Текст книги "Вымышленные и подлинные истории Алексея Иксенова (СИ)"

Автор книги: Алексей Иксенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Вдруг перед ней возник силуэт Артёма с такими же печальными глазами, как у неё.

– Ты будешь счастлива Оксана!.. Ты будешь всегда счастлива, – сказал исковерканный болезнью паренёк и удалился. А в квартире на всю мощь гремела музыка, орали песни пьяные гости, уткнулся в тарелку носом вырубившийся новоиспеченный супруг.

Артём брёл по улицам посёлка, словно прощаясь с ним. В голове было пусто, ни о чём не думалось, а в душе где-то пряталась последняя искорка любовных чувств к той девушке, которая не с ним, которая теперь удалялась от него всё дальше и дальше... Тёма подошёл к железнодорожному полотну и, присев на рельсе, закрыл глаза. К станции на большой скорости мчался пассажирский экспресс.

– Ты будешь счастлива Оксана... – в последний раз успел прошептать Артём.

* * *

ВСЕГДА ЕСТЬ ПРАВО НА НАДЕЖДУ

Вася Лейкин в свой 41 год лежит давно на пожизненной койке, в 10-м отделении загородной психиатрической больницы. Беда случилась около двадцати лет назад, когда Василий, будучи молодым и симпатичным парнем, но очень доверчивым и добрым, привёл в однокомнатную малосемейку, где он жил со своей мамой Зинаидой Львовной, 17-тилетнюю девку. С Эльвирой (так звали девушку) Лейкин познакомился на танцах, в парке имени Пушкина. Ничего особого она собой не представляла: наглое и стервозное лицо, накрашенные ярко-красной помадой тонкие губы, веснушчатый нос, зелёные глаза с крашенными ресницами и рыжие, плохо расчёсанные волосы. Одета она была в серый, старый свитер и такие же старые джинсы с прорезями по современной моде. Только фигура была ничего, а так – любой уважающий себя молодой человек мельком взглянет, да мимо пройдёт, не засматриваясь. Потому что найдёт всегда намного красивей, опрятнее и лучше.

Почему-то Вася выбрал всё же её, а не какую-нибудь. Скорее всего потому, что был слаб характером и на редкость простодушен. Да и не опытен в любовных отношениях.

Васька по-хозяйски открыл дверь в квартиру, пропуская свою избранницу вперёд:

– Мама, я привёл девушку! – радостно воскликнул он. Рыжая даже не поздоровалась и, недовольно поморщившись на хозяйку квартиры, прошла прямо с порога, не разуваясь, в комнату. Умудрённой жизненным опытом Зинаиде Львовне девица сразу не понравилась, но, не решаясь идти на конфликт с единственным сыном, решила оставить на время их одних.

– Ты бы разулась хоть, а тапки найдутся, наверно, – уже в прихожей обернулась Зинаида на девушку. – Вася, я поехала к тёте Клаве, обед в холодильнике. И вышла за дверь.

Эльвира покривлялась Васькиной матери вслед и уселась в кресло, закинув ногу на ногу.

– Дай прикурить! – достав из пачки сигарету, вальяжно развалившись в кресле, нахально прогундосила Эльвира.

– Да не надо бы... Запах останется, мать потом ругаться начнёт... – растерявшись, промямлил Васька.

– Чего ты ссышь, маменькин сынок! На ... видала я твою маму! – взъерепенилась рыжая, – быстро зажигалку мне!

Васька услужливо чиркнул дешёвой зажигалкой, и девица, прикурив в один момент, задымила на всю комнату.

– Окно открой, придурок! Какой же ты трус, Васька! – чуть понизила тон девушка и, прищурившись, добавила:

– А может, ты и в сексе никакой?

– Чего? – не понял её Лейкин.

– Может, ты импотент! – заржала вдруг девка. – Ну ка, выйди из комнаты.

– Зачем?

– Так надо! на несколько минут.

– А куда выйти?

– В кухню хотя бы.

Васька вышел и сел за кухонный стол. Он открыл холодильник, достал банку коктейля, открыл и медленно втянул в рот газированный хмельной напиток. «Я тебе покажу импотента!» – раздражённо подумал он.

– Васька! – донёсся голос из комнаты.

Парень решительно встал, оставив недопитую банку на столе, и зашёл в комнату.

Эльвира лежала совершенно голая на диване, гладя по рыжеволосому, как и на голове, лобку, рукой. Она сладострастно простонала, как бы возбуждая своего партнёра, и Васька, не раздумывая, начал раздеваться.

– А ну, марш домой, потаскушка! – закричала вернувшаяся домой Зинаида Львовна. – Не успел домой привести, а она уж в постель к нему! Вон отседова, шалашовка!

– Чё ты, старая сука, орёшь? – в тон ей взвизгнула рыжая. – За потаскушку отвечаешь?

– Да как ты смеешь, паскудина такая! – вцепилась Эльвире за волосы Васькина мать.

Девка в одних трусиках вскочила с кровати и принялась отмахиваться от разъярённой уже немолодой и грузной женщины.

Васька в семейках стоял в полной растерянности молча, не зная за кого вступиться – за мать или за свою девушку.

Потасовка продолжалась, и Лейкин, быстро одевшись, хлопнув дверью, спустился на улицу. Ему ничего другого не пришло на ум, как просто уйти и забыться где-нибудь в сквере, посидеть на скамейке и попить пивка.

Между тем, схватив Эльвиру за рыжую шевелюру, Васькина мамаша тянула девчонку к двери, прихватив другой рукой её вещи.

– Я заявлю на вашего сынка, что он меня изнасиловал! – визжала на весь подъезд рыжая.

– Попробуй только! Я тебя сама привлеку за ложный донос, стерва! – густым басом ответила ей здоровая тётка.

Зинаида Львовна растила сына одна, работая прачкой. Когда-то она была стройной и вполне привлекательной молодой женщиной, однако после родов сильно располнела, а руки огрубели от тяжёлой работы, но были очень здоровые и сильные. Её муж погиб, когда Ваське не было и года. Поехал с друзьями на машине, решили устроить мальчишник на природе, а потом где-нибудь и шлюх снять, как это бывает по пьянке. Но ехали уже навеселе, и по дороге водила не справился с управлением: произошло лобовое столкновение на высокой скорости с встречным транспортом – тяжёлым грузовиком. В этой страшной аварии выжил только водитель грузовика, но и тот остался на всю жизнь инвалидом. Уголовное дело, понятно, не возбуждали, поскольку виновника в автоаварии в живых не оказалось...

Васькина мать грубо вывела девчонку за дверь, резко толкнув её вперёд. Следом в рыжую полетели шмотки. Униженная Эльвира зло приговаривала:

– Ничего, сука, ты мне за всё ответишь! Посажу твоего маменькиного сынка, наплачешься ещё, тварь!

Она наскоро оделась и бегом выскочила из подъезда, громко хлопнув дверью.

Лейкин сидел на лавочке в маленьком скверике и потягивал уже вторую бутылку пенного и холодного пива. Ни о чём не хотелось думать. Он просто хотел забыться. Забить на всех и на всё. На грубую и бескомпромиссную мамашу, на рыжую свою девку, на то что был секс с ней, на все последствия и на самого себя.

– Ладно, будь что будет... – вздохнул простодушный Васёк и вдруг захмелел.

Ему вдруг стало легко и безразлично всё происходящее. Он не видел вокруг никого: ни золотой осени, которая начала осыпать землю яркими, жёлтыми листьями, ни прохожих, которые шли торопливо домой, каждый к своему шалашу, ни компанию молодых людей, усевшихся напротив него. Не заметил он среди этой компании свою рыжую Эльвиру, которая уже рассказала всё этим молодчикам, да ещё и от себя добавила. Не знал Васька, что лидер этой группировки являлся двоюродным братом рыжей. И даже не мог предположить, что через несколько минут дело подойдёт к развязке, которая закончится для Лейкина очень плохо.

Вася совсем расслабился и задремал под свежий осенний ветерок, откинувшись на спинку лавочки. Начинало темнеть, в сквере стало совсем немноголюдно. И тут парни, сидевшие напротив, встали и направились в сторону Лейкина. Васька очнулся от резкого удара ботинком в лицо.

– Мля... ребя, вы чё?.. – еле шевеля разбитыми губами, проговорил Лейкин.

– Х... в очё! – ответил долговязый брательник рыжей и, размахнувшись, ударил Василия кулаком под дых. Бедняга, охнув, начал задыхаться от дикой боли. Отморозки уронили его на землю и пинали, глумясь как хотели. Рыжая оторва, вместо того чтоб заступиться, только подзадоривала беспредельщиков. Лишь только ментовский патруль, вызванный каким-то случайным прохожим, заставил всю компанию разбежаться.

Подоспевшие менты вызвали скорую помощь. Лишь через несколько дней Василий Лейкин очнулся в реанимационном отделении интенсивной терапии.

Несчастный громко охал от невыносимой боли во всех частях тела и мешал спать другим тяжелобольным. Капельница за капельницей, укол за уколом... Множественные переломы рёбер, сильные ушибы, гематомы... Голова и лицо тоже были травмированы, высокая температура, бред, галлюцинации, сменяющиеся резкими болями.

Мать к нему не допускали, не пустили врачи и следователя, который буквально рвался к изувеченному и изнемогавшему от тяжёлых травм Лейкину за показаниями как потерпевшего.

Только два месяца спустя Василия перевели из реанимации на общий режим хирургии и травматологии.

И тут вам – здрасьте! – следователь с дознавателем пожаловали собственной персоной. Через несколько допросов потерпевший Вася Лейкин превратился в обвиняемого по статье «изнасилование несовершеннолетней».

А ещё через месяц ему предъявили официальное обвинение в письменном виде, подписанное прокурором, и, сковав наручниками, повезли прямо из больницы в СИЗО.

Теперь уже в кабинете следователя Лейкину устроили допрос с пристрастием, а затем водворили в общую камеру.

Камера была переполнена чуть ли не наполовину; едкий, густой дым папирос, холод и сырость шли навстречу жалкому новичку, совсем ещё молодому парню.

На нарах располагалась уголовная братва во главе с паханом, здоровущим амбалом, без наколок, но опытным, бывалым рецидивистом.

– Чё встал, паря, надо поздороваться, когда в хату заходишь! – спокойно, как ни в чём не бывало, начал разговор пахан.

– Здрасьте... – выдавил из себя по неопытности Васёк.

Братва расхохоталась. Заржали даже обычные арестанты. Не смешно лишь было одному человеку – новенькому Васе Лейкину.

С одной из нижних нар поднялся коротышка-крепыш, видимо, из шестёрок пахана, весь расписной, в наколках. Малый, сжав кулаки, двинулся на Васю.

– Чё, падла, по-нормальному здороваться не умеешь? – зло выговорил расписной. – Так я счас научу!

– А как по-нормальному? – испугавшись, спросил Лейкин.

Но вместо ответа получил сначала сильный удар под дых, затем в область печени. Вася катался по цементному полу и выл от боли, недавние травмы только усиливали её.

– Вставай, сука! – процедил сквозь зубы коротышка.

– Уймись, Хорёк! – невозмутимо и с тем же спокойствием сказал пахан. – Вставай, пацан. Как звать? Статья?

Лейкин, тяжело привстав, назвал статью и своё имя.

– Хреново твоё дело, у нас таких статей не любят, – всё так же сдержанно произнёс здоровенный мужчина, много повидавший в своей уголовной среде. – За это, как правило, сразу опускают. Ладно, разберёмся.

Ночью Вася громко стонал от побоев: ещё не зажили старые, а уже по-новой калечат... На допросе его не били, но угрожали, ломали морально. Лейкин был слабым пареньком, подписывал всё, лишь бы отстали, не глумились, не пытали.

Не спали и сокамерники. Простым арестантам не верилось в виновность простодушного слабака: хотя девка была ещё несовершеннолетняя, но всё же 17 лет – не 7 и не 10... Могла и сама дать...

Надвое раздумывал и бывший хирург, который в своё время работал в том же отделении городской больницы, где лечили Василия Лейкина. Это был настоящий врач, прекрасный специалист в области медицины, арестованный якобы за крупную взятку и халатность. На самом деле его просто подставили. Доктор был мужчиной обеспеченным, женатым, имел двух малолетних дочерей. Поэтому и надвое думал он, – оказать этому парню медицинскую помощь, или взять скальпель, да садануть по яйцам?..

Однозначной расправы жаждала только братва, отпетые рецидивисты, безжалостные обитатели преступного мира. Но без прямого указания своего пахана на такое дело подписаться они не могли. Поэтому, лишь злобно притаившись, выжидали, неторопливо меж собой беседуя.

– Спать не даёт падла, своими воплями... – злобно шипел коротышка-крепыш.

– Чё ты его долбанил тогда? – усмехнулся бородатый и лысеющий чечен Ахмед, тоже из братвы.

– Может, вообще замочить его? – не унимался крепышок.

– Отстань, Хорёк, западло будет, – ответил чеченец.

– Хорош, братва! Завтра пахан разрулит обстановку, – вмешался третий, длинного роста и худой мужчина лет тридцати пяти, тоже весь в наколках, как и Хорёк.

Пахан, а в миру Геннадий Николаевич Ремизов (погоняло – Ген), тоже лежал, задумавшись, на нижних нарах, прикрытых занавеской. За свои 52 года он повидал много, рецидивист со стажем, пять судимостей. С одной стороны – чёрт его знает, было ли насилие со стороны этого, по его оценке, заморыша? А с другой – девка, соска ещё по годам, почти каждому из арестантов чуть ли не в дочки годится. Что скажут законники?.. С самого могут очень жёстко спросить...

Пахан думал...

Никогда так Зинаиде Львовне не приходилось унижаться перед чужими людьми. Она пришла в дом, где жила Эльвира. Дверь в её однокомнатной квартире пятиэтажной «хрущёвки» открыл пьяный отчим девушки.

– Чё надо? – пробасил небольшого роста и весь лохматый алкаш, лет тридцати пяти. Небритое лицо, чёрные как смоль волосы, тёмно-карие глаза напоминали наглого цыгана. Мужик, пошатываясь, тупо смотрел на грузную женщину, которая выглядела в данный момент невинной овечкой, опустив вниз голову.

– Позовите Эльвиру, пожалуйста, – наконец, собрав все силы, произнесла несчастная Васькина мать.

– Па! Кто там? – раздался девичий голос из кухни.

– Какая-то баба по твою душу, – хмельным голосом произнёс молодой отчим.

– Пусть пройдёт, – ответила Эльвира.

Пьяница, подвинувшись, пропустил женщину в квартиру. В комнате был полный бардак. Ценных вещей почти не было, только старый сервант с грязными стаканами и плохо вымытыми тарелками, да и тех было с десяток. В углу – полуразваленный диван, на котором в одних труселях, безобразно развалившись, дрыхла пьяная мать Эльвиры. В другом углу находилась скрипучая, металлическая кровать довоенных времён, которая принадлежала, скорей всего, рыжей.

Сама она сидела за столом в кухне, закинув ногу на ногу, одетая в короткое платье, из-под которого виднелись маленькие трусики. Эльвира, чиркнув зажигалкой, закурила сигарету и внагляк выдохнула дым прямо перед Зинаидой Львовной.

Отчим рыжей ушёл в комнату и бухнулся на диван рядом со спящей супругой.

– Ну что, поговорим? – спросила девушку Васькина мать.

Женщина, закашлявшись от дыма, попыталась разогнать его рукой.

Рыжей было до фонаря, что Зина Львовна не переносила курящих, и табачный дым вызывал у неё отвращение, одышку или кашель.

– Ну, чё пришла? – нагло спросила девушка, тряхнув своей шевелюрой, в очередной раз затягиваясь и стряхивая пепел прямо на пол. – За сына небось просить? Да?

– Да... – выдохнула женщина. – Именно, просить.

– Я не заберу заявление. Мне его просто не отдадут. Так что назад ходу нет, – спокойно ответила Эльвира.

– Но ты можешь поменять показания в пользу Васи, ведь твои дружки его чуть не убили! – ответила ей Зинаида Львовна. – Прошу тебя, спаси моего сына, и я прощу их, и брата твоего прощу. Их не посадят.

– Не буду я менять показания! – категорично заявила девка, – мой брат уже сидит за вашего Васеньку!

– Но...

– Я не лошадь, не запрягли и не поехали! Всё, базар окончен! Пошла отсюдова! – прикрикнула рыжая.

– Как же ты можешь?.. – задыхаясь от волнения и дыма, держась рукой за левую грудь, выговорила немолодая женщина.

– Пошла на х..!

– Да будь ты проклята, змея ты подколодная! – закричала в сердцах, спускаясь уже по лестнице, Зинаида Львовна. – Гадина! Ты же сама легла под него! Сама! Мой сын – не насильник!

Из дверей повысовывались любопытные соседи.

Вася продолжал стонать от побоев. Наконец, арестант-хирург, переборов сомнения, подошёл к страдающему Лейкину и, осведомившись что с ним, оказал медицинскую помощь. У врача в камере были необходимые медикаменты, которые его жена беспрепятственно передала во время свидания. Конечно, всё это происходило не без участия авторитета Генетика: у пожилого амбала было всё на мази. С его подачи лепила получил уважение не только среди арестантов, но и тюремной охраны. И никакая крыса не смела сунуться в аптечку доктора. За это Генетик сам лично руки бы повыдёргивал.

Однако время шло, авторитет ждал маляву от арестантов, где находились подследственные: двоюродный брат "потерпевшей" девахи и его друзей-подельников. Тех парней тоже арестовали и предъявили обвинение в тяжких телесных повреждениях, хулиганстве в общественном месте и сопротивлении властям, так как Гаврила Колюжный (так звали родственника Эльвиры) во время ареста был в нетрезвом состоянии и, будучи крепким, неслабым физически парнем, умудрился швырнуть одного мента так, что тот сильно ударился головой о стену и потерял сознание от сильного сотрясения мозга, а второму чуть не сломал бедро. Мент, охнув, свалился с ног, и Калюжный пытался бежать, но был скручен и сильно избит подоспевшим силовым нарядом из шести человек. Подельников Гаврилы удалось задержать без труда. Лишившись своего лидера, два трусливых юнца, Туц и Рюрик, тряслись, как невинные овечки перед волками, быстро расколовшись перед следователями.

Наконец малява от Калюжного пришла тюремной почтой. Гаврила писал, что со своими пацанами, которые в итоге оказались трусами несчастными, избили подследственного Лейкина из-за кровной мести за сестру, пускай и неродную – двоюродную, но всё же родственницу, по жалобе Эльвиры, – он сам организовал встречу с тем парнем, а затем его и оприходовал со своими "корешами". При этом оговорился, что теперь уже с бывшими корешами. А этого Ваську вообще убить мало, если он действительно изнасиловал.

Тюремный пахан, прочитав письмо, посмотрел на Лейкина: парень простодушный, весь побитый, но сам и мухи не обидит...

Однако «высшая иерархия» может, с Генетика начиная, тоже спросить. Что тогда? Амбал долго молчал, чтобы принять разумное решение. Его шестёрка Хорёк был рядом, бородатый чеченец тоже. И ещё двое приближённых, тоже здоровых и сильных мужчин лет сорока – сорока пяти. Хорёк был самый молодой и борзый. Ему не было и тридцати.

– Опускайте его, – тихо сказал Генетик. – Только без лишнего шума.

Вася не слышал указания пахана, шум ветра и голосов со стороны тюремного двора из крохотного окна не дал ему расслышать этого. Он вдруг неожиданно задремал на верхних нарах, закрыв глаза.

Хорёк и чеченец, крадучись, подходили к несчастному, беззащитному парню, который и без того был обречён.

Коротышка зажал Лейкину рот, чеченец скрутил ему руки. Подошли ещё двое. Один из них сорвал с Васи штаны, затем и трусы.

– Ну что Василисушка, сейчас мы тебе целочку порвём! – весело проговорил Хорёк и попытался…

Неожиданно Василий с невероятной силой рванулся так, что, сбросив с себя Хорька и вырвавшись от остальных, рванул к двери. Он принялся оглушённо барабанить в неё обоими руками.

– Помогите! Помогите, меня хотят опустить! – орал он не своим голосом, который был слышен, несмотря на изоляцию камеры. – Откройте!

– Молчи, падла! – зашипел медленно подходивший к нему амбал Генетик. – Заломаю, сучара! – Он вытянул вперёд руки, намереваясь схватить и придушить паренька. Но подоспевшая тюремная охрана уже открывала тяжёлую, железную дверь камеры.

– На пол! Живо! – скомандовал офицер внутренней охраны, остальные тюремщики принялись скручивать участников инцидента.

Пахана и его приближённых отправили в цугундер, Лейкина в тюремную больницу.

Чувства презрения к самой себе и стыда не покидали Эльвиру теперь каждый день. Стоило ей выйти из дома, как был слышен зловещий шёпот соседок:

– Смотри, Агаша, идёт тварь бесстыжая!

– И не говори, Машуля, подумать только... И родственник Эльвиркин теперь приличный срок схлопочет. И мальчишка этот... Как его?.. Васька! Ой, да я ж с его матерью в одной прачечной работала! Она и сейчас там работает, а я ушла, ноги болят, инвалидность дали...

– Невиновного парня упекли! – не унималась от возмущения и негодования Машуля, – Ой, что с ним там сделают! Мне сын рассказывал, как там относятся к тем, кто за изнасилование сидит... Ой, батюшки! Господи, спаси и помилуй!

– Точно, парня опустят из-за этой конопатой! – вторила Маше Агаша.

Рыжая пыталась обойти бабок, но навстречу ей вставала детвора из её же дома.

– Рыжая – бесстыжая! – дразнили её дети.

– Тьфу, шелупонь! – плевалась в них девка, но те не унимались, не давая ей проходу.

Эльвира нервно курила одну сигарету за другой, надеясь как-то забыться или собраться с мыслями.

– Да уж... – рассуждала она про себя, – вляпалась ты, девушка, в говно по самые ручки! Заявление из ментовки назад забрать не удастся... Мусора сами дали понять, что заяву по такой статье обратно не отдают. Поменять показания? Тогда до двух лет за заведомо ложный донос, и до трёх – за ложные показания... Не хочу в тюрьму! Даже если не посадят, дадут условно... Нет, уж на хер! Мне уже восемнадцать скоро. Всего пару месяцев осталось. Хотя...

Эльвира задумалась.

Пацанов не скоро выпустят. Братец не родной, давно уже взрослый. Да и не убьёт же меня, когда выйдет?.. А этот Васька... И зачем я отдалась этому маменькиному сынку? Что я в нём нашла такого?.. Да нет, правильно. Я же хотела, чтоб он меня в квартирке своей поселил. А потом выскочила бы замуж, притворяясь беременной, прописалась... Мамаша у него не вечная. Ишь, как запыхалась, когда меня выталкивала, сука тупорылая! Сама тумба ещё та! Эх и клуша...

Рыжая думала...

Вася лежал на вязках на шконке в психиатрическом отделении тюремной больницы. В палате находилось ещё шесть человек. Но эти люди не были сумасшедшими. Они умело ими притворялись. Психиатров не обманешь. Но если хорошо дашь в лапу и так же хорошо будешь «косить», то всё сработает как надо. Этим «больным» надо хорошо перекантоваться, а дальше – невменяемость на суде, психушка общего типа, полугодовая принудка и выписка домой! На зоне же тянуть приличный срок… А куда ещё отправят – так мама не горюй! Вот и «чудили» мнимые больные как хотели. А кормили этих засранцев оч-чень хорошо!

Вместо тюремной баланды – куриный супчик, обязательно с мяском; вместо сечки или крупяного продела, что на тюрьме не редкость – картофельное пюре с гуляшом или биточки с гречневой кашей, а вместо обычного кипятка – густо заваренный чай или кофе. Никаких нейролептиков и прочих "колёс" им не давали, вместо этого – обычные витамины.

Лейкину же вкололи лошадиную дозу галоперидола. А заместо корректора такую же большую дозу аминазина. Вася мучался от болючих уколов и ёрзал, привязанный, как уж на сковороде, а "товарищи по несчастью" дружно хохотали и прикалывались над очумевшим бедолагой.

Обход проводил сам заведующий отделением с дежурным медбратом. Низкорослый старик, с хитрыми, колючими глазами в очках из золотой оправы, мог быть похож на профессора или доктора Айболита: но то могли быть люди добрые... А в этом надменном и корыстном взгляде ни о какой доброте не могло быть и речи. Медбрат, напротив, – здоровенный мужлан с пудовыми кулачищами, но тоже немолодой, лет пятидесяти пяти, был лысый и неопрятный, с небритой щетиной и придурковатым выражением лица. Однако по сравнению с доктором, он был куда человечней.

– Чё, козёл, плющит? – издевательски произнёс один из мнимых больных. Это был здоровый парень лет двадцати пяти, высокий, одетый в спортивный костюм. Он был сутенёром, приводил кому надо шлюх в притоны, на хаты, но попался на малолетке. Она и сдала всех с потрохами – и того, кто «верховодил».

Проституток распустили по домам, а сутенёра, вербовщика, охранников и мамок отправили за решётку. Позже арестовали и их "руководителя". Однако родители Андрея Евсеева (так звали сутенёра) были далеко не простыми людьми и подкупили кого надо. Парня отправили в тюремную психлечебницу, а психиатр сделал соответствующее заключение. Теперь ему осталось показать комиссии, что он невменяем: дальше обычная дурка и скорая выписка.

По-настоящему заболел только Вася. Его коробило с нейролептиков, сковало руки, закатились глаза. Сжалившаяся над ним молоденькая медсестра, дежурившая после мордоворота-медбрата, сделала Лейкину укол тремблекса, пролонгированного корректора, на четыре дня. Врач все равно обход делал раз в неделю, обычно по средам, перед комиссией.

С этой медсестрой Дашей, голубоглазой брюнеткой, и пытался "замутить" бывший сутенёр Евсеев. Он буквально ходил за женщиной по пятам, задабривал передачами, ухаживал, делал комплименты. А главное – ссал в уши, что, когда выйдет на свободу, непременно на ней женится.

Даша уже имела горький опыт в жизни, несмотря на то, что была очень привлекательной, симпатичной и стройной: её бросил муж, променяв на какую-то стерву, которая соблазнила его анальным сексом, чего Даша никогда не позволяла.

Она осталась с шестилетним сыном Игорем и пожилой мамой. Молодая женщина знала про этих притворщиков всё, молча их презирала, всех шестерых, но виду не показывала. Ведь ей надо было на какие-то средства подымать ребёнка и обеспечить себя. Мать тоже вкладывала свою небольшую пенсию, но это были лишь крохи...

Медичке было жалко лишь Васю Лейкина. По рассказам тюремной охраны она узнала печальную историю этого парня, но, увы, кроме медикаментов ничем ему помочь не могла. Даша сочувственно посмотрела в его сторону, вздохнула и вышла из палаты.

Андрей последовал за ней в процедурный кабинет.

– Послушай, Даша, тебе что, нравится этот ублюдок? – спросил он. – Да ты знаешь, за что этого козла арестовали?

"Сам ты козёл!" – подумала про себя женщина, но промолчала.

Но наглец не унимался и, зайдя к Даше сзади, начал её мацать.

– Не надо! – тихо, но грозно прошептала женщина.

– Чего не надо! Слушай, ты, цаца, долго будешь мяться как целка? – Андрей поднял белый халат медсестры и сунул руку под трусики.

– Отпусти, я закричу! – так же тихо произнесла она.

– Замолкни, сучара! – зашипел Евсеев, – стой и не трепыхайся, иначе вылетишь с работы.

Увидев ключ, торчащий в двери, он запер её изнутри и бросил на топчан женщину. Сорвав с неё одежду и возбудившись, Андрей получил своё удовольствие, отымев медсестру как хотел, после чего вернулся в палату.

Униженная и оскорблённая женщина долго плакала, сидя за столом в своём кабинете.

В те дни, когда Вася лечился от психоза, случившегося с ним в камере, в следственном отделе СИЗО допрашивали с пристрастием Гаврилу и его подельников. Калюжного били менты, тот харкал кровью, но держался достойно.

– Гражданин Калюжный, вы хотели насмерть забить гражданина Лейкина? То есть убить его? – монотонно и спокойно спрашивал старший следователь по особо важным делам.

– Говори, гнида! – оскалился здоровенный амбал в милицейской форме, согнув Гаврилу в позу Z.

– Да, хотел. Он изнасиловал мою сестру, – отвечал арестант.

– И ты имел на это право? – процедил сквозь зубы следак и кивнул ментам. – Так я тебя научу уважать законы, шелупонь!

Мент-амбал принялся снова избивать Калюжного. Другой, поменьше фигурой, придерживал Гаврилу, чтоб тот не ударился об стену.

Подельники вели себя трусовато, они были напуганы и без того, поэтому безоговорочно подписывали всё, даже не читая протоколов допросов.

Одного из них опустили потом в камере, другого выпустили до суда под подписку о невыезде, получив приличную взятку от родственников арестанта Рюрикова (Рюрика).

Впереди должен был состояться судебный процесс: и над теми, кто избивал, и над тем, кого подозревали в изнасиловании.

В процессе следствия заболел и умер в камере один из соучастников Гаврилы Калюжного, опущенный Туц. По другим данным, парень удавился на тюремной простыне. Калюжный корчился от боли отбитых внутренностей, но держался. Один из тюремных авторитетов «подогревал» парня чем мог.

«Волына» (такое его было погоняло) подгонял Гавриле кружку с чифирем и "колёса", и тот забывался от кайфа. Давали Калюжному и обезболивающее, а также хорошую еду.

Второй его подельник, Эдик Рюриков, выкупленный до суда состоятельными родственниками, жил в постоянном страхе. Он боялся выйти из дому на улицу, сидел взаперти в своей комнате пятикомнатной квартиры, обставленной дорогой мебелью, устеленной коврами и прочими импортными вещами. Рюрик когда-то играл в ансамбле, потом ему это наскучило, и он примкнул к местному авторитету Калюжному. Отец Эдьки, большой начальник, здоровый, лысоватый мужик, нещадно бил сына, надеясь выбить из него всю дурь, заставить поступить в институт, но тот назло уходил из дома и гулял до утра в подвыпившей компании Гаврилы и с дворовыми девками. Те без всяких уговоров отдавались в интимных утехах, а чтоб не забеременеть, заранее запасались презервативами.

Калюжный покровительствовал Туцу и Рюрику, был за них горой, но и от них требовал безоговорочного подчинения.

Рюрик панически боялся, что с ним может произойти в местах лишения свободы то же самое, что и с Туцом. Боялся он и самого Калюжного, который наверняка не простит ему трусости и предательства, боялся мести матери Васи Лейкина, боялся всего и дрожал от страха...

– Рюмка водки, чай на столе... – пел под гитару в палате психиатрического отделения, где лежал Вася Лейкин, один из пациентов.

– Смотри, насильничек очнулся! – отозвался под бой гитарных струн бывший сутенёр Евсеев.

– Ты на себя посмотри! – отозвался третий блатарь. – Кто вчера Дашку во все дыры мурыжил? Не боишься, что самому такую же статейку впаяют?

– Заткнись, падла! – рявкнул взбешенный Андрей, – Замочу, паскуда!

– За падлу отвечаешь? – зашипел блатарь. – Ты чё, сука, наблатыкался и вперёд у руля уже? Да кто ты такой?!

Мужчина средних лет встал и попёр на долговязого сутенёра.

– Порву! – взвизгнул в ответ Андрей и началась драка.

Вася безучастно смотрел на дерущихся, ему было глубоко плевать, кто кого удавит. Болели ягодицы от множества инъекций, но Лейкин уже привык терпеть боль, у него теперь была ни с какой не сравнимая боль душевная, которая в отличии от телесной – просто херня.

А парень с сорокадвухлетним мужланом бились не на жизнь, а на смерть, в ярости один норовил разорвать как зверь другого. И только подоспевшие "тюремщики" помешали им это сделать.

Вместо переезда в обычную психушку оба м…ка угодили в цугундер, и в палате количество пациентов поуменьшилось.

Лейкин облегчённо вздохнул...

Судебный процесс над Гаврилой Калюжным и Эдуардом Рюриковым начался быстро, при закрытых дверях. Судья Филимонов Арсений Петрович – старый и лысый взяточник, в очках из золотой оправы; в таких же очках сидела его секретарь – молодая, высокая, но некрасивая и накрашенная килограммом косметики, ничем не привлекательная девица. Она занималась протоколами допросов. Из народных заседателей сидели две женщины, тоже такие же «серые мышки». Справа от судей прокурор, такой же пожилой, как и судья, с надменным выражением лица, седовласый, но аккуратно причёсанный и ухоженный. Рядом со скамьёй подсудимых разместились два адвоката – Илья Ильич Трухин, симпатичный мужчина лет сорока, спокойный и уверенный, защищавший Рюрикова. Калюжного защищал совсем молодой, высокорослый парень: полгода назад он был ещё студентом юрфака. Собственно, он и не защищал, а лишь присутствовал, да помалкивал в тряпочку.