Текст книги "Проклятое дитя (СИ)"

Автор книги: Александра Павлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

   Медленно Анна отодвинулась от Акира, глядя на него томно приоткрывшимися глазами и улыбаясь счастливо и смущенно, будто только сейчас поняв всю интимность ситуации.

   Но юноша не дал ей отодвинуться, мягко сжав руками ее личико и снова наклоняясь к ней.

   – Эта была нежность, – прошептал он в губы принцессе. – Но я обещал и страсть.

   Головокружительный, куда более напористый и сильный поцелуй, сминаемые губы, прикосновение языка к влажным губам в стремлении их раскрыть и пробраться в сладкий ротик.

   Анна не поняла, в какой миг нежность и легкая страсть сменились грубым напором и насилием. Не поняла, когда это вдруг перестало ей нравиться, и стало пугать и заставляло нервничать. Она мягко уперлась руками в грудь Акира, пытаясь дать понять, что достаточно. Но он лишь раздраженно рыкнул ей в губы, уже кусая их, отчего Анна замерла на мгновение – испуганная подобной реакцией. Но лишь миг и куда более сильно она попыталась оттолкнуть, попыталась сказать «хватит», сказать, что это слишком, и она боится. Но только раскрыла губы, как мокрый язык настойчиво и далеко не нежно проник глубоко в рот, заставляя задохнуться от ужаса и паники, накрывшей с головой. Она колотила своими кулачками по каменной груди, пыталась отвернуть лицо, но молодой мужчина будто не видел ее сопротивления, будто не понимал, что ей не нравится! Он сильно и резко сжимал руками ее плечи и талию, заставляя ее тело гнуться в руках. Ни на миг не прекращал терзать ее губы своими, делая больно и пугая все больше и больше.

   Анна окончательно поняла, что пропала, что играла с огнем, когда согласилась на эту встречу, когда большое тело вдавило ее в один из каменных столбов, а сильные руки начали задирать подол платья. Она плакала и непрестанно просила остановиться, когда безжалостные губы прекратили терзать ее рот и спустились на шею и плечи, оставляя синяки и укусы. Тело будто не поддавалось контролю, и она едва могла пытаться оттолкнуть от себя слишком сильного юношу, который был в разы тяжелее и попросту не видел и не слышал ее. Все, что сейчас его волновало – ее тело и собственные желания, которые вырвались наружу, больше не сдерживаемые и бесконтрольные, которые зрели в нем все последнее время, не имея выхода.

   – Пожалуйста! Не надо! – надрывно, раз за разом повторяла Анна, пытаясь отталкивать от себя руки Акира. – Хватит! Перестаньте! Прошу вас!

   Она рыдала навзрыд, сотрясаясь всем телом от ужаса и страха, боли в горящей коже и заломленном теле. Ни грамма ласки и нежности в глазах обезумевшего мужчины, которые горели словно у зверя, который не знал, что такое пощада и нежность, что такое ласка и забота.

   – Ты сама пришла сюда, – лихорадочно шептал Акир, не прекращая «ласкать» ее горло своими жестокими губами и хрипло посмеиваясь, словно безумный. – И ты знала, зачем. Так зачем сопротивляться?

   – Отпустите меня! – обессилено шептала Анна, метаясь в его руках и содрогаясь от омерзения.

   Она плакала, не переставая, слезы застилали глаза так, что она уже не видела красивого лица любимого человека, которое сейчас искажала маска похоти и неконтролируемой агрессии.

   – Я так давно мечтал о тебе! Так давно хотел прикасаться к тебе так, – совершенно не слыша ее, продолжал, словно в бреду, говорить юноша, больно сжимая ее ногу чуть выше колена и со стоном заводя руку выше – туда, где заканчивались тонкие чулки и начиналась нежная плоть. – О, боги! Как же ты нежна и горяча!

   Рука ни на миг не прекращала свои мерзкие прикосновения, а другая до боли сжимала талию девушки, пока не скользнула вверх к вырезу платья, чтобы безжалостно рвануть его под испуганный вскрик и новую волну слез принцессы. С новым рыком Акир опустил голову вниз, впиваясь зубами в плоть поверх нижнего прозрачного белья, сжимая в ладони упругое полушарие – жестко и до боли.

   Анна была в отчаянии. Она была бессильна и обессилена, у нее едва хватало воли оставаться в сознании, ведь пелена забвения была такая заманчивая, но такая пугающая. Она не могла просто сдаться! Пусть и понимала всю бесполезность своих попыток вырваться и остановить жестокого насильника. Но даже не попытаться она не могла. Пусть она будет проклинать себя за глупость, винить за доверчивость, но никогда не упрекнет в бездействии и смирении. Она никогда не готова была просто смириться с тем или иным положением вещей. Она всегда боролась за права отстаивать свою правоту и свои желания. И сейчас даже страх не отнял у нее этой особенности – не мириться с обстоятельствами. И пусть это были слабые попытки и ничтожные мольбы, но она не готова просто опустить руки.

   Но резко и неожиданно Акира словно отбросило от нее, с силой оторвало. И больше не удерживаемая его руками и телом, она безвольно упала на пол беседки, сжимаясь в комочек и сотрясаясь от рыданий. Она ничего не видела и не слышала – была слишком напугана, чтобы понимать, что пришло спасения. Ей было больно, и куда больнее было разбитому сердцу.

   Впервые в жизни она доверилась и полюбила! Впервые в жизни встретила того, кому было плевать на то, что о ней говорят! Впервые она позволила себе помечтать! И вот чем все это обернулось – лишь боль, и разочарование. А еще обида – дикая и жгучая: она все-таки не достойна в глазах окружающих простого чувства любви. Она ведь не просила о многом! Не просила несбыточного и неосуществимого! Просто любви от тех, кого любила сама вопреки всему! Но все, что видела в ответ на свои светлые чувства – злость, ненависть, презрение и отвращение. Правильно ей говорил Хасин – в ней слишком много добра и надежды. Она не закалила свое сердце и душу, и они оказались растоптаны и унижены, оскорблены и оплеваны. Она не слушала Хасина, когда тот говорил о том, что ей нужно стать жестче. Она решила остаться собой в полной мере, и вот чем это обернулось – болью. Такой сильной, такой дикой и нестерпимой, что хотелось просто умереть здесь и сейчас!

   Она безвольно рыдала, выплескивая слезами и всхлипываниями свой страх, свой ужас, свое разочарование и вообще все, что рвало ее сердечко на кусочки в эту минуту. Не становилось легче, но остановиться она не могла. И не прекратила даже, когда кто-то с легкостью поднял ее на руки, бережно и осторожно прижимая к сильной груди. Не было сил поднять голову и посмотреть, кто позаботился о ней. Она просто спрятала лицо, сжала кулачки на ткани и продолжила плакать.

   Ее куда-то несли, она замечала, как становится светлее, начинала слышать голоса, которые при их приближении были все более громкими, испуганными и удивленными. Не было сил поднять голову и посмотреть по сторонам. Да и зачем? Чтобы увидеть осуждение?! Чтобы увидеть в глазах всех вокруг, что так ей и надо и лучшей участи она не заслужила?! Чтобы понять, что на нее смотрят с еще большим презрением и отвращением?! Она и так все это знала и видела! И сейчас, в момент, когда особенно уязвима, это означало бы конец ее самоуважению – окончательный и бесповоротный. Это растоптало бы ее и без того слабую гордость в ничто. Это уничтожило бы все, что осталось от ее самообладания в той проклятой беседке в глубине сада.

   Шум музыки, голосов людей, а после – шокированное молчание и тишина, а после – взволнованные перешептывания. Свет ослепил даже спрятанное лицо, и Анна поняла, что оказалась в самом центре того самого, чего желала избежать. Но вот ее волос трепетно и нежно коснулась чья-то рука, а тень закрыла ее от слепящего света бального зала. Хасин. Она не видела его, но так ее мог касаться лишь он. И она заплакала еще сильней – от стыда, от унижения и вины перед ним. Он ведь предупреждал ее! Он ведь говорил ей! А она не слышала! Не желала слышать и прислушиваться! А он единственный, кто желал ей добра – искреннее, беззаветно, не требуя чего-то взамен. И она так сильно разочаровала его – не могла не разочаровать! Ведь что он сейчас увидел?! Униженную, оскорбленную и сломленную девочку, а ведь взращивал в ней силу и величие. Что было перед его глазами? Обиженное, уничтоженное создание, а не гордое и вызывающее восхищение. Она безвольно рыдала перед ним, не в силах остановиться и вести себя достойно своего положения. Так что, если не разочарование она могла увидеть, если бы решилась поднять взгляд? Но она не решилась. Продолжала прятать лицо ото всех на груди Темного Стража, который держал ее в руках, скрывая своим плащом ее порванное платье и истерзанное тело. И пусть все самое постыдно было скрыто – ни у кого не могло остаться сомнений в том, что с ней произошло.

   Но глаза Хасина не светились разочарованием. Они сияли алым – злостью, едва сдерживаемой яростью и гневом, который закипал в нем по мере того, как он приближался к рыдающей Анне и видел все, что с ней сотворили.

   Никто еще не видел в этом дворце Бастарда в подобной ярости, когда видно, как ходят желваки под кожей на лице. Когда кровь капает с распоротых когтями ладоней, сжатых в кулаки в попытках сдержать полное обращение в боевую ипостась. Когда красивое лицо становится ужасным от того, что словно раздваивается, показывая истинный облик демона. Когда из светлых волос медленно появляются загнутые назад черные рога – витые и сияющие лавой. Когда по швам трещит идеальный костюм, не вмещая в себя увеличивающееся тело.

   Огромных трудов Хасину стоило остановиться на этом, не позволяя своему телу в порыве ярости принять полную трансформацию в иную ипостась. Продолжая стискивать зубы и слушать рыдания Анны, демон вернул себе привычный облик – исчезли когти и рога, лицо стало вновь безупречно красивым и изящным, а тело приняло свои человеческие размеры. Лишь после этого он посмел коснуться пепельных спутанных волос девушки. И плач стал сильней, и демон понял причину. Убрал руку и отошел от Стража.

   – Кто поссссмел? – едва слышно, но каждый, даже в самом дальнем уголке зала услышал этот ужасающий шипящий шепот, который волной страха прошелся по коже всех и каждого.

   Из-за спины Темного, что держал принцессу, стоя на ступенях, ведущих в сад, вышли еще двое и бросили под ноги своему господину младшего лорда Амайа – бессознательного и превращенного буквально в кусок мяса рычащим за спинами демонов Ташем.

   Хасин не смотрел на людей вокруг, не видел их реакции, не слышал новой волны шепотков. Все, что его волновало – грязь под его ногами: иначе назвать эту мразь было нельзя. Демон не сводил глаз с закашлявшегося и приходящего в себя молодого человека, а вокруг снова застыла тишина. Стоная и кряхтя, Акир перевернулся на спину и раскрыл глаза, чтобы тут же судорожно вздохнуть и замереть под взглядом нависшего над ним Бастарда. И не так страшен был зверь, что терзал его тело минуту назад в порыве злобы, как тот, что сейчас прожигал его убийственным взглядом, который обещал ему все муки ада.

   – Акир! – пронзительный крик женщины нарушил тишину, и из толпы придворных вырвалась женщина, глядя на своего сына дикими от испуга глазами.

   Взмах руки Хасина и рыдающую, вырывающуюся женщину удержал один из Стражей, не позволяя ей приблизиться. Второй остановил рванувшего следом за женой мужчину – старшего лорда Амайа. Оба родителя смотрели на своего единственного сына в страхе и ужасе, не веря и боясь за его жизнь – вполне обосновано.

   Хасин не смотрел на этих людей, не смотрел на королевскую семью, которая так же была в шоке. Он не видел лица Тамира, когда тот с ужасным сожалением и жалостью смотрел на Анну в руках Темного, но не смел подойти и показать всем вокруг свои недавно возникшие отеческие чувства к дочери. Братья принцессы были в гневе и растерянности – не знали, что делать: оскорбиться тем, что честь их сестры была запятнана, или промолчать как всегда? Мать девушки сидела с каменным лицом, не выражая ни участия, ни злости, ни испуга, ни страха – лишь тень удивления промелькнула в ее глазах, сменившись привычным презрением и равнодушием. А вот Лили торжествовала: глаза сияли не от шока или переживаний, не от сожаления и сочувствия. Но никто не видел, потому что все взгляды были направлены на Бастарда – ожидающие и боящиеся. Каждый сейчас думал о том, что сделает в гневе беловолосый демон тому, кто посмел так обидеть его подопечную. Что он сотворит сейчас, когда Анна пострадала физически, если за одни только слова он растоптал и унизил достоинство и честь многих родов? Было страшно даже представить.

   А Хасин смотрел лишь себе под ноги, всеми силами пытаясь сдержаться и не показать свою истинную суть обращением. Его ярость всегда была холодной и расчетливой, и сейчас был первый случай, когда он едва мог контролировать свои гнев и злобу. Они бурлили в крови, заставляя его тело меняться, находясь на грани трансформации в боевую ипостась. Он едва мог не рычать и не шипеть, пытаясь успокоиться. И все ради того, чтобы не испугать Анну еще больше. И пусть она не смотрит на него, пусть продолжает рыдать в спасших ее руках, он не желал пугать девочку еще больше. Лишь эта мысль – что он окончательно разрушит психику Анны – держала его в узде.

   За спиной умоляла о пощаде леди Амайа, плача и рыдая. Пытался успокоить жену муж, все еще не верящий в то, что сотворил его сын и сбитый с толку тем, что происходит. Он не чувствовала того, что чувствовала его супруга как мать – дикого страха: не так быстро реагировал его разум, как материнский инстинкт.

   Хасин медленно поднял руку на уровень лица, не сводя взгляда с глаз юноши, стонущего у его ног, и тут же просто болезненный стон сменился диким криком боли. Надрывный. Непрерывный. Ужасающий. Заставляющий мурашки страха бежать по телу каждого, кто его услышал. Юные девушки закрывали уши, чтобы не слышать этого крика. Женщины прикрывали лица руками, чтобы не позволять стонам ужаса слетать со своих губ. Мороз по коже шел у тел, кто был в первых рядах и мог видеть, как корчиться в муке тело молодого лорда, как лопаются сосуды в его глазах, окрашивая белки кровью. Могли видеть, как неестественно гнется его тело, когда ломаются кости одна за одной – медленно и по очереди. А Хасин не сводил глаз с тела под ногами, а его взгляд был пустым и равнодушным, словно он сейчас был вовсе не здесь, словно не пытал человека в угоду своему гневу, словно не он измывался над тем, кто посмел обидеть самое дорогое в его жизни. Он смотрел в никуда задумчиво и отрешенно.

   Анна ничего не слышала под пологом тишины, которым была укрыта она и Страж, что держал ее на руках. Не видела ничего, продолжая прятать лицо. Не показалась странной вдруг возникшая тишина. Ей было не до тех, кто был сейчас вокруг. Она переживала свое горе, свою обиду и свою боль. Было так больно, как не было еще никогда. Ни одна обида, ни одно оскорбление или унижение не шли в сравнение с разбитым сердцем и разочарованием в самой себе. Как могла она оказаться такой глупой и наивной? Как могла поверить в то, что любима хоть кем-то? Как могла позволить себе подобное недостойное во всех смыслах поведение и действия в отношении единственного, чье мнение ценила и кем дорожила? Как могла забыть о том, ей не позволено любить и, как сейчас выяснилось, это к лучшему? Ведь так болит преданное и растоптанное сердце! Так ноет душа, в которую безжалостно плюнули и посмеялись! Ее первые чувства, которые дарили так много тепла и света принесли ей так много боли и ужаса! Разве такое бывает?! Разве могло быть что-то хуже презрения семьи и родителей? Разве могло быть что-то хуже осознания собственной ненужности и презренности? Разве могло быть еще больнее? Могло! И было! Так, что слезы не прекращали литься. Так, что дышать было трудно. Так, что не хотелось жить.

   Хасин словно чувствовал то, что ощущает Анна: видел это в том, как она дрожала и плакала, видел в дрожащих плечах и лихорадочно сжатых на плаще кулачках. Он знал ее как никто другой, и ему не нужно было видеть ее лица и глаз, слышать ее голоса и видеть ее слез, чтобы понять, как ей сейчас плохо. И он не слышал криков своей жертвы, не слышал криков матери и отца. Все, что он слышал – плач Анны.

   Люди вокруг был взволнованы и в ужасе. Дамы бледнели все больше, даже мужчинам было трудно держать лица, слыша подобные крики и звуки – хрустящие, булькающие и раздирающие. Многие давно отвернулись от поражающего зрелища, кто-то торопливо покидал зал, но еще долго в спину летели те крики, гарантируя много бессонных ночей.

   В один миг Хасин словно очнулся и опустил руку. Тут же крики стали не так ужасны и их даже можно было терпеть. И снова только они нарушали тишину – все ждали, что будет дальше. Мать юного лорда, уже не силах стоять на ногах, просто распласталась по полу, рыдая и протягивая руку к сыну. Его отец был бледен и едва стоял на ногах, держась за бешено колотящееся сердце. А беловолосый демон вдруг задумчиво прищурился, заложив руки за спину. Резко повернулся в сторону возвышения и трона, вперив взгляд в бледного короля.

   – Ваше Величество, – медленно растягивая слова, вдруг произнес Хасин, медленно шагая к трону. – Насколько велика вероятность, что к вашей дочери, обещанной моему принцу, кто-то воспылал страстью настолько сильно, что забыл о ее предназначении? Насколько велика вероятность, что «проклятое дитя» вдруг полюбили? Насколько велика вероятность, что у кого-то хватит смелости на подобное без наличия покровителя и защитника?

   – Ничтожна, – глухо произнес Тамир, нахмурившись от того, как понял намек Бастарда.

   – Вот и я вдруг подумал так же, – мило-мило, будто не он только что пытал человека самым ужасным способом, улыбнулся юноша.

   И быстрый взгляд в сторону, вперившийся в милое личико принцессы Лили. Все проследили за взглядом демона.

   – Вы не смеете обвинять меня, – с вызовом и гордостью, достоинством, будто ни минуты не сомневалась в своей невиновности, произнесла девушка, смело делая шаг вперед, спускаясь на ступень ниже. – И то, во что вы превратили младшего лорда Амайа, едва ли сможет подтвердить Ваше обвинение.

   Лили было страшно, она была напугана и в не меньшем ужасе, чем все прочие вокруг, если не в большем. Но также она была горда и самоуверенна. Она была обязана держать лицо – в этой ситуации особенно. И никакой страх был не в силах преодолеть чувство собственной важности и вседозволенности. Никто не посмеет тронуть ее, никто не посмеет обвинить без доказательств, которые мог дать один лишь Акир, который делал свои последние вздохи именно в эту минуту. И оглушивший скорбный крик его матери подтвердил всю обоснованность смелости принцессы Лили. Она торжествующе улыбнулась, гордо вскинув подбородок.

   – Лили! – прозвучал громовой крик короля, который вскочил на ноги, зло глядя на дочь – впервые показывая, что умеет испытывать это чувство к своей девочке, которую холил и лелеял всю ее жизнь, как самую важную драгоценность в своей.

   Ей отдавал ту любовь, что должна была быть поделена на двоих. Ей отдавал внимание за двоих. Ее целовал на ночь каждый вечер до сих пор, свято веря в то, что ошибается в своих догадках на ее счет. Сомневался, но всегда находил оправдания. Видел истинную суть, но обманывал самого себя, желая лишь одного – не узнать правды никогда за остаток своей тлеющей жизни. И сейчас требовал четкого признания ее невиновности. Но вызов в глазах дочери, превосходство и блеск оказались слишком веским доводом в пользу его окончательного и бесповоротного разочарования.

   Взгляд короля потух, он словно весь сгорбился и сжался – плечи опустились, кулаки безвольно разжались, а глаза – в них была такая скорбь и боль, что не передать словами.

   – Ты не смеешь обвинять мою дочь! – резко вскочила на ноги Рабия, бросив на мужа короткий взгляд, лишь ему показав все свое недовольство его безвольностью, и обратив свое внимание на Хасина. – Никто не смеет!

   – Я не обвиняю, – мягко и тихо ответил демон, спокойно усмехнувшись. – Я не сужу. Я не доказываю свою правоту. Я наказываю.

   И взгляд дикий и алый, заставляющий кровь стынуть в жилах.

   – И раз всем нужны доказательства – пожалуйста, – резко повернувшись к королевской семье спиной, рыкнул раздраженно демон.

   Стремительный шаг в сторону искореженного тела юноши в другом конце зала, и Хасин замер над бездыханным трупом. Мерзкое зрелище, отвратительная смерть, но ничего более достойного эта падаль не заслужила.

   Не сводя немигающего взгляда с Акира, Хасин зашептал – тихо, спокойно. Постепенно голос усиливался, становясь громче и резче. И по мере того, как он говорил, тьма окутывала его ладони, клубясь вверх по запястьям, рукам и плечам, обволакивая его собой словно туманом – живым, темно синим, с ярко зелеными всполохами.

   Темная магия и некромантия были запрещена в Дарнасе. Под угрозой смертной казни всех магов проверяли из года в год. Ни к кому не было жалости: ни к старикам, ни к женщинам, ни даже к детям, если они оказывались уличенными в Темном Искусстве. Слишком непредсказуемая, слишком опасная своими последствиями и платой сила была запрещена многие столетия назад. К ней не прибегали даже в войне, после того, как один из королей прошлого прямо на поле боя был уничтожен вместе со своим войском поднятыми по ошибке умертвиями, которыми не смог управлять и манипулировать, замахнувшись на то, с чем был не в силах расплатиться. Для людей Темная магия слишком опасна, слишком сильна и неподконтрольна. Не единожды ее использование оборачивалось ужасными последствиями. Не единожды человечество сталкивалось с теми, кто был обращен Тьмой в самые страшные чудовища, которые уничтожали целые города и поселения. Люди были не в состоянии управлять подобной магией – ее не было в их крови. Демоны, дроу, вампиры и оборотни, множество других рас с врожденной силой умели владеть Тьмой, без вреда и особых усилий, без слишком дорогой платы за это умение. Но люди, даже рожденные магами, никогда не были властными над подобными силами. И многие ни разу в своей жизни не видели того, что сейчас творил Хасин.

   В одно мгновение вся тьма, что окутывала Бастарда, сжалась в клубок в его руках – живой клубок, искрящийся и пытающийся вырваться из граней, в которые его заключили ладони демона. Но послушный ему, когда под волей создателя направился вниз, буквально впитываясь в мертвое тело юноши, отчего оно конвульсивно задергалось. Хриплый, мерзкий звук едва похожий на вдох, и Акир сел. Снова крик ужаснувшейся матери при взгляде на то, чем стал ее сын. Но едва ли кто обратил внимание. Все с ужасом, смешанным с любопытством смотрели на создание некромантии – ожившего мертвеца. Неестественная поза, когда сломанные кости шеи не дают голове быть ровно, отчего она была наклонена к плечу. Сгорбленно и криво сидящая фигура – из-за всё тех же искореженных костей. Не дышащий, не моргающий, но смотрящий и видящий своими мертвыми мутными глазами. Сереющая на глазах кожа, безвольно лежащие рядом с туловищем руки – мерзкое и ужасное зрелище.

   – Встать! – приказ хозяина, и неуклюжее умертвие поднялось на сломанных ногах, стоя криво и косо.

   Снова вскрик матери, и, наконец, несчастная женщина лишилась чувств, прекратив оглашать зал своими стенаниями. Молча и с ужасом смотрел отец, в глазах которого была и боль, и отчаяние и зарождающаяся пустота.

   – За мной, – новый приказ и мертвец зашагал за создателем к трону.

   Не узнав отца, мимо которого прошел, словно не видел. Не видя никого и ничего, кроме спины хозяина впереди. Не слыша перешептываний и голосов, кроме голоса хозяина. Это не был младший лорд Амайа – это был труп и только: порабощенный, бесчувственный, лишенный воли и души.

   Не сводя взгляда с принцессы Лили, Хасин шел вперед, видя, как испуганно девушка смотрит на него и на умертвие позади. Как она лихорадочно смотрит на стоящую рядом мать, ожидая от нее спасения, и как бросает умоляющие взгляды на стоящего позади отца, который не желает на нее смотреть, сжимая бледные губы.

   Подойдя на самое близкое расстояние, Хасин остановился. Споткнувшись, следом за ним замер и Акир. Демон обернулся к своему умертвию и спокойно спросил.

   – Кто отдал приказ об изнасиловании принцессы Анны?

   – Приказ... – хриплым, рычащим, мертвым и не своим голосом, заговорил юноша, как загипнотизированный глядя на хозяина.

   Губы и язык плохо слушались его, он коверкал слова и выговаривал их очень старательно и долго.

   – Не было приказа, – словно собравшись с силами, произнесло умертвие. – Была просьба и намек.

   – Чьи? – обернувшись к бледнеющей принцессе, хмыкнул Хасин.

   – Ее Высочества принцессы Лили, – каркающим голом ответил мертвец под всеобщий сокрушенный выдох.

   – Чем принцесса обосновала свою просьбу? Что предложила взамен? – жестоко продолжал спрашивать Хасин.

   Он получил ответ на свой вопрос, но не собирался просто доказать свою правоту. Он слишком долго терпел. Пришла пора всем открыть глаза на лицемерие, злобу и порочность их горячо любимого ангела, каким считали Лили.

   – Ваша Светлость, – решительный голос Тамира, взмах руки Хасина и резко закрывшее рот умертвие. – Могу я просить вас о снисхождении и прекратить это представление?

   Это была просьба, но фактически мольба. Тамир никогда не просил, никогда не опускался до подобного перед Бастардом. Но сейчас не видел иного выхода – его семья значила для него много, пусть и не всегда была достойна этого. Он и так допустил достаточно.

   – Вы впадаете в крайности. Мы узнали правду, и принцесса Лили будет наказана лично мной, – пообещал мужчина, глядя в глаза беловолосому демону. – Хватит, – а вот это уже истинно мольба: сокрушенный шепот, усталый взгляд и опущенные плечи, словно под гнетом, слишком тяжелым для них.

   – Ваше право наказывать свою дочь. Я накажу ту, кто посмел оскорбить и унизить мою будущую повелительницу и императрицу, не зависимо от статуса и неприкосновенности, – и он обещающе посмотрел на девушку перед собой, а после снова на Акира, и мрачно и настойчиво повторил свой вопрос: – Что было обещано взамен?

   – Доступ в ее покои, – нисколько не стесняясь и не стыдясь – мертвецу неведомы подобные чувства – произнес юноша. – И постель.

   – Разве невинность принцессы это допускает? – насмешка и неприкрытое издевательство в голосе демона.

   – Я не первый, далеко не первый из тех, кто тайком посещал покои принцессы Лили с четырнадцати лет, когда ее первым любовником стал принц Инас.

   Шок. Постыдный побег Лили. Неверящие взгляды короля и королевы вслед кинувшемуся за сестрой Инасу. Глубокая тишина всего зала. Королева Рабия без чувств упала на руки стоящего рядом и успевшего подхватить мать принца Адринна.

   – Ты... – на миг Хасин запнулся, боясь задать последний вопрос, но понимая необходимость получения ответа, – успел закончить начатое?

   – Нет. Принцесса Анна была мной не тронута.

   Щелчок пальцев – и умертвие загорелось синим пламенем, уже через мгновения превращаясь в пепел на мраморном полу. Ни звука не издал больше юноша – мертвецы не чувствуют боли. Хасин спокойно прошелся по оставшемуся под ногами пеплу. Все еще в полной тишине, все еще в оглушительном удивлении стук его туфель раздавался, пока он шел к своим Стражам. Остановился перед тем, кто держал на руках Анну. Снова мягко коснулся ее волос и тихо-тихо, чтобы услышала только она, позвал ее:

   – Моя Амани. Посмотри на меня.

   Всхлипывая, Анна подняла голову и посмотрела ему в глаза, с удивлением видя знакомую и любимую нежную улыбку и взгляд, сияющий заботой и лаской. Сама смотрела с сожалением, виной и стыдом, с новыми слезами, которые, не переставая, катились по щекам.

   – Не плачь. Все уже закончилось.

   – Все только начинается, – с горечью и болью, прошептала девушка, прикрывая глаза и кусая губы, снова начиная дрожать и плакать в голос.

   – Нет! – резко, но мягко возразил Хасин, заставляя ее раскрыть глаза и непонимающе устало посмотреть на себя снова. – Для тебя все закончилось. Больше ни дня ты не останешься в этом аду! – зло, сверкая вновь заалевшими глазами, пообещал Бастард.

   – Ты заберешь меня с собой!? – неверяще, но с такой надеждой, что сжималось горло, прошептала Анна.

   – Да. Прямо сейчас.

   И он протянул к ней руки, забирая ее в свои крепкие объятья, в которые она бросилась, не задумываясь, пряча заплаканное личико уже на его таком родном плече, надежном и крепком.

   С Анной на руках, Хасин повернулся к залу, к трону вдалеке и произнес, глядя на короля Тамира:

   – Прощайте, Ваше Величество.

   – Анна!? – встревожено воскликнул Тамир, вызвав недоумение у тех единиц, кто уже отвлекся от шокирующих откровений и вообще всего, что произошло в этот вечер.

   – Вы больше не увидите свое «проклятое дитя», – презрительно скривил губы Хасин, а после мрачно усмехнулся. – Это я Вам обещаю.

   – Не смей! – прорычал Тамир, стремительно слетая с возвышения и пылая гневом направляясь к Бастарду под все те же недоуменные взгляды придворных и собственной семьи.

   – Вы упустили свой шанс. Сами отказались, когда еще была возможность. Но Вы отринули ее, как и все предыдущие, – произнес демон, когда человек подошел к нему близко-близко.

   Анна не понимала, что происходит. Смотрела на отца и не узнавала его взгляд, направленный на нее: ни грамма презрения, ни разочарования, ни равнодушия. Боль, отчаяние и мольба о прощении. Сожаление плескалось в его взоре, сожаление вызывало в его руке дрожь, когда он протянул ее к ее лицу, но так и не коснулся, замерев за пару сантиметров до щеки.

   – Прости меня, Анна, – сокрушенно прошептал король, глядя на нее.

   Его рука сжалась в кулак, и он резко одернул ее. Снова на его красивом гордом лице ни грамма сомнений и отчаяния, ни намека на слабость. Он перевел строгий взгляд на Бастарда и в приказном тоне прошептал:

   – Береги ее.

   – Как всегда, – поклялся Хасин, склонив голову в последнем поклоне.

   А после ушел, унося на руках свою принцессу, а вслед за ними уходили и Темные Стражи, навсегда покидая этот дворец.

   Конец первой книги.