Текст книги "7 дней в июне"

Автор книги: Алексей Ивакин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 46 страниц)

Правило, что руководитель о секретарях, водителях и сисадминах должен заботиться особо – за свое «кочевое» прошлое я усвоил твердо. Не думаю, что война допускала исключений из этого правила.

Я прошел в гостевую. Холодильник, микроволновка, столик, стул, два пуфика и угловой диванчик подобранные и немецкой тщательностью сразу создавали ощущение солидности и комфорта.

Включив лежавшим на столике пультом кондиционер, я прошел в уборную: проклятая ветеринарная привычка мыть руки напоминала после недавних рукопожатий кожным зудом.

Я вернулся в комнату, постучав, зашла Ирина.

– Виталий Александрович, бутерброды делать?

– Делай. Из холодильника заготовку забери и делай в кабинете. Диму и себя не забудь.

Ирина улыбнулась и, поставив электросамовар, и забрав в холодильнике продукты, удалилась.

Откинувшись на спинку дивана, я постарался собраться с мыслями и чувствами. Первичный стресс стал проходить и меня внутренне «поколачивало». На аутотренинг мне досталось меньше минуты.

В дверь постучали, я открыл глаза.

– Входите.

Зашла Марина Петровна. В руках у неё была твердого переплета папочка.

– Что-то срочное.

– Нет. Сводки, отчеты…

– Тогда положи пока на холодильник и присаживайся.

Самовар вскипел. Зашла Ирина поставила на стол бутерброды, пирожные, налила чаю.

– Спасибо. Минут пять не беспокой. Чашки и самовар забери – занесешь потом всем сразу.

Марина Петровна расположилась на стуле напротив. Впрочем, какая Петровна, Маринка Ющенко, тогда ещё Половая, была всего года на три меня старше и когда, ещё в восьмидесятых, был комсомол, мы были с ней в одной на райисполком и Дом пионеров первичке. Она комсоргом, я замполитом. Теперь роли поменялись.

– Так, Марина, рассказывай кратко, что в администрации эти три дня делалось.

В течение ближайшего дня мне предстояло принять ряд важных кадровых решений, и очень важно было знать, кто как себя проявил в сложившейся ситуации.

Собственно, рассказ Марины был краток. В первый день все вроде текло своим чередом. Утром прошло обычное совещание и прежний Глава отбыл на сиесту. Потом стали поступать первая информация, и народ стал частью рассасываться по магазинам, частью обрывать телефоны и другие средства связи. К часу неожиданно вернулся Шульц, звонил в область. Минуты три разговаривал с Бертом. Потом затих. Сразу зайти побоялись. А когда через полчаса секретарь снова позвонили из области, а он не ответил, Ирина его мертвым и нашла. Собственно, потом половина администрации занималась домашними делами и похоронами, а остальные бегали по запросам из области. Мужики еще в военкомат ходили. В общем, двадцать второе июня штаб Павлова… Ладно, позже с каждым разберемся.

Через пять минут Ирина занесла чай и стали заходить председатели сельсоветов. Узнал обстановку у них. Сёла всегда больше на себя полагались, и, кроме газа, больших проблем пока не было. Зато было одно большое неудобство. В отсутствии районной власти в приграничной зоне трудно было получить пропуска, так что кое-где, даже школьные автобусы второй день не ездили. Распустились, блин! Что же поставлю третьим пунктом в своей повестке. За этими разговорами мы пропустили по пятьдесят «беленькой». Потом ещё по стопке. Начинавший меня трясти мандраж прошел.

Время близилось к часу и мы вернулись в кабинет. Наш видеомарафон возобновился. На это раз ненадолго. Перед отключением мы получили ЦУ и краткое разъяснение про газ. Обещают подать уже утром. Отключение было вызвано катастрофой на западных участках газопроводов, что повлекло проблемы с УзбекГазом гнавшим его на экспорт по наше ветке «Бухара-Урал». Сейчас все технические и прочие вопросы были сняты и заслонки завтра откроют. Следующий видеоселектор назначили завтра в девять.

По окончанию селектора я всех отпустил. С председателями сельсоветов договорились, что к семи вечера они представят списки транспорта и лиц для согласования их передвижения в пограничной зоне. Ирину я попросил передать это в Тамбаровский поссовет. Да, ещё с ним решать задачку.

Пока Дима занимался перестановкой селекторного оборудования я прошел в комнату отдыха. Нужно было наметить план действий. Включив самовар, я вернул бутерброды из холодильника на столик (Ирина успела за 5 минут убраться). Набрал мамин сотовый. Уже часа четыре как я ушел, мама волнуется. Гудок шел долго. Ответа не было. Так, на домашний перезвоним. На третьем гудке трубку подняли.

– Аллё, аллё, – голос мама был явно запыхавшийся.

– Это я, ма, у вас все нормально?

– Нормально, я только на двор отошла.

Как всегда. А сотовый с собой брать не судьба?

– Сын как?

– Мультики смотрит. Позвать?

– Не надо. Ма, я сегодня наверно поздно буду, на работу меня взяли. Испеки, что-нибудь к ужину.

– Спеку, А куда взяли?

– Приду, скажу. Пока, ма.

Налив себе чаю. Я присел на диван и стал обдумывать ситуацию. Задачи были в целом понятны, в первую очередь нужно решать вопросы с обеспечением людей хлебом, обеспечения их нормальной жизни в условиях военного положения. При этом нужно действовать быстро, но осторожно, укрепляя свое положение. Как известно – нельзя объять необъятное! Одному эту задачи не решить. Тем более с той расхлябанностью, которая овладела администрацией!

Я вышел в кабинет, сел в высокое кожаное кресло глава (надо бы его заменить после покойника), и нажал внутреннею связь.

– Ирина.

– Да, Виталий Александрович.

– Найдите и пригласите ко мне на четырнадцать тридцать Кобец Галину Ивановну, Гинкеля Андрея Ивановича и Смирнову Ларису Викторовну. И Марину Петровну, сейчас пригласите.

Через минуту зашла Марина.

– Вызывали?

– Да, Марин, присаживайся.

Я вспомнил о пылившейся на холодильнике папке, но с ней разберусь потом.

– Кто сейчас владеет зданием Хлебзавода?

– Рустам Бурамбаев.

– Оборудование там живо?

– Не знаю точно, но вроде только лимонадный цех демонтировали.

– Хорошо. Отсутствие лимонада сейчас не критично. Пригласи его и Парфенова на пятнадцать тридцать ко мне. Да ещё Сергея Глыбова пригласи, зятя коновыеского. Подготовь документы по проблеме с хлебом и путях её решения. Посидим, вместе подумаем.

– Я не успею.

– Еще два часа?!

– Похороны же сегодня. Владимира Августовича. Девочки идут.

Блин! Третий день же! Да, третий день войны и паралича райадминистрации!

– Марина, ять! Сейчас война! В районе хлеба нет! А у нас третий день из-за одного немца администрация не работает! Тебе что, состав за саботаж на практике изучить захотелось?

Марина вспыхнула и вжалась в стул. Я нажал селектор.

– Ирина, передай немедленно всем начальникам отделов, кроме экономического. В два часа разрешаю отлучиться только одному сотруднику из отдела. От КУМИ и РОО пусть поедут руководители. К 15 часам всем быть на рабочем месте. Быстро.

– Поняла, Виталий Александрович.

– Выполняй. Петрович тоже может ехать, сама не отлучайся.

Я повернулся к Марине.

– Успокойся. И… Иди – работай. Своих никого не отпускай. Бояться нам уже поздно, да и некогда.

Марина ушла. Я подумал, что ещё сам успею к выносу тела. С одной стороны я должен был отдать почести своему предшественнику, а с другой… Сложное решение.

Что ж, пусть мертвые хоронят своих мертвецов! Живые же требуют хлеба.

Забрав с холодильника папку с оперативной информацией и месячными отчетами, я углубился в чтение.

Собственно отчеты представляли уже чисто статистический интерес, но без понимания точного места старта трудно наметить маршрут. Что хозяйство района находится в нижней половине спины, было понятно и так, в другом месте оно и не могло находиться, но, то, что в целом местно нахождения было, не столь уж и глубоко порадовало. Активные люди в районе были, возможности роста сохранились. Прежнюю администрацию нельзя было обвинить в бездействии. В районе было пять частных пекарен, три из них в райцентре. Оборудование ещё одной пекарни простаивало… И это помимо обанкроченного Хлебозавода. Я снова решил побеспокоить Марину и для этого отвлекся от чтения на селектор. Понятно, что он давал возможность прямой связи со всеми отделами, разобравшись с аппаратом, я позвонил.

– Марина Петровна, на 16 часов пригласите владельцев всех пекарен района: и действующих, и простаивающих.

– Хорошо вызовем.

– И владельцев мельниц.

– Сделаем.

Нельзя класть яйца в одну корзину. Хлебозавод, возможно, не удастся сразу запустить, а пекарни могут и поработать в три смены. Если муки хватит.

Доклады и сводки последних дней были не столь информативными, но, то, что я несколько приукрасил перед шефом ситуацию, я понял почти сразу. Что ж, надо встречаться с силовиками, часов в пять. Подняв трубку, я выдал Ирине и это задание. За время чтения последующий день уже сложился в моей голове и дальше все пошло в обычном проектном ритме. Мне оставалось только модерировать переговоры и принимать решения.

В полтретьего подошли вызванные мною товарищи. Все они имели «большой опыт административной работы», но по разным причинам были не удел, на пособии или на пенсии. Призванными отставниками мне удалось закрыть основные прорехи в моей администрации. Ларису Викторовну, которую я знал ещё в её бытность директор детского приюта, мне пришлось немного уговаривать. Но теперь у меня был настойчивый и энергичный заместитель главы по социальным вопросам. Галина Ивановна долгое время бывшая заместителем председателя поссовета согласилась возглавить райцентр. Андрея Ивановича я бы хотел видеть на должности первого зама, но сразу назначить его не решился. Хотя происхождения он был голландского, но фамилия Гинкель не говорила – из каких он немцев. Пока я попросил его в ранге моего зама возглавить сельхозотдел и координировать вместе с Ющенко хлебный вопрос. И в роли первого заместителя Главы райадминистрации он бы сейчас занимался тем же, но сразу без консультации с областью назначить первого зама я не решился. В три я вызывал к себе начальников отделов, представил новых замов и отпустил всех работать по направлениям. Завтра в восемь утра я ждал их оценку положения по отраслям и предложения по работе.

В пятнадцать двадцать зашла Марина отдала наработанные предложения. В целом получалось, что без учета пуска хлебозавода мы в течение суток можем вдвое увеличить выпечку хлеба, что на две трети закроет наши потребности. Подошли вызванные по хлебозаводскому вопросу, за полчаса мы сговорились начать работать на основе простого товарищества и к семи вечера, оценив объем работ, ещё раз забраться по вопросу скорейшего запуска Хлебозавода. Владельцы частных пекарен и мельниц были менее покладисты и собрались с получасовым опозданием, но и здесь взаимопонимание было достигнуто быстро. Коммерческая выгода была всем очевидна и требовалась только поддержка и координация администрации для запуска этого проекта. Трудность была с кадрами, но через отдел труда и занятости и этот вопрос удалось закрыть. За помощь мельники и пекари договорились не поднимать пока цены. На завтра удалось договориться и на поставки хлеба из Орска. Соцзащита в рамках бюджета Дня инвалида должна будет развести орские поставки по ветеранам, инвалидам и другим нуждающимся. Дальнейшие согласования шли уже вне моего кабинета. Своевременно назначенные замы позволили делегировать свои полномочия.

Встреча с силовиками началась почти без подготовки. Но здесь регламент был понятен, да и наш специалист по ГО и ЧС не зря ел хлеб. Мы быстро договорились о взаимодействии. Погранцы и ракетчики пообещали оперативно согласовать завтра передвижение школьных автобусов и транспортировку продовольствия. Взаимодействие же военных с МВД не клеилось. Каждый считал себя главным. И мне удалось только получить заверения, что мешать они друг другу не будут, а завтра мы соберемся в расширенном составе с представителем, усиленные представителем ФСБ и Прокурором.

В ходе беседы никто не поинтересовался моими полномочиями, но самого меня этот вопрос внезапно забеспокоил. После ухода военных я попросил Ирину связать меня с областью. Шеф был занят, но его помощник Георгий Семенович, выслушав меня, распорядился выслать нам факс с указом о моем назначении. Сам указ должен был быть доставлен во все районы завтра. Я попросил Ирину задержаться до получения факса и подготовить мои приказы о назначении своих заместителей и глав поссовета.

В шесть на сотовый позвонила жена. Она уже «была в курсе».

– Здравствуй, это я. Тебя можно поздравить?

– Здравствуй, родная. Можно и пособолезновать.

– Ну, тебя. Не шути. Мне девчата весь телефон оборвали.

Да, сарафанное радио быстрее Интернета!

– Сороки. Дома все нормально.

– Да. Ты скоро будешь.

– Не раньше восьми – девяти. Приду, поговорим.

– Пока любимый.

– До побачення.

Моя украинка повесила трубку. Вечер ещё только начинался.

Генерал-майор К.Д. Голубев, командующий 10 армии. Майор СпН ГРУ ГШ РА Перевалов (позывной «Проф»). Окрестности Белостока.

По углам большой штабной палатки, разбитой в лесу километрах в 10 от Белостока, клубилась мгла. Пройдет еще часа полтора, и небо на востоке начнет светлеть, означая, что начнется третий день войны, войны, которая началась совсем не так, как виделось из штабных кабинетов, и шла совсем не так, как представлял себе ее будущий ход сидящий у стола человек. Его фигура больше всего напоминала отлитую из темного чугуна статую Будды, на которую зачем-то натянули коверкотовую комсоставовскую гимнастерку с двумя звездами генерал-майора на петлицах. Человека звали Константин Дмитриевич Голубев.

Запитанная от аккумулятора лампочка в жестяном абажуре освещала лежащую на столе карту. Уже часа полтора командарм-десять сидел над этой картой в абсолютной неподвижности, пытаясь понять, что же происходит и что делать дальше. Воспаленные от бессонницы глаза снова, снова и снова скользили по обстановке, нанесенной в оперативном отделе штаба армии по собранным за вечер донесениям. «Черт, если бы взгляды могли царапать бумагу, я бы эту карту уже до дыр протер…» – подумал Голубев. Обстановка была, прямо скажем, тяжелой. На северном фасе немцы продвинулись до линии Августов-Осовец – Стависки– Ломжа, но здесь части десятой армии отступали с боями, заставляя противника платить дорогой ценой за каждый пройденный километр. С дивизиями, опиравшимися на Осовецкий УР, поддерживалась нормальная связь, они несли потери – но и сами наносили урон, словом, это была нормальная и понятная генерал-майору война, если, конечно, к войне вообще можно применить слово «нормальная». Плюс в вечерних донесениях отмечалось, что давление на части, обороняющиеся в районе Августова и Домброва, заметно ослабло, видимо, у немцев что-то не связалось там, в Прибалтике. А вот на южном фасе пахло катастрофой.

Здесь противника с трудом удалось остановить, закрепившись на правом берегу Нарева. За два дня боев, что гремели между реками Нужец и Нарев, Тринадцатый мехкорпус Ахлюстина и стрелковые корпуса понесли тяжелейшие потери, лишившись практически всех своих танков. Впрочем, какие у Ахлюстина были танки, горе одно, две с половиной сотни видавших виды Т-26 и полтора десятка БТ первых выпусков… Хуже другое – под ударами авиации погибла практически вся корпусная артиллерия. Потеряна связь с восемьдесят шестой дивизией Зашибалова и сто тринадцатой Алавердова. Отдельные подразделения сто тринадцатой еще выходят на соединение к северо-востоку от Бельска, но восемьдесят шестой, похоже, из котла под Цехановцем уже не выбраться. Чтобы стабилизировать фронт на Нареве, потребовались страшные, просто нечеловеческие усилия. Но главной проблемой были даже не немцы. Главной проблемой была пропавшая буквально за час до начала боевых действий связь со штабом Западного фронта в Минске.

Генерал вспомнил первые часы… В половине третьего ночи его разбудил посыльный с сообщением, что из Минска пришла шифрограмма с директивой привести войска в боевую готовность, а в три часа связь со штабом прервалась, причем любая, и проводная, и по радио. Затем резко испортилась погода, и в районы сосредоточения войска выходили уже под проливным дождем, перемежающимся порывами ураганного ветра. И уже в четыре он стал получать телефонные донесения о том, что немцы начали артиллерийский обстрел и крупными силами переходят границу. Авиацию удалось поднять только к середине дня, но, увы – немцы успели чуть раньше. Собственно говоря, первым ударом уничтожить все самолеты на земле они не смогли, но люфтваффе были по-немецки последовательны. Налеты бомбардировщиков, двухмоторных и одномоторных истребителей чередовались буквально через каждые полчаса. Наши летчики поднимались в воздух, вели бои, теряли машины, сами кого-то сбивали, но в итоге немцам все же обязательно удавалось подловить момент, когда все самолеты того или иного полка оказывались на земле, с пустыми баками и расстрелянным боекомплектом, и этот удар оказывался смертельным. Сто двадцать шестой истребительный авиаполк в Долубово вообще не успел поднять ни одной машины: немецкие самоходки оказались на его окраине еще до того, как ветра стихли, облачность рассеялась и метеорологи дали добро на начало полетов. Несколько летчиков этого полка все же вышли к нашим частям, но судьба большинства, как и командира, участника боев в Испании и Монголии майора Найденко, оставалась неизвестной. Что-то подсказывало Голубеву, что живыми их уже никто никогда не увидит…

В результате уже на следующий день немцы летали над частями десятой армии, как хотели, где хотели и бомбили, что хотели. Понедельник оказался еще более кровавым, чем предыдущий день с его яростными боями за Бранск, который трижды переходил из рук в руки, и все-таки остался у немцев. Под бомбами гибли танки, машины с горючим и боеприпасами, артиллерийские парки… Но десятая еще не была сломлена, она огрызалась огнем и не собиралась сдаваться. Голубев сумел удержаться и не раздергать на отдельные полки и дивизии полнокровный шестой мехкорпус Хацкилевича, как ни требовали подкреплений командовавшие стрелковыми корпусами генерал-майоры Гарнов и Рубцов, равно как и командир 6-го казачьего кавкорпуса имени Сталина Никитин. А корпус Хацкилевича – не чета корпусу Ахлюстина, это сто четырнадцать КВ и двести тридцать восемь новеньких Т-34, плюс четыреста шестнадцать «бэтэшек», в основном – БТ-5 и БТ-7, да еще в качестве гарнира – сто двадцать шесть «тэ-двадцать шестых» и почти двести пятьдесят бронеавтомобилей. Корпус, конечно, понес какие-то потери – во второй половине дня немцы «вслепую» бомбили лесные массивы, где, как они подозревали, могли укрываться танки, и даже иногда куда-то попадали, да и артиллерией Хацкилевичу пришлось поделиться – но в целом это все еще была грозная сила, если употребить ее с умом. Только вот как ее употребить?

Собственно говоря, карта подсказывала два варианта. С одной стороны, взгляд командарма, как магнитом, тянуло к нависающему над его войсками языку, в центре которого был городок Сувалки. Туда подходила тупиковая ветка железной дороги, и наверняка именно по этой дороге сейчас потоком идут эшелоны, забитые техникой, боеприпасами, горючим и пополнениями для немецких армий, которые действуют севернее. Один хороший удар на Элк, в стык между сорок вторым и двадцатым немецкими пехотными корпусами, и шестой мехкорпус, как финский нож, войдет в мягкой подбрюшье всей вражеской группировки. Танки Хацкилевича рванут, «гремя огнем, сверкая блеском стали», перережут снабжение по железной дороге, и фашисты окажутся в еще худшем положении, чем армия Голубева. Классическая операция, фланговый удар, именно про такие удары он рассказывал своим слушателям, когда преподавал в академии имени Фрунзе. Но наносить этот удар, не согласовав его с действиями других армий, просто глупо. Ведь мало что-то захватить, нужно и удержать! Второй вариант – воспользоваться корпусом, как тараном, который пробьет армии дорогу на восток, к своим. Вот только за отход без приказа по головке не погладят, да и на востоке творятся совсем непонятные дела…

Посланные еще двадцать второго в штаб фронта, в Минск, делегаты связи, вернулись с полдороги. Вон их рапорта лежат… «На переправе через реку Свислочь около деревни Бобровники были остановлены неизвестными нам людьми в неизвестной форме, вооруженными карабинами неизвестной модели, которые потребовали предъявить паспорта или иные документы на пересечение границы республики Белоруссия. На требование пропустить неизвестные ответили отказом, попытка продолжить движение привела к боестолкновению, в ходе которого с обеих сторон были убитые и раненые…». Вот так, неизвестно кто с неизвестным оружием… Так, другой рапорт… «К Бобровникам направлен разведвзвод четвертого мотоциклетного полка, взвод стрелков на автомобилях, при поддержке двух бронеавтомобилей БА-10. Командир группы старший лейтенант Селифонов. По прибытии к реке Свислочь было обнаружено, что мост взорван, а на правом берегу слышны интенсивные звуки боя. Затем в районе моста были замечены немецкие пехотинцы, которые были обстреляны из пушек бронеавтомобилей и пулемета, однако в бой не вступили и скрылись в зарослях. Вскоре в расположение группы со стороны реки вышли трое неизвестных в неизвестной военной форме камуфлированного типа, которые были задержаны и разоружены. При задержании неизвестные сопротивления не оказали, представились бойцами пограничных войск республики Белоруссия»… Ну что за черт, какие у Белоруссии пограничные войска!!! «У задержанных изъято автоматическое оружие неизвестного образца, а также приборы неизвестного назначения». Неизвестное оружие… Надо же! «Задержанные под конвоем и изъятые у них вещи были отправлены в Особый Отдел армии в Белосток в сопровождении лейтенанта госбезопасности Телицкого на грузовом автомобиле. Однако по дороге автомобиль попал под бомбежку, в результае чего двое задержанных, лейтенант госбезопасности Телицкий и трое красноармейцев погибли, один из задержанных был тяжело ранен и в бессознательном состоянии доставлен в госпиталь в Белосток». Но странности-то на этом не закончились…

Двадцать третьего в штаб стали поступать рапорты о том, что то над одним, то над другим районом наблюдаются пролеты «самолетов неизвестного типа неустановленной государственной принадлежности, сопровождающиеся странным звуком». Собственно, Голубев и сам несколько раз слышал этот звук, похожий на хриплый шелест, и пытался рассмотреть в бинокль идущие на очень большой высоте странные самолеты со скошенными назад крыльями, за которыми тянулись длинные белые следы. А вечером в штаб вернулся член военного совета бригадный комиссар Дубровский. Он с какой-то нервной веселостью стал рассказывать о поездке в войска, обороняющиеся на Осовецком направлении, и о том, как он чуть не погиб: на обратном пути его «эмку», которую сопровождал бронеавтомобиль и полуторка с несколькими бойцами охраны, обстреляла пара двухмоторных «Мессеров». Они сбросили несколько мелких бомб, повредили грузовичок, подожгли эмку и стали разворачиваться на второй заход, как вдруг оба по очереди взорвались в воздухе, причем комиссар был готов поклясться, что видел какие-то дымные шлейфы, которые воткнулись в немецкие самолеты, а потом опять слышал этот непонятный шелестящий звук. И из частей докладывают, что в тылу у немецких войск слышны сильные взрывы. Выходит, кто-то воюет с немцами, кроме нас? Но кто? Что, черт возьми, происходит? Самолет, отправленный вечером в Минск, тоже канул, как в воду…

Начальник службы связи шестого мехкорпуса майор Скворцов доложил, что пытался поймать радио имени Коминтерна, но наткнулся только на какое-то «Радио Маяк», якобы ведущее вещание из Москвы, и был просто поражен содержанием передач. Сначала какие-то мужчина и женщина долго беседовали с каким-то «экспертом» с армянской фамилией о том, на каких автомобилях будут ездить граждане Российской Федерации. И получалось, что на узбекских, корейских, французских, немецких, японских, чешских и каких-то «вазовских», но что ставить на них придется какие-то «жигулевские» и горьковские моторы, причем продажи «вазовских» автомобилей возрастут, но качество неминуемо ухудшится. Узбекские и корейские автомобили, это же надо такое придумать! Все это перемежалось абсолютно странной музыкой, причем одна песня была явно белогвардейской, про офицеров, зато другая, про «батяню-комбата», была явно «наша» и ему понравилась. Майор с трудом дождался выпуска новостей, но ясности он не прибавил. В новостях говорилось о том, что идет война с фашистами, были названы львовское, брестское, гродненское и почему-то калининградское направления. Калининград – это ведь под Москвой???? Но если верить радио, бои ведут не части РККА, а какие-то объединенные войска России, Украины и Белоруссии, которым скоро должны присоединиться вооруженные силы Казахстана. Чертовщина какая-то, мистика…

Связь! Связь! Нужна связь! Нужен приказ, любой приказ, лишь бы он был осмысленным. Как профессионал, Голубев понимал, что армия находится в полном окружении и долго не протянет. Нужно что-то делать. Потому что если не делать ничего, то уже через день-другой немцы нащупают с воздуха склады с горючим (которого и так – кот наплакал), его танки превратятся в бесполезные железные коробки, затем фашисты добьют последнюю артиллерию, люди рассеются по лесам, а немцы будут их травить, как зверей, уничтожая армию по частям. Командарм был готов пожертвовать своими людьми, и сам был готов погибнуть, но не так бессмысленно. Впрочем, даже у такой гибели был бы смысл, если бы армия получила простой приказ: «держаться до последнего и сковывать немецкие силы». Но где он, приказ? Почему молчит Минск? Связь! Нужна связь!

В это время где-то рядом, за брезентовыми стенами палатки послышались крики, хлопнул выстрел, затем очередь, потом опять крики и тишина…

Брезентовый полог шевельнулся, Голубев потянул было из кобуры пистолет, но в проеме показалось смущенное лицо командира роты охраны штаба, старшего лейтенанта Ходоренко.

«Товарищ генерал майор… Это к вам… Говорят – из штаба фронта…» Если уж быть совсем точным, на лице старлея одновременно присутствовала целая гамма эмоций: и напряжение, и смущение, и еще что-то. Входил он в палатку как-то странно, скособочившись, как будто что-то или кто-то вталкивали его в брезентовое пространство. Командарм уже хотел было рявкнуть: «Почему не приветствуете? Выйдите и доложите по уставу!», как вдруг понял, что за спиной Ходоренко действительно есть кто-то, как поршень, впихивающий командира внутрь. И этот кто-то выглядел до невозможности странно: раскрашенное, как у индейцев из книг Майн Рида, лицо (только не яркими, а зеленой, коричневой и черной красками) и скрывающая фигуру накидка или балахон, состоящая из отдельных тряпочек. Казалось, что в палатку из темноты вползает оживший куст или болотная кочка.

– Это еще что за кикимора! – с шумом выдохнув воздух, прохрипел Голубев.

– Майор сил особого назначения ГРУ Перевалов. Направлен к вам штабом Западного фронта для налаживания связи и координации действий. Со мной группа из пяти человек. Вы, товарищ генерал-майор, прикажите, пожалуйста, своему начкару не дергаться, тогда я его отпущу и пистолетик отдам. А он пусть своим прикажет оружие опустить, а то там все нервничают, на улице (Перевалов кивнул куда-то себе за плечо), то и гляди, перестрелку устроят. Нехорошо получится, нам еще вместе с фрицами воевать.

– С кем, с кем?

– С фрицами. Ну, немцев так обычно называют. Так прикажете?

Голубев только теперь обратил внимание на то, что правая рука старлея завернута за спину и, видимо, взята «на болевой».

– Отпускайте… А ты – командуй не стрелять, но сохранять бдительность. И вообще, Ходоренко, – генерал зло зыркнул на начальника охраны, – я с тобой еще потом разберусь… Как так, прямо в расположении… Он повернулся к «кикиморе». – У вас есть пакет?

– Так точно! Перевалов одним движением ловко швырнул Ходоренко «ТТ», обойму, затем лихо козырнул и вытащил из-за пазухи закутанный в прозрачную пленку желтый конверт из провощеной бумаги. – А старлея своего вы не ругайте, товарищ генерал-майор. Нас такому специально учат, а вот пехоту – нет, так что против лома нет приема. Службу ваши люди по уставу несли.

– По уставу, понимаешь… – проворчал Голубев, недоуменно разглядывая упаковку пакета.

– Это полиэтилен, от влаги. Вы его просто порвите, – перехватил генеральский взгляд Перевалов.

Понятней Голубеву не стало, но он, поковырявшись, все-таки разорвал пленку, сломал сургучные печати и вытащил листок бумаги. Фантасмагория продолжалась… Документ был отпечатан на ослепительно-белой гладкой бумаге, причем текст выглядел отпечатанным в типографии. В общем, ничего общего с привычными штабными документами. И никакой директивы там тоже не было – просто подтверждались полномочия майора Перевалова. Но самое главное, на бумаге не было знакомых подписей командующего фронтом Павлова или начальника штаба, коллеги по академии Фрунзе, генерал-майора Климовских. На ней вообще не стояло ни одной знакомой Голубеву фамилии. Вместо этого под текстом подписались «Командующий войсками западного направления объединенных сил ОДКБ генерал-полковник ВС РФ Постников А.Н.» и «Начальник штаба западного направления генерал-майор ВС РБ Потапенко С.В», причем ни фамилии, ни должности не говорили командарму абсолютно ничего. Что это за «объединенные силы ОДКБ», что такое ВСРФ и ВСРБ? Может быть, это все же какая-то чудовищная провокация немцев, и пора доставать пистолет?

– Скажите, а почему это ко мне человека от Филиппа Ивановича прислали?

И тут Перевалов рубанул с плеча:

– В моем мире ГРУ Генштаба командует генерал-полковник Постников. А Филипп Иванович Голиков ушел на пенсию в 1952-м, в чине Маршала Советского Союза, и умер в восьмидесятом году. Кстати, он осенью сорок первого под Рязанью десятую армию по новой формировал.

В глазах генерал-майора потемнело, и он со всей немалой силы грохнул по дощатому столу пудовым кулаком «В моем мире? В каком таком твоем мире, майор, или кто ты там есть? Что все это, черт возьми, значит????»

– Это долгий разговор, товарищ генерал-майор. Но если коротко – то в три утра 26 октября 2010 года в результате природной катастрофы территория стран, возникших на месте СССР, была переброшена в 22 июня 1941 года. Это – факт. Куда при этом девался Советский Союз образца 1941 года, я не знаю. Полагаю, и наши академики тоже пока не знают. И что там теперь происходит в десятом году никому не известно. Ваши войска и Белостокская область – единственный кусочек того СССР, поскольку в сорок пятом область была возвращена народной Польше. Сразу скажу: в моем мире война началась так же тяжело, приграничное сражение было проиграно, и РККА отступала до Москвы и Волги. Но окончилась война в Берлине. Ну а сейчас ситуация тоже довольно сложная. Вы-то к войне готовились, а у нас был мир, серьезных противников на границах просто не было, так что удар вермахта получился не просто внезапным, а абсолютно внезапным. Но – воюем, все же за семь десятков лет техника серьезно вперед шагнула, вот и пытаемся этот фактор использовать. Впрочем, подробно поговорить можно и потом, сейчас у нас мало времени, – майор сдвинул рукав маскировочного костюма, откинул клапан и посмотрел на часы. Через тридцать семь минут в зону войдет летающий КП, и можно будет связаться со штабом. Для этого нужно развернуть нашу технику. Прикажете прямо здесь разворачиваться, или какое-то место по соседству выделите?