Текст книги "Слепое солнце"

Автор книги: Александра Огеньская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

… Мэва, ты бы точно продолжила исследования? Ну, радиоактивность? Точно?! Мэва, я не знаю, что мне делать… Я не знаю! Нет, рассказать не хочу. Мэва, ты очень обидишься, если я уйду? Ну, брошу дело? Очень? Что со мной происходит? Ничего не происходит. Просто мне сказали, что я могу снова… не важно. Но мне этого нельзя делать. Но меня заставят. Заставят, а я не хочу. Я боюсь. Серьезно, только не смейся. Я боюсь вспоминать дальше, я боюсь того, что могу вспомнить. Я ничего не пил. Нет, и не нюхал. И здоров, нет у меня никакого жара. Я не брежу! И… Мэва, иди домой. Я здесь посижу. Я не буду спать, не хочу сегодня. Прослушаю записи… Просто, понимаешь, мне нельзя. Иди, пожалуйста…

Глава 4

Если бы после ночного бдения на голодный желудок и в не вполне твердом рассудке Джош еще не утратил способность рассуждать логически, он бы, конечно, так не поступил. Не наделал бы глупостей, не поссорился бы с Мэвой, не выставил бы себя полным идиотом и кретином. Но увы… Сделанного не воротишь. Оставалось смириться с собственной глупостью и двигаться дальше.

К утру умученный диктофон работать отказался, наверно, разрядился, голова отяжелела окончательно и пылала невыносимо, в мозгах замкнуло на «нельзя, но хочется» и «всё равно заставят». Тянуло… выблевать всю грязную мешанину в сортире и действительно больше не помнить и не вспоминать. Когда понял, что диктофон умолк безнадежно, и в сердцах задвинул его подальше, ощутил полнейшую беспомощность. Куча бумаг – досье, книги, таблицы и карты – на столе, и без толку. Без панны Коваль оперативник Рагеньский никакой не оперативник, а просто калека. С бомбой в голове, как выразился пан Гауф. Пан Гауф с его длинным языком, уклончивый Владимир Беккер, днём и ночью теперь «охраняющая» Мэва, светлоглазый «интересующийся» маг в «Марне», вчерашний (позавчерашний уж) грабитель – безумный хоровод, пляски вокруг овцы на закланье, коей Джош теперь сам себе представлялся. Или лучше загон дичи – со всех сторон, с борзыми и диким разудалым гоготом, с грохотом и шумом. Ждут, когда у «дичи» сдадут нервы, и она сама сломя голову помчится в ждущие сети? Нервы у Джоша и в самом деле сдавали, он это чувствовал ясно. Приложил больной лоб к гладкой столешнице и… не заснул, скорее вырубился, а очнулся уже от деликатного потряхивания за плечо.

– Джош? Ты спишь?

– А? Мэва? – Усилие оторвать тяжелую голову от стола стоило иных сомнительных подвигов Геракла. Сел. Тогда оставили в покое, перестали трясти. Тут же радостно задышали-заскулили и лизнули ладонь. А это, нужно полагать, Цезарь.

– Она самая. Утро уже, половина девятого. Я тебе звонила, но ты не отвечал.

Странно. Телефон, наверно, тоже разрядился. Никаких звонков Джош и слыхом не слыхивал…

– А ты, значит, так и просидел всю ночь? И на диван не догадался прилечь? Я думала, ты умней… Для таких случаев и притащили, между прочим. Балда, я ж сколько раз говорила.

Ничего не значащий щебет Мэвы увял, пока тер заспанное лицо, морщился – потная вонючая рубашка, вообще душно и противно, нужно бы в душ. Цезарь выразил свои собачьи восторг и обожание и переключился на иные важные дела – было слышно, исследовал миску на предмет вдруг образовавшихся вкусностей, не обнаружил и разочарованно лакает воду. После мягко топал по углам, удостоверялся, что за время его отсутствия ничего не поменялось. Мэва тоже времени зря не теряла – щелкала застежкой сумочки, включила кофеварку, шуршала по столу. Вздохнула и спросила:

– Так что всё это значило? Что за нервы и истерики напуганной институтки? Чего такого ты от Гауфа узнал?

Этот вопрос Джош предвидел с самого начала, но так и не сообразил, чем «отмазаться». Буркнул:

– Не думаю, что это будет тебе интересно.

– Ну-ну. Уж поверь, мне очень интересно, отчего мой напарник вдруг заделался истеричной девицей и, кажется, сходит с ума. Даже если напарник. А ты еще и мой друг. Что случилось? Тебе плохо? – участливо, проникновенно. Нет, Мэва, офигительно хорошо. Не считая… голова тяжелая.

– Нет. Всё нормально. В порядке, просто продолжаем работать.

– А ты можешь? Ну, я имею ввиду… точно в порядке? Ты ж не спал почти. Не нужно тебе поспать?

В порядке, да уж… Пару лет назад Мэве и в голову не пришло бы такой вопрос задавать – и по двое, и по трое суток, бывало, не спали, пахали. Обидно. Да, в порядке, только мысль не дает покою: а не ошибаются ли Беккер, Гауф иже с ними, и сам Джош? Не приняли ли муху за слона? У страха глаза велики, как известно.

– Мэв, а вот скажи…

Неловко самому – не приняли бы за идиота.

– Ммм?

– Скажи, ты тоже думаешь, что тот обряд, в котором я… участвовал, это открытие нейтрального Источника?

– Хм. А есть другие варианты? По-моему, всё прозрачно. Тем более, если даже Верхние… – неуверенная задумчивость.

– Вот! То-то и оно! Верхние! Ты исходишь из предпосылки, что они никогда не ошибаются. А вдруг ошиблись?

– Приняли какой-то другой обряд за обряд открытия Источника? – удивление, как если бы Джош сморозил глупость несусветную. – С чего ты взял? Это Гауф тебе сказал?

«Я не взял, я всего лишь надеюсь» – хотел, но не стал отвечать Джозеф. А как было бы просто – и никаких мук совести, и не мечтать о несбыточном, о возможности прозреть, и не нести ответственность за человечество, которое из-за нейтральной энергии неизбежно перегрызется, перебьет друг дружку и вымрет. Ограничился сухим:

– В голову пришло.

– Маловероятно, в общем. А ты, наверно, голодный.

– Потом, – отмахнулся с досадой, есть действительно пока не хотелось. – Маловероятно, но не исключено?

– Один-два процента вероятности всегда остаются, ты это сам знаешь. Иногда и слоны летают. А тут… Я полагаю, Верхние не зря целый год думали, а потом снова тебя вызвали. Несмотря ни на что. И вообще… Дурной ты совсем. Работаем, и дело с концом! Что у нас там, порядок обряда?

– Да. А потом еще нужно будет к Гауфу. Луна в Близнецах, жертвоприношение человеческое…. Не сходится. Узнать кое-что.

– Хорошо. Через часик схожу.

– Я сам. Я… еще кое-чего надо узнать.

– Ага-ага. Тайны мадридского двора. Работаем.

Обряд… Обряд – да.

То есть – обряды. Их обнаружилось аж десяток разновидностей, один другого экзотичней. Обряды с использованием сушеных лягушек и вареных тритонов отмели сразу как дилетантские и неправдоподобные. Так же отсекли Светлые вариации. И в результате осталось всего пять описаний. И, пожалуй, в них, этих кратких, сухих инструкциях, было больше отличий, нежели сходства. Но всё же…

Составили список общего: ночное время (ну, это само собой, Темные питают естественную неприязнь к яркому дневному свету); обязательное (символическое или фактическое) присутствие четырех стихий; какая-то четко определенная дата, «день Силы»; жертвоприношение кровью, которая, понятно, катализатор всех магических процессов; четкий выбор места обряда. В общем, с «технологической» точки зрения всё прозрачно и интуитивно понимаемо. Источник по сути своей – поток энергий, хлещущих из пробоины между тонким и реальным мирами. А обряд Открытия, соответственно – пробивание дыры в «простенке» миров. Проблема в том, чтобы, не зная, где конкретно располагаются «энергоносные жилы», точно вычислить место пробоины. Ну и потом – направить, дабы энергия не расплескалась попусту, а исправно потекла куда надобно. Так что – прозрачно, да не совсем. Как определить место, время, нужную дату? Как работать с Силой?

Очевидно, ответов на эти и многие другие вопросы Верхние и ждали от Джоша. И умом-то парень понимал, что лучше – ну его к чертовой матери, пусть сами разбираются, коль такая нужда. Зато совесть Джоша будет чиста.

Ан нет – длинный язык Гауфа, а с утра – черти пана Беккера принесли. Пришел вроде как о ходе расследования осведомиться (ага, за день дело, разумеется, почти раскрыто, осталось только отчет оформить).

– Ну, как дела, ребята?

Зашел без стука, возгласил добродушно-дружелюбно, по-начальственному снисходительно, тяжело хлопнул в кресло Джоша своё грузное тело.

– Что это у нас? Отчеты? Вижу, работаете?

Переворошил с шорохом бумаги, фыркнул-чихнул.

– Стараемся, пан Беккер, – Джош ощущал себя донельзя глупо, не знал, куда приткнуться. В конце концов присел на краешек свободного дивана.

– Слышал, даже ночью сидите?

– Так получилось… Только сегодня.

Как он узнал? Мэва ключи от кабинета дежурному не сдала, очевидно. А дежурный, конечно, принялся бегать, искать… А Беккер по утру проверил журнал дежурств? Ну, мало ли… Бывают и такие чудеса на свете, что начальству стукает в голову в кои-то веки исполнить свои обязанности как должно. Он вообще обязан каждое утро принимать суточные отчеты. Но, конечно, ленится. А оперативники – бывает, и забывают ключик сдать, с каждым по разу, да случается. И это совсем не означает, что оперативник ночует на работе… Так что – камеры у них что ли понатыкали? Нужно будет поаккуратней, пожалуй.

– Полны решимости закончить дело?

– Ну… эээ…

Если уж сообщать начальству об угасшем, а совсем даже не пылающем решимостью намерении вести расследование дальше, то самый подходящий момент. Но – не успел в этот момент попасть. Пан Беккер строго оборвал невнятное мычание.

– Я надеюсь, вы помните, насколько важно Верхнему Сиянию раскрытие этого дела. Понимаете всю серьезность положения. Знаете, что обязаны сделать всё возможное – и невозможное! просто обязаны! – чтобы найти преступников! – не вопрос, утверждение. Тяжелое, опустившееся на пласт тишины. С легкости и доброжелательности – на октаву ниже? Это, надо полагать, замаскированная угроза? Он что, и про разговор с Гауфом в курсе? Или…

– Разумеется, пан Владимир, это и в наших интересах, – мягко согласилась Мэва, спихивая с Джоша напряжение. Скажем начальству. Всё скажем. Только позже. – Мы сделаем всё, что в наших силах. Просто медленно пока идет.

– Главное, чтобы шло, я полагаю, – разом подобрел Беккер обратно. А если Мэва осталась также хороша, как и два года назад была, да улыбнулась фирменно-белозубо – то еще и расцвел в ответ. – Ну, вижу, стараетесь! Давайте, ребята! Удачи!

Раз – и ушёл. Видать, в предках у пана начальника затесались англичане. Пришёл без предупреждения, ушёл, не прощаясь. Джош напряженно прислушался – шаги смолкли за плотно закрывшейся дверью.

– И зачем приходил, скажи на милость? Чего хотел? Странные вы все в последнее время.

Джош сообразил, что Мэву незапланированные визиты начальства напрягают совершенно так же, как и его самого. Почел за благо промолчать. А что тут ответишь? Осеннее обострение? Луна в Близнецах? Или какого-то идиота пытаются заставить делать то, чего идиот делать не хочет?

– Кофе пьешь?

– Позже, – потом. Сейчас тому идиоту зудело… – Сначала к Гауфу. Цезарь!

Шлейку в нетерпении прицепил кривовато, пришлось перецеплять. Ругнулся. Собственно, не знал, куда так торопится и зачем спешит – чего хочет от пана Эрнеста? Руководства к действию? Мгновенного разрешения сомнений? Окончательно вправленных и поставленных на место мозгов? Подпитки уверенностью? Это всё лихорадка утомленных ночным бдением мыслей. Не знал, но нетерпение подгоняло.

– Идем, Цез!

Метров тридцать по коридору вглубь здания.

И пришли. И Цезарь нетерпеливо погавкал под дверью – дескать, чего стоим, неужто не рады? Постучаться и ждать. Не ответили. Постучать громче. И снова – тихо в кабинете. Подергать ручку. Закрыто. Черт! У кого бы…

Мимо торопливо топали, едва успел вцепиться в чей-то рукав, останавливая.

– Джозеф? Доброе утро, – по плохо замаскированной досаде вопроса понял, что Эжен, и что у Эжена глобальный загруз.

– И тебе доброе. Ты Гауфа не видел? Кажется, он куда-то вышел.

– Гауфа? Я его сегодня вообще еще не видел. Спроси в дежурке, ага? – Торопится, так и норовит перепихнуть привязавшегося коллегу-калеку кому ещё и бежать по делам.

– А кто там сегодня?

– Эля. Я побегу, извини.

Джош пожал плечами. У всех свои дела, и лучше у серьезных людей под ногами не путаться. Что ж, пойдем в дежурку. Элеонору Барскую Джош зрячим уже не застал, познакомился всего две недели назад, когда она вышла из отпуска. И запомнилась она крепкой смесью мускуса, душистого перца и цитруса (духи воистину убойного свойства), низким грудным голосом и по-мужски крепким рукопожатием широкой ладони. Кавалерист-девица.

Вот и сейчас – тесный закуток дежурки благоухал апельсиновой рощей и сосновым бором одновременно, бормотало радио, хрипел электрочайник. Только самой дежурной оперативницы не слышно.

– Элеонора? Вы здесь?

– Здесь, где ж мне еще быть. Мне еще двенадцать часов здесь мариноваться. – Басовито отозвалась дежурная оперативница. – Заходите, Джозеф. Чего хотели? Ключ сдать?

– Нет, я…

– Зря. – А дама-то не в духе. – Вчера не сдали, а сегодня пан Владимир проверять взялся. И как раз в моё дежурство! И вот я должна стоять и оправдываться, как школьница!

– Извините, не хотел причинять вам неприятностей, – по крайней мере понятно, откуда Беккер мог узнать об опрометчивой ночевке. Или не мог? Ладно, потом. – Просто вылетело из головы. Я сегодня обязательно сдам. А сейчас я всего лишь хотел узнать, пришел ли уже на работу пан Гауф.

– Гауф? Его же вроде вчера вечером в срочную командировку отправили? Не знали?

– Нет. А надолго? – Трижды – черт! Это что, это уже и поговорить спокойно с человеком нельзя? Или совпадение? Учитывая, что в совпадения Джош давно не верил… Беккер опасается, что пан Эрнест собьет «овцу» с пути истинного? И сегодня – ходил проверять, насколько мысли «овцы» смущены речами коллеги? Ещё раз черт! За кого ни Джозефа Рагеньского держат? За совсем уж дебила? Но – контрольный вопрос. – Элеонора, а Корчев? Богуслав?

– Дня три, как уехал. Он же в закопаньский отдел перевелся окончательно. Говорил, понравилось там работать. Вроде платят больше.

– Ясно. Я просто не знал. Спасибо.

Можно считать, на контрольный вопрос ответ положительный. Джоша аккуратно изолируют от «неблагонадежных». Зарплата выше, надо же. Понравилось работать – ну кто бы сомневался. Конечно, Богуславу просто безумно понравилось работать на «помойке» полгода. Как же. Ловко, что тут скажешь.

– А телефона Богуслава у вас нет?

– Нет. Тут где-то был номер отдела в Закопане. Нужен?

– Нет… – хотел было отказаться, да мало ли. – А впрочем – давайте.

– Сейчас… Так, погодите, а как вам дать? Записать на бумажку? Вы ж не увидите? Нет, погодите…

– Запишите. Ничего страшного. Напарница прочитает. – Шорох снующего по бумаге то ли карандаша, а может, ручки или фломастера. – Спасибо. Я вечером обязательно занесу ключ, вы уж извините.

Ушел из искусственных ароматов садов и лесов. В коридоре набрал номер Гауфа. Естественно, абонент был «временно недоступен». Захотелось швырнуть телефон о стену что есть мочи – стерпел. Сжал зубы, зато разжал судорожно стиснутые кулаки. Убираем, значит, неугодных. Корчева обратно в Закопане, Гауфа – забыл спросить, куда. И оперативно-то как! Буквально вчера вечером. Ничего. Поглядим, кто кого еще переиграет, пан Владимир. Раз уж вы изъявили желание играть. Рагеньский бросает копаться в бумажках, сопли на кулак наматывать. Это не вам нужно, пан, это мне. Узнать, что за штучка ваш Источник, если его с легкостью обменяли на жизни троих и исковерканную судьбу четвертого мага. Узнать – и что? Пойти начистить виновным морды?

Стой, Цез, стой… Мы потихонечку, спокойно пойдем, мы никуда не торопимся. Потому что НЕкуда. Беспомощный калека, ага? Ну, чего носом тычешься? Нечего меня утешать. И никому морды начищать я не пойду, конечно. А пойдем мы на тренировку, там набегаешься. У нас же завтра вроде как выпускной экзамен в нашей собачьей школе. Докажем, что сумеем выжить вдвоем, что мы не совсем беззащитны и беспомощны. Раз уж не могу без тебя, идиот я слепой, ненужный. Идем к Мэве, выпьем ее кофе. Съедим чего-нибудь и успокоимся. И никому не начистим рож.

/…– Джозеф, вы точно хорошо себя чувствуете? Мы могли бы заглянуть позже, это не к спеху.

– Нет. Всё хорошо. Просто я не совсем понял… Повторите, пожалуйста.

В комнате куча постороннего люда. Открыли окно, и оттуда пахнет Рождеством и снегом. Чирикает какой-то бойкий воробышек, а так – тихо. Ни машин, ни иных городских шумов, даже людей, и то почти нет. А кто есть – разговаривают словно бы нехотя или смущаясь, вполголоса. Лазарет где-то в Карпатах. Индивидуальный подход к каждому болящему, претерпевшему за благо Баланса. И, наверно, солнечно. Любопытный воробышек чирикнул в окно – на подоконнике Джош с утра хлеба накрошил – и улетел. Наверно, съел угощение. Парень уже научился различать тихое постукивание крошечных птичьих коготков и шумный плеск крыльев воробья, прикормленного на подоконнике.

А в затхлом воздухе больничной палаты всё же витала юная, наивная, только народившаяся зима. Куча людей – двое Верхних, Иерарх и его секретарь, панна Фрига, еще одна медсестрёнка из соседнего отделения. Уйма. Иерарх терпеливо повторяет слово в слово то, чего Джош слышать не хотел, что с радостью списал бы на «показалось»:

– Боюсь, в вашем случае мы бессильны. Про зрение вы давно знаете, что касается магии – извините, вы больше не маг. Сначала мы предполагали обычное истощение и разрывы ауры, это обычно само со временем срастается. Но нет, увы.

– Но как же… Колледж…диплом… Я же…

– Сожалею, мы бессильны помочь. Так что я здесь с неприятным поручением. Нужно оформить документы о вашем увольнении из Отдела. Это первое. Второе – вашему делу определили гриф секретности, поэтому подпишите неразглашение.

– Я уволен? – Джош, конечно, знал, что уволят. Всю последнюю неделю были тесты на Способности, и каждый раз полный ноль. Как если бы Джош от рождения был простецом. А слепого простеца держать на службе смысла нет. Теперь точно сказали, что безнадежно. Просто Джош наделся, что про увольнение… ну, хотя бы сам Садницки скажет.

– Но, Джозеф, вы же понимаете…. Вы только не нервничайте. Подумайте, ведь и хуже могло быть. Вы живы, это главное. А магические способности – не сейчас, но ведь медицина развивается. Может, через год, два, десять… Живы же.

– Жив. Но куда теперь? – в вопросе было больше от детской обиды, нежели от деловитости взрослого человека. – Такой бесполезный?

– Ну, зачем же сразу ненужный? Поправитесь, обязательно определим куда-нибудь, не волнуйтесь. Люди с образованием везде нужны. У нас много работы – диспетчеры на телефоны в магических лавках, консультанты… – бодро возразил Иерарх. Иерарха, кажется, Ранульф зовут.

– Консультанты, – повторил Джозеф, пробуя новое в отношении себя определение на вкус. Да, сталкивался он с такими «диспетчерами» и «консультантами» – в некоторых Светлых лавках есть обязательная квота мест, предоставляемых всяческим убогим и сирым. Однажды сам пытался полчаса выбить из туповатого заикающегося паренька-«консультанта» лет двадцати приметы грабителя. Отчаялся, пообещал себе впредь отправлять на опросы Мартена, проклял глупость «подрастающего поколения». Чуть не сорвался на того Янека. А потом оказалось, парнишка контужен в какой-то случайной стычке. Глаза мутные, полуосмысленные. Устыдился, пожалел беднягу, но и остался на душе этакий привкус брезгливости и даже презрения. Конечно, старательно и цивилизованно подавленный. А теперь вот самому так позориться предлагают.

– Не волнуйтесь, без средств существования мы вас ни в коем случае не оставим, – ничего этот Ранульф не понимает. Если бы только средства к существованию. – Сейчас панна Фрига зачитает вам документы, и вы подпишитесь. Потом еще Клятва о неразглашении… Панна Фрига, пожалуйста.

Подпись вслепую, наощупь, Клятва же вслепую. Там нужно кровью скреплять, с непривычки и сослепу резанул запястье глубже, чем полагается, побежал горячий ручеек. Довольная делегация ушла. Осталась только сиделка. Пыталась о чем-то малозначительном потрепаться, но, смущенная односложностью ответов пациента на свою болтовню, тихо ушла. Парень докрошил хлеб на подоконник, но воробей так и появился. Улетел по своим птичьим делам.

А Джозефу Рагеньскому было двадцать четыре года и ему только что пообещали должность обязательного прокаженного при Светлом магазинчике. Хозяева лавок если берут такого на работу, то освобождаются от обязательной десятины в пользу Баланса. Притом думая, что совершают благодеяние. Так что обязательно пристроят. И задвинут в темный угол, чтобы вида не портил. Никому не нужен. И это в двадцать четыре… И до самой смерти. В роду Рагеньских долго живут, лет до восьмидесяти. Это же еще почти шестьдесят лет потемок и ненужности! И Луиза ушла. Здесь всё кончено. И крутым оперативником стать тоже не сбылось, получается. Ныло запястье, ответ напрашивался сам собой. Чем унижаться, не лучше ли?.. Принесут ужин, там слева на подносе нож лежит. Конечно, тупой столовый. Но раз уж лежит, почему бы не проверить, насколько он туп. Просто попросить, чтобы ужин оставили, дескать, позже поем. А потом только момент выбрать. Точно. Точно… Лихорадка нетерпения.

Так задумался, что не заметил, как вошли. Вздрогнул от тяжелого, мертвенного за спиной:

– Мне всё сказали, сынок.

Мама. Пришла. Ну да, сегодня же приемный день.

– Насчет того, что я больше не маг? – уточнил на всякий случай.

– Да.

И тихо. Очень тихо – не дождавшись воробья, затворил окно.

– Мам? Ты там… не плачешь? – мама умеет вот так, бесшумно, одними глазами плакать. Джош помнил хорошо, хоть и был тогда мальчишкой – после смерти отца она так над могилой… – Ты присядь.

– Не нужно. Бедный мой!

В миг преодолела восемь шагов комнаты, заключила в тесные объятья, как если бы Джош намеревался вдруг истаять в воздухе. Завсхлипывала на сыновней груди.

– Мам, пожалуйста, не нужно, – в груди рос комок. И если дальше так – Джош же не сдержится! – Мам…

– Не буду. Сейчас. Ты не обращай на меня внимания, на дуру старую.

Отстранилась, оставила на футболке спереди мокрый холодок слёз.

– Ты не глупая и не старая.

Сорок пять лет, между прочим. Иные чародейки в этом возрасте только-только замуж выходят. И ребенка еще вполне могла бы родить.

– Не плачь.

– Не буду. Всё хорошо. Но, Джош, как же так? Нет, ничего… ничего… Живут же простецы. Переживем и мы.

– Простецы… Они иначе живут.

– Да кому они нужны, эти Способности?! – преувеличенное воодушевление. – А если насчет денег – то ничего, с голоду не помрем. Я маленько скопила, думала вам с Луизой… на свадьбу… ой… Сынок…

– Ничего, мам. Всё нормально.

Про Луизу не следовало. Луизы в джошевой жизни больше нет. Она предлагала «остаться друзьями». Но это еще сложней, когда любимая девушка рядом, только уже не твоя девушка, а всего лишь «друг».

– Вот что! Поправишься, продадим твою квартиру в Познани, увезу к себе! С такими деньгами в деревне можно вообще всю жизнь на печи валяться, еще детям останется!

И она не понимает, как тот Ранульф. Уж лучше голодать, чем на печи валяться. Да еще всю жизнь. Ныло запястье, просило закончить начатое. Так интересно всё же, сколь тупы столовые ножи?

– А в деревне девушки хорошие, не то, что ваши городские расфуфыренные девки гулящие.

– Мам, не трогай Луизу.

– Да я, собственно… Не о ней. Просто видела на улице… девица с голым пузом!

– Мам…

– Ничего. Это я так… глупая женщина…Просто найду тебе невесту хорошую, деток заведёте.

Тоска какая… Глубокая и тошнотворная.

– Мамочка, послушай, я не…

Перебила – жалобно и при том яростно:

– А мне плевать, есть у тебя Способности или нет! Ты живой и ты не на своей дурацкой службе! Я последние годы как на иголках, поседела даже – каждого звонка боялась! Вдруг как с отцом твоим – позвонят и скажут, что убит! И что нужно тело забирать! Нет, ты будешь жить! Ты у меня один остался! – опять прижалась к груди.

– Ну что ты, мама? – всё-таки прорвался тот комок. Сухими, мучительными всхлипами сквозь стыд. Нож, да? Нож – трусость. Когда это маму убьет. Как забыть можно было? – Ты это… прости меня?

– За что? Джош… живой хоть…

– Ни за что. Так.

Мама в объятьях – птичка встрёпанная, мокрая, напряженная. А вот Джош постепенно успокаивался, схлынуло… Тихий стук в стекло – вздрогнула под руками. Прислушался и улыбнулся. Маленький клюв по стеклу – тук-тук требовательно. И царапают коготки по скользкому подоконнику.

– Мам, там где-то хлеб еще на столе должен был быть. Покорми воробья.

Всё-таки нужен – маме и еще одному маленькому шумному нахалу за окном. Значит, те шестьдесят лет – терпеть…/

– Ну? Что-нибудь разузнал? Что сказал Гауф?

Мэва грохнула чайник на стол и теперь усиленно дула на свой горячий кофе. Кофе Джоша в пластике стаканчика жёг пальцы. Поставил на какой-то отчет. Цезарь увлеченно грыз обнаруженную чудесным образом в миске кость.

– Ничего не сказал. Нет Гауфа. Уехал.

– В смысле?

– В прямом и буквальном. Вчера вечером внезапно отправили в командировку. Настолько внезапно, что даже мне не позвонил, не предупредил.

– Ммм… Любопытно. А Богуслав Корчев?

Изумительно быстро соображает.

– Перевёлся в закопаньский отдел. По собственному желанию.

Молчала. Думала. От кофе, вопреки здравому смыслу, клонило в сон. Однако еще пока ворочались шестеренки мыслей в мозгах. Медленно, с трудом, но ворочались.

Наконец, Мэва выдала:

– Джош, что происходит? О чем таком знает Корчев? И о чем ты вчера говорил с Гауфом? Чего секретного он тебе сообщил, что у тебя аж истерика случилась?

Вертелись шестеренки, выщелкивая по обрывку, по клоку тупых мыслишек: Гауф сам допетрил до нейтральных энергий, и вполне мог еще до чего додуматься и поделиться с младшим коллегой. И его убрали. Нервный Корчев стрелял в некроманта. Перевелся окончательно. Никого из ребят той дежурной группы сейчас в Познани нет. Беккер узнал и про разговор с Гауфом, и про ночь в кабинете. При трезвом измышлении: о содержании разговора он знать не мог и не знал – поэтому с утра пораньше припёрся; про ночь исходя только из журнальных записей тоже не добрался бы сам. Единственный вывод – Рагеньский забыл сдать ключи. Всё. Но вот про саму ночевку пан Владимир знал. Знал то, о чем знала Мэва. И, соответственно, не знал того, о чем не знает она. Ещё обещал нападения… Наркотическое зелье у напарницы на столе. Потерянный диктофон. Любой каприз на блюдечке с голубой каемочкой. Рассыпанные паззлы сложились в картинку. Нашелся тот недостающий элемент. Если раньше Джош сомневался, то сейчас…. Беккер и Мэва – вот оно. Нет, точно! Никаких сомнений. Слежка. Теперь круглосуточная.

– Джош, я тебе вопрос задала! – ощутимое раздражение. – Что тебе Гауф вчера сказал?

– Нет, Мэва, погоди. – Требовалось определенное усилие, чтобы сказать дальше. Неприятное усилие. – Сначала на вопросы ответишь ты. И честно ответишь. Вы все тут меня за нос водите, да?

– О чем ты?

Усилие перетекло в ответное раздражение. Агрессивное и мерзенькое.

– Сговорились? Спелись с Беккером? Следишь? – едва примолкшая головная боль набросилась с удвоенной силой. – И сколько платят?

– С ума сошёл? Бредишь? Ты хоть сам понял, чего сказал?! – щелкнула каблуками, подскакивая, кажется, с кресла. Стукнуло об пол, валясь со стола, нечто тяжелое. – Совсем мозги заклинило?! Вот идиот же, прости Свет!

– Мэва, расскажи мне правду.

– Какую правду, Джош, о чем ты?! Откуда мне знать, что еще за придурь тебе в голову стукнула?!

В голосе напарницы неподдельная обида. Оскорбленная невинность. А как она два дня назад здорово по телефону испуг и панику недалекой городской фифы изображала! Заслушаешься!

– Ты сама знаешь, о чем я. Беккер приставил тебя шпионить, – и откуда-то же взялась решимость сказать то, что так и рвалось временами с языка. – Для этого вызвал из Колоденя. Так ведь? Скажешь, неправда?

– Джош, ты болен. Головкой двинулся. Серьезно говорю. По-моему, тебе нужно домой и баиньки.

Раздражение перетекло в настоящее бешенство, только не клокочущее, холодное. В мозгах от него на удивление ясно и просто сделалось.

– Речь не обо мне. Только о тебе. Со своими проблемами я разберусь сам. Но сначала ты мне объяснишь, каким боком замешана в деле. Объяснишь, чего ради тебя вызвали в Отдел после двух лет опалы, расскажешь, чего тебе наобещал Беккер за слежку, куда задевался мой старый диктофон, и как Беккер узнал, что я не ночевал дома.

Зато всё, больше никаких недомолвок и брожений вокруг да около. Высказал и сдулся. Ответит или не ответит?

– Точно – псих. У тебя мания преследования. – Прицокивает сокрушенно и очень натурально. – Или жар? Или это тебе Гауф такого наговорил, а ты и поверил? Тогда хорошо, что он уехал. Ты так вообще с катушек съедешь.

– Мэва, ответь.

– Что ответить? Что сама не знаю, зачем меня вызвали к тебе? Что мне ничего не обещали за слежку и я вообще за тобой не слежу?! Что не знаю, куда завалился твой диктофон и даже ни разу его не видела?! Что не знаю, где и от кого Беккер берет информацию?! Доволен?!

– Браво. Мэва! Быть бы тебе артисткой… – поаплодировал полусерьезно. – Только – не верю. Мы с тобой больше пяти лет дружим. Как ты могла?

– Джош. Ну нельзя же так!

Отставил пустой стаканчик в сторону. Аккуратно поднялся, закинул в рюкзак кошелек и телефон. Подумал, и отправил туда же диктофон. Будем надеяться, на пару часов записи его памяти хватит. Не забыть только новую батарейку купить.

– Эй, ты куда?

– Цезарь, идем! Цезарь!

– Ты домой? Или… одного где попало шляться не пущу!

– Не твое дело. – Еще один важный момент не упустить – звякнуть Кшиштофу, чтоб не ждал сегодня.

– Моё. Я за тебя отвечаю. Ты на тренировку?

– Скажи время.

– Половина первого. Джош, ты куда идешь? Если не скажешь, точно Беккеру доложу! Вот честное слово! Иди проспись!

– Вот, кстати, заодно и проверим. Небольшой тест на вшивость. Доложишься Беккеру – всё с тобой ясно. Можешь катиться куда подальше. Мне не нужен напарник, который в любой момент продаст. Извини.

– Джош…

На миг проснулись сомнения и жалость – показалось, сейчас разрыдается напарница от незаслуженной грубости. Сцепил зубы и пошел – обоим проверка. Джошу на самостоятельность, Мэве, как и было сказано, на вшивость.

– Джош, не уходи. Мне страшно за тебя.

Уже на пороге вспомнил, похлопал себя по нагрудному карману – маленькая стеклянная колбочка с наркотиком на месте, никуда не делась.

– И не вздумай за мной следить.

На выходе из Отдела застигла длинная соловьино-телефонная трель – музыкальная тема мэвиных звонков. Достал трубку, без затей вырубил. Расследование опять в тупике, осталось последнее средство. В магазине купим батарейки к диктофону и минералку. Из опыта прошлой экскурсии в собственную память отложилось, как после хотелось пить, и какой мерзкий привкус был во рту. Если сейчас около часа дня, то к завтрашнему утру удастся оклематься как раз настолько, чтобы выйти на работу. Авось, нынешний «заплыв» будет максимально информативен. Нужно будет попробовать элементы медитации и аутотренинга.