Текст книги "Иероглиф судьбы или нежная попа комсомолки (СИ)"

Автор книги: Алексей Хренов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Лёха фыркнул, отвёл взгляд от сияющей первой леди Китая и понял, что угораздило его вляпаться в игру куда серьёзнее, чем воздушные бои.

Чтобы сбить двусмысленный блеск в глазах Сун Мэйлин, он ловко перехватил палочки и с азартом накинулся на блюда, будто это не банкет с первой леди Китая, а ночной забег в «Якиторию» на углу Чертановской.

– Ну, держитесь, – пробормотал он себе под нос и, не мешкая, щёлк-щёлк, подцепил кусок рыбы, обмакнул в соус, потом тут же прихватил пирожок на пару. Палочки быстро мелькали, так что советские воины только успевали следить глазами за этим шоу.

Сун Мэйлин удивлённо выгнула бровь:

– Вы, капитан, будто родились с палочками в руках.

Лёха расплылся в наглой ухмылке:

– Что вы, мадам. В моё время, – он чуть запнулся, но быстро перевёл в шутку, – у нас в Москве это «Вкусно – и точка»!

За столом несколько китайцев рассмеялись, даже Рытов дёрнул уголком губ, улыбнувшись. Рычагов закатил глаза и пробурчал:

– Твою ж дивизию, Хренов… даже из палочек сделаешь цирк.

А Лёха только подцепил ещё кусок, щёлкнул палочками и кивнул в сторону приятеля:

– Учись, Паша. У кого ты ещё возьмёшь мастер-класс?

Начало марта 1938 года. Японский порт Нагасаки.

Заместитель министра военно-морского флота Японии, а по существу главный администратор всего флота, адмирал Исороку Ямамото стоял у разбитого причала «Мицубиси» в Нагасаки и мрачно смотрел на искорёженные остовы кранов и покорёженные конструкции порта. Железо было погнуто, как детские игрушки, и казалось, что весь порт ещё дышит пороховой гарью.

Где они только набрали таких идиотов во флот! Эта мысль свербила в голове, как заноза. Где⁈ В кои-то веки, несмотря на всю ненависть и борьбу насмерть, армейцы сподобились и прислали предупреждение. Агент на аэродроме в Китае передал точные сведения. Даже наша миссия в Шанхае отбила телеграфом предупреждение в Нагасаки. С издёвкой, конечно, – приписали про «инопланетян», но это ещё вписывалось в идиотское чувство юмора на флоте.

А местные… придурки! Даже не удосужились привести в готовность истребители, не то что поднять их в воздух. Не вывели расчёты зениток на позиции. Ни-че-го! Русские безнаказанно разнесли половину порта!

Ямамото развернулся от изуродованных кранов к офицерам. Лицо его оставалось каменным, но голос уже звенел сталью.

– И это только часть проблемы, господа… – начал он медленно, шагнув вперёд и ткнув пальцем в сторону бухты. – Русские торпедировали «Сараюки»! Ночью! Попали торпедой в идущий на полном ходу эсминец! И попали так, что корабль выведен из строя на полгода! – голос его был мрачнее ночи.

Офицеры стояли, вытянувшись, стараясь не встречаться с его глазами.

– А мы? Мы спим в надежде на моря, разделяющие нас, оставляем порты без охраны, глотаем удары и врём в газетах про матросов с папиросами!

Ямамото резко выдохнул, осмотрел притихших офицеров и закончил хрипло:

– Хоть один из вас понимает, что это значит? Русские показали – они могут ударить где угодно. От Владивостока всего пятьсот миль до Токио! А наш флот… наш флот выглядит как сборище беспомощных идиотов.

Ямамото медленно обернулся. Рядом, чуть ссутулившись и стараясь не встречаться глазами, стоял начальник разведки флота контр-адмирал Фукуда Дзюдзиро – худой, сухой, с лицом, в котором всё время пряталась тень оправданий.

– Русские умеют согласовывать налёт на порт за пятьсот миль с действиями подводных лодок с новейшими акустическими торпедами. – тихо и жёстко произнёс Ямамото. – Это предупреждение. Они показывают, что могут перекрыть нам все гавани.

Ямамото прищурился, сжав челюсть.

– Пошлите ещё несколько групп в Шанхай. Нам нужен этот агент у русских, – добавил он. – Любой ценой.

Каково было бы удивление собравшихся высоких чинов, если бы они узнали, что оба виновника этого блудняка с аппетитом наелись пахучей китайской лапши и вместе завалились в кровать с намерением не вылезать оттуда ближайшие сутки!

Глава 19
Почем опиум для народа?

Начало марта 1938 года. Аэродром Ханькоу, основная авиабаза советских «добровольцев»

Утром, когда аэродром только начинал просыпаться, Лёху перехватил Фёдор Полынин – по меткому выражению самого Хренова, «предводитель местных бомбардировщиков». Он вынырнул откуда-то прямо посреди стоянки, и, будто между делом, подхватив Лёху под локоть, потянул его в сторону:

– Лёша, надо в северный Китай слетать, к коммунистам, в Яньань. Наше местное китайское начальство что-то мутит с тамошними коммунистами, просят отвезти туда полтонны оружия. И обратно загрузят какое-то барахло, тоже на полтонны.

– Подкупающее своей новизной предложение товарищ предводитель советской дружины! Поработать воздушным извозчиком! – Наш герой не особенно желал лететь в какие то высокогорные ебеня.

Федор Петрович улыбнулся и пошутил:

– Ты у нас теперь местная знаменитость, товарищ Сам Сунь! Приглашённая звезда! Надо!

– Ща в глаз дам, товарищ Фынь По. – в ответ тоже пошутил Лёха. – Больно. В качестве дружеской помощи по коррекции окосоглазившегося зрения.

И тут Лёхе пришла в голову идея в духе его махинаций девяностых годов:

– Петрович! А давай отнимем у Валентина канистру спирта, у коммунистов разведем её в сто бутылок водки и забарыжим! А на вырученные деньги тут купим нормальной рисовой водки и нажремся всей дружиной? С песнями и мордобоем⁈

Полынин усмехнулся, затем поморщился, кивнул в сторону ангара:

– Ладно. Я туда пару раз ходил. Но сейчас не могу, а кому попало не поручишь. Ты же, в Испании в Сантандер или Бильбао садился? – Полынин дождался утвердительного кивка нахального попаданца и продолжил: – Тут тоже– холмы, ущелья и заходы с выкрутасами. Так что примерно то же самое. Полоса узкая и короткая, слева склон, справа речка, а за ней опять склон.

– Прямо таки жизнеутверждающее начало, товарищ командир! Зовет на подвиги! – Лёха ёрничал, лететь в коммунистическую жопу мира ему не хотелось совсем.

Полынин несколько понизил голос, как бы делясь секретом:

– Сейчас март, будут скорее северо-западные и северные ветры. Так что в Яньань лететь будешь почти всё время в мордотычку. Промежуточную посадку можно сделать в Наньяне, но там фронт рядом. На дозаправке под налёт есть шанс угодить. Либо в Синьане, что мне лично кажется лучше, но это крюк километров на сто пятьдесят. Сам в общем смотри. Обратно ветер попутный, можно и напрямую сразу сюда рвануть. Правда почти над фронтом пройдешь.

Лёха пожал плечами, особого выбора всё равно не было.

Вместо Бурова, которого окончательно забрали зампотехом на аэродром – «рулить китайцами» и перерабатывать развалины в летающие аппараты, – в экипаж выдали нового стрелка из армейцев. Ваня Морозов, молодой парень остался в восторге и от рации и от вращающейся турели.

Ранним утром СБ начали грузить. В бомболюк старательно стали пристраивать… ящики с динамитом. Совершенно такие же, как Лёха использовал на учениях в ТОФе для увеличения точности попадания в мишень – узнаваемые до боли по жёлтой маркировке и запаху динамита, от которого слегка щиплет нос.

– А не еб**нёт? – осторожно спросил Лёха, глядя, как очередной ящик исчезает в чреве его самолёта.

– Не должно! – отозвался один из советских техников, шутливо похлопав ящик по борту.

– Ты главное аккуратнее колёсами землю касайся при приземлении! – хором подтвердили советские техники, командующие китайскими грузчиками, ухмыляясь.

– Хорошо китайцы читать не умеют, а то разбежались бы кто куда!

Март 1938 года. Кабинет Сталина, Кремль, город Москва.

Совещание с руководителями силовых, как сказали бы в будущем, наркоматов подходило к концу. Кабинет Иосифа Виссарионовича был наполнен табачным дымом и напряжением. За длинным столом сидели наркомы с заместителями, если можно провести аналогию, то по стойке смирно, сосредоточенно глядя в бумаги и стараясь показать максимальное рвение, как только разговор касался их ведомства.

Сталин неторопливо прохаживался за спинами, затягиваясь папиросой «Герцеговина Флор» – сегодня он был без трубки, но с тем же привычным спокойствием охотника, наблюдающего за загнанной дичью. Речь коснулась зарубежной военной помощи.

Сталин усмехнулся, остановился напротив стола и, чуть наклонив голову, обратился к нынешнему командующему ВВС РККА Локтионову:

– Слышал, Александр Дмитриевич, наши лётчики хорошо поработали на Тайване и в Нагасаки. Расскажите-ка подробности.

Командарм второго ранга Локтионов резко вскочил, стул скрипнул по паркету, и попросил разрешения подойти к карте мира, висевшей на стене. Сталин кивнул. Указка застучала по листу: Китай, области захваченные японцами, Тайвань, аэродромы, линии захода. Докладчик оживился, и изложение стало походить на сжатую, но красочную лекцию. Локтионов рассказывал, как советские экипажи прорвались к базе противника и разгромили её, показывал схему бомбёжки и сыпал цифрами потерь японцев.

Видя, что Сталин внимательно слушает, иногда даже кивая с одобрением, остальные начальники чуть оживились. В воздухе почувствовалось, что тема безопасная, можно осторожно проявить и свои заслуги.

Сталин перевёл взгляд на командующего ВМФ Смирнова:

– А флот может чем-то похвастаться в оказании помощи?

Смирнов подскочил, словно ужаленный в сидалище. Он успел подумать, как хорошо, что он подстраховался и отправил и своих лётчиков в Китай.

– Товарищ Сталин! – начал он, – Из состава Военно-Морского Флота были направлены три экипажа бомбардировщиков на специально подготовленных самолетах СБ. Хочу подчеркнуть, что все три экипажа участвовали в налёте на Тайвань и показали себя исключительно храбро.

Он выдержал паузу и злобно скосил глаза в сторону Локтионова, будто возвращая долг за «отжатые лавры».

– А налёт на Нагасаки, уничтожение важнейшего порта и арсенала – был выполнен исключительно силами морской авиации! Экипаж капитана Хренова прошёл тысячу километров над морем, – Смирнов специально подчеркнул цифру, преданно заглядывая в глаза вождю, – это примерно столько же, сколько от Владивостока до Токио. Вышел точно на цель, и поразил её, вызвав взрыв чудовищной силы. И даже произвёл сброс агитационных листовок над городом.

Казалось, вождь уже не здесь – мысли унеслись вперёд, на карты будущих войн, где сухая цифра «от Владивостока до Токио» могла однажды стать ключевой.

– Хм… – он выдохнул хозяин кабинета, выпуская струю дыма. – Это тот самый Хрэнов, из Испании?

– Да, товарищ Сталин. Сейчас командует звеном бомбардировщиков ВМФ, – поспешно ответил Смирнов.

– А где Кузьмаччо? Почему про него не слышно? – Сталин усмехнулся, и в кабинете скользнула лёгкая тень недоумения.

Смирнов, который в жизни не слышал ни про какого Кузьмаччо, аж побелел, но закалка аппаратной борьбы взяла своё:

– По состоянию здоровья находится на излечении, товарищ Сталин.

– Хорошо… – протянул вождь, щурясь. – А что у нас с семьёй Хрэнова? – внезапно перевел разговор вождь и почувствовав неуверенность Смирнова глянул на аж лучащегося Ежова.

– Он сирота, из детдома, – поспешил вставить Ежов. – Жены нет. Есть невеста… дочь профессора Ржевского… этого… туберкулёзника!

– Фтизиатора, – машинально поправил Сталин и кивнул. – Хорошо. Товарищи, подумайте, как отметить всех наших лётчиков. Все свободны. – Произнес вождь, закрывая совещание.

Ежов, уловив благостное настроение вождя, решил придержать имеющийся компромат на Хренова. До случая. Настроение у вождя меняется часто, а он бывал у него с разными списками с «интересными фамилиями» чуть не через день. Ничего, успеется, – отметил он про себя и чуть скривил губы.

Март 1938 года. Аэродром около Яньань, основной базы китайских коммунистов.

Сам перелёт особых проблем не принёс. Лёха выбрал маршрут через Сиань, чуть длиннее, зато спокойнее, с обходом нервных мест. На дозаправке потянулась картинка, каких он уже видел за прошедший месяц не один раз – цепочка китайцев c жестяными канистрами на плечах. У него возникло ощущение, будто вся страна превращена в бесконечную муравьиную колонну. Автоматизация тут выглядела именно так – живые ноги и руки, никакой техники.

Под крыльями СБ расстилалась бесконечная, чужая и странная земля. Серо-жёлтые холмы тянулись, один переходя в другой, будто застывшие волны пыльного моря. Склоны были лысые, голые, обнажённые, только кое-где на террасах темнели прямоугольники посевов, вытоптанные до камня тропы уходили в овраги. Деревья попадались редко. Отсутствие зелени било по глазам, всё казалось выжженным, истерзанным ветрами. Пыльные потоки, сорванные северным ветром, тащились низко над оврагами и клубились в ложбинах.

А вот заход на посадку в Яньане живо врезался в память. Какой там Сантандер или Бильбао! Достаточно высокие холмы из серо-жёлтой глины, и низкая облачность, прижимающая машину к земле. Облака тянулись над самыми вершинами, давили сверху, и Лёха успел подумать, а не развернуться ли к чёртовой матери обратно на Синьань?

Иногда он ловил себя на мысли, что сидит в компьютерной «леталке» из будущего, только с той разницей, что «перезапуска» тут не предусмотренно.

Но голос Хватова уверенно звучал в шлемофоне:

– Курс двадцать. Рулим три минуты на тот лысый холм.

– Есть, курс двадцать, – откликнулся Лёха, аккуратно доворачивая штурвал.

– К повороту – вправо на сорок, курс ноль шестьдесят. Три… два… один… пошли!

Лёха положил машину в плавный крен, максимально прижимаясь к нижней границе облаков, буквально скользя над холмами.

– Прямо четыре минуты. Вон на высокую и самую засранную горку. Перед ней в третье ущелье справа заход… Внимание… три… два… один… пошли!

И вдруг холмы разошлись, и даже облака будто поднялись выше. Перед глазами Лёхи распахнулось широкое ущелье, обрамлённое склонами, словно кто-то нарочно вырезал его под посадку. По курсу тянулся пёстрый городишко с лоскутами крыш и улочек, а за ним, километрах в двух, проступила полоса – жёлтая, утоптанная, словно шрам на теле земли. Слева она прилепилась к крутому склону, справа её едва не лизала мутная речушка.

И главное – она была достаточно короткая! До смешного короткая. Просто обхохочешься – нервно подумал Лёха.

Лёха, глядя на приближающийся жёлтый шрам полосы, поморщился и спросил штурмана:

– Саш, а сколько у них полоса? Мы вообще там сядем? Это же не аэродром, а какая-то партизанская тропа в огороде.

Хватов глянул в карту, покосился на приборы и ответил весёлым тоном, будто речь шла о воскресной прогулке:

– Говорили, полоса семьсот метров. СБ-шки сюда садились.

– Семьсот⁈ – Лёха даже присвистнул, вцепившись в штурвал. – ну если по твоему это семьсот, то я китайская лётчица! Или это какие-то очень специальные китайские метры, укороченные!

Хватов невозмутимо выдержал паузу и проявился и с хрипотцой в шлемофоне:

– Паспортный пробег у нас триста-пятьдесят. Здесь превышение тысячу метров над уровнем моря.

Лёха выпустил щитки, сбросил скорость, самолет достаточно уверенно держался в разреженном воздухе, однако скорость была под двести километров в час. Он прошёл довольно низко над полосой, пытаясь рассмотреть её особенности.

– Здесь воздух разреженный, скорость больше, да и нагрузили нас по самые… Смотри, сколько пыли, тормоза хуже хватают – так что боюсь все шестьсот, а то и семьсот метров. Нормальных метров, не этих китайских!

– А давайте им просто сбросим динамит! – хохотнул по связи весёлый штурман.

На взгляд Лёхи полоса была метров пятьсот, не больше, да ещё и с небольшим уклоном.

Лёха хмыкнул и кивнул, будто самому себе:

– Отличная мысль. Давай уход на круг и покажем этим китайским товарищам, как русские в огородах садятся.

Через несколько минут СБ мягко ткнулся колесами в самый край полосы, и машина бешено понеслась вперёд, вздымая за собой облако жёлтой пыли. Каждая кочка отзывалась Лёхе ударом в задницу, каждое подрагивание шасси казалось ему последним. Самолёт всё катился и катился, не собираясь останавливаться, пока впереди не замаячили огороды. И лишь в самом конце, когда до конца расчищенной полосы оставалось каких-то десяток шагов, он наконец замер, осел на амортизаторы и застыл, громко постанывая тормозами.

Лёха отпустил штурвал и осторожно снял ноги с педалей. Их аж свело, что он невольно выдохнул сквозь зубы. Всю посадку ему мерещилось, что все их полтонны динамита въезжают ему ровно в затылок.

Март 1938 года. Аэродром около Яньань, основной базы китайских коммунистов.

Самым ранним утром Лёха с Хватовым и стрелком подошли к самолёту. Вокруг уже бурлила деловая суета. За ночь его заправили, вручную оттащили на другой конец полосы и развернули против ветра. Вручную! Шесть тонн! Лёха снова подивился устройству китайского сознания.

Ровно у люка на земле аккуратным рядком лежали двадцать пять джутовых мешков – одинаковые, по виду килограммов по двадцать каждый, обвязанные по четыре штуки в сетки и готовые к погрузке. Китайцы сидели на корточках и ждали команды – как на каком-нибудь заводском конвейере.

Появился Григорий Краленко – представитель далёкой Родины, командированный для связи с местными коммунистами и работающий под прикрытием Коминтерна. В шерстяном сером пальто и с самым спокойным лицом, он резал глаз на фоне китайцев в куцых телогрейках и ватных штанах.

Лёха присмотрелся к мешкам. В голове зародились нехорошие подозрения, и толпой вдруг жахнули яркие воспоминания: Афган, лепёшки марихуаны, которую местные называли чарз, курящие товарищи, ржущее на разводе войско… Мир, где дурман был валютой и повседневностью.

Он не стал устраивать КВН весёлых и находчивых и спросил прямо:

– Это что? Марихуана?

– Почему? Просто опий, – абсолютно спокойно ответил Краленко.

– Наркота? – вырвалось у лётчика, хотя сам он уже понимал, что слышит.

– Ну зачем вы так, товарищ! Препарат для изготовления лекарств, – хитро улыбнулся Григорий, будто говорил о семенном грузе. – И ещё – основной источник средств. Продовольствие, оружие, власть. Денег-то в этом краю нет. Народные республики сами себя не профинансируют, а коммунизм надо строить!

В этот момент подошёл ещё один китаец. Невысокий, чуть сутулый, круглолицый мужчина с высоким лбом, переходящим в широкий пробор, который в народе уже называли лысиной. По бокам торчали растрёпанные чёрные волосы, придававшие ему сходство с цирковым клоуном. Узкие глаза смеялись в прищуре, под ними темнели заметные мешки. На нём был простой тёмный ватник.

– Знакомьтесь, товарищ Мао. – произнес смеясь Краленко. – Товарищ Мао, это лётчик Лёша!

Мао прищурился, повторяя непривычное имя по слогам. Переводчик начал переводить, но видя, что Лёха понимает, остановился:

– Лэ-ша… Хм. Знаете, по-нашему это можно понять по-разному. Можно – «убивать радостно». Можно – «смеяться и убивать». А можно и совсем мирно – «радостный смех».

Он улыбнулся, блеснув глазами:

– Хорошее имя для боевого лётчика. И враги будут бояться, и свои будут смеяться.

– Да, мне говорили о таком переводе! – Лёха не мог отойти от своего открытия.

Мао произнес несколько фраз по русски с акцентом: Ленин, партия, товарищ, очень рад.

Лёха в ответ не задумываясь выдал: Водка, комсомол, селедка, перестройка! Чем привел Краленко в полную оторопь.

Китаец радостно улыбнулся, произнес – Да, да! – и снова перейдя на родной язык произнес:

– Ибу – ибу, да? Дао – муди!

– Шаг за шагом достигается цель. – перевел хмыкающему экипажу Лёха.

Из разговора выяснилось, что опием китайские коммунисты не только торговали со всем миром, но и собирали им налоги с крестьян, платили за оружие, еду и форму, а также использовали его как главную валюту своей горной страны.

Мао рассказывал об этом тоном человека, который давно привык к тому, что мораль и практичность живут в одной комнате, но пока ещё в разных углах.

– Пи…ец! Просто лютый пи…ец! – с оторопью думал Лёха, стоя у своего СБ и наблюдая, как китайцы методично, без всякой суеты, запихивают в самолёт очередные джутовые мешки в сетках.

Готовы пойти на любой беспредел ради своей идеи и ради денег, – крутилось у нашего попаданца в голове. – И что поразительно, вообще не страдают, не сомневаются, не ищут оправданий. Более того – уверены в своей правоте так, будто сами небеса подписали им мандат.

Дао – муди! Ради идеи можно посадить мир на иглу, и они будут смотреть тебе прямо в глаза, улыбаться и убеждать, что всё это во благо.

Лёха ощущал, как внутри поднимается глухая, тяжёлая злость, перемешанная с бессильным смехом. Его СБшка, боевая машина, на которой он таскал бомбы на головы франкистов и японцев, превращалась в коммунистический фургон наркоты.

– И я тут становлюсь главным наркокурьером! – в ужасе, почти с отвращением подумал он, стиснув зубы. – Ибу-ибу, да?..

Хватов с новым стрелком спокойно курили и переговаривались вполголоса. Китайцы без всякой суеты пихали свои стрёмные мешки в бомболюк, словно грузили картошку.

– Хрен вам по всей морде! – сквозь зубы выдал наш герой.