Текст книги "Факел"

Автор книги: Алексей Киреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Глава четвертая

Утро, в которое Павел первый раз пришел на КП штурманом наведения, хмурилось. Моросил дождь, тучи плыли низко над землей, закрывая аэродром, взлетную полосу. Летчики готовились к полетам в сложных условиях.

На сердце Павла было неспокойно. Всего лишь несколько, дней назад он поднимался в воздух вот по этой бетонированной дороге, чувствовал себя властелином неба, а сегодня его приземлили, и приземлили, очевидно, навсегда. Вчера целый вечер толковал о новом назначении с Тоней. Она, конечно, успокаивает: «Тебе здесь лучше будет, Павел». А в душе, чувствуется, протестует: «Эх, Павлуша, Павлуша, ты, наверное, становишься ненужным тому делу, которому отдал себя: сегодня стал наведенцем, а завтра скажут…»

Когда ехал на аэродром, Павел увидел Бортова. Тот приветливо улыбнулся: «Не вешай голову, старина, будь мужчиной!»

Офицеры встретили Павла радушно, показали ему место работы. Мальцев сел на стул, примерился. Стул оказался низким, неудобным. Попросил заменить. Заменили. Покрутил рукоятки станции. Усмехнулся:

– То ли дело штурвал, а тут детские игрушки.

Подошел капитан Стриженов. Кивнул:

– Осваивать заново надо все. Хочешь, помогу?

– Обязательно. – Павел поднял серые глаза на Стриженова.– Хоть и знаком с аппаратурой, но тут надо тоже асом быть.

– Верно, Павел Сергеевич.

Несколько дней сидел Павел рядом со Стриженовым, наблюдал за его работой. А потом ему доверили самостоятельное дежурство.

Полеты в тот день были не очень интенсивными, погода стояла хорошая, и работать было легко. Павел быстро отыскивал, в небе нужный ему самолет и, четко подавая команды, наводил его на «противника». Мальцев проявлял при этом изобретательность. Ему вспоминались воздушные бои с гитлеровцами в Заполярье, и он теперь, применяя свою тактику внезапного удара, старался выводить подопечный ему самолет на «противника» с такого направления, которое было самым неожиданным.

Особенно запомнился Павлу «бой» молодого летчика Агафонова с Федоровичем. «Бой» развернулся над морем. Федорович, маневрируя, скрылся в облаках и, заняв, выжидательную позицию, барражировал над их верхней кромкой. Мальцев, наводивший на цель Агафонова, отыскал Федоровича, понял его замысел и применил контрманевр. Командами Павел вывел Агафонова в облака выше Федоровича, и оттуда его самолет атаковал «противника». Атака была внезапная и дерзкая. Федорович не сумел ей ничего противопоставить. Агафонов с близкого расстояния «расстрелял» из фотопулемета машину Федоровича я скрылся. Это была первая победа молодого летчика. И когда приземлялся, прибежал к Павлу, пожал ему руку.

– Стоит ли? Ведь это работа, – улыбнулся Мальцев.– Да, кстати, ты руку жмешь, а Федорович, наверное, злиться будет.

– Стоит, Павел Сергеевич, стоит, – поддержал Агафонова Стриженов. – Не часто летчики нас, наведенцев, вниманием жалуют.

– Ну тогда держи и мою руку. Сам был летчиком, признаться, забывал о чертях-наведенцах, – сказал Мальцев.

В обеденный перерыв Павел встретился с Федоровичем нос к носу возле столовой. Борис хотел было пройти мимо, но не устоял против иронической улыбки Мальцева, задержался.

– Улыбаешься? – произнес он вызывающе и добавил: – Мстишь?

– Нет, просто передаю свой опыт молодежи, – спокойно ответил Павел.

– На других ты почему-то не так наводишь?

– Те лучше летают.

– А я в тираж выхожу, что ли?

– Просто стал жирком обрастать.

– Это каким же? На что ты намекаешь?

– Конечно, не на «бачок», – Павел легонько хлопнул Бориса по животу. – Говорю, другие летают лучше, а ты…

Федорович перебил Павла:

– Но это еще бабушка надвое сказала. А на будущее запомни: если мстить будешь, я найду на тебя управу.

– Что ты заладил, как попугай! – обозлился Павел. – Мстить, мстить… Нужен ты мне… Беги к Загубисало, жалуйся.

– И пойду, если…

– Хоть сейчас! – Павел махнул рукой и вошел в столовую.

В столовой аппетитно пахло борщом, компотом. Летчики, усевшись за столами, громко разговаривали. Павел прошел за свой стол. Присел. Переложил ложку, которая, как ему показалось, была не на месте, взял ломоть хлеба, намазал горчицей, откусил. Долго, и старательно жевал кусочек ароматного ржаного хлеба, сдобренного терпкой горчицей, и о чем-то сосредоточенно думал

Павел, как сквозь марлевую сетку, увидел себя на Севере… Вот идет навстречу ему Дима Соловьев. Эге, кажется, вырос немного, Шплинт. Идет, улыбается. Обнял Павла, сказал: «Здорово ты этого Агафонова на Федоровича навел. Так ему и надо. А еще ведомым у тебя был… Живет лишь тем, что к Загубисало бегает. Выскочка! Летает-то неважненько. То, что ты ему дал, Павел, он уже растерял».

Павел отвечает Димке-Шплинту: «Ты, может быть, и прав, Дима. Но не по злобе я Агафонова на него хорошо навел. Хочется, чтобы молодые, как и мы, были крылатыми. Ведь мы не вечные. Списывают уже кое-кого. Вот меня-то приземлили…»

А Димка говорит Павлу: «Ты нашел себе место. Я тебе еще тогда говорил – иди на КП. Но тогда я, может, ошибался. Война. Ты был мастером, воздушным асом. И ты полезнее, очевидно, хотел быть. Но теперь-то…»

Павел отвечает Димке: «А я и не возражаю. Приземлился так приземлился…»

Мальцев очнулся от раздумий – за одним из столов летчики громко рассмеялись. Там сидел Агафонов. В дальнем углу усердно хлебал борщ Федорович. Он уткнулся в миску и никого, казалось, не замечал.

К Павлу подошла официантка Валя. Поставила борщ.

– Ешьте, Павел Сергеевич, – шепнула она и легко уплыла к раздаточной. А когда принесла второе, шепнула опять: – Ребята Агафонова поздравляют. Говорят, здорово он Федоровича обштопал. Потому и злится…

Мальцев сделал вид, что ничего не знает.

В столовую заглянул Бортов. Он ходил от столика к столику, перебрасывался шутками с летчиками, спрашивал, хорош ли харч.

Подошел к Федоровичу, присел. Борис нахмурился.

– Переживаешь? – спросил Бортов, принимая от Вали стакан чаю.

– А тебе радостно! – ощетинился Федорович.

– Это почему же?

– Хм… Еще спрашиваешь?

У Бортова мелькнула мысль: «Знает о нашем разговоре с Загубисало. Уже рассказал». Вслух произнес;

– Не ершись. Зря это.

– Мораль будешь читать?

– Со временем, может быть, придется.

– Своему протеже прочитай.

– Это кому же? – недоумевающе спросил Бортов,

– Тебе лучше знать.

– А-а, – протянул Бортов. – Понимаю. Ну зачем же ты, Федорович, так упрощаешь? Разве Мальцев виноват, что ты проиграл «бой»?

– А кто же?

– Не прикидывайся мальчишкой, Федорович! – резко сказал Бортов, вставая. – Искать причину нужно в себе. Отставать стал, братец, а отсталых, как известно, бьют.

– Я это уже слышал.

– От кого?

– От Мальцева.

– Значит, он прав.

– Поет с твоего голоса.

– Он говорит правду в глаза…

Бортов подошел к столу, за которым сидел Агафонов.

– Смотри, не зазнавайся. Нос задерешь – бит будешь.

– Что вы, товарищ майор. Это просто случай. Где мне до капитана Федоровича! У него четыре сбитых самолета на счету…

– То-то.

– Понимаю.

Павел не слышал разговора замполита с летчиками. Когда Валя принесла ему компот, он задержал ее и стал рассказывать о своей Леночке, о том, как она улыбается, когда он, Павел, рассказывает ей сказки.

Валя шутила:

– Вся в вас – умница, Павел Сергеевич.

И Павел шутил:

– А вот если еще парень, тот будет похож на тебя, Валюша.

Валя, смутившись, убежала к раздаточной и через минуту, как будто ничего не случилось, с важным видом вновь разносила компот летчикам.

После обеда все дружно высыпали в курилку. Лишь Федорович, нахлобучив фуражку на глаза, прошел мимо. Ему показалось, что кто-то тихо, но внятно сказал вслед: «Отставать стал, братец, а отсталых, как известно, бьют».

Летчики засмеялись. Это Павел Мальцев рассказал им анекдот.

«Смеется тот, кто смеется последним», – со злостью подумал Федорович.

Он торопливо свернул за угол.

Весть о чрезвычайном происшествии на полетах, о ЧП, как его коротко называют в армейском обиходе, мгновенно облетела весь авиационный гарнизон. О ЧП говорили на командном пункте, в штабе, столовой, ремонтных мастерских, в квартирах. Одни считали виновником происшествия Федоровича, другие Павла Мальцева, третьи относили его на счет обоих.

Происшествие было тяжелое, и в нем надо было, конечно, хорошо разобраться.

Прежде чем поручить расследование комиссии, Загубисало решил выявить главного виновника сам и начал со штурмана наведения капитана Мальцева. Для солидности он пригласил к себе замполита Бортова (пусть, мол, полюбуется на своего выдвиженца).

– Рассказывайте, Мальцев, как это все произошло, – приказал Загубисало Павлу, вошедшему в кабинет. Павел тяжело опустился па стул. Медленно оглядел присутствующих, про себя отметил: «Эх, Бортов, да ты, брат, постарел и осунулся за эти дни. Ну а ты, начштаба Налимов, как всегда, с застывшей, только тебе понятной улыбкой?»

– Разрешите закурить? – спросил Мальцев командира и полез было за папиросами.

– Рассказывайте, а курить будете потом, – нетерпеливо оборвал его Загубисало.

– Хорошо. Я расскажу, – вспыхнул Павел. – Я все расскажу. Но я… как это думают некоторые, я… не преступник, я был, есть а остаюсь честным человеком.

Павел достал платок, протер глаза, которые, как ему показалось, вдруг задернулись сеткой, машинально поправил орденские колодочки на кителе.

– Ребята работали классно, сердце радовалось, – продолжал Павел. – Думал, хорошая смена нам пришла. Ночью, темной южной ночью летают, словно ласточки, – чистенько, без сучка и задоринки. Да что там говорить! Посмотришь – и просто завидно становится. Федорович слетал дважды – тоже неплохо. А в третий – его словно черт попутал – колбасить стал. Вы знаете, наверное, почему. Опять с Агафоновым в небе схлестнулись. Хотел доказать, что он, Федорович, зря тогда был бит Агафоновым, и решил отыграться. Борис шел наперехват. На рубеж вышел нормально – и по времени и по высоте. Но Агафонов, очевидно, заметил его и увернулся…

– А вы где в это время были? – прервал Загубисало. – Вы же – наведенец! Будьте добры вывести своего подопечного на цель. Жаль меня не было на полетах.

– Я пытался, но…

– Вот именно пытался, – наступал Загубисало. – А надо было наводить. Причем наводить грамотно, по инструкции, а вы?

– Выслушайте, товарищ командир, – повысил голос Павел. – Я говорю, пытался, стал давать команды, но Федорович не исполнял их. Не верите, Стриженов может подтвердить.

– Стриженов, Стриженов… – перебил Загубисало. – Не в Стриженове дело, а в вас. Вы командовали и обязаны были добиться исполнения команд. А что получилось? Вместо того чтобы вывести Федоровича в хвост Агафонову, вывели его на встречный курс.

– Это неправда, Кирилл Прокофьевич, Неправда!

– Нет, Мальцев, правда! Если бы это было не так, то не было бы и происшествия, – жестко сказал Загубисало, вставая.

– Я еще раз заявляю, что это – ложь! – горячо возразил Павел. – Федорович пренебрег моими командами. Он даже прокричал мне: «Не мешай, я как-нибудь сам разберусь!» Ну и разобрался. Вывел самолет на встречный с Агафоновым курс и чуть было не рубанулся… Стриженов подтвердит, – тихо сказал Павел. – Я им обоим приказал оставить самолеты… Если бы не команда, может быть, было бы еще тяжелее и горше.

– Но Федорович утверждает, что вы давали ему противоречивые команды, и он вам не стал верить. Так было-то?

– Я сказал правду, – спокойно ответил на это Павел и встал.

– Да не только Федорович, но и Стриженов говорил то же самое.

– Стриженов этого сказать не мог.

– Я вызывал его, он подтвердил слова Федоровича: вы давали противоречивые команды, вводили его в заблуждение, и результат – почти столкновение в воздухе.

– Это неправда! Я повторяю, Стриженов не мог так сказать.

Загубисало кивнул Налимову. Тот вышел из кабинета, вернулся вместе с Федоровичем.

– Садитесь, Федорович, – приказал Загубисало. – Вот Мальцев отрицает свою вину. Говорит, что вы не исполняли его команд.

– Врет он, – сверкнул глазами Федорович. – И кстати, не впервой. Вы, наверное, читали, товарищ подполковник, статью «Конец Келлера – «короля неба» в «Крымской газете»? Так в ней все от начала и до конца выдумано. Больше того, Мальцев приписывает себе, что он, а не Петр Боков сбил Келлера…

– Постой, постой, – перебил Федоровича Загубисало. – О какой это статье вы говорите? Налимов, принесите газету. Я не читал.

– В статье все верно. Ничего я не придумал, – возразил Павел. – Келлер был сбит мной.

– Сейчас почитаем. – Загубисало развернул газету, пробежал глазами по столбцам, несколько раз прочитал подпись: Герой Советского Союза П. Мальцев.

– Келлер – это фигура! – воскликнул Загубисало.– И помнится, как писали в войну, его сбили в групповом бою. Не так ли, Федорович?

– Если хотите, я расскажу, товарищ подполковник, – криво улыбнулся Федорович: – Бой действительно был групповой. Но сбил Келлера Петр Боков. Во всех оперативных донесениях записано. А Мальцев просто примазывается к этому подвигу.

Павел не вытерпел:

– Ты лжец, Федорович. Ты был моим ведомым… Я и об этом пишу… И кто лучше знает, что именно я сбил Келлера? Тебе ж орден за это дали!

– Но документы, документы, товарищ Мальцев,– перешел на еще более официальный тон Федорович. – От них никуда не уйдешь.

– Мы разберемся, – примирительно сказал Бортов, подходя к Федоровичу. – Кстати, это не имеет прямого отношения к происшествию. Скажите, Федорович, почему вы не выполняли указаний Мальцева? Или вы их выполняли? – глаза Бортова впились в Бориса.

Федорович замялся. Ему было трудно выдержать испытующий взгляд замполита. Федорович знал: Бортов никогда не врал и даже не лукавил, и ему, Федоровичу, пожалуй, невозможно солгать Бортову. И чтобы как-то оправдать себя, он ухватился, как ому показалось, за спасительный якорь – обвинить Мальцева в недоверии к нему. И Федорович ответил:

– Мальцев хотел, чтобы я проиграл бой. И потому наводил меня с ошибками. Эти ошибки я считаю сознательными.

Павел брезгливо посмотрел на Федоровича. Борис сжался под его взглядом, втянул шею в воротник кителя, словно ждал удара.

– Подлец! – вырвалось у Павла.

– Молчать! – крикнул Загубисало. – Вы что, на ярмарке или в кабинете командира?!

– Извините, пожалуйста, – сказал Павел н добавил: – Не могу терпеть вралей. Ну скажи, в чем моя ошибка? – спросил он Федоровича. – В том, что я тебе все время давал курс, высоту, развороты? А ты послал меня к чертям и стал действовать самостоятельно. И напорол. Что посеял, то и пожал. Скажи честно, не виляя.

– Федорович, – обратился к Борису Загубисало,– вы больше ничего не добавите к сказанному?

– У меня все.

– Тогда вы свободны. Можете заняться делами. И вы, Мальцев, тоже свободны, – сказал Загубисало и закурил. Курил он долго, молча, глядя куда-то в угол. Потом, погасив папиросу, спросил: – Ну, Иван Сидорович, что будем делать с Мальцевым?

Бортов ответил вопросом на вопрос:

– Что будем делать с Федоровичем и Мальцевым, Кирилл Прокофьевич?

– О Федоровиче другой разговор. Я считаю, Мальцев всему вина. К тому же эта статейка… Может, стоит ею заняться, посмотреть. «Липой» попахивает от нее, мне кажется.

Бортов снова заступился:

– Мне статью Мальцев показывал, советовался, Я считаю, статья полезная, молодежь прочитает с интересом. И пусть Федорович не наводит тень на плетень. Мальцев – честный коммунист, и он не пойдет на авантюру – присваивать себе подвиг других.

– А вы уверены? – спросил Загубисало.

– Вполне.

– Но я попытаюсь убедить вас в обратном.

– Что вы имеете в виду?

– Ничего. Я просто хочу вам открыть глаза. Вы слишком рьяно его защищаете, Иван Сидорович. Хотя очень мало знаете. Мальцев – анархист. Он делал на Севере самостоятельные вылеты. Не выполнял указания старших в бою. Заставил плясать на столе артиста. Пил. Издевался над женой… И вот вам новый факт – приписывает себе славу других. – Загубисало крупными шагами заходил по кабинету. – Может быть, еще несколько фактов надо – найду, Иван Сидорович, найду.

– Довольно, Кирилл Прокофьевич, – твердо сказал Бортов. – Вижу, наскребли много «фактиков», но они требуют проверки и еще раз проверки…

Это резкое замечание, но всему было видно, задело Загубисало, но он промолчал.

– Я больше не нужен? – обратился Бортов к командиру.

– Идите отдыхать. – Загубисало не глядя подал руку Бортову. – Утро вечера мудреней…

Стояла осенняя крымская ночь. Небо вызвездило. На горизонте, далеко-далеко над морем, догорала полоска зари. Воздух был свеж и легок, со стороны жилого городка тянуло яблоневым ароматом.

Бортов несколько минут ходил по аллеям парка, сидел на скамейке, думал: «Загубит парня… Загубит».

Иван Сидорович вернулся домой поздно. Разделся, выпил стакан остывшего чая. Задумался. Как ему поступить? Ему, замполиту? Случилось ЧП. Жертв, к счастью, нет. Доложил начальнику политотдела. Надо привлекать виновных к ответственности. Загубисало жмет на Мальцева. Но ведь Мальцев-то не виноват? Может быть, виноват лишь в том, что не доложил сразу о самоуправстве Федоровича. Беседовал с очевидцем – Стриженовым – он подтвердил, что Федорович самовольничал, нарушал правила полета. Неужели Стриженов смалодушничал перед Загубисало и отказался от своих слов? А Федорович? Этот нагромождает одну нелепость на другую, чтобы опорочить Мальцева, выгородить себя. Нет, замполит, будь объективен. Не дрейфь, держись. Правда на твоей стороне. Пусть и ты несешь ответственность за ЧП, за то, что не добился еще настоящего порядка на аэродроме. Да, это так. Выговор тебе обеспечен. Ведь ЧП – результат отсутствия хорошо поставленной партийно-политической работы, как пишут почти во всех докладных об итогах расследования. Но надо найти и непосредственного виновника происшествия. А он – это установлено – не кто иной, как Федорович… Вот и борись теперь за правду, замполит. На душе было прескверно.

«Надо поговорить с начальником политотдела», – подумал Иван Сидорович.

Бортов потянулся к телефону, поднял трубку, услышал голос: «Третий слушает». Взглянул на часы: половина второго.

– А, дежурный. Не спите? Это проверка. – И опустил трубку на аппарат.

«Завтра доложу лично», – решил он и пошел к дивану, чтобы хоть немного соснуть.

Через несколько недель Павлу вручили приказ. В глаза бросились слова, набранные жирным шрифтом: уволить в запас. Они хлестнули словно грозовой разряд.

«За что? За что?!» – хотелось крикнуть в лицо Налимову, выглянувшему в маленькое окошечко.

– Распишитесь, Мальцев, – сказал он Павлу безразличным тоном и ткнул своим желтым от махорочного дыма пальцем в листок.

Павел присел на краешек стула, сердито макнул перо в чернильницу, размашисто написал: «Читал. Мальцев».

– А теперь – к финансисту. Он подобьет бабки и, как говорится, с богом, – сказал Налимов и захлопнул дверку перед самым носом Павла.

– Да ты что?! – невольно вырвалось у Мальцева. Дверца вновь открылась, и из окошка высунулась бритая голова Налимова.

– Кстати, Мальцев, получен еще один документик. С ним познакомитесь в горсовете. Сегодня звонили, чтобы зашел. Придется расстаться… – Налимов протянул из окна руку и ткнул в орденские планки Мальцева.

– Не смей прикасаться! – гневно крикнул Павел.

Налимов мгновенно отпрянул.

Павел выскочил во двор. В лицо ударил жаркий воздух. Павел рванул ворот кителя и, обессилевший, опустился на скамейку в курилке.

«Что же это такое? А?» Внезапно нахлынувшая обида сжала горло, и он, сам того не замечая, заплакал. Заплакал, как ребенок, никого не стесняясь.

Из штаба вышел Бортов, увидел Мальцева, присел рядом.

– Павел Сергеевич, – произнес он, – да успокойся ты!

Павел закрыл лицо руками и зарыдал. Его плечи билась словно в лихорадке, на виске часто-часто пульсировала синенькая жилка.

– Успокойся, Павел Сергеевич.

Павел взглянул на замполита, еле слышно спросил:

– И это верно, Иван Сидорович?

Бортов отвел глаза в сторону, поковырял носком сапога песок.

– К сожалению, да. Звонили, чтобы ты зашел… в горсовет. Есть решение лишить тебя звания Героя…

Павел вскочил. Широко раскинув руки, сделал несколько шагов и, споткнувшись о край железной бочки, врытой в землю, повалился. Фуражка, блеснув на солнце эмблемой, отлетела в сторону, на кустах акации повис костыль, покачиваясь, будто маятник, на металлической, отшлифованной рукоятке. Павел попытался подняться, но не смог…

Очнулся Мальцев в госпитале. Он не смог припомнить, как оказался здесь. Ощупал лицо. Кажется, в порядке. Потрогал правое плечо – болит. Позвал сестру.

– Я здесь, Павел Сергеевич, – услышал показавшийся знакомым голос.

– Валя, это вы? – спросил Мальцев.

– Да, это я, Павел Сергеевич.

– Как вы сюда попали?

– Лежите спокойно, вам нельзя волноваться, я потом объясню.

– А где Тонечка? Почему нет ее?

– Она была. Долго сидела. Устала. Попросила меня подменить.

– Когда… придет?

– Скоро, скоро, Павел Сергеевич.

– Скажите, что со мной произошло?

– Лежите, вам нельзя много говорить.

– А ордена целы, Валя?

– Какие ордена?

– Мои, конечно.

– Куда же они денутся, Павел Сергеевич? Тоня взяла… Успокойтесь. Вон идет доктор.

– Доктор?

– Да.

– Не Петр ли Петрович. Золотой человек. Нет, конечно, не Петрович. Он в Москве, в Склифосовского. Вот, чертяка, оттяпал мне обе ноги и говорит, что так и было. Чудак рыбак. А теперь лежи с этими обрубками, как прикованный. Валя, скажите, где мои протезы?

– Ого, кажется, наш больной заговорил? – весело сказал доктор и нащупал пульс. Вскинув взгляд на часы, он немного помолчал, подсчитывая удары, и, осторожно положив руку Павла на постель, заметил: – Богатырское у вас сердце, молодой человек.

– Не жалуюсь, доктор, – ответил Павел.

– Выл нервный шок. Сейчас главное – покой, крепкий сон и вот такая милая девушка. – Доктор показал на Валю. – Ее обворожительная улыбка вылечит любого. Вы кем товарищу летчику доводитесь? – спросил ее доктор.

– Я просто знакомая. Меня попросили посидеть.

– Ну, посидите, а я пойду пропишу лекарства. Главное же лекарство, молодой человек, покой. Да, да, покой…

– Все они такие чудные, – сказал Павел, когда врач удалился, и показал Вале на стул: – Присядьте. Хотя дайте, пожалуйста, попить. Во рту пересохло.

Валя принесла чайник с холодным кипятком, приподняла голову Павла, прикоснулась носком чайника к его губам. Павел жадно начал пить. На его мускулистой шее вниз-вверх забегал кадык.

«Хороший ты мой Пашка, – говорили большие голубые глаза Вали. – Если бы ты знал, в каком положении сейчас твоя добрая, славная Тонечка. Ведь она не вынесла удара и слегла от сердечного приступа в больницу. Выдюжит ли, перенесет ли? Не дай бог, как говорится, останешься ты, Пашка, боевой и славный Пашка Мальцев, один-одинешенек, будешь горе мыкать».

Бортов, отправив Павла в госпиталь, попросил Валю заехать к Тоне, осторожно сообщить ей о госпитализации мужа. Но Валя не успела переступить порог квартиры – сунулась мокрым лицом в плечо Тони, разревелась.

Тоня, как стояла посреди комнаты, так и окаменела. Только и успела произнести: «Что с ним? Ну, говори!» Побледнело лицо, посинели губы, на лбу выступил холодный пот.

В кроватке, стоявшей возле стенки, вдруг заплакала Леночка.

Валя пришла в себя, бросилась к ведру с водой, прыснула на лицо Тони. Соседка принесла валерьянки, несколько капель с силой влила в рот Тони, и та чуть приоткрыла глаза.

– Девушки, дорогие, где он? – сказала Тоня и опять забылась.

Соседка вызвала «скорую помощь», и Тоню отправили в больницу.

Павел немного подремал. Когда открыл глаза, увидел Валю, нахмурился.

– Вы еще здесь, Валя?

– Да, Павел Сергеевич.

– Почему вы не идете домой?

– Успею.

– А Тонечка не приходила?

– Наверное, она сегодня уже не придет. Сами знаете, утомилась, сутки сидела, и Леночка…

– А-а, Ленок. Приводите ее сюда. Пусть Тонечка приведет.

– Зачем еде, Павел Сергеевич, ребенок ведь…

– Ничего, она вся в меня, Валя.

– Это хорошо. Когда в отца, говорят, счастливая.

– То-то счастье отцу привалило, хоть лопатой греби.

– Разберутся, Павел Сергеевич.

– Кто? Загубисало? Жди.

– Зачем Загубисало? Повыше есть.

– Выйду, напишу. Самому высшему напишу. Если в войну помог, поможет и сейчас. Ведь я…

– Обязательно разберутся.

– Напишу, все напишу… – Помолчал и о другом: – Бортов не заходил, Валя?

– Иван Сидорович? Звонил.

– Ну и что?

– Спросил, как дела у вас. Я сказала: молодцом выглядит.

– А он?

– Я, говорит, так и знал, все обойдется,

– Хороший он человек, Иван Сидорович.

– Да, душевный.

Вошла палатная сестра. Строго посмотрела на Павла.

– Выпейте, больной, – сказала она и поставила на тумбочку лекарство. – А разговаривайте поменьше, вредно.

– Хорошо, сестричка, – ответил Павел и послушно проглотил лекарство, которое ему подала Валя.

– Ну, отдыхайте, Павел Сергеевич, – сказала Валя и поднялась со стула. – Я в коридоре посижу.

Валя вышла. Павла окутал глубокий сон.