Текст книги "Уличные песни"

Автор книги: Алексей Добряков

Мурка

 
Знаешь ли ты Мурку,
Мурку дорогую?
Помнишь ли ты с Муркой наш роман:
Как мы с нею жили
Время проводили
И совсем не знали про обман?
 
 
Припев:
Мурка, мур-мур-муреночек,
Мурка, ты мой котеночек,
Мурка, Маруся Климова,
Прости любимого.
 
 
Как-то было дело:
Выпить захотелось,
И зашел в шикарный ресторан.
Вижу: вдали бара —
Там танцует пара:
Мурка и какой-то юный франт.
 
 
Припев.
 
 
Я к ней подбегаю,
За руку хватаю:
«Мне с тобою надо говорить!»
А она смеется,
Только к парню жмется:
«Не о чем, – сказала, – говорить!»
 
 
Припев.
 
 
«Мурка, в чем же дело,
Что ты не имела,
Разве я тебя не одевал?
Шляпки и жакеты,
Кольца и браслеты
Разве я тебе не покупал?
 
 
Припев.
 
 
Здравствуй, моя Мурка,
Здравствуй, дорогая,
Здравствуй, моя Мурка, и прощай
Ты меня любила,
А теперь забыла
И за это пулю получай!».
 
 
Припев:
Мурка, мур-мур-муреночек,
Мурка, ты мой котеночек,
Мурка, Маруся Климова,
Прости любимого.
 

* * *

 
Сижу я – цельный день скучаю,
В окно тюремное гляжу.
А слезы катятся – я их не замечаю —
По исхудалому лицу.
 
 
Сижу я цельный день в халате
И прячу руки в рукава.
На мне ушанка (да) порвана, на вате,
Чтоб не зазябла голова.
 
 
А не ходи ты перед тюрьмою,
Меня не мучь день ото дня.
Катись ты на хер (да) со своей мандою
И даже дальше от меня.
 
 
Сижу я цельный день скучаю,
В окно тюремное гляжу.
А слезы катятся – я их не замечаю
По исхудалому лицу.
 

** *

 
Ох, натискал ты, натискал!
Пахнет скверно от вранья.
Рассказал ты свою долю.
Дай теперь совру и я.
 
 
Раз пришлось мне как-то летом
В стоге сена ночевать.
Притомился я с дороги,
Стал тихонько засыпать.
 
 
Но не тут-то, братцы, было —
Сон нарушили тотчас:
Разговаривают двое
Плюс мужские голоса.
 
 
Говорит один другому:
Ты послушай-ка, браток,
Проигрался в стос проклятый,
 И пришлось идти на скок.
 
 
Взял фому и долотишко,
Быстро-быстро похилял.
И к пяти часам, как время,
На хавиру приканал.
 
 
Прихондрычил на хавиру
И как вкопанный я встал:
За столом четыре черта
В карты резалися там.
 
 
Черти тут переглянулись,
Побелели, как мука.
Знают черти, что на деле
Не дрожит моя рука.
 
 
Я, браток, не фраернулся:
Всех чертей под стол загнал.
Все червончики их слямзил,
К туркам в гости уканал.
 
 
В Турции дела неплохи:
По карманам – боже ж мой! —
Кошельков по тридцать на день
Доставал одной рукой.
 
 
Турки думали-гадали,
Но придумать не смогли.
Пятьдесят косых собрали
И султану отнесли.
 
 
Дал султан совет им дельный:
Чтобы целы кошельки
Запирайте вы карманы
На висячие замки.
 
 
Все ж и тут я не промазал,
Нигде промаху не дал:
Долото я взял побольше
Долотом замки сшибал.
 
 
Но Россия все же манит:
Я в России родился.
И с пиастрами в кармане
Я в Россию подался.
 
 
А в России прямо чудо:
Бабы влопались в меня,
Три куска они давали
Со словами: «я твоя».
 
 
Но в России я споткнулся:
Магазин подкопом брал,
На два кирпича ошибся —
И в уборную попал.
 

* * *

 
Зануда Манька, чё ты задае(во-во)шься?
Подлец я буду, я тебя узна(ви-ва-ви-ва)л.
Я знаю все, кому ты отдае(во-во)шься.
Косой мне Петька правду рассказал.
 
 
Зачем, зануда, желтые ботинки,
Шелка и крепдешины покупа(ви-ва-ви-ва)л,
Менял порты на ленты и резинки,
Во всем тебе, гадюка, угождал?
 
 
Теперь же вся шпана с меня смее(во-во)тся,
И фраером считают все меня(ви-ва-ви-ва)
Косой раз пять на день со мной дере(во-во)тся
И все, гадючий рот, через тебя.
 
 
Вернися, Манька, мы с тобой поладим.
И будем вместе жизнь мы дожива(ви-ва-ви-ва)ть
Гитару я настрою и сыграю.
С Косым тебе недолго гадовать.
 
 
Хавиру тебе новую постро(во-во)ю,
И на бану не будешь ты кима(ви-ва-ви-ва)ть
Работа тебе будет небольшо(во-во)ю:
Мое лишь барахлишко постирать.
 
 
А если ж ты, гадюка, не вернешься,
Забудешь на всю жизнь мои слова(ви-ва-ви-ва),
И если будешь падать на Косого,
Пеняй тогда, гадюка, на себя.
 
 
Зануда Манька, чё ты задае(во-во)шься?
Подлец я буду, я тебя узна(ви-ва-ви-ва)л
Я знаю все, кому ты отдае(во-во)шься.
Косой мне Петька правду рассказал.
 
 
Вот так, Манька.
 

* * *

 
Я встретил Валечку на шумной вечериночке,
Среди нас были блатные пареньки.
Глазенки карие, хорошая блондиночка
Зажгла в душе моей бенгальские огни.
 
 
Хозяйка вечера, Катюша черноокая,
Чего-то, видно, поставила на стол.
Ослабла Валечка от первой рюмки водочки,
Сестра звала ее: «Пойдем, Валя, домой».
 
 
Гитара наша, мандолина, балалаечка
Фокстрот ударили, и ножки – впереплет.
Обнял ее я чуть повыше талии,
А грудь упругая колышется вперед.
 
 
Сестра ушла, а Валечка осталася.
А на часах пробило ровно два.
Я взял ее, повел в другую комнату,
А ночка тихая и темная была.
 
 
Я целовал, а сердце мое билося,
От поцелуев кружилась голова.
Не помню, что потом со мной случилося,
Лишь только помню я Валины слова:
 
 
«Не трожь меня – я девушка невннная,
Скрывать не стану – всего шестнадцать лет»
Но тут история, скажу вам, очень длинная —
На этот вечер терпенья больше нет.
 
 
Резинка лопнула, и трусики спустилися,
Руками сильными бюстгальтер я порвал.
Кровать двуспальная под тяжестью качалася,
И я ей целку навеки поломал.
 

Цыганочка Аза

 
Молоденький мальчишечка
С дружкам на скок ходил,
А через пару годиков
На нары угодил.
 
 
Припев:
Цыганочка Аза, Аза,
Цыганочка черноглаза,
Черная, фартовая,
На картах погадай.
 
 
Сиди, сиди, мальчишечка,
Сидя и не горюй,
А вместо передачи
Соси соленый хуй.
 
 
Припев.
 
 
Дедушка Калинин,
В рот тебя ебать,
Выпусти на волю —
Не буду воровать.
 
 
Припев.
 
 
Сидел, сидел мальчишечка,
Сидел не горевал,
А вместо передачи
Соленый хуй сосал.
 
 
Припев.
 
 
Сидел, сидел мальчишечка,
Соленый хуй сосал.
А как на волю выбрался,
По новой воровал.
 
 
Припев:
Цыганочка Аза, Аза,
Цыганочка – блядь, зараза,
Черная, фартовая,
На картах погадай.
 

Шарабан мой – американка

 
Бежала я из-под Симбирска,
А в кулаке была записка.
 
 
Припев:
Эх, шарабан мой – американка,
А я девчонка да шарлатанка.
 
 
Один поручик – веселый парень —
Был мой попутчик и был мой барин.
 
 
Припев.
 
 
Вся Молдаванка сошлась на бан:
Там продается мой шарабан.
 
 
Припев.
 
 
Привет ворам-рецидивистам
И мусорам, и активистам.
 
 
Припев.
 
 
Ты на войне – я на гражданке.
А воры все – на Молдаванке.
 
 
Припев.
 
 
Зачем нам пушки, зачем нам танки,
Когда нас любят на Молдаванке?
 
 
Припев.
 
 
У нас в Одессе шути всерьез:
Здесь дружба – дружбой, а деньги – врозь
 
 
Припев.
 
 
Я – гимназистка шестого класса.
Денатурат я пью вместо кваса.
 
 
Припев.
 
 
Продам я книги, продам тетради.
Пойду в артистки я греха ради.
 
 
Припев:
А шарабан мой – американка.
Какая ночь! Какая пьянка!
Хотите – пейте, посуду – бейте
Мне все равно, мне все равно.
 

* * *

 
Когда я был мальчишкой,
Носил я брюки клеш,
Соломенную шляпу,
В кармане – финский нож.
 
 
Я мать свою зарезал.
Отца слегка прибил.
Сестренку-гимназистку
В сортире утопил.
 
 
Отец лежит в больнице,
Мать спит в сырой земле.
Сестренка-гимназистка
Купается в говне.
 
 
Когда я был мальчишкой,
Носил я брюки клеш,
Соломенную шляпу,
В кармане – финский нож.
 

Алеша, ша!

 
Как-то раз по Ланжерону я брела,
Только порубав на полный ход,
Вдруг ко мне подходят фраера:
Заплати-ка, милая, за счет!
 
 
Припев:
Алеша, ша! Возьми-ка на полтона ниже!
Брось арапа заправлять! (Эх-ма!)
И не подсаживайся ближе,
Брось Одессу-маму вспоминать!
 
 
Если ты посмотришь в сторону одну:
Там курочки хиляют на бану.
А уркаган – наркоман, как один.
С мелодии стекает кокаин.
 
 
Припев.
 
 
Раз какой-то генерал стоял орал,
Он перед шпаною речь держал:
«Я передушу вас всех, как тех мышей!»
В ответ он слышит голос ширмачей:
 
 
Припев.
 
 
Как-то поп с кадилою ходил кадил,
Ширмачам такое говорил:
«Вам хочу, товарищи, я дать совет…»
Товарищи поют ему в ответ:
 
 
Припев:
Алеша, ша! Возьми-ка на полтона ниже!
Брось арапа заправлять! (Эх-ма!)
И не подсаживайся ближе,
Брось Одессу-маму вспоминать!
 

* * *

 
Жил я, бедный каланча,
На копейка бедный,
Мало кушал, мало пил
И ходил я бледный.
 
 
Никуда я не ходил:
Ни в кино, ни в цирка,
Потому что в мой карман
Был большая дырка.
 
 
Я придумал адин штук —
Как мне быть с деньгами,
И пошел адин туда,
Где гуляют дамы.
 
 
Я увидел адин дам —
Шел она под горка.
Я, как вежливый грузин,
Начал разговорка.
 
 
«Вы красивая, мадам, —
Можно в вас влюбляться.
Так садимся на трамвай —
Будем покататься».
 
 
И пока я обнимал,
Целовал ей ножка
Из кармана я украл
Кошелек и брошка.
 
 
И пошел она домой
Бледный, как сметана.
Только ветер погулял
По пустой кармана.
 
 
И тогда я стал ходить
И в кино, и в цирка,
Потому что в мой карман
Залатался дырка.
 

 
На вокзале шум и гам,
Ходят разговоры.
Лева шобнул чемодан
И запел «Лимоны»
 
 
Припев:
Ах, лимончики,
Мои червончики,
Где вы растете,
В каком саду?
 
 
Чтоб патент себе достать
Сроком на три года,
Раньше надо объебать
Директора завода.
 
 
Припев.
 
 
Лева ксиву получил,
В ус себе не дует:
Лева лавочку открыл —
Яйцами торгует.
 
 
Припев.
 
 
Лева яйца продавал,
Нажил миллионы,
А потом в кичман попал
Через те лимоны.
 
 
Припев:
Ах, лимончики,
Мои червончики,
Где вы растете,
В каком саду?
 

 
Поют гитары вам,
И вам поет баян,
Что я вернусь таким, каким я был,
Но кровь кипучую
С любовью жгучею
Я вьюгам северным всю подарил.
 
 
А там на волюшке
Поют соловушки,
Той песней звонкою пленя сердца.
Ты в легком платьице,
Моя красавица,
Сидишь в объятиях у молодца.
 
 
Я на побег пошел
Той ночкой лунною,
Чтоб до тебя дойти, я убежал.
Чтоб снова свидеться,
Моя любимая,
Чтоб ты увидела, каким я стал.
 
 
Но был задержан я
Той ночкой лунною,
А соловей мне пел: скатертью путь!
Отправят битого
В тюрьму закрытую,
Чтоб от побегов там мог отдохнуть.
 

 
Постовой, отвернись,
Сделай вид, что не видишь!
Я рвану за кусты
Да с обрыва – в реку.
Я вздохну всей душой
Воздух чистый, свободный
И тебе на прощание
Крикну «ку-ку!».
 
 
И тогда ты стреляй,
Поднимай ты тревогу!
Никакой опервзвод
Не догонит меня.
Буду Бога молить,
Чтоб послал тебе счастья
До конца твоей жизни,
До последнего дня.
 

 
Шлю тебе, Тамара синеглазая,
Может быть, последнее письмо.
Никому его ты не показывай,
Для тебя написано оно
 
 
Помнишь, как судили нас с ребятами
В маленьком и грязном нарсуде?
Я все время публику оглядывал
Но тебя не видел я нигде.
 
 
Суд идет, и наш процесс кончается,
И судья читает приговор…
Но чему-то глупо улыбается
Этот лупоглазый прокурор.
 
 
И защита тоже улыбается,
Даже улыбается конвой.
Слышим: нам статья переменяется,
И расстрел сменяется тюрьмой
 
 
Я еще раз оглянулся, милая,
Но тебя нигде не увидал,
И тогда шепнул на ухо Рыжему
Чтоб письмо тебе он передал
 
 
Говорят, что ты совсем фартовая,
Даже перестала воровать.
Говорят, что ты, моя дешевая,
Рестораны стала посещать.
 
 
Я еще вернусь с тюремной славою,
Наколов церквуху на груди.
Но тогда меня, порча шалавая,
На тюремной площади не жди.
 
 
Шлю тебе, Тамара синеглазая,
Может быть, последнее письмо
Никому его ты не показывай,
Для тебя написано оно.
 

 
Есть в скверу ресторанчик отличный
Скучно-грустно в нем Лильке одной
Вот зашел паренек симпатичный
В кепке набок и зуб золотой.
 
 
«Разрешите мне, милая дама,
Ваш нарушить приятный покой»,
Так сказал, к ней направившись прямо,
Парень в кепке и зуб золотой.
 
 
Часто Лилька там парня встречала
Заимела там Лилька дружка
Но ему ничего не сказала,
Что была по заданью ЧеКа.
 
 
Так встречались они понемногу…
Но налет был на банк городской,
И в погоне был раненный в ногу
Парень в кепке и зуб золотой.
 
 
Тут мильтоны его повязали
И хотели узнать, кто такой,
Долго били его и пытали,
А он только мотал головой.
 
 
И взбешенный начальник кичмана
Лильке пишет приказ боевой:
Порешить поскорей уркагана
В кепке набок и зуб золотой.
 
 
Лилька сразу лишилась покоя,
Вспомнив встречи и маленький сквер.
Но своей пролетарской рукою
Она молча взяла револьвер.
 
 
Она камеры дверь отворила
И нажала курок спусковой:
Грохнул выстрел – и кепка свалилась,
Пулей вышибло зуб золотой.
 
 
Есть в скверу ресторанчик отличный.
Скучно-грустно в нем Лильке одной.
Не зайдет паренек симпатичный
В кепке набок и зуб золотой.
 

 
Помнишь вечер, чудный вечер мая,
И луны сияющий овал?
Помнишь, целовал тебя, родная,
Про любовь и ласки толковал?
 
 
И, любви окутан ароматом,
Заикался, плакал и бледнел.
Ох, любовь, ты сделала солдатом
Жулика, который залетел.
 
 
Залетел он из-за этих глазок,
Погорел он из-за этих глаз.
Ох, судьба, ты знаешь много сказок,
Но такую слышишь в первый раз.
 
 
Он теперь тревожными ночами
Прижимает к сердцу автомат,
Говорит душой, а не речами,
Бывший урка, а теперь солдат.
 
 
Где ты, дорогая, отзовися?
Бедный жулик плачет о тебе.
А вокруг желтеющие листья
Падают в осенней полумгле.
 
 
Может, фраер в галстучке атласном —
Он тебя целует у ворот,
Но, судьба, смеешься ты напрасно:
Урка все равно домой придет.
 
 
Он еще придет с победой славной,
С орденами на блатной груди.
Но тогда на площади на главной
Ты его с букетами не жди.
 
 
Помнишь вечер, чудный вечер мая,
И луны сияющий овал?
Помнишь, целовал тебя, родная,
Про любовь и ласки толковал?
 

 
Кыш вы, шкеты, под вагоны!
Кондуктор сцапает вас враз.
Едем мы, от грязи черные,
А поезд мчит Москва – Кавказ.
 
 
Припев:
Свисток, гудок, стук колес —
Полным ходом идет паровоз,
А мы без дома, без гнезда —
Шатия беспризорная.
Эх, судьба, моя судьба,
Ты – как кошка черная!
 
 
Гляньте, братцы, за вагоном
С медным чайником идут!
С беспризорною братвою
Поделись, рабочий люд!
 
 
Припев.
 
 
Мы играем без игрушек,
Дашь – так сразу подберем,
А из собранных полушек
Черной картой банк метнем.
 
 
Припев.
 
 
Впереди в вагоне мягком
Едет с дочкою нэпман.
Как бы нам на полустанке
Заглянуть в его карман!
 
 
Припев.
 
 
«Посмотри, какой чумазый,
Лишь блестят одни глаза!»
«Едешь ты в вагоне мягком,
А я на оси колеса».
 
 
Припев.
 
 
«Отчего так бельма пялю —
Где тебе, дурехе, знать.
Ты мою сестренку Валю
Мне напомнила опять».
 
 
Припев.
 
 
«У нее твой голос звонкий
И глаза совсем твои…»
«Ну, а где твоя сестренка?»
«Скорый поезд задавил».
 
 
Припев.
 
 
«Ну, а мамка где?», – «Не знаю. Потерял с недавних пор.
Мамка мне трава густая,
Батька ветер да костер».
 
 
Припев:
Свисток, гудок, стук колес —
Полным ходом идет паровоз,
А мы без дома, без гнезда —
Шатия беспризорная.
Эх, судьба, моя судьба,
Ты – как кошка черная!
 

 
Жили-были два громила: (дзынь-дзынь дзыыь-дзынь)
Один я, другой Гаврила, (дзынь-дзынь дзынь-дзынь)
Жили-были, поживали, (драла-фу драла-я)
Баб барали, водку жрали, (дзынь-дзынь дзара)
 
 
Раз заходим в ресторан: (дзынь-дзынь дзынь-дзынь)
Гаврила в рыло, я в карман, (дзынь-дзынь дзынь-дзынь)
Баки рыжие С руки, (драла-фу драла-я)
А потом на них кутить. (дзынь-дзынь дзара)
 
 
Но недолго мы гуляли, (дзынь-дзынь дзынь-дзынь)
Мусора нас повязали, (дзынь-дзынь дзынь-дзынь)
Быстро дело создают (драла-фу драла-я)
И ведут в народный суд. (дзынь-дзынь дзара)
 
 
Там по центру судья строгий, (дзынь-дзынь дзынь– дзынь)
Мы ему с Гаврилой в ноги, (дзынь-дзынь дзынь-дзынь)
Но подняли чин по чину, (драла-фу драла-я)
Дали в шею, дали в спину. (дзынь-дзынь дзара)
 
 
А налево прокурор, (дзынь-дзынь дзынь-дзынь)
По натуре он – что вор. (дзынь-дзынь дзынь-дзынь)
Он не хочет нас понять, (драла-фу драла-я)
Хочет срок нам припаять. (дзынь-дзынь дзара)
 
 
Вот защитничек встает, (дзынь-дзынь дзынь-дзынь)
И такую речь ведет: (дзынь-дзынь дзынь-дзынь)
«Чтоб на душу грех не брать, (драла-фу драла-я)
Я прошу вас оправдать». (дзынь-дзынь дзара)
 
 
Но не тут-то, братцы, было: (дзынь-дзынь дзынь-дзынь)
Намотали нам с Гаврилой, (дзынь-дзынь дзынь-дзынь)
Не ходить нам в ресторан, (драла-фу драла-я)
Не шмонать чужой карман, (дзынь-дзынь дзара)
 

СУДЬБА ВО ВСЕМ БОЛЬШУЮ РОЛЬ ИГРАЕТ

Журавли [1]1
  Песенный вариант стихотворения Алексея Жемчужникова.


[Закрыть]

 
Здесь, под небом чужим,
Я – как гость нежеланный,
Слышу крик журавлей,
Улетающих вдаль.
Сердце бьется сильней,
Вижу птиц караваны,
В голубые края
Провожаю их я.
 
 
Вот все ближе они
И как будто рыдают,
Словно скорбную весть
Мне они принесли.
Из какого же вы
Из далекого края
Прилетели сюда
На ночлег, журавли?
 
 
Холод, сумрак, туман,
Непогода и слякоть…
Вид унылых полей
И печальной земли…
Ах, как сердце болит,
Как мне хочется плакать!
Перестаньте рыдать
Надо мной, журавли!
 
 
Пронесутся они
Мимо скорбных распятий,
Мимо древних церквей
И больших городов.
А вернутся они —
Им раскроет объятья
Их родная земля
И Отчизна моя.
 

* * *

 
На Молдаванке музыка играет.
Кругом веселье пьяное бурлит.
Там за столом доходы пропивает
Пахан Одессы – Костя Инвалид.
 
 
Сидит пахан в отдельном кабинете
И поит Маньку розовым винцом,
И между прочим держит на примете
Ее вполне красивое лицо.
 
 
Он говорит, бокалы наливая,
Вином шампанским душу горяча:
«Послушай, Маша, детка дорогая,
Мы пропадем без Кольки Ширмача.
 
 
Живет Ширмач на Беломорканале,
Толкает тачку, двигает киркой,
А фраера вдвойне богаче стали…
Кому же взяться опытной рукой?
 
 
Ты поезжай-ка, милая, дотуда
И обеспечь фартовому побег,
Да поспеши, кудрявая, покуда
Не запропал хороший человек».
 
 
Вот едет Манька в поезде почтовом,
И вот она – у лагерных ворот.
А в это время с зорькою бубновой
Идет веселый лагерный развод.
 
 
Шагает Колька в кожаном реглане,
В глаза бьет блеск начищенных сапог
В руках он держит важные бумаги,
А на груди – ударника значок.
 
 
«Ах, здравствуй, Маша, здравствуй, дорогая,
Как там в Одессе – в розовых садах?
Скажи там всем, что Колька вырастает
В героя трассы в пламени труда.
 
 
Скажи, что Колька больше не ворует
И всякий блат навеки завязал,
Что понял жизнь он новую, другую,
Которую дал Беломорканал.
 
 
Прощай же, Маша, помни о Канале.
Одессе-маме передай привет!»..
И вот уж Манька снова на вокзале
Берет обратный литерный билет.
 
 
На Молдаванке музыка играет.
Кругом веселье пьяное бурлит.
Там за столом, бокалы наливая,
Пахан такие речи говорит:
 
 
«У нас, ворья, суровые законы,
Но по законам этим мы живем.
И если Колька честь вора уронит,
То мы его попробуем пером».
 
 
Но Манька встала, встала и сказала:
«Его не тронут – в этом я ручусь!
Я поняла значение Канала,
Как Николай, и этим я горжусь!»
 
 
И Манька вышла. Кровь заледенило.
Один за Манькой выскочил во двор:
«Погибни, сука, чтоб не заложила,
Умри, паскуда, – или я не вор!»
 
 
А на Канал приказ отправлен новый,
Приказ суровый: марануть порча!
И как-то утром с зорькою бубновой
Не стало Кольки, Кольки Ширмача.
 

* * *

 
Как в саду при долине
Звонко пел соловей.
А я, мальчик, на чужбине
Позабыт у людей.
 
 
Позабыт, позаброшен
С молодых, ранних лет.
Сам остался сиротою —
Счастья-доли мне нет.
 
 
Ох, умру я, умру я,
Похоронят меня.
И никто не узнает,
Где могилка моя.
 
 
И никто не узнает,
И никто не придет.
Только раннею весною
Соловей запоет.
 
 
Запоет и заплачет,
И опять улетит.
И никто не узнает,
Где сиротка лежит.
 
 
Как в саду при долине
Звонко пел соловей.
А я, мальчик, на чужбине
Позабыт у людей.
 

Журавли улетели

 
Журавли улетели, журавли улетели.
Опустели и смолкли родные поля.
Лишь оставила стая среди бурь и метелей
Одного с перебитым крылом журавля.
 
 
Поднялись они в путь, и опасный, и дальний,
И затих на мгновенье широкий простор.
Скрип больного крыла, словно скрежет кандальный,
А в глазах бесконечный, безмолвный укор.
 
 
Был когда-то и я по-ребячьи крылатым,
Исходил и изъездил немало дорог,
А теперь вот лежу я в больничной палате,
Так без времени рано погас и умолк.
 
 
Вот команда раздалась, и четко, и бойко —
Снова в бой посылают усталых солдат.
У окошка стоит моя жесткая койка.
За окном догорает багряный закат.
 
 
Ну так что?! Ну и пусть! И какое мне дело,
Если даже последний закат догорит…
Журавли улетели, журавли улетели.
Только я с перебитым крылом позабыт
 

* * *

 
Судьба во всем большую роль играет,
И от судьбы ты далёко не уйдешь.
Она тобою повсюду управляет:
Куда велит, туда покорно ты идешь.
 
 
Огни притона заманчиво мерцают.
И трубы джаза так жалобно поют.
Там за столом мужчины совесть пропивают
А дамы пивом заливают свою грудь.
 
 
И там в углу сидел один угрюмый
В костюме сером и кожаном пальто.
Он молод был, но жизнь его разбита.
В притон заброшен был своею он судьбой.
 
 
Малютка рос, и мать его кормила,
Сама не съест, а все для сына берегла.
С рукой протянутой на паперти стояла,
Дрожа от холода, в лохмотьях, без платка.
 
 
Вот сын возрос, с ворами он сознался.
Стал пить-кутить, ночами дома не бывать,
И жизнь повел в притонах и шалманах,
И позабыл он про свою старуху мать.
 
 
А мать больная лежит в сыром подвале.
Болит у матери надорванная грудь.
Она лежит в нетопленном подвале,
Не в силах руку за копейкой протянуть.
 
 
Вот скрип дверей – и двери отворились.
Вошел в костюме и кожаном пальто,
Стал на порог, сказал лишь: «Здравствуй, мама!»
И больше вымолвить не смог он ничего.
 
 
А мать на локте немного приподнялась,
Глаза опухшие на сына подняла:
«Ты, сын, пришел проведать свою маму,
Так оставайся же со мною навсегда»
 
 
«Нет, мама, нет, с тобой я не останусь,
Ведь мы судьбою навек разлучены:
Я – вор-убийца, чужой обрызган кровью,
Я – атаман среди разбойничьей семьи»
 
 
И он ушел, по-прежнему угрюмый,
Чтоб жизнь пропащую в шалманах прожигать.
А мать больная навсегда осталась
В своем подвале одиноко умирать.
 
 
И вот однажды из темного подвала
В гробу сосновом мать на кладбище несли,
А ее сына с шайкою бандитов
За преступления к расстрелу повели.
 
 
Судьба во всем большую роль играет,
И от судьбы ты далёко не уйдешь.
Она тобою повсюду управляет:
Куда велит, туда покорно ты идешь.
 

* * *

 
В осенний день, бродя, как тень,
Зашел я в первоклассный ресторан.
Но там прием нашел холодный —
Посетитель я негодный:
У студента вечно пуст карман.
 
 
Официант – какой-то франт
В сияньи накрахмаленных манжет.
Он подошел, шепнул на ушко:
«Здесь, приятель, не пивнушка,
Для таких, как ты, здесь места нет».
 
 
А год спустя, за это мстя,
Я затесался в дивный синдикат.
И, подводя итог итогу,
Стал на новую дорогу,
И надел шкарята без заплат.
 
 
Официант – все тот же франт, —
В клиенте каждом понимает толк.
Он подошел ко мне учтиво,
Подает мне пару пива,
Предо мной вертится, как волчок.
 
 
Кричу я в тон: «Хелло, гарсон!»,
В отдельный кабинет перехожу я
Эй, приглашайте мне артистов,
Скрипачей, саксофонистов.
Вот теперь себя вам покажу я.
 
 
Сегодня – ты, а завтра – я.
Судьба-злодейка ловит на аркан.
Сегодня пир даю я с водкой,
Завтра снова за решеткой.
Запрягаю вечный шарабан.
 
 
А шарабан мой – американка.
Какая ночь! Какая пьянка!
Друзья, танцуйте, пойте, пейте,
А надоест – посуду бейте.
Я заплачу. За все плачу!