Текст книги "Уличные песни"

Автор книги: Алексей Добряков

* * *

 
Они любили друг друга крепко,
Хотя и были еще детьми.
И часто-часто они мечтали:
Век не разлюбим друг друга мы.
 
 
В семнадцать лет, еще мальчишкой,
В пилоты он служить ушел.
В машине быстрой с звездой на крыльях
Утеху он себе нашел.
 
 
Писал он часто: «Скоро приеду,
А как приеду, так обниму».
«Я буду ждать, что б ни случилось», —
Так отвечала она ему.
 
 
Но вот однажды порой ненастной
Письмо приходит издалека,
Со злобной шуткой друзья писали,
Что уж не любит тебя она.
 
 
Ну, что ж? Не любит – так и не надо!
За что же я ее люблю?!
И что мне стоит, пилоту, сделать
С улыбкой мертвую петлю.
 
 
Ну, что ж? Не любит – так и не надо!
И для петли он руль нажал.
На высоте трех тысяч метров
Пропеллер яростно жужжал.
 
 
Вот самолет за дальним лесом
На полной скорости упал.
Пилот в крови весь, с измятой грудью
Губами бледными шептал:
 
 
«Так значит – амба. Так значит – крышка
Любви моей последний час.
Тебя любил я еще мальчишкой
Еще сильнее люблю сейчас».
 
 
А в этот вечер она мечтала,
Что вот вернется любимый мой…
А через час она узнала:
Погиб пилот ее родной.
 
 
Ну что ж? Погиб он, и я погибну, —
Решила девушка тогда.
И в тот же вечер в речные волны
С обрыва бросилась она.
 

Кирпичики

 
На окраине где-то в городе
Я в убогой семье родилась,
И девчонкою лет пятнадцати
На кирпичный завод нанялась.
 
 
Было трудно мне время первое,
Но изменчива злая судьба.
И однажды мне счастье выпало,
Где кирпичная в небо труба.
 
 
На заводе том Сеню встретила,
Он на тачке возил кирпичи.
Ох, кирпичики, вы кирпичики,
Полюбила его от души.
 
 
Он кирпич возил и со мной шутил:
Развеселым он мальчиком был.
И сама тогда не заметила,
Как он тоже меня полюбил.
 
 
Каждый раз мы с ним там встречалися,
Где кирпич образует проход.
Вот за эти-то за кирпичики
Полюбила я этот завод.
 
 
Но потом – война буржуазная.
Сеню взяли туда моего.
Ох, кирпичики, вы кирпичики,
Тяжело было мне без него.
 
 
Сеня кровь свою проливал в боях,
За Россию всю жизнь он отдал.
И судьбу мою разнесчастную,
Как нежженый кирпич, поломал.
 
 
На заводе том довелось узнать
Безотрадное бабье житье.
Ох, кирпичики, вы кирпичики,
Только вы знали горе мое.
 
 
Много лет война продолжалася.
Огрубел, обозлился народ,
И по винтику, по кирпичику
Растащил он кирпичный завод.
 

* * *

 
Новый год. Порядки новые.
Колючей проволокой концлагерь окружен.
Со всех сторон глядят глаза суровые,
И смерть голодная глядит со всех сторон.
 
 
Ниночка, моя блондиночка,
Родная девочка, ты вспомни обо мне,
Моя любимая, незаменимая,
Подруга юности, товарищ на войне.
 
 
Милая, с чего унылая,
С чего с презрением ты смотришь на меня?
Не забывай меня, я так люблю тебя,
Но нас с тобою разлучают лагеря.
 
 
Помнишь ли, зимой суровою,
Когда зажглись на елке тысячи огней,
Лилось шампанское рекой веселою,
И ты под елкой пела, словно соловей?
 
 
В мыслях пью вино шипучее
За губки алые, чтоб легче было жить,
Чтоб жизнь в концлагере казалась лучшею
И за шампанским удалось все позабыть.
 

* * *

 
По тундрам, тундрам, по широким просторам,
Там, где мчится курьерский Воркута – Ленинград,
Мы бежали с тобою, опасаясь погони,
И мы твердо решили: нет дороги назад.
 
 
Все, что было – не скрою. Пусть поймут меня люди.
Я любил тебя очень, как любил я цветы.
Ты менялась, как ветер, обо мне забывала.
Скоро стала холодной, как на Севере льды.
 
 
Расставались мы просто, и в сердцах горделивых
Больше не было страсти, не теплилась любовь.
Расставаясь, я понял, что ушла ты навеки,
Что ушла ты навеки, что не встретимся вновь.
 
 
О море, море… Я один на просторе.
Твои глазки мне светят – не видать в них огня.
Предо мною стихия. Она плакать не может.
Это рвутся рыданья из груди у меня.
 
 
Вдруг, судьбу изменяя, в сердце входит другая.
Я хочу, чтоб из песни ты не брала пример.
Если любишь глубоко и не будешь жестокой,
Я спою тебе песню еще лучше, поверь!
 

* * *

 
В оркестре играют гитара со скрипкой.
Шумит полупьяный ночной карнавал.
Так что же ты смотришь с печальной улыбкой
На свой недопитый хрустальный бокал?
 
 
Я черную розу – эмблему печали —
В тот памятный вечер тебе преподнес.
Мы оба сидели, и оба молчали,
И плакать хотелось, но не было слез.
 
 
Любил я когда-то цыганские пляски
И тройку гнедых полудиких коней.
То время прошло, пролетело, как в сказке.
И вот я без ласки, без ласки твоей.
 
 
О, как бы хотел я забыть эти ночи,
Забыть все, что было, и снова начать.
Слезами залиться, лобзать твои очи
И жаркие губы твои целовать.
 
 
В оркестре играют гитара со скрипкой.
Шумит полупьяный ночной карнавал.
Так что же ты смотришь с печальной улыбкой,
И падают слезы в хрустальный бокал?..
 

Отчего это нынче

 
Отчего это нынче мне немного взгрустнулось,
Отчего это нынче мне припомнились вновь
И прошедшее счастье, и ушедшая юность,
И былая удача, и былая любовь?
 
 
Знать, осталась на сердце незажившая рана.
Эту боль, эту память я пронес сквозь года.
Помню, мы танцевали сумасшедшее танго,
И казалось, что это будет длиться всегда.
 
 
Ничего в этой жизни у меня не осталось,
Ни гроша за душою у меня не найдешь.
Только грустное танго да унылая старость,
Только желтое фото да сентябрьский дождь.
 
 
Отчего это нынче мне немного взгрустнулось,
Отчего это нынче мне припомнились вновь
И прошедшее счастье, и ушедшая юность,
И былая удача, и былая любовь?
 

* * *

 
Мчится поезд на закате.
Горы за окном.
На чудесном Арарате
Снег лежит кругом.
Горы слева, горы справа —
Чудные места.
Джан Армения родная
Просто красота.
 
 
Припев:
И, звуками играя,
Об этом поет зурна.
Так вот она какая
Армения-страна!
 
 
На базаре в Ереване
Слышен звук свирель.
Мы на озере Севане
Кушали форель.
И коньяк душистый, сладкий
Пили там и тут.
Голова вполне в порядке,
Ноги не идут.
 
 
Припев.
 
 
На вокзале в Ереване
Подошла краса.
Это Кнарик, как фонарики,
У нее глаза.
Красоты такой, походки
В мире не сыскать.
Я не сплю вторые сутки,
Мой товарищ – пять.
 
 
Припев:
И, звуками играя,
Об этом поет зурна.
Так вот она какая
Армения-страна!
 

* * *

 
Я спешил, и кружился снег,
По дороге метель мне пела.
Я пришел и сказал тебе:
«Хочешь, буду твоим Ромео?»
 
 
Ты ушла, и кружился снег,
Под ногами скрипя, сверкая.
Еще долго обидный смех
Раздавался в ушах, стихая.
 
 
Пролетело немало дней.
И однажды в начале лета
 Ты пришла и сказала мне:
«Хочешь, буду твоей Джульеттой?»
 
 
Я смотрел тебе долго вслед
И грустил, что мир создан подло:
Почему этот твой ответ
Прозвучал так ужасно поздно?
 
 
Что не сбылось – зачем грустить?
Мы давно ведь с тобой не дети.
Все же очень прошу: прости,
Только нынче другую встретил.
 

Не губите молодость, ребятушки

 
Не губите молодость, ребятушки,
Не влюбляйтесь, хлопцы, с ранних лет,
Слушайтесь советов родных матушек,
Не теряйте свой авторитет.
 
 
Я себя истратил, не жалеючи.
Очень рано девку полюбил.
А теперь я плачу, сожалеючи.
Для меня и белый свет не мил.
 
 
Это было осенью глубокою.
С неба дождик тихо моросил.
Шел без шапки пьяною походкою,
Горько плакал и о ней грустил.
 
 
Вдруг навстречу пара показалася.
Не поверил я своим глазам:
Шла она к другому прижималася,
И уста тянулися к устам.
 
 
Вмиг покинул хмель мою головушку
Из кармана вытащил наган,
И всадил семь пуль в свою зазнобушку,
А в ответ услышал: «Хулиган!»
 
 
Не губите молодость, ребятушки,
Не влюбляйтесь, хлопцы, с ранних лет,
Слушайтесь советов родных матушек,
Не теряйте свой авторитет.
 

* **

 
Ах, васильки, васильки,
Сколько мелькало их в поле!..
Помню, у самой реки
Мы собирали их Оле.
 
 
Знала она рыбаков,
Этой реки не боялась.
Часто с букетом цветов
С милым на лодке каталась.
 
 
Он ее за руки брал,
В глазки смотрел голубые
И без конца целовал
Бледные щечки, худые.
 
 
Оля приметит цветок,
К речке головку наклонит:
«Милый, смотри: василек
Твой поплывет, мой – утонет»
 
 
Так же, как в прежние дни,
Он предложил ей кататься:
К речке они подошли —
В лодку помог ей забраться.
 
 
«Оля играет тобой, —
Так мне друзья сообщали. —
Есть у ней милый другой,
Карты цыганки сказали»
 
 
Милый тут вынул кинжал,
Низко над Олей склонился
Оля закрыла глаза,
Труп ее в воду свалился.
 
 
Тело нашли рыбаки —
Вниз по реке оно плыло.
Надпись была на груди:
«Олю любовь погубила»
 
 
Ах, рыбаки, рыбаки,
Тайну зачем вы открыли?
Лучше б по волнам реки
Труп ее в море пустили.
 

* * *

 
Я милого узнаю по походке:
Он ходит в беленьких штанах,
А шляпу носит он панаму,
Ботиночки он носит на рыпах.
 
 
Ты скоро меня, миленький, разлюбишь,
Уедешь в дальние края.
Ко мне ты больше не вернешься —
Зачем мне фотокарточка твоя?
 
 
Сухою бы я корочкой питалась,
Сыру б водицу я пила,
Тобой бы, ненаглядный, любовалась —
И этим бы я счастлива была.
 
 
Сними же ты мне комнатку сырую,
Чтоб в ней могла я только жить…
Найди ты себе милую другую,
Чтоб так могла, как я, тебя любить!
 
 
Я милого узнаю по походке:
Он ходит в беленьких штанах,
А шляпу носит он панаму,
Ботиночки он носит на рыпах.
 

* * *

 
Виновата ли я, виновата ли я,
Виновата ли я, что люблю?
Виновата ли я, что мой голос дрожал,
Когда слушал ты песню мою?
 
 
Ночь дана для любви, ночь дана для утех,
Ночью спать непростительный грех.
Ночью звезды горят, ночью ласки дарят,
Ночью все о любви говорят.
 
 
Целовал-миловал, целовал-миловал,
Обещал в эту ночь мне всего.
А я рада была, и, как роза, цвела,
Потому что любила его.
 
 
Виновата во всем, виновата кругом…
Еще хочешь себя оправдать!
Ах, зачем я, зачем в эту лунную ночь
Позволяла себя целовать?!.
 

А я нашел другую

 
Губки твои – как вишни,
Щечки – алее розы,
Взгляд мое сердце ранил
И до сих пор тревожит.
 
 
Припев:
А я нашел другую —
Хоть не люблю, но целую,
Когда ее обнимаю,
Сразу тебя вспоминаю.
 
 
Письма мои читаешь —
И надо мной хохочешь…
Ждать ты меня не стала.
Ну так гуляй, с кем хочешь!
 
 
Припев.
 
 
Скоро ты замуж выйдешь.
Меня ты позабудешь.
Ласково приголубишь
Того, кого полюбишь.
 
 
Припев.
 
 
Скоро я буду дома.
Скоро я буду пьяный.
Но залечу не скоро
Сердца больную рану.
 
 
Припев:
А я нашел другую,
Хоть не люблю, но целую.
Когда ее обнимаю,
Одну лишь тебя вспоминаю.
 

Лесбийская свадьба

 
Пусть на вахте обыщут нас начисто,
И в барак надзиратель вошел…
Мы под звуки гармошки наплачемся
И накроем наш свадебный стол.
 
 
Женишок мой, бабеночка видная,
Наливает мне в кружку «Тройной».
Вместо красной икры булку ситную
Он помажет помадой губной.
 
 
Сам помадой губной он не мажется
И походкой мужскою идет.
Он совсем мне мужчиною кажется,
Только вот борода не растет.
 
 
Девки бацают с дробью «цыганочку»,
Бабы старые «горько!» кричат.
Лишь рыдает одна лесбияночка
На руках незамужних девчат.
 
 
Эх, налейте за долю российскую!
Девки выпить по новой не прочь
Да за горькую, да за лесбийскую
Нашу первую брачную ночь.
 
 
В зоне сладостно мне и немаетно,
Мужу вольному писем не шлю.
Никогда, никогда не узнает он,
Что Маруську Белову люблю.
 

София Павловна

 
Познакомился я с Софой раннею весной.
А когда она сбежала – потерял покой,
Софа – ангел, Софа – душка,
Софа мягче, чем подушка,
Хоть ложись и сразу помирай.
 
 
Припев:
Софочка, София Павловна,
София Павловна – на целый свет одна.
Софа, я не стану лгать:
Готов полжизни я отдать,
Только чтоб тобою обладать!
 
 
А как стала эта Софа летом загорать,
Повернулась кверху жопой – солнца не видать.
А потом легла на спину
И кричит: «Давай мужчину!»,
Вот такая Софочка была!
 
 
Припев.
 
 
А как Софа заболела и в постель слегла,
Пять врачей ее лечили и одна сестра.
Долго думали-гадали,
Сто рецептов прописали…
Только процедура помогла.
 
 
Припев:
Софочка, София Павловна,
София Павловна – на целый свет одна.
Софа, я не стану лгать:
Готов полжизни я отдать,
Только чтоб тобою обладать!
 

* * *

 
Если придется когда-нибудь
Мне в океане тонуть,
Я на твою фотографию
Не позабуду взглянуть.
 
 
Руки, сведенные холодом,
Жадно к тебе протяну.
И, навсегда успокоенный,
Камнем отправлюсь ко дну.
 
 
Там глубина необъятная,
Целая миля до дна.
Стану глядеть я, как по небу
Пьяная бродит луна.
 
 
Буду лежать я на дне морском:
В груде холодных камней.
Вот что такое романтика
В жизни бродячей моей.
 
 
Все потеряю на дне морском:
Грусть, и мечту, и покой…
Даже твою фотографию
Вырвет акула с рукой.
 
 
Если придется когда-нибудь
Мне в океане тонуть,
Я на твою фотографию
Не позабуду взглянуть.
 

ЧУЖАЯ МИЛАЯ

 
Здравствуй, чужая милая,
Та, что была моей!
Как бы тебя любил бы я
До самых последних дней!
 
 
Припев:
Прошлое не воротится,
И не поможет слеза.
Как целовать мне хочется
Эти твои глаза!
 
 
Много бродил по свету я,
Много прошел дорог.
Только тебя, любимая,
В сердце сберечь не смог.
 
 
Припев.
 
 
Если б всю жизнь постылую
Снова прожить я мог,
Только б тебя, любимую,
В сердце своем берег.
 
 
Припев:
Прошлое не воротится,
И не поможет слеза.
Как целовать мне хочется
Дочки твоей глаза!
 

* * *

 
Над рекой туман молоком парным…
Затерялись все тропки детские.
Я по тропкам тем, по лугам заливным
К речке бегал с девчонкой соседскою.
 
 
Припев:
Ой, луга, луга,
Росы чистые —
На траве огоньки, на траве огоньки
Серебристые.
 
 
В той реке с тобой я купал коня
И тебя не считал девчонкою.
Озорней других, босоножка моя,
Ты казалась тогда мне мальчонкою.
 
 
Припев.
 
 
Он пришел, чужой, по тропинке той,
Только бровью повел уверенно,
И мальчонки нет – заалелась ты,
Улыбнулась по-женски растерянно.
 
 
Припев:
Ой, луга, луга,
Росы чистые —
На траве огоньки, на траве огоньки
Серебристые.
 

* * *

 
Я недавно с тобой повстречался
И увлекся твоей красотой,
А сам смертною клятвой поклялся:
Неразлучны мы будем с тобой.
 
 
Я, как коршун, по свету скитался,
Для тебя все добычу искал.
Воровал, грабежом занимался,
А теперь за решетку попал.
 
 
Злые люди рассказывать станут.
Поседеет моя голова.
Куда делся мой прежний румянец?
Куда делась моя красота?
 
 
Скоро в церкви тебя обвенчают,
А меня на погост понесут.
Тебе музыка вальс заиграет,
А мне «Вечную память» споют
 

* * *

 
Шутки морские порою бывают жестоки…
Жил-был рыбак с черноокою дочкой своей.
Дочка угроз от отца никогда не сдыхала —
Крепко любил ее старый рыбак Тимофей.
 
 
Выросла дочка на славу – стройна и красива.
Волны ласкали ее, как родное дитя.
Пела, смеялась, резвилась, как чайка над, морем,
Только она далеко от судьбы не ушла.
 
 
Как-то зашли к рыбаку за водою напиться
Четверо юных, средь них был красавец один —
Смуглый красавец со злою и дерзкой улыбкой,
Пальцы в перстнях, словно был он купеческий сын.
 
 
Смуглый красавец последним из кружки напился.
Кружку взяла и остаток воды допила.
Так и пошло: полюбили друг друга у моря
Чудный красавец и юная дочь рыбака.
 
 
Часто они уплывали в открытое море,
Море им пело волшебные песни свои,
Волны и ветер их буйную страсть охлаждали,
Скалы морские служили приютом любви.
 
 
Старый рыбак поседел от тоски и печали:
«Дочка, опомнись, твой милый – бродяга и вор, —
Так ей сказал, – берегись, берегись, Катерина —
Лучше убью, но не выдам тебя на позор!»
 
 
Девушка петь и смеяться совсем перестала,
Пала на личико светлое хмурая тень,
Пальцы и губы она себе в кровь искусала,
Словно шальная, ходила она в этот день.
 
 
Как-то отец возвратился из города поздно:
«Вот и конец, – он сказал, – молодцу твоему.
В краже поймали. Пойди посмотри, коли любишь.
Там и убили. Туда и дорога ему».
 
 
Девушка Катя, накинув платок, убежала.
Город был близко, и возле кафе одного
Толпы народа… Она их с трудом растолкала,
Бросилась к трупу, лаская, целуя его.
 
 
Чудный красавец лежал там уже бездыханный,
Словно заранее чувствовал смертный свой час,
Руки скрестивши, как крылья подстреленной птицы,
Злая улыбка скользила на нежных устах.
 
 
Девушка встала – и, бросив проклятья народу,
Не дожидаясь той новой, печальной зари,
Белое платье надела и, словно невеста,
Бросилась в морс с ближайшей высокой скалы.
 
 
Шутки морские порою бывают жестоки…
Жил-был рыбак с черноокою дочкой своей.
Дочка угроз от отца никогда не слыхала
Крепко любил ее старый рыбак Тимофей.
 

Судили девушку одну

 
Друзья, я песню вам спою,
Своими видел я глазами:
Судили девушку одну,
Она дитя была годами.
 
 
Она просилась говорить,
И судьи ей не отказали.
Когда ж закончила она,
Весь зал наполнился слезами.
 
 
«В каком-то непонятном сне
Он овладел коварно мною,
И тихо вкралась в душу мне
Любовь коварною змеею.
 
 
И долго я боролась с ней,
Но чувств своих не победила,
Ушла от матери родной…
О судьи, я его любила!
 
 
Но он другую полюбил,
Стал насмехаться надо мною.
Меня открыто презирал,
Не дорожил, коварный, мною
 
 
Однажды он меня прогнал…
Я отомстить ему решила:
Вонзила в грудь ему кинжал.
О судьи, я его убила!
 
 
Прощай, мой мальчик дорогой
Тебя я больше не увижу.
А судьи, вас, а судьи, вас,
А судьи, вас я ненавижу!»
 
 
Девчонка серые глаза
Свои печально опустила.
Никто не видел, как она
Кусочск яда проглотила.
 
 
И пошатнулася она,
Последний стон ее раздался.
И приговор в руках судьи
Так недочитанным остался.
 
 
Друзья, я песню вам пропел,
Своими видел я глазами:
Сгубили девушку одну,
Она дитя была годами.
 

* * *

 
Есть по Чуйскому тракту дорога,
Ездит много по ней шоферов.
Был там самый отчаянный шофер,
Звали Колька его Снегирев.
 
 
Он трехтонку, зеленую АМО,
Как родную сестренку, любил.
Чуйский тракт до монгольской границы
Он на АМО своей изучил.
 
 
А на «форде» работала Рая,
И так часто над Чуей-рекой
Раин «форд» и трехтонная АМО
Друг за дружкой неслися стрелой.
 
 
Как-то раз Колька Рае признался,
Ну а Рая суровой была:
Посмотрела на Кольку с улыбкой
И по «форду» рукой провела.
 
 
А потом Рая Кольке сказала:
«Знаешь, Коля, что думаю я:
Если АМО мой «форд» перегонит,
Значит, Раечка будет твоя».
 
 
Как-то раз из далекого Бийска
Возвращался наш Колька домой.
Мимо «форд» со смеющейся Раей
Рядом с АМО промчался стрелой.
 
 
Вздрогнул Колька, и сердце заныло —
Вспомнил Колька ее разговор.
И рванулась тут следом машина,
И запел свою песню мотор.
 
 
Ни ухабов, ни пыльной дороги
Колька больше уже не видал.
Шаг за шагом все ближе и ближе
Грузный АМО «форда» догонял.
 
 
На изгибе сравнялись машины.
Колька Раю в лицо увидал.
Увидал он и крикнул ей: «Рая!»,
И забыл на минуту штурвал.
 
 
Тут машина, трехтонная АМО,
Вбок рванулась, с обрыва сошла
И в волнах серебрящейся Чуй
Вместе с Колей конец свой нашла.
 
 
На могилу лихому шоферу,
Что боязни и страха не знал,
Положили разбитые фары
И любимой машины штурвал.
 
 
И теперь уже больше не мчится
«Форд» знакомый над Чуей-рекой
Он здесь едет как будто усталый,
Направляемый слабой рукой.
 
 
Есть по Чуйскому тракту дорога.
Ездит много по ней шоферов.
Был там самый отчаянный шофер,
Звали Колька его Снегирев.
 

* * *

 
Чайный домик, словно бонбоньерка,
Палисадник из цветущих роз…
С Балтики пришедшей канонерки,
Как-то раз зашел туда матрос.
 
 
Там ему красавица японка
Напевала песни о любви.
А когда за горы скрылось солнце,
Долго целовалися они.
 
 
Утром уходила канонерка.
Трепетал на мачте гордый флаг.
Отчего-то плакала японка,
Отчего-то грустен был моряк.
 
 
Незаметно годы пролетели.
Мальчик в доме быстро подрастал.
Серые глаза его блестели.
Он японку мамой называл.
 
 
«Где мой папа?» – спрашивал мальчонка,
Не скрывая детских своих слез.
И ему ответила японка:
«Папа твой был с Балтики матрос».
 
 
Чайный домик, словно бонбоньерка,
Палисадник из цветущих роз…
С Балтики пришедшей канонерки,
Как-то раз зашел туда матрос.
 

Сероглазый

 
Ночами лунными с гитарой семиструнною,
Глазами серыми пленил ты сердце мне.
Когда впервые шла к тебе я ночкой лунною,
Сирень шептала мне о ласке и весне.
 
 
Гитара плакала, а мы с тобой смеялися.
Нам было весело в ту ночь, как никогда.
Я лишь тобой, мой сероглазый, любовалася,
И я не знала, что разлюбишь навсегда.
 
 
Не ожидала до последнего мгновения,
Что радость прежнюю придется позабыть,
Что на любовь мою ответишь ты презрением,
Захочешь сердце мое бедное сгубить.
 
 
Лишь об одном тебя прошу я, как безумная:
Ты уезжай скорее в дальние края,
Чтоб глазки серые, гитара семиструнная
Ночами лунными не мучали меня.
 

* * *

 
В одном прекрасном месте,
На берегу реки
Стоял красивый домик,
В нем жили рыбаки.
 
 
Отец уже был старый,
И мать была стара.
У них было три сына —
Красавцы хоть куда.
 
 
Один любил крестьянку,
Другой любил княжну,
А третий – молодую
Охотника жену.
 
 
Любил ее он тайно.
Охотник тот не знал,
Что жизнь его разбита
И он совсем пропал.
 
 
Однажды он собрался
В лес дальний пострелять.
И встретил он цыганку,
Просил он погадать.
 
 
Цыганка молодая
Умела ворожить,
Все карты разложила —
Не смеет говорить.
 
 
«Твоя жена неверна —
Десятка так легла,
А туз виней – могила», —
Она произнесла.
 
 
Охотник взволновался,
Цыганке уплатил,
А сам с большой досадой
Домой поворотил.
 
 
Подходит ближе к дому
И видит у крыльца:
Жена его, злодейка,
В объятьях молодца.
 
 
Раздался громкий выстрел —
Младой рыбак упал.
За ним жена-злодейка,
Потом охотник сам.
 
 
В одном прекрасном месте,
На берегу реки
Стоял красивый домик,
В нем жили рыбаки.
 

* * *

 
У меня под окном расцветает сирень,
Расцветает сирень голубая.
А на сердце моем пробудилась любовь,
Пробудилась любовь молодая.
 
 
Отчего я вчера не дождалась тебя?
Оттого что нашлася другая.
А другая твоя чем же лучше меня,
Разве тем, что косу распускает?
 
 
Так иди же ты к ней, к той красотке своей,
Наслаждайся ее красотою!
Про меня позабудь, позабудь навсегда.
Позабуду и я, но не скоро.
 

* * *

 
Ты плачь, гитара моя,
Сердцу больно в груди,
Грущу по дому я,
Родная, жди.
    Зачем разлука пришла
    Туда, где радость была,
    Разбила сердце мое,
    Весенним днем?
 
 
Я помню глаз синеву
И голос родной.
Под старым кленом в саду
Сидел с тобой.
    Плыла по небу луна,
    От счастья пела струна.
    Коснулся локон кудрей
    Щеки моей.
 
 
Тебя я нежно обнял,
К груди прижал
 И в губы алые
Поцеловал.
    При свете радужных звезд
    Я видел капельки слез.
    «Не трожь цветочек любви», —
    Молила ты.
 
 
Я с нежных ножек твоих
Сорвал капрон
И, задыхаясь, к груди
Прижал бутон.
    Легла под кленами ты,
    Спиной примяла цветы,
    В объятьях жаркой любви
    Минуты шли.
 
 
Я полюбил тебя
Тогда сполна,
Но круто бросила
Меня судьба.
    Остались только мечты,
    Тот майский вечер и ты.
    Нас разлучил с тобой
    Военный строй.