Текст книги "Слуги Государевы"

Автор книги: Алексей Шкваров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Но делать было нечего, пришлось выбирать Мазепе:

– Нужно к Карлу переметнуться. Опередить Петра. Не допустить его вторжения.

И поскакал Мазепа к шведам в лагерь. Меньшикову отписал:

– Тяжко болен, еду собороваться маслом от киевского архиерея.

Тот не поверил в болезнь. Обман вскрылся тут же. Весть об измене гетмана быстро долетела до царя.

– Иуда новый! – плюнул зло.

Взбешенный, он приказал Меньшикову:

– Батурин, столицу гетманскую, взять, предать разорению, всех переметнувшихся казнить.

В Глухове эшафот с виселицей установили, куклу приволокли, Мазепу изображавшую. Обрядили в ленту Андреевскую[31]31
  Мазепа был пожалован в кавалеры первого русского ордена Андрея Первозванного в 1700 году «за верную службу»


[Закрыть], после ее сорвали с куклы, патент орденский разорвали, а куклу повесили. А митрополит Стефан Яворский предал Мазепу анафеме. Новым гетманом срочно назначили полковника Стародубовского полка Ивана Скоропадского.

Вихрем прошлись русские по всем городкам украинским, разорением и казнями жуткими свой путь отметили. Всех, кто в сочувствии гетману изменившему заподозрен был, люто карали.

– Ну кажись не выдержал король! Теперь очередь за нами. Тебе, Борис Петрович – Шереметеву, – на Украйну идти, разорение края учинить, дабы швед оголодал в конец, а нам с тобой – Меньшикову, – Левенгаупта отлавливать. Не допустить надобно, чтоб сикурс пришел к Карлу. Лишить его припаса воинского и провианта. Сдохнут шведы, и поделом им!

Десять драгунских полков и три пехотных с батальоном Астраханцев бросились за Левенгауптом. Шведы уходили к Шклову, где намечалась переправа через Днепр. Левенгаупт чувствовал, что ему наступают на пятки.

– Быстрей, быстрей, шведы! – поторапливал.

Представьте себе восемь тысяч повозок, это десяток верст длины, а еще пехота, артиллерия, конница. Змеей бесконечной полз обоз по разбитым лесным дорогам. Каждая повозка колею набивала в жидкой, дождями размоченной земле. За ней другая, третья, сотая! Дорого превращалось в одно тягучее болото. Колеса вязли, солдаты на своих плечах выносили обоз. А еще надо было отбиваться от партий неприятельских, кусавших солдат Левенгаупта со всех сторон.

Пока провидение хранило его корпус. Русским не повезло. Они шли на северо-запад, а шведы, параллельно им, на юго-восток. Нанятый проводник-еврей ни в малой степени не собирался вести их верной дорогой. Случайно встретившийся по пути польский шляхтич, из сторонников Августа, сильно удивился:

– Панове! То не та дорога, вам надобно шукать шведов у Шклова.

Еврея тут же повесили. Меньшиков бросился к Днепру. Левенгаупт успел переправиться и уничтожить за собой мост. Вышедшие за ним передовые отряды русских он обстрелял из артиллерии.

– Догнать! Во чтобы то не стало! – подгонял Петр.

Пехоту посадили на лошадей, реквизированных где только можно, посадили по двое и погнались за неприятелем.

Наконец, Левенгаупт понял, что ему не оторваться. Впереди деревни Лесной он построил вагенбург[32]32
  вид полевого укрепления из сцепленных повозок


[Закрыть], шесть батальонов в первую линию, остальные выстроились перед лагерем.

– Встанем здесь, господа. Или отобьемся, или… Все равно выхода больше нет. Надо отбиться!

Вылетевшие первыми на неприятеля пехотные полки – Семеновский, Преображенский, Ингерманландский, с ними драгунский – Невский, сразу спешились и построились в ордер для баталии. Петр с ними. Оглядывался царь назад. Тревожно было. Силы-то малые. Прошел вдоль шеренг солдатских молчаливо насупленных перед боем. Всматривался. Выдюжат?

– Дозволь слово молвить, государь? – голос услышал.

– Кто там? – Повернулся резко.

– Рядовой полка фузилерного Репнин! – отозвался князь опальный, ныне в строй солдатский поставленный.

– Чего тебе, Никита? – подошел к нему Петр.

– Прикажи повелеть, чтоб казаки и калмыки, в резерве находящиеся, кололи всех, кто назад ныне подастся! – Изумился Петр:

– От тебя первого слышу такой совет! Чувствую, что мы не проиграем сей баталии. Будь по-твоему![33]33
  Наверно первый в нашей истории случай применения загранотрядов


[Закрыть].

И началось. Шведы молниеносно атаковали, но русские устояли, а подошедшие сзади остальные полки – Санкт-Петербургский, Владимирский, Троицкий, Тверской, Сибирский, Ростовский, Нижегородский, Смоленский и Вятский, завершили разгром неприятеля и на плечах отступавших вырвались к вагенбургу.

Дрались обе стороны отчаянно. Устав, разошлись. Очевидец писал: «Более биться было невозможно и тогда неприятель у своего обоза, а наши прямо в боевых порядках сели и долгое время отдыхали на расстоянии половины пушечного выстрела друг от друга».

Шведы попытались за это время перестроить оборону, но к русским подошел отряд генерала Боура – еще восемь драгунских полков и исход боя был предрешен. Русские снова пошли в атаку и сбили шведов с их позиций. Прорвались в вагенбург. Вся артиллерия досталась победителям. Левенгаупт, с частью обоза, отступил за свой лагерь, продолжая сдерживать огнем русских. Узость дороги позволяла. Наступила ночь. Вместе с темнотой начался сильнейший снегопад. Полки легли спать прямо в лесу.

Это был шанс для Левенгаупта попытаться выскочить. Но как это сделать с восьмью тысячами повозок, часть которых уже захвачена? Переправа через Сож у Пропойска была уже сожжена казаками. Генерал принял единственно правильное в его случае решение – остатки обоза сжечь, на освободившихся лошадей посадить пехоту, и прикрывшись арьергардом, отступить. Шесть тысяч изможденных солдат Адам Людвиг Левенгаупт привел к Карлу XII. Еще шесть тысяч голодных ртов.

Сафонов вместе со своим полком, переименованным еще в начале года в Ярославский, поскольку оттуда были набраны первые драгуны, рыскал по Украине, стараясь упредить движение всей шведской армии. Они заняли Стародуб, чей полковник Скоропадский (будущий гетман) остался верен Петру и тут же впустил к себе русские полки.

* * *

– Где ваши казаки? Где обещанный бунт? – кричал Карл на старого Мазепу. С ним пришли всего пять тысяч верных ему людей. Обещанная Северская область отказалась идти за Мазепой. Кровавый штурм Батурина и истребление всех жителей города, заставили немногих, кто еще колебался, отшатнуться от всякой мысли встать под знамена Карла XII. Оставались еще запорожцы. Мазепа осторожно вел переговоры с кошевым атаманом Гордиенко. Еще до измены гетмана отношения между ними были напряженными:

– Прежние гетманы были нам отцами родными, а этот, – писали царю запорожцы, – стал отчимом.

Повинился перед кошевым и старшиной запорожской Мазепа. Говорил взволнованно, сбивался для искренности:

– Милостливые панове и батьки! Поздоровь, Боже, ваше собрание и спаси души ва-ши перед Богом. Вы сами бачите то, що я думаю, що мне на роду на¬писано умерети не своею смертию, що родимая моя охота к войне не даст мне покою не в день, не в ноче, поки мене не пожене упять на голову резати москалей, жидов та ляхив. А затим буде то, що коли не москали, то ляхи, поймавши мене в катовски руки, заправлят туди, куди ити и никому не на руку. Знайте ж и то, що воны головнии мои вороги. Що москали, що ляхи, все едино. Москали козачество наше в драгуны оборотят. Хочай я и грешен, но верный и благочестивый христиа¬нин. Хочь вы мене вирьте, хочь ни, тильки ридна вильна Украйна мне милее, нежели москальска власть.

Братья запорожцы! – поклонился в пояс, – Хто хоче быть за Веру Христову, за народ Православный, за волю козацку айда со мною!

Подумал, подумал Константин Гордиенко и молвил:

– То треба со усий Сичью толковать! – и уехал. Но в душе согласный.

* * *

Зима наступила страшная. Ион Стольхаммер со своим полком занял какую-то разоренную деревушку, жителей которой они перебили по приказу Фредберга. Мороз был лютый, осерчал, как зверь, так и хватал когтями. Караульные замерзали на смерть, не дождавшись смены. В снегу хоронили, могилу выкопать не выходило. Что люди, птицы замерзали на деревьях. Мазанки, где спали вповалку драгуны, то и дело надувались и охали, словно вьюга дубиной по ребрам колотила. Вихри метельные стонали, и не поймешь, с неба ли падает снег али с земли поднимается. Ни зги не видно. Не спалось старому подполковнику. Пузо урчит голодное, того гляди, ветер крышу сорвет, а стены разметает. До сна ли тут?

– У нас три лучших доктора – водка, чеснок и смерть. – говорили шведы. Сколько рук и ног обмороженных ампутировали хирурги. Не счесть!

Как выжили они, одному Богу ведомо. Только к весне осталось их 23 тысячи. Из 35-ти у Карла и 16-ти у Левенаупта!

* * *

Русским было не легче. Сафонов сколь раз потом вспоминал добрым словом дядьку своего Афанасия. И ночлег найдет, и овса лошадям, и горбушка хлеба всегда сыщется. Трепали русские шведов со всех сторон. То за провиантом отряд отправиться – окружат и перебьют, то отстанут солдаты замершие, и здесь их смерть поджидала. В декабре обманули Карла, выманили его Гадяч захватить. Покудова он рванулся к нему, сами Ромны заняли. Перепились драгуны, а более всех Дуглас МакКорин. Уж как упрашивал его Андрей не пить. Куда там.

– Отстань, капитан! – отмахивался осоловевший шотландец. – Сколь можно скитаться по лесам. Дай хоть в тепле душу отвести.

Плюнул Андрей, пошел сам порядок наводить. Кой-кого собрал, кто еще мог на ногах держаться, в караул отрядил. Тут, как на грех генерал Алларт пожаловал. А шотландца не поднять – пьяный в усмерть. Злой стал генерал, как черт. Петру нажаловался. Разжаловали Дугласа, сразу до капитанов.

– А плевать! – водил головой с похмелья страшного, – не аркебузировали ж.

После протрезвев, смеялся:

– То ж не меня, а Корина разжаловали. – ошибка писарская так и не исправлена была. – А я МакКорин. – Но командующему полком Нащокину, сродственнику воеводе севскому, было все равно, как писалось:

– Пил? Пил! Принимай теперь роту и все тут!

* * *

В феврале Карл не выдержал. Двинул 11 драгунских полков с двумя пехотными к Ахтырке. Сцепились с русскими. Сам по другому берегу Головчанки двигался лишь с одним эскадроном Смоландским от полка Фредберга. Здесь у хутора безымянного и повстречались с Ярославцами.

Рассыпались драгуны по хутору. Рубились по одиночке. Сафонов заметил на пригорке, возле мельницы, скопилось шведов с три десятка, все одного прикрывали. А он, молодой, высокий, на коне вертелся, шпагой размахивал, приказы раздавал.

– Не иначе генерал! – подумал Андрей и, – Афанасий, давай-ка к этим. – Рванулись к шведам. Полсотни драгун за ним поскакали.

Смоландские драгуны, что прикрывали короля, а это был Карл, развернулись для боя. Фредберг шпагу вырвал из ножен:

– Король уходите! Мы задержим их.

Но Карл, взволнованный горячкой боя, вдруг успокоился:

– Я останусь здесь! Посмотрю, чего стоят мои солдаты. – и даже убрал шпагу в ножны. – На все воля Божья, – подумал, – Вот и проверим.

Фредберг крутился рядом на коне, но видя, что король не внемлет голосу рассудка, махнул рукой:

– Стольхаммер, Гейнц, – крикнул офицерам, – останетесь с королем. Головой отвечаете. – Посмотрел – русские приближались:

– Вперед мои храбрые смоландцы. Проучим варваров. На нас смотрит сам король! – скомандовал.

Сшиблись! Зазвенела сталь искры высекая. Пока люди рубились, лошади храпели от злобы, наровили укусить друг друга. Лягались. Сафонов еще в начале схватки заметил офицера, который повел шведов в бой. Уж больно знакомым показался профиль его.

– Нечто Фредберг – подумал. – Иль показалось?

Сафонов рубил не глядя, не останавливаясь, и прокладывал путь к нему. Глаза заливала кровь, видимо чей-то клинок скользнул по его голове. Взгляд безумен и сумасшедший взор неотрывно ловит дьявольскую фигуру врага. Страшная сеча продолжалась.

Дрогнули шведы. Стали разворачивать своих коней. А безжалостная сталь продолжала доставать их серые спины, да головы. Полковник шведский тоже забеспокоился, закрутился на месте, назад посматривал. Хотя рубился он знатно. Не один из драгун-ярославцев уже пал от его руки. Капитан упрямо прорубался к нему. Ну вот и встретились! Фредберг! Он!

– Ты жив, щенок! – Чуть голубые, почти бесцветные, глаза злобно смотрели на капитана. Схлестнулись. Взвизгнула и тускло блеснула сталь клинков. Еще раз, еще.

Скалился Фредберг, победу предвкушая:

– Сейчас ты за все получишь, мальчишка!

Сафонов рубился мощно, не уклоняясь и принимая удары. Все происходило, как во сне. Едва заметное движение руки, изменяющей полет клинка, наклон головы, груди, есть торжество или опасность. Мысль в миг угадывает обман или намерение, рассчитывает, отражает и сама готовит ответный удар. Пропусти этот миг и торжествовать будет противник. Тяжело было Андрею, кровь мешала из головы рассеченной, но и с лица противника исчезла улыбка презрительная. Губу закусил, пот заливал лицо, устал видно. Изловчился Фредберг, поводья бросил и рукой освободившейся пистолет вырвал и выпалил не целясь. Еле уклонился Андрей, рухнул, за голову лошадиную прячась. Конь верный и принял пулю в себя. Захрипел, кровь разбрызгивая, назад завалился, увлекая Сафонова с собой. Но и с земли смотрел он на Фредберга с ненавистью.

Добивать капитана было некогда, Фредберг увидел, что король в опасности, развернул коня.

Афанасий зарубил одного, другого, все к королю пробивался. Осталось лишь двое против него. Один тучный, чуть моложе Хлопова вперед бросился, собой прикрывая, Схватились. Недолго продержался Стольхаммар против Афанасия:

– Эх, вояка, – успел подумать Хлопов, отбивая первые два удара подполковника, – не сдюжить тебе, а вот так! – нанес удар ответный, и залился кровью старый Стольхаммар, пополз с коня, завершая свой путь на земле. В тот же миг выстрел грянул, за грудь схватился Афанасий, ожгло огнем и болью нестерпимой, в глазах потемнело. Палаш выронил, к гриве конской склонился.

– Нешто конец? – мысль мелькнула.

Тот стрелял, что последний с королем остался.

– Король уходить надо! – вскричал майор Гейнц, выбрасывая разряженный пистолет. Карл молчал и не повиновался.

Уходило сознание, Афанасий из последних сил держался за гриву лошадиную, чтоб наземь не упасть. Сквозь пелену черную пистолет разглядел в ольстре, потянулся рукой, выдернул:

– Убью! – прохрипел, прицелиться пытался. Дрожала рука, в глазах двоилось, вместо короля с майором, видел четырех всадников. Выстрелил. И умер тут же.

Заржала раненная лошадь под королем, оседать стала на задние ноги, на бок заваливалась. Карл легко спрыгнул на землю, с сожалением глянув на умиравшее животное. Бросил коротко:

– Гейнц, коня!

Майору ничего не оставалось, как отдать тут же своего. Фредберг подлетел со стороны:

– Король, быстрее к мельнице. – не дожидаясь ответа, схватил поводья, и уводил, уводил Карла от места схватки. Три или четыре драгуна следовали за ними. Доскакали до мельницы.

– Пистолеты взять всем. – приказал Фредберг.

Ворвались внутрь. Дверь подперли. Перезарядили оружие. Двух русских драгун, что подскакали к мельнице за ними, удалось пристрелить. Вдалеке маячили другие. Король безмолвствовал. Он даже не пытался достать шпагу, а стоял посреди помещения, скрестив на груди руки.

– Да черт возьми, – подумал Фредберг, – что с нашим Карлом?

Внезапно русские исчезли. Шведы, окружавшие короля, еще долго пребывали в недоумении куда девался противник. Все было просто. Подошедший пехотный полк отогнал Ярославских драгун.

Ох, и горевал же Сафонов, хороня своего старого воспитателя. Даже суровый МакКорин прослезился, хотя никогда не слыл сентиментальным. Насыпали драгуны холм высокий. Прямо на берегу Городенки, напротив села под названием Красный Кут.

– Странные вы русские. – сказал потом Дуглас Андрею.

– Почему?

– Да не понять мне вас. То рабское унижение вижу, суеверия глупые, в приметы, сглазы, прочую чушь, то молодечество, отвагу богатырскую, готовность жизнь свою отдать, не раздумывая, за крестника, за красну девицу, за мать, за землю, за царя, за веру. Повезло Петру вашему!

– В чем повезло-то, Дуглас?

– В том, что слуг таких имеет государевых! А я вон, что? Одному служил, другому, теперь вот с вами против шведов дерусь. А ведь служил и у них. Мог ведь быть сейчас там. – кивнул головой, в сторону, где шведы могли быть.

– Жалеешь что ль?

– Жалею! – Андрей покосился недоверчиво на шотландца.

– Жалею, что сразу к вам не попал – захохотал МакКорин, обнимая Сафонова. И тот засмеялся. – Хорошо мне с вами. Deo gratias[34]34
  Благодарение Богу – лат.


[Закрыть]. что встретил вас. Жаль, эх, как жаль Афанасия. Ворчлив был старик, да славен. Скольких я потерял за свою долгую службу, а плачу впервые. – опять смахнул слезу шотландец. – и не стыжусь этого.

– Да, – вдруг вспомнил Сафонов. – я ж этого встретил, пса поганого, Фредберга!

– Тью-ю! – присвистнул от удивления Дуглас.

– И не убил! – мотнул головой.

– Живой, значит, стервец. Эх, жаль, что не убил! – с ненавистью проговорил шотландец.

– Ловкий черт! – признал Андрей, – хотя я и доставать его начал, исхитрился выстрелить. В лошадь мою попал, а после утек. Побежал тех спасать, что возле мельницы оставались. Не иначе генерал там был шведский. А потом, когда мы осадили их, уже и пехота подошла, пришлось ретироваться. Ускользнул. – с сожалением закончил Андрей свой рассказ.

– Не волнуйся, капитан, – Дуглас по плечу его похлопал. – Война не вся. Раз здесь он, знамо встретимся.

Глава 21 Дело было под Полтавой

Я больше не могу, господин, слезай.

Кажется пришел конец.

Карл Снойльски, поэт, автор «Шведских картин», строки из стихотворения «Пожарная лошадь», символизирующие шведский народ

Сичевики сказали:

– Ни! – кошевому атаману Гордиенко, как он их не уговаривал. – То не треба нам. Ни вирим гетьману твому. Карл ихний латинянин, басурман, як лях. Хоче Мазепа пид них, нехай иде. Мы за Веру Христову Православну, с москалями будем. Тильки перевозы у Переволочны нехай царь козакам даст.

И отписали запорожцы Петру:

– Чтоб всем малороссийским полковникам не быть, а быть на Украйне вольнице, как в Сечи.

– Чтоб уси мельницы по речкам Ворскле и Пслу, а также перневозы через Днепр у Переволочны, запорожцам отдать.

– Чтоб все царские городки на Самаре и левом берегу Днепра у Каменного Затона срыть.

О так! А Гордиенко с верными ему запорожцами ушел к шведам.

Петр приказал разорить «гнездо осиное», так он Сечь называл:

– Вольницы захотелось! Еще одни булавинцы объявились? Сжечь. Дотла.

Пошли полки драгунские полковника Яковлева, а с ними казаки малороссийские Игната Галагана вниз по Днепру. Переволочну разорили, все лодки пожгли, жителей перебили. Настала очередь Сечи. Запорожцы отвечали:

– Власть царя признаем, но в Сичь ни-ни.

Яковлев бросил драгун на штурм. Отбили его запорожцы. Тут облако пыли завидели, думали кошевой Гордиенко вернулся на подмогу, полезли сами. А то оказался Галаган со своими козаками. На плечах в Сечь ворвались. Галаган вперед выскочил, закричал:

– Кладите оружье! Бо всем помилование буде!

– Пес поганый! – отвечали запорожцы.

– Крестом клянусь! – не сдавался Галаган. – Во! – и перекрестился истово. Поверили запорожцы.

«И учинилось у нас в Сиче-то, что по Галагановой и московской присяге, товариству нашему голову лупили, шею на плахах рубили, вешали и иные тиранские смерти задавали, и делали то, что в поганстве, за древних мучителей не водилось».

* * *

Что случилось с Карлом тогда в феврале непонятно. Второй раз король подвергал себя прямой угрозе быть схваченным или просто погибнуть в бою. Карл и так никогда себя не жалел, бросаясь в гущу сражений, но за ним всегда следили, и отсекали противника, чтобы обезопасить короля. Столбняк, внезапно овладевший королем, прошел. А может это было просто испытание, что он придумал для себя. Но в тот же день он усиленно молился:

– Господин, всевышней Боже, дарующий мудрость и разум, благодарю Тебя за явленную мне милость, веди и далее меня по Своей воле и по слову Своему. Господи, Боже мой, Твой Дух Святой да направит меня далее по пути прямому!

А генерал Левенгаупт сказал фельдмаршалу Реншельду:

– Наш король рискует собой, как на дуэли.

– Если б только собой, но и всей армией, генерал. – скорбно признал Реншельд. – Мы находимся в стратегическом окружении. Русские нависают с трех сторон. Самое время повернуть или… – замолчал.

– Или… – переспросил Левеннгаупт.

– Или, – вздохнул фельдмаршал, – заключить мир. На что, я думаю, теперь не пойдут ни Карл, ни Петер.

– Я думал, вы произнесете что-то более худшее.

– А я стараюсь не думать об этом. – отрезал Реншельд и, отвернувшись, пошел к себе.

Утром в голове Карла уже готов был план:

– Полтава! Вы, Шпер – генералу, – берите восемь пехотных полков и попытайтесь захватить город с ходу. Не получиться, возьмем в правильную осаду.

* * *

Полтава лежит на правом высоком и крутом берегу Ворсклы, близ устья речки Коломак. В этом месте Ворскла течет по низменной и широкой долине, сплошь покрытой болотами. Не было вокруг города ни мощных каменных стен, какие приходилось брать шведам и в Польше и в Саксонии, ни глубоких рвов.

Стены представляли собою земляные валы, на которые в некоторых местах можно было просто взбежать. Думая быстро захватить город, шведский король и представить себе не мог, что его планы разобьются не столько о крепостные валы, сколько о пеприступный «вал» сплоченных воинов-защитников и простых жителей Полтавы.

Так уж случилось, что знаменитая Полтавская битва затмила подвиг защитников крепости, как бы отодвинула их подвиги на второй план.

Под началом коменданта крепости полковника Алексея Степановича Келина находилось около 4000 солдат, 2600 казаков и 29 орудий с незначительным количеством боеприпасов. Шведы попытались захватить крепость, как говорится – с ходу, однако все их первые попытки провалились.

4 апреля Карл решил бросить на штурм крупные силы, но как только шведы подошли к крепости на расстояние ружейного выстрела, ворота распахнулись и навстречу им устремились два отряда со штыками наперевес и отбросили шведов. На следующий день, Карл XII лично руководил штурмом. В присутствии короля шведы бросились к валам. Их встретили дружным залпом и тут же ударили в штыки. На этот раз шведы потеряли 400 человек и снова отступили.

Взор короля обратился на высокую, поросшую лесом гору, при устье реки Полтавки у берегов красавицы Ворсклы. Там высились стены Крестовоздвиженской обители.

Прискакав в монастырь, Карл оценил не живописный вид на город, расположенный на противоположной горе, а артиллерийскую позицию:

– Удачное место! Ставьте пушки!

Основан монастырь был в 1650 году полтавским полковником Мартыном Пушкарем в честь победы в этих местах над польской шляхтой.

Много видел монастырь на своем веку и хорошего и плохого. В 1695 году пришли сюда из Крыма татары вместе с самозванным гетманом Петриком Иваненко.

Монастырь был захвачен и опустошен, татары же, захватив немалую добычу, бросили горе-гетмана на произвол судьбы.

Теперь сюда пришли шведы и, затащив на каменную церковь пушки, стали обстреливать город. Начался методический обстрел города из монастыря. Весь апрель штурмы продолжались, но результата не было. Тогда король стал готовить длительную, основательную осаду. Полковник Келин, комендант крепости, обладая воинским талантом, твердо знал, что оборона только тогда действенна, когда она активна. Вскоре отряд защитников крепости ворвался во вражеские траншеи и напал на свежие силы, готовящиеся к атаке.

Шведы бежали, оставив шанцевый инструмент, боеприпасы и десятки пленных. «Завязнув» под Полтавой, Карл решил пойти на хитрость и устроил подкоп под городской вал, в который по его приказу заложили несколько бочонков с порохом. Каково же было удивление шведов, когда, приготовившись к штурму, они не дождались взрыва! Дело в том, что полтавчане изъяли порох из встречного подкопа! Неистовый Карл ругался и недоумевал – огромное шведское войско почти два месяца безрезультатно топталось у заштатной земляной крепости.

По приказу короля провели новый подкоп, подтянули трехтысячный отряд, заложили почти все имеющиеся запасы пороха, подожгли фитиль, но взрыва опять не последовало. Порох опять перекочевал в Полтаву. Кстати, этот факт окажет в последующем огромное значение на ход Полтавской битвы, т. к. шведы в сражении 27 июня смогли использовать всего лишь 4 орудия против 72 имеющихся в армии Петра. Шведские траншеи настолько близко подступали к крепости, что защитники кидались в солдат камнями, а иногда и дохлыми кошками.

Рано утром 17 июля Карл XII в сопровождении Левенгаупта осматривал укрепления Полтавы. Короля заметили со стен и открыли огонь. Вокруг засвистели пули.

– Лучше бы отъехать – заметил морщась Левенгаупт. Но Карл недолюбливал генерала, после его поражения при Лесной, а потому не удосужился ответить. Левенгаупт сделал еще одну попытку уговорить короля:

– Вашему величеству не следовало бы подвергать так бесцельно опасности любого солдата или капрала, не говоря о вашей высокой особе. – в этот момент присела и жалобно заржала лошадь генерала, получив пулю в ногу.

– Государь! – воскликнул Левенгаупт.

– Пустяки, – обернулся Карл, – не бойтесь, найдите другую лошадь.

– Без пользы приносить в жертву не следует никого, тем более генерала. Я поеду своей дорогой. – Он повернул лошадь и уехал в лагерь.

Карл продолжал свой путь. Уже к вечеру он обнаружил казачий пикет на опушке леса. Нетерпеливый король выстрелил, в ответ казаки принялись стрелять. Карл хотел было уехать, но в последний момент пуля попала ему в пятку. Он побледнел, но остался в седле и добрался верхом до лагеря. Лишь там ему разрезали сапог и осмотрели рану. Все оказалось намного серьезнее. Пуля раздробила кость, и король перенес довольно сложную операцию, не теряя духа. Врачей подбадривал:

– Смелее господа. Какой пустяк. Это всего лишь нога!

21 июня штурм был длительным и мощным. Волна за волной накатывались на обескровленную крепость шведы, в городе горели дома, началась рукопашная схватка. Даже дети включились в это жестокое побоище, те же у кого не было оружия, поливали наступавших кипятком. Штурм и на этот раз был отбит.

Но передышка была слишком короткой. Уже ночью 22 июня (какая зловещая дата для нашей страны!) Карл бросил на крепость свежие силы, и бой продолжался всю ночь, освещаемый огнем пожарищ. И на этот раз защитники выстояли, несмотря на то, что врагу дважды удалось взобраться на вал.

К утру активных защитников оставалось всего лишь несколько сотен, но уже через несколько часов раздались новые выстрелы и начался новый штурм. Карл не щадил ни своих солдат ни своих офицеров, он упорно пытался во что бы то ни стало взять упрямый город. По всем возможным и невозможным законам, город должен был пасть, т. к. любой человеческой стойкости есть предел, однако и на это раз крепость выстояла, потеряв за два дня более тысячи человек. Враг потерял вдвое больше и отошел, готовясь к новому штурму. Один из защитников не выдержал напряжения, предложил сложить оружие, но возмущение оставшихся было настолько велико, что его просто забросали камнями. Уже не было в крепости ни солдат, ни казаков, ни детей, ни горожан, ни русских, ни украинцев – был народ, усталый, но гордый, давший клятву стоять до конца. И они выстояли, выдержав десятки штурмов и потеряв почти три тысячи человек одними убитыми.

Дела и у шведов обстояли плохо. Помощи ждать было неоткуда. Еще во время последнего штурма в шведский лагерь вернулись посланцы короля. Полковник Сандул Кольц и чиновник от Пипера – Отто Клинковстрём. Король принял их сидя в палатке. Нога сильно болела и стоять по обыкновению он не мог:

– Что в Польше? – спросил Карл Кольца – Когда подойдет генерал Крассау с войсками Станислава Лещинского? – на этот корпус король очень надеялся. Это были шведы на которых можно было положиться. Но ответ был неутешителен. Седой полковник склонил голову:

– Мой король! Генерал Крассау и воска польского короля стоят под Ярославом, за рекой Сан. – Карл мельком взглянул на карту, чтоб оценить расстояния.

– Ну и что ж они медлят? – быстро спросил король, не отрываясь от карты.

– Им преграждает путь русский корпус Гольца вместе с польско-литовской конницей гетмана Сенявского.

– Откуда они там взялись? – король ничего не мог понять. Полковник пожал плечами.

– Господи, сколько ж у русских войск? – вслух произнес Реншельд, но осекся под острым взглядом короля.

– Что с крымским ханом? Что в Бендерах? – Карл перебросил свое внимание на Клинковстрёма.

– Девлет Гирей, владыка Крыма, готов обрушиться на русские земли. Но…

– Что значит но? – вскричал король, теряя обычное свое обладание.

– Бендерский сераксир Юсуф-паша передал мне волю их владыки, султана Ахмеда III. Султан предпочитает не вмешиваться в войну, а потому он остудил пыл крымского хана. – Клинковстрём низко поклонился, давая понять, что добавить ему нечего.

– Проклятье! – опять не сдержался Карл и тут же сморщился от боли в ноге. – Реншельд!

– Да, мой король! – старый фельдмаршал выступил вперед.

– Отпишите Стенбоку. Пускай наберет новый корпус в Померании и начинает марш сюда. К Полтаве.

– Но, мой король… – Реншельд даже опешил. – это так далеко.

– Плевать! Пусть выступает немедленно.

– Но, мой король. При таких расстояниях, нет ли опасности, что его постигнет такая же неудача, что произошла с корпусом Левенгаупта? – фельдмаршал не знал, как и уговорить Карла.

– Стенбок не Левенгаупт! – вздернув подбородок, изрек король, не считаясь с присутствием в палатке опального генерала. Левенгаупту оставалось лишь опустить голову и молча проглотить оскорбление.

* * *

Но и русским тянуть боле нельзя было. Храбрый комендант Полтавы Келлин перебросил к русским позициям пустое ядро с письмом о том, что гарнизон сможет продержаться не более двух недель.

19 июля русская армия перешла Ворсклу и стала укрепленным лагерем севернее Полтавы возле деревни Семеновки на обширной поляне. Фланги уперлись в болотистые речные берега. Четыре дня простояли здесь, потом сдвинулись ближе к Полтаве и заняли то поле, куда следовало выманить шведов. Прямо перед фронтом лежала равнина, за ней, верстах в двух, темнел Будищинский лес. Справа тянулась гряда холмов, за которыми спряталась деревушка. Слева, отклоняясь к югу от лагеря, высился Яловецкий лес. Шведы должны были появиться только отсюда – в промежутке между лесами. Петр приказал возвести шесть редутов, преграждающих путь наступающего противника. Еще четыре редута были выстроены перепендикулярно. Русская армия спокойно встала на свои позиции. В ночь накануне сражения редуты заняли два пехотных батальона, за ними расположились драгуны. Остальная армия находилась в укрепленном лагере. Артиллерия разместилась, как в лагере, так и в перпендикулярных редутах.

– Задача выманить шведов на укрепленную позицию! – так обрисовал план боя Петр. – Отправить к Карлу перебежчика. Пусть короля тем разозлит, что де мы будем атаковать его 29 июля, в день моих тезоименин.

Напрасно генералы всем хором уговаривали короля отказаться от сражения. Но Карл был непреклонен: