Текст книги "Мерзкий старикашка (СИ)"
Автор книги: Алексей Герасимов
Жанр:
Попаданцы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
На кошачью титьку продукт был похож слабо, так что сначала зверенок пиханию в рот непонятно чего не обрадовался, а напротив, из последних сил попытался мою руку с хлебом отталкивать, но быстро смекнул, что из этого тоже идет молоко, и тут же присосался как пиявка.
Эрзац-сиська, разумеется, от этого моментально начала распадаться на крошки, которыми котенок чавкал, давился, отплевывался, а потом начал глотать.
– Ну-у-у, теперь не пропадет, раз есть начал, – улыбнулся я, и сунул ему под нос очередную порцию. Котэ задрало хвост торчком и тут же вцепилось в угощение. – Оголодал-то как…
– Ага, – кивнул мой стремянной. – Почти как мы во время «святой голодовки».
Много съесть у малыша, разумеется, не вышло (хотя он весьма старался) – очень скоро он упал на пузо и совсем было собрался отрубиться, но тут подоспела теплая водичка, которую я отправлял греть Тумила, и, вооружившись мягкой тряпочкой, я принялся за отмывание котенка от грязи.
Мыться зверю не понравилось – он возмущенно попискивал и уморительно чихал, когда влага попадала ему в нос, а при оттирании от грязи низа живота еще и обоссать меня умудрился, – но кто же его спрашивал? Прошло совсем немного времени, и кот – а оказался это мальчик, – приобрел свой естественный пепельно-белый цвет. Даже глаза у него, оказывается, уже начали открываться – закисли просто.
– Ну вот так как-то, – резюмировал я, насухо вытерев котенка.
Тот приподнялся на дрожащих лапках, и пискнул.
– Неужто опять проголодался? – подивился подошедший понаблюдать за процессом Касец, смял мякиш, и, обмакнув его в молоко, поднес к мордочке малыша.
Котенок ткнулся в угощение носом, пожамкал его пару мгновений, а затем повалился на бок, завернулся сам в себя, и продемонстрировал явное желание поспать, и так, чтобы больше всякие там к нему с мытьем не лезли.
Я накрыл его краешками тряпицы, на которой он лежал, и вздохнул.
– Ну вот, теперь и нам поесть не грешно.
– А все готово, ваше высочество, – отрапортовал первый десятник. – Для вас и князей солдатами уже накрыт дастархан, извольте откушать.
– Откушать, это можно. Коли царь сыт, так и подданным легче, – ответил я, поднимаясь.
Кот продрых до самого утра, и даже не пошевелился, по-моему. Перед тем, как отправляться в дальнейшую дорогу, я вновь напихал в него размоченного хлеба и разжеванный до состояния кашицы кусочек мясца, усадил в сплетенный за вечер Тумилом квадратный туесок, и засунул за пазуху.
– Твое высочество будет ему кошку-мачеху искать? – поинтересовался парень. – Мне на постоялых дворах про недавно окотившуюся спрашивать?
– Да нет, себе оставлю, пожалуй, – ответил я. – Кот-то красивый. Будет у меня на ногах сидеть когда вырастет, больные коленки мои греть. Но про кошку поспрошай, а то я его боюсь до заворота кишок закормить, да и ее молоко котенку будет полезнее козьего или коровьего.
– А как его назовешь? – полюбопытствовал Тумил.
– Князь Мышкин, – усмехнулся я.
– О, да такой князь будет вернейшим из твоих вассалов, – расхохотался парень.
На «обеденном» постоялом дворе кормящих, да даже и беременных кошек, правда, не нашлось, так что с котенком опять пришлось повозиться, зато понаблюдать за процессом кормления собрались все оказавшиеся в трактире. Мышкин, на дрожащих полусогнутых лапках стоял на столешнице и задрав голову ел с рук, потешно тряся при этом торчащим хвостиком, а народ глядел и умилялся.
К вечеру же наш отряд достиг Баратура, и прямо от городских ворот мы проехали к замку (именно замку, а не дворцу) князя Лексика. Не то, чтобы я был в восторге от перспективы визита, но если бы князья не попросили гостеприимства у господина этой земли, то воспринято такое было бы как оскорбление.
Правящая княгиня-теща, невысокая, сухонькая, полуседая и морщинистая, много если на два местных года меня моложе, – но некогда явно блиставшая красотой, – всяческим там церемониалом, в отличие от наместника Запоолья, не заморачивалась, и встречала нас во дворе.
– Боги благие, и те что не очень, вы гляньте-ка кого к нам принесло, – задорно поприветствовала она нас. – Князь Арцуд и князь Шедад собственными персонами! И зять ваш с вами тоже! Ну слезайте, слезайте-ка со своих коней, дайте я вас обниму и рассмотрю поближе – поди уже скоро год как не видались.
– Привет тебе, достойная Шока, – князь Хатикани спрыгнул с седла как молоденький. – Я тоже рад тебя видеть в добром здравии. Дашь ли ты приют нам, и людям что едут с нами?
– Иди сюда, старый греховодник, и не задавай дурацких вопросов! – Шока Юльчанская обняла его, а затем отстранилась чуть и оглядела. – Ох и раскабанел! Почти вдвое пуще прежнего. Благодари небеса за то, что я в свое время отвергла твои ухаживания, а то ты бы у меня сейчас как тростиночка был стройный.
Она потрепала Шедада по щеке, и обернулась к князю Софенине.
– Ну вы гляньте, и этот пузо наел! – всплеснула княгиня руками. – Посадить бы вас обоих на хлеб да воду! Ну, полно, не хмурься, иди сюда, тебя я обниму тоже.
– Ты совершенно невозможна, – улыбнулся Арцуд. – Как и всегда, впрочем.
– Они что, оба за ней волочились раньше? – негромко спросил я князя Тимариани.
– Причем одновременно, – ответил он.
– А ты чего в стороне стоишь, да с кем-то шепчешься, князь Зулик? – спросила теща Лексика Баратиани.
– Позволь тебе представить, о достойнейшая, известного своей святостью брата Прашнартру из обители Святого Солнца, – ответил ей дважды зять.
– Да вижу я уже, чей это брат, – усмехнулась Шока, глядя прямо мне в глаза, а затем отвесила поясной поклон. – Ну, здравствуй, царевич Лисапет. Давненько не видались.
Слуги, устроившие во дворе показательную суету с борьбой за высокое звание замка высокой культуры и быта обслуживания гостей, моментально замерли, прекратили даже видимость телодвижений и с любопытством уставились на меня, а потом тоже начали поясные поклоны отвешивать. Хорошо еще, что тут в ноги по любому поводу бросаться не принято.
Мнда. Спалила дура-баба.
А с другой стороны, думается, то что я все же отбыл из монастыря в блистательную столицу, это давно уже секрет Полишинеля. Да и в то, что Хурам с Большой Горы сохранил мой визит в секрете надежды мало – он высокопоставленный чиновник, у него есть свои интересы, и связи, скрепленные взаимными обязательствами, тоже наверняка имеются. Тайной пока является письмо от военного крыла совета князей (и то не факт), ну так я про него болтать и не собираюсь.
– Здравствуй, почтенная княгиня, – ответил я. – Не припомню, правда, чтобы мы были знакомы.
– Ну еще бы, – усмехнулась Шока. – Конечно не помнишь. Ты уже юношей был, когда удалился в монастырь с концами. А я тогда в услужении у твоей матушки состояла, совсем соплюха, еще от Сердца не кровила – куда уж тебе было на меня смотреть да запоминать.
– Ты мне тут апокрифы не проповедуй, – я погрозил княгине пальцем. – Церковь их не одобряет, а я лицо довольно духовное.
Среди многочисленных и разнообразных писаний о деяниях Святой Троицы есть и такой малоизвестный свиток, как «Слово Нургиты Благословенной», где утверждается, что Святое Сердце был не братом Солнца, а сестрой, чем привязка менструального цикла к фазам розовой луны и объясняется.
– Ну простите, ваше святейшее высочество, это я от женского недомыслия. Волос долог – ум короток, так ведь, вроде, в народе говорят?
Ехидная, однако, старушенция. Не попади братниными стараниями Лисапет в обитель, да (свят-свят-свят!) женись на ней, никому бы мало не показалось. Каген, похоже, страну от потенциальной катастрофы спас.
– От длины волос не зависит, – я перекинул свою косу через плечо. – Ты, почтенная, так нас во дворе держать и станешь?
В общем, через пару часиков, вымытый в бане, отдохнувший и расслабленный я заселился в спешно подготовленные роскошные апартаменты. Зачем мне столько комнат одному, этого я, положим, не понимаю, – статус демонстрировать разве что, – зато мягкие перины и разные там подушечки на креслах очень даже одобряю.
За то время что я мылся, с замковой кухни ко мне успели перебазировать и корзину с недавно окотившейся кошкой – надо было видеть глаза хозяйки, когда я изложил такую просьбу.
Князя Мышкина, перед тем как идти с князьями на водные процедуры, я подселил к мохнатому выводку лично – фиг ее знает, эту кошку, не задушит ли чужого. Нет, не пыталась, – у этих животных вообще материнский инстинкт сильно развит, – хотя и удивилась «подарочку», конечно, но титьку предоставила безропотно, и начала вылизывать. Так что мы с котом оба теперь чистые, белые и нарядные. Ну, во всяком случае, я точно нарядный – сподобился переодеться в «штатское», то что князья с собой еще в монастырь приперли, а дорожную и парадную сутаны в стирку сдал. А Мышкин – белый, как ему и положено, и снова мокрый. Спит, сытый да счастливый, покуда я перед зеркалом из полированной бронзы прихорашиваюсь.
А ничего так, надо признаться, сохранился Лисапет. Подтянутый, поджарый, даже морщины слегка разгладились – от хорошего питания, не иначе. Морда породистая, и одежка ему эта очень даже идет.
Единственное что, кинжал на пояс я не стал вешать. Дедушка старенький, безобидный, и все это должны увидать.
– Всем ли ты доволен, царевич? – все же беспардонная баба, эта княгиня, вломилась без стука и приглашения. – Все ли хорошо?
– Благодарю, достойная Шока. Гостеприимство твое превыше всяческих похвал, – ответил я.
Ну и чего приперлась? Иди, обещанный пир в честь дорогих гостей подготавливай.
Верховная тёща Баратиана прошествовала к креслу, уселась грациозно, подперла щеку кулаком, облокотившись на столик с кошачьей корзинкой, и вздохнула.
– Ох и постарел же ты, батюшка. А какой был красавец в молодости. Я, дуреха, когда ты не вернулся с богомолья, повыплакала себе все глаза.
Ну здрасьте-пожалуйста, эта престарелая красотка третьей свежести мне в чувствах признаться решила что ли? И как реагировать на такое вот?
– Ну ты еще скажи, что все эти годы моего возвращения ждала, княгиня.
– Да нет, какое там, – захихикала та. – У меня благополучно сложилось все. И замуж вышла за любимого человека, и дочку, ту что родила мужу, когда и неприлично это уже вроде, хорошо пристроила. Сын вот только наш с Эулом до этого не дожил, погиб на войне…
Она вздохнула тяжко, застарелая печаль тенью скользнула по ее лицу, но уже через секунду Юльчанская взяла себя в руки.
– А ты, я гляжу, несмотря на монашество тоже наследником обзавелся?
– Котом что ли? – затупил я.
Нет, ну про коня в Римском сенате я слыхал, а вот чтобы коты государственные должности занимали… В США разве что – есть у них четверолапые мэры.
– Ну и котом тоже, – она снова захихикала. – Скажешь, что тот паренек со спатычем, что у тебя за спиной ошивался и зыркал по сторонам за рукоять ножа держась, не твой?
Булатный спотыкач Тумил, с призовых денег, честь по чести выкупил, и таскал его теперь на бедре – ну совсем как взрослый. Блистательные, что характерно, к этому оружию относились не как к переросшей зубочистке, а со всем уважением – у них оно, оказывается, прекрасно известно под названием «дырявец», и считается панацеей против врагов в кольчугах, а не панцирях.
– Нет, не мой. Тумил, сын Камила из Старой Башни. Это уже почти в Самватине, я там и не бывал никогда. Послушник это мой. Был. Теперь вот – стремянной. Хотя, подозреваю, что он себя считает еще и телохранителем.
– Можно понять, коли так, – кивнула Шока. – Случись с тобой чего, у него все радужные перспективы пойдут прахом. Да, а я-то, дура старая, уже отравить его хотела…
Ну ничего себе, какая милая непосредственность – очешуеть можно!
– А, собственно, зачем? – осторожно поинтересовался я.
– Ну сам подумай, – вздохнула княгиня Юльчанская. – Вот прибудешь ты в Аарту, станешь царем… Неужто ты трон завещаешь законному сыну Тыкави, а не своему бастарду?
– Сложный вопрос, – честно ответил я. – И оттого, сколько я еще протяну зависит, и от того, насколько прочно буду сидеть на троне, да и от личности моего гипотетического отпрыска тоже. А тебе то, княгиня, что с того?
– А то, что мой малахольный зятек в жизни незаконнорожденного не поддержит, – вздохнула она. – Сына я уже похоронила, мужа тоже, так хоть внуки, хочется, чтобы пожили подольше. А случись после твоей кончины, – живи ты тысячу лет, царевич! – замятня…
– Этого лучше не надо, – кивнул я. – И так стоим на грани, а тут еще у соседей не пойми что твориться. Нет, усобица Ашшории в ближайшие четверть века строго противопоказана.
– Да-а-а… – протянула всебаратианская теща. – Меняются люди с годами. Не все, конечно – иные как в младости были коровьей лепешкой, так и до старости ей остаются, только подсохшей. Не увидела бы я, что ты котенка слепого выкармливаешь, так и в то, что паренька просто так решил облагодетельствовать не поверила бы. Ты стал мудр, а в юности, помню, был редкий засранец. Монастырская жизнь сделала тебя…
– Мудрой коровьей лепешкой, – фыркнул я. – Откровенность твою, разумеется, я оценил. Но лучше б ты, конечно, промолчала.
– Лучше? – грустно улыбнулась она и пожала плечами. – Может и лучше. Только стара я уже, мне-то твоих милостей не надо, а Лексик, появись ты только в Аарте, и так тебе сразу присягнет со всей своей дружиной.
– И ты решила выяснить, стоит ли меня из замка вообще живым выпускать? – я откинулся на спинку кресла и с интересом поглядел на Шоку. – Пока зятек не встал на сторону…
Я пощелкал пальцами, подбирая слова.
– На сторону царя, который и сам говно, и после смерти всем захочет подосрать?
– Да уж, умеешь ты сказать, царевич, – княгиня аж затряслась от смеха. – Но точно сформулировал, этого не отнять.
Мышкин перевернулся на спину, потянулся сладко, почмокал губами и снова заснул. Кошка приподняла голову, и зорко огляделась – не грозит ли кто ее потомству и этому нахлебнику.
– Ты ведь когда пришла, знала уже, что Тумил не мой ребенок, – укоризненно произнес я.
– Ну, знаешь ли, лишнее подтверждение от предполагаемого родителя никогда не помешает, – всплеснула руками она. – Остальные-то могут и не знать точно.
– А не опасаешься, что я обиду затаю там, или злобу, отомстить пожелаю?
– Эх, царевич, – вздохнула она. – Уж поверь мне, в Аарте тебе быстро не до мнимых врагов станет – с реальными бы разобраться поспевать.
И ведь фиг поспоришь. Особенно если учитывать, что преданных лично мне людей имеется аж одна штука. Это Арцуда с Шедадом мне было легко в монастыре пугать – князья-генералы совсем не отказались бы увеличить свои владения за счет «заговорщиков», а себе-то врать зачем? Один я, как перст, а Шока, не столько даже как столбовая дворянка, а скорее как любящая мать и бабка, кровно заинтересована в моем мирном и спокойном правлении, с последующим беспроблемным процессом передачи власти наследнику – совпадают наши цели, выходит. Зачем такого союзника отталкивать?
Ну, да – баба она, конечно, вздорная, так и я, мягко говоря, не подарок, а Баратиан в паре форсированных маршей от столицы – гонец, тот и за сутки может добраться, если заводных заранее подготовить. Это может оказаться полезно.
Хотя лучше бы не пригодилось, конечно.
– Ты уж на меня не гневайся, – вздохнула княгиня и погладила кошку, успокаивая. – Зять из столицы каждодневно письма шлет, да и свои шпионы есть… Поспешать тебе надо. Главный министр уже объявил, что ты выехал в Аарту из монастыря…
– Давно?
– Два дня назад. В столице разброд и шатания, – она пристально поглядела на меня. – Князь Дамуриани тебе что, какие-то условия выставлял?
– С чего решила так? – поинтересовался я.
– Ждет уж с очень большой радостью, – она издала сухонький смешок. – Как родного. Да и слухи по Аарте разные ходят…
– С радостью, говоришь? – я ухмыльнулся. – Это хорошо. Уж я его порадую…
Шока Юльчанская кивнула с пониманием – у каждого, мол, свои секреты.
– Ладно, чего мы сидим-то? – она хлопнула ладонями по коленям и поднялась. – К пиру все уже готово. Пойдем что ли, ваше высочество? Тряхнем стариной?
– Тумилу только не говори, что … Ну, ты поняла. Это я осознаю, что половина князей спит и видит, как бы передавить всю нашу династию и поделить царские земли, а вот он и обидеться может.
– Я еще не совсем выжила из ума, – фыркнул княгиня, потом помолчала, и добавила. – А может и совсем, поди знай…
– Кошку покормить надо, – произнес я, глянув на корзину.
– Надо, – согласилась Шока.
– Ну вот зятю отпишись, и покормим, – я галантно предложил даме руку.
И чем я тебя, киса моя, буду «кормить» – лучше подумать заранее.
Традиция проведения пиров в разных странах разная. Парсюки не мыслят их без участия танцовщиц в полупрозрачных одеждах с последующим развратом, асины ведут беседы о философии, политике и поэзии возлежа на ложах, и разврат устраивают без всяких танцулек, прямо на месте, не отрываясь при том от вина и разговоров, инитарцы устраивают состязания бродячих певцов, да танцы с фуршетом, а мирельцы жрут и пьют в три горла, едва не до потери пульса, слушая заунывное хоровое пение. Все, в общем, веселятся по-своему.
Пиры в Ашшории же, напоминают, больше всего, то же действо в замках средневековой Европы: за центральным столом сидят хозяева с домочадцами, почетные гости и особо доверенные лица, за столами пониже располагаются витязи, а уж челядь (кто не заняты в обслуживании банкета) довольствуется малым у самого входа. Где-то в уголке, с голодными глазами, в это время играет оркестр, а вот трубадуры и менестрели всякие, напротив, на столь ответственные мероприятия обыкновенно не допускаются, поскольку их уделом считается исполнением песенок в трактирах и кабаках. На пиру же музицирование и пение является прерогативой аристократии, и их же святым долгом, а мастерство в этом деле почитается не ниже воинской удали.
Присутствующим подпевать, правда, не возбраняется, но так, чтобы исполнителя не заглушать. Оно и понятно – чревато боком.
Но с песен, конечно, не начинают. Сначала поднимают несколько заздравных кубков или рогов (уж кто какие сервизы предпочитает), причем произносимые тосты далеко превосходят витиеватостью те, что про маленькую, но очень гордую птичку, взлетевшую високо-високо.
Но это, что называется, первый акт Марлезонского балета – для затравки. Потом все переходит к обычной пьянке, а вот с дракой или без, это зависит уже от контингента.
Так и мы – сначала Шока Юльчанская подняла тост за дорогих гостей, которые почтили своим визитом, да умножатся их рода и богатство, да пребудет над ними благодать всех, кого только можно и бла-бла-бла. Затем наступила моя, как старшего по званию, очередь толкать такую же пустопорожнюю ответку про гостеприимство сих стен, родовитость да хлебосольство хозяев, чьи славные предки не раз, а уж нынешние и вовсе не посрамят… И да пребудет с тобой Сила, Люк, короче.
Потом князья – в порядке старшинства по возрасту, – первый десятник и княгинины советники… Затянулось часа на два, причем сидящим за столами попроще, слушать весь этот бред вполуха и при этом не только жрать, но и прихлебывать вино не возбранялось, а вот «хозяева жизни», даже настолько отвыкшие от алкоголя как я, поднабраться не могли никак.
Мудрая традиция, на самом-то деле – есть возможность контролировать подгулявших подчиненных.
Наконец парадная часть подошла к концу, широкие массы должным образом поднасвинячились, и Шока, взяв в руки ситар, в задумчивости провела по струнам.
– Какой бы песней мне вас порадовать? – она снова перебрала струны. – Наверное, удалым чем-то?
Ожидающие развлекухи витязи шумно высказали идее одобрение, да и я не стал возражать. Хватит с меня уже однообразного бренчанья и гудения оркестра имени какой-то матери, энергичного чего-то хочется.
– Ну тогда, пожалуй…
Княгиня-теща вдарила по струнам плясовую, и запела на диво хорошо поставленным голосом о том, как девица грустит о своем изгнанном женихе-горце, и как мечтает о его возвращении. Вполне себе такое политическое заявление для подчиненных, надо сказать. Причем «возвращение горца» дружинники, судя по всему, одобряют. Вон как душевно Шоке подпевают:
А может просто песня им нравится. Не уверен. Но буду надеяться, что кого надо – того повесят, когда и если потребуется.
– А что, царевич, ты ведь в молодости, помнится, тоже неплохо с ситаром управлялся, – княгиня Юльчанская протянула мне инструмент.
– Когда это было… – пробормотал я, но за гриф взялся, и кольцо-медиатор (здесь именуемый «захма») на палец надел. – Так, что бы такое забацать, чтобы душа развернулась, а потом обратно свернулась?
– Уверена, что ты сможешь выбрать лучшую из песен, – ответила Шока, а присутствующие согласно закивали.
Подхалимы чертовы.
Я провел по струнам, будя в себе Лисапетовы навыки игры, да и решился немного похулиганить.
Ну а что? Народ тут не закомплексованный, сексуальная тематика у ашшорцев не табуирована (неудивительно, при таких богах-то), и даже девственность у местных телок тоже – не такая уж священная корова. Вдарил я песню про ежика. Не того, разумеется, что дырочкой в правом боку насвистывал – за полным отсутствием в известном мире гевеи я и перевести бы ее толком не смог, – а авторства Пратчетта. Ту, что «Только ежика трахнуть нельзя ни хрена» (в классическом переводе, а не вольном пересказе Белого Кречета). И смешно, – вон как народ заливается, – и вполне себе ответ с политическим подтекстом, поскольку символом царского рода Ашшории (и, соответственно, всей страны) является крылатый еж.
Вот только не спрашивайте, откуда у бедного зверя крылья растут. Все вы правильно поняли.
Выступление, хотя пою я и не очень-то хорошо, подняло мои акции в глазах присутствующих на несколько пунктов. Менталитет-с. Это всякие там директора какого-нибудь предприятия на корпоративе сидят с каменными лицами, судорожно боясь уронить себя в глазах подчиненных простыми человеческими поведением и видом. А вот тот же Нерон, имевший куда как больше власти да влияния, и выпить был не дурак, и стихи читал, и музицировал на пьянках сам.
Так и ашшорцы. У них князья на пирах, которые сами и устраивают, поют, причем не всякую пафосную хрень, а дабы гостей и прочих присутствующих повеселить. А тут еще и песня никем не слышанная доселе.
Пришлось потом, до конца мероприятия, еще пару раз «на бис» исполнять – чтобы слова все запомнили.
Первое, что меня встретило по возвращении с пира – это любопытная морда Князя Мышкина. Его более мелкие молочные братья дрыхли без задних лап, сама пятнистая муренка слиняла по своим кошачьим делам, а этому скучно стало. Стоя на задних лапах, и уцепившись когтями передних за край корзинки, кот вертел башкой, осматривая окружающее пространство полуоткрытыми глазенками. При моем приближении он требовательно мявкнул и полез наружу.
– Ну и куда собрался? – я взял звереныша на руки.
Тот запыхтел и начал дыбить шерстку, пытаясь казаться больше и страшнее.
– Бунтуешь, хадина? – я усмехнулся, и начал гладить теплый комочек.
Котовский почти моментально сменил гнев на милость, и начал тыкаться в ладошку носом.
– Э, да ты, никак, опять голодный? Чем прокормить, тебя убить легче.
Мышкин требовательно мявкнул и начал искать носом титьку еще активнее.
Под столом стояла плошка с каким-то варевом – явно для кошки, а не для меня, – и я, с кряхтением наклонившись, поставил кота рядом с ней. Тот начал принюхиваться, полез на запах, но вместо того, чтобы есть, попытался влезть в тарелку с лапами.
– Ну нет, так не пойдет, – я ткнул Мышкина мордочкой в еду.
Тот возмущенно чихнул, отпрянул и начал облизываться. Я снова подтолкнул звереныша носом к еде, тот замер на дрожащих лапках, продолжая вылизывать морду, а затем ткнулся в еду сам и принялся чавкать.
Минуту спустя, с перемазанной физиономией, тот задним ходом отошел от плошки, сел, потряс головой, облизнулся, а потом плюхнулся на бок с твердым намерением уснуть. Я подхватил котенка и положил его обратно в корзинку.
Мышкин блаженно потянулся, развалился на спине и моментально отрубился.
– Идеальный ашшорский князь, – буркнул я. – Всех-то желаний, чтобы царь ему что-то дал, даже если не по пасти кусок, а сам будет только спать и гадить.
* * *
Мурлыкатель у кота заработал только через три дня, когда мы уже подплывали к Аарте.
Переправившись на следующий день после пира на эшпаньский берег и проехав достаточное расстояние, чтобы с башен Баратура даже пыль из под копыт наших коней была не видна, отряд свернул с тракта и выехал обратно к берегу Шустрой Змейки, где нас уже ожидали пара плоскодонных лодий-ааков, любезно предоставленной княгиней Юльчанской, и отосланных к точке рандеву заранее, еще до моего песенного дебюта.
Это Зулик с ней договаривался, умничка такой.
На корабли загрузились споро, хотя Репка лезть на борт ни в какую не желала и к ней пришлось применить меры не только морального, но и физического воздействия – проще говоря, я ее по хребтине перетянул своим посохом, – да и были таковы. Течение попутное, ветер благоприятствует, так что невзирая даже на то, что после впадения Долговодной Великая Поо делает изрядного крюка к северу, выигрыш по времени должен быть где-то в половину дня пути. Спине моей, опять же, изрядное облегчение – стар я, по столько дней из седла не вылезать. Ну и натертым мозолям чуть ниже тоже.
Так что плывем, любуемся пейзажами, отдыхаем – один Арцуд страдает. У него, оказывается, сильнейшая морская болезнь. Такая, что его при форсировании лужи тошнить начинает. Лежит, бедолага, ничего не ест, с лица весь зеленый… Непременно стоит назначить его командовать флотом.
Остальные, едва мы отплыли, приготовились было с комфортом поскучать в дороге, но вредный Касец своим подчиненным всю малину обломал: заставил отрабатывать сабельный бой в условиях корабля, причем как индивидуальный, так и групповой. Тумил, разумеется, в молодецкой потехе принял участие, – как иначе-то? – благодаря чему выяснилось, что это со спатычем он весьма себе неплох, а вот саблист из него, мягко говоря, не очень.
Первый десятник сказал «Непорядок» (нет, на самом деле он высказался несколько развернутее и чуть менее цензурно, но смысл был именно таков) и принялся гонять стремянного, почти уже царского, лично. В хвост и в гриву, без перерыва на отдохнуть, с комментариями о том, сколько Тумил с той и или иной раной, условно ему только что нанесенной, протянет. Сроки, как правило, оказывались недолгими.
Я сидел на сваленных кучей тюках с чем-то мягким, поглаживал кошененка в коробчонке, и с благодушным видом кивал – ученье, мол, свет, ну или, как минимум, целые конечности и кишки в животе, а не на палубе. Дуэли среди воинско-аристократического сословия тут распространены, пусть, изрядно меньше чем во Франции времен всяких там Луев, но случаются, а Тумил – парень хоть и не глупый, но молодой и горячий, так что пущай обучается. Не пригодится – очень хорошо. А случись что – сможет за себя постоять, благодаря десятниковой науке. Это сейчас синяки от палок по всему телу ему радости доставляют небогато, а потом, глядишь, еще и «спасибо» скажет.
Ну и я за эту заботу скажу тоже. Касец, он вообще мужик-то, похоже, правильный, вояка знатный, был бы князем, даже самым размелкопоместным, уже и в сотники выбился бы не иначе. Надо будет ему, как на трон сяду, какой-никакой феод подыскать.
Латмур, надо думать, с этим прицелом именно его-то и послал.
– Лодка! Лодка прямо по курсу! – раздался крик впередсмотрящего.
Все немедленно прекратили тренировку и бросились к носу. Я тоже поднялся, и пригляделся к водной глади.
Действительно, прямо по курсу наблюдался небольшой челн, отчаянно выгребающий против течения нам на встречу. Человек на веслах сидел один, по одежде так особо и не скажешь из каких – не совсем голытьба, подробнее не разглядеть. Оглядывается время от времени, кричит чего-то, но ветер слова сносит.
– Капитан, примите этого человека на борт, – распорядился я, убирая Мышкина в его коробчонку.
Кот возмущенно цеплялся коготками за одежку, не желая вновь оказаться под крышкой, но его восстание было мной проигнорировано.
– Тебя посодют, а ты не мурлычь, – пробормотал я, закрывая туесок и убирая его за пазуху.
Полчаса спустя выбившийся из сил (еще бы – грести против течения Великой Поо, это то еще удовольствие) лодководец перебрался через фальшборт и оказался, – сюрприз-сюрприз, – дружинником князя Тимариани, коего он еще от Благой Заставы в Аарту посылал.
– Беда, – выдохнул он. – Беда князь. Столичный голова учинил заговор.
– Присядь, присядь Ошмуд, отдышись, и изложи все по порядку, – князь Зулик аккуратно поддержал шатающегося от усталости витязя. – Да дайте вы ему воды кто-нибудь, ироды!
Чуть пришедший в себя дружинник рассказал вот что.
От заставы их выехало двое – один, чуть пораньше, с успокоительными новостями для Скалапета, князя Ливариади, – а второй, этот самый Ошмуд из Трутнева Улья, к генералам и Железной Руке. Ехал он вторым, дабы первый про его миссию ничего не знал, и рассказать, случись с ним какая неприятность, никому не смог.
Случилось ли с ним чего, или же нет, доподлинно Ошмуду было неизвестно, однако в столичный особняк князя первый гонец не явился по сей день, зато хефе-башкент и, ко всему прочему, старый друг князя Скалапета, сегодня утром, ни с того ни с сего, взял речной и морской порты Аарты под усиленный контроль силами стражи и подчиненного ему столичного гарнизона. Притом известие о том, что царевич Лисапет из Баратура двинулся через Эшпань уже стало достоянием не только узких кругов, но и каждой рыбной торговки.
Князья Коваргини и Самватини, отнюдь не будучи уверены в верности им хотя бы половины столичных служак, – Штарпен из Когтистых Свиней их не один год прикармливал, – но обоснованно опасаясь подлянки от столичного градоначальника, вызвали Ошмуда к себе, поспрашивать, не собирался ли царевич добираться рекой.
Тот, естественно, ничего по этому поводу сказать не мог, поскольку и правда был совершенно не в курсе дела. Князья-генералы почесали в затылках, отправили гонцов в лояльные лично им части, а Зуликова дружинника послали стеречь Поо, и на каждой проходящей лодье высматривать знакомые лица. А как увидит – предупредить царевича Лисапета, что верные полки будут под стенами Аарты не ранее чем через два дня.
– Я только доехал сюда, коня оставил в корчме, да лодку у местных рыбаков купил, а тут гляжу – лодьи идут. Я тотчас на весла, и… Едва успел, вот, – закончил дружинник.
– Серьезная ситуация, – помрачнел Касец, поворачиваясь ко мне.
Князья согласно закивали.
– Ваше высочество, если позволите, то я считаю – в столицу нам плыть сейчас нельзя, – добавил первый десятник. – Блистательные отважны, но немногочисленны, нас едва достаточно для защиты Ежиного Гнезда. В случае, если князь Штарпен замыслил измену, отбить порт будет стоить большой крови.
