Текст книги "Городской охотник"

Автор книги: Алексей Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

дверь не приближалась. Будто он уперся в невидимую стену и бежал, надсаживая легкие, на месте. Алексей остановился как вкопанный, и в тот же момент дверь, как хищный зверь, бросилась ему навстречу. В спину ударила набегающая волна. Тугим кулаком приложила промеж лопаток.

Алексей запнулся, и, выставив руки перед собой, полетел навстречу двери. Хлипкая конструкция сорвалась с петель, и Алексей канул в темный дверной проем. И ухнул вниз.

Короткий полет окончился на пыльном и грязном полу. Алексей открыл глаза и снова ничего не увидел.

Беспомощно пошарил руками вокруг.

Потом ругнулся и стянул с глаз повязку…

Он снова был в том же коридоре той же гостиницы. Толстый слой пыли покрывал пол и изрядную часть одежды Алексея. Что-то прилипло у рта. Он провел рукой по перемазанному лицу и с омерзением смахнул комок сухой паутины вперемежку с остатками насекомых.

Над головой снова был потолок в трещинах и потеках, покрытый глубокими оспинами отвалившейся штукатурки. Один из стыков стены и потолка сочился влагой. Штукатурка вздулась серым пятном и стала отваливаться. Огромный такой кусок – метр на метр, не меньше.

Алексей перекатился к противоположной стене и резко вскочил, бросая тело в сторону от места, куда должен был рухнуть кусок сырой извести. С тяжелым грохотом штукатурка обрушилась. Попала бы в голову – пиши пропало, как минимум сотрясение. И какой он боец с сотрясением? Никакой.

– Вот сволочь, – прошептал Охотник, оглядываясь.

За десять минут его отсутствия здесь ничего не изменилось. Прах, тлен и запустение. Облезлые стены в потеках грязно-ржавого цвета. Разбитые плафоны свисают с потолка на длинных проводах, как огромные нелепые фрукты. В одном из плафонов судорожно мигает лампочка, пытаясь исполнить свое предназначение: дать свет. Видно, не судьба. Ее мерцание похоже на биение мотылька о стенки стеклянной банки, где его закрыли любознательные детишки: задохнется или нет? Лампочка не выдержала – мигнула еще несколько раз, все слабее и слабее, и потухла. А потом лопнула. Тихо и грустно, будто испустила последний вздох.

Вокруг потемнело.

Фатеев полез за фонариком, так невовремя подведшим его в предыдущий раз. Фонарик вспыхнул, осветив кусок коридора перед Алексеем.

И сразу же, буквально в пяти метрах от него, тусклым светом ночника вспыхнула еще одна лампочка в разбитом плафоне. Из-за осевшей на ней пыли свет казался серым и безжизненным. Но все же он был. А батарейки стоило поберечь. Мало ли… Алексей выключил фонарь и отправил его в карман. Тусклый свет лампочки, сиротливо болтавшейся под потолком, выхватывал из темноты приоткрытую дверь. Дверь, поскрипывая, качалась на петлях от порывов легкого ветерка. Из-за двери раздавались престранные звуки: мокрые всхлипы, приглушенное шипящее бормотание и резкие щелчки. Алексей достал пистолет, скинул предохранитель и передернул затвор. Холодная рифленая рукоятка приятно остудила сбитую в кровь ладонь.

Мелким шагом, подняв пистолет на уровень плеча, Охотник направился к двери вдоль стены, стараясь ступать как можно тише. То, что дверь открывалась в его сторону, несколько смущало. Однако деваться некуда. Алексей бесшумно подкрался к двери и попытался заглянуть в щель между косяком и дверным полотном. Ничего не увидел, кроме неверного, трепещущего света либо от свечи, либо от керосинки без колпака. Ногой Алексей придержал дверь, чтобы не распахнулась внезапно, и обошел дверной проем, подумав: „Какого лешего? Чего я прусь туда, как дебильный герой голливудского ужастика? Наверняка там сидит какое-нибудь страшилище и жрет одного из постояльцев. А я ему на закуску. Хотя, с другой стороны, Собиратель, вроде, обещал разобраться со мной в другой раз. Ага, и кто бы, интересно, поверил страшилищу с такой рожей, как у него? А мне вот приходиться верить. Другого-то выхода нет. Ладно, проверим“.

Охотник подцепил грязным носком ботинка дверь и резко ее распахнул, одновременно приседая и отступая за стену, будто уходя с линии огня.

Звуки не прекратились: шипение, словно кто-то пытался что-то сказать, одновременно дуя в широкий шланг; сипящее бульканье и резкие щелчки. Алексей осторожно высунулся из-за угла, поводя стволом пистолета из стороны в сторону, и оцепенел.

За столом сидели двое. В милицейской форме. Оба залитые кровью от плеч и до коленок. В руках они держали карты и азартно швыряли их на стол, будто нарочно стараясь щелкнуть громче, чем получилось у другого. На столе лежала всего лишь одна купюра: сторублевая банкнота, почему-то зеленоватого оттенка, как у долларовой купюры. В пустой винной бутылке стоял огарок свечи. Расплавленный воск залил бутылку, причудливыми потоками изукрасив пустую тару, превращая ее из обычного стеклянного утиля в диковинный канделябр. Рядом на столе стояли две головы. На одной была надета милицейская фуражка кокардой назад, на макушку другой кто-то прилепил второй свечной огарок. Воск стекал по волосам, спутавшимся от засохшей крови, и капельками слез застывал на лице. Глаза у головы были широко распахнуты, рот шевелился, пытаясь что-то сказать, но вместо слов получалось то самое шипение.

Из разорванной шеи ближнего к Алексею трупа фонтаном била кровь, начавшая уже сворачиваться, лениво расмазываясь по мышиного цвета форме. Он даже разглядел, что трахея трупа судорожно сжимается, сипя и булькая от попавшей в нее крови. Алексей почувствовал, как спазм сжимает желудок и рот наполняется противной кислой горечью. Он еле успел наклониться, и его стошнило желчью. Прямо на ботинки, и без того уже грязные дальше некуда.

Сидящие за столом обернулись, если можно так сказать о безголовых трупах. Мутные, залитые воском буркала одной головы уставились на него.

Второй мертвец сгреб свою башку за волосы, сбив при этом фуражку на пол, и повернул ее лицом к Алексею. В мертвых глазницах бурыми сгустками застыла запекшаяся кровь. Фатеев заметил, что правой щеки у головы просто не было. Как будто огромный нож срезал плоть, обнажая кости и зубы. Во рту ворочался распухший синий язык. По языку ползла муха. Зеленая.

„Николай Васильевич обрыдался бы от зависти“, – подумал Алексей, имея в виду Гоголя, сумасшедшего гения малоросских земель.

Тот, что со свечкой на голове, Алексей узнал его, был младшим лейтенантом Борисенко, жадным до чужих денег радетелем правил движения, внезапно исчезнувшим из морга. Второй, в фуражке задом наперед, наверное, водитель патрульного экипажа… А играли они на его сотку. Вот почему она зеленоватая. Морок, наведенный Алексеем больше суток назад, не рассеялся полностью. Кто-то помогал иллюзии держаться столь длительное время.

Голова лейтенанта, разлепив залитые воском губы, прошамкала:

– Нехорошо, гражданин Фатеев, купюры фальшивые распространять. – Ага, нехорошо. – Поддакнула вторая голова, сжимаемая рукой владельца. Толстая зеленая муха даже и не подумала слететь с языка.

– Придется вас задержать и сопроводить для дознания. – Проговорила первая голова.

К губе прилип кусок воска, но ей было без разницы.

– Да, придется. – Поддакнула вторая.

Менты дружно поднялись, роняя стулья, и двинулись к Алексею. Лейтенант забыл голову на столе, второй же продолжал сжимать свою за волосы, только наклонился поднять фуражку. Взял ее за козырек, повертел в руке, пытаясь пристроить на голову. И нахлобучил ее себе прямо на обрубок шеи, из которого продолжала фонтанчиком бить кровь.

„Нихера себе, представление!“ – пронеслось в голове у Алексея. Трупы милиционеров, тем временем, неспешно приближались к нему, шаркающей походкой. Труп лейтенанта шарил по поясу руками, нащупал кобуру и достал оттуда пистолет. В свободной руке у второго, как из воздуха, материализовалась дубинка. Короткий обрезок резиновой дубинки с поперечной рукояткой. Алексей выскочил за дверь и захлопнул ее, прижавшись к ней спиной. Сердце в груди бешено колотилось, пытаясь проломить ребра и выскочить наружу. Почему бы и нет. Ходят же тут безголовые люди. Почему бы не бродить человеку с сердцем наружу. За спиной у Алексея бухнуло, дверное полотно разлетелось в щепки. Одна из них пропахала щеку, оставив глубокую борозду и вонзилась в стену напротив. Он упал на колени, прикрывая голову руками. Потом завалился на спину, в падении разворачиваясь лицом к двери, и стал методично нажимать на курок. Пять выстрелов слились в один. Коридор заволокло кислой пороховой гарью. Пули, кусочки заговоренного серебра, гулко шлепнулись в дверь и блестящими комочками осыпались на пол. От неожиданности Алексей даже выматерился трехэтажным замысловатым матерком, который не раз слышал в деревне у своей бабушки, будучи мальчишкой. Как известно, черное слово беду прочь гонит. Но тут беде явно было фиолетово. За дверью грохотнуло еще два раза, и пули, пробив дверь, будто она была из бумаги, впились в штукатурку слева и справа от его головы. Он обалдело глянул на еще дымившееся отверстие и, вскочив на ноги, переместился к стене, где была дверь. Выщелкнул обойму из пистолета и сунул ее в карман: нечего переводить дорогое серебро. Достал из кармашка на кобуре обойму с простыми патронами. Резко вогнал ее в рукоятку пистолета и, переместившись к двери, почти в упор разрядил всю обойму в дверь, не боясь рикошета. Свинец прошил дерево без особого труда, и Алексей услышал, как пули с глухими шлепками вошли в мертвую плоть. Но звука падающих тел так и не последовало. Не стоило даже и рассчитывать свалить оживший труп простой пулей. А заговоренное серебро не пропускала дверь. Рассуждать о природе феномена времени не было. И потому Алексей, не вставая на ноги, на четвереньках, рысью отбежал назад, освобождая проход своим преследователям. Достал из кармашка флакон с солью и щедро сыпанул серых кристаллов на пол перед собой. Это должно на какое-то, пусть и недолгое, время остановить мертвяков. По поверьям его предков, мертвяку, восставшему из могилы, следовало отрезать голову и приложить ее к заднице. Задача упрощалась тем, что головы у его оппонентов и так были отделены от тела. А осложнялась тем, что, в отличие от обычных мертвецов, эти двое использовали оружие и, кажется, даже неплохо соображали.

Алексей сунул пистолет в кобуру и поднял перед собой правую руку, выставив ее вперед, словно обороняясь.

Дверь номера, простреленная в нескольких местах, с треском распахнулась, врезавшись в стену так, что с потолка вновь отвалился кусок штукатурки. Левой рукой Алексей выхватил из ножен, прикрученных скотчем к плечу, клинок.

Из распахнутой двери показался тот, что нес башку в руке.

Алексей правой рукой собрал с рассеченной щеки немного крови и окропил ею клинок. Кровь, встретившись с лезвием из зеленоватого металла, вспыхнула ярким рубиновым светом и растеклась по ножу тонкой полыхающей пленкой.

В коридоре показался второй труп, с пистолетом. Первый бестолково топтался на месте, наступив на разбросанную соль. Серые кристаллики прожгли подошвы ботинок. Голова в руке тоненько взвыла, вывалив язык из ощеренного рта. Алексей собрал еще немного крови, сочившейся из глубокого пореза, в ладонь и сжал ее в кулак, произнося наговор. Почувствовал, как в кулаке что-то толкнулось, будто он сжимал там маленькое живое существо, и швырнул то, во что превратилась его кровь, кровь Охотника, в сторону мертвяков, топчущихся у соляного пятна. Тот, что с пистолетом, подтолкнул своего напарника в спину и он ступил на разбросанную по полу соль уже обеими ногами. Ботинки задымились, башка заверещала совсем уж нестерпимо и мертвец рванул навстречу Алексею, пытаясь как можно быстрее преодолеть препятствие. Соль там, где прошли его дымящиеся ноги, выгорала, оставляя чистый пол.

Кровь маленьким пульсирующим шариком слетела с ладони Алексея и зависла на середине пути между ним и мертвым милиционером. „На кой хрен я им сдался? – между делом спросил себя Алексей. – Да кто же их, безголовых, знает“, – сам себе и ответил. Второй безголовый поднял руку, в которой был зажат пистолет, и разрядил всю обойму в Алексея. Большая часть пуль вошла в мертвое тело его напарника, не причинив, впрочем, тому особого вреда.

Те пули, которые миновали труп, вспыхнули и задымились, едва достигнув расстояния до висящего в воздухе багрового шарика, и тяжелыми каплями упали на пол. Линолеум, старый и высохший, тотчас же задымился. Сфера, созданная Алексеем из собственной крови, выполнив свою задачу и защитив создателя, растаяла в воздухе без следа. Теперь, когда пули больше не угрожали Алексею, он спокойно шагнул назад, достал пистолет и, прицелившись, выстрелил в голову, которая болталась в руке мертвяка. Эффект от выстрела если и не превзошел ожиданий охотника, то, по крайней мере, порадовал. Башка разлетелась вдребезги, кровавые ошметки брызнули на грязные обои. Тело качнулось назад, как будто пуля ударила его в грудь, и рухнуло навзничь прямо на рассыпанную соль.

И тут же вспыхнуло чадным рыжим пламенем.

Второй мертвяк еще пару раз нажал на курок. В ответ последовали только сухие щелчки бойка. Аккуратно засунув бесполезный „ПСМ“ в кобуру, ходячий труп по стеночке обошел полыхающие веселым огнем останки напарника и двинул на Алексея. „Как будто видит, падла!“ – констатировал тот, наводя тупой ствол „глока“ на фигуру бывшего гаишника. Тупорылая буржуйская машинка гулко рявкнула, выплевывая кусочки серебра в фигуру, приближающуюся к Фатееву.

Мертвец дернулся несколько раз, когда пули с чавканьем вошли в его плоть, и деревянной колодой опрокинулся на спину, подняв тучи пыли. Обезглавленное тело конвульсивно дернулось, выгнулось мостиком, замерев на пару секунд, и затихло. Хотелось верить, что навсегда.

Алексей перевел дыханье. Прислонился спиной к стене и засунул нож, все еще искрящийся бордовыми бликами, в ножны.

В огромное окно, забитое и заколоченное досками и кусками линолеума, что-то тяжко грохнуло, заскрипело, посыпалась труха. Еще удар. Судя по звуку, с той стороны что-то крупное, размером не меньше человека, пыталось вломиться в забитый оконный проем.

„Елки зеленые! Третий этаж ведь!“ – изумился Алексей. Вздохнув, он снова достал пистолет и стал обходить оконный проем, насколько позволяла ширина коридора. Слева, оттуда, где лежали безголовые трупы, послышалась возня. Одного взгляда хватило, чтобы понять: серебро не сработало. Тот мертвяк, которого Алексей завалил выстрелом в безщекую голову, обугленный и дымящийся, поднимался снова. Тяжко, с неимоверными усилиями, роняя на пол куски обугленной плоти, труп вставал, придерживаясь руками за стеночку, как самый обычный алкаш. Вслед за ним стал подниматься и второй. Сел, как будто оглядываясь, потом встал на карачки. И на четвереньках, как порождение наркотического бреда, рванул к Алексею. „Ах вы твари!“ – ругнулся тот и, опустившись на колено, смоченной собственной кровью рукой провел черту на полу поперек коридора.

Полыхнуло. Алексея отделила от надвигающихся на него мертвецов тонкая пленка, будто от стены к стене натянули мыльный пузырь. Только переливающаяся пелена искрилась оттенками красного, а не всеми цветами радуги.

Мертвяки по ту сторону преграды остановились, будто понимая, что через пленку нельзя пройти без вреда для себя. Первым сунулся вперед тот, что стоял на карачках. Как собака, обнюхивающая стену, ткнулся обрубком шеи в преграду и тут же отскочил, дрыгая им, словно ошпаренный. Из комнаты, где осталась его голова, раздался тонкий визг. Второй, которого Алексей про себя назвал „головешкой“, стоял и, покачиваясь, как под порывами ветра, ронял на пол дымящиеся куски сгоревшей одежды и ошметки плоти.

Удары в оконный переплет не стихали, высохшее дерево жалобно скрипело, на пол под окном сыпался мелкий мусор. От одного из ударов, особенно сильного, с подоконника свалился горшок и, брякнувшись об пол, раскололся вдребезги. Серая, лишенная жизни почва горсткой пепла просыпалась на пол. По доскам, закрывающим оконный проем, зазмеилась тонкая трещина.

Спустя миг за спиной Алексея грохнула дверь, шмякнув о стену. Раздались тяжелые, шаркающие звуки, сопровождаемые тонкими всхлипами.

„Бля, даже смотреть не надо, кто там!“ – подумал Алексей и обернулся. Мертвяки, отделенные от него тонкой преградой, становившейся все незаметнее с каждой минутой, радостно зашевелились, закряхтели, забулькали. Твари чувствовали – скоро, очень скоро преграда, сгорая, истончится до такой степени, что сквозь нее можно будет пройти. Пройти и впиться лапами, утратившими сходство с человеческими руками, в мягкую податливую плоть того, по чьей вине, как они считали, они приняли смерть и обречены на ужасные посмертные мучения. А из глубины коридора на Алексея надвигалось нечто, ранее, несомненно, бывшее человеком. Женщиной. Жертвой несчастного случая в метрополитене. В сравнении с этой жуткой фигурой обезглавленные менты казались безобидными детьми. Тело несчастной словно разорвали на куски, а вернее, так и было, а потом, вывернув куски наизнанку, кое-как сшили. Грубо и неряшливо. Как шьют только в морге. В обычном городском морге. Толстыми черными нитками, грубыми стежками. Стягивая куски мертвой плоти без всякой жалости: мертвому все равно. Прочно ли пришиты руки и ноги или на живую нитку – ему без разницы.

Существо, язык не поворачивался назвать его женщиной, стояло, опираясь в пол тремя конечностями. Двумя верхними и одной нижней. Еще одна тащилась сзади, на толстой нитке, густо пропитанной засохшей кровью. Голова в ссадинах и кровоподтеках тоже была пришита к телу. Криво и бестолково. Сейчас тварь пыталась поднять голову, чтобы посмотреть на противника, омерзительно дергая плечами. Но разорванные мышцы шеи только судорожно сокращались, заставляя висящую голову конвульсивно дергаться. При каждом таком движении груди существа мотались из стороны в сторону, вызывая приступы тошноты у Алексея.

Издав тяжкий вздох, тварь двинулась на Алексея, подрагивая изуродованной головой.

Нога, висевшая на нитке, тащилась сзади, издавая хлюпанье. Охотник дождался, когда существо подойдет достаточно близко, и прыгнул на него, оттолкнувшись правой ногой от пола, а левой в ботинке на толстой каучуковой подошве приземлился на спину твари. Хрустнул хребет. Тварь заверещала. Лопнули нитки, соединяющие правую руку с туловищем, и трепыхающаяся конечность отлетела в сторону, шмякнулась о стену и, к великому удивлению Алексея, недвижно осталась лежать там, куда упала.

Теперь он был лицом к лицу со всеми тремя. Однако легче от этого не было. Как с ними совладать, если даже серебро, верное средство против нежити всех сортов, тут беспомощно.

Тварь с переломанным позвоночником беспомощно возилась на полу у него под ногами, пытаясь подняться. Скребла пальцами по полу. Пыталась вывернуть голову и посмотреть на своего мучителя. Смотреть в глаза мертвяку, ставшему ужасающей пародией на Франкенштейна, Алексей не захотел. Достал пистолет и выстрелил в затылок чудища, покрытый спутавшимися волосами. Череп треснул с противным звуком, как перезревшая тыква. И из него, как из тыквы, вывалилось содержимое – серо-розовый губчатый мозг и глаз, судорожно подергивающийся от сокращения глазных мышц. Крови не было. Алексей поднял глаза к потолку и возблагодарил богов, которые помогли утихомирить хоть одного из противников. Потом достал из кармашка на поясе горсть крохотных семян и стал осыпать ими подергивающийся труп. Сначала по кругу, потом нарисовал в круге крест и пересек его косым крестом – символом Грозы. Маленькие зерна тут же начали прорастать, зеленым ковром укрывая тело, а корнями намертво привязывая его к полу. Вскоре посреди коридора образовалась целая клумба из вьюнков… нелепо выглядевших в этом загаженном здании.

Под сплошным покровом живых цветов слабо копошилось мертвое тело. Вскоре маленькие, но цепкие растения с ускоренным циклом жизни должны полностью переработать труп, после чего сами умрут, рассыплются в прах, прожив свою короткую жизнь быстрее, чем отпущено природой.

Алексей окинул быстрым взглядом поле боя. Увиденное ему понравилось. Хотя два мертвяка, бестолково болтающиеся у защитного барьера, позитивных чувств не вызывали. Преодолеть препятствие, поставленное силами жизни – алой кровью живого человека – они смогут уже скоро. Можно, конечно, развернуться и через окно вылезти из гостиницы, чуть не ставшей для Алексея западней. Но как знать, куда ведет это окно? Уж точно не на улицы доброго старого города. А значит, нужно добить этих двоих, чтобы не маячили и не мешали разобраться с ситуацией.

Охотник посмотрел под ноги и со вздохом опустился на колени, прямо в пыль и мусор. Чего уж там! И так, как свинья, вывозился.

Стал доставать и расставлять перед собой пузыречки, коробочки, скляночки. Потом поднял руки перед собой, сцепил большие пальцы и начертил ими в воздухе знак Eihwaz, укрепляя барьер, за которым топтались мертвяки. Барьер вспыхнул неистово, усиленный знаком. Чудища отшатнулись, будто опаленные пламенем. Алексей довольно кивнул стриженой головой и стал снимать мокрую куртку. Потом содрал свитер и футболку. Окунул палец в один из пузырьков и начертил три вертикальные полосы у себя на лбу. Достал нож и полил его жидкостью из другого флакона. Все манипуляции он сопровождал напевом – заговором на давно канувшем в Лету языке предков. Клинок, отливающий зеленью, потемнел и даже как будто перестал отражать свет, померк, слился с мраком.

Затем Фатеев зачерпнул пахучую мазь из очередного тюбика и стал втирать ее в тело.

Там, где состав касался кожи, она приобретала сероватый оттенок, каменея. Обычный человек, не подготовленный к подобным манипуляциям, загнулся бы от одной Каменной кожи. А предстояло еще наложить на себя Ярость и Могильный зуб. Кожа – для непроницаемости кожных покровов, Ярость – подхлестнуть организм и ускорить метаболизм, а с ним и скорость, Могильный зуб – исключительное средство против нежити. Можно будет руками рвать ожившие тела в клочья.

Закончив с манипуляциями, охотник поднялся и провел поперек груди кончиком ножа. Плоть, усиленная составом и наговором, поддалась лишь слегка. Клинок, сотканный из тьмы, обагрился каплей крови и злобно зашипел. Рукоять толкнула ладонь мириадами крошечных ледяных игл. Тонкий порез затянулся практически мгновенно. Гул ударов, доносившихся со стороны холла от забитого окна, на мгновение стих. Потом раздался удар жуткой силы, от которого, казалось, затряслись стены, и в коридор вкатился мохнатый ком. Распрямился. И предстал перед взглядом Алексея огромным, по грудь взрослому человеку, матерым волчищей с полосой седой шерсти, тянувшейся от глаз к затылку лобастого черепа. За ушами зверя седина переходила на хребет и сбегала до самого кончика хвоста.

Волколак, широко расставив передние лапы, каждая толщиной с голень взрослого мужчины, мотнул башкой, явно пытаясь прийти в себя. Коротко рыкнул, ощерив аршинные клыки, белые как снег. И рванулся вперед… Алексей отшатнулся назад, выставляя перед собой клинок, а второй рукой судорожно чертя в воздухе знак Isa, рассчитывая остановить волчару, распластавшегося в прыжке. Но вопреки разумному представлению об оборотнях зверь прыгнул на спины мертвяков. И принялся яростно рвать их клыками и когтями. Подмял под себя „головешку“ и кубарем покатился с ним по полу, пытаясь перекусить мертвяку хребет. Второй труп неуклюже развернулся и, переваливаясь с ноги на ногу, поспешил вступить в драку. Алексей сложил пальцы в руну Hagalaz, снимая защитный барьер, и серой молнией с невероятной скоростью, так что даже очертания тела размылись в воздухе, рванул на помощь нежданному пришельцу.

На коротком замахе снизу всадил нож в спину мертвяка. Туда, где у живого человека бьется сердце. Клинок радостно взвыл, как свора голодных псов, учуявших кровь, и стал поглощать ту силу, которая помогала мертвяку двигаться и жить вопреки всем законам природы.

Сам же Алексей подхватил судорожно бьющееся тело и, подняв его над головой, выставив правое колено, со всех сил опустил на него мертвяка, ломая тому хребет. Зачарованный клинок звякнул о пол, выпав из раны. Труп, теперь уже на сто процентов умерщвленный, кулем рухнул на пол. Для уверенности Алексей перевернул его на грудь, заломил руки за спину и, достав из кармана осиновый колышек, пригвоздил ладони мертвяка к телу, одновременно стараясь попасть в позвоночный столб, чтобы окончательно лишить того возможности двигаться.

Волколак расправился со своим противником и теперь стоял над бесформенной обугленной грудой, для острастки порыкивая на нее. Когда в куче что-то шевелилось, зверь лапой бил по останкам. Удовлетворенно рыкнув, поднял заднюю лапу и помочился на кучу, всем своим видом показывая: „Моя победа. Ты ни при чем!“ – Да не нужен он мне, – хмыкнул Алексей, наклоняясь за ножом. – Себе оставь. Со мной тоже драться будешь?

Волк отрицательно мотнул лобастой башкой.

– Ага. Понятно. – Охотник перевел дух, успокаивая прыгающее в груди сердце. -

Помогать решил? С чего хоть?

– Гая… – мысленно услышал знакомый голос. Волчья пасть не приспособлена к

человечьей речи. – Гая… помочь… велела…

– Гая? Дух Земли?

Зверь качнул головой, соглашаясь.

– У тебя… э… морда поцарапана. Дай обработаю.

– Нет… само… гвоздь… – тяжко толкнулись в голове Охотника слова зверя.

– А если не гвоздь? – Алексей кивнул в сторону обугленных останков. – Если этот?

– Заживет… как… на собаке… – выдохнул зверь.

Алексей улыбнулся.

– Ты, я смотрю, шутник.

Зверь согласно рыкнул.

– Я тебя знаю? – поинтересовался Алексей.

– Знаешь… Олег…

– Чего Олег? – не понял Алексей.

– Я… Олег…

– Чего? – изумленно протянул Фатеев. – Ты – Олег?

– Да…я…

– Ух. Чудны дела твои, Господи. Давно?

– Давно… Потом рррасскажу… Выбиррраться давай… поп ждет… – Зачем? – очумело задал глупый вопрос Алексей.

– Скоро… рррассвет…

– А…

– Пошли… – скомандовал волк.

Алексей подцепил с полу вещи, напялил мокрую одежду и сам не заметил, как мир вокруг стал прежним. Он стоял в коридоре гостиницы. Лампы, в целях экономии включенные через одну, тускло освещали коридор. В каком-то из номеров храпели. Густо, с переливом. Алексей позавидовал здоровому сну человека, который даже не подозревал, что происходило рядом. Хотя в эту ночь большинство людей должны были мучить кошмары. Уж больно сильно столкнулись сегодня Навь и Явь. Алексей направился к выходу. Зверь, припадая на лапы, крался сзади.

За стеклом регистратуры мирно дремала женщина, положив голову на скрещенные руки. – Сладких снов, – пожелал ей Алексей, попутно осеняя ее знаком Tusaz, призывая на нее крепкий, хоть и недолгий сон.

Открыл дверь и, не таясь, стал спускаться по лестнице мимо дверей офисов на втором этаже и магазина на первом, еще закрытых. Волк следовал за ним, поджав хвост и осторожно ставя лапы на ступени.

– Ты что, высоты боишься?

– Нет… – рыкнул зверь.

– А что хвост поджал?

– Падал… когда… ходить… учился…

Алексей усмехнулся. Понятно. Делая первые шаги в образе зверя, Олег пару раз кувырнулся с лестницы, и теперь звериная половина его натуры воспринимала лестницу как опасность. Мелкую, но болезненную.

Дверь на улицу распахнулась от легкого толчка. Волна свежего предрассветного воздуха накрыла Алексея с головой так, что он чуть не захлебнулся в этой свежести. После затхлой вони, которой пришлось дышать по милости Коллекционера, – неслыханное блаженство.

Волколак подкатился к машине мохнатым шаром и приглашающе глянул через плечо на Алексея янтарным глазом. Вдалеке залаяла какая-то шавка. Оборотень, пригнув голову к земле, утробно рыкнул, и моська зашлась истерическим визгом. Алексей открыл заднюю дверь и отошел в сторонку, пропуская волколака в салон. Тот ловко запрыгнул внутрь. Как будто только тем и занимался, что ездил на задних сиденьях в облике зверя. И тут же удобно развалился на весь задний диван, свесив правую лапу и голову.

* * *

Алексей курил, присев на высокое крыло „Ниссана“. Задумчиво вдыхал горький табачный дым, выпуская его через ноздри. И молча смотрел на дом, который всего пару дней тому назад чуть не стал причиной его гибели и свел в могилу его жену. На душе было гадко и пусто. Гадко потому, что Алексей понимал: устранив проблему с домом, в чьих подвалах таилось зло, до поры до времени сдерживаемое его наговором и рунами на оконных и дверных проемах, он не справится с Коллекционером, решившим превратить его в экспонат коллекции. То, что началось не здесь, и закончиться должно не здесь. Это только в сказках бывает – уничтожь источник зла и… потекут молочные реки в кисельных берегах. Фигушки. Жизнь – не сказка, увы. И зло, простое, готовое уничтожить на своем пути все, что живет и движется, отнюдь не то ЗЛО, которое всегда побеждают герои американских боевиков. Тут частный случай. Застарелая злоба неупокенных душ, обреченных на вечные страдания погубившим их психом. Скорее всего и душа самого доктора, бывшего владельца дома, тоже скитается где-то в окрестностях.

Непонятно, почему принято считать, что призрак – неупокоенный дух, не способен причинить вред живому. Брехня. Душа, чистая и безгрешная – сама по себе – большая редкость – безусловно не способна на такое. Если она не отягощена грязью прижизненных поступков, которые сам же человек и считает грехом, то, безусловно, не способна причинить ни то что маломальский ущерб, но и просто воздействовать на физический мир. Она легка и невесома, тоньше эфирного дуновения. Другое дело – душа злодея: убийцы, насильника. Еще при жизни человек осознал, что за его грехи последует наказание. Если не в мире людей, то в мире духов, который Алексей для себя именовал Изнанкой. Такая душа, исторгнутая из тела, зачерствевшая еще при жизни, становится материальной субстанцией, способной не только навредить, но и убить самым изощренным способом. Таращившийся на Алексея и его спутников глазницами окон дом был полон именно таких духов. Почему? Ведь были это души еще не родившихся людей, не запятнавших себя ложью и неверностью, лицемерием и пороками. По логике вещей, следовало бы просто совершить над домом, как над огромной братской могилой, обряд очищения и на том успокоиться. Но только в том случае, если бы все безвинные погубленные души не соседствовали на протяжении десятилетий с черной душой своего мучителя. Тут по принципу „с кем поведешься“. Вырванные из утробы матери и несформировавшегося тельца души младенцев от такого соседства утратили свою невинность и чистоту. Стали озлобленными на весь мир неупокоенными духами, жаждущими мщения. И не важно кому мстить… важен сам факт. Страх и эманации смерти подпитывали силу и ярость маленьких убийц. А тут еще наверняка не обошлось без вмешательства Коллекционера, который не зря выбрал это место в качестве сцены для первого акта поставленной им драмы.