Текст книги "Русские на Индигирке"

Автор книги: Алексей Чикачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Annotation

Книга посвящена интереснейшему феномену, своеобразному заповеднику старинной русской культуры на Крайнем Севере – жизни селения Русское Устье.

Рассчитана на широкий круг читателей.

На Индигирке, рядом с океаном

Глава I

Возвращенное имя

Страницы истории

После Октября

Сподвижники полярных исследователей

Глава II

Природа и экономика

Охотничий промысел

Рыболовный промысел

Ездовое собаководство

Другие средства передвижения

Жилые и хозяйственные постройки

Пища

Одежда

Глава III

Устное творчество

Семейные отношения

Представления о внешнем мире

Поверья, приметы, толкование снов

Глава IV

Словарь

Приложения

Этнографический рассказ

Русскоустьинские байки

Литература

INFO

notes

1

2

А. Г. Чикачев

РУССКИЕ НА ИНДИГИРКЕ

_{ИСТОРИКО-ЭТНОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК}

*

Ответственный редактор

доктор филологических наук

А. И. ФЕДОРОВ

Рецензенты

доктор исторических наук

Н. А. МИИЕНКО

кандидаты исторических наук

Ф. Ф. БОЛОНЕВ, Ф, И. ЗЫКОВ

© А. Г. Чикачев, 1990

На Индигирке, рядом с океаном

О Русском Устье, старинном поселении в низовьях Индигирки неподалеку от Ледовитого океана, написано немало. Даже много. Больше на душу населения, если бы велся такой счет, чем о Москве или Киеве. С начала нынешнего столетия, как только выглянуло Русское Устье из тьмы веков и, продирая глаза, принялось дивиться на подступивший к нему цивилизованный мир, этот мир, в свою очередь, не переставал удивляться горстке людей в несколько сотен человек, которая почти одновременно с тунгусским метеоритом как с неба упала. «С неба упала» – сказано, конечно, слишком, потому что упоминания об этом жилом пункте на Крайнем Севере следовавших через него служебных личностей и научных экспедиций доносились и из XVIII, и из XIX веков, по то были упоминания именно как о затерянном в слогах русскожильческом пункте, где можно перевести дух, перед тем как пускаться в океан, а не как об обительности таящих загадку людей. И вдруг при более внимательном взгляде на этих людей свершилось открытие, которое даже в ту пору великих событий и идей начала века не осталось незамеченным и о котором один из журналов писал такими словами: «…Археолог считал бы для себя величайшим счастьем, если бы, раскопав могилу XVI или XVII века, он мог бы хоть сколько-нибудь правдиво облечь вырытый им древний скелет в надлежащие одежды жизни, дать ему душу, услышать его речь. Древних людей в Русском Устье ему откапывать не надо. Перед ним в Русском Устье эти древние люди как бы не умирали».

Первое обнаружение этого сколка древности произошло по тому же самому парадоксальному правилу, которое, похоже, имеет привычку к России: не было бы счастья, да несчастье помогло. В 1912 году сюда, в эти края, названные ссыльным В. Серошевским «пределом скорби», был направлен для отбывания ссылки член ЦК партии эсеров В. М. Зензинов. Пробыв среди русскоустьинцев неполный год, он увез уникальных впечатлений и материалов на три книги, благодаря которым и узнали о Русском Устье не только в России, но и в Европе. Главная, наиболее полная книга, представляющая собой этнографический очерк, называлась «Старинные люди у Холодного океана».

Сами русскоустьинцы, видя разницу между собой и людьми из большого мира и признавая за собой задержку в других временах, считали себя «досельными», а тех, кто был на виду истории, – «тамосными».

Зензинов после своего удачливого и не затянувшегося на Индигирке пребывания, куда он приехал с керосиновой лампой, произведшей на русскоустьинцев по меньшее потрясение, как если бы посреди полярной ночи выглянуло солнце, – после этого Зензинов прожил долгую и бурную жизнь (кончил свои дни уже в 50-х годах в Америке), но, быть может, самое лучшее и полезное, что ему удалось в жизни свершить, относится как раз к зиме и лету 1912 года, когда судьба забросила его на край света и преподнесла удивительный подарок, окунув в обстановку Древней Руси.

Карта исследуемой территории.

В революционных и послереволюционных бурях о Русском Устье снова забыли. Мало что с новой властью там и изменилось. Изменилось только после коллективизации, которая своей сгребающей дланью не обошла, кажется, ни один самый глухой и заброшенный угол, если бы даже относился он к периоду Киевской Руси. В эту-то переломную пору и оказался в низовьях Индигирки в составе исследовательской научной партии А. Л. Биркенгоф, так же, как Зензинов до него, поразившийся особенностям русскоустьинца и написавший книгу «Потомки землепроходцев». Названия книг у того и другого приводятся не просто для информации, а и потому еще, что они имеют значение как два разных взгляда, два подхода к историческому истоку Русского Устья, на чем и нам придется коротко остановиться чуть ниже.

После войны сюда зачастили фольклорные, этнографические экспедиции, обнаружившие замечательный по сохранности заповедник давней старины. Появились новые сборники и книги, в том числе выпущенный недавно Пушкинским домом «Фольклор Русского Устья», составители которого отмечают уникальность и первородность записанных здесь несен и былин, которые словно бы не передавались веками из уст в уста, теряя канон, а каким-то чудесным образом оставались в одном голосе в неизменности.

«Фольклор…» – это уже по о Русском Устье, а из Русского Устья, это поэтическая исповедь, самосказание таинственной души, ее вдохновенный распев. Что же касается авторских текстов, являющихся результатом наблюдений и сравнений, – как бы ни пытались писатели и исследователи проникнуть внутрь этого самородного явления, они все равно остаются людьми «тамосными», все меряющими на «тамосный» же аршин принятых понятий. Но как недостаточно в километры перевести старинное «днище» – путь, пройденный водой за день, потому что в километре не будет меры физических и психических усилий, так и любой посторонний наблюдатель не уловит нечто совсем незначительное, но необходимое, ту живую воду, что превращает элементы архаики в единый действующий организм.

И вот наконец книга автора из Русского Устья, человека из самых коренных русскоустьинских фамилий, предки которого вырубали изо льдов судно Д. Лаптева, ходили вожами в полярных экспедициях М. Геденштрома и Э. Толля, прославились как добытчики песца и мамонтовой кости, торили за ними пути на океанские острова и на протяжении веков поддерживали все то, что позднее стало примечательностью и славой этой необыкновенной общины. Автору не нужно вживаться в «досельность» – он происходит из нее. И вслушиваться в странный, на посторонний слух, говор, то ли подпорченный долгой замкнутостью, то ли донесенный в том же звучании из далекого далека, ему не надо: этот звуковой строй жил в нем всегда. Язык, обычаи, верования – немало чего из затейливой кружевины жизни своих дедов ему приходилось, вероятно, скорее умерять (боясь, насколько они будут интересны читателю), нежели добирать, как всем остальным до него. Эту книгу можно сравнить не с удачливым зачерпом прохожего из волшебного родника, а со счастливым выплеском изнутри самого родника.

Феномен Русского Устья не понять достаточно хорошо, если не знать о двух разных точках зрения на историю его происхождения. Уже в названиях книг Зензинова и Биркенгофа «Старинные люди…» и «Потомки землепроходцев» – суть спора, который ведется до сих пор. Зензинов склоняется к достоверности легенды, живущей среди русскоустьинцев и передаваемой из поколения в поколение, будто предки их, выходцы с Русского Севера, бежали в свое время с прародины от притеснений Ивана Грозного. Раскопки на восточном берегу Таймыра со следами поселений начала XVII или даже XVI века подтверждают, что такое могло быть. Больше того – А. Чикачев приводит в своей книге малоизвестный у нас факт о разысканиях на Аляске, согласно которым новгородская колония существовала там уже в 70-х годах XVI столетия. Кстати припомнить, что Иван Грозный зело расправился с Новгородом в 1570 году. И тогда же многие фамилии бросились спасаться от него пешими и водными путями. Мореходы, ходившие промыслом на восток не за одно море, ведали, естественно, и о землях, где их никто не сыщет. Вероятно, не сразу, с большими трудами, мучениями и потерями добрались они до Индигирки и уж тем паче до Аляски, да и вероятность – еще не доказательство, но и сбрасывать со счетов возможность подобного исхода было бы несправедливо.

Другой путь – по рекам и волокам с постепенным присоединением Восточной и Северной Сибири в первой половине XVII века. Дата основания Ленского (Якутского) острога – 1632 год. Оттуда отряды первопроходцев спускались по Лене и с моря «заглядывали» в Яну, Индигирку и Колыму. Какими бы находками ни усиливалась легенда, но она пока еще легенда, и, отдавая ей должное, А. Чикачев, должно быть, скрепя сердце вслед за Биркенгофом и другими соглашается, что его земляки и он сам – потомки землепроходцев, а не мореходов. В таком случае Русское Устье, согласно первым письменным упоминаниям, было расчато тобольским казаком Иваном Ребровым в 1638 году. Тоже неблизко. Отталкиваясь от этой даты, и справили недавно 350-летие Русского Устья.

Что за важность, вправе вы спросить, когда явилось на свет это неказистое «жило» – в 1578 или 1638 году? Но для исторической науки, как и для всякой науки, мелочей, во-первых, не существует, а во-вторых, разве истина не должна доискиваться до своей подноготной? «Морское» происхождение Русского Устья объяснило бы главную загадку – удивительную сохранность в сравнении с другими русскими поселениями по побережью Ледовитого океана его старины, будто и действительно это было с самого начала его назначением. Тогда бы открылась тайна, не меньшая, чем кладбища мамонтов в вечной мерзлоте, где некоторые из гигантов точно заснули в полном своем телесном облачении и, кажется, от магического слова, если бы оно сыскалось, готовы подняться и двинуться на собственных ногах. На Лене, Яне, Колыме, да и Индигирке тоже, совсем в небольшой отдаленности от объекта нашего внимания русские деревни за века оказались сильно объясненными, порой чуть ли не до полной потери собственного лица и языка. И в Русском Устье заметна примесь в том и другом, в языке меньше, в лице больше; рядом с соседствующими народами, с которыми устанавливались самые близкие и дружеские отношения, избежать этого полностью было невозможно, и все же не на Русское Устье влияло, а Русское Устье влияло на коренное население. Это можно сравнить с крепостью, ворота которой открывались, чтобы впускать, но не выпускать.

В наше время, когда национальные различия, должные, по великим учениям, все больше и больше стираться, вдруг поднялись на дыбы, словно повинуясь каким-то подземным силам, опыт Русского Устья, если бы удалось откопать его из мерзлоты и выставить на обозрение, мог бы сослужить службу не одному лишь любопытству. Национальность сегодня не только и не столько понятие кровности, сколько духовности, воспитание и бытование в определенной культурно-этнической сфере, в кругу того или иного этнического сознания. И сомневаться не надо, что Русское Устье выстояло благодаря силе сознания, вернее, осознания себя частью народа, к которому эта группа людей принадлежала, благодаря духовной неотрывности от него (вопреки отрыву физическому) и необыкновенной памятливости.

Эта поразительная памятливость, а также сохранность в части русскоустьинцев чисто славянского типа лица, заставляют делать предположение, опять-таки в пользу легенды, что первонасельники пришли сюда семьями. Без русской женщины с самого начала едва ли тут могло обойтись. «Cliercliez la femm» («ищите женщину») – расхожая французская поговорка должна на этот раз придержать свое ироническое звучание. Какой бы сильной ни была община, – а в крепости и влиятельности ее не приходится сомневаться, – какими бы средствами ни поддерживала она дух преданности своему роду, без роли, которую способна выполнить лишь женщина с ее приверженностью и поклонением всему, что покровительствует благополучию семьи; с ее вскормлением и отеплением вместе с домашним очагом и домашнего веропосительного храма; с ее религией предчувствий и ощущений, необычайно развитой, обостренной среди сурово властвующей природы; с ее вниманием ко всякому пустяку, ко всякому слову и знаку из принятого порядка жизни; с ее, наконец, тихой силой внушения и соединения – нет, без всего этого и многого другого, что отличает женщину, потери были бы несравненно больше. Это особая, незаметная, ограждающая роль; и трудно не согласиться с наблюдением русского философа В. В. Розанова: «…в нормальном укладе жизни не столько жена переходит в род мужа, сколько муж вступает в род жены». Так оно и произошло в тех селениях, где казаки-первопроходцы с самого начала вынуждены были брать в жены инородок и где через век-два приходилось лишь угадывать в большинстве семей прежний покрой рода.

Но и общине в Русском Устье надо отдать должное. на взгляд теперешнего прогрессиста, ох и консервативная была публика в этой общине, если веками слово в слово повторяли старинные песни а были, сберегли язык, взяв из якутского только самое необходимое для обозначения новой предметности, если не потеряли почти ничего из дедовских поклонении, обычаев и верований и явились пред просвещенным обществом в обличье музейных фигур, а заговорив, встретили недоумение и непонимание. Явились к тому же трезвыми, не зная грубого слова, с ласковым приговором в обращении друг к другу, к земле, кормилице и поилице, ко всякому без исключения меньшому брату в тундровом окружении. Как, должно быть, боялся русскоустьинец XVII или XVIII века, что, оставаясь на дальних выселках, в уединении и заброшенности, невольно отвернет он от родного духа и при будущей встрече выкажется чужим, и как старался не обронить ничего по пути, чтобы предстать перед сердцевинной родиной в полной справе русского человека, а встретились – это она, Россия, находившаяся в одном теле, переродилась настолько, что едва узнала себя в склонившейся перед нею в приветствии фигуре отшельника.

Русскоустьинец был последним, больше некому будет выйти из лесов или болот и живым образом напомнить, что представляла собою Русь в волшебном обрамлении тусклого далека.

У Евгения Замятина, книги которого сейчас возвращаются на родину, в одном из рассказов под названием «Русь» есть исполненные ностальгической страсти и заповедной грусти слова:

«Может, распашут тут неоглядные нивы, выколосится небывалая какая-нибудь пшеница и бритые арканзасцы будут прикидывать на ладони тяжелые, как золото, зерна; может, вырастет город – звонкий, бегучий, каменный, хрустальный, железный – и со всего света, через моря и горы будут, жужжа, слетаться сюда крылатые люди. Но не будет уже бора, синей зимней тишины и золотой летней, и только сказочники, с пестрым узорочьем присловий, расскажут о бывалом, о волках, о медведях, о важных зеленошубых столетних дедах, о Руси, расскажут для нас, кто десять лет – сто лет – назад еще видел все это своими глазами, и для тех, крылатых, что через сто лет придут слушать и дивиться всему этому, как сказке».

Памятный знак в старом Русском Устье. (Фото С. Н. Горохова.)

Может, и действительно заколосятся когда-нибудь на русскоустьинских полярных землях хлебные нивы, а крылатых людей и сейчас здесь больше, чем всех иных; нет сомнения, что со временем придет сюда каменная и железная сказка, но того, что было еще совсем недавно, с тяготами, однообразием и суеверием досельной жизни – с тяготами, однообразием и суеверием, разукрашенными поэзией, таинством и волшебной связностью всего со всем, – этого больше уже никогда не будет. Из далекого далека и из глубокого глубока отзвучала под гортанные, птичьего всплеска, голоса русскоустьинцев их суровая быль, исполненная величия и простоты, уже сегодня представляющаяся сказкой.

Но еще звучала она, пусть прерывисто, засвеченно местами, как фотографическая пленка, новым бытием, но внятно и красно, когда подхватило ее перо, из-под которого и явилась эта книга. Я не вижу необходимости рекомендовать ее: кто интересуется судьбой и душой своего народа, тот не оставит ее без внимания. Быть может, кому-то из читателей соступы в этой книге из прошлого Русского Устья в настоящее покажутся несколько пресными в сравнении с остротой старобытности – что ж делать, такова наша реальность, от которой ближе предугадать дальнейшие пути России. Россия – молодая, по больная страна, и быть ли ей в будущем и сколько быть, где сыскать силы и духа для преодоления кризисного состояния – не подскажут ли пример и опыт маленькой колонии на Крайнем Севере, о которой идет речь в книге и которая по всем приметам не должна была выжить, но выжила.

Валентин Распутин

Что же, пусть небеса другие

опускаются надо мной.

Это тоже моя Россия,

край суровый, край мой родной. (П. Комаров)

Глава I

НА КРАЮ ЗЕМЛИ РОССИЙСКОЙ

Возвращенное имя

Не поленись, читатель, взгляни на карту нашей Родины. Далеко-далеко за Уральскими горами, за Верхоянским хребтом течет полноводная, но не самая крупная река Сибири Индигирка. В низовьях ее, за Полярным кругом, у самого берега холодного океана на протяжении трех столетий живет горсточка, не более 500 человек, русских людей.

Откуда взялись здесь, на далеком глухом Якутском Севере, русские люди? Что их заставило поселиться в стране льда и снега, на самом краю Ойкумены? Кто они? Отчаянные поморы, которые с незапамятных времен совершали далекие плавания по Ледовитому морю? Люди из казачьих отрядов, пришедших в якутскую землю в середине XVII века?

По сохранившемуся преданию, спасаясь от тяжелой государевой ратной службы, «от горя-злочастия», жители разных городов двинулись на восток на кочах, достигли реки Индигирки, поселились здесь и назвали свой поселок Русским Устьем, или Русским Жилом. Не менее 350 лет назад обосновались они в этом краю, населенном тунгусско-манчжурскими и палеазиатскими племенами. Нынешнее коренное население – якуты и эвены – пришло позднее.

Таким образом, русскоустьинцы по праву могут быть названы в ряду исконных обитателей этих мест. Они открывали неведомые земли, реки и моря, приобщая аборигенное население к более высокой русской материальной и духовной культуре, и незаметно, неброско вписали одну из ярких, героических страниц в историю русского первопроходческого движения «встречь солнцу».

В наши дни много говорят о приспособляемости человеческого организма к арктическому климату и суровому полярному быту. Работают над этой проблемой чуть ли не целые институты. А индигирщики, колымчане?! Несколько столетий люди живут, выражаясь современным языком, в экстремальных условиях. Сколько насмешек и унижений выпало на их долю за то, что, будучи наполовину азиатами, они упорно говорили только на русском языке. Их называли «странный народец», «ископаемые люди», «ни якуты, ни русские» и т. п. И ничего, выстояли! Выдержали! Не есть ли это яркий пример адаптации, удивительной физической выносливости и духовной силы русского человека?!

В последние годы стало модой, используя блага цивилизации, ненадолго приехать на Север или сенсационно прокатиться по Арктике, а потом трезвонить об этом как о великом подвиге. О каком подвиге?! Ради чего?! И невдомек им, современным «первопроходцам», что все побережье Ледовитого океана, включая полярные острова и Аляску, давным-давно исхожено, измерено, освоено простыми русскими людьми. Многочисленные покосившиеся безымянные кресты да заросшие «печища» по берегам рек и морей молчаливо напоминают об этом.

Современное Русское Устье – это поселок, с центральным отоплением. Давно уже люди не «колупают» дрова и не топят железные печки. В поселке восьмилетняя школа, больница, детский сад, почта, телефонная станция. В квартирах горят голубые экраны телевизоров. Отсюда можно связаться по радиотелефону практически с любым городом Советского Союза.

Люди живут в достатке. На каждую семью приходится по снегоходу «Буран», по два лодочных мотора «Вихрь», больше чем по одному телевизору и радиоприемнику. Ежегодно мои земляки сдают государству на 80 —100 тысяч рублей пушнины и до 150 тонн первосортной индигирской рыбы. Растет и развивается экономика и культура, растут люди. Русскоустьинцы работают в различных отраслях народного хозяйства…

Конечно, климат здесь очень трудный. Со стороны жизнь порой кажется невозможной. Но старожилы – иного мнения. Многие из них, и не по одному разу, бывали в европейской части Советского Союза: учились, служили в армии, отдыхали. Но спроси их: «Стали бы вы там жить?» – «Нет! Тундра – наш дом. Тут жили наши отцы и деды, тут будут жить наши внуки». Все они по-сыновьи любят родные места: и студеную Индигирку, и тундру – «Сендуху», и щедро рассыпанные по пей рыбные озера и синие «едомы». Их тяга к повой жизни, к современному труду удивительно сочетается с желанием работать и жить на своей неласковой, по родной земле.

О Русском Устье написано немало. Мне, сыну индигирского промышленника, приходилось и приходится наблюдать жизнь моего села не со стороны, не как постороннему наблюдателю, а как бы изнутри, как участнику этих событий. Поэтому в своей книге, имеющей автобиографический подтекст, я опирался не только на исторические источники, по и на личный опыт. Как это получилось – судить не мне. Пусть мой скромный труд послужит данью уважения и признательности моим предкам – тем, кто первыми открывали тайны сурового и неизвестного края Земли.

…Большая радость пришла недавно на Индигирку – Русскому Устью возвращено его исконное название, которого поселок лишился около полувека назад. Тогда, в 1942 году, он был перенесен на новое место (на 20 километров вниз по течению реки), получив при этом и новое имя – Полярный.

Хорошо помню, как не хотели люди переезжать, хотя и расстояние-то невелико, по северным меркам пустяк, но не хотели они сниматься с родительских гнезд. Много было слез и споров. Женщины причитали:

Прощай, батюшко Русское Устье!

Прости нас, грешных.

Теперь нам по твоим веречийкам не хаживать,

Матушку-дубравушку не таптывать.

Некоторые остались верпы Русскому Устью до самой смерти. Так и не переехали в Полярное Г. П. Шелоховский, И. Н. Щелканов, Т. В. Чикачев. На первых порах даже существовал своеобразный антагонизм между переехавшими и оставшимися. Последние распевали частушку:

Полярнинцы модные,

По три дня голодные,

Они рыбу не едят —

на овсяночке сидят,

Ответная частушка полярнинцев:

Шелоховский Гавриил

В Русском поживает.

От Креста до Толстой

Собак проминает.

В последние десятилетия Русское Устье не обозначалось на географических картах. Но, вопреки чиновничьей логике, оставалось в памяти народной, в живой речи. Никто не говорил, что он родом из Полярного, зато многие шутили: «Мы из захолустья – из Русского Устья».

В июле 1988 года русскоустьинцы отметили 350 лет основания своего села. Кое-кто считает этот возраст заниженным. Вполне возможно. Но и 350 лет ведь немало.

Праздник вылился в череду больших и малых событий. Сюда съехались гости из Москвы, Иркутска, Якутска, Нерюнгри, с Печоры и Колымы, едва ли не со всех уголков России. И все так или иначе связаны были с судьбой нашего села.

За большие заслуги трудящихся в освоении Крайнего Севера, укреплении многовековой дружбы народов село Русское Устье было награждено Почетной грамотой Президиума Верховного Совета Якутской АССР. Установленная местными радиолюбителями специальная антенна позволила принять поздравительные радиограммы из многих городов Советского Союза. А одна пришла из Японии: «Рад приветствовать всех. Оператор Кей. Саппоро». Но, пожалуй, самой желанной оказалась телеграмма из Иркутска: «Поздравляю русскоустьинцев с юбилеем. Радуюсь вместе с Вами возвращению старинного названия. Желаю успехов. Искренне ваш В. Распутин». И еще одна радость. Добытый на фабрике № 12 города Мирного ювелирный алмаз весом в 76,25 карата получил наименование «Русское Устье».

Писатель Валентин Распутин – гость русскоустьинцев. 1985 г, (Фото Б. В. Дмитриева.)

Одним из центральных событий праздника стало открытие памятника русским землепроходцам и полярным мореходам. В памятник заложена капсула с письмом потомкам, которое они должны вскрыть через 50 лет, в день 400-летия села:

«Дорогие внуки и правнуки наши!

Обращаемся к Вам из XX века в день 350-летия нашего родного Русского Устья.

Храните и передавайте из поколения в поколение память о славных наших предках – мужественных русских людях, которые, героически сопротивляясь полярной стихии, трепетно любили и мудро осваивали этот далекий край земли российской.

Сохраняйте древний наш русский язык, благородные традиции и фольклор.

Любите эту землю. Пусть она холодна и неуютна, но это родная земля, земля предков. Пусть окружающая Вас матушка-Сендуха не будет просто площадкой для пропитания и процветания, а кормилицей и судьбой. Относитесь к ней с такой же святостью и почитанием, с какой относились наши отцы и деды. Любите и оберегайте кормилицу нашу матушку Индигирку-реку и батюшку Ледовитый океан-море.

Крепите дружбу народов, воспитывайте новые поколения в любви и преданности советской Отчизне.

Нам не все удавалось сделать, и, может быть, мы многое делали не так, как надо было, слишком тяжелые испытания выпали на долю поколений, живших в XX веке.

Мы по-хорошему завидуем Вам. Вы будете жить в период величайшего расцвета цивилизации, напишете новую яркую страницу в истории Русского Устья, в умелом и добром освоении Крайнего Севера.

Помните, в развитии этой цивилизации заслуга многих поколений ваших предков. В день 400-летия Русского Устья в июле 2038 года помяните их добрым словом.

Потомки, будьте счастливее и мудрее нас!»

Затем были спортивные соревнования и не совсем обычные «игры предков»: «куликапие», ходьба с «сукушером», перевод собак «па поддевошнике», перенос «момского бревна», ходьба «бечевой», бросание копья в цель, приготовление юколы, разведение костра и многое другое. Игры уступили место художественной самодеятельности. Поистине уникален ансамбль «Русскоустьинцы», созданный недавно по инициативе и под руководством В. Г. Чикачева. Звучали на зависть поклонникам новомодной музыки неистребимые мелодии русской старины XVI–XVIII веков. Пожалуй, нынче только здесь можно услышать такое:

Полетим, кукушечка, в Казань-городок,

Казань-городочек на красе стоит,

Казанская реченька медом протекла,

Мелки ручеечки сладкой водочкой,

По бережку камушки разноцветные.

Врешь ты, врешь, молодчик,

Врешь-обманываешь:

Казань-городочек на костях стоит,

Казанская реченька кровью протекла,

Мелки ручеечки горькими слезами,

По бережку камушки – буйны головы.

Это – о покорении Казани дружиной Ивана Грозного. Историческую песню сменяет старинная плясовая:

Летал голуб, летал сизый со голубочкой.

Удалой молодей с красной девицей,

Кабы ты, моя голубка, со мной, голубом, была,

Кабы ты, моя милая, со мной, с молодцем, жила,

Я бы золотом осыпал, жемчугом бы унизал,

Я бы летнею порою во каретах покатал.

Солисты озорно одаривают слушателей знаменитыми русскоустьинскими частушками. Вперемежку с ними – присловья, прибаутки, загадки. Причем загадки своеобразные, несущие в себе и неожиданность, и озорство, и особый северный колорит: «Старую старуху за пуп да за пуп» (дверь. Пуп – узелок на веревочке, за которую открывали дверь); «Сидит баба на яру, расщиперила дыру» (пасть – песцовая ловушка); «Из кустов повылезло, с конца залупилося, к красным девушкам потянулося» (морошка).

Не успели закончиться загадки, со сцены звучат экспромтом сочиненные стихи:

Полярный – звучит красиво,

Но прошлое не надо забывать.

И рады мы, что стали справедливо

Село вновь Русским Устьем называть.

Концерт завершился массовым «досельным» танцем, танцевали его около ста человек.

Два дня ликовало древнее село. Было много радостных встреч, узнаваний, ярких воспоминаний и счастливых слез. Праздник вселил добрую уверенность, что не все еще изошло, рассеялось, иссякло. Еще поживет, еще подержится вековая память и старорусская закваска, дивом уберегшаяся в суровых холодах скоротечного времени.

Страницы истории

Под Русским Устьем следует понимать не просто одно селение, стоящее на левом берегу реки Индигирки, а всю совокупность маленьких поселений, расположенных в дельте. Находятся они на 71-м градусе северной широты. Среднегодовая температура воздуха составляет здесь минус 15 градусов. Смежный покров держится восемь месяцев. Основное занятие населения – рыболовство и охота на белого песца.

Впервые Русское Устье упоминается в научной литературе в 1739 году в рапортах лейтенанта Дмитрия Лаптева в Адмиралтейств-коллегию. Руководитель Великой Северной экспедиции В. Беринг поручил ему описать берег Ледовитого океана на восток от Лены.

Бот «Иркутск», на котором совершал плавание Д. Лаптев, вмерз в лед около устья Индигирки. Отряд на зимовку перебрался в оказавшееся неподалеку село. Местные жители предоставили экспедиции жилье, транспорт, подвозили топливо, обеспечивали свежей рыбой и мясом. С их помощью за зиму Д. Лаптеву удалось описать морской берег от реки Яны до Колымы, а также перебросить в устье Колымы 300 пудов продовольствия.

Весной 1740 года Лаптеву пришлось спасать свое судно. на помощь пришли 85 жителей прииндигирских сел. Вместе с экипажем бота они пешнями дважды прорубали во льду километровый капал и вывели судно на чистую воду. Однако при очередной подвижке льда «Иркутск» сорвало с якоря и посадило на мель. Тогда люди, стоя по пояс в холодной воде, стали подводить под него ваги и все же спасли от гибели [Мостахов, 1966, с. 87].

…С тех пор Русское Устье обозначается на всех географических картах. на некоторых картах нет, к примеру, Липецка и Калуги, а Русское Устье есть. И, видимо, не только потому, что в этой части карты много свободного места. Село это не совсем обычное – оно этнографическая неповторимость, «сколок Исландии русского быта».

Отсюда фактически начался морской поход Семена Дежнева, завершившийся открытием пролива между Азией и Америкой. Русское Устье в разное время посетили М. Стадухин, Н. Шалауров, Я. Санников, Г. Майдель, К. Воллосович, чьи имена, как и имя Д. Лаптева, увековечены на карте нашей Родины.

Не исключено, что о Русском Устье мог знать А. С. Пушкин – из рассказов своего лицейского друга, адмирала Ф. Ф. Матюшкина, работавшего в Колымо-Индигирском крае с 1820 по 1824 год. Может быть, о моем родном, богом забытом селе знал В. И. Ленин, поскольку в номере «Правды» от 18 марта 1914 года под заголовком «Место ссылки» напечатана небольшая заметка о Русском Устье.