Текст книги "Иероглиф судьбы или нежная попа комсомолки (СИ)"

Автор книги: Алексей Хренов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Из-за мыса медленно показался сторожевик, таща на длинном буксирном тросе пароход-дедушку. С виду пароход был метров восемьдесят длиной – старый, ещё дореволюционный «Какаси-Мару», в годы Гражданской войны таскал японские войска во Владивосток, затем пароход застрял во льду, а после отступления интервентов трофей достался нарождающейся советской власти.

На боку старого «дедушки»-парохода, где свежая чёрная краска пошла гламурными разводами по ржавчине, белой известкой намалевали ещё один лозунг. Видимо, идея шла от флотских комиссаров и изначально планировалось широко лизнуть товарища Смирнова в его политический зад:

«СЛАВА Политуправлению РККА!»

Но свежая краска быстро облезла на швах, и некоторые буквы осыпались почти до основания. С трибуны, к ужасу моряков, надпись читалась как:

«СЛАВ… Полит… КаКА!».

Буквы плясали и кривились – столь ответственное дело явно нагрузили на призывников этого года вместо отдыха и сна. Где-то кисточка художника, хотя ему больше подошло бы слово «мазила», соскальзывала, и буквы расползались кто куда. Моряки на мостике «Сталина» едва заметно дёрнули уголками ртов, но сделали вид, что внимательно смотрят на море.

Пароход покорно полз на буксире, словно смирившись со своей ролью в предстоящем действии.

Следом в спектакле вылетела прятавшаяся в бухте Наездник у Аскольда бригада торпедных катеров. Низкие, стремительные, они понеслись, оставляя за собой белые борозды на тёмном море. Торпедные катера вышли красивым клином, потом резко развернулись и буквально бросились на колонну эсминцев, имитируя атаку. Эсминцы дружно отвечали холостыми выстрелами, катера разошлись в стороны, взметая фонтаны пены. Картина была исключительно зрелищной, публика на мостике зашевелилась и захлопала, но Смирнов снова лишь слегка склонил голову и продолжал снисходительно кивать, как учитель на школьном спектакле.

Кульминация праздника наступала.

Из-за сопок появился одинокий самолёт, покрашенный в зимний белый камуфляж. Он сделал широкий круг, вышел прямо перед эсминцем и, встав на крыло, отчётливо показывал подвешенные под брюхом четыре массивные бомбы.

Видимо, в планах моряков было оттянуть «дедушку» на милю от головного эсминца с командованием на мостике, но то ли обед продлился дольше запланированного, то ли ещё по какой-то причине синхронизация действия всё-таки пострадала.

За это время сторожевик вытянул мишень – «дедушку», «СЛАВного… Полит… КаКу!» всего-то кабельтовых на триот эсминца и попытался развернуть его под нужным углом.

Кузнецов наклонился к Смирнову и, перекрикивая нарастающий грохот мотора, прокричал:

– Сейчас будет продемонстрирован новейший метод борьбы с кораблями противника – топ-мачтовое бомбометание. Цель – японский пароход «Какаси-Мару».

Самолёт сделал широкий круг, снизился и зашёл поперёк курса парохода, почти касаясь водой винтами. Метров за триста до цели он разом сбросил весь боезапас.

Четыре серые туши ударились о воду, подскочили и пошли прыгать над водой, словно камни, пущенные мальчишкой по морю. Люди на мостике затаили дыхание. Время будто застыло. И через несколько секунд случилось то, ради чего, собственно, и затевалась вся эта «репетиция войны».

Раздался взрыв. Точнее случился ВЗРЫВ!

Сначала короткая ослепительная вспышка ударила в глаза, потом чудовищный грохот прорезал залив, от которого содрогнулся воздух и дрогнули доски трибуны. На месте старого парохода распустился гигантский огненный цветок, ярко-оранжевый, с чёрными лепестками дыма, за ним взметнулся фонтан воды и искорёженного железа. Корпус «дедушки» разнесло в клочья, ржавое железо полетело в стороны. Ударная волна пронеслась по бухте: сторожевик, тянувший мишень, качнуло так, что нос ушёл в волну, матросы на палубе схватились за поручни и пригнулись.

На мостике «Сталина» ударная волна ощущалась так, будто по кораблю врезали гигантским молотом. Сначала всё сжалось в оглушающей вспышке, и тут же в лицо хлынул раскалённый воздух – ударил жар, обжёг кожу, зашуршал по воротникам шинелей. В следующую долю секунды пришёл сам толчок: палуба под ногами вздрогнула, перила скрипнули и задрожали, командиров буквально пригнуло к настилу.

Алый околышек папахи товарища Смирнова радостно мелькнул в воздухе, заставив собравшихся превратиться в ловцов бабочек.

Флаги рвануло ветром. Со стороны бухты потянуло горячим запахом гари и металла, покатилась волна, качнув корабль, и среди притихших людей на мостике вдруг раздался нервный смешок – кто-то не выдержал напряжения.

* * *

Придирчивому наблюдателю могло бы показаться, что взрывов было несколько – один и вовсе так исключительно сильный. Мы им возразим – ведь бомб подвесили аж четыре штуки!

Но скрытый философский смысл знали лишь особо доверенные люди на сторожевике и в штабе флота. Там ухмыляющийся боцман уже торопливо прятал маленькую машинку подрыва, а пара специально отобранных командиром краснофлотцев спешно выбирали из воды обрывок кабеля, уходившего в сторону парохода.

Как выразился наш герой, организуя этот показательный «блудняк»:

– Пара ящиков тротила в трюме мишени исключительно улучшает точность бомбометания!

А на поверку оказалось, что тротила решили не жалеть.

Когда Лёха явился к начальнику минно-торпедной части флота, капитану 1-го ранга Кузьмину, тот сидел за массивным столом, заваленным бумагами. Лёха скромно протянул свою петицию. Николай Гаврилович взял её, внимательно пробежал глазами, потом чуть прищурился, снова перечитал снова и вдруг усмехнулся.

– Значит, два ящика тротила… – протянул он, беря карандаш. – Два… – он аккуратно приписал справа нолик, превращая скромные Лёхины «2» в солидные «20». – Вот так будет правильно.

Он откинулся в кресле и посмотрел на Лёху с лукавой улыбкой.

– Понаберут дилетантов во флот, а потом удивляются, почему в мишень попасть не могут. Это вам, молодой человек, не цирковое представление, а серьёзное дело, исключительной политической важности! – улыбнулся и добавил, – Ты там давай, глаз во время зажмуривай, целься лучше!

Лёха, в шоке кивнул и забрал бумагу обратно. Как оказалось стандартный ящик рассчитан на двадцать килограммов тротиловых шашек…

Но инициатива имеет инициатора. Советский народ, если уж и делает какое-то западл… безобразие, то отдается этому со всей широтой своей коммунистической души.

Моряки сторожевика решили тоже внести свой вклад эффект и погрузили прямо к ящикам с тротилом с десяток бочек с соляркой. От себя и для усиления агитационного эффекта. А труженики порта, где в последнее время числился на приколе «Какася», на всякий случай крепко задраили трюмы, не заботясь о тоннах угольной пыли, осевшей на стенках, дне и люках.

* * *

Товарищ Смирнов, сверкая на солнце вздыбленной шевелюрой и отполированным воздухом лицом, медленно повернулся к Кузнецову. Лицо у него оставалось строгим, но глаз дёргался, голос дрогнул и стал слегка заикаться:

– Пи***еец… Ви…вижу, Ти-и-хо-о-океанцы ответственно подходят к боевой подготовке… Пи***еец вам… вашим врагам п-п-полный наступает… Какой м-м-муда… то есть кто б-б-был пилотом?

Кузнецов, во-время придержавший свою шапку, с трудом сумел улыбнуться уголком губ и почти спокойно ответил:

– В-ваш п-протеже, Хренов.

И Смирнов, впервые за весь день, перестал кивать снисходительно. Он просто в ужасе смотрел на залив, где на месте старого парохода клубился дым, а вода ещё кипела от взрыва, и задумчиво произнёс:

– От этот Хрено… Бл**ть! Какая в жопу «Какася»! Это бл**ть, «Хуяся»!

Кузнецов, всё ещё оглушённый грохотом и стоявшим в ушах звоном после взрыва, на секунду прикрыл глаза. Перед ним всё ещё стоял тот самый огненный цветок, что распустился на месте парохода-мишени. Он уже собирался доложить ошарашенному Смирнову, но вдруг, как назло, память выдала образ Хренова – вечно со своими шуточками и словесными выкрутасами. И в голове всплыло его фирменное словцо, сколоченное на скорую руку из испанского «Perdón».

Помимо своей воли Кузнецов, всё ещё пребывая в полушоковом состоянии, выдохнул почти машинально товарищу Смирнову:

– Пердоньте… Товарищ командующий!

Глава 8
Самый умный Хренов

Январь 1938 года. Аэродром Николаевка, 40 км от города Владивосток.

Начальник авиации флота комбриг Жаворонков доехал до аэродрома в Николаевке, изрядно потресясь в машине по разбитым грунтовым дорогам края. Выбравшись из салона, он принял рапорт от командира эскадрильи и уже собрался зайти в здание штаба, как вдруг остановился, прислушиваясь. За домиком, где квартировала часть лётчиков, слышался такой рёв, что уши мечтали свернуться в трубочку и избавиться от лишних децибелов.

– Ты хоть раз в жизни шасси выпустишь вовремя, Мухтар ты еб***ый⁈ Винтами теперь траву подстригать будем⁈

Начальник авиации ТОФа посмотрел на командира с немым вопросом во взгляде.

– А это у нас капитан Хренов проводит послеполётный разбор, – с усмешкой пояснил командир отдельной эскадрильи скоростных бомбардировщиков, поправляя фуражку. – Передаёт молодёжи свой богатый опыт, так сказать.

В тот момент из-за домика снова послышались такие хитро закрученные перлы, что вся округа вздрогнула.

Собравшиеся на командном пункте заулыбались, кто-то даже прыснул в кулак, молоденькие планшетистки залились румянцем, не иначе мечтательно представив длину и объем описываемых предметов, а старший техник пробормотал с восхищением:

– Вот это школа… запомнят надолго.

Семен Федорович обошел домик и с интересом лицезрел, как обычно спокойный и веселый капитан Хренов стоял с дергающимся глазом на командном пункте и… инструктировал выстроившееся перед ним молодое пополнение, помогая себе руками:

– Откуда вас на мою голову принесло! Вот ты! Единственная деревянная деталь в самолете! Только попробуй ещё раз на взлёте движки на малый газ загнать вместо уборки шасси! Я тебя сам, лично вот тут в землю воткну, как репку, если ещё раз перепутаешь рычаги!

– А ты! Мать твою, десантник бля***кий, – обратившись к следующему воину, потупившему глаза, – Куда ты смотрел! Жопы официанток разглядывал! Нашёлся, бл***ть, сокол! БЕЗ выпущенных ЩИТКОВ взлетел! Хорошо у нас аэродром бесконечный!

– А ты что лыбишься! Штурман? Ты, кочерыжка летучая, карту видел хоть раз? Я бл**ть, Я, тупой водитель автобуса, и то разобрался! Или ты у нас по звёздам гадаешь? Как! Скажи мне, как можно бухту Золотой Рог не узнать? Хорошо на Второй Речке народ прикольный, спокойно тебе руками показали, куда лететь надо!

Наш герой обернулся, увидел Жаворонкова, скомандовал «Смирно» и изобразив строевой шаг прошлепал унтами про снегу:

– Товарищ комбриг, провожу показательное занятие с молодым пополнением.

Жаворонков улыбнулся, пожал руку Хренову и прошелся вдоль строя, приветствую лётчиков.

Однако на следующий день, во время показательных полётов, выяснилось, что обе «старые» – 22-я и 23-я эскадрильи – сумели доказать свою состоятельность. По ракете они дружно запустили моторы, вырулили и, почти без задержки, поднялись в воздух. Построились если и не в идеальный, но вполне приличный строй четырёх шестёрок, не вызывающий возмущения у зрителей на земле. Сделали несколько кругов над аэродромом, меняя скорость и высоту, показали перестроения в цепочку и даже сносно изобразили заход на индивидуальное бомбометание. После чего сели, не побившись и не устроив на полосе сутолоки.

Жаворонков наблюдал за этим, прищурившись, и вынужден был признать – результат превзошёл его самые смелые ожидания. Лётчики, ещё недавно видевшие новые самолеты в первый раз, теперь действовали слаженно, и в воздухе чувствовался порядок.

Пообщавшись с командирами всех четырёх эскадрилий – старых, 22-й и 23-й, и новых, 52-й и 53-й, – Жаворонков невольно впечатлился размахом организованной Лёхой подготовки. Пользуясь бумагой и своим упорством, Хренов взял две эскадрильи и за месяц вылепил из них боеспособное соединение: с рассвета до темноты люди сидели в кабинах, зубрили матчасть, учились запускать моторы, убирать шасси, держать строй; от кругов и простых взлётов они дошли до полётов шестерками, перестроений, имитации атак и сброса бомб по ведущему, а к концу месяца выполнили общий вылет с заходом на бомбометание и организованным уходом, превратившись из разрозненного молодняка в лётчиков, способных действовать строем.

Лёха похудел и осунулся, щеки провалились, глаза порезались злыми морщинами, походка стала пружинной, как у сайгака, которого гоняют по пустыне сутками.

А на четвёртой неделе наш герой наконец-то сорвался. Кто тянет, на том и возят – закон армейский неискореним: обрадованные командиры свалили на него и ввод в строй только что пришедшего пополнения из лётных школ, а служба ГСМ радостно сообщила, что месячные лимиты на бензин и масла выбраны под ноль, заводить двигатели можно будет только в следующем месяце.

Голос, который Лёха так долго берег, полетел к чёрту, и над гарнизоном зазвучала та самая хреновская музыка. Лёха разнёс всех и вся, от техчасти до штаба.

Бензин и моторесурс нашлись быстро и вполне официально: Хренов взял и просто позвонил самому товарищу Жаворонкову, и тот без колебаний дал команду выделить всё необходимое.

Но не этот звонок стал причиной, по которой Жаворонков сел в машину и поехал в дальний гарнизон – ему хватило бы и обычного отчёта. Дело осложнилось другим, к нему зашёл особист и положил на стол рапорт начальника склада ГСМ, радостно поддержанный начальником службы тыла. В этом документе Хренов выглядел не иначе как террорист и самый подлый заговорщик против Советской власти.

Январь 1938 года. Областные склады ГСМ, пригороды города Владивосток.

До этого времени наш герой жил, как привык: летал, воевал, стрелял, любил и занимался миллионом иных дел, от которых кружилась голова и пела душа. А если вдруг требовалось что-то достать – бочки бензина, редкие запчасти или кусок дефицитного добра, – он просто лез в свою заначку от испанского золота, шевелил пальцами и, простимулировав исполнителей, получал нужное быстро и без разговоров. Казалось, что так будет всегда. Но тут… Советская система отымела товарища Бендера, то есть Хренова, и вдобавок влепила ему пендаля – для ускорения.

Лёха думал, что после звонка Жаворонкову всё уладится: начальство дало команду – выделить бензин и масла. Но на деле оказалось, что распоряжение сверху – это ни разу не бочки у самолётов. На складе кладовщик, тщательно изучив бумагу, расстроенно объявил:

– Эта форма 086, не та форма 086, которая нужная форма 086, товарищ командир. У вас просто 086, а это только для месячного расхода. А у вас сверхнормативный, из спецфондов. Для получения нужна 086-БИС!

Лёха нахмурился. По его логике, если есть приказ и есть бочки, то самолёты должны летать. Но кладовщик продолжал гнуть своё: чтобы получить бензин нужна форма БИС. А чтобы заказать форму БИС, сперва подать заявку на форму.

– А где заявки на форму БИС? – спросил Лёха.

– Потерялись, – с невозмутимым видом ответил тот. – Наверное, по ошибке отправили на базу в Воздвиженку. Им всегда уходит всё, что было для Николаевки.

Лёха смотрел на него и чувствовал, как злость закипает. Он приехал за бензином, а получил лекцию о формах. Начальник склада тихо добавил:

– Товарищ капитан, видите, нужна форма на заявку, чтобы получить заявку форму.

Лёха выругался про себя. Бред собачий. А кладовщик, будто нарочно, подвёл черту:

– Да вы не горячитесь, товарищ капитан, но нет формы – нет горючего. Мы сейчас отправим требование на заявки и неприменно получим их к концу следующей недели…

И протянул нашему орлу длинный список приложений, необходимых к бланку.

Лёха сжал его в руке и подумал, что комедии зря крутят на экране – куда там. Вот она, сцена, живая, с двадцатью четырьмя бомбардировщиками в роли статистов, застывших на поле без капли горючего до следующего месяца.

Вернувшись в часть, Лёха Хренов, не теряя времени, попросил под своё командование взвод вооружённых краснофлотцев, как он выразился – для «помощи в погрузке и охраны бензина от хулиганов» – и снова отбыл на тот же склад. На этот раз он действовал проще. Наш герой взял бумагу и, не сомневаясь, жирно приписал в конце номера формы «086» нужное «БИС» и протянул документ начальнику. Тот, нахмурившись, прочитал, потом удивлённо поднял глаза:

– Это же не БИС!

Наш герой не стал спорить. Он просто ласково обнял начсклада за ворот и со всего размаха познакомил его лоб с поверхностью его же стола. Бумаги подпрыгнули, чернильница качнулась.

– А вы приглядитесь как следует, товарищ!

– Что вы себе… – Бум! Хозяйственный череп снова соединился с деревянной поверхностью, – Э… ну а где БИС⁈ – пробормотал ошеломлённый начальник, пытаясь подняться.

Голова его в третий с грохотом слилась в экстазе со столешницей, и, о чудо! Мозговая деятельность совместно со зрением, тут же начали стремительно улучшаться!

– БИС! Конечно БИС! Вот же ясно написано, что БИС!

Январь 1938 года. Вокзал города Новосибирск.

Транссибирский экспресс пыхтел густым дымом и медленно вползал на вокзал Новосибирска. За неделю дороги наш герой успел вдоволь наслушаться мужиков в вагоне, а чем ещё заняться в поезде? Употребление технического спирта, вечные разговоры о бабах, споры о футболе и прочие дорожные радости.

А ещё, конечно, разговоры о небе, самолётах и полётах – они спорили, обсуждали и рассказывали до хрипоты, под звон стаканов и стук колёс.

Когда состав наконец остановился, Лёха вырвался на свободу, культурно пообедал в вокзальном ресторане и, вернувшись за пару минут до отправления, вдруг увидел, что напротив затормозил встречный поезд. Окно в окно оказалось купе – и в нём, словно во сне, появилась она – Наденька.

Она смеялась, что-то рассказывая военному в форме, а потом, бросив взгляд в окно, резко побледнела. Руки метнулись ко рту, глаза распахнулись. Он встал, прижавшись к стеклу, и закричал, зная, что она его не услышит:

– Надя! Надя! Это я! Лёша!

Она отчаянно кивала, губы беззвучно складывались:

… Знаю, ты Хренов Лёха!

И тут, словно вырвавшись откуда-то из будущего, из глубины памяти о жизни, которой ещё не было, у Лёхи сам собой сложился жест: он соединил ладони, сложив из двух рук сердце. Надя замерла, потом её лицо озарила внезапная улыбка сквозь слёзы, и она, не раздумывая, повторила ему то же самое – неловко, но ясно.

Он бил ладонью в окно, будто мог пробить расстояние:

– Я еду в Москву! В М-А-С-К-В-У! Ты разве телеграмму не получила? Куда ты едешь? Подожди меня!

Она прижимала руки к груди, что-то быстро шептала, губы дрожали. Он прочёл её слова как «ну и козёл ты, Хренов», хотя мозг не сомневаясь тут же переформатировал это в «я хочу тебя».

Поезд дёрнулся, колёса скрипнули, вагоны начали разъезжаться. Они оба тянулись к стеклу, как утопающие друг к другу, и в последнюю секунду он ещё раз показал сердце руками, а она ответила тем же – и тут же исчезла, растворившись в дыму и грохоте рельс.

– От это я знатно пообедал! Не иначе Надька ко мне во Владивосток рванула! – наш герой застыл на диване с идиотской улыбкой.

Январь 1938 года. Штаб флота, бухта Залотой Рог, город Владивосток.

А некоторое время до этого Лёха, по сложившейся традиции, стоял по стойке «смирно» в кабинете Кузнецова. Его только что «выдрали» по полной программе – объявили выговор в присутствии особиста и комиссара. Надо сказать, перенёс он это стоически и с каменным лицом.

– Ты что, Хренов, самый умный⁈ – орал уязвлённый начтыла, чуть не брызгая слюной.

– Кто я? – Лёха включил дурака и отвечал исключительно по уставу, чётко и громко, словно на плацу.

– Ну не я же! – в запале выкладывала аргументы сторона, почуявшая себя пострадавшей. – А если каждый будет рукоприкладством заниматься⁈ Где на вас всех материальных ценностей напастись!

– Ничего не сделал, – невозмутимо отвечал Лёха, – только форму помогал рассмотреть поближе, что бы лучше исполнить волю пославшего меня начальства! Какое-такое, товарищ комиссар, рукоприкладство?

– А своих вооружённых бандитов зачем натравил? Эти идиоты кладовщиков винтовками в жопы пихали, при этом ржали на весь склад: «Шевелитесь, каменные задницы!» Теперь они там до сих пор заикаются, половина в сортир бегает, а вторая половина наотрез отказывается на отгрузку к морякам выходить!

– Какие бандиты, какие идиоты⁈ Товарищи командиры, прошу зафиксировать гнусный поклеп на доблестных краснофлотцев! Они помогали в погрузке ГСМ, а винтовки выпускать из рук устав не позволяет! Или вы хотели отправить дефицитный бензин через тайгу на радость грабителям без охраны?

Кузнецов сидел в кресле, отводил взгляд и с трудом сдерживал улыбку. Жаворонков, пользуясь моментом, аккуратно сместил акценты, так что служба тыла тоже получила знатный пистон.

В итоге дело спустили на тормозах, ведь ситуация действительно была скользкая с обоих сторон, а Герой есть Герой.

В награду за всё происшедшее Лёху и его команду «помогателей», как он сам их называл, отправили в Москву, в НИИ ВВС, где формировался отряд китайских добровольцев. В армии всегда так: сначала срочно отправить бойца через всю страну, а через месяц еще более срочно вернуть его обратно.

Лёха только философски пожал плечами.

Январь 1938 года. Квартира профессора Ржевского, город Москва.

– И снова здравствуйте! Вижу, Москва вас встретила, – ехидно произнес стоящий в дверях профессор, разглядывая Лёху таким взглядом, будто перед ним стоял не кавалер его дочери, а экспонат музея Дарвина. – Ну что ж, здравствуйте, герой-любовник. А дочь-то моя, между прочим, умчалась к вам во Владивосток!

– Как во Владивосток?.. – Лёха растерянно смотрел на потенциального тестя.

– Вот именно, – профессор развёл руками. – Вы тут, а она – там. Скажите, пожалуйста, это такая новая форма свиданий просвещенной пролетарской молодёжи? Где же тогда дочь, если кавалер уже на пороге?

– А телеграмму вы получили? – Лёха замялся, и не понятно почему покраснел.

– Ну что ж, молодой человек, – профессор с лёгкой усмешкой поправил очки. – Проходите, устраивайтесь! Чувствуйте себя как дома.

Глядя на профессора, Лёха вдруг развеселился, уголки губ сами полезли вверх.

– Я бы с удовольствием воспользовался вашим душем, – сказал он, – но с утра мне надо быть в НИИ ВВС в Чкаловском. Я оставлю записку Надежде, передайте ей, пожалуйста.

Профессор приподнял бровь, чуть заметно усмехнулся и кивнул, явно забавляясь ситуацией:

– Вот отмоешься, пропустим по рюмочке, пока главный инспектор трезвости укатил во Владивосток, и поедешь на свой край географии подвиги совершать!

Январь 1938 года. Аэродром Чкаловское, пригороды Москвы.

В Чкаловском оказалось нужно ждать две недели, пока соберётся основная группа и состоится приём у самого товарища Ворошилова. Лёха, по своей неугомонной натуре, долго сидеть без дела не умел. Сначала он познакомился с лётчиками НИИ, потом под предлогом «передачи боевого опыта» оформил себе допуск, а дальше полез смотреть новые самолёты, которыми щедро было заставлено лётное поле.

Как-то раз, несясь по коридору с такой скоростью, будто его гнали на взлёт, он налетел на комбрига. Чуть не сшиб его, сам едва не полетел кувырком. Перед ним стоял невысокий, коренастый, широкоплечий человек с живыми глазами. Энергичное, будто вырубленное из дерева, лицо, с короткой шеей и крупным носом. Он удержал Лёху за локоть крепкой рукой, и в усмешке сквозила добродушная строгость – сразу чувствовалось, что перед тобой человек, привыкший командовать.

– Никакого уважения от флота к авиационному начальству! – засмеялся комбриг, глядя на ошарашенного Лёху. – Ещё немного, и твой таран был бы успешным, падали бы мы с тобой, как сбитый бомбардировщик!

– А вы… Чкалов! Валерий Павлович! Я вас в газете читал, – выпалил шокированный Лёха первое, что появилось в голове.

Валерий Павлович слегка скривился – всё-таки всенародная любовь имела и оборотную сторону, превращая живого человека в газетный портрет.

– Чкалов, – утвердительно произнёс комбриг. – Смотрю, орденов у тебя богато. Лётчик? Испания? Пошли, пообщаемся!