Текст книги "Русские на Индигирке"

Автор книги: Алексей Чикачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

…Однажды летом все мужики ушли по гуси. Видят бабы: сверху лодка едет, подъезжает к берегу и выходит из нее человек по-городскому одетый – в сапогах, в картузе и медаль на груди.

Увидала его жена – в ноги к нему упала. Это был старший Голыженский. Поднял он жену и сказал: «Я прощаю тебя. Ведь я сам не чаял живым остаться». И приезжий рассказал, что младший брат рекрутчины не выдержал и его шомполами запороли. А средний брат до того выслужился, что его «сами люди обувают, сами люди одевают, без доклада к нему не заходят».

И привез солдат царскую грамоту, золотыми буквами писанную: из рода Голыженских за их усердную службу больше никого в солдаты не брать. Мой отец эту грамоту своими глазами видал».

Остается предполагать, что эти солдаты были участниками Крымской войны 1854–1855 годов. В обороне Севастополя участвовало 17 дивизий. Одиннадцатая дивизия состояла из Селенгинского, Якутского, Охотского и Камчатского полков. Якутский полк сражался на Малаховой кургане. Он состоял в основном из казаков и других русских старожилов Якутии [Башарин, 1971, с. 85].

После Октября

Установление Советской власти пробудило общественное сознание широких масс.

В политическом отношении Русское Устье являлось одним из самых сознательных регионов северо-востока Якутии. Из его населения никто не участвовал в белобандитском движении. Распоряжения поручика Деревянова, окопавшегося со своей бандой в Аллаихе, русскоустьинцы упорно и молчаливо игнорировали.

К 1928 году в Русском Устье и в Аллаихе скопилось много невывезенной пушнины. Этим воспользовалась американская разведка. Надеясь на слабость Советской власти, она поручила своему резиденту бывшему колчаковскому офицеру и авантюристу Шмидту захватить пушнину и переправить ее на шхуне в Америку. Жители Русского Устья создали боевую дружину для охраны государственных ценностей и помогли известному чекисту Г. С. Сыроежкину (оп участвовал в поимке Б. Савинкова, за что был в 1924 году награжден орденом Красного Знамени) раскрыть преступную деятельность Шмидта.

Старая школа, Постройка XIX века. (Фото Б. В. Дмитриева.)

В 1931 году русскоустьинцы объединились в два колхоза – «Комсомолец» и «Пионер». Ожогинцы создали отдельное хозяйство. Однако созданные коллективы оказались крайне слабыми. Фактически колхозники жили за счет личного хозяйства. Перегибы, грубые нарушения принципов коллективизации не обошли Русское Устье. Коснулись они, в частности, и моего деда, которого в 1931 году посчитали зажиточным человеком и раскулачили. Он имел две зимние избы, два невода, около трех десятков сетей, три собачьих упряжки и коня. Одну избу, которая находилась в Русском Устье, отобрали, а самого объявили лишенцем, то есть запретили присутствовать на собраниях. Дед с бабкой стали почти безвыездно жить на заимке Лобазное. Ретивые чиновники настаивали отправить деда в ссылку, но общество заступилось. Тогда уполномоченный предложил выслать дедова сына. Старшим его сыном был мой отец, Гавриил. Но он вел отдельное хозяйство и первым вступил в колхоз. Тогда решили взяться за среднего, двадцатилетнего сына, Пантелеймона. Как известно, дальше Русского Устья – Ледовитый океан. Поэтому пи в чем не повинного Пантелеймона отправили в ссылку на юг Якутии. А на младшего Ивана стали «ронять контрольные цифры», то есть заставляли выполнять бесплатно самую трудную и неблагодарную работу. Всего из Русского Устья в ссылку попали три человека, двое из них – за «грехи отцов»…

В 1931 году в Русском Устье силами населения была выстроена школа, церковь переоборудована под клуб, открылся государственный магазин и полярная метеорологическая станция.

В связи с закрытием церкви произошел следующий эпизод. Приехал начальник из района. Собрал народ на собрание и предложил закрыть церковь, сделать из нее клуб. Начался тихий ропот. Мужики чесали затылки, по открыто протестовать боялись.

В защиту церкви дружно выступили три брата, бедняки Шкулевы:

– Нет, нет. Мы свою церкву закрывать не дадим. Матерь Божью шевелить – тяжкий великий грех!

Уполномоченный пытался разъяснить, что бога нет, что в прошлом году аллаиховские якуты церковь закрыли и ничего с ними не случилось. Но Шкулевы стояли на своем:

– Они, аллаиховские, и раньше-то православный крест шибко-то не бардовали. Ноне будут бардовать?! Им бы только шаманы были. Храм Божий на ногат пустили – таперича с голоду падают. Пускай – пускай кишки-те прочигиркают, тогда узнают, как над святой церковью дековаться!

Это сильно рассердило уполномоченного, он резко заявил:

– Это кулацкие вылазки!

– Ну, никакие, брат, не кулацкие вылазки! Чево пусто место баешь! Вохшу не вылазки.

Уполномоченный пришел в ярость. Он начал расстегивать и застегивать пустую, как потом выяснилось, кобуру нагана и кричать:

– Вас, подкулачников, расстреливать надо. Я вас посажу в каталажку, я вас лишу голоса!

Запричитали бабы, некоторые стали креститься. Сильно оробели и Шкулевы. Больше всего их поразило то, что у них могут отнять голос. Они наивно думали, что могут оказаться немыми. Кто-то стал их уговаривать:

– Бог с вами! Христос с вами! Наши, идите покайтесь-ле, чево-ле. Утартают куда-нибудь в тайболу.

Тут вперед выбежала жена старшего из братьев Соломонина и грохнулась на колени перед уполномоченным:

– Господин товарищ начальник, не губи православных хрестиан! Прости нас, грешных людей. Не отымай у них голосу. Грех! Какие они люди без баянья будут. Енвалиды. Ни уяхать, ни прияхать. (Записано со слов А. А. Черемкина, 68 лет, 1965 г.)

Во всех селениях были созданы пункты по ликвидации неграмотности. Эту работу проводили командированные «счетные»^ торговые работники, учителя, участники экспедиций, а также первые выпускники русскоустьинской начальной школы. Население, особенно молодежь, жадно тянулось к знаниям. Вот что рассказывает об этом периоде Н. Г. Чикачев, который в 1937 году в возрасте 13 лет от роду был «ликвидатором»: «Люди охотно шли на занятия. Чтобы постичь премудрости грамоты, каждый приспосабливался по-своему. Например, Микунюшка каждой букве присвоил свое название. Он их сравнивал с предметами обихода: А – ураса, Ф – штаны подтягивает, Г – топорок, Т – костылек, П – окладес и т. п.

Большой Егорша говорил: «Ты, Микунюшка, восьмерку писать не умеешь. Делай, как я. Черчу косой крестик, соединяю верхние и нижние концы – вот тебе и восьмерка!» Бабка Пичугина очень хотела, чтобы ее 23-летняя дочь Огра научилась читать и писать. Она даже прикрикивала на дочь, когда та не справлялась с заданием.

Очень трудно давалось деление. Например, сорок разделить на десять. Сначала никто не смог. Но когда было дано задание 40 селедок разделить 10 собакам, каждый без промедления сказал, что будет по четыре. Уезжая на промысел, некоторые говорили: «Ты мне, Коля, чего-нибудь задай. Лучше всего цифры. С ними легче, в уме можно подумать, сколько чего будет. Иногда можно на снегу решать».

К 1940 году основная масса населения умела читать и писать. В это время простейшие производственные объединения перешли на устав сельхозартели, поднялась производительность труда, развернулось строительство хозяйственно-культурного центра.

Большое облегчение получили жители этого края с 1935 года – с началом регулярных торговых рейсов морских пароходов к устью Индигирки. Прекратились изнурительные поездки на Яну и Колыму. Резко увеличился завоз товаров. В домах появились патефоны, швейные машинки, часы и другие новые предметы культурного обихода. Люди стали лучше питаться, чище одеваться. В 1937 году в поселке была установлена радиостанция, начались плановое гидрографическое изучение реки Индигирки и судоходство, что внесло большое оживление в общественную и культурную жизнь.

В 30-е годы возникли комсомольская и партийная организации. Первыми коммунистами из Русского Устья были Н. К. Рожин, И. Г. Киселев, С. А. Чикачев и другие. В общественную жизнь включились женщины. Хотелось бы назвать самых активных – Е. А. Чикачеву, Е. IL Киселеву, А. П. Новгородову, А. И. Чикачеву.

Вспоминается март – апрель 1939 года. Я хожу в первый класс. Однажды в школу зашел радист дядя Тарас и объявил, что завтра прилетит аэроплан, поэтому нам вместе со взрослыми надо делать аэродром. Все село дружно принялось за работу. Площадку подготовили на реке, по концам ее поставили бочки, на которые положили тряпки, пропитанные бензином. Ждали два или три дня.

…Я пришел из школы и играл с годовалой сестренкой Юлей, вдруг раздался гул самолета. Все, кто был в доме, – и взрослые и дети – выбежали на улицу и кинулись на берег, а я… я остался и залился горькими слезами, потому что не с кем было оставить сестренку. Хорошо, что мама вспомнила обо мне. Но в дом она не зашла (ей ведь тоже хотелось увидеть диковинную железную птицу), а залезла на крышу и крикнула мне в печную трубу, чтобы я привязал Юлю на длинной веревке к кровати, а сам бежал на улицу. Я быстро оделся и побежал к реке. Аэроплан заглушил моторы. Это был двухмоторный самолет, похожий на нынешний ЛИ-2, но несколько иной конструкции. Помню и его номер – Н-177, и надпись спереди – «Авиаарктика». Он стоял на Индигирском льду, краснокрылый, как розовая чайка, но более загадочный, чем эта редкая птица.

Вышли летчики в меховых унтах, в кожаных куртках и шлемах. Был один штатский в белой шубе. Все они пошли в клуб, где человек в белой шубе сделал доклад. Позже я узнал, что в это время завершил работу XVIII съезд партии. Видимо, это была пропагандистская группа.

Самолет остался на ночевку. На другой день занятий в школе не было – все мы во главе с учительницей чуть свет крутились около самолета. Летчики устроили для нас что-то вроде экскурсии: заводили кучками в самолет и даже разрешали заглянуть в пилотскую кабину.

Когда самолет улетел, несколько человек на собачьих упряжках во главе с моим отцом отправились на побережье моря километров за семьдесят и привезли бензин, доставленный туда летом пароходом в больших плоских банках. (Позже из этих банок понаделали охотничьи печурки.) Примерно через неделю самолет снова прилетел, чтобы заправиться горючим. Причем командир самолета Н. Ф. Бузаев зашел к нам в избу, поговорил с отцом и выдал ему расписку. Эта расписка долго хранилась в нашей семье. Помню ее содержание дословно: «Дана настоящая расписка председателю колхоза «Пионер» т. Чикачеву Г. Н. в том, что мною, зам. командира Чукотской авиагруппы Н. Ф. Бузаевым, полностью получен бензин, доставленный в Русское Устье».

Родители мои угощали Николая Федоровича юколой и строганиной, а он нас шоколадом и конфетами «Мишка на Севере» (шоколад мы тогда пробовали впервые).

Почему я об этом рассказываю? Потому, что хочу показать, какой, как говорится, богом забытый край связала тогда с Большой землей авиация. Ведь каждый из земляков мота поколения сначала полетел на самолете, а потом уже поехал на поезде. Да что там поезд! Самую обыкновенную телегу, и ту увидели позже самолета…

В годы Великой Отечественной войны иидигирщики проявили себя истинными патриотами. Они самоотверженно трудились, стремясь помочь фронту усиленными поставками рыбы и пушнины; помогали отправкой в армию теплых вещей, сбором средств на постройку танковых колонн, эскадрилий самолетов. В 1943 году создан Индигирский рыбозавод и сформировано несколько крупных рыболовецких бригад, лучшими были бригады В. Д. Шкулева, М. Г. Шахова, П. Н. Рожина…

В послевоенное время пришло телевидение, появился авиационный транспорт, начались экскурсионные поездки в центральные города страны… Помню, как восприняли старики введение пенсий: «Бают, будто мы-то, старики, хоть вохшу кумельгой на кроватях лежать будем – нам все равно деньги будут давать… Сумлительно…» Много «сумлительного» – много добрых перемен вошло в наш дом, в нашу судьбу, несмотря на все препоны и превратности жизни…

Сподвижники полярных исследователей

Итак, в конце XVII века русские окончательно осели на Индигирке и превратились в постоянное промысловое население.

Суровые, подчас экстремальные, условия Севера, постоянная борьба за выживание, обстановка промысловой жизни, принуждающая пренебрегать опасностями ради добычи рыбы и зверя, – все это на протяжении веков закалило характер русских колонистов, воспитало их физическую выносливость, неприхотливость в быту, спокойствие и смелость.

Переняв трудовой опыт юкагиров, эвенков, якутов, они стали такими же тонкими знатоками и следопытами северной природы, хорошо изучили топографию обширной территории между Яной и Колымой. Смело пускались в самые опасные переправы и путешествия, на утлых одноместных лодках – «ветках» – переплывали морские заливы шириной в 20 километров или в полярную ночь, без компаса, на собаках отправлялись по льду на 200–300 километров в глубь океана; в поисках новых территорий, богатых рыбой, пушным зверем и мамонтовой костью, удалялись на большие расстояния, открывая малоизвестные или совсем не известные места. Песцовые ловушки индигирщиков были расположены на сотни километров по побережью Ледовитого океана по обо стороны Индигирки: на восток они тянулись до реки Чукочьей, на запад – до Меркушиной стрелки.

В долгие полярные ночи, находясь в пути, охотники ориентировались по «кол-звезде», известной современному читателю как Полярная звезда, умели довольно точно предсказывать погоду, определять расстояние и время. Известный исследователь Арктики Ф. П. Врангель в своей книге «Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю, совершенное в 1820—24 годах» пишет: «Жители сибирских тундр совершают большие путешествия по нескольку верст по безлюдным однообразным пространствам, руководствуясь на направления своего пути единственно застругами. Я должен упомянуть об удивительном искусстве проводников сохранять и помнить данный курс».

При езде на собаках делали остановки через 10 километров, точнее – через час. Время определялось благодаря особому– навыку, который, по словам известного знатока Севера П. Ф. Анжу, помогал следопытам: «…в один час редко ошибались на пять минут».

На всем севере Сибири добывали мамонтовую кость – в среднем около 2000 тысяч пудов в год. Клыки мамонтов вывозили через Кяхту в Китай и через Москву в Англию, где они конкурировали со слоновой костью. Стоимость мамонтовой кости на внутреннем рынке колебалась от 20 до 60 рублей за пуд [Пасецкий, 1970, с. 102].

Индигирские и устьянские промышленники, занимавшиеся добычей мамонтовой кости, положили начало выдающимся открытиям на Северо-Востоке в начале XIX столетия, впоследствии вызвавшим огромный интерес не только в России, но и в Европе. Индигирщики регулярно посещали Новосибирские и Медвежьи острова. «Для отыскания мамонтовых костей промышленники ежегодно ездят на дальние острова. Они отправляются в путь с марта и апреля месяца. Путь свой они направляют по положению торосов льда и наметов снега. Долговременная опытность научила их, как распознавать надлежащее направление для достижения желаемых островов. Достигнув желаемых островов, промышленники остаются на оных; при берегах ищут мамонтовой кости, ловят зверей и рыбу; и по наступлении осени, как скоро море покроется льдом, они отправляются к домам, и уже на следующий год, с наступлением марта месяца, переводят весь свой промысел» [Геденштром, 1829, с. 166].

В начале XIX века на Новосибирских островах промышляли песца и добывали мамонтовую кость жители Русского Устья Иван Портнягин, Фаддей Чихачев, Роман Котевщиков, Иван Рожин и другие. Они стали первооткрывателями острова Новая Сибирь, на берега которого вступили весной 1806 года. Расстояние до него от устья Индигирки 30 «днищ», то есть 300 километров.

Рассказывают, что в старину жил знаменитый каюр Степан Силыч, который в любую пургу выводил свою упряжку точно к заданному месту на острове. Любопытно, что промышленники на маршруте строго придерживались 150-го меридиана восточной долготы, который проходит через устье левой Индигирской протоки и Песцовый мыс на Новой Сибири.

В 1805 году казацкий сотник, командир «Шанского поста» Григорий Солдатов обратился с рапортом к зашиверскому комиссару и областному начальнику, в котором писал: «Узнал я от жителей шанских и устьинских, что в тамошнем Ледовитом море против матерого берега в морском проливе в недалеко прошедших годах зашиверским мещанином Портнягиным найден остров, называемый Большой, расстоянием от Большой земли примерно в двухстах верстах, на пути к которому есть два острова. Первый в 60-ти, а второй в 90 верстах. На острове сем производил промысел зверей и прииск Мамонтовой кости якутский купец Ляхов, а после его смерти достался он и упоминаемые два острова в ведение якутскому купцу Сыроватскому. Бывшие на оном для промыслу мещане якутский Яков Чирков и зашиверский Роман Котевщиков объясняют, что большая часть его лежит на северо-восточную сторону, в некоторых местах есть наподобие хребтов, расстояние к западной стороне по перешейку полагают 80 верст» [ЦГА ЯАССР, ф. 8, on. 1, д. 20].

Солдатов считал, что на острове есть жители, которых надо привести в подданство России. Он просил снарядить под его руководством команду из 25 казаков, снабдить ее жалованьем на три года.

Интересно, что М. М. Геденштром встречался с Г. Солдатовым в Шанском, затем направил докладную на имя зашиверского комиссара: «Милостивый Государь мой, Иван Ефремович! Сотник Солдатов Григорий находится здесь при так называемом Шанском посте уже 20 лет и более, по-видимому, для караула.

Сей караул состоит в одном самом Солдатове, который еще и сотник, а Шанск заключается в одной избе его. По какой надобности Солдатов состоит еще при Шанском посте и в чем его может быть занятие?

Вашего благородия покорнейший слуга Геденштром. Русское Устье, февраля 28 дня 1810 года» [ЦГА ЯАССР, ф. 8, on. 1, д. 18].

В 1847–1849 годы якутский купец Соловьев и мещанин Е. Чихачев неоднократно снаряжали артели промышленных людей на остров Новая Сибирь [ЦГА ЯАССР, ф. 8, on. 1, д. 36]. Об этом сохранилось такое предание: «Досельные люди баяли, что давно жил Егор Чихачев по прозвищу Худой Егор. Он был колдун. Его все боялись, проклинали. Однажды он отправил людей на морские острова кость искать. На другую зиму сам за ними поехал вместе с Игнатием Голыженским. Люди все умерли с голоду. Остался один парнишка. Худой Егор ударил паренька прудилом – убил и закопал в снег. Видимо, чтобы не было свидетелей. Игнатий страшно испугался. Обратно ехали несколько дней и почти не баяли. Когда подъезжали к Русскому Устью, остановились. Худой Егор показал на церковь и сказал: «Поклянись, Игнашка, перед святым крестом – что ты… не скажешь никому». Игнашка поклялся. Он хранил тайну много лет. Когда умирал, покаялся об этом сыну». (Записано со слов Чикачевой-Стрижовой, 80 лет, 1950 г.)

Выше рассказывалось об участии индигирщиков в экспедиции Д. Лаптева. Добавим, что в 1739 году матрос Лошкин провел опись морского берега между Индигиркой и Алазеей, а штурман Щербинин и геодезист Киндяков – съемку дельты Индигирки. Весной 1740 года Киндяков засиял берег между Алазеей и Колымой, Щербинин и Лаптев – между Яной и Индигиркой. Все эти работы проводились при активной помощи местных жителей. Ценные сведения Лаптеву о морском пути на Колыму сообщили русскоустьинцы Василий Кудря, Петр Антипин и Кирилл Наумов [Мостахов, 1966, с. 88].

В 1763 году отряд под начальством сержанта С. Андреева был направлен для обследования Медвежьих островов. Хотя отряд направлялся из устья Колымы, сержант взял проводника из индигирских жителей. Для этого он в марте отправился на Индигирку за казаком Григорием Шкулевым. Г. Шкулев решил послать вместо себя проводником своего крестника, новокрещенного якута Василия Шкулева, так как сам был болен «французскою болезнью» [Зубов, Бадигин, 1953, с. 87].

В эту же зиму с Колымы на Индигирку пешком пробирался известный полярный мореход Никита Шалауров с тремя спутниками. Они испытывали тяжелые лишения и голод. Возле речки Вшивой группу Шалаурова обнаружили русскоустьинские охотники, спасли их от неминуемой гибели, доставили в Усть-Янск.

В 1808 году для получения подробных сведений о Новосибирских островах была снаряжена экспедиция под руководством М. Геденштрома. В начале 1809 года она прибыла в Усть-Янск. Требовалось много продовольствия и транспортных средств, и Геденштром обратился к местным властям Усть-Янска и Верхоянска. «Верхоянские жители безвозмездно передали экспедиции 20 коней. Было собрано 306 пудов говядины, 29 тысяч ряпушек, 120 собачьих упряжек, 63 оленя» [Мостахов, 1966, с. 89].

В экспедиции Геденштрома участвовало много нижнеянских и нижнеиндигирских жителей.

В середине марта 1810 года экспедиция выехала из Русского Устья на 29 нартах и на одиннадцатый день прибыла на остров Новая Сибирь, а в начале апреля отправилась на собачьих упряжках по морскому льду на восток. Пройдя 85 километров, она была остановлена открытой водой и повернула на юг, выйдя на берег около устья Колымы. Переход, продолжавшийся более двух педель, оказался крайне трудным и опасным. Нарты из-за торосов часто ломались, не хватало топлива и корма для собак. К счастью, удалось убить несколько медведей. Цель рискованного перехода заключалась в том, чтобы проверить гипотезу о существовании якобы непрерывной цепи островов от о. Котельного до Американского материка [Визе, 1948, с. 77].

В связи с отзывом М. Геденштрома в Иркутск опись Новосибирских островов была поручена геодезисту Пшеницыну. В начале марта 1811 года он выехал из Русского Устья на остров Новая Сибирь и описал его. После этих походов, видимо, и утвердилось среди жителей Севера мнение о наличии в Ледовитом океане «Великой полыньи».

Благодаря экспедиции Геденштрома на географической карте появились все известные в то время острова Новосибирского архипелага: Большой и Малый Ляховские, Столбовой, Бельковской, Котельный, Фаддеевский – и соединяющая два последних острова Земля Бунге. Экспедиция не только составила карту Новосибирских островов, но и собрала первые сведения о строении берегов, о полезных ископаемых, растительности, рыбах, птицах, млекопитающих, о древних юкагирских жилищах, о зимовье безвестных русских промышленников.

В 1820–1824 годы на северо-востоке Якутии работали две экспедиции: Янская под руководством П. Ф. Анжу и Колымская во главе с Ф. П. Врангелем. Работа этих экспедиций также проходила при активном участии местного населения.

Сотрудник Колымской экспедиции П. Козьмин летом 1821 года проводил опись местности между Колымой и Индигиркой. Он был радушно принят жителями Русского Устья, где провел три месяца. Ценные сведения о побочных реках и протоках Индигирки сообщил ему местный старожил, бывалый промышленник Роман Котевщиков. Осенью того же года русскоустьинцы отправили для Ф. П. Врангеля 45 собак.

В Русском Устье П. Козьмин встретился с экспедицией П. Ф. Анжу, которая прибыла туда 22 августа с Яны. Ее сопровождали два якута, казачий урядник и крестьянский староста. Почти два месяца П. Ф. Анжу, Бережных и его спутники странствовали верхом на лошадях по тундре, нанося на карту речки, заливы, озера, возвышенности. Осенью индигирщики доставили экспедицию Анжу в Усть-Янск.

В конце февраля 1822 года П. Ф. Анжу из Усть-Янска выехал на Новосибирские острова. В экспедиции было 156 собак, запряженных в 12 нарт. Закончив работы на острове Новая Сибирь, Анжу решил предпринять еще одну поездку по льду для поисков земли, которую видел Я. Санников на северо-востоке от этого острова.

Однако, как и Геденштром двенадцать лет назад, Анжу вынужден был повернуть на юго-восток, так как поблизости чувствовалось наличие открытой воды, стояли туманы, продовольствие и корм для собак подходили к копцу. В конце апреля путешественники вступили на Большую землю и отправились к реке Колыме, где произошла встреча П. Ф. Анжу с Ф. П. Врангелем, который в своем дневнике писал: «4 мая приехали в Походск, где нас встретил друг и сослуживец лейтенант Анжу. Он прибыл сюда со своей экспедицией с Новой Сибири, чтобы через Нижнеколымск возвратиться на Яну берегом» [Пасецкий, 1958, с. 51]. В конце июля Анжу выехал из Нижнеколымска через Русское Устье в Усть-Янск.

Американский лейтенант Берри в марте 1882 года на 36 собаках отправился из Нижнеколымска в Усть-Янск для поисков пропавших моряков с корабля «Жанетта», проводником у него был русскоустьинец Федор Шульговатый.

Большую помощь оказали местные жители и экспедиции замечательного полярного исследователя Э. В. Толля. Об этом говорит следующий факт: Якутское областное управление в 1904 году просило верхоянского исправника предоставить данные о мещанине Е. Н. Чихачеве «к пожалованию высочайшей награды за услуги, оказанные русской полярной экспедиции». Е. Чихачев три года был проводником экспедиции, совершил ряд трудных походов со вспомогательной санной партией геолога К. А. Воллосовича [ЦГА ЯАССР, ф. 21, on. 1, д. 247].

Лено-Колымская экспедиция под руководством К. А. Воллосовича провела в 1909 году точную съемку морского берега между Леной и Алазеей. В мае Воллосович и два его сотрудника отправились на шести нартах из Русского Устья на восток до реки Большой Куропачьей. Описав морской берег, партия из-за весенней распутицы с большим риском для жизни вернулась на базу. 19 июня экспедиция вдоль морского побережья двинулась к устью Яны. Ее сопровождал индигирский юкагир Егор Варакин, который в совершенстве владел русским языком и прекрасно знал местность.

Перед экспедицией стояла очень трудная задача – описать берег Ледовитого океана от Меркушиной стрелки до Святого Носа. Чтобы добраться до Меркушиной стрелки, надо было обойти два морских залива: Хромскую и Омулляхскую губы. Для сокращения пути по совету местных промышленников было принято решение перейти устья указанных губ вброд, тем самым был обеспечен успех работы экспедиции. Участник ее астроном Е. Ф. Скворцов писал: «Они (русско-устьинцы. – А. Ч.) пускаются в самые опасные переправы, и очень охотно. Имена наиболее энергичных и отважных промышленников долго сохраняются в потомстве. К числу их относится некто Чихачев, увековечивший свое имя открытием кратчайшего пути от индигирских поселков на отдаленную Меркушину стрелку. До него путь туда лежал в обход двух огромных губ – Хромской и Омулляхской, что было, особенно летом, связано с большими затруднениями. Он первый сделал попытку перейти обе губы вброд на лошадях, и попытка эта увенчалась полным успехом. После первой попытки Чихачев стал совершать подобные поездки ежегодно и построил на своем пути (том самом, каким шла экспедиция) две поварни, сохранившиеся до настоящего времени» [Скворцов, 1910, с. 169].

В 1929–1930 годы на Индигирке работала экспедиция Наркомвода СССР под руководством Ю. Д. Чирихина. С 1933 по 1940 год здесь базировалась особая гидрографическая экспедиция Главного управления Северного морского пути СССР. Триста лет спустя после первых русских землепроходцев полярные исследователи как бы заново открыли эту большую сибирскую реку, выявив ее возможности для морского и речного судоходства. В результате этих работ был составлен гидрографический атлас реки Индигирки.

Местные жители активно помогали гидрографическим экспедициям. Особо хотелось бы рассказать о первом индигирском лоцмане Павле Иосифовиче Шахове. Как хорошего знатока арктического побережья Русско-Устьинский сельский совет направил его на помощь гидрографам. Он был человеком крепкого телосложения, смелым и неутомимым, не боялся пускаться в самые рискованные путешествия. На утлой «ветке-душегубке», или на двухвесельной шлюпке, по собственной инициативе выходил в море и два года искал «борозду», то есть фарватер, и одним из первых пришел к выводу, что судоходной может быть средняя протока Индигирской дельты, что и подтвердилось впоследствии. У него было какое-то особое чутье на характер реки. По его самодельным картам работали первые индигирские речники.

В 1935 году открылась коммерческая морская навигация на Индигирке. Выгрузка с морских судов на речные производилась далеко за баром реки километрах в 60 от берега. Ответственность за проводку речных караванов через бар лежала на П. И. Шахове. Он был одновременно лоцманом и капитаном берегового катера. При его непосредственном участии создавалось путевое хозяйство от устья Индигирки до Дружины. Зимой он работал каюром, участвовал в зимних промерах. В послевоенные годы Шахов водил санно-тракторные поезда для промера глубин в Восточно-Сибирском море, не раз объехал на собачьих упряжках побережье от Яны до Колымы. На водном транспорте П. И. Шахов проработал более двадцати лет…

Глава II

ТУНДРА – НАШ ДОМ

Природа и экономика

Хозяйство индигирщиков имело, как уже сказано, две основные отрасли: рыболовство и пушной промысел при полном отсутствии земледелия и скотоводства. Дополнительными промыслами были заготовка мамонтовой кости, добыча нерпы и ленных гусей, забой оленей во время летних переправ, сбор яиц. Все это служило основой жизни и носило натуральный характер. Лишь продукция пушного промысла и мамонтовая кость являлись средством обмена, связывающим промышленников с рынком. Дополнительный доход индигирщики иногда получали от продажи собак устьянским и колымским охотникам.

Пушнина обменивалась непосредственно на товар, причем обмен зачастую был неэквивалентным. Для сравнения можно привести цепы на отдельные товары, существовавшие в 1911 году. (Данные взяты из книги В. М. Зензинова «Очерки торговли на севере Якутской области», вышедшей в Москве в 1916 году.)

Товар – Цена в Якутске – Цена в Русском-Устье

Мука ржаная (1 пуд) – 1 руб. 60 коп. – 7 руб.

Мука пшеничная (1 пуд) – 2 руб. 70 коп. – 10 руб.

Сухари из крупчатки (1 пуд) – 25 коп. – 1 руб.

Чай (1 кирпич) – 70 коп. – 1 руб. 50 коп.

Сахар (1 фунт) – 20 коп. – 50 коп.

Ситец (1 аршин) – 16 коп. – 30 коп.

Сукно (1 аршин) – 1 руб. 20 коп. – 1 руб. 70 коп.

Песец белый (1 шкурка) – 30 руб. – 8 руб.

Торговые операции совершались купцами путем беззастенчивого обмана. «Я приведу только один пример такого грабительства, в котором в 1810 году лично и официально удостоверился. Индигирский мещанин просил якутского торгаша заказать ему серебряную ризу с позолотою на образ святого Николая Чудотворца. Риза была привезена и стоила 70 рублей. Мещанин доплатил тогда 56 песцов, или по меньшей мере 56 рублей, и остался должен 14 песцов. По прошествии семи лет, в продолжение коих мещанин в разное время заплатил еще 86 песцов, торгаш взял у него обратно ризу и сверх того вексель на 1200 рублей за то, что он в первый раз не доплатил ему 14 песцов» [Геденштром, 1830, с. 101].