Текст книги "Вымышленные и подлинные истории Алексея Иксенова (СИ)"

Автор книги: Алексей Иксенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

– Да пил мой мужик-то... – визжащим тоном твердила она, – скандалил. Вот и сам нарвался. Ну те его и того...

– Что того? – раздражённо переспросил Смирнов, и на его лице выступили розовые крапинки.

– Того... этого... – старуха запнулась. – Ну значит побили.

– Побили, говорите? – нахмурился следователь.

– Ну сам он виноват, понимаете ли... Выпивши был, ругаться с ними начал.

– А вы, значит, всё это видели и молчали?

– А что я? Я ничего... Испугалась я... У меня сердце больное. Понимаете ли?.. – баба усиленно пыталась вызвать к себе жалость. – Больная я. Еле хожу...

– Вон пошла! – рявкнул на неё вконец взбешённый Смирнов. – Вон из кабинета! Мразь!

Толстуха, взглянув на рассвирепевшего следователя, в страхе попятилась к двери. Весь день Фёдор Николаевич Смирнов был раздражён и несдержан. Допросы задержанных он проводил с пристрастием, нередко в ход пускал кулаки и наводил ужас на подследственных. Свидетели тоже боялись грозного следака, вся охота что-то скрыть разом пропадала. Несмотря на молодость, Фёдор чувствовал свою власть над людьми и кроме тех, кто выше его рангом, никого не боялся. Допрашивая Турамбековых, он так запугал семейную парочку, что те выложили всё как на духу, так что материала, который «светил» убийцам дворника на всю катушку, уже вполне хватало. Смирнов перестарался. Взвинченный, он вызвал к себе неприязнь со стороны Алёны Демидовой и Ильи Кустова, тех самых влюблённых, которые пришли на помощь к избитому Семёну, вызвав полицию. Несмотря на то, что уже было известно, что пьяная кодла получит по заслугам, Алёна и Илья были ошеломлены грубостью следователя и его давлением, оказанным на них. Молодые не знали, что Фёдора Николаевича вывело из себя подлое предательство жены убитого, которая совершенно не болела никакими хроническими заболеваниями и, кроме излишнего веса, ничем больше, кроме редкой простуды, не страдала. Ещё заранее, перед допросом, следователь запросил справку из районной поликлиники представителя потерпевшего о состоянии её здоровья. А эта падла сидела, притворно корчась, противно ёжилась и была явно не на стороне своего убитого супруга.

Больше всего Фёдор ненавидел таких людей. У него немало было уголовных дел, связанных с убийствами из корыстных побуждений, например, как одна молодая особа, едва выскочив за состоятельного мужлана, решила побыстрей прихапать себе от него всё: дорогой коттедж, роскошный джип и все его денежные счета. Бизнесмен был очень успешным, но не смог устоять перед редкостной красоткой, которая любострастно ублажала его в постели. Используя в дальнейшем любовника-уголовника и его дружков, с которыми тоже со всеми успела перетрахаться, она избавилась тем самым от нелюбимого супруга, вот только с правом наследства вышла накладка, и корыстную даму вскоре арестовали. Точно так же, спасая свою шкуру, мерзавка быстро выдала своих подельников. Бабу по каким-то невыясненным причинам удавили сокарменницы, а её хахали поехали отбывать большие срока в тайгу.

Семён родился в послевоенное время. Его мать была убогой от рождения, всю жизнь хромала, жила одна в самом дальнем дому деревни у леса. Родителей её расстреляли фрицы за связь с партизанами, хотели поджечь и дом, но потом передумали и ушли в другую деревню. Мать Семёна была тогда совсем юная, родители успели её спрятать в погребе. Девушку звали Вероникой Дубцовой – на тот момент ей было 16 лет. Спасаясь от голода, Вероника ходила в лес, чтобы набрать грибов и ягод в летнее время и запастись на зиму. В маленьком огороде возле дома весной сажала картошку с капустой – немного семян дал ей деревенский батюшка. Он приучил девушку ходить в православную церковь, молиться Боженьке, петь духовные песни. Священник был честным человеком, много денег с прихожан не брал – только на нужды. Он принимал участие во всех похоронах, оказывая посильную помощь, а когда у родственников не было денег, отпевал усопшего бесплатно. Отец Тимофей носил девушке освящённый хлеб, который пёк у себя дома в печке. Молился за всех и за себя, но иногда грешил – напивался самогоном. Пьяный он не высовывал носа из дома – боялся, что увидят деревенские; просто запирал в сенях дверь и, уединившись ото всех, засыпал. Проснувшись после пьянки в одиночестве, батюшка обмакивал льняное полотенце в святую воду и обвязывал себе голову, торопливо крестясь и прося у Бога прощения. Приведя себя в порядок, он быстро заходил за Вероникой, ещё за несколькими женщинами, и они уходили на службу. Таким образом, девушка избежала детского дома и много лет проводила на службе с деревенским священнослужителем. Батюшка был сдержан в отношении женщин, ничего лишнего с ними не позволял. Он по-прежнему пёк у себя дома хлеб, освящал его, кусок оставлял себе, а остальное делил с теми, кто в нём нуждался.

Батюшка умер после Пасхи от менингита. Отец Тимофей напился сивухи в большой церковный праздник, сразу после торжественной службы в деревенской церкви. Бедняга сильно переборщил с холодной святой водой, окуная туда полотенце и моча им больную голову после пьянки. Лишь несколько человек знали о слабостях священника, в том числе и Вероника, однако про это умалчивали. Все люди грешные, что тут скажешь?.. Батюшка выдержал ещё одну службу, но вечером его свалила высокая температура. Несчастный сильно бредил, но и в бреду молил Бога. Женщины и убогая Вероника стояли возле умирающего и молились, держа в руках зажжённые церковные свечи. Замироточила икона Божьей Матери, и болящий ушёл из жизни...

Батюшку похоронили возле церкви: два неуклюжих старика с огромным трудом лопатами вырыли ему могилу, опустили в неё наспех сколоченный гроб. На холмик вбили небольшой деревянный крест с табличкой и надписью. Священник прожил пятьдесят два года, нового не прислали, церковь закрыли.

Вероника осталась совсем одна, без поддержки – о ней забыли, до неё никому в деревне не было дела. Вскоре в деревню нагрянула сбежавшая из места заключения банда. Почти всех жителей перестреляли вооружённые автоматами и пистолетами молодые отморозки, насиловали молодых женщин. Трупы топили в реке у леса, рядом с которым был дом Вероники.

Один из бандитов зашёл в дом и увидел перепуганную девушку. Она была совершенно беспомощна перед здоровым, рослым парнем. Коротко стриженый молодой отморозок приказал девке приготовить ему еду и подать вина. Та подала настойку из ягод, приготовленную ею в лечебных средствах – батюшка многому её научил. Жаль, заступиться за сиротину было некому. Захмелевший от крепкой настойки парень повеселел и начал отпускать в сторону Вероники пошлые шутки. Бедняжка терпеливо относилась к издевательским насмешкам наглого, подвыпившего «шутника». Она поставила на стол чугунок с вареной картошкой и плошку с солёными грибами. Довольный бандит стал уплетать вкусную еду. Нажравшись и крепко выпив, он стал ещё больше домогаться девушки, приказав той раздеться. Несчастная стояла, словно в оцепенении, но чужак и не думал отказываться от своего. Он силой повалил Веронику на кровать, срывая с неё бельё.

Он как будто не слышал истошных криков убогой, наслаждаясь своим сладострастием, выливая на неё свою бушующую плоть. Вместо поцелуев он "награждал" Веронику звонкими пощёчинами, хватал её за худые щёки, плевал в лицо. И каждый раз кончая, орал от возбуждения свирепым и противным тоном, пугая ещё больше и без того запуганную молоденькую девчонку.

Закончив глумиться над несчастной и насиловать её, бандюган, резко сплюнув, вышел из дома. Он был уверен в своей безнаказанности и не стал убивать убогую. Присоединившись к своей банде, они быстро ушли из деревни – растворились в лесах, пока большинство из них не были пойманы и расстреляны внутренними войсками без суда и следствия.

Вскоре Вероника забеременела. Немногие, кто остался в деревне, пришли ей на помощь.

– Грех-то какой! – крестясь, говорили бабки. Но рожать было надо, и вскоре появился на свет мальчик, которого назвали Семёном.

Веронику свозили в районную больницу, где врачи осмотрели и обследовали её, а затем ребёнка. Молодой женщине дали вторую нерабочую группу инвалидности, подлечили, помогли с кормлением малыша. Сеня оказался, к удивлению врачей, крепким и здоровым малым, а вот его маме после родов стало хуже. Сказались моральные и физические издевательства молодого бандюги, который имел несчастную девушку как хотел, к тому же без её согласия. У Вероники обнаружили целый букет хронических заболеваний, рекомендовали длительное медикаментозное лечение, в том числе и санаторно-курортное. Но куда уедешь из такой глухомани, тем более на руках с ребёнком? И вскоре Вероника с маленьким Сёмой возвратилась в деревню.

В её дом приходили деревенские бабки, приносили парного коровьего молока в бутылочке, радостно гогоча и глядя на подрастающего Семёна.

– Ах, Сёмушка, голубок! Да какой ты славный! – весело приговаривали они.

Вероника, сильно прихрамывая, умудрялась топить печку, кормить своего младенца, заниматься стиркой и уборкой по дому. Она принимала прописанное врачами лечение, но не давала себе расслабляться. Женщина качала в колыбели мальчика и напевала ему своим нежным голосом колыбельную песню:

Спи спокойно, мой сыночек,

Ласковый, скорей усни.

Милый, добрый ты цветочек,

Бог спаси и сохрани.

Спи, любимый, сладко-сладко,

Песню я тебе спою.

Обезьянки и лошадки

Тоже за день устают.

Пусть во сне тебе приснится

Совершенно мир другой.

Где спокойно людям спится,

Где царит души покой.

Может быть, и в этом мире

Будет всё, как никогда.

В нашей маленькой квартире

Будет солнышко всегда.

Спи спокойно, мой цветочек,

Будешь ты всегда со мной.

Спи, любимый мой сыночек,

Добрый, ласковый, родной.

В подполе Вероника нашла старое ружьё: её отец до войны ходил на охоту. Девушка пользоваться им не умела, но на всякий случай оставила в сенях. Время было неспокойное. Бандитов всех не переловили. Трое из них – Гришка Воронцов, светловолосый и здоровый детина, который глумился и насиловал несчастную Веронику, рыжий Иван Греков и латыш Янис Вацконис упитанного телосложения – прятались в лесах и были неуловимы. Озлобленные офицеры и солдаты внутренних войск прочёсывали леса с собаками и все прилегающие населённые пункты, опрашивали жителей, заподозренных в укрывательстве, задерживали и избивали на допросах. Спасаясь от погони, Воронцов с двумя подельниками, отстреливаясь, убили несколько солдат и тяжело ранили офицера, умершего потом от потери крови. Грабить деревни, как раньше, бандиты не решались – боялись облавы. Да и жители стали бдительнее, вооружившись ружьями. Устав от изнурительных мытарств и скитаний, Григорий с Ванькой закололи и съели латыша. С наступлением зимы в лесу есть больше было нечего. От сильной простуды свалился и Иван. Воронцов пристрелил рыжего, дабы он не мучился. Похоронив товарища в лесу, Гриша наткнулся на переодетых оперативников. Те, опознав преступника, бросились за ним в погоню. Отстреливаясь, Григорий мчался в ближайшую деревню.

– Стой, гад! Бросай оружие! – кричали менты в гражданской одежде.

– Получи, легавый! – показал им кукиш Воронцов и выпустил последний патрон.

– А-а-а...– застонал сражённый наповал один из оперов.

– Убью, сука! – закричал второй и в ярости выпустил всю оставшуюся обойму в Григория.

Истекая кровью, раненый бандит разыскал знакомый дом.

Вероника, растопив печь, села кормить маленького Семёна. Сегодня она плохо себя чувствовала – беспокоило сердце. Отчаянный стук в дверь переполошил её окончательно.

– Кто там? – испуганно спросила молодая женщина.

– Открой... – послышался до ужаса знакомый голос. – Я не причиню тебе больше боли.

– Убирайся! – твёрдо произнесла Вероника, – уходи сейчас же, а то я тебя пристрелю! – Девушка щёлкнула затвором отцовского ружья.

– Я ранен, истекаю кровью. – тихо произнёс бандит.

– Уходи по-хорошему, – повысила голос Вероника, – поищи себе другое место.

– Ты хочешь моей смерти? – упорствовал Гришка, – ты мстишь мне за то, что я тебе сделал больно?

– Я не мстительная, но на твоей совести сколько смертей? Ты людей грабил, убивал, а теперь ещё просишь помощи? Этому не бывать! Слышишь?

– Ну помру я у твоей двери – тебе от этого легче будет? – прямо спросил Воронцов.

Бандит застонал и начал медленно оседать. Сквозь нижнюю щель Вероника увидела подступающую к сеням лужицу крови.

Сердце девушки дрогнуло, и она открыла ему.

Григорий упал прямо на девушку – она лишь успела его подхватить руками. Кое-как внесла тяжёлое тело в комнату, уложила на единственную в доме кровать. Воронцов истекал кровью, Вероника принялась обрабатывать рану самогоном.

Вероника закрыла бандиту лицо, оставив только рот и нос, чтобы его не узнали и, позвав в соседнем доме бабку посмотреть за ребёнком, отправилась в соседнюю деревню за фельдшером. Григорию срочно нужно было удалить пулю, иначе гангрена и смерть. Не очень-то хотелось спасать убийцу и насильника, но он – отец ребёнка. Да и смерти девушка никому никогда не желала. Покойный батюшка учил в церкви добру и сам был самым добрым человеком из всех, кого Вероника встречала в своей жизни. Дома оставалось немного семян, которые он дал незадолго до смерти – весной надо будет вскопать грядки и посадить овощи.

Фельдшер, очкастый старик, невысокого роста и худощавый, встретил девушку неласково.

– Нет у меня времени, своих дел по горло! – буркнул он, собирая в аптечку свои инструменты и медикаменты.

– Дядя Егор, ты пойми, случайно подстрелили моего родственника! Если сейчас не вынешь у него пулю, он умрёт!

– Какое мне дело до твоих родственников! У самого баба не сегодня-завтра откинется. Не видишь, что ли? – в сердцах закричал старик.

У печки, задыхаясь от тяжёлого кашля, громко стонала грузная, пожилая женщина.

– Егор! Иди, помоги девушке, – прохрипела она, – мне уже все равно не поможешь. А ей помоги.

Дед сверкнул очками и, горестно вздохнув, сказал, беря с собой аптечку:

– Ну, пошли, что ли... Будем спасать твоего родственника.

– Помоги вам Господи! – на прощание пожелала добрая старая женщина.

– Какой-то подозрительный у тебя родственник, Вероника! Весь в наколках, как урка, – удивился очкарик, делая раненому бандиту операцию. Григорий скрипел зубами от боли и не вовремя высказанных слов фельдшера, но терпел.

– Ты же знаешь, дядя Егор, в нашей стране каждый второй сидел, – нашлась с ответом молодая женщина.

– Без тебя знаю! – резко ответил старик, – но то по политическим мотивам, а этот – погляди! Весь расписан наколками. Иди лучше маленьким своим займись.

Егор Трофимович долго возился с раненым, затем сделал ему антибиотик пенициллин, который учёные изобрели совсем недавно из обычной плесени. Кто бы мог подумать, что эта обычная плесень спасёт стольким людям жизни! Однако каждый такой укол был на учёте.

Дед долго всматривался в закрытое лицо уголовника – ему, как и многим, не хотелось лишних проблем. Сына Егора Трофимыча, Лёньку, убили бандиты. Парень вернулся целым и невредимым с такой страшной войны, а тут какие-то урки сначала зверски избили, а потом зарезали как свинью. Мрази проклятые! С тех пор фельдшер возненавидел всех, кто сидел по уголовной статье. Политических он не примешивал, на их счет него мнение было другое.

Старик услышал детский плач и немного успокоился. Детей он любил. Может, только из-за ребёнка пожалел молодую мамашу и спас этого молодого человека. В другом случае Егор Трофимыч урок лечить бы не стал.

Вероника перепеленала Семёна, накормила и укачала. Затем поставила на плиту печи ужин, достала из буфета бутылку водки, стаканы, наскребла немного денег фельдшеру. Тот от денег отказался, но водки с хозяйкой выпил. Раздобрел малость, потеряв интерес к раненому, заинтересовался малышом. Ушёл деревенский доктор под вечер, сытно накормленный и захмелевший.

Вероника прилегла возле раненого Гришки. Открыв парню лицо, она увидела не матёрого бандита, а обыкновенного человека, побитого жизнью. Он совсем молодой, ему нет и тридцати. Зачем же он так жестоко надругался над ней, когда был с другими, наглухо «отмороженными», не знавшими жалости и стыда?.. Банда, в которой находился Воронцов, свирепствовала по всем ближним деревням – никто из жителей не забудет этого. Не забудут и не простят. Вероника понимала, что если она не сдаст парня властям, она будет пособницей и сама будет отвечать по закону. А законы в то время были суровые. И срока заключения немалые. Тогда Сёма останется круглой сиротой, и она больше никогда его не увидит... Девушка пришла в ужас от этих мыслей и, не сдержавшись, зарыдала, уткнувшись в подушку. Горькие девичьи слёзы катились по щекам, не давали уснуть.

Гришка бредил, кричал ночью, вскакивая с кровати, пугая спящего мальчишку. Малыш заплакал, всполошилась очнувшаяся от слёз Вероника. Дав Григорию попить тёплого настоя из трав и кое-как успокоив ребёнка, девушка снова прилегла на кровать. Уснуть так и не смогла...

Через неделю Воронцов пошёл на поправку. Всё это время молодая женщина думала, сдать ли его властям или просто выпроводить, когда тот придёт в себя. Да уж, такого выпроводишь...

– Вероника, где твой родственник, жив? – послышался с улицы голос фельдшера Егора Трофимовича. Девушка наскоро спрятала Гришку в подполе и вышла из избы.

– Он уехал на прошлой неделе, – не здороваясь, ответила она очкастому деду.

– Вот как? – удивился фельдшер, – так быстро поправился? Что-то ты врёшь, голубка.

– Ну так зайди в избу и проверь! – резко ответила Вероника.

– Я хотел, чтоб он мне помог, – вдруг грустно вздохнул старик, – баба моя померла, похоронить бы надобно...

– О, Господи! – сочувственно произнесла Вероника, – чем я могу помочь?.. Сама бы с тобой, дядя Егор, пошла, но у меня маленький на руках, куда я его дену?..

Егор Трофимыч ушёл, расстроившись ещё больше.

– Вылезай, лекарь уже ушёл, – сказала девушка, приподняв крышку.

Воронцов вылез, по привычке огляделся. Здоровый парень подошёл к свой спасительнице, попытался её обнять.

– Не надо, – отступила девушка, – так и будешь всё время у меня прятаться?

– Ты хочешь, чтобы я ушёл? – нахмурившись, спросил бандит.

– Так будет лучше. И тебе и мне, – ответила Вероника.

– Куда я пойду?

– Куда-нибудь...

Григорий стал одеваться. В маленькой колыбели заплакал малыш. Девушка направилась к Сёме и взяла его на руки.

– Вот. Пока ты скрывался от "блюстителей законов", я родила его. Он твой сын.

Гришка обернулся и увидел кроху. Его кровинушка! В матёром бандите вдруг что-то дрогнуло и изменилось в душе.

– Это наш сын! – воскликнул он.– Как его зовут?

– Семён.

– Семён Григорьевич Воронцов.

– А ты, значит, Григорий?

– А тебя-то как зовут, спасительница моя? – радостно спросил Гриша.

– Вероника я. Вероника Владимировна Дубцова.

Гришка, сияя от радости, обняв девушку и ребёнка, принялся целовать их, что никогда почти не делал в своей жизни, разве что в далёком детстве целовал свою маму.

Григорий остался. Он не смог уйти от семьи, спасать свою шкуру от властей. В конце концов, его банды больше нет, а в тюрьму он не сядет больше никогда! Вместе с Никой они нашли патроны к охотничьему ружью в том же подполе. Гриша ночью уходил на охоту, а под утро приходил всегда с добычей. Утка, заяц, а то и кабан были разделаны и приготовлены, жизнь стала более насыщенная. Весной Воронцов занялся огородом: вскопал все грядки, посадил овощи. Вероника покупала на свою пенсию в деревенской лавке хлеб и водку. Молодые полюбили друг друга, и жить бы им – не тужить... Но злодейка-судьба распорядилась иначе, заставив ответить обоих за старые грехи. Ото всех Гришку спрятать Веронике не удалось.

Незваным гостем, без стука в дверь, на пороге нарисовался деревенский староста. Хитроумный старик, прищурившись и увидев Гришку, спросил:

– А что это, голуба, у тебя за молодой человек живёт? Почему никто не знает в нашей деревне?

– А тебе какое дело? – ответил за свою жену раздражённый на непрошеного гостя Воронцов.

– Мне какое? – взвизгнул староста, – послушай, чужак, ты случайно не из беглых? Что-то я припоминаю...

Гришуня схватил старика за шкирку и начал трясти. Вероника в ужасе прижала маленького Сёму к груди.

– Слышь, старый хрыч, сюда! Если вякнешь насчёт меня в деревне, я не только тебя, но и всю деревню поджарю! Ты понял, старый гад?

– Я всё понял! – трясясь от страха, с выпученными глазами, ответил староста. – Коли так, я всё понял!

И уже, галопом убегая по улице, угрожающе крикнул:

– Ты мне ответишь за это! Понял?

– Вот старый козёл! – в сердцах выругался Гриша, – если бы не ты, Ника, пристрелил бы его, гада!

– Ты слово дал... Не убьёшь больше никого, – упавшим голосом ответила его возлюбленная.

В дом к Веронике вломились вооружённые стражи порядка и староста деревни Евсюков Вениамин Андреевич. У молодых была в это время самая идиллия. Гришку скрутили, заломив руки, и вывели из избы. Потеряв на момент внимание к плачущему Сёме, несчастная девушка выбежала, отчаянно закричав:

– Гришенька! Родной мой!

– Назад, девка! – рявкнул ей в ответ офицер.

– Она, сука, укрывала этого беглого, – доложил ему визгливый, как баба, староста.

– Разберёмся, Вениамин Андреевич! – ответил самодовольный блюститель законов.

Первый раз в жизни Ника посмотрела на Евсюкова с ненавистью.

– Сука, говоришь? – зашипела она не своим голосом. – Это вы – сука, Вениамин Андреевич. Это вы моих родителей сдали фрицам! Это по вашему доносу немцы моих маму и отца расстреляли.

– Она брешет, товарищ майор! Это полицаи их раскрыли и выдали, я тут ни при чём! – пытался оправдываться Евсюков.

– Какие полицаи? – женщина истерично рассмеялась. – Где ты видел полицаев в нашей деревне, старый козёл?

Гриша пытался вырваться, но менты сильнее выкручивали ему локти, один из них сильно ударил Воронцова под дых. Григорий охнул, заглатывая воздух.

– Вот как? – вдруг заинтересовался старостой ментовский майор. – Поедем-ка, папаша, с нами!

– Как вы смеете? – завозмущался Вениамин Андреевич. – Я же вам сдал беглого!

– Доносчикам первые кнуты бывают! – зло улыбаясь, сказал офицер и, взяв за шкирку старосту, повёл его к машине.

Веронику то и дело возили в город на допросы. Ей тоже грозил суд и приличный срок за укрывательство особо опасного преступника. Ребёнка приходилось брать с собой: после ареста Гриши Воронцова и старосты деревни Евсюкова местные жители ополчились на молодую женщину, злословя в её адрес, и проклинали Григория. Никто больше Нике не хотел помогать -наоборот, старались её изжить, не задумываясь ни на минуту о маленьком Сёме.

Девушку допрашивал молодой, красивый офицер – высокий, светловолосый, с голубыми глазами. Он был сдержан, корректен, не допуская при допросе бранных слов и угроз. Что ему могла ответить Ника?..

Когда во время войны в деревню вошли немцы, то местных жителей они поначалу не трогали, вели себя вполне мирно и тихо. В отличие от своих соседей, родители Вероники не захотели мириться с фашистами и связались с партизанами, укрывавшимися в нескольких километрах от деревни, в лесных массивах. Благодаря этой связи, партизанский отряд пустил под откос несколько немецких эшелонов с подкреплением, в них погибло много вражеских солдат, была выведена из строя боевая техника. Вскоре фрицам стало известно о партизанском отряде, и они привлекли старосту деревни Вениамина Евсюкова отследить и вычислить связных. В противном случае фашисты пригрозили сжечь всю деревню и уничтожить всех жителей. Услужливый перед немцами староста, испугавшийся за свою жизнь, быстро выдал отца и мать Вероники.

Перед тем, как немцы вломились в дверь, родители успели спрятать в то время совсем юную и хворую дочь, заперев в подполе.

Их долго допрашивали и жестоко избивали, на них пытался влиять староста, но отец Ники плюнул очкастому старику в лицо. Мать девушки фашисты насиловали прямо на глазах связанного супруга. Тот скрипел зубами, пытаясь развязаться, но у полуживого и изувеченного побоями пожилого мужчины ничего не получалось.

Ничего не добившись, фрицы повели обоих супругов в поле перед лесом. Привели туда же и старосту Вениамина Андреевича. Очкарик нервно трясся, ему было страшно глядеть в глаза семейной паре.

Перед расстрелом немецкий офицер последний раз спросил у родителей Вероники, где находится партизанский отряд. Немолодые супруги стояли молча в одних сорочках. Офицер дал солдатам команду, те дали автоматную очередь.

– Возьми, сука, лопату и похорони их по-человечески! – приказал обер-лейтенант старосте.

– Чего? – не понял очкарик.

– Ганс! Переведи ему, – резко процедил офицер.

Переводчик, хорошо владея русским языком, доходчиво объяснил старосте приказ их командира.

Трясущимися руками Евсюков взял штыковую лопату.

Офицер с презрением ударил старосту по лицу.

– По-человечески похорони, мразь! Эти люди, которых мы расстреляли, в отличие от тебя, заслуживают уважения.

Немцы ушли, оставив деревню нетронутой.

Вскоре арестовали и фельдшера. Егор Тимофеевич, в отличие от старосты Евсюкова, не возмущался и не пытался качать права. Терять ему было нечего, да и какая на нём может быть вина? Он всего лишь деревенский лекарь...

Веронику продолжали привозить на допросы, и в один прекрасный день молодой подполковник сказал ей:

– По закону вас должны были судить с остальными арестантами, которых мы взяли. Но то, что вы помогли нам разоблачить очередного предателя Родины, вам зачтётся. Почему же вы раньше молчали, Вероника Владимировна?

– У меня не было на него доказательств, – ответила Ника.

– А нам не надо было ваших доказательств – главное вовремя на него заявить, – нахмурился следователь.

– Что будет с моим Григорием?

– Скорей всего, расстреляют. С вашим любимым я ничем вам помочь не могу, на совести Воронцова семь трупов, в том числе трёх военнослужащих. У них остались жёны, дети.

Девушка заплакала, а голубоглазый блондин в кителе налил ей из графина стакан воды.

– Я постараюсь устроить вам короткое свидание, – пообещал следователь.

– Спасибо, – ответила ему Ника.

Молодой подполковник сдержал своё слово. Веронику пустили на несколько минут на свидание с Григорием. Что она знала о нём? Отец Гриши был зажиточным крестьянином, имел двух батраков, которые пахали с ним каждый день. Женился Лука Григорьевич Воронцов уже сорокалетним, зрелым мужчиной, имея богатый дом, домашний скот, гусей и кур. Его избранница была двадцатилетней барышней, доброй и ласковой девушкой с рыжими, золотистыми волосами, серыми большими глазами, ухоженной и стройной. Звали её Дарьей. На их свадьбе гуляла вся деревня, и казалось, что их счастью не будет конца.

Увы, оно долгим не бывает. Родившиеся у Воронцовых дети один за другим умирали в младенчестве. Выжил только светловолосый Гришка, названный в честь деда. От горя, что имеет всего одного наследника, Лука Григорьевич стал всё чаще прикладываться к спиртному и жестоко избивать свою супругу Дарью Ивановну. Гришке было 12 лет, когда его мать неожиданно повесилась – от многочисленных побоев у неё появились проблемы с психикой. Через несколько лет пришла Советская власть, и Луку Григорьевича раскулачили. Разорившийся крестьянин взял с собой сына и ушёл в банду. Однако через некоторое время Воронцова-старшего выловили и расстреляли. Гришка с остатком банды продолжал скрываться и совершать разбойные нападения на мирных граждан. Во время второй мировой войны Григорий Воронцов был уже закоренелым преступником и неуловимым бандитом.

Вероника зашла в специальную комнату с зарешеченным окном. Григорий сидел молча на табурете с привинченными к полу ножками. Ника подошла к нему – он встал и обнял девушку, прижав к себе. Ника заплакала.

– Где Сёма? – спросил Гриша.

– В другой комнате, ему не положено тебя видеть, – ответила молодая женщина. – Как мы теперь будем жить?..

Она снова расплакалась, а Григорий молчал, не в силах её утешить.

Через три дня по приговору суда Григория Воронцова и бывшего старосту Вениамина Евсюкова расстреляли. Фельдшер Егор Тимофеевич умер в тюрьме, не дождавшись своего освобождения.

На последние деньги Вероника накупила в деревенской лавке водки и хлеба, достала в подполе припасы солёной капусты и картошки. Нашла в городе людей, которые согласились за угощение похоронить Гришу. Местные жители помочь в этом деле отказались.

Кое-как ещё год несчастная женщина и Семён прожили в своём доме в полунищете и холоде. Вся больная и измученная Ника, взяв последнюю бутылку водки, с маленьким сыном на руках, нашла в себе мужество пойти на могилу, отметить годину любимого Гриши. Жители деревни злословили ей в спину, а когда она удалилась за деревню, один из подростков поджёг дом Вероники. Изба запылала страшным огнём, но девушка ничего этого не видела.

Она достала из-под полы водки, зубами откупорила бутылку и, придерживая одной рукой Семёна, другой поднесла горлышко ко рту. Горькая, крепкая жидкость обожгла горло, в голову ударил хмель.

Вероника стояла над могильным холмиком расстрелянного Григория и, прижав к груди мальчика, горько плакала.

В деревне, даже не наказав подростка за поджог, жестокие люди не переставали злословить и глумиться над беззащитной молодой женщиной и её ребёнком. Русские люди...

Над могилой узника

Женщина рыдает.

Мальчика в подгузниках

К сердцу прижимает.

На кресте распятый

Видится Иисус.

В горле неприятный

Горькой водки вкус.

Расстреляли милого

В зоне год назад...

И стоит любимая,

Не отводит взгляд.

А в родной деревне

Мужа проклинают.

Слышен шёпот гневный

И молва людская.

– Сатанинский отрок

Вырастет такой же!

–Дел, таких же мокрых,

Сделает он больше.

– Не жалейте, люди,

Эту стерву-мать!

– Знать сучара будет,

От кого рожать!

...Мог ли знать мальчонка,

Что отец – бандит?

Что отец ребёнка

Здесь, в земле лежит.

Неожиданный осенний холодный ветер сменился проливным дождём. Промокшая до нитки Вероника поспешила с сыном на руках в деревню. Увидев свой сгоревший дом, женщина в ужасе заметалась. Отчаянно крича, она бросилась стучаться в остальные деревенские дома.

– Помогите! Я вас умоляю! Ну ради ребёнка прошу!

– Что тебе надо, подстилка бандитская? Убирайся отседова!

– Ради Бога, я вас прошу, откройте! – стучалась Ника в другой дом.

– Проваливай, сучка бандитская! – визжала из двери жирная и безобразная баба.

Дубцова барабанила в третью, четвёртую, пятую двери деревенских домов, но напрасно. Никто не открывал, никто не хотел помочь ей, несчастной женщине, которая была лишь жертвой обстоятельств, волею судьбы полюбившая Гришу Воронцова, сына раскулаченной семьи, ставшего особо опасным преступником и одновременно врагом народа.

Дрожа от отчаяния и холода, не обращая внимания на кричащего от испуга Семёна, Вероника побрела по дороге к городу. Ноги тяжелели, с каждым шагом было невыносимо идти, простуженное тело запылало от жара. Ах, был бы жив батюшка Тимофей... Не допустил бы он такого беспредела. От высокой температуры и страшной боли во всём теле девушка упала на дороге.