Текст книги "Четвертый Рейх"

Автор книги: Алексей Гравицкий

Соавторы: Виктор Косенков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Погруженный в свои мысли, Игорь шел подлинному коридору, пронизывающему весь корабль. Кончиками пальцев он касался стены, отстранено и чуть завороженно чувствуя, как тихо вибрирует корпус «Дальнего», как могуче отталкиваются от пустоты его двигатели.

В какой-то момент рука провалилась в пустоту.

Богданов вздрогнул и очнулся.

Он находился около кают-компании, дверь в которую была почему-то распахнута.

Игорь осторожно сделал шаг внутрь.

Проекционный экран внешнего обзора был растянут на все четыре стены, свет притушен и оттого казалось, что комната выдвинута прямо в космос. Посреди всего этого сидел, подобно маленькому Будде, Кадзусе. Богданову стало неудобно, будто подсмотрел за чем-то очень интимным, особенным. Он решил осторожно выйти, но японец услышал его шаги.

– Входите капитан.

– Я не хотел мешать.

– Это же кают-компания. Тут нельзя помешать, но это единственное место, где экран можно развернуть на все стены и даже потолок.

Богданов молча огляделся. Справа сиял серп Земли. Родная планета неощутимо, как большая стрелка часов, удалялась в темноту, сдвигаясь куда-то за спину. Становилась меньше. Корабль двигался по сложной орбите, выходя на маршевую гиперболу. Тут, вблизи Земли, нужно было соблюдать осторожность. Человечество, осваивая Солнечную систему, уже столкнулось с тем, что для безопасного движения в космосе нужно соблюдать определенные правила. Случаи столкновения были не такой уж редкостью. Странным образом, в бесконечности космоса корабли умудрялись сходиться до критических расстояний. Был даже специальный термин – человеческое притяжение. Словно люди тянулись друг к другу через пустоту и сталкивали корабли… Что бы предотвратить эти случайности была разработана целая система подлетных и отправных орбит.

– Впереди Марс, – ни к кому не обращаясь, сказал Богданов.

– А помните, капитан, аварию на биологической станции в долине Маринер?

– Это было, кажется, лет десять назад…

– Одиннадцать, если быть точным. Там, в пределах Лабиринта Ночи, проходили крупные археологические раскопы. Огромную площадь накрыли биокуполом. Работы шли и днем и ночью. Столько открытий. Надежд. До сих пор музей Марса в Берлине самый посещаемый, хотя экспансия уже давно закончилась. Большая часть экспонатов как раз из Лабиринта Ночи. Все эти странные коробочки, черепки, золотистые фигурки из стекла и песка с удивительными голубыми глазами… Я каждый год хожу туда. На Марсе я провел три года. Работал лаборантом.

– Я не знал.

– Это есть в моем деле, – голос Кадзусе был непроницаем.

– Я читал, но…

– Объект 872-6. Участвовал в проекте.

– Да, кажется, что-то было.

– Информация не закрытая, но, как говорится, без объяснений. Лаборатория ставила опыты над бактериями, которые жили только там, под куполом. Когда случилась авария, я был в жилом блоке. Это меня и спасло.

– Метеорит?

– Так говорили. Но я думаю было что-то еще. Что-то другое. За неделю до катастрофы некоторые помещения были законсервированы. Без объяснения причин. А люди стали запираться в своих боксах. Ночью коридоры пустели.

– Почему?

– Это невозможно объяснить. Беспричинный страх. Именно с приходом ночи. Даже десантники, обеспечивавшие охрану, очень неохотно выходили на обходы. Один раз я видел их… Это не объяснить. Было видно, что они готовы… Готовы убивать.

– Разве были случаи…

– Нет-нет. Никто не был убит, никто не пропал. Ничего такого. Но кто-то слышал шаги. Кто-то непонятные голоса. Видел неведомо что… Чувствовал.

– Галлюцинации?

Кадзусе кивнул.

– Если бы это была небольшая полярная станция, не было бы ничего необычного. Но в огромном куполе Лабиринта Ночи, массовое навязчивое состояние выглядело ненормально.

– И что же это было?

Японец посмотрел на Богданова очень странным взглядом.

– Я не знаю. Но моя лаборатория работала с очень интересными микроорганизмами. Профессор Сервантес носился с результатами, как курица, снесшая золотое яйцо. Прорыв в науке. Радужные перспективы. Удивительные открытия. Но ночью… Капитан, как было нам всем страшно ночью! Эти бесконечные коридоры, лампы, двери. И что-то невидимое, заполняющее станцию каждую ночь. Проникающее через засовы, двери, жалюзи, вакуумные шлюзы! Повсюду!

– Что же это было? – снова спросил Игорь.

Кадзусе пожал плечами.

– Потом был взрыв. Всех выживших эвакуировали. А остатки станции подвергли бомбардировке. Будто бы для того, чтобы уничтожить реактор, который обеспечивал станцию электричеством.

Японец замолчал.

– Зачем вы это мне рассказали?

– Тогда на Марсе мы столкнулись с чем-то необъяснимым. Чужим. И то, как была обставлена эвакуация, только убеждает меня в этом. Я хочу сказать, что инопланетяне это не просто зеленые человечки с большими грустными глазами. Это нечто внутри нас самих. Это то, как мы реагируем, столкнувшись с неизведанным. И я думаю, хорошо, что есть люди и ведомства, которые пытаются осмыслить эти возможные контакты.

– Вы про Погребняка, Кадзусе?

– Может быть, про него. А может быть, про нас. Будь жив сейчас профессор Сервантес, он бы, наверное, объяснил лучше. Но, к сожалению, он погиб.

Японец замолчал. Богданов некоторое время молчал, а потом вышел в коридор.

– Спокойной ночи, Кадзусе…

– Вы не хотите спросить, как погиб профессор?

Богданов остановился.

– Как же?

– При бомбардировке.

– Вы хотите сказать от взрыва?

– Нет. – Кадзусе смотрел на звезды. – При бомбардировке. Прямо там, на станции.

Второй день полета, 08:00. Относительное бортовое время. «Дальний-17»

Когда-то давно, во времена, когда люди только-только начали осваивать околопланетное пространство, вышли на орбиту, сделали несколько высадок на Луне и обратили свой взор к соседним планетам, перед учеными встала одна немаловажная проблема. Интересно, что первоначально подобные трудности в расчет не принимались. Во главу угла ставилось преодоление чисто физических неудобств. Перегрузки, длительная невесомость. Психологические проблемы всплыли не сразу, а только когда полеты приобрели достаточную длительность. Человеку по его природе чуждо замкнутое пространство. Тем более если космический корабль небольших размеров… Тут-то и полезли наружу скрытые под культурными слоями первобытные фобии и страхи. Исследователи только диву давались, обученные, матерые летчики-испытатели, люди с, казалось бы, железными нервами, будучи помещенными в стальную банку через некоторое время превращались в пауков, готовых сожрать друг друга при первой же возможности. Переставали общаться. Взаимодействовали только по делу, а то и вообще начинали общаться через записки, исполненные злобы и ненависти. Эксперименты сыпались один за другим, результаты были один хуже другого.

Прекрасно сбалансированный, собранный экипаж корабля «Мангуст-9» сошел с ума. Бортинженер по невыясненной причине устроил кровавую бойню. «Мангуст» достиг цели, вышел на орбиту Венеры и обратно уже не вернулся. К моменту гибели корабля весь экипаж был уже мертв. Земной ЦУП мог только бессильно наблюдать за агонией. Возможность управлять кораблем была потеряна. Рабочие на первой лунной станции взбунтовались, взяли в заложники руководителей станции и, шантажируя корпорацию, которая занималась разработкой гелия-3, вернулись на Землю, где спокойно сдались властям. На вопрос, что же сподвигло простых горняков пойти на преступление, работяги ответили, мол, им в какой-то момент показалось, что Земля про них забыла, и что возвращать их никто не собирается. Парадокс был в том, что бунт случился за неделю до официальной отправки горняцкой партии домой. Дело замяли, но выводы сделали.

После того, как были достигнуты совсем другие скорости, и освоение Солнечной системы пошло семимильными шагами, посылать в космос людей со сверхкрепкой психикой стало невозможно. Таких уникумов было и в обычное-то время – поискать, а тут… В космос пошли все те, кто не имел жестких фобий, тяжелых комплексов или каких-то других серьезных искажений. Пошли обычные люди.

Тут ученых ждал сюрприз.

Даже на какой-то момент показалось, что вопрос решился сам собой. Возросшие скорости, с которыми корабли перемещались через пространство, резко сократили время пребывания людей в замкнутом пространстве. А увеличившаяся мощность двигателей, позволила сделать это пространство максимально большим и комфортным. Выделить каждому космонавту по отдельной, пусть и небольшой, каюте, сделать общую кают-компанию, чуть-чуть поднять потолки, удлинить коридоры. Мелочь, казалось бы, но именно эти незначительные нюансы, значительно улучшили психологический комфорт.

Однако проблема все еще сохранялась. И на помощь пришел старый, но действенный рецепт. Работа очищает мозг. Космонавт, как и солдат, все время должен быть занят. Поэтому земные службы старались максимально загрузить спейсменов работой. Дежурства, проверки, сверки, уточнения, профилактические работы и снова проверки, уточнения, сверки…

Утро начиналось с зарядки.

– Подъем, подъем! – Загудело переговорное устройство голосом Баркера. – Всех вас жду в кают-компании. Зарядка начинается через пятнадцать минут!

Американец был бодр и даже весел. Но Богданов знал, к концу досветового полета, к выходу на орбиту Юпитера, зарядка превратится в надоевшую тошнотворную рутину. А голос Баркера будет восприниматься как неизбежное зло.

Однако сейчас это было даже интересно.

Экипаж споро выбрался из кают и собрался в кают-компании. Кларк был одет в новенький полетный комбинезон кремового цвета с широкими синими полосами. Чем-то он напоминал тихоокеанскую рыбку с барьерного рифа, куда Богданов летал в отпуск.

– Все собрались, молодцы, – радостно сообщил Баркер. – Начнем с разминки. И раз…

Он раскинул руки в стороны и легко, будто резиновый, сложился пополам, ладонь правой руки на миг плотно обхватила ступню левой. Богданов послушно сделал то же самое, но с некоторой натугой. Мышцы ног остро заныли. У Кларка похоже таких проблем не существовало. Он сгибался легко, будто был напрочь лишен костей, а вместо мышц имел резиновые жгуты.

Упражнения сменялись одно за другим.

– Теперь на одной ноге! – бодро крикнул Баркер и начал выкручивать какие-то совершенно немыслимые, едва ли не акробатические пируэты.

Первым сдался бортинженер, за ним Богданов и доктор. Тяжело дыша, они отошли в сторону, в центре кают-компании остались только Погребняк и Баркер.

Теперь американец отжимался, каждый раз подпрыгивая на руках и делая хлопок ладонями. Главный по тарелочкам не отставал.

– А ну, посмотрим, что ты помнишь из учебки! – Богданов с некоторым удовлетворением услышал в голосе Кларка усталость.

Погребняк не ответил. Ему тоже было тяжело, пот градом катился по его лицу.

– И р-раз! И р-раз!

Синхронные хлопки ладонями становились все реже и реже. Погребняк и Баркер, казалось, выкладывались изо всех сил.

– Полет, конечно, долгий. Но если вы так будете делать каждый день, то я не гарантирую оптимальной трудоспособности к моменту прыжка, – меланхолично вытирая лицо полотенцем, заметил Кадзусе. Его брат с интересом наблюдал за спортивным поединком.

– И р-р-раз!

Происходило что-то странное. Два взрослых, внешне вполне состоявшихся человека, с упоением соревновались друг с другом в какой-то глупости, в отжиманиях истощая свои силы… Зачем? И, что не менее важно, почему? Игорь чувствовал, что тут есть что-то важное. Будто бы в самой ситуации он должен был увидеть… но что?

– Кто-нибудь считает?

– Двести десять… – в голосе Мацуме прорезалась нотка азарта.

«Что же тут неправильно? – с раздражением на самого себя подумал Богданов. – Что?»

На двести пятидесятом жиме сдался Погребняк. Он рухнул на пол и с хрипом втянул воздух. Баркер сделал еще один толчок. Качнулся на ослабевших локтях, но выпрямился. Затем подогнул колени и встал.

Кадзусе с кислой физиономией зааплодировал:

– Мо-ло-дец! Ну, просто молодец. Микроразрывы мышц, жесткое обеднение кислородом, повышенное давление. Но зато избыток молочной кислоты, безусловно, вымывает из твоего организма свободные радикалы.

– Это ты с кем сейчас говоришь? – Баркер, отдуваясь плюхнулся на стул. С пола тяжело поднимался Погребняк. Богданов протянул ему руку, но Александр только помотал головой.

– Это я так объясняю боль в мышцах, – ответил доктор американцу. – А вы, дорогой специалист по внеземным цивилизациям, кажется слишком большой спортсмен. Даже больше чем требуется.

Погребняк хмыкнул. Было видно, что каждое движение дается ему с большим трудом.

Кадзусе удовлетворенно усмехнулся.

– Зато теперь у меня есть работа.

Седьмой день полета, 13:58. Относительное бортовое время. «Дальний-17»

Александр лежал на койке и смотрел в подсвеченный мягким светом серебристый потолок. Мысли текли неспешно. Тело приятно ныло. Не ломило, как к концу второго дня, а напоминало о своем существовании. Еще пара дней и не останется даже этого ощущения. Хотя следовало признаться: Баркер его загонял.

Прошла неделя с момента старта и шесть дней, начинавшихся утренней разминкой, а Александр так и не смог сделать Кларка. Инструктор по рукопашному бою и специалист по выживанию всегда был на шаг впереди.

В детстве, в ночных кошмарах Погребняк иногда видел один и тот же сон. Перед ним было нечто важное, необходимое. Иногда оно принимало черты какой-то определенной вещи, иногда было абсолютно абстрактным, но всегда сохранялось понимание того, что без этого Александру дальше никак не жить. А главное вещь была рядом – сделай шаг, да руку протяни. Во сне он протягивал руку и делал шаг, но расстояние между ним и жизненно важным фетишем чудесным образом сохранялось. Можно было идти, бежать, ползти. Двигаться на пределе сил или едва заметно приближаться – все было бесполезно, расстояние оставалось прежним. С Баркером выходило то же самое.

Утром второго дня он сделал на один жим больше и даже поднялся. Но Александр видел, что сделал он это на пределе сил. На другой день Погребняк дожал и даже пережал прошлый результат, но чертов Баркер опять оказался чуть впереди. И когда Саша валялся на полу, пытаясь восстановить дыхание, Кларк сам поднялся на ноги. И так повторялось изо дня в день.

Александр никогда не жаловался на свою физическую форму, но здесь ощутил ее несовершенство. До кучи – за неделю скинул около двух килограммов веса. Впрочем, тело понемногу привыкало к постоянным нагрузкам, а открытое соперничество с Баркером приостановилось на четвертый день. Погребняк решил больше не доводить себя до совсем уж обессиленного состояния. Чувствуя, что на пределе – останавливался. Кларк делал то же самое секундой позже, но Александр уже знал соперника, чувствовал его. И по дыханию, по выражению лица понимал, что по-прежнему уступает Баркеру.

Других развлечений, кроме утренних состязаний с Кларком, не было. Александр наблюдал за командой, поддерживал ничего не значащие беседы и штудировал личные дела.

Документы, подготовленные Агентством, впечатляли и удивляли одновременно. С одной стороны в них была масса фактического материала. В них всплывали такие подробности жизни членов команды «Дальнего-17», о каких они должно быть сами не всегда помнили. Материал был подан сухо и характеристики из него выходили сухими.

В жизни что японцы, что Баркер, что командир разительно отличались от своих характеристик. Нет, они не противоречили им, но были настолько полнее, насколько живой человек может быть полнее и ярче своей анкеты. И если бы речь шла о личном деле, пылящемся, скажем, по месту работы или учебы, Александр не удивился бы такому контрасту. Но тут была не просто какая-то рядовая анкетка, перед ним были максимально полные личные дела, собранные Агентством.

Пискнуло. Напоминание. Александр глянул на часы и поднялся с койки. Время обедать. Надо только зайти в рубку и подцепить кого-нибудь, чтобы обед прошел не так уныло, а заодно и с пользой для дела. Разговоры в неформальной обстановке дают многое.

Дверь в рубку отъехала в сторону. Шуршащий звук, с которым это происходило, понемногу начинал утомлять. Если в первые дни Погребняк практически не обращал на него внимания, то теперь шуршание напрягало. И ведь никуда не денешься. Это на земле все давно работает совершенно беззвучно. В космосе другие нагрузки и другие конструкторские решения.

Он нацепил на лицо улыбку и шагнул внутрь.

– Ну что, господа астронавты. Как успехи? Посторонних на борту не замечено?

Богданов вежливо улыбнулся в ответ. Вышло с натяжкой.

Зато Кадзусе повернулся с абсолютно серьезным видом:

– Знаешь, Алекс, – задумчиво выдал доктор, – у меня страсть к хорошему шоколаду. Я на днях вот здесь, возле пульта оставил шоколадку. Отошел буквально на четверть часа, а когда вернулся, от нее осталась половина. Как думаешь, это Баркер приложился? Или на борту представитель внеземной цивилизации?

Александр краем глаза отметил, как поежился Мацуме.

– Шутник, – усмехнулся Погребняк доктору.

– А я вот думаю, – сохраняя непроницаемое лицо, продолжил Кадзусе, – что это инопланетное вмешательство. Уж точно не Баркер. Это не может быть Баркер, он всегда говорил, что не любит шоколад.

Вид у японца был совершенно серьезным, только глаза предательски сияли, выдавая юмориста. Александр посмотрел на Баркера, Кларк расхохотался.

– Я не говорил, что не люблю шоколад.

– Ты говорил, что не любишь сладкое, – упорствовал доктор.

– Какое сладкое, там девяносто процентов какао бобов!

Кадзусе с тоской поглядел на Александра.

– Извини, Алекс, значит, шоколад обгрызли не чужие, а свои. А я-то надеялся… Вечно ты все портишь, Кларк.

– Пришел специалист по тарелочкам, и работа встала, – вклинился в общее веселье капитан.

– Хватит работать, – легко отозвался Погребняк. – Обедать пора.

Богданов стрельнул взглядом по часам и посерьезнел.

– Весельчаки. С вашими шутками весь распорядок прахом пойдет. Идем обедать.

Услыхав про обед, первым подскочил Баркер.

– Надеюсь, мне не придется тут опять сидеть и ждать, пока вы пожрете?

– Воспитанные люди, Кларк, не жрут, а кушают, – не упустил случая поддеть Кадзусе.

– Те, которые кушают, могут и без обеда обойтись. А я голодный и не хочу кушать. Я хочу жрать.

– Хватит, – оборвал Богданов и обвел взглядом экипаж. – Сегодня дежурит Мацуме.

Погребняк почувствовал, как сердце выдало пару лишних ударов. Младший из япошек, несмотря на свою замкнутость, все время находился среди людей. За семь дней полета у Александра не было ни единой возможности поговорить с ним тет-а-тет. Он уже практически махнул рукой, отчаявшись побеседовать с Мацуме наедине, и теперь не собирался упускать неожиданно подвернувшийся шанс.

– Хорошо, – сдавленно произнес японец, не поворачивая головы.

Бортинженер чуть ссутулился, голову едва заметно втянул в плечи. В фигуре его появилось напряжение.

Кадзусе и Баркер уже выходили из рубки. Капитан посмотрел на замешкавшегося Погребняка.

– Идешь?

– Я останусь, – улыбнулся Александр. – Составлю компанию бортинженеру, чтоб не скучал. А потом вы нас отпустите.

– Окей, – кивнул Богданов и вышел.

Дверь тихо встала на место. Погребняк повернулся к японцу.

Мацуме сидел, уткнувшись в экран. Напряжение, что наметилось было в его фигуре, спало. На Александра он бросил короткий благодарный взгляд, но болтать за жизнь с ним не торопился.

Погребняк приблизился, заглянул на дисплей через плечо японца. Датчики на экране подрагивали в пределах нормы, но другой темы, чтобы завязать разговор не нашлось.

– Судя по зеленому цвету, у нас все в порядке, – мягко начал Александр.

Японец кивнул.

– И ничего не сломалось?

– Когда сломается, я скажу, – обнадежил Мацуме. – Всем по громкой связи. Если кто-то вдруг этого раньше не заметит.

– А что, обычно заметно?

Японец снова кивнул.

«Чертова кукла, что ж ты все в молчанку играешь!» – мысленно выругался Погребняк.

– А это? – как в спасение ткнул он пальцем в темный датчик. – Сломано?

– Это «Хольдерман». Он не сломан, он выключен, – меланхолично произнес Мацуме и поинтересовался: – Тебе всё это, правда, интересно?

Вопрос был задан так, что врать показалось неуместным.

– Нет, – честно признался Александр.

– Тогда зачем спрашивать?

– Молчать как-то… неуютно, что ли.

Александр быстро облизнул губы.

Мацуме в ответ молча пожал плечами.

– Ты не очень-то разговорчив, особенно если сравнивать с братом.

– Не надо сравнивать.

У Мацуме была странная привычка, он не смотрел на собеседника. Вообще. Даже если поворачивал голову, взгляд его пробегал мимо. Всегда. Отвечал японец коротко, лаконично. Говорил все больше простыми фразами, а иногда и вовсе ограничивался жестом. И смотрел на дисплей, хоть даже там ничего не происходило и не менялось.

Создавалось впечатление, что с пульсирующими столбиками датчиков японец чувствует себя комфортнее, чем с родным братом. Вот только с этим никак не монтировалась его манера постоянно находиться среди людей.

– Мне показалось, или ты боишься оставаться один? – наобум шарахнул Александр.

Мацуме едва заметно напрягся.

– Нет, – ответил суше, чем требовалось.

Погребняк мысленно усмехнулся, чувствуя, что нащупал брешь в защите. Японец снова сосредоточенно таращился на экран, делая вид, что его ничто больше не трогает. Александр повернулся к выходу.

– Я думал, тебе одному будет скучно. Но раз я не нужен, пойду, пожалуй.

И он не спеша направился к двери. Если расчет верный, японец остановит его шагов через десять.

Мацуме боится. Вот только чего? По данным личного дела, он летает с детства. Ни в какие аварии не попадал. Критических ситуаций тоже не было. Все предельно гладко. Тогда что же?

Или он ошибся?

«Восемь, девять», – мысленно сосчитал Александр, приближаясь к двери.

– Погоди, – окликнул бортинженер.

Погребняк выдохнул и обернулся. Мацуме развернулся в его сторону, но смотрел все равно мимо. Не то на дверь за спиной Александра, не то вообще в никуда.

– Не уходи. Ты прав. Я опасаюсь.

Александр сделал шаг навстречу и, добавив в голос заботы, поинтересовался:

– Боишься космоса?

– Нет. – Мацуме снова развернул кресло и уткнулся в дисплей. – Нет, не космоса. У меня детство прошло в космосе.

– Как это? – заинтересовался Погребняк, хотя прекрасно знал «как это»: благо, все это было подробно расписано в личном деле.

– Мама работала на Юпитере. Станция «Амальтея-3». Кадзусе уже пошел в школу, учился. А меня мама брала с собой.

– Удивительная мама, – хмыкнул Александр. – Тогда ведь еще считали, что космические перелеты вредны для здоровья. Брать ребенка даже на орбиту было страшно. Или я путаю?

Мацуме помотал головой.

– Люди всегда чего-то пугаются. А бояться космоса очень просто. Он необъятен, огромен и непостижим. Из него может совершенно неожиданно выскочить кто угодно. А мы и не заметим, как он подбирается к нам. Жутко.

Японец нервно передернул плечами. После такой тирады, Александр уже обрадовался, что разговорил бортинженера. Но тот вдруг снова неожиданно замолк.

Погребняк ждал, боясь повести себя неверно, сказать что-то лишнее и спугнуть. Мацуме молчал. Заговорил он сам, так же неожиданно, как и смолк.

– Мама была ученым. Она не боялась ничего. Она была далека от обывательских страхов. У нее на все было абсолютно логичное объяснение. Даже на страхи. Страх космоса это, в первую очередь, страх перед неизвестностью.

– Это она тебе объяснила? – осторожно поинтересовался Александр.

Бортинженер качнул головой.

– Мне она объяснила мои страхи. А я не боялся космоса. Я боялся их. Я и сейчас их боюсь.

Последние слова прозвучали так, что в рубке на самом деле повеяло страхом. Александру стало не по себе.

– Кого «их»? – спросил он и снова напряженно облизнул губы.

– Пришельцев. Их было трое. Женщина, старик и девочка. Сначала стала приходить девочка. Наверное, это логично. Я сам был мальчишкой. Это было во второй мой полет. Мы летели на Землю. Мне было три с половиной года. Я играл в кают-компании. Она просто приходила и смотрела, как я играю. Мы не разговаривали. Когда я спросил кто она, девочка ушла. И уходила всегда, когда я спрашивал.

Он говорил тихо и совсем без эмоции. Фразы выходили какими-то бесцветными, обтекаемыми. И голос звучал монотонно. Под такой голос хорошо было бы засыпать.

– А потом она пришла и заговорила сама. Она спрашивала. Она никогда не рассказывала ничего. Только спрашивала. А когда спрашивал я, уходила. Меня это пугало, и я рассказал маме. Мама провела меня по всем отсекам. Показала, что на корабле никого нет. Объяснила, что мне это только кажется. Это галлюцинации. Она была убедительна.

– Ты поверил?

– Она была убедительна, – повторил Мацуме. – И на корабле на самом деле никого не было. Но от этого я не стал бояться меньше. С мамой мы больше об этом не говорили.

Бортинженер снова завис, стеклянно глядя в экран. Пауза тянулась. На этот раз не выдержал Александр.

– А остальные?

– Что? – японец чуть повернул голову. На мгновение показалось, что он сейчас посмотрит на Александра, но взгляд скользнул Погребняку лишь по коленкам.

– Ты сказал, их трое.

– Женщина пришла, когда мне было девять. В семье были проблемы. Я учился в школе. До летних каникул оставалось еще три месяца, но мама освободила меня от занятий и забрала с собой в очередную экспедицию. Мы летели к Юпитеру. Женщина пришла в каюту, когда не было мамы. Вошла, закрыла дверь и молча разделась. Догола.

Мацуме судорожно сглотнул. Голос его изменился, вибрировал от напряжения.

– Мне было девять лет. Я никогда не видел голой женщины. Если это галлюцинации, то как? Как я мог увидеть то, о чем представления не имел?

Он спрашивал, глядя в монитор, потому Александр предпочел промолчать, отнеся вопрос к риторическим.

– Старик появился еще позже. Они никогда не приходили вместе. Только по одному. И они никогда не приходят, когда я с кем-то. Потому я не люблю оставаться один. Пусть даже они галлюцинации. Я говорил с врачом.

– С братом?

– Нет, брат не знает. Я больше не хочу говорить об этом с родственниками. Думал, шизофрения. Врач сказал, нет. Никаких патологий, никаких ярко-выраженных отклонений. Врач говорит, космос так влияет. А что еще он может сказать? Он ведь и сам ничего не знает. Никто не знает. А они приходят до сих пор. И я не хочу этого.

Мацуме совсем сбился и замолчал.

Сумасшедший? Но если психиатр не выявил патологий… Хотя, в самом деле, что знают эти врачи о том, что происходит с человеком вне Земли? Да и гении все сумасшедшие.

– Извини, – сказал Александр.

– Ничего, – голос японца снова звучал ровно и бесцветно. – Все чего-то боятся. Кадзусе, например, боится внештатных ситуаций. После того случая с профессором Сервантесом. Ну, ты знаешь.

– Знаю, – с разгону ляпнул Погребняк и прикусил язык, но было поздно.

– А откуда ты это знаешь? – спросил Мацуме.

Даже теперь он не повернулся и не посмотрел собеседнику в лицо. И эта отстраненность действовала на нервы куда сильнее, чем если бы японец стал играть в гляделки.

– Он рассказывал, – соврал Александр.

Голос не дрогнул, и фальши в нем не было, но бортинженер помотал головой.

– Нет, он тебе не рассказывал. Но ты знаешь. Ты все про всех знаешь. Кто ты на самом деле и зачем ты здесь?

– Я офицер Агентства. Специалист по контакту с внеземными цивилизациями. Я не с «ними», – попытался пошутить Погребняк.

– Не с ними, – согласился Мацуме. – Но ты врешь. Даже если у тебя действительно такая должность, как ты сказал.

Александр напрягся. Надо же было так проколоться. Хотя прокол ничего не изменил, только подтвердил что-то, что давно уже зрело в голове инженера-гения.

– Не бойся. Я никому не скажу, – тихо сказал Мацуме экрану.

– Я не боюсь. И я тоже ничего никому не скажу.

– Боишься, – покачал головой японец. – Все боятся. У каждого свои «галлюцинации».

На этот раз Погребняк смолчал. Пусть даже Мацуме ему доверяет, пусть догадывается о нем больше чем надо и держит это при себе, пусть даже симпатизирует, но находиться в одном помещении с сумасшедшим, было неуютно.

– Можно спросить?

– Спрашивай, – разрешил Александр.

– Ты специалист по контактам с внеземными цивилизациями. Ты хоть раз видел пришельца?

Вопрос рубанул как серпом по горлу. Александр собирался ответить, но ответ застрял где-то на подходе и не шел секунду или даже две. Этого оказалось достаточно.

– Я так и думал, – непонятно сказал Мацуме и повернулся к двери.

Секундой позже пшикнуло, створка отползла в сторону. В рубку ввалился довольный жизнью Баркер.

Мацуме впервые посмотрел на Погребняка. Не в лицо, но все-таки где-то рядом, уж точно выше коленок:

– Пойдем обедать? – спросил он и поднялся с кресла.

Девятнадцатый день полета, 10:32. Относительное бортовое время. «Дальний-17»

Области, прилегающие к астероидному поясу, всегда считались опасными. Не потому, что, как показывали в фантастическом кино прошлого века, тут было не протолкнуться из-за огромных глыб, а прежде всего потому, что глыбы эти часто было очень трудно обнаружить. Среди пилотов-дальнобойщиков ходили слухи о черных астероидах, совершенно невидимой для радаров мелкой шрапнели, которая в считанные секунды могла нашпиговать корпус корабля, превратив его в дуршлаг. Истории эти, обильно украшенные различными подробностями, ходили из кабака в кабак и хорошо действовали на восторженных молодых дурочек, всегда падких на романтику дальних странствий. А какая же романтика без опасностей? Никакая.

Однако статистика говорила о том, что большую часть катастроф можно объяснить только человеческим фактором.

Но это было не романтично, совсем не романтично.

Однако все та же статистика говорила, что корабли гробились как раз в поясе. А погибший корабль это огромный экономический удар. Недополученная прибыль, расходы на строительство, топливный запас, обучение экипажа, компенсации семьям, страховые обязательства. Много всего.

Ну и люди, конечно. Мертвые тела.

Правда промышленные корпорации, которым на откуп были отданы крупные рудники Марса, Европы и Ганимеда, вспоминали о людях в последнюю очередь. Увы, мир больших барышей еще более чужд человеческой природе, чем открытый космос.

Корпорации так же вели широчайшие изыскания в самом астероидном поясе. Все, конечно, под патронажем государственного аппарата, но на деньги коммерческих предприятий. Условия для бизнеса, может быть, не совсем справедливые, зато очень выгодные.

Тут среди рыхлых астероидов, среди колких льдинок и огромных глыб работали большие исследовательские станции. Бурильные роботы, ученый корпус, транспортные корабли. Попасть на «Астероид-Дельта» было большой удачей для каждого научника. Высокие зарплаты, хорошие условия для работы. Правда, Богданов слыхал, что на таких «счастливчиков» коллеги смотрели косо. Как, собственно, на всех, кто погнался за длинным рублем, смотрят те, кто двигает науку из бескорыстных побуждений.