Текст книги "Проклятое дитя (СИ)"

Автор книги: Александра Павлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Проклятое дитя

  Pavlova Sandra

  Книга первая

   Мрачный грот был наполнен сумрачным туманом, который стелился по полу клубами дыма, поднимаясь всполохами то там, то здесь. Острые пики камней нависали над всей площадью, и с них, с тихим звоном, медленно срывались капли, падая с огромной высоты и разбиваясь на крошечные осколки о черное стекло внизу, чтобы превратиться через мгновение в белесые всполохи мокрого дыма.

   В центре огромной залы, на небольшом возвышении, оплетенный каменными цветами, стоял низкий колодец, заполненный до краев. Над ним, опираясь руками о края и вглядываясь в зеркальную гладь, стоял молодой юноша. В светло карих глазах плескалась вековая печаль и задумчивость. Светлые брови были нахмурены, а бледные губы скорбно сжаты. Пальцы, что сжимали каменную кладку Гласа Истины, то сжимались, то разжимались с каждым новым изображением, что сменяли друг друга с частотой в несколько минут.

   В тишине за ним наблюдали еще четверо, находясь по углам грота, на каменных возвышениях под самым потолком.

   Высокий, красноволосый юноша, сведя брови и нетерпеливо фыркая, переступал с пятки на носок, отчего из-под его ног периодически скатывались крошки камней, ссыпаясь вниз, но не долетая до пола – зависая над туманом и будто растворяясь в пепел прямо в воздухе. Такие же яркие, как и волосы, красные глаза нетерпеливо смотрели на золотого брата, который изваянием, не шевелясь, стоял уже в течении нескольких часов, заставляя всех ждать, вглядываясь в колодец Истины. Красному не было присуще подобное терпение. Он был вспыльчив, эмоционален, и подобное проявление бездействия не давало ему покоя.

   Напротив, не сводя с него насмешливого взгляда, стоял еще один юноша, совсем мальчик. Младший из братьев, сверкая веселыми зелеными глазами, наблюдал за Красным, подкидывая в воздух камешек, что держал в тонких пальцах. Ему нравилась та гамма эмоций, что не давала покоя яркому родственнику, у которого уже дым начинал валить из ноздрей – признак того, что его терпению приходит конец.

   Справа от мальчика, так же едва ли пошевелившись за все время нахождения здесь, стоял смуглый темноволосый человек. Длинные пряди собраны в сложное густое плетение на затылке, спускаясь дивной косой на широкую грудь и практически касаясь кончиками камней под ногами. В иссиня черных завитках сверкало тусклое золото в виде цепочек. Сильные руки сложены на груди, обнажены черной рубашкой, распахнутой по всей длине. Запястья так же охвачены золотом – широкими резными браслетами. Под стать драгоценному металлу сияли и его глаза. Широко расставив ноги, он шевелили лишь головой, смотря то вниз на колодец, то на младшего брата, который явно веселился, наблюдая за Красным, то на него – так же замечая, что терпению нетерпеливого приходит конец: в этот раз он продержался даже дольше, чем обычно.

   Четвертый юноша не смотрел ни на кого. В истинном обличии Снежного, он спал, сложив украшенную диадемой рогов голову на брюхо. Его окружали клубы ледяного воздуха и кристаллизующихся снежинок, которые долетая до тумана внизу, тут же становились его частью.

   – Довольно, – прорычал несдержанно красноволосый, делая шаг вперед и срываясь с высокой скалы вниз, где с легкостью приземлился на пол.

   Клубы тумана расступались перед его решительной поступью, когда он направился к золотому брату.

   – Еще минуту, – остановила его ладонь Черного, когда тот собрался коснуться погруженного в Глас юноши.

   – Это больно? – не скрывая любопытства, сверкая задорными глазами, спросил зеленоглазый юноша, ни на миг не останавливаясь и вышагивая по кругу колодца нетерпеливо глядя на родственников.

   – Неприятно, – мягко выразился черноволосый под фырканье Красного.

   – Когда я смогу попробовать?! – мальчик снова нетерпеливо посмотрел на братьев.

   – Тебе еще расти и расти, Зеленый, – снова хмыкнул рыжеволосый.

   В один взмах гигантских крыльев слетевшего со своего места белоснежного дракона туман рассеялся по углам, забиваясь во все щели. Длинные красные волосы взметнулись вверх, непокорные каштановые вихры мальчика, и без того взъерошенные, пришли в окончательный беспорядок, а черная рубашка смуглокожего затрепыхалась на ветру. Но когда на пол плавно опустился уже человек, поправляя кроткие белоснежные волосы, все стихло, и минутная буря ушла, забрав с собой волшебный туман. В то же мгновение с громким вздохом-всхлипом золотоволосый юноша расцепил ладони, делая шаг назад от волшебного колодца, и моментально пошатываясь. Он непременно упал бы, не подхвати его братья за плечи. В затуманенные чарами глаза медленно вернулось понимание и сознание, а вместе с ним и возможность самостоятельно стоять. Кивком поблагодарив братьев, юноша устало прикрыл глаза, присаживаясь на пол и опираясь спиной о колодец.

   – Что ты видел?! – сгорая от нетерпения, спросил мальчик, проигнорировав укоризненные взгляды Снежного и Черного.

   Уставший юноша поднял голову и с нежностью посмотрел на мальчика.

   – Какой же ты еще зеленый, Зеленый.

   Мальчишка фыркнул, но продолжил нетерпеливо смотреть.

   – Тоже что и обычно, – ответил за брата Красный, складывая руки на груди и недовольно глядя на человека у своих ног, который еще долго будет приходить в себя.

   – Верно, – кивнул согласно Золотой. – Я так устал видеть это.

   – Мы все устали, – согласился Черный.

   – Нужно вмешаться, пока еще есть время, – все-таки поднимаясь на ноги, решительно заявил юноша.

   – Какое дело нам до их распрей?! – фыркнул пренебрежительно Красный. – Они уничтожают себя многие сотни лет. И плевать я хотел на это! Пусть хоть поубивают друг друга до последнего гнома!

   – Тогда за ними придет и наш черед! – возразил Золотой.

   – Никто не посмеет бросить вызов Драконам! – гордо вскинув подбородок, произнес красноволосый.

   – Это и наш мир тоже, – тихо произнес Снежный.

   – И только нам под силу помочь ему, – согласился с братьями Черный, а Зеленый лишь кивал головой, готовый соглашаться на все сразу.

   Он был юн и охоч до приключений, до всего нового, и неважно, насколько это новое тяжело, больно, невыполнимо и необъятно.

   – Мы все – часть одного целого, – продолжил Снежный. – Не будет никого кроме нас – и нас скоро не станет. Не тебе объяснять законы равновесия.

   Красный снова фыркнул, но возразить на это было нечего.

   – И еще есть пророчество, – начиная с большей четкостью вспоминать то, что видел, произнес Золотой.

   – Пророчество?! Какое пророчество?! О нас?! О них!? – эта масса вопросов в минуту само собой посыпалась от мальчика, глаза которого засияли еще ярче.

   – Угомонись! – рыкнул злобно Красный, но Зеленый даже не дернулся, знал, что его не тронут, лишь по загривку получит в крайнем случае.

   – Пророчество Каори.

   – Демона?! – как-то даже разочарованно протянул Зеленый.

   – Ты слишком мало знаешь о демонах, малыш, – снисходительно взъерошил каштановые волосы мальчишки Снежный. – Каори плетут самые крепкие Нити Судьбы. Их не разорвать никому. Даже нам.

   – И не нужно. Это пророчество – наш шанс на успех, наш козырь. Никто не поставит его под сомнение, – задумчиво протянул Золотой. – А мы станет гарантом.

   – Никто не посмеет пойти против Дракона. Даже все вместе они нас боятся больше чем друг друга, – самодовольно заметил Красный. – Все в наших руках.

   – Что за пророчество? – спросил Черный, а Зеленый нетерпеливо воззрился на Золотого, буквально приплясывая от нетерпения.

   Нетерпеливо, волнительно, что было в принципе не свойственно его расе, могущественный император вышагивал по большой гостиной, нервно и раздраженно поглядывая на каменную лестницу, заламывая руки и вздрагивая от каждого крика и стона, что доносился сверху. Дорожный черный плащ тенью оплетал его ноги, когда он резко разворачивался, и стелился по мраморному полу вслед за торопливым шагом мужчины. Точно так же раз за разом взметались длинные темные волосы, окутывая широкие плечи и руки. Через несколько минут император раздраженно сбросил плащ с широких плеч, отправив в угол, где уже валялись перчатки для верховой езды, спинные ножны и даже тускло сверкающая опалами корона в виде обруча – драгоценность с историей в несколько тысячелетий, между прочим, древний артефакт и символ власти. Но ничто сейчас не волновало молодого мужчину, кроме этих раздражающих, потому что беспокоили, криков. Не замечая за собой, мужчина морщился и страдальчески корчил гримасы, будто сам ощущал всю ту боль, что пронизывала эти звуки.

   Один крик сменялся другим – еще более страдальческим, болезненным и более слабым. Но вдруг совершенно другая тональность сменила эти звуки – более тонкая, тихая, быстро смолкнувшая.

   Император замер на целое мгновение, а после рванул с места, буквально взлетая по витой каменной лестнице, перескакивая через ступени в торопливом, радостном нетерпении и ожидании. Едва он подошел к дверям своих комнат, как те раскрылись, и перед ним в торопливом реверансе опустилась служанка, склоняя голову. Едва заметив девушку, мужчина шагнул внутрь, стремительно пересекая покои и врываясь в спальню, замирая на пороге. Будто резко закончилась смелость и стремительность, и он так и застыл, удерживая створки широко раскрытыми руками. Не сводя глаз с постели, он с тревогой и ожиданием смотрел на свою императрицу, которая нежно ворковала со свертком в своих руках. Измученная, ослабевшая, но счастливая без меры, она даже взгляд не подняла на своего супруга, целуя маленькие пальчики младенца в своих собственных. С дикой для него робостью мужчина шагнул-таки вперед, медленно подходя к постели, не сводя своих глаз с белоснежного свертка.

   – У нас сын, – не поднимая головы, произнесла девушка, нежно улыбаясь крохе, которая копошилась в ее слабых руках, когда император подошел, становясь у нее за спиной.

   – Сын, – растерянно, но ужасно довольно, прошептал мужчина, глупо улыбаясь.

   Служанки, наблюдающие всю эту сцену, шокировано переглянулись, не веря в то, что видят своего жестокого, холодного, безжалостного и расчетливого императора, во-первых, растерянным, а во-вторых, с улыбкой на губах. Проживший не одну сотню лет, он давно избавился от всех своих эмоций, давно избавился от слабости быть слабым – будь то растерянность, радость или гнев. Маска на его красивом лице никогда не выдавала ничего, что бы он ни чувствовал и в каком бы настроении ни был. И тем страшнее был их правитель – его непредсказуемость была ужасающей. Не один посол поплатился жизнью, не один придворный лишился жизни, не один слуга пропал без вести в покоях Повелителя демонов. Император Алиман Анара из рода Шахгар никогда не улыбался до сегодняшнего дня никому, кроме своего наследника и...

   – Мой император, – раздалось от порога, и мужчина повернулся в ту сторону, глядя на склонившего белоснежную голову юношу.

   Через миг он разогнулся и спокойно посмотрел на Алимана.

   – У меня сын, Хасин, – счастливо улыбаясь, произнес император и снова отвернулся к младенцу, не замечая довольного взгляда юноши и его нежной улыбки, так же направленной на сверток в руках императрицы.

   – Поздравляю, Ваше Императорское Величество, – снова склонился в поклоне Хасин, глядя на девушку в постели.

   Взгляд молодой матери, стоило ей поднять голову, мгновенно изменился из счастливого, радостного и нежного на ненавистный, презрительный и злобный. Иронично улыбаясь, почти с издевкой, гость шагнул в покои, приближаясь к кровати и становясь рядом с императором, который по-прежнему только смотрел, нерешительно и робко на своего наследника.

   – Как ты смеешь... – начала шипеть девушка, сильнее прижимая к себе младенца и не сводя гневного взгляда с юноши.

   Из нее буквально лилось презрение, смешанное с брезгливостью и страхом. Она сотрясалась от негативных эмоций, что лились через край, стоило ей увидеть этого мальчика. Юная императрица ненавидела его всеми фибрами своей черной души, а это было немало. Но Хасин уже давно прекратил обращать внимание на подобные взгляды, которые отличались лишь силой эмоций, а отнюдь не их разнообразием. Всегда – абсолютно – это было презрение, ненависть, отчуждение, злоба и зависть. Никто в этом дворце, никто в этой империи не питал к нему хоть сколько-то добрых чувств. Кроме самого императора.

   – Кассандра! – гневный прищур мужа заставил девушку опустить злобный взгляд.

   – Вы позволите, отец? – не скрывая насмешки, произнес Хасин, делая шаг вперед и протягивая руки к младенцу.

   И девушке, под пристальным вниманием мужа пришлось протянуть юному демону собственного сына, потому что императора она боялась куда больше, чем его бастарда.

   С нежной улыбкой юноша принял ребенка, игнорируя шипение угроз почти на ухо от его матери. Все его внимание было сконцентрировано исключительно на ребенке. Императрица не сводила с него взгляда, скалясь и находясь в диком напряжении. Казалось, при малейшей угрозе ее драгоценности она кинется на ее спасение, даже не смотря на то, что слаба и обессилена. Хмурый и недовольный взгляд мужа она уже не видела, не сводя взора со своего наследника в руках злейшего врага, как считала она сама.

   Хасин внимательно вглядывался в крошечное личико мальчика, в его сияющие синью глаза, в темный пушок на голове и уже властно сжатые губки. Юноша нежно поднес брата к лицу, что-то прошептав ему на ушко, а следом коснувшись губами его лобика. С искрящимися неподдельным восторгом глазами он протянул малыша отцу.

   – Ваш сын, мой император.

   Тот принял сверток, уже более смело, разглядывая личико сына. Так же прошептав благословение, он поцеловал свое чадо в лоб. А следом стремительно и торопливо вышел, унося с собой младенца, и уже не слыша и не видя того, что происходило в собственных покоях.

   – Отродье шлюхи! Мерзкий ублюдок! – становясь на колени, шипела, срываясь на рык, девушка, сжимая кулаки. – Как посмел ты появиться здесь в такой момент?! Как посмел явиться?! Ты – ничтожество!! Бастард!! И теперь тебе конец – окончательный и бесповоротный. Я родила сына! – гордо произнесла демоница в лицо спокойного и иронично вскинувшего смоляную бровь юноши. – И теперь ты – никто!! Ты и до этого был никем! Но мой сын превратит тебя в «ничто»!! Ты потеряешь все – я тебе обещаю!!

   Спокойно стоявший и выслушивающий это Хасин, вдруг резко преодолел расстояние до постели в один шаг, жестко обхватывая рукой лицо императрицы, сжимая сильно и больно.

   – А ты все никак не уймешься, да, милая?! Неужели настолько сильно задел мой отказ? – насмешка была неприкрытой, издевательской. – Скажи спасибо, что об этом не узнал отец. Иначе и не родить бы тебе сына – твоя премилая головка украшала бы ров у дворца.

   – Угрожаешь?! – прошипела Кассандра, сбивая его руку своей.

   – Предупреждаю: только посмей отлучить меня от брата, только рыпнись в этом направлении – и конец придет тебе. А ты знаешь, что я добьюсь своего, – угрожающе прищурился юноша, до ужаса напоминая в этот момент своего жестокого и ужасного отца. – И угадай, кого послушает император?! А моей фантазии нет предела, – язвительно улыбаясь, добавил он. – Так что сиди и не дергайся. Себе же сделаешь хуже.

   – Отродье! Ублюдок! – шипела злобно девушка, сжимая кулаки и скрипя клыками от осознания собственного бессилия. – Ты еще пожалеешь!

   Хасин только хмыкнул, резко разворачиваясь и выходя из спальни императрицы.

   А в это время сам император спускался глубоко под землю – темными переходами, освещенными лишь тусклыми факелами, крутыми каменными лестницами, которые рассыпались в крошки от его шагов – настолько древними были. Не сводя взгляда с личика младенца на руках, не прекращая улыбаться – впервые не в силах контролировать свое счастье и нежность, что переполняла его сердце, мужчина шел вперед, даже не глядя под ноги. Нечто подобное он чувствовал и тогда, когда двадцать лет назад шел по этому же пути, неся в руках Хасина. Но тогда это было впервые, а потому сильней. Сейчас эмоции были уже знакомыми, но все такими же волнительными.

   Очередной поворот и перед императором открылась пещера. Большая, освещенная все теми же пресловутыми факелами и только, отчего по углам клубилась тьма и, казалось, что она живая и шевелится. Возможно, так и было. Замерев, мужчина пристально смотрел по сторонам, пытаясь угадать, откуда же появится предсказательница. И как всегда ее появление было резким: она материализовалась прямо перед ним. Уродливая до невообразимости, источающая отвратную вонь, она протянула морщинистые руки к младенцу в его руках, которого он бережно передал ей.

   – Поздравляю, мой император, – проскрипел не менее мерзкий, чем внешность, голос старухи.

   – Благодарю.

   – Твой сын, наследник, – медленно двигаясь по кругу и качая младенца на руках, произносила предсказательница.

   – Расскажи, – приказал Алиман, стоя на том же месте, следя за ними лишь глазами – ему не пройти в пещеру.

   Никому не войти в святая святых этих пророчиц: Каори – Прядущие Нити Судьбы. Каждого младенца приносили к ним, чтобы узнать его судьбу. Ритуал, традиция – не было названия. Просто так было всегда.

   – Кассиан – это имя ты выбрал для него, верно?

   – Верно, – подтвердил мужчина, не сводя ожидающего взгляда со старухи.

   – Долгожданный наследник всей империи, – скрипел голос женщины, эхом отдаваясь от стен, что делало его громогласным и пронизывающим. – Но не так любим как Хасин. Он – свет твоей жизни. И так будет всегда.

   – Кассиан, – напомнил император, хмурясь при упоминании своего первенца.

   – Один – твое наследие, другой – проклятие, – будто не слыша, продолжала вещать старуха, – но самое драгоценное. Один – твой свет. Другой – твоя жизнь. Один – любим и боготворим. Другой – презираем и ненавидим. Один – твоя сила. Другой – твоя слабость. Их жизнь – одна на двоих. Их Судьба – одна на двоих. Их счастье – одно на двоих.

   Алиман непонимающе и напряженно слушал Каори, не сводя с нее взгляда. Принц на ее руках затих и уснул.

   – Кассиан, – снова напомнил император, уже теряя терпение.

   Старуха оторвала взгляд от младенца и, искривив сгнившие губы в подобии улыбки, бросила на гостя короткий взгляд, через миг возвращая его мальчику.

   – Он – твое великое наследие. Его ждет светлый мир, светлая жизнь. У него будет сила, равная твоей. У него будет власть, равная твоей. У него будет уважение, равное твоему. У него будет любовь, которая когда-то была у тебя. И именно эта любовь станет его даром, станет его благословением, станет его счастьем. Станет его проклятием.

   Каори замерла на месте и замолкла, а потом вдруг затряслась всем телом, будто в припадке судороги. Изо рта полилась пена, а глаза закатились. С отвратительным хрустом она запрокинула голову, вперив безумный взгляд вверх. Голос стал еще более ужасающим и скрипучим, потусторонним.

   – Две равных ликом. Две равных сердцем. Одна светла, другая тьма. Что свет несет та станет миром – для сильного лишь суждена.

   Император в удивлении следил за этим пророчеством. Не просто нить судьбы, а будущее – реальное будущее. Большая редкость, ведь никогда точность не была прерогативой Прядущих Нити.

   В одно мгновение старуха вернулась к своему первоначальному состоянию, и императору на миг подумалось, что ему просто показалось то, что он увидел и услышал. Но вот старуха посмотрела снова на него.

   – О ком ты говорила?

   – Девушка.

   – Кто она?

   – Тебе не понравится, мой император, – мерзко хихикнула пророчица.

   – Говори, – нахмурился мужчина.

   Огромный дворец сегодня не был мрачным и ужасающим. Повсюду сверкали зажженные огни и свечи в резных подставках. Играла музыка, тут и там слышался смех. Тронный зал был переполнен придворными империи – все в ожидании представления наследника и выбора Хранителя для мальчика. В куда более легком и спокойном настроении был каждый, кто находился во дворце сегодня вечером, ведь был праздник, и у императора был повод лишь к радости, а значит, сегодня не полетят головы, что нередко случалось во дворце императора Алимана. Народ любил своего Повелителя, уважал его и боялся, и именно страх всегда преобладал. Даже больше – ужас. Не было еще в империи Халлон более властного, умного, сильного и безжалостного правителя. Он поражал своей мощью, он впечатлял своим умом, он пугал своей силой. Но именно он буквально из руин восстановил империю, которая едва дышала три сотни лет назад. Ослабевший, безжизненный, готовый сдаться Халлон практически восстал из пепла, чтобы стать самым сильным королевством в Шаори. Сильным, не смотря на тяжелую войну. Богатым, не смотря на несколько сотен лет сражений и проигрышей. Могущественным благодаря Алиману. И уважали нынешнего императора именно за это.

   Резко распахнулись двери в тронный зал, и каждый из присутствующих склонился в поклоне перед застывшим на миг на пороге императором. Даже музыканты смолкли, поднявшись на ноги и так же согнувшись вдвое. Один шаг повелителя – и было позволено поднять склоненные в почтении головы. Едва обращая внимание на приветствия, едва отвечая кивком тому или иному гостю, Алиман твердо шел к своему трону, провожаемый восхищенными взглядами. И нельзя было не восхититься: высокий, черноволосый и смуглый, статный, сильный и широкоплечий. Длинные волосы мягко колыхались за спиной, чуть развеваясь от стремительного шага, увенчанные короной. Одежда облегала мощный торс и крепкие руки, стройные ноги обвивал трепещущий плащ. Этот демон буквально был пропитан силой и властью, что придавало ему особый шарм. Глаза были холодными, синими-синими как морские воды, а взгляд пронизывающим и заставляющим моментально вспоминать, в чем ты можешь быть повинен.

   Следом за ним, сопровождаемый уже шепотками и злобным прищуром, шел Бастард. Такой же немыслимой красоты, наделенный той же силой и темпераментом. Но глаза едва голубые, почти серые, цвета стали. Волосы белоснежны, словно только что выпавший снег, и едва достигают плеч. А вот лицо – один в один отцовское: такое же гордое, такое же прекрасное, такое же жестокое. И это лицо, в отличие от отцовского, на котором не было ни единой эмоции, кривила циничная усмешка, жесткая и явно дающая понять, что ему плевать на тех, кто косо смотрит на него. И эта усмешка уже стала легендарной: ее пугались не меньше чем холодного взгляда императора. Но сегодня, когда будет представлен наследник, когда вся империя воочию увидит своего будущего императора, никого уже не пугал этот оскал на красивом лице юноши, ведь все были уверены, что это конец для Хасина.

   Император откровенно благоволил своему сыну, многое позволял, многое доверял, и это не нравилось никому и никогда, ведь Алиман откровенно ставил в приоритет своего ублюдка, а не ближайших советником и министров. Он позволял сыну высмеивать их и потешаться, показывая свое преимущество. Он дал Бастарду власть и силу, он вручил ему такие полномочия, которыми не обладал никто кроме него. И все это в очень юном возрасте – мальчику едва исполнилось тринадцать, когда отец ввел его в совет, а уже через несколько месяцев он был возглавлен этим самым мальчиком, который за короткое время избавился от всех, кто был против. Хасин был еще более жесток, чем отец, еще более безжалостен, и даже сейчас никто не сомневался в том, что через время он превзойдет отца и по уму. Бастард был гордостью Алимана. Но теперь у него был наследник, законнорожденный сын, которого империя примет, в отличии от Бастарда, который не получит больше того, что дал ему отец. А народ способен дать ему больше – любовь, преданность. И это куда важнее и ценнее всех благ императора.

   С самого детства Хасин видел в свою сторону лишь презрение, ненависть и зависть, злобу. Никто никогда не сказал ему доброго слова. Никто никогда не выразил своего почтения. Никто никогда не показал уважения. Никто и никогда не подарил ему каплю тепла или нежности. Никто кроме отца. И Хасин быстро научился довольствоваться этим, быстро научился с помощью того, что давал ему отец, брать то, что было нужно ему самому. Он никогда не переходил черты, никогда не замахивался на то, что ему не принадлежит, хотя порой император ясно давал понять, что ему нужно лишь попросить.

   – Мне не нужна твоя империя, отец, – удивил тогда его своим ответом Хасин. – Мне не нужна твоя власть и твой народ.

   – А что тебе нужно?

   – Находясь за твоей спиной, я имею куда больше, чем даже ты. Я свободен. И свою свободу я не променяю на все богатства мира.

   Алиман не сомневался в том, что мальчик не лукавит. Хасин был свободолюбивым, он был словно ветер – легкий, но сильный. Ему не нужны рамки, не нужны границы, ему не нужна власть и богатства. Все, что ему сладко – за порогом. И император принял его волю, а потому женился и пообещал Хасину законного наследника.

   – Я всегда буду с тобой отец. Я всегда буду рядом, когда нужен тебе. Но я не займу твое место, даже если ты прикажешь.

   Алиман любил сына, а потому принял его решения, пусть и не вязалось оно с тем, чего хотел он сам. И сейчас, став отцом уже во второй раз, он был благодарен первенцу за это новое и сильное чувство, что родилось в нем, когда он взял на руки своего Кассиана.

   Но никто не знал о том, что плевать хотел Бастард на то, что не станет все-таки приемником Алимана. Никому невдомек, что не нужен Хасину трон. Но сам юноша уверенно поддерживал в людях это мнение, представая перед ними коварным и хитрым. Так было проще держать всех в узде: ведь кто рискнет противиться возможному наследнику? Кто рискнет открыто мешать тому, кому благоволит сам император? Никто. Вот никто и не смел сказать и слова.

   Но теперь каждый был уверен в свержении Бастарда: у императора есть законный сын, а значит, нужда в Хасине пропала. Никто никогда не задумывался о том, что император может просто любить своего первенца. Никто никогда не думал о том, что ему отведена куда более важная роль, чем все предполагали. Все были уверены, что у императора просто не было выбора – ведь законных детей он так и не получил. Но теперь появился Кассиан.

   А еще была Кассандра. Молодая императрица ненавидела Бастарда больше всех вместе взятых. Это видел и знал каждый, только не знали и не видели причины, да и нужна ли она была? Нет. Ведь он бастард, ублюдок, ненавидим и презираем всеми. И по дворцу давно шли шепотки об обещании молодой матери возвысить своего сына и уничтожить его прямого соперника. Из уст в уста передавались ее слова, которые она произнесла, едва произвела на свет наследника.

   Хасин знал об этих разговорах, которые с насмешкой в его сторону переходили от одного к другому. И плевать он хотел на то, что говорят. Об этом знал и Алиман.

   Едва император занял свое место на троне, как двери распахнулись снова и придворные вновь склонились в поклоне: в зал, гордо держа в руках сына, вошла Кассандра. Высоко поднятая голова, высокомерный, полный превосходства взгляд, уверенный шаг и властная поступь. Сейчас как никогда прежде она чувствовало то, что она императрица, ведь в руках был символ ее прав и неоспоримость ее положения, его гарант. Подобным взглядом она обожгла Хасина, когда проходила мимо него к своему месту на возвышении. Презрение сочилось из каждой ее поры, а улыбка была полна злорадства. Подобным взором на Бастарда смотрел и весь род Кассандры, который, так же как и он, стоял в первых рядах перед четой правителей. И, пожалуй, в глазах семьи этой змеи было превосходства еще больше. Ее родители, ее братья и невестки, сестры – все сейчас смотрели на Хасина как на букашку под ногой, на которую вот-вот наступят. И все вокруг были уверены, что они имеют право так себя вести, ведь давно ходил слух, что именно отец императрицы станет Хранителем наследника.

   Хранитель – великая честь и обязанность, огромная ответственность и не менее огромная власть. Из поколения в поколение имперский род выбирал для своих детей лучших из лучших, и неизменно это давало невероятный взлет и положение при дворе. Это и уважение, это и власть, и богатство и многие другие преимущества. Стать Хранителем – значит стать правой рукой будущего повелителя, стать его опорой и другом. И кто же не хотел подобной чести?

   Кассандра взошла на возвышение и с поклоном и улыбкой протянула сына супругу. Едва взглянув на красавицу, мужчина обратил все свое внимание на мальчика, скупо улыбаясь младенцу – показать свое счастье перед всеми он не имел права: его едва растянутые губы и без того о много говорили – Алиман не умеет улыбаться, это знал каждый.

   Заняв свое место, гордо подняв подбородок, юная императрица снова окинула придворных высокомерным взглядом и довольно улыбнулась своему отцу, который гордился своей дочерью и был весь в предвкушении. Император заметил взгляд свекра и лишь насмешливо скривил губы, пряча сверкнувший взгляд. И только Хасин заметил это, подозрительно прищурившись.

   Император, с сыном на руках поднялся на ноги.

   – Сегодня я представляю вам своего сына и наследника – Кассиана Анара из рода Шахгар.

   – Да Здравствует Его Императорское Высочество! – с улыбками на лицах, провозгласили гости, склоняясь в новом поклоне для принца.

   – И сегодня я выбрал для своего сына Хранителя. Это великая честь, это не менее великая....

   Все слушали, затаив дыхание, а стоящий рядом с Хасином Эвари – отец Кассндры, даже грудь выпятил от осознания собственной важности и значимости. Юноша бросил на мужчину насмешливый взгляд, услышав в ответ злобный шепот, не коснувшийся губ и потонувший в громкой речи императора:

   – Тебе конец, ублюдок.

   Хасин лишь хмыкнул. Ему было плевать, к тому же закрались кое-какие подозрения, и у него было основания полагать, что злорадствовать будет он, а не род Бавор: он слишком хорошо знал своего отца, чтобы верить в его глупость. И этот его взгляд совсем недавно не давал покоя.

   Все затаили дыхание, когда Алиман шагнул вниз, направляясь прямо к Эвари, глядя ему в глаза. Тот не удержался и сделал шаг вперед, когда император остановился перед ним. Вдруг жесткая насмешка скривила красивое лицо Алимана, а Эвари растерянно сглотнул, явно стушевавшись. Медленно, очень медленно, чтобы каждый проследил и увидел, император повернул голову в сторону стоящего рядом со свекром сына.

   – Хасин, ты окажешь мне честь? – тихо произнес Алиман в гробовой тишине, повисшей в огромном зале.

   Хасин был поражен не меньше каждого, кто сейчас это услышал. Растеряно смотрел на отца и видел довольство в его глазах, которое говорило, что он не ослышался. Удивление быстро покинуло красивое, так похожее на отцовское, лицо, сменившись едва заметной хмуростью, которую все вокруг приняли бы за сосредоточенность. И только сам император знал, что это злость, даже ярость.