Текст книги "Китай: укрощение драконов. Духовные поиски и сакральный экстаз"

Автор книги: Алексей Маслов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

Название племени Чжоу дало название и всему периоду китайской истории, хотя сам домен Чжоу уже не играл решающей роли и не обладал тем могуществом, которое требовалось для контроля над Центральной равниной.

Многочисленные следы народа Чжоу еще до того, как он пришел к власти, были обнаружены в районах Цишань и Фуфэн в Шэньси, неподалеку от нынешней столицы провинции Сиань. Именно эти находки позволили провести разделение между чжоусцами как отдельным племенем и шанцами, причем особенно это было заметно в области металлургии, поскольку шанцы славились своим роскошным ритуальным бронзовым комплексом.

Первый период существования Чжоу, начавшийся в 1050 г. до н. э., получил название Западного Чжоу. В 771 г. до н. э. столица Чжоу после многочисленных войн и восстаний была перенесена восточнее, в провинцию Хэнань, что положило начало периоду Восточного Чжоу. В период Западного Чжоу центр культуры располагался в провинции Шэньси, однако влияние Чжоу постепенно расширялось и новые территории оказались слишком велики для прямого управления.

В связи с этим чжоуские правители передавали часть своих функций местным лидерам, которые до этого времени играли роль племенных вождей или высших священнослужителей – ванов. В свою очередь, местные лидеры, обладая немалым ритуальным влиянием на народ, приобретали все большую административную власть и независимость от правителя Чжоу. В конечном счете, дробление харизмы священного лидера и стало причиной краха Западного Чжоу.

Большинство бронзовых изделий эпохи Западного Чжоу извлечены сегодня не только из захоронений, но и из особых кладов, которые создавали в середине VIII в. правители царств в смутные времена войн и заговоров, заставлявших их покидать свои царства, что, в конце концов, и привело к падению Западного Чжоу. Часть их сокровищ была случайно найдена крестьянами в 1976 г. Массивные сосуды для вина, датируемые X в. до н. э., не только передавали лик некого мистического существа таоте, но даже изготавливались в виде его лица: ушки сосуда служили ушами таоте, посредине в виде линии выполнялся нос и два глаза как большие точки. Это была характерная форма сосудов периода Чжоу, сплошь покрытых сложным символическим рисунком, в котором можно угадать изображения птиц, змей, драконов и таоте.

Самая богатая находка была сделана в местечке Чжуанбай в районе Фуфэна, и датируется она XI–VIII вв. до н. э., т. е. периодом Западного Чжоу. Здесь было обнаружено 103 бронзовых изделия, в том числе кувшины, кубки, блюда, и среди них – бронзовая пластина с самой большой для того времени надписью по бронзе, включающей 224 иероглифа. Шанцы, особенно в поздний период, также наносили надписи на бронзовые пластины и кувшины, однако они были значительнее лаконичнее. Теперь же сами надписи становятся частью погребального ритуала, нанесение иероглифа превращается в особый вид «освящения» кувшина или пластины, и с этого периода берет свое начало священный характер любых надписей в Китае.

Безусловно, поводом для вдохновения чжоуских бронзовых мастеров служили изделия, некогда изготовленными их предшественниками – шанцами. Вообще вся ранняя культура Чжоу была проникнута стремлением адаптировать традиции шанцев; это ощущается не только в бронзовых изделиях, но и в высказываниях философов и правителей, которые, несмотря на разгром Шан, видели в том времени истинность традиции и ритуалов.

Тем не менее, постепенно чжоуская культура отходит от шанского образца. Она заимствует все больше и больше мотивов из западных и южных районов, в частности, чаще начинаются встречаться барельефы, зооморфные мотивы на кувшинах, а сам стиль становится невероятно избыточным в своем декоре. Приблизительно с X в. до н. э. происходит перелом в ритуальной жизни чжоуского общества, и это проявляется в абсолютно новом стиле декора. В нем появляются доселе неизвестные мотивы, обычно характерные для шаманской традиции юга. Происходит как бы возврат в архаику шаманизма, что можно также расценивать как попытку найти новую идентичность культуры через невероятную плотность сакрального общения с высшими силами. Теперь основными сюжетами чжоуской бронзы становятся драконы, птицы с 40 длинными хвостами и высокими хохолками, которые даже частично вытесняют маску таоте. Все эти существа начинают встречаться не только на бронзовой погребальной утвари, но и на нефритовых украшениях, которые обычно клались в погребения. Порою нефритовыми пластинами целиком покрывалось лицо усопшего, образуя своеобразную маску, как в погребении правителя Го, найденного в Шансуньлине в Хэнани. Все же никакой глобальной революции в переосмыслении духовного мира не произошло: в любом случае, и таоте, и драконы, и птицы, – все считаются либо перевозчиками души в царство мертвых, либо воплощением самого шамана, который выполняет эту функцию. Очевидно и другое – к X в. происходит мощный вброс крайне архаичных ритуалов южных традиций в уже высоко развитую чжоускую культуру.

К концу периода Западного Чжоу формы сосудов и изображений на них становятся все более тереотипными, происходит определенная стабилизация ритуальной жизни, которая сумела вобрать в себя как собственно древнюю шанскую традицию, так и шаманские мотивы южных культур.

На этом фоне происходит настоящий переворот в ритуальной жизни, на что указывали многие исследователи этого периода⁴³. Прежде значимые части ритуальных изображений – птицы, змеи, лики таоте – становятся лишь частью декора, утрачивают самостоятельную значимость и превращаются в обычный узор, наносимый в виде арабесок на кувшин или блюдо. Изменяется и сам вид традиционных зооморфных композиций, они становятся крайне абстрактными, теряют четкость очертаний и как бы распластываются по всей поверхности сосудов. Так, змеи и драконы уже изображаются в виде своеобразных лент, идущих вокруг кувшинов и чаш. Из-за этого иногда вся композиция утрачивает симметричность – характерный признак древних изображений эпохи Шан и раннего периода Чжоу. Симметрия всегда связана с космогоническим представлением об устойчивости и повторяемости мира, которая выражается простейшей формулой «что наверху – то и внизу». Мир земной дублирует мир небесный, а видимое пространство жизни повторяет существование в мире невидимом. Симметрия в композиции вообще является ключевой частью раннего представления о ритуальной сущности мира, здесь даже люди или шаманы изображаются с симметрично поднятыми вверх руками.

Перенос столицы в 771 г. до н. э. западнее, в Хэнань, создал водораздел между двумя большими периодами существования Чжоу и дал начало эпохе, получившей название Западного, или Позднего, Чжоу (770–221 гг. до н. э.). Именно этот период оказался временем расцвета многих философских и мистических школ, кодификации раннего знания, расцвета городов, литературы и торговли. Однако одновременно он стал и периодом хаоса, что резко контрастировало с относительным покоем на Центральной равнине, который царил в период Раннего, или Восточного, Чжоу. Сотни и десятки царств соперничали за власть, влияние и, самое главное, за возможность овеществлять высшую сакральную функцию правителя Поднебесной. Собственно, сам период Позднего Чжоу распадается на два подпериода. Первый, получивший название «Весен и Осеней» (Чуньцю, 770–475 гг. до н. э.) по названию известной летописи, приписываемой Конфуцию, характеризовался усилением региональных аристократических группировок и созданием вокруг них отдельных царств. Стремительное ослабление верховной власти центрального домена Чжоу (по названию которого и получил свое именование весь период) породило массу царств и, как следствие, – региональных культур и традиций. Одновременно резко усилились и те региональные культуры, которые никогда не считали себя вассалами Чжоу или лишь формально связывали себя с чжоускими правителями.

Несмотря на относительную слабость политической власти культурное давление Чжоу и царств Центральной равнины было невероятно мощным. Под его воздействием в Китае вырабатывается единый стиль бронзы, росписей и, видимо, верований. Примечательно, что сегодня обнаружено несколько тысяч богатых захоронений и лишь несколько столичных городов, относящихся к периоду Восточного Чжоу. Этот факт можно интерпретировать по разному – и как следствие единой мощной власти, не позволявшей региональным элитам «расползаться» по собственным столицам, и как стремительное развитие особого слоя людей, связанных с обслуживанием сакральных нужд общества, чьи останки и покоятся в этих захоронениях. В первый период своего существования Восточное Чжоу являлось очевидным продолжателем традиций своих предшественников и в стиле росписей, и в манере изготовления бронзовых изделий. Бронзовые кувшины отличались богатым, многослойным декором, на котором чаще всего проступали изображения лика таоте, неких существ, похожих либо на змей, либо на драконов, свиней и птиц, – всего того, что связывалось именно с погребальными культами. Мир живых практически отсутствовал в росписях и инкрустациях, и, по сути, основная функция чжоуской культуры сводилась к «обслуживанию» мира мертвых.

К V–VI вв. до н. э. сложилось два крупных региональных центра культуры: северная традиция была представлена царством Цзинь, южная – царством Чу.

Илл. 40. Бронзовое зеркало с серебряной отделкой, украшенное стилизованными переплетшимися существами «лун» – драконами. В центре – отверстие, куда продевалась веревка. Зеркало носилось на груди для отражения духов. 475–225 гг. до н. э. Из гробницы в Чжанцзяшань, провинция Хубэй.

Впервые остатки традиции Цзинь были обнаружены в 1956 г. в местечке Хоума в Шаньси, где были найдены развалины древней столицы, датируемые 584–450 гг. до н. э. Здесь же располагалась гигантская литейная мастерская, в которой находилось более 30 тыс. литейных форм для бронзовых сосудов. Примечательно, что формы эти имели очень разный характер и относились к разным стилям. Именно здесь, по-видимому, шел процесс специализации бронзовой продукции, разнящейся не только по мотивам и изображениям, но и по своим функциям. Огромное число литейных форм показало и другое: некогда очень сложные в изготовлении бронзовые изделия приобрели характер массовой продукции. И, как следствие, ритуал, связанный с этими сосудами, стал также массовым и обиходным. Изображения на бронзовых сосудах буквально «накатывались» за счет небольших форм, в результате чего по кругу сосудов и кувшинов шел барельеф из многократно повторяющихся изображений. Такое многократное повторение одного и того же изображения в сочетании с очень плотным покрытием всей поверхности кувшина получило название «бронза Лию» по имени деревни Лию в Шаньси, где крестьяне, обрабатывая землю, в 1928 г. случайно извлекли из земли первые подобные изделия, которые считаются самыми древними.

Параллельно с барельефами на кувшинах начинает все чаще и чаще встречаться техника инкрустации – значительно более ранняя и технически простая, к тому времени уже несколько подзабытая.

Поэтому сам факт возрождения к VI в. техники инкрустации, которая в основном использовалась шанцами для нанесения изображений на ритуальное оружие, весьма необычен. Частично этот факт можно объяснить усилившимися контактами с кочевниками, расселявшимися по северным рубежам Шан. К VI–V вв. до н. э. Китай превращается в страну, вполне открытую для внешних контактов и, как следствие, даже «обслуживавшую» вкусы соседних кочевых народов. Влияние это особенно заметно в инкрустированных изображениях различных церемониальных сцен придворной охоты. Кувшины и блюда плотно покрывались большим количеством силуэтов людей, выполненных в нарочито примитивной манере, несколько напоминающей наскальные изображения или рисунки на золотых пластинах, распространенные среди обитателей степи. Параллельно с этим встречаются и изображения каких-то полуфантастических существ, не характерных для традиции северного Китая, пришедших также от кочевников. Вероятно, это было причудливое смешение пришлых и местных верований, смыкавшихся внутри единого мистического опыта, не случайно и для кочевых народов, и для шанцев было характерно изображение некого антропоморфного существа с рогами. Но если шанцы обычно рисовали лишь голову, точнее маску рогатого существа с большими глазами, то на инкрустированных сосудах мы уже видим это существо в полный рост. Оно напоминает то ли человека, надевшего маску коровы или оленя, то ли само это животное, вставшее на задние ноги. В любом случае, речь, скорее всего, идет о зарисовке какого-то ритуального танца с переодеваниями.

Южная традииия Чу

Совсем иную традицию представлял юг Китая, где в 689 г. до н. э. правители Чу основывают свою столицу в бассейне Янцзы в провинции Хубэй, неподалеку от современного города Цзянлина. С этого момента Чу начинает стремительно расширяться и захватывает множество соседних царств, превращаясь в одно из самых больших территориальных образований на территории древнего Китая.

Чу становится самым сильным, а впоследствии и единственным мощным царством на юге Китая, противостоя царствам Центральной равнины, расположенным в основном вдоль Хуанхэ. Это противостояние шло как в области военной, так и в области культурной. Юг Китая надолго сохранил архаические ритуалы и шаманские обычаи.

Первые археологические находки, связанные с культурой Чу, обязаны своим обнаружением строительным работам вдоль железной дороги в провинции Хунань у столичного города Чанша в 30-х гг. С того времени были найдены сотни погребений, отличавшихся богатой ритуальной утварью и не менее богатыми росписями, суть символики которых до сих пор до конца не ясна.

Здесь, в Чу, активно развивается лаковое искусство, обычно представленное в виде красно-черных рисунков. Эти рисунки, равно как и подавляющее число других изображений, являются еще одной иллюстрацией «из потустороннего мира». Лаковые изображения наносятся на внешние и внутренние поверхности гробов (в частности, именно так расписано последнее пристанище правителя И из области Цзэн). Интересно даже не само изображение, а то, что его сюжеты практически в точности повторяют инкрустации на бронзовых сосудах, характерных для северного Китая. Те же рогатые головы, те же странные извивающиеся существа, отдаленно напоминающие драконов. Очевидно, что идет активный культурный обмен – и этот процесс подразумевает не только обмен внешними формами, но и заимствование самих образов потустороннего мира.

Влияние южной китайской традиции, полной четко разработанных шаманских представлений и методик достижения экстатического состояния, ощущалось весьма сильно и на севере Китая, причем не только в области художественных изображений и технологий изготовления погребальной утвари, но и в области «теории» и преданий, связанных с самой мистической традицией. Стоит вспомнить, что большинство текстов VII–III вв. до н. э., связанных с описанием магических практик, вышло именно с юга Китая или эти трактаты передавали во многом или частично южную традицию, например, «Лао-цзы», «Чжуан-цзы», «Ле-цзы». В свою очередь, влияние северной культуры отразилось и в мотивах росписей и изображений в провинциях Хубэй и Хунань, где пересекались самые разные формы верований и погребальных ритуалов.

Захоронения, относящиеся к V–IV вв. до н. э., оказались вообще ярким примером пересечения южной и северной традиций. Характер рисунков и сочетания цветов на гробе говорит о том, что чусцы имели весьма разработанные представления о том, что душа умершего переживает множество трансформаций после смерти тела и может быть атакована различными злыми духами. Поэтому предпринимались чрезвычайные меры для защиты тела и души умершего во время погребения. Собственно сам склеп состоял из нескольких частей, обычно четырех, помещавшихся одна в другую. Эта традиция, известная во многих регионах древнего мира, например в древнем Египте, сохранилась в Китае до XVI–XVII вв. при погребении императоров или высших чиновников. На внутреннем гробе изображались особые охранители души: существа в масках с рогами, похожие на таоте, с клевцами (цзи) в руках – оружием на длинном древке с односторонним лезвием-крюком. На каждой стороне боковой поверхности гроба изображалось по восемь духов, разделенных на две группы по четыре.

Само захоронение помещалось под курганом, что можно считать новым явлением в ту эпоху. Оно состояло из нескольких частей, обычно трех или четырех камер. Вся совокупность этих камер воспроизводила собой подземные покои усопшего, как бы дублируя в тонком мире его прижизненную обитель. Здесь воспроизводился известный сюжет оккультных практик о повторении форм видимого и невидимого мира, известный практически по всему земному шару, причем в случае с захоронениями эта концепция соблюдалась особенно тщательно.

Яркой иллюстрацией сложнейших представлений о загробном мире может служить самое крупное чуское захоронение, принадлежащее правителю И из небольшой и до сих пор малоисследованной области (или царства) Цзэн, расположенной в самом центре Чу. История области Цзэн покрыта мраком, поскольку никаких письменных свидетельств о ней не сохранилось, – еще одно подтверждение того, что древняя китайская история освещена со стороны текстологической традиции весьма однобоко. Захоронение открыли в 1977 г. в провинции Хубэй в Лэйгудуне, и, как всегда, по случайности – его обнаружили солдаты, которые срывали холм. Холм оказался погребальным курганом, под которым покоился мужчина в возрасте около 45 лет, который умер в 433 г. до н. э.

Судя по этому захоронению, именно центральная камера была целиком связана с самим погребальным ритуалом, и туда помещались различные музыкальные инструменты, чьи звуки могли влиять на духов. В частности, в захоронении правителя И в центральной камере были обнаружены десятки бронзовых колоколов и гонгов.

Открытость Китая внешним воздействиям в древности хорошо известна, хотя и не всегда очевидна. Здесь параллельно происходили два процесса: во-первых, обмен технологиями между северными и южными районами Китая, представленными в тот момент абсолютно разными культурами, и, во-вторых, привнесение технологических новаций со стороны северных кочевых и полукочевых народов и даже с Ближнего Востока. Другой поток привнесений – заимствования в духовной сфере – проследить достаточно сложно, и можно лишь догадываться о них по появлению новых мотивов в погребальных изображениях, использованию новой цветовой гаммы в росписях.

В усыпальнице правителя И, например, были обнаружены бронзовые вещи, технология изготовления которых не встречалась в Китае до этого времени, в частности, ромбовидные узоры.

Все это стало возможным за счет использования литья по выплавляемым моделям: сначала глиняная форма лепилась вокруг восковой модели. Затем воск выплавлялся за счет того, что в форму заливался расплавленный метал. Скорее всего, эта техника была принесена в Китай с Ближнего Востока к VI в. до н. э. прежде всего в северные районы страны, затем пришла и на юг, в частности в царство Чу.

Илл. 41. Бронзовая шкатулка в виде барана. На цоколе видно изображение духа таоте; таким образом, баран может пониматься как жертва духу. XII–IX вв. до н. э. Провинция Шэньси

Эпоха Хань: погребальный культ как искусство

В 221 г. до н. э. в Китае воцаряется первая единая империя: царство Цин во главе с правителем Чжэнем побеждает вся царства и объединяет Китай под единой властью. Первый император берет себе титул Цинь Шихуан-ди. Это был период нового порядка после затяжного хаоса. Новую столицу он основывает в городе Сяньяне в провинции Шэньси, неподалеку от современного города Сиань. Цинь Шихуан, придя к власти, начинает серию реформ, призванных кардинально перестроить жизнь в Китае. Новая единая административная система теперь распространялась на всю территорию Китая, страна же была разделена на провинции и уезды. Для образования единого культурного пространства Цинь Шихуан проводит реформу письменности, вводя единую систему написания иероглифов, а также единую систему мер и весов. По всему Китаю разворачивается гигантское строительство объектов, призванных не только подчеркнуть величие новой власти, но и очертить новое магическое пространство китайской культуры. Десятки тысяч человек были задействованы на строительстве Великой китайской стены, великого канала, многочисленных дорог и городов, сам же император, по описаниям историка Сьша Цяня, соорудил для себя несколько роскошных дворцов в разных районах Китая.

Могила Цинь Шихуана, случайно обнаруженная крестьянами при рытье колодца в марте 1974 г., представляет собой сооружение настолько же величественное, насколько и странное. Фотографии с содержимым могильного кургана Цинь Шихуана обошли весь мир, а само погребение в Сиани стало центром туристического паломничества. В погребальный курган было помещено несколько тысяч изображений из терракоты в натуральную величину: воины, повозки, лошади и даже макеты жилых домов. Воины раскрашивались в натуральные цвета; таким образом, все это воспроизводило почти реальную картину жизни, которая вместе с Цинь Шихуаном должна была переместиться в загробный мир.

Исследования погребения Цинь Шихуана продолжаются и по сей день, однако до сих пор сама концепция такого погребального ритуала остается не до конца понятной. В данном случае впервые все предметы воспроизводились в натуральную величину с соблюдением пропорций, а люди – даже с индивидуальными чертами лица. Высота человеческих фигур колеблется между 176 и 196 см, то есть здесь не было ни миниатюризации, ни гиперболизации, обычно свойственных похоронным ритуалам. Нет сомнений, что многочисленные терракотовые воины (а их на сегодня обнаружено более 6000 тыс.) были призваны защищать душу императора, но не ясны сами подробности такого представления.

Илл. 42. Основатель первой империи на территории Китая Цинъ Шихуан-ди (259–210 гг. до н. э.)

Сомнительна также и исключительно «защитная» функция воинов, поскольку в погребении, как отмечалось, обнаружены и фигуры каких-то гражданских чиновников, лошади, скот и даже дома. В принципе все эти статуи воспроизводили традицию помещения в погребение мелких фигурок людей и животных (минци), заложенную приблизительно в VI в. до н. э., в период Восточного Чжоу. Они являлись заместителями кровавой жертвы, которая обычно помещалась в могилы в более ранние эпохи. Однако столь монументального размаха, как в сианьском погребении, погребальный ритуал не достигал никогда.

Очевидно, что задачей являлось именно абсолютное отображение реальности, например, воинам в руку вкладывалось настоящее бронзовое оружие (позже оно было разграблено восставшими крестьянами). Несложно предположить, что для изготовления такого количества фигур возник целый промысел, и тысячи людей в течение многих лет изготавливали по отливкам глиняные фигуры.

Погребальный ритуал начинал приобретать самостоятельное значение. Он не только был связан с общими представлениями о мире мертвых, как это было в эпохи Шан и Чжоу, но теперь представлял собой особый вид искусства со своими культовыми предметами, игровыми ритуалами и отдельными священнослужителями. Эта тенденция достигает своего апофеоза в эпоху Хань (206 г. до н. э. – 220 г. н. э.) и сохраняется на протяжении почти двух тысячелетий. Империя Хань царствовала в Китае на протяжении почти 400 лет, и этот период вошел во все китайские хроники как эпоха расцвета культуры и расширения границ Китая. Торговые караваны активно осваивали Шелковый путь, военные отряды ханьцев направлялись в Среднюю Азию и на юг. В мире в тот период образовалось по сути два полюса цивилизации, которые активно осваивали окружающее пространство: Римская империя на западе и империя Хань на востоке.

На севере Китая в ту эпоху сохранялись традиции и погребальные культы периода Цинь: вокруг кургана выкапывался ров, куда помещались изображения воинов и охранников для сопровождения господина в загробной жизни. Причем, в отличие от южной традиции, такие фигурки имели явно символико-игровой характер и представляли собой не точные копии воинов (как, например, в захоронении Цинь Шихуан-ди), а некие символы.

Так, в Янцзяване Илл. 43 в Шэньси они по высоте не превышали 60 см. На юге же даже в эпоху Хань сохранялось влияние традиций царства Чу с его сложными ритуалами.

Илл. 43. Погребальная фигура конного воина из могилы Чжан Лина. Императорский курган в Янцзявань, провинция Шаньси

Конец I в. до н. э. был отмечен все более нараставшим напряжением в обществе, причем теперь это ощущение нестабильности и ожидания переворотов, прежде характерное лишь для столичной и придворной жизни, захватывает и деревни Китая. Идет разрушение общин, рост богатых землевладений за счет захвата земель. В конце концов, на волне всеобщего недовольства в 9 г. н. э. власть на недолгое время захватывает Ван Ман – выходец из знатной семьи, связанной с прежними правителями. Он предпринимает ряд шагов, направленных на стабилизацию ситуации с землепользованием, но в 25 г. к власти приходит Лю Бан (Гуан У-ди), считавший себя продолжателем прямой линии ханьских правителей. Столица переносится чуть дальше на восток, в г. Лоян в провинции Хэнань, и с тех пор Лоян становится центром культурной, политической и интеллектуальной жизни Китая. Он был расположен очень удачно, находился практически в «центре» китайского сакрального мироздания, неподалеку от одной из пяти священных вершин Китая – гор Суншань.

Именно в этот период в официальную культуру ханьцев из народных мистических традиций приходят представления о существовании двух типов душ у человека – хунъ и по (земных и небесных), причем позже это представление приобретет форму двух групп душ. Души разделяются в момент смерти. Именно с учетом этого фактора «удержания» душ рядом с телом строились все погребения, в частности, могила местного правителя Дай-гуна, обнаруженная в 1971 г. в Маваньдуе у города Чанша. Собственно само захоронение располагалось под могильным холмом и было «запечатано» несколькими слоями перекрытий, дабы души не могли вырваться наружу.

Изменяются и погребальные культы, связанные с самой персоной императора. Теперь, к середине I в., все церемониалы по усопшему императору, считавшемуся уже воплощением священного первопредка и духа, переносятся в специальные храмы или кумирни, созданные внутри мощных усыпальниц. Императорский погребальный ритуал и все церемонии поминовения становятся закрытыми культами, поскольку вход к таким могилам и кумирням для простолюдинов был закрыт.

В противоположность этому могилы выдающихся чиновников и состоятельных людей становятся местом поклонения многих людей. Сами усопшие тотчас превращались в могучих духов-защитников.

Период со II в. становится поистине золотым веком не только погребального искусства, но и всего того сложного церемониала, который оказался связан с погребальными культами, поминовениями и молитвами. Теперь мир мертвых был не только «параллелен» миру живых, как это было раньше, но стал даже значительно важнее, чем мир живых существ. Уже и до того сложные формы декора и рисунков на погребальной утвари заменяются еще более хитроумными погребальными фигурами. Здесь можно встретить подсвечники в виде прекрасных девушек и служанок, курильницы в виде животных. Более того, в этих фигурках нашли свое отражение реалии не только самой китайской культуры, но и окружающих Китай народов. Хорошо известны подвесные курильные лампадки, выполненные в виде танцовщиц с кудрявыми волосами, не по-китайски большим носом и большими глазами, что может свидетельствовать о влиянии южноазиатских культур, например Индии.

Характерно и другое – именно в период поздняя Хань идет рационализация самих погребальных культов. В погребальной утвари и росписях исчезают изображения всяких необычных существ, столь часто встречавшихся в эпоху Чжоу и в ранний период Хань. Лики таоте, изображения причудливых змей-драконов и зооморфных монстров теперь превращаются просто в узор, в то время как центральное место занимают вполне реалистичные изображения животных и фигурки людей, выполненные с соблюдением всех пропорций и очень точно передающие кинематику движений. Сознание как бы возвращалось в мир повседневных предметов и явлений. Это являлось еще одним подтверждением отрыва от архаической традиции представлений о мире мертвых как мире чудесно-искаженном, трансформированном, фантасмагоричном. «Интерес уже представляло не путешествие души как таковое, но сама жизнь post mortem, перенесенная из мира живых»

Думается, что существовало несколько причин такого «прихода к реализму» в погребальном искусстве и культах как таковых. Прежде всего, уже была забыта связь между странными изображениями монстров и предполагаемыми первопредками с рогами и большими глазами, которые якобы пришли откуда-то с запада и чьи изображения встречались на погребальной утвари. Во-вторых, утратилось понимание правителя как абсолютного воплощения глобального духа предка во плоти, как медиума, содержащего в себе вселившийся дух.

_…???…

_{Илл. 44. В погребения эпохи Хань закладывались точные копии самых обыденных предметов. Модель колодца (выс. 44 см) из погребения Шаогоу. Лоян, провинция Хэнань}

_…???…

_{Илл. 45. Погребальный наряд длиной 182 см из нефритовых пластин, скрепленных золотыми нитями. Такой тип погребальных одежд связан с представлением о том, что нефрит сохраняет нетленность тела и не позволяет душам распадаться после смерти хозяина. Использование священных свойств нефрита сохранилось до наших дней. II–I вв. до н. э. Хэбэй}

В-третьих, постепенно уходила в прошлое практика мистического экстаза, порождавшая столь причудливые формы и видения. Мир стал менее страшен и более реалистичен. Но одновременно и менее «прозрачен». Формы этого мира просто механически переносились на загробное существование без реальной попытки проникнуть в инобытие.

Загробный мир как мир живых

Мир загробный отныне стал отражением мира живых. Раньше мир живых был как бы отражением деяний и велений духов. Теперь же загробный мир начинают парадоксальным образом «волновать» те же эмоции, чувства и ценности, что и обычных людей, например карьера, здоровье, богатство, удача. Все это отразилось на характере погребений, в которые теперь помещались изображения из жизни самого усопшего и даже небольшие скульптурки того, что он любил при жизни, например музыкантов, акробатов или танцовщиц.

_…???…