Текст книги "7 дней в июне"
Автор книги: Алексей Ивакин
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 46 страниц)
Непривычно ранний подъем в шесть утра напомнил мне, что я теперь – в армии. Давненько я не слыхивал команду „П-а-а-адъем!“, которую и сам тут же автоматически продублировал – откуда что взялось! – для своего отделения. Встали, оделись, койки застелили, оправились, умылись, построились… Без необходимости сделать кое-кому мягкий втык за небрежно заправленную постель и не расправленное как следует обмундирование дело не обошлось. Борзеть я не стал – сам не люблю, когда борзеют, но порядок все же надо держать, потому что поблажки „своим“ могут далеко завести, и тогда мы – уже не воинское подразделение, а хрен знает что. Все шло своим заведенным порядком. Завтрак, после завтрака – построение… Вот тут все и началось.
Из воспоминаний рядового батальона морской охраны:„…Поздно вечером 22.06.1941 года две роты нашего батальона морской охраны перебросили по железной дороге из-под Данцига (Гданьск) в Эльбинг (Эльблонг). Еще до рассвета началась погрузка на суда, стоявшие в гавани. Офицер, стоявший у трапа, все время бормотал под нос ругательства. Проходя мимо, я уловил несколько слов, по которым можно было догадаться, чем недоволен офицер Кригсмарине – его калошу бросают в дело, не завершив ремонт. Уже на судне нам объявили боевой приказ: оказывается, северная часть Восточной Пруссии занята русскими (и когда они только успели? – изумился я тогда), и нам предстоит высадиться на побережье южнее Кёнигсберга, чтобы ударом с тыла поддержать наши части, пробивающиеся к городу от Хайлигенбайля (Мамоново). Наша сборная флотилия, в которую мобилизовали все, что могло двигаться, из числа судов, проходивших ремонт на верфях „Шихау“, прошла вдоль берега безо всякого противодействия со стороны противника. Когда мы начали высадку, уже светало, и совсем недалеко можно было различить контуры городских строений. Кёнигсберг был совсем рядом, но силами восьми рот (собранных не пойми откуда), которые высаживались сейчас на берег, штурмовать город было бессмысленно. Надо было перерезать шоссе и железную дорогу и поддержать удар вермахта от Хайлигенбайля. Повинуясь командам, мы быстро занимали позиции. Внезапно со стороны моря донесся грохот, и горизонт озарила бледная вспышка…“.
Не успели мы выстроиться на плацу, как вдруг часть рот сорвалась с места и кинулась куда-то аж бегом. Наш комроты тоже сорвался с места, но через несколько минут вернулся.
– Полк поднимают по тревоге. Почти весь. Первый батальон остается здесь. Это нам крепко повезло – не успели броню получить, вот и не бросили нас дырку затыкать.
– Какую дырку? – высунулся я вперед всех со своим вопросом.
– Немцы двинули крупные силы через границу и уже прорвались где-то между Гусевым и Нестеровым. Семьдесят девятая бригада им дает прикурить, но она еще не развернута, а гансов слишком много. Я так чувствую, что туда сейчас кидают все, что есть под рукой.
– Та-а-к… – протянул мой комвзвода, Тюрин. – Ну, а мы что?
– А мы – в парк, „коробочки“ получать, – разъяснил Баскаков. – Выделяете двух человек от каждого отделения – и за мной. Старшина!
– Здесь, – откликнулся назначенный вчера старшина роты.
– Топай в штаб, там скажут, кого еще из пополнения нам в роту определили.
В парке мы обнаружили, что дела наши обстоят невесело. Баскаков упорно ругался с зампотехом полка.
– Я тебе броню не рожу и на коленке не склепаю, – размеренно печатал слова зампотех с едва сдерживаемой яростью. – И ремонтного завода у меня в кармане нет, чтобы это старье с консервации бегать заставить!
– А меня не колышет! – тоже стараясь не переходить на повышенные тона, цедил наш комроты, играя желваками. – Мне людей в бой вести. И с голой жопой я их не поведу. Рота к бою не готова – так и придется докладывать.
Пока для нашей роты удалось привести в порядок только два БМП-1 и один БТР-60ПБ, и понятно, что эта ситуация злила не только нашего командира, но и весь личный состав роты. В конце концов, Баскаков с зампотехом направились штаб полка, каждый рассчитывая получить поддержку высокого начальства.
Тем временем к нам подгребло пополнение во главе с нашим старшиной. Тут была странная смесь молодых, недавно отслуживших парней, и степенных мужиков, из которых несколько человек были офицерами запаса, как и многие из нас. Штаб расщедрился – дал на нашу роту еще 37 человек, и это позволяло развернуть в каждом взводе по три более или менее полноценных отделения. Но вот куда мы будем рассаживать людей, раз рота пополнена почти по штату? Не по современному, конечно, а по старому советскому, – тому, который мне еще по первым сборам запомнился. А было это уже лет тридцать тому назад… Но ведь нам сейчас, скажем, снайперское отделение комплектовать не из кого – нет у нас снайперов, да и вообще приличных стрелков, считай, нет – разве что сам комроты. За „Метис“, по-моему, только два человека из роты хотя бы руками подержались…
Мои воспоминания и размышления были прерваны зам. комроты – черт, ну что за память, никак не могу быстро запомнить людей по именам. Вот и студентов своих тоже плохо запоминал.
– Так, Кулагин, – торопливо заговорил зам ротного. – Баскаков велел тебе назначить вместо себя другого командира отделения, а сам ты назначаешься зам. комроты по воспитательной работе.
У нас же рота далеко не полного состава, на хера нам воспитателей заводить? – не столько возмутился, сколько удивился я.
– Это не ко мне вопрос! – отрезал зам. ротного. – Это в штабе приказали сформировать управление роты по полному штату.
– Вот умники, – буркнул я, подозревая, что тут сработала моя докторская степень. И кто меня за язык тянул, дурака?.
Но пока нам всем было не до воспитательной работы. Началась беготня – нам вдруг решили выдать положенные по штату ПКМ, одноразовые гранатометы и еще какую-то технику, так что зам комроты по вооружению забегал так, что стал весь, как взмыленный. Солдатики потащили цинки с патронами, коробки с пулеметными лентами, укупорки с противотанковыми гранатами… Вскоре показался и наш ротный.
– Ну и куркуль этот зампотех, – произнес он, покачивая головой. – Я вам броню не рожу! А как приказ пришел, так сразу все нашлось! – Голос его был озабочен. – В общем, БМП-1 у нас забирают и оставляют тут, на охране ППД. А нам от щедрот дают четыре БМП-2 на роту, шесть БТР-70 и два бронированных „Урала“. Пестро получается, но начальству виднее.
Я сразу вычленил из этого монолога слова, которые мне очень не понравились:
– Говоришь, БМП-1 оставляют на охране ППД. А нас, значит, не оставляют?
– Не оставляют. Отсюда и щедрость. Немцы высадили десант южнее города, где-то у поселка Прибрежное. Флот прохлопал ушами – десантные суда они все-таки утопили, но уже после того, как прошла высадка. Так что почти весь наш батальон бросают туда, – Баскаков уже был озабочен предстоящим боем. Его можно было понять: кто на что способен, как поведут себя люди в бою, да, по большому счету, на что будем способны в бою мы сами – этого пока толком никто не знал.
Вскоре, наскоро раскидав людей по взводам и отделениям, выдав вновь прибывшим оружие и боеприпасы, мы начали рассаживаться по броне.
Наша колонна резво катила по шоссе, без каких-либо помех со стороны попутных машин, которых почти не попадалось по дороге. А вот встречный поток легковушек, автобусов, микроавтобусов, грузовиков был весьма плотным – было очевидно, что гражданское население спешить убраться подальше от границы, из района возможных боев. Ох, староват я уже для таких упражнений! После того, как впереди затрещали пулеметные очереди, наша машина резко затормозила, и мы через кормовые двери горохом высыпались из БМП управления роты. Бегом, бегом растянулись вдоль обочины и попадали в кювет, пытаясь понять, где противник, куда и по кому стрелять. Но тут, не пригибаясь, к нам подскочил сам комбат и, пульнув матерком, заорал:
– Чего разлеглись?! Без вас тут разберутся, мать вашу… По машинам, „партизаны“! По машинам – и вперед!
Вскочили, и снова бегом понеслись усаживаться в свою БМПшку. Переводя дух, я понял, что на короткой дистанции еще гожусь, но если так весь день придется бегать, тогда есть риск выпасть в осадок… Последним, после минутной заминки, заскочил капитан Баскаков.
– Гоним вперед до самого Мамонова! – крикнул он мехводу, и пояснил для нас – Здешних фрицев уже зажали. С моря их долбят несколько сторожевиков, эсминец „Настойчивый“ – у него 4 ствола по 130-мм, и БДК „Минск“ – у того вообще РСЗО аж сорок стволов, так что мало не покажется, авиацией их уже проутюжили, а сейчас их добивают четыре роты внутренних войск при поддержке части сил 244-й артиллерийской бригады. Справятся. Но вот каким количеством флотского мата обменялись между собой штаб Балтфлота и командиры судов, особенно „Настойчивого“ и „Минска“, чтобы обеспечить проводку БДК и эсминца по мелководью залива – даже я не могу себе представить! Потому, наверное, и не успели сорвать саму высадку.
Потом он вздохнул и добавил:
– Нам потяжелее придется. Главные силы нашего седьмого омсп брошены к Гусеву, на поддержку тамошней семьдесят девятой бригады, и практически все средства усиления с ними – и танки, и самоходки, и зенитный дивизион. Там немцы напирают очень сильно. А нам одним неполным батальоном – правда, двести сорок четвертая батарея тоже кое-что вроде бы должна подкинуть – надо остановить фрицев, которые ворвались в Мамоново. Ну, шоссе, положим, мы оседлаем, а вот если немчуру из городка выкуривать прикажут… – ротный задумался и замолчал.
Примерно через час роты нашего батальона начали разворачиваться, полукольцом охватывая Мамоново с севера. На окраинах вспыхивала спорадическая перестрелка, время от времени начинал стучать КПВТ, пару раз хлопнули выстрелы из РПГ. Как выяснилось, это погранцы, отброшенные от границы, не сумевшие своими малыми силами удержать город, и изрядно потрепанные, старались не дать доблестным германским зольдатам слишком уж расслабиться и почувствовать себя полными хозяевами положения. Они заняли позиции вокруг базы хранения военной техники на окраине Мамоново, и упорно отбивали все попытки фрицев выбить их оттуда.
Вскоре, установив взаимодействие с „зелеными фуражками“, командир батальона решил сначала помотать фрицам нервы. Выяснив у погранцов, у каких ориентиров расположены засеченные ими средства усиления противника, командир приказал выдвигать вперед короткими бросками одну-две „коробочки“, гасить обнаруженные цели огнем КПВТ или автоматических пушек, и тут же отводить „коробочки“ назад, в не простреливаемую противником зону.
Однако, пока налаживалось взаимодействие, пока уточнялись цели, пока отдавались приказы, вермахт решил продвинуться вперед. На наши позиции стали падать мины, загрохотала фрицевская артиллерия, и после двадцатиминутного огневого налета из-за окраинных домов Мамоново выползли несколько „Артштурмов“, перед которыми двигались цепи немецкой пехоты. Нам пришлось на своем горьком опыте убедиться, что 30-мм автоматическая пушка БМП-2, действуя в борт, конечно, способна помножить „Артштурм“ на ноль, но и короткоствольная 75-мм пушка „Артштурмов“ первых модификаций, в свою очередь, при удачном попадании может превратить БМП в груду металлолома. Наша рота потеряла один БМП, и один БТР, слишком увлекшиеся стрельбой по бронированным целям и прореживанием немецкой пехоты.
Первые цепи немцев подошли к нашим позициям метров на 600, и тогда дружно застучали взводные ПК наших „партизан“ и соседней роты. Автоматы пока молчали, и лишь когда небольшая группа фрицев, опередив свои цепи, внезапно показалась из ложбинки метрах в двухстах перед нами, загрохотали стволы чуть ли не всей роты. Стрельба была – в белый свет как в копеечку. Я, стараясь не терять самообладания, старательно выцеливал фигурки, казавшиеся в прицеле очень маленькими и далекими, и выпустил всего пару скупых очередей, отсекая по паре патронов. Зацепили я сам кого или нет – не знаю, но все же десятки автоматных стволов дали приличную плотность огня – несколько фигурок упало, а остальные предпочли скрыться обратно в ложбине.
Несмотря на досадные потери нашей бронетехники, фрицам тут ничего не светило. Откуда-то из-за нашей спины раздались артиллерийские залпы. Обернувшись, я увидел на плоской высотке метрах в 800 за нашими позициями знакомые (правда, лишь по телепередачам и фотографиям) длинные стволы 100-мм „Рапир“. Не прошло и четверти часа, как, оставив перед нашими позициями шесть подбитых Stug-III (из них четыре „Рапиры“ раздолбали в хлам), фрицы откатились обратно, под прикрытие городских строений. Стороны снова перешли к вялой перестрелке.
Вскоре в ложбинке, где засело не только управление нашего взвода, но и управление роты, появился комбат. Отозвав капитана Баскакова в сторону, он весьма эмоционально принялся ему что-то втолковывать. Сначала до нас почти ничего не доносилось, но очень скоро разговор перешел на повышенные тона, и слова родного русского языка стали вполне отчетливо слышны.
– Так какого же ты, расп….й, мать твою, не вдолбил этим недоумкам, что огонь надо вести только с ходу и все время менять позиции?!
Капитан что-то пытался возражать, но комбат продолжал давить на него с неослабевающей силой:
– Это твоя задача была, так им мозги прокомпостировать, чтобы они не вздумали под фрицевские пушки подставляться! Твоя! Так что продрай всех с песочком вперехлест через колено, чтобы не вздумали лезть под прицел фрицам! Пусть лучше мажут второпях, но успевают сдернуть в укрытие, чем потом на них похоронки писать! И ремонтировать этот металлолом мне негде!»
Капитан снова принялся вяло отбрехиваться, но комбат, немного понизив тон, отрезал:
– Все! Иди и наведи у себя в роте порядок!
Баскаков, заметно обескураженный, пошел сливать начальственный гнев на командиров взводов, и первому досталось бывшему у него прямо тут, под рукой, Тюрину, хотя как раз наш взвод не потерял ни одной машины. И вообще у нас потерь не было, за исключением двух легкораненых при артиллерийском налете немцев.
Мой автомат большую часть времени молчал, потому что после отражения первой атаки практически ни одной цели на расстоянии ближе 300 метров мне не попадалось, а стрелять просто так, для самоуспокоения, смысла не было. Я разглядывал время от времени вспыхивающие на окраине огоньки выстрелов и дымки, и тут кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся – к бугорку, в ложбинке за которым заняло позиции управление роты, подполз наш старшина.
– Горячий обед готов, – почему-то шепотом, хотя и довольно громким, сообщил он. Баскакова рядом не было – он торчал в командирской БМП, поддерживая радиосвязь с командиром батальона и взводами, и я послал оказавшегося под рукой сержанта к комроты, чтобы тот распорядился из каждого взвода поотделенно направлять бойцов в тыл, обедать. Через час очередь дошла и до управления нашей роты. Прихватив котелки, мы уселись навернуть уже порядком остывший обед, привалясь к каткам БМП управления роты. Но после нескольких съеденных ложек из открытого люка крикнули:
– Комбат на связи, товарищ капитан! Требует вас!
Баскаков, негромко чертыхнувшись, полез в машину. Пробыл он там недолго, торопливо выскочил и огорошил нас известием:
– БПЛА засек – немчура пошла в обход с востока, через Липовку. Наперерез мы им выйти не сможем – они прикрыты от нас довольно паршивым оврагом. Комбат приказал нашей роте двумя взводами сдать назад, до Пятидорожного, и оттуда выдвинуться на Новоселово, чтобы блокировать параллельную дорогу. «Рапиры» нам не дают, но три «Штурма» пойдут с нами.
Штурмы, штурмы… Что-то такое вертелось в голове, но припомнить никак не мог. Я тронул за плечо Баскакова и тихонько поинтересовался:
– А что это за штучка такая – «Штурм»? Я на сборах последний раз двадцать лет назад был.
– А-а, ничего особенного, – махнул рукой Баскаков. – Обычный МТ-ЛБ с ПТУРСом.
Ну, что же – «куда нам прикажут отцы-командиры…». Хорошо, хоть это дали. Рота, оставив 3-й взвод караулить позицию, погрузилась на броню, и, держа возможно более высокую скорость, отправилась совершать здоровенный крюк, чтобы опередить фрицев. Однако, когда голова колонны приблизилась к Новоселову, на дороге перед поселком показались несколько мотоциклов. БТР головного дозора прогрохотал пулеметом, мотоциклы тормознули и стали поспешно разворачиваться прямо на шоссе. КПВТ прогрохотал еще раз, и один из мотоциклов улетел в кювет. Наша колонна стала поспешно разворачиваться, броня съезжала с шоссе через кюветы прямо в поле, стараясь обойти Новоселово слева (поскольку справа вплотную к поселку примыкал тот самый паршивый овраг). Пока было неясно, есть немцы в поселке или еще нет, соваться прямо между домов было опрометчиво.
Впереди, на шоссе уже были видны грузовики и несколько «Артштурмов», начавших сворачивать на боковую дорогу, ведущую в Новоселово. Поспешно высаживая пехоту, наши «коробочки» увеличивали интервал между машинами, и открывали огонь с ходу изо всех стволов. Мелькнули огненные хвосты противотанковых ракет, и «Артштурмы», успев сделать лишь один-два выстрела в нашу сторону, стали выбывать из игры. Как ни странно, более грозным противником оказались 37-мм колотушки, отчаянно затявкавшие со стороны шоссе, скрываясь за невысокой насыпью – низкий силуэт делал их малозаметной целью, и дуэль с ними шла с переменным успехом. Еще две наших «коробочки» были подбиты, а два БТР отделались дырками в бортах, не сказавшимися фатально на их боеспособности. Тогда же первые потери понес наш взвод – был тяжело ранен механик-водитель в одном из БТР-70. И все же совокупная огневая мощь нескольких КПВТ, 30-мм автоматических пушек и трех «Штурмов» сделала свое дело. Тяжелое вооружение фрицев было либо выбито, либо принуждено к молчанию, и в этих условиях стало возможным один за другим заткнуть и немецкие пулеметы.
«Коробочки» пошли вперед, солдатики побежали за ними, прикрываясь броней – вопреки боевому уставу, вообще-то, но когда у фрицев молчит артиллерия, а «фаустпатроны» еще не появились, такое нарушение устава было вполне терпимо. Уцелевшие фрицевские пулеметчики после пары коротких очередей вынуждены были тут же менять позицию, чтобы не попасть под раздачу, как их менее везучие товарищи. При таком слабом противодействии наша броня подошла к шоссе почти вплотную и в упор расстреливала немцев, укрывшихся за насыпью. Однако многие из них сумели оттянуться назад, и скрыться среди зарослей кустарника, росшего по берегам небольшого овражка с маленьким ручейком на дне. Туда отошла даже одна «колотушка», в чем мы и убедились, когда один из «Штурмов», разворачивающийся на шоссе, получил в борт один за другим два снаряда. Вспышки выстрелов демаскировали орудие, и на нем тут же скрестились трассы очередей из двух КПВТ и одной 30-мм пушки. Немецкое ПТО замолчало и больше нас не беспокоило.
Меня несколько тревожил вопрос – а почему бездействует люфтваффе? Не то, чтобы я очень желал свидеться с «Юнкерсами», но ведь зенитного прикрытия у нас, кроме нескольких «Стрел», почитай, нет. Я поделился своими сомнениями с ротным, но тот только улыбнулся в ответ: «Не ссы, не прилетят фрицы. Тут они с утра напоролись на три „Тунгуски“, потом гвардейцы-истребители из Чкаловска всласть порезвились над аэродромом в Эльбинге. Думаю, некому уже прилетать!».
До вечера мы окапывались, и оборудовали позиции для «коробочек». Победоносный вермахт лишь изредка постреливал из винтовок, ховаясь в кустарнике. С нашей стороны им отвечали дежурные расчеты РПК и ПК, и один, наконец, появившийся в нашей роте снайпер, которого выделил нам от своих щедрот комбат. Хуже было тем, кто остался у Мамоново – тех время от времени пытались накрыть минометчики противника, получая в ответ залпы наших 120-мм минометов, которые им явно приходились не по нраву. 81-мм минометы фрицев замолкали, чтобы через полчаса-час попробовать нас на прочность снова… Второй день необычной войны подходил к концу.
Из воспоминаний командира взвода Stug III:«…Наш батальон штурмовых орудий еще не закончил формирование, и должен был оставаться в резервных частях на территории Генерал-губернаторства. Однако вечером 22.06.1941 пришел приказ выдвинуть одну батарею – единственную полного состава из всего дивизиона – на позиции севернее Эльбинга (Эльблонг). Этот приказ вскоре стал обрастать самыми невероятными слухами, многие из которых через несколько дней уже не казались столь уж невероятными. В течение вечера и ночи батарея выдвинулась от Эльбинга к Хайлигенбайлю (Мамоново), который, как нам сообщили, был занят русскими. Как такое оказалось возможно? Мы терялись в догадках. Впрочем, нам было не до размышлений – один взвод у нас выдернули и направили куда-то восточнее. В результате в составе батареи осталось всего 14 штурмовых орудий.
Майн Гот! Какое странное ассорти скопилось к утру 23-го на исходных позициях! Там были зенитчики люфтваффе и рота охраны аэродрома из Эльбинга, там была рота морской охраны из Данцига, охранная рота СС из Мариенбурга, и какой-то недоукомплектованный пехотный батальон вместе с батареей противотанковых „колотушек“ и батарей полевых 7.5-сантиметровок, которых, как и нас, сорвали из частей резерва. Командовал этой сборной солянкой целый полковник. Утром, постреляв немного из пушек и минометов, наша команда рванулась вперед. Слабое, хотя и ожесточенное сопротивление на окраинах Хайлигенбайля мы смяли быстро, задавив огневые точки русских артиллерией, и уже через полтора часа после рассвета город был под нашим контролем. Русские у северной окраины еще продолжали огрызаться, но поделать уже ничего не могли. Пока нам даже не пришлось пускать в ход наши „Штуги“.
В городке мы стали свидетелями всякой необычной ерунды, которая едва не заставила кипеть наши мозги. Когда мы выводили свои „Штуги“ на окраину, к шоссе на Кёнигсберг, чтобы обеспечить надежную оборону Хайлигенбайля от всяких неожиданностей, мое внимание привлекла группа пехотинцев, сгрудившаяся вокруг киоска с выбитыми стеклами. Из середины этой компании раздавались отборные ругательства. Подтянувшись в люке на руках, я вымахнул ноги наружу, перекинул их на гусеницу, спрыгнул на землю, и подошел к источнику ругани. Вблизи было видно, что пехотный унтер распекает рядовых:
– Вы, свинские собаки, можете хоть до усёру пялиться на этих голых баб! Но если я сказал – копать траншеи, значит, вы уже должны махать лопатками! Гром и молния! Если через пятнадцать секунд я не увижу как вы исполняете мое приказание…»
– Унтер, что здесь происходит? – подпустив в голос строгости, прервал я его.
– А-а, эти дырки от задницы, вместо того, чтобы оборудовать позиции, устроили себе цирк. Вот, полюбуйтесь – нахватали себе журналы с голыми бабами, и вообще распотрошили этот киоск так, как будто он был набит золотом. А если русские сейчас подтянут резервы? Вы же будете у них на виду, как вошь на блюде! – выкрикнул он, снова обращаясь к своим солдатам.
Я посмотрел на журнал, который протянул мне унтер-офицер. В общем, понять этих юнцов, которые, по всему видно, были лишь недавно призваны в вермахт, было можно. Я сам еще ни разу не видел эротических фотографий с таким высочайшим качеством полиграфического исполнения, да еще и в цвете. Грудастые девки на них были почти как живые. Не удивительно, что эти пареньки, призванные откуда-нибудь из Восточно-Прусской глубинки, или вообще из Силезии, нахватали эти журналы в свои ранцы, кто сколько смог, и с живейшим интересом листали их. В гитлерюгенде им, ясное дело, такое чтиво не давали, а дома – тем более.
Но у молодых пехотинцев в руках я заметил не только журналы. Сделав еще шаг вперед, я увидел, как один из рядовых разглядывает предмет, явно напоминающий часы на металлическом браслете, но без стрелок и циферблата. Приглядевшись, я увидел, как за часовым стеклом скачут какие-то угловатые темно-серые цифры. Необычно. Откуда такая штука могла взяться у русских? Стоявший рядом паренек в фельдграу протянул мне еще какой-то предмет:
– Посмотрите, господин лейтенант, какая интересная штуковина!
Я взял этот предмет в руки. Штуковина была похожа на авторучку, но вместо пера на кончике ее торчал заостренный металлический штырек. Приглядевшись, я понял, что штырек венчается не острием, а малюсеньким металлическим шариком.
Рядовой протянул мне журнал, и я провел кончиком этой авторучки по бумаге. Шарик легко заскользил по глянцевой фотографии, оставляя тонкий отчетливый след, не похожий на чернила – влажного блеска не было заметно. Я провел пальцем по линии и она лишь чуть-чуть смазалась.
Тут я опомнился, отдал авторучку пареньку, и, приняв уставную стойку, рявкнул:
– Так, орлы! Кончайте развлекаться и выполняйте команду своего унтера! Нечего тут толпиться и изображать из себя мишень для русских! Ну, живо!
Вообще-то унтер прав – это не безобидное развлечение. Насмотрятся юнцы этих фотографий, и начнут гоняться за местными девками, вместо того, чтобы заниматься боевой работой. Весь порядок пойдет к черту. Так что срочно напомнить им о дисциплине – совсем не лишнее дело.
Пехотинцы явно нехотя, но довольно поспешно ретировалась вслед за своим командиром, а к киоску подскочили парни из моего взвода. У них тоже загорелись глаза при виде остатков того, что не успела растащить пехота.
– Даю вам две минуты – и по машинам! – Заорал я. – Кто задержится – пристрелю на месте!
Мои артиллеристы, конечно, в эту угрозу не поверили, но выпотрошили киоск с похвальной быстротой – не то, что эти новобранцы из пехоты. Через две минуты наша колонна уже двинулась дальше, и вскоре мы уже развернулись на указанных позициях и приступили к маскировке орудий. Шустрые ребята из 1-го обоза успели наведаться в близлежащий магазин, и вскоре появились на позициях нашей усеченной батареи. В результате мне пришлось наблюдать зрелище, подобное тому, что я только что видел у киоска. Но на этот раз толпу образовали мои ребята.
Из магазина добытчики из обоза во главе со старшиной батареи обервахтмайстером Генрихом Гайцальсом (ну и фамилия у него – прямо под стать должности!) (Geizhals – скряга) приволокли немало диковинок в каких-то странных мешочках из необычайно тонкой клеенки. Там были пестрые продолговатые картонные коробки с на рисованными на них яркими фруктами, и с маленькими отвинчивающимися крышечками наверху. Когда крышечки отвинтили, внутри оказались фруктовые соки. Не менее странными были металлические консервные банки, увенчанные небольшими колечками из мягкого металла. После нескольких попыток кому-то удалось за это колечко выдрать металлическую крышку из банки, оказавшейся весьма тоненькой. Из банки хлынуло пиво. Мне тут же предложили попробовать. Пиво как пиво, но не лучшее, на мой вкус. Присмотревшись к банке, я увидел надпись – «Stella Artois». Что за дурная мысль пришла в голову этим бельгийцам – запихивать пиво в консервы? И с каких это пор бельгийцы стали продавать свое пиво большевикам?
Я тряхнул головой, отгоняя неуместные мысли, и оглядел толпу, собравшуюся вокруг. Пришлось снова рыкнуть и разогнать свое воинство по местам, строго-настрого приказав не шастать по окрестностям. Обещал, что они без трофеев не останутся – пусть молодцы из обоза выделят команду, и она постарается для всех. Но приходилось считаться с тем, тут все оказалось для нас необычным, и это необычное подстерегало на каждом шагу.
Вывескам на русском языке и населению, говорящему по-русски, мы вскоре перестали удивляться. Но один из допрошенных нами русских, который мог кое-как изъясняться по-немецки, заявил, что сегодня 27 октября 2010 года! В доказательство он предъявил нам газету с этой датой. Он продемонстрировал нам коробочку размером с полпачки сигарет, уверяя, что это телефон, который можно носить с собой и разговаривать откуда угодно, не подключая его к телефонной линии. Чтобы мы убедились в его правоте, он позвонил при нас в туристическую фирму, где он работал, попросил позвать к телефону сотрудника, знающего немецкий, и протянул этот «телефон» Вилли Вайсбергу, командиру наших разведчиков. После обмена несколькими фразами Вилли воскликнул: «Черт побери! Не знаю, как, но эта машинка работает! И мой собеседник тоже уверяет, что сегодня 27 октября 2010 года. Когда же я представился – „фельдфебель Вайсберг“ – он ответил – „А, так вы из бундесвера“. Когда я спросил его – „что такое бундесвер?“ – он пояснил – „насколько я знаю, вооруженные силы Федеративной республики Германии. Или вы из Австрии и служите, соответственно, в бундесхеере?“. Доннерветтер! Это я брежу, или весь мир сошел с ума?».
Я лично склонялся к последнему объяснению, но, к счастью, долго задумываться над этим не пришлось, иначе наши мозги могли расплавиться в буквальном смысле слова. С севера к русским подошли подкрепления, и пока они не закрепились на позициях, перерезав нам дорогу к Кёнигсбергу, нам приказали атаковать их, отбросить и рассеять, заняв выгодное положение для броска дальше на север. Поскольку русские были усилены легкими танками с длинноствольными автоматическими пушками (и легкие танки русских, и орудия, которыми те были вооружены, производили более мощное впечатление, чем наши PzII), наша батарея Штурмгешютц в полном составе приняла участие в атаке.
Поначалу дело шло неплохо. Автоматические пушки и крупнокалиберные пулеметы русских были бессильны против нашей лобовой брони. Правда, должен сказать, что после попадания очереди из автоматической пушки в маску орудия моего «Штуга» все мы чувствовали себя так, как будто нас засунули в железную бочку и спустили с крутой горы. Вскоре, однако, несколько крайне прытких танков русских сумели выйти нам во фланг, и один за другим два штурмовых орудия были подбиты. Однако, и мы не остались в долгу. Несмотря на всю прыткость броневых машин русских, парочку из них наши наводчики сумели подловить. Так что счет был равным.
Все изменилось, когда загрохотала русская артиллерия. Первые же залпы их пушек с нечеловеческой точностью накрыли штурмовые орудия нашей батареи. Вот один «Штуг» разбит вдребезги… Вот второй… Вот в третьем рванул боезапас… С облегчением я воспринял команду на отход, но последним залпом русские уничтожили еще одно наше штурмовое орудие. Шесть машин остались стоять на поле боя. Вслед за нашими уцелевшими Штурмгешютцами отхлынула назад и пехота.
От батареи осталось едва полторы роты – восемь «Штугов». Командование решило сформировать боевую группу, придать ей два взвода «Штугов», оставив остальные два в резерве, и направить эту группу в обход позиций противника, чтобы нанести ему удар с тыла. Однако наш маневр вылился во встречный бой с механизированной группой противника, которая тоже, вероятно, направлялась в обход. Русские применили против нас какое-то невиданное ранее оружие. Я увидел в прицел, как с их стороны, казалось, прямо на меня летит маленький, ослепительно сияющий факел. Однако он пролетел мимо, и тут справа от мой машины раздался взрыв. Почти в тот же момент очередь из автоматической пушки русских разбила моей машине гусеницу, и я с экипажем выскочил из своего «Штуга».
