доверительно и тихо произнёс он.

– Я вас, конечно, понимаю, Пётр Ефимович, – так же тихо сказал старший следователь, – но... – договорить он не успел. Зазвонил внутренний телефон в кабинете у Старостина.

– Здравия желаю, товарищ генерал! – быстро и чётко произнёс вмиг протрезвевший полковник полиции.

– И тебе не болеть! – строго донеслось в областном центре. Дальше послышалось всё в приказном тоне, и Фёдор Николаевич увидел, что рука Петра Ефимовича, массирующая грудь, предательски задрожала, скулы пожилого шефа напряглись, лицо побледнело. Повесив трубку, полковник нахмурился:

– В управление опять вызывает. Чувствую, не к добру, Фёдор...

– Да не переживайте вы так, Пётр Ефимович! – попытался успокоить своего начальника Смирнов. – Не впервой ведь...

– Твоими бы молитвами, да Богу в уши! – ответил полковник и тут же дал по другому телефону команду личному водителю заводить машину.

– Всё, Фёдор, бывай! – Старостин похлопал майора по плечу. Смирнов растерялся и не нашёл что ответить.

– Правильно! Лучше молчи, – подытожил Пётр Ефимович, и оба торопливо вышли из кабинета, каждый по своим делам.

– Давай, сынок, жми на всю! – хлопнул по спине Старостин молодого шофёра.

Парень резко развернул иномарку и, выжав педаль газа на высокой скорости, погнал служебную машину в областное управление.

Полковнику не давали покоя плохие мысли и дурное предчувствие. Он сидел, вжавшись в сиденье, и напряжённо думал. На сей раз генерал оказался в очень недобром расположении духа. Неужели этой старой лисе всё известно? И что Старостину от этой лисы ждать?..

Впереди показался пост ДПС. Дежурный капитан жезлом приказал водителю остановиться. Тот резко затормозил.

– Машину испортишь, сынок! – покачал головой Пётр Ефимович.

– Инспектор дорожно-постовой службы капитан Дроздов! – отдал честь офицер, – Предъявите документы.

– Сиди, я сам, – сказал полковник водиле и предъявил капитану своё удостоверение.

– Проезжайте, товарищ полковник! – снова взял под козырёк капитан. – Только уж так шибко не гоните.

– Постараемся, – процедил Старостин с какой-то злой усмешкой. Не любил он помех на дороге. Особенно когда ему тяжело.

– Ну что, Ефимыч, опух весь, бледный, – водку всё лопаешь на рабочем месте? – насмешливо заговорил человек в генеральских погонах. Он был старше Старостина, но бодр и подтянут. Седоволосый и голубоглазый невысокий мужчина уже давно не жаловал пожилого полковника полиции районного городка. Он уже знал, кого поставит на замену, а Старостина в лучшем случае, если не возьмутся за него спецы из внутренней службы, отправит на пенсию. Генерал же, вопреки своему возрасту, собирался остаться на своём месте до скончания своих дней, а потому и боялся за своё место, если внутренний отдел полиции начнёт под всех городских ментов копать.

Полковник посмотрел на генерала и промолчал, опустив глаза вниз. Анатолий Васильевич Скворцов (так звали человека в генеральских погонах) смотрел на подчинённого пристально, безо всякого уважения, хотя вместе отдали своей службе много лет, но, видимо, генерал лишь терпел младшего по званию, а сегодня этому терпению, видно, пришёл конец.

– Ну ты посмотри на себя! – разошёлся Скворцов. – Подумать только, полковник полиции! Алкаш! Даже рожа вся рыхлая! – Он уже не знал, к чему и придраться: подчинённые Старостина полицейские в райцентре и во всём районе работали на совесть и вполне исправно несли свою службу, но докопаться до чего-то было надо, и старикан в лампасах продолжал "зажирать" Петра Ефимовича.

– Взятки, говорят, берёшь? – будто схватив за горло, продолжал Анатолий Васильевич.

Старостин ещё больше побледнел и испуганно вздрогнул. И до этого чёртова генерала дошло! Ах, Москва-столица...

– Короче, так, – заговорил спокойнее Скворцов, – идёшь, сдаёшь удостоверение, оружие, оформляешь документы, пенсию и свободен! Ты понял, полковник? – генерал округлил глаза, сделав страшное своё лицо.

– Иначе сядешь на старости лет! Пошёл вон!

"Ух и сволочь ты, Скворцов! – думал про себя Старостин, – ишь, нашёл чего припомнить! И откуда узнал? Просто ловил на слове, а я испугом себя выдал?.. Старая лиса! Как будто я не знаю, какие взятки ты берёшь и какие особняки себе в области строишь! Своих сыновей в Чечню воевать отправил на смерть, даже не пожалел, гад, жену в могилу свёл, сам каждую неделю со шлюхами в саунах отрываешься, и горя тебе нет! Один сын калекой пришёл, другой погиб, а ты, генерал, всё под себя хапаешь, а меня за две взятки готов сгноить! Я-то ради семьи своей на это пошёл, чтобы жену спасти, чтобы дочь выучилась! А ты только всё ради себя, любимого! Кто в твоих коттеджах проживает? Ты, Анатолий Васильевич, да очередная твоя молодая шлюха! Даже о сыне своём, на войне покалеченном, ты не подумал!"

Пётр Ефимович вернулся домой поздно вечером. Жена Лариса не спала, плохо себя чувствовала. Старостин прошёл в комнату, поцеловал супругу. Потом вышел на кухню и позвонил дочери по мобильному.

– Алё! – ответил пьяный и вульгарный голос юной девицы. – Папуля! Ну здравствуй, родимый! Ты мне денег когда пришлёшь?

– Ольга! Вылетай первым же рейсом! Матери опять плохо! – приказал ей отец.

– А зачем?.. – пьяная и обкуренная дура даже не осознавала, что и говорит. – Мне и тут неплохо...

В трубке полковника послышался ржач и нетрезвая иностранная речь Ольгиных дружков.

– Деньги высылай, старый козёл! – выкрикнула дочь обезумевшему от праведного гнева отцу. – Я на что жить здесь буду?

– Я сказал, домой! – взорвался Старостин и осёкся...

– Петенька, – в кухню вошла Лариса, держась за сердце, она жалобно, как ребёнок, смотрела в лицо мужу.

– Петенька! Больно. Больно, Петенька... – женщина заплакала.

– Что с Ольгой? – спросила она и вдруг повалилась на пол. Пётр Ефимович только успел подхватить её на руки.

– Лариса! Ларочка, миленькая... – обливаясь слезами, полковник набрал номер скорой. Через несколько минут к дому подъехала машина с надписью "Реанимация".

Несчастную женщину увезли. Старостин остался один. Он вынул из холодильника очередную бутылку водки и, распечатав, стал жадно глотать горькую жидкость прямо из горлышка, не закусывая. Истерзанный и морально уставший, он рухнул на диван, уронив недопитую водку.

На следующее утро, собирая бумаги в последний день работы, Пётр Ефимович решил проститься с подчинёнными по-человечески у себя в кабинете, но зазвонил городской телефон. Полковник снял трубку.

– Лариса... Что с ней? – весь побелевший полковник застыл на месте.

– Она умерла, – ответил ему незнакомый голос, – примите наши соболезнования.

Старостин приподнялся на кресле, пытаясь что-то крикнуть, но, облокотившись, вдруг рухнул всем весом на стол. Когда секретарь и другие подчинённые вошли в кабинет, полковник был уже мёртв.

Старший следователь Смирнов держал в руках дело убитого дворника Семёна, которое нужно было сдавать в архив. Потрясённый внезапной смертью начальника полиции, Фёдор Николаевич нервно вертел папку в руках.

Вчера ему пришлось расстаться с женой. Молодая дура, оставив мобильный телефон в прихожей, принимала в ванной комнате душ. Появившийся внезапно в квартире майор услышал приятную мелодию звонка раскладного телефона Ирины. Фёдор взял трубку и услышал добродушный голос молодого армянина:

– Ирэночка! Как тебе было со мной мылая? Ышо хочешь, дорогая? Приезжай сегодня! Коньяк, шашлык, а подарок какой тябе ждёт! Дорогущий подарок!

– Всё сказал? – резко оборвал его полицейский. – Я из тебя, чурка, сейчас шашлык сделаю! Хочешь?

– Ты что?! Ты кто? – удивился и испугался армянин. – Вай! Как нехорошо со мной разговариваешь! Что я тебе сделал?

– Жену увёл! – ответил Смирнов и сбросил номер.

Из ванны, перемотанная длинным полотенцем, вышла Ирина. Дочь Лиана была у бабушки. Молодая женщина, взяв раскладушку, так и застыла перед мужем. Выяснять отношения, кричать и закатывать истерику не было смысла. Всегда гордая и самодовольная, имея непреклонный, прямолинейный характер, она вдруг встала на колени, схватив Фёдора за ноги.

– Феденька! Умоляю, прости! Ради дочки прости! – она пыталась разрыдаться, но в горле у неё словно ком застрял, и Ирина ткнулась, как преданная сучка, лицом в колено мужу.

– Собирайся и уходи! Квартиру я разменяю, положенный угол твой. Лиану постараюсь себе отсудить. А ты иди погуливай дальше! Хорошо было с армяном в пореве? Лучше, чем со мной? – майор зло улыбнулся, схватив за волосы жену.

– А ты, оказывается, жестокий! – прошипела Ирина.

– Не больше, чем ты! – ответил Смирнов и, отпусив жену, добавил, – прочь от меня, шлюха!