Текст книги "На свои круги (СИ)"
Автор книги: Александра Турлякова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
часть 6
Встретили Рождество. Отстояли службу в местной часовне, посетили собор в ближайшем городе, в замке прошёл праздник с богатым застольем, подарками и поздравлениями. Приехали гости. К барону Элвуду приехал его хороший знакомый, сосед, барон из Дорга вместе с супругой Марин. Ания помнила их ещё по свадьбе, именно эта женщина на охоте предлагала ей завести себе молодого любовника из свиты мужа, предупреждала быть очень осторожной.
При встрече барон Годвин оглядел Анию с головы до пят и улыбнулся, добавил старому барону Элвуду:
– У вас очень симпатичная жена, по-моему, она похорошела после того, как я её видел.
– Вы находите?– Барон посмотрел в лицо жены пристальным взглядом, будто пытался рассмотреть, за что же её хвалят.
– Конечно. Молодость – вот главное её преимущество. Вам, милорд, надо представить её при королевском дворе, король любит молодых и красивых девушек. Он это оценит...
– Ну уж нет, обойдётся,– перебил его барон Элвуд.– Моя жена нужна мне самому, она ещё не родила мне наследника.
– Наследника?– Барон Годвин искренне удивился.– А как же ваш сын?– Перевёл взгляд на молодого барона. Сейчас все уже сидели за столом, и охватывать всех сотрапезников одним взглядом было легко.
– Я не вижу в нём своего преемника.
– Вот как?– Барон снова удивился.– А я думал, это просто слухи, и вы сами не решитесь на это. Разрешит ли вам король отказаться от взрослого наследника в пользу новорожденного? Не знаю. Так и так, нужен будет опекун...
– Я пока не собираюсь умирать, я ещё воспитаю себе достойную замену.
Барон Годвин помолчал, отпил несколько глотков разбавленного родниковой водой вина, следил за руками молодого сквайра, нарезающего печёное мясо.
– Знаете, барон,– снова заговорил,– вы так легко распоряжаетесь наследниками, будто у вас их десяток – не меньше. А ведь ваш сын может оспорить ваше завещание, у него такие же права на ваши земли и титул, как и у вашего младшего сына, которого у вас, кстати, ещё нет.
Ания заметила, как при этих словах баронесса Марин накрыла руку мужа своей ладонью, пыталась, видимо, удержать супруга, указывала побольше молчать в гостях, а не говорить прямо, о чём думается. Она оказалась права, потому что хозяин замка вспылил.
– Уж не своим ли поверенным выбрал вас мой сын? Что это вы защищаете его, как на суде? Вы что, представляете его интересы?
– Да нет, Боже упаси! Мы об этом ни разу не разговаривали.– Глянул в лицо молодого Орвила, наблюдающего за отцом над полными тарелками – аппетита с таким разговором у него не было.– Но если он вдруг обратится ко мне, я подумаю... Любопытное дело...– Барон перебил, не дав договорить:
– Ну, знаете ли! Вы в моём доме и собираетесь выступить против меня?
Нависла тишина. Все замерли. И в этой тишине вдруг раздался смех гостя – смеялся барон Годвин.
– Вы знаете,– он перестал смеяться и вытер выступившие на глазах слёзы,– наверное, это моя привычка. Несколько лет в королевском суде. Да, это что-то значит...
Все облегчённо улыбнулись вдруг. Все, кроме Орвила. Ания чуть слышно выдохнула. Этот человек легко мог сам накалить обстановку и сам же легко её разрядить. Слава Богу, благослови этого барона. Он вот так вот озвучил вслух то, о чём все давно думали, но никто не решался спросить. Как это барон собирается избавиться от своего старшего сына и лишить его наследства? Разве это возможно?
– Вы очень смелый человек, раз так прямо говорите об этом,– не унимался барон Годвин.
– Да? Почему?
– Мой кузен рассказывал мне как-то случай, подобный вашему, одному виконту не нравился его сын, и он начал подыскивать себе новую жену, чтоб она родила ему другого наследника. И что вы думаете? Сынок нашёл способ свести своего папашу в могилу раньше, чем дело дошло до свадьбы. Прости меня, Господи,– барон перекрестился,– одна из горничных по приказу подложила ему крысиного яду. Бедняга заболел, а врач ничего не мог понять и только пускал ему кровь. Вот так вот.– Демонстративно пожал плечами.
Все вдруг как по команде перевели глаза в сторону молодого барона. Тот и так ничего не ел, а на этот раз выпрямился на стуле, подтянулся, будто выше ростом даже стал, смотрел на каждого из глядящих на него. Все они – кто с насмешкой, кто с ненавистью, кто с удивлением.
– Ну, знаете...– Он резко поднялся из-за стола и стиснул побелевшими пальцами высокую спинку стула.
– Сядь!– приказал барон Элвуд, но молодой человек не подчинился, смотрел в лицо своему отцу прямо, будто вызов бросал. Барон повторил приказ:– Сядь на место!
– Я не голоден.
– Сядь за стол!
Но молодой барон не подчинился приказу своего отца, резко развернулся и ушёл из гостиной. Барон Элвуд выругался через зубы, а Ания опустила взгляд в стол. Смешанные чувства охватили её, с одной стороны она внутренне ликовала, радуясь тому, что он всё же сумел бросить вызов своему отцу, что не подчинился. А с другой стороны она боялась за него, понимая, что барон не оставит это неповиновение безнаказанным, да ещё при гостях. Бедный Орвил... Как бы она сейчас хотела быть рядом с ним...
Все молчали, и первым заговорил опять барон Годвин:
– Может быть, это просто одна из страшных историй, ну знаете, как дети обычно рассказывают друг другу страшилки? Через несколько лет я уже слышал совсем другую версию, что никакой не яд применяли, а просто подстроили несчастный случай...
– Хватит!– Это не выдержал барон Элвуд.– Давайте сменим тему!
Дальше Ания уже не слушала, быстро-быстро допила вино и, сославшись на плохое самочувствие, покинула стол, ушла искать барона Орвила, пока камеристка ещё была за трапезой.
Она нашла его в библиотеке. Её обычно не топили, кому захочется что-то читать в холодной комнате? Он стоял к ней спиной, в слабом свете через закрытые окна еле-еле угадывалась его фигура.
– Орвил?– она позвала его, и барон резко обернулся, удивился, не ожидая увидеть её.
– Вы? Я не могу так больше! Сколько можно надо мной издеваться? И этот барон...– Он резко дёрнул головой в сторону, Ания подошла ближе, и они встретились глазами в полумраке. В библиотеке не было ни одной зажжённой свечи.– Зачем он завёл этот разговор? Зачем? Сейчас он начнёт подозревать меня ещё и в этом... Будто я думаю убить его!
Ания не знала, что сказать. Таким возбуждённым, обиженным она его ещё не видела ни разу. По обыкновению он отмалчивался и старался сохранять невозмутимый вид, терпел все придирки отца стоически. Но сегодня, сейчас, обвинения, конечно, было серьёзным, но...
– Это же неправда,– шепнула она.– Вы не способны на это. Я знаю...
– Что бы он ни говорил, он всё равно мой отец. Я бы никогда не поднял на него руку. Пусть он подавится своим титулом и землями. Кто сказал, что мне это надо?
– Ладно. Хватит. Перестаньте. Не травите себя.– Она поймала его за руку и сжала пальцы в своей ладони.– Никто вас ни в чём не обвиняет.
– Подождите ещё. Он никогда ничего не забывает. Годвин уедет, а этот будет долго мусолить эти бредни в своей безумной голове.– Ания не знала, что сказать и просто вздохнула. Нет, это ей всегда казалось, что он всё время невозмутим, что всё время молча проглатывает упрёки отца, а он просто не показывает всё на людях, он сам в одиночестве переживает это всё один на один с собой. Это она застала его здесь впервые.
– Я уеду!– воскликнул он вдруг, и Ания нахмурилась.– Я не буду ждать, пока он даст мне пинка. Я уеду сам. Откажусь от всего и уеду. Надеюсь, он не пожалеет мне коня и доспехи. Попрошусь к кому-нибудь на службу...– Ания перебила его шёпотом:
– А я?
Он враз растерял весь свой пыл и шумно выдохнул с болью, не зная, что ей ответить. Если он уедет, она, в самом деле, останется с этим тираном одна.
– Я... Я не знаю,– выдохнул он и сделал шаг навстречу, притянул к себе, прижимая к груди.
– Я понимаю, вам тяжело с ним,– говорила Ания быстро,– вам нельзя так... Он ещё припомнит вам это. Он разозлился, я видела его лицо. Вам действительно лучше уехать. Зачем подвергать себя этим мукам?
Он не дал ей говорить дальше, поднял её голову к себе, взяв ладонями, стал целовать лоб, глаза, губы. Ания зажмурилась, подставляясь под его поцелуи.
– Давайте уедем вместе? Вам нечего делать здесь. Пусть останется один...
Ания отшатнулась от него при этих словах, тревожно глянула снизу, замотала головой несогласно.
– Нет! Я буду вам обузой... Сейчас у вас есть имя, есть отец, вы легко найдёте себе нового сеньора. Если рядом буду я, вы лишитесь всего... Скрываться... Прятать своё имя... Нет! И поздно уже! Я – его жена. Перед Богом, перед людьми, я – ваша мачеха... Я не свободна. Зачем я нужна вам? Нет!
– Ну и что? Это только сначала будет трудно, а потом...
– Миледи? Миледи?– раздалось из коридора за дверью, и Ания сама прильнула к барону, шепнула:
– О-о... Старая карга... У неё нюх на меня. Она найдёт и в преисподней. Мне пора, пока она сюда не заглянула.
Толкнулась вперёд, а барон ещё удерживал её руку сколько мог, так не хотел, чтобы она уходила, грудь ещё помнила прикосновения её тела, её ладоней. Ну почему, почему всё так?
Она пришла в свою комнату, когда там уже была камеристка, женщина окинула недовольным взглядом с головы до ног.
– С ним были? Я же знаю!
– Какое вам дело?– Ания села в кресло, стараясь привести в порядок сбившееся дыхание, мысли.– Не надо меня обвинять в чём-то.
– Вы ушли раньше меня, а пришли позже. Были с ним? Плакался, поди, вам на груди?
– Как вы можете так? Он же сын вашего господина, как можно так жестоко? Откуда в вас это всё?
Камеристка подняла подбородок повыше, высокомерно глянула на молодую баронессу.
– Знаете, а я ведь слежу за вами, я всё-всё вижу. Я знаю про вас, знаю, что вы неровно дышите в его присутствии. И он... Если вы переступите эту черту, Бог накажет вас за измену. И его – тоже. Он предаёт своего отца, а вы – своего мужа. Неужели вы думаете, что будете счастливой после этого?
– А вы думаете, мой муж делает меня счастливой? Это, наверное, кулаками и пощёчинами, да?
– Да за то, что вы делаете, надо не только кулаками!
Ания, рассерженная её словами, вскочила, стискивая пальцы ладоней в бессильные кулаки. Ах так...
– Я? Да что я делаю-то? Ну, перекинулась парой фраз... Господь мне судья, а не вы!
– Вы пошли опасной тропой, миледи. Парой фраз...– повторила её слова с усмешкой.– Ваши пара фраз закончатся скоро другим...– Многозначительно подняла брови с явным намёком.
– Не закончатся,– упрямо процедила сквозь зубы баронесса.
– Посмотрим.– Кивала головой согласно.– Я смотрю на вас, помните об этом. Всё время помните.
– Оставьте меня. От вас у меня болит голова. Сходите, займитесь чем-нибудь полезным.
– Опять оставить вас? Ну уж нет.
Ания села за вышивку, только бы занять руки, чтобы успокоить себя хоть чем-то. Через время зашла баронесса Марин. Посмотрела на камеристку и приказала:
– Сходи-ка, погуляй, дорогая.
И Кора ей подчинилась. Ания смотрела удивлённо, к ней, к этой старой противной стерве, баронесса обратилась на «ты», отправила её, и та подчинилась? Это как? Она даже никто здесь! Просто гостья! Она не жена хозяина, не прямая госпожа, а она ей подчинилась? Это Ания поступает с ней уважительно, всё-таки такая разница в возрасте, да и монастырское воспитание. А баронесса, может, и старше-то совсем не на много, а она ей подчинилась?
Марин присела в кресло, расправила подол красивого бархатного платья, полюбовалась хрупкими складочками.
– Ну, как вы, дорогая моя Ания? Мы давно не виделись. Наверное, с вашей свадьбы.
– Да так...– был ответ.
– Вы ещё не послушались моего совета?– Она подтянула к себе вышивку Ании и стала рассматривать стежки.– Вот здесь получилось красиво.– Провела пальцами по вышитому рисунку единорога.
– Это каким?– переспросила Ания.– Завести себе молодого любовника, да?
– Ну...– Она дрогнула бровями.– Не бойтесь. Вы можете мне довериться. Я – могила.
– Боюсь вас разочаровать, у меня никого нет, кроме моего мужа.
– Да? А мне показалось, что вы и молодой барон...
– Нет! Конечно же, нет!– Ания вырвала свою вышивку из её рук.– И вы туда же, как и моя камеристка.
– Да? Вас уже подозревают? Это опасно!
– Между нами нет ничего!– Она отбросила вышивку.– Откуда вы это взяли? Что за глупости?!
– Мне показалось, что вы сильно приняли к сердцу обвинения барона против сына. Вы так поспешно ушли.
– У меня разболелась голова!
Она помолчала, поднялась, походила по комнате, покрутила зеркало, поправила складочку вуали на виске.
– Он, вообще-то, ничего, симпатичный и молодой, но... Он сын вашего мужа, да и, походу, перспектив у него нет. Барон лишит его наследства и титула. А связываться с ним опасно, вы же видели реакцию вашего мужа...
– Послушайте меня!– Ания поднялась к ней.– Вы ошибаетесь. У меня нет никаких отношений с молодым бароном.
– Ни разу?
– За мной неотступно следят, я постоянно на глазах, он ждёт от меня ребёнка, своего ребёнка. Неужели, вы думаете, у меня есть возможность кого-то себе завести? Как? Какие любовники? Тем более у него под носом, да с собственным сыном?
– А жаль.
– Почему?
– Это было бы интересно. Прямо, как в балладе...
– В балладе?– Ания удивилась, потом усмехнулась горько.– В балладе. Он обещал убить его и отправить меня в монастырь, если что-то действительно будет... В какой балладе? Господи...
– Так он вас подозревает?
– Да нам поговорить-то друг с другом нельзя!
Марин улыбнулась, её глаза торжественно сияли, она шепнула:
– Он вас подозревает... Всё-таки подозревает...
– Вас послушаешь, так вам всё баллады. А я терплю это всё, я с этим живу.
Марин вздохнула, погрустнела вдруг.
– Мне так вас жаль, честное слово. Ваш муж...– Покачала головой туда-сюда, выражая этим своё отношение к барону. Вдруг обняла Анию, прижав к себе.– Держитесь. Скоро вы надоедите ему, он перестанет следить за вами, всё у вас будет хорошо. Поверьте мне.
И Ания вдруг расплакалась в её объятьях. У неё не было матери, сестры, не было ни одного близкого человека рядом, кроме этого злополучного барона. Да, она влюбилась в него, её влекло к нему, но месяцы жизни, проведённой в этом замке, научили её всё скрывать, даже те невинные поцелуи, что были между ней и бароном Орвилом. Она бы никому и никогда не рассказала об этом, чтобы не навредить ему в первую очередь. Никому, даже этой приветливой, доброй к ней молодой женщине. А может, потому что самой эти поцелуи казались нереальными, будто из сна, из другой жизни. Да и можно ли их посчитать изменой?
– Это тяжелее всего, когда приходится оправдываться праведному,– заговорила баронесса Марин, лёгкими прикосновениями поглаживая спину Ании.– Что бы ты ни говорил, все слова кажутся неубедительными. Виновному всегда ложь удаётся лучше. Вам приходится постоянно оправдываться за то, чего нет, за вашу мнимую измену...
– Я боюсь его... Я его ненавижу... Он бьёт меня, он постоянно бьёт меня... Я... Я даже не знаю, что я делаю не так... Почему? В монастыре мне никто не рассказывал, как должно делать в постели... Может, поэтому он меня бьёт? О, Боже...
Она плакала, а баронесса утешала её своим участием, близостью, теплом присутствия. Что она могла сказать ей? Она не была на подобном месте, муж её хоть и стар, но он не был жестокосердным. Барон Годвин часто отлучался ко двору короля, и баронесса могла позволить себе отношения на стороне, она была сама себе хозяйкой. Здесь же случай более, чем тяжёлый.
– Потерпите, дорогая, наберитесь терпения, молитесь. Наступит момент, и он оставит вас в покое, я же говорила вам.
– Не ранее, чем он сделает мне ребёнка, а этого не будет никогда! Я чувствую, он бесплоден, он только зря мучает меня! Во всём, в его глазах, виновата я! Опять – я!
– О, Господи, он помешался на своём наследнике, ей-богу...
– Иногда мне кажется, что я сама готова подсыпать ему крысиного яда!
– О чём вы? Боже...
– Конечно, я никогда этого не сделаю! Никто здесь не сделает! Здесь все его боятся... И я боюсь.
– Вам надо успокоиться и отдохнуть, хорошо выспаться. Мой вам совет. А ребёнок... Многие ли отцы воспитывают своих детей? Не торопитесь, найдите время, момент, верного человека, и сами выберите отца для своего ребёнка. Это будет вернее, чем ждать что-то от него...
– О Боже, о чём вы?
– Пойдёмте.– Баронесса уложила Анию на кровать и укрыла тёплыми одеялами.– Я скажу, чтобы вас не беспокоили. Вам надо отдохнуть. Насчёт ужина я распоряжусь сама, я справлюсь. Отдыхайте.– Она дёрнула шнурок, и Анию отгородил тяжёлый полог кровати.
Да, только сейчас она поняла, что это была хорошая идея. Выспаться, забыться сном. Что может быть лучше? Быстро заснула, провалившись в сон.
Когда она проснулась, никого в комнате не было. Никто её не разбудил, горела свеча в подсвечнике, в своём углу спала камеристка.
Ания обомлела. Уже ночь? Почему её не разбудили к ужину? Как всё прошло без хозяйки? Где баронесса? Она быстро поднялась и надела тёплый халат. Оказывается, она уже была в одной ночной рубашке. Когда её успели переодеть? Почему она ничего не помнит?
Хотелось есть. Конечно, за обедом она почти ничего не съела, а ужин пропустила. На кухне должен быть свежий хлеб, должны были сегодня выпечь. Освещая себе путь свечой, Ания спустилась с лестницы. Но до кухни не дошла, остановилась, прислушиваясь, на последней ступени. В гостиной кто-то разговаривал, горел камин, в полумраке ничего не было видно. Машинально она прикрыла огонёк дрожащей свечи ладонью.
– ...Мне не нужны эти скандалы, ты, я думаю, не такой дурак, чтобы это не понять. Для тебя это просто поступок. Да, вот он я какой, посмотрите. Я встал, я ушёл. Плевать на отца, на гостей, на всё плевать. Это же я! А они? Ты знаешь, о чём подумают они и что расскажут где-нибудь там? Барон Дарнтский издевается над своим сыном. Да, он собирается лишить его наследства, он собирается лишить его титула...
– Это так и есть.
Ания узнала голоса старого барона и его сына.
– Это не тебе решать! Это не твоё дело!
– Слухи уже ходят по всему графству. И вы не скрываете своих намерений...– Барон Элвуд не дал сыну договорить, перебил:
– Бедненький, ты на это надеешься? Вдруг, все узнают об этом и заступятся за тебя, страдальца. Не будет! Слышишь? Я не доверял твоей матери, ты – не мой сын, я не собираюсь передавать земли сыну абы кого.
– Моя мать была благочестивой женщиной. И я – ваш сын, вы это прекрасно знаете. Она представляла враждебный род, и свою неприязнь к ней вы перевели на меня. Вас заставили жениться на ней против воли, вы ненавидели её, а теперь ненавидите меня...
– Заткнись! Что ты в этом понимаешь?
– Вы за все эти годы давно бы развелись с ней и отправили бы её в монастырь, но она не давала вам повода...– Ания дёрнулась всем телом от звука пощёчины. Он бил его! Бил своего сына за правду!
Всё внутри её сжалось. Уж кто, как не она, знал тяжесть его ладоней, силу его гнева. Она почти физически ощутила боль всем телом.
Но барон Орвил через время продолжил, Ания уловила в тишине его глухой голос:
– Она была праведной женщиной, вам не в чем было её упрекнуть при жизни и уж, тем более – после смерти...
Ещё одна пощёчина оборвала его слова, и Ания качнулась на слабеющих ногах. Он бьёт его! Бьёт его! Это как пинать бессловесную собаку! Она не ответит!
– Я – ваш сын...– он опять заговорил.– И вы это знаете... И это вас злит... Потому что я не такой, как вы...
На этот раз пощёчин было две, и Ания не выдержала, бросилась вниз, воскликнув:
– Перестаньте бить собственного сына! Что вы делаете?
Оба барона удивлённо смотрели на неё. Барон Орвил стоял с опущенной головой, смотрел через упавшие на лоб волосы поверх пальцев ладони, которой вытирал кровь из разбитого носа. Барон Элвуд осмотрел жену с ног до головы.
– Где твоя камеристка?
– Спит...
– Что ты здесь делаешь?
– Я захотела есть...
Барон усмехнулся от этих слов, отворачиваясь от сына.
– Это похвально, значит, ты не больна. Баронесса сказала, что, возможно, это болезнь. Ты отказалась от ужина, тебя раздели и уложили.
– Я ничего не помню.– Ания бессильно покачала головой и встретилась глазами с молодым человеком. Они смотрели друг на друга поверх плеча барона.
– Возвращайся к себе. Я пришлю горничную с остатками ужина.
– Хватило бы хлеба и молока.
– Хорошо. Иди к себе,– повторил настойчиво.
Ания медлила, смотря в лицо мужа. Тот стоял, опираясь на свою трость, как же ненавистна была ей его фигура, даже то, как он стоял, чуть откинувшись назад, расслабив больное колено. Ания бросила короткий взгляд на Орвила за спиной отца, и старый барон понял, куда она смотрит.
– Знаешь,– он с трудом разжал стиснутые от гнева зубы,– иди-ка ты лучше в нашу спальню, а я сейчас приду...
Ания хрипло выдохнула в возмущении. Он прекрасно знал, как унизить своего сына-соперника. Нет ничего лучше, как показать ему, кому принадлежит та, кто нравится.
Барон заметил её реакцию и чуть заметно улыбнулся, от этой улыбки по лицу пошли тени. Он победил. «Пусть он идёт к себе и пусть знает, что сейчас я буду спать с той, о которой ты только мечтаешь... Пускай слюни, молокосос...»
Но Ания вдруг заспорила:
– Я не могу сегодня... Мне и правда как-то нехорошо...– Барон перебил её:
– Ничего, я сделаю тебе хорошо, подожди.
– Нет!
Он, не веря своим ушам, повёл подбородком в удивлении.
– Что? Я не понял тебя.
– Нет... Я пойду к себе, а вы пришлёте мне горничную с молоком...
– Да? А может, мне самому сбегать на кухню тебе за молоком? Что ты тут командуешь? Я сказал, где ты должна быть, значит, ты должна там быть. Понятно? Я сейчас приду.– Последние слова он процедил через стиснутые зубы. Отвернулся, давая понять ей, что разговор окончен. Встретился глазами с Орвилом. Тот опустил вниз окровавленную ладонь, смотрел по-прежнему исподлобья.
– Иди, ложись,– приказал и ему барон, обернулся к жене.– Ты ещё тут? Почему ты такая непонятливая?
– Я пойду к себе...
– Нет, ну знаешь...– Он удивлённо покачал головой.– Тогда я тебя отведу сам. Хорошо?
– Оставьте её, милорд,– это вмешался барон Орвил.– Баронесса сильно опасалась за здоровье миледи. Незачем сейчас спорить из-за ерунды...
– Из-за ерунды?– переспросил барон и медленно перевёл взгляд на лица сначала сына, потом жены.– Что-то я вас не понимаю. Что это вы вдруг друг друга выгораживаете? Сначала эта! Пришла тут чуть ли не в ночной рубашке заступаться за своего любовника, да? Потом он, сам-то сопли не утёр, а всё туда же? Что это такое, ребятки? Сами признаетесь?
Ания потеряла дар речи, от неожиданно навалившегося ужаса её начало трясти в ознобе, будто было что-то, в чём она могла признаться.
– Вы ошибаетесь, милорд,– первым заговорил Орвил, уловив её замешательство. Барон повернулся к нему, а тот, воспользовавшись моментом, махнул ей рукой, чтоб уходила от греха подальше, а он возьмёт всё на себя.
И Ания не стала ждать, гонимая страхом, подхватила полы халата и побежала вверх по лестнице, чуть подсвечивая себе затухающей свечой. Залетела к себе, набросила засов и быстро нырнула под одеяло, сжалась в комок. Как же она замёрзла! Какие стылые эти одеяла! Её колотило, сердце стучало от ужаса. Она уже не чувствовала голода, только нечеловеческий страх.
Лишь потом она поняла, что она-то ушла, а Орвил, он остался один на один с этим извергом. Опять будет бить его? Будет хлестать его по лицу?
Зачем, зачем я только влезла? Только хуже сделала. О, Боже!
Молилась, шепча молитвы исступлённо. Боялась услышать стук в дверь. Что, если он решит довести обещанное до конца и придёт к ней?
Но барон не пришёл, и, успокоившись, уставшая Ания смогла уснуть, продолжая думать о молодом бароне.
* * * * *
На Рождество все дарили друг другу подарки, и Ллоис дождалась его в комнатке под лестницей, подарила связанные перчатки. Эрвин удивлённо улыбался ей, примеривая подарок на руки.
– Ну как? Покажите.– Девушка крутила его руки в ладонях, осматривая вязку со всех сторон.– Как раз? Мне кажется, вот здесь вот чуть-чуть великовато, в пальцах. Извините. Я хотела в подарок и вязала без примерки, так, по памяти...– Смущённо опустила глаза.– Если хотите, я чуть-чуть уберу? Исправлю...
– Зачем? Нормально и так.
– Правда? Вам нравится?
– Конечно!– Он покрутил ладони в перчатках так и эдак, улыбаясь.– Хорошо же! Зачем что-то менять?– Перевёл взгляд на лицо Ллоис.– Почему вы решили именно перчатки?
– Ну,– она немного растерялась,– чтобы вы не мёрзли.
Смущённо опустила взгляд, пряча глаза. Эрвин смотрел на неё с восхищённой улыбкой.
– Ладно, я пойду, уже поздно. Завтра утренняя служба. Спокойной вам ночи. С Рождеством.
Ушла. Эрвин остался стоять посреди комнаты, так не хотелось, чтобы она уходила, хотел крикнуть ей, остановить её, а сам не сдвинулся с места. Вот лопух. Вспоминал её улыбку и смущение в глазах. Все эти дни он любовался ею, внутренне его тянуло к ней. Он хорошо помнил, что сказала ему настоятельница, но ничего не мог с собой поделать. То, что было с ней в прошлом, не могло запятнать её, она всё равно была для него тем верхом совершенства, какой была в первый момент встречи. Она казалась ему ангелом в лучезарном сиянии белоснежных крыл. Она спасла ему жизнь, и он помнил те ощущения, какие испытал, когда увидел её в первый раз в жизни.
Ллоис... его Ллоис...
Он потёр щеку ладонью и только сейчас осознал, что стоит по-прежнему в перчатках на ладонях. Принялся снимать их, она вязала их своими руками, каждую ниточку, каждую петельку. А он, чудак, не подарил ей ничего, он даже не сказал ей спасибо. Вот ведь чудо так чудо! Разве так можно? Так вот поступать разве можно?
Он сорвался с места, всё так же держа перчатки в кулаке, догнать её, сказать ей всё.
Он залетел в её келью и замер. Ллоис готовилась ко сну, она раздевалась и стояла к нему спиной. В свете горящей свечи Эрвин увидел обнажённую женскую спину и – тут же отвернулся, залепетал извинения:
– Простите... я... Боже мой, так глупо получилось... Я хотел поблагодарить вас. Я даже спасибо не сказал...
Ллоис, ошеломлённая случившимся, дрожащими руками натягивала через голову ночную рубашку, расправила ткань и всё равно чувствовала себя неодетой. В женской обители такого ещё не случалось.
– Я забыла закрыть дверь...– прошептала.
– Извините меня.– Он медленно обернулся к ней и исподлобья посмотрел в лицо.– Спасибо вам за подарок. Мне совсем нечего вам подарить в ответ.
– Ничего не надо...
Осмелев, Эрвин приблизился к ней так близко, что чувствовал её смятение, её испуганное дыхание слышал.
– Не бойтесь меня. Я никогда не сделаю вам больно.
Он хорошо помнил о её прошлом, о том, что пережила она ещё девочкой. Как же должна она сейчас ненавидеть всех мужчин, и его – тоже.
– Простите меня...
– За что?– Опустила глаза с лица ему на грудь.– Вы же не знали... Я сама не закрыла дверь... У нас это как-то не принято, мы все здесь женщины...
Замолчала. И Эрвин молчал, глядя на неё сверху, она была так близко – достанешь рукой. Он видел, что она боится его, и одновременно чувствовал, что хочет быть рядом, что не хочет уходить.
– Я знаю...– прошептал,– матушка рассказала мне...
Ллоис дёрнулась, как от удара, ожгла его из-под ресниц блеском серых глаз, нахмурилась, поджимая дрожащие губы. Вот-вот и расплачется.
– Знаете?– спросила на выдохе.
– Мне всё равно,– быстро заговорил Эрвин, будто боялся, что его перебьют,– она пыталась этим остановить меня, оградить вас, но я не могу. Я постоянно думаю о вас. Ллоис! С первого мига, как увидел. Вы спасли меня, я обязан вам жизнью. Я не могу... Не могу быть рядом, и не сметь прикоснуться, поцеловать, прижать к сердцу!– Он вскинул руки к груди, протягивая к девушке раскрытые ладони. Где он обронил перчатки – даже не помнил!– Это мука... Вы вылечили мою рану, но нанесли ещё большую в сердце...
Она смотрела на него огромными глазами, удивлённая его признаниями, его чувствами. Вряд ли она когда-нибудь ещё мечтала пережить подобное, услышать такие признания, поставив на себе крест, оградив себя своим прошлым. Она не думала, что позволит кому-то когда-нибудь перешагнуть этот созданный вокруг себя круг отчуждения. Но его взгляды, его поцелуй, его внимание медленно все эти месяцы осени и зимы топили её лёд в сердце. Этот молодой человек, не помнивший своего прошлого, казался ей не таким, как все те мужчины в её прошлой жизни. Поселившаяся в сердце любовь переплавила весь мир вокруг, изменила её, и то, что было когда-то, казалось теперь страшным кошмаром, никогда не существовавшим в её жизни. Эта неожиданная любовь изменила её взгляды на мир и людей вокруг.
Возможно, она бы даже позволила ему войти в её новый мир, в её новую жизнь.
Эрвин сделал шаг ей навстречу, и она не отшатнулась, не постаралась избежать прикосновения, она позволила обнять себя и прижать к груди. И пусть сердце стучало внутри от волнения и страха, она ощущала жар прикосновений рук, тела молодого человека, мужчины.
Эрвин целовал её лицо, глаза, лоб, губы, он напивался поцелуями страсти, наполнял себя. Сейчас бы он не ушёл ни за что на свете, не смог бы отпустить её. Он лихорадочно рвал на себе пуговицы камзола, пока не остался в одной рубашке. Ему хотелось быть ближе к любимой, чувствовать прикосновения её кожи, тела к своему.
Свет горящей свечи метался по каменным стенам. Эрвин от страсти и безумного желания плохо понимал, что происходит. Он успел лишь добраться до постели, прижимая к себе своё сокровище, когда осознал, что происходящее само по себе своей реальностью лишает его сил. Это происходит! Это случилось сейчас, оно произошло! Он с ней, и она его любит, раз позволяет ему быть рядом!
Он издал сдавленный звук и уткнулся лицом в плечо девушки. Ему хватило всего лишь поцелуев и её любви...
Ллоис вздрогнула, испугавшись за него, и шепнула:
– Эрвин? Что случилось?
– Всё нормально...– ответил, не поднимая лица.– Я люблю тебя.
Ллоис улыбнулась, осторожно положила ладонь ему на голову, запустила кончики пальцев в волосы. Как же здорово это – касаться любимого человека.
Он обнимал её, согревал её, и, угревшись в объятьях друг друга, они заснули.
Уже ночью Эрвин снова разбудил её своими поцелуями, и сонная, с улыбкой она позволила ему то, что, казалось ей, не позволила бы никому. Его движения, его прикосновения, шёпот были нежными, невесомыми были поцелуи. Ночь и обретённая любовь раскрепостили их. Ллоис позволяла ему, отдавалась ему, забыв о прошлом, и от счастья чувствовала себя безумной.
– Ты станешь моей женой?– спросил её Эрвин, когда они лежали рядом под одним одеялом на узкой кровати бегинки. Ллоис хмыкнула с улыбкой.– Я не знаю, кто я, кто мои родственники, чем я буду кормить тебя, ты всё равно согласишься?
Она хрипло рассмеялась и ничего не ответила. Она любила его и готова была идти за ним хоть куда.
Утром со звоном колокола Ллоис поднялась и стала собираться на службу.
