Текст книги "Я буду твоими глазами (СИ)"
Автор книги: Александра Неярова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
– Как поступишь? Зло не дремлет. – хозяйка терема цепко следила за молодцем, подмечая и стиснутые в кулак ладони, и сурово поджатые губы, и взгляд его отрешенный.
– В княжество вернусь, дружину подниму, и змею одну на кол вздерну, что на чужом месте давно пригрелась, – обменялись серьёзными взглядами, оба понимая, о ком шла речь. – Мешать, надеюсь, не станешь?
– Нет, Златояр. Каждому своя доля, – грузно вздохнула Ягиня. Сняла со своей шеи серебряный оберег и ему надела. – Это защитит тебя от тёмной волшбы Агидель и проказ нечисти, что в лесу вьётся.
– Благодарствую, премудрая, и за помощь твою, и за приём тёплый, – поклонился в пояс.
– Ступай с миром, княжич Кагояра. Да прибудут с тобой светлые боги.
Спустя четверть часа Златояр собрал свои пожитки и ускакал со двора Ягини верхом на вороном коне, хозяйка даровала. Ворон смоляной впереди него летел, указывая ведущую тропу с Перепутья.
Златояр споро мчался через чащу. Деревья и кусты по приказу Ягини с протяжным скрипом расступались перед ним, а копыта молодого жеребца отскакивали от рыхлого белоснежного настила, как от тверди.
Лес шумел, мавки и лешачата с интересом выглядывали из-за сугробов, семенили следом, провожая до границы, кто-то качал мшистой головой. Вдали тоскливо стонали русалки, чуя смятение и разлад в сердце всадника, но никто не смел вредить, опасаясь гнева премудрой.
– Мя-яу, не жалеешь, что прогнала его?
Баюн спрыгнул с печи, пробежал по доскам пола кухонной клети и забрался на колени к светлокосой девице, которая наблюдала за скачущим по лесу княжичем через блюдце зачарованное – дар богини Лады.
Ничего Верея чернявому не ответила, погруженная в свои тяжелые думки. Лишь рукой прошлась по гладкой шерстке спинки и за ухом почесала. Баюн зажмурился довольно, от ласки замурлыкал.
– Кот, не суй нос в чужие сердечные муки, – пожурила любимца Ягиня, разливая взвар по чаркам из пузатого самовара.
Баранки на скатерть выложила, пирожки и иные угощения. Одну чарку перед преемницей поставила и осторожно до ладони дрожащей, холодной дотронулась, а второй рукой катившееся по краю расписного блюдца яблочко наливное остановила. Пропало сей миг видение на донышке.
– Пей, Верея. Отвлекись. Дел у нас с тобой нынче невпроворот.
Глава 18
За несколько дней Златояр благополучно добрался до княжества. Кагояр встретил его напряжённой тишиной, хмурые небеса нависли над городищем, вежи, крыши теремов и сторожевых башен касались тяжёлых туч. Ворота наглухо закрыты, что значило гостей не жаловали.
– А ну, открывай! – загрохотал княжич в рассветном сумраке по воротам, переполошив дремавших караульных.
– Кто таков?! – гаркнули сверху из оконца. – Чего тут надобно?
– Никого пускать не велено! – подоспел второй детина. – Поворачивай проходимец и вертайся туда, откуда приехал.
– Микуло, Братимир, неужто не признали? – пробасил Златояр, скидывая с головы капюшон епанчи. Для убедительности крикнул: – Кнута велю всыпать каждому.
Караульные глаза повыкатили, да чуть из окна не вывалились. А как побелели-то, словно покойника узрели! Поди его тут схоронили уж.
– Княжич… – промямлили, рты поразевали, лица их вытянулись. – Златояр? Ты ли это?! Али нечисть поганая играться с нами вздумала?
– Я! Открывайте, кому говорю! – мужики ринулись выполнять. А отворив ворота, обступили со всех сторон, рассматривали в неверии всадника и коня богатырского вороного.
– Взаправду княжич наш. Живой!
– Глядите, зрячий! – всполошились, заохали, руками по бокам себя хлестали, никак разуметь не могли.
– Думали, не вернёшься уже…
– Живой, живой я. Не дождётся ведьма кончины моей, – пробурчал и направил жеребца по улочке. – Как отец мой?
– Совсем плох наш князь, Златояр! Слёг, не встаёт, а княгиня волхва к нему не пускает, окаянная, будто нарочно извести старается, тьфу! – в сердцах кричали ему позади растерянные воины.
– Мор к нам сюда добрался, люд сгубил…
Княжич крепче стиснул поводья, злоба на Агидель такая пробрала неуемная. Ничего, недолго этой змее пировать осталось, настало время расплаты!
Копыта вороного звонко стучали по земле, поднимая в воздух столб пыли. Златояр с удивлением всматривался в серость изб, наблюдал пустоту на улицах княжества: не было слышно ни криков петухов, что по обычаю спозаранку кричат и народ будят, ни лаянья собак, ни блеяния скота, и ни одного жителя на подворье не видать.
Сонно кругом и тихо. Все поголовно в избах сидели, ставни заколочены, калитки на щеколдах… а в каждом дворе тлели погребальные костры. Тянуло горьким дымом, и над кровлями поднимался плотный слой мутного желтоватого смога.
Тварь народ губила!
Развернул коня княжич, и поскакал на окраину, где стояла изба волхва. Заслышав шум, навстречу вышел белобородый Ведагог в длинной, до земли, льняной рубахе с обережной вышивкой по широким рукавам и подолу. На посох опирался, на поясе висели гребень, мешочки, ложка, нож и всякие разные подвески.
– Вернулся. Слава богам, – склонил седую голову в поклоне. – Как погляжу, ведунье удалось снять проклятье.
– Да. Вместо Грознеги в Белозерской глуши внучка её живёт, – глухо промолвил Златояр, исподлобья наблюдая за реакцией волхва на свои слова.
Удивлённым тот не выглядел. Знал, разумел княжич. Знал Ведагог, к кому его посылал, как и то, что мог он не вернуться. Не понять простым людям умысла ведающих… поговорит с ним опосля ещё по этому поводу, сейчас не до разбирательства.
– Что в княжестве творится? – перешёл к насущному.
– Долго тебя не было. Княгиня хворь на невинный люд наслала, за счёт чужих жизней и горя свою питает. Буревого кудель совсем опустела, Агидель нить жизни почти всю смотала… – затих Ведагог, не договорил к чему вёл, но то и понятно. – Счет на дни пошёл. Всё ж хорошо, что вернулся ты Златояр, Тучи в небе колдовской силой наполнены, чую, плохое что-то грядёт.
– Справимся. У Ягини я погостил, знаю, как ведьму одолеть.
...С волхвом Златояр явился на княжий двор, гридни повыпучели глаза, но под грозным взглядом пропустили обоих в терем.
Тяжёлыми, быстрыми шагами княжич шёл по палатам, завидев его суровое лицо и Ведагога за спиной, челядинки и холопы разбегались кто куда, таясь по тёмным углам, опасаясь нарваться на немилость. Только Златояру было не до них.
Возле дверей княжьей горницы бревенчатые стены подпирали стражники.
– Прочь пошли, – те не посмели преграждать путь, и Златояр без стука ворвался в ложницу.
Внутри тлело несколько лучин, разбавляя мрак, тянуло хворобным смрадом, потом и спëртым воздухом. Неподвижная фигура Буревого лежала на постели под душным покрывалом.
– Живой, пощадила девка, – голос Агидель, полный ядовитости, разрезал густую тишину кинжалом. – Слаба духом оказалась.
Повинуясь взмаху руки молодого господина, волхв немедля бросился к князю, а Златояр медленно повернулся к неподвижной тени у окна.
– Не смей, – прорычал зверем, встав перед Агидель, возвышаясь над ней и давя пристальным, гневным взглядом, – ровнять её с собой!
– Что, княжич, по сердцу голубка лесная тебе пришлась? – насмешливо произнесла княгиня, моргнув длинными ресницами.
Ступила навстречу, красивая и молодая, такой он и запомнил еë в последний раз, когда виделись. Когда она прокляла его.
Агидель ладонью к лицу его потянулась, Златояр отпрянул, не позволив себя коснуться. Губы еë тронула ласковая улыбка.
– Отчего ж прогнала? Убийца не люб стал?
Златояр смолчал, не стал попусту воздух мутить, не за этим пришёл. Зубами заскрежетал, знал, чего Агидель добивалась: бдительность хотела усыпить, отвлечь от цели и голову вновь задурить чарами. Считала себя всесильной, погубив много невинного люда.
Так не выйдет на сей раз!
На ложе застонал Буревой. Бредил, шептал какие-то непонятные слова.
– Как он? – обратился к волху.
– На грани, вытащу, – уверенно отозвался Ведагог, заговоры плëл, шептал молитвы.
– Не старайся, не жилец он, – проговорила Агидель. – До рассвета дух испустит, и ты новым князем станешь.
Златояр едва удержал себя от желания свернуть змеюке шею прямо здесь. Но для неё это слишком легкая смерть. Нет, иного ведьма заслуживала.
– Не о том печёшься.
Стянул венец с её головы с покрывалом из шёлка, звякнули височные кольца. Агидель охнуть не успела, как следом Златояр связку оберегов с шеи сдëрнул, не став перебирать, какой именно жриц богини Мары. – Не княгиня ты более!
Кинул связку Ведагогу, удерживая змею, за плечи.
– Жги!
– Стой! Прокляну! – она рвалась из хватки, вопила, не в силах совладать с мужской мощью.
– Не выйдет, – княжич держал крепко.
Волхв поймал и тот час поднёс связку к лучине – ярко вспыхнуло дерево с верёвочками.
Агидель истошно заверещала, корчилась, будто в муках, и под конец рухнула на пол, вмиг превратившись в дряблую старуху, лишившись покровительства тёмной богини.
– Яги-иня-я-я! – прошипела в ярости, смекнув, кто надоумил Златояра. Недаром ощущала, как уходила колдовская сила в последние дни.
– Стража! – гаркнул княжич. Гридни ворвались в горницу, он кивнул им на старуху. – Эту в поруб! Народ во двор созывайте, молвите, ведьму жечь на вечерней заре будем. Что она мор наслала на городище.
***
С того дня, как уехал княжич, минуло чуть больше седмицы.
Ягиня научила Верею всему, что смогла дать. Помогла обуздать тьму в сердце и направить силу в благое русло.
Вместе они жгли костры на капище, приносили дары и жертвы богам, ослабляя ворожбу Агидель, взывали о помощи светлых, прося остановить преждевременное наступление холодов.
Их молитвы были услышаны, Мара отвернулась от своей жрицы. Вскоре снег в Тëмном лесу начал таять, освобождаясь от стылых оков.
…Еще одну седмицу спустя собралась Верея уходить.
– Вернёшься в Белозерские веси, в избу Грознеги? – выспрашивала Ягиня, следя как светлокосая девица в путь дорожку снаряжается.
– Нет. На родную землю поглядеть хочу, почтить память предков и очистить места гиблые от остатков тёмного колдовства. Я когда из Калиновки шла, меня обоз подобрал, там детей хворь поразила, коя течёт в ручьях по матушке-земле из реки Живицы.
– Это хорошее дело, – одобрительно кивнула премудрая, отпивая из чарки сладкую сурицу. – А коли с Агидель повстречаешься, как поступишь?
Верея устремила невидящий взгляд в пустоту. Бывшая кагоярская княгиня успела сбежать до казни. Так её и не нашли дружинники Буревого.
Внутри углем ворочалась несправедливость, руки с силой сжали края резной шкатулки, в которой до сих пор лежал обломок стрелы. Его Верея хотела отнести на пепелище и оставить там.
Забыть о прошлом, как о страшном сне, и жить дальше.
Но как забыть, если ведьма, сгубившая род, на свободе бродит пусть и сил лишена?
– К Божьему суду обращусь. Рассудят.
– Помни главное, если поддашься зову мести, такой же тёмной, как она станешь. Цена высока: светлый дар потеряешь, людям помогать не сможешь, – заключила хозяйка терема. – Опосля куда пойдёшь?
– В Калиновку и пойду, к Горяну с Деяной на поклон, – ответила не задумываясь, сумку собранную на лавку прилаживая.
– А Златояр? Не простила его?
Так и застыла Верея со сгорбленной спиной. Холодная дрожь по позвонкам прошлась, сердце растревожила.
– Забыл он меня, раз до сего дня на пороге не объявился. Разошлись наши пути, – села на лавку и спрятала лицо в ладонях, плечи девицы затряслись в беззвучных рыданиях.
…А ведь сама на него чары с горя наслала, чтобы забыл.
– Это не так. Я вижу, я чувствую: с княжичем вы познали настоящую любовь. Ту, которую не каждому человеку выпадает за всю жизнь испытать даже мельком. Всё образуется.
– Нет, Ягиня, – Верея покачала головой и печально улыбнулась. – Не могу его простить за то, что помогал Буревому вырезать моих родичей. В отличие от князя, Яробор… Златояр околдован не был и ведал, что творит.
– Строго судишь. Княжич был слишком юн. – Ягиня села рядом, обняла Верею за плечи, как дочь родную. – Это горе тебе нашёптывает, ты слушай, что сердце тебе велит.
– Я предпочла лучше никогда его не встречать! – выкрикнула, смаргивая злые слёзы. Кому она теперь нужна?Никто замуж порченую девку не позовёт, да и сама она не пойдёт.
Отпечатался слепой молодец в сердце.
Верея полюбила его с увечьем. Никто окромя него не заставлял то биться чаще и замирать от нежных и страстных поцелуев, таять от прикосновений, как снег, в горячих сильных объятиях.
– Боль впереди тебя бежит, душит, разум застит. Пройдёт больше времени и станет легче принять это, – премудрая погладила её по светлой голове, успокаивая.
Утерев мокрые глаза рукавом, Верея поднялась и поклонилась.
– Прощай, Ягиня. Благодарствую за советы и науку.
– Счастливой дороги тебе, Вереюшка. Пусть ветра сопутствуют тебе, Боги покровительствуют, длань пращуров оберегает, а предки хранят твой покой, – напутствовала лесная ведунья, провожая девицу к выходу из терема. – Не печалься, постучится счастье к твоему порогу, только обожди чуток. И помни, коли понадобится, здесь ты всегда найдешь кров.
– Буду помнить, – обняла Ягиню крепко-крепко, пряча мокрые глаза. А после сошла с крыльца и побрела прочь.
– Мяу-у, – промурлыкал Баюн, наблюдая с раскрытого оконца, как отдаляется от двора тонкая фигурка светлокосой девицы. – Как же это, хозяйка? Не правильно как-то получается.
– Что чернявый, жалко их тебе стало? Понравились? – Ягиня тоже смотрела Верее вслед.
– И слепому ясно, что на роду писано им вместе быть, одну долю на двоих волочить, – не успокаивался кот, негодующе махая хвостом, тревожила Баюна судьба этих двоих. – Помоги им.
– Раз писано, значит встретятся еще, – загадочно обронила в тишину утра премудрая, улыбаясь и почёсывая любимца за ухом.
Глава 19
По небу тянулись тяжёлые серые облака, солнце то скрывалось, погружая лес во мрак и гулкую тишину, то выныривало и озаряло кроны золотистым светом. Рядом со сгоревшим острогом птицы не пели.
С десяток лет минуло, а эти места по-прежнему оставались гиблыми. Мать сыра земля была ослаблена проклятьем ведьмы, за годы не смогла побороть злое колдовство.
Верея шла к пепелищу, поселение древлян давно было ей домом, но и едва не стало последним пристанищем. Она единственная, кто выжила в ту роковую ночь.
Словенский князь напал на мирный острог с дружиной и повелел убить всех.
Когда на заре поспели воины Вяженского князя, стало уже поздно, они застали погорелый острог с дымящимися остовами изб и теремов, обглоданные пламенем деревья. И ни одной живой души.
Никаких следов того, чьих это подлых рук дело, лишь пепел и грязь после дождя.
Верея поднялась на пригорок, встретились ей по пути истуканы, чуры навевали холодок на душу своей чернотой, обожжённые пламенем. Казалось, что ведунья слышала голоса неупокоенных предков. Чуяла их боль, как свою.
Она пришла помочь. Избавить это место от мук. Даровать глоток свободы от тёмного заклятья.
Светлокосая девица сделала шаг, еще один, пока не оказалась у самой кромки выжженной земли и застыла.
Внутри что-то болезненно сжалось. Сердце заколотилось в жалости.
По щекам хлынули горькие слëзы. Три наслаивающихся друг на друга в памяти образа вызывали тоску и скорбь. Уютное поселение на холме между кромкой леса и лентой реки, пропахшее смертью пепелище и то, во что эта местность превратилась теперь.
Мёртвая земля.
И очернённая остатками тёмной ворожбы ведьмы река Живица, из которой текли ручьи к дальним землям, разнося отраву и губя невинные жизни путников.
Настало время избавить мать-природу от мук.
Верея сбросила поклажу с плеч, прихватив с собой резную шкатулку, прошла за остатки околицы. В памяти вспыхнули мгновения, как малой девочкой с братцем Баженом по подворью бегали, весело и беззаботно хохоча; маменькины с батюшкой лица и улыбки, ворчание бабки Грознеги. Терем, в котором жила… ныне жалкие гнилые обломки.
Колени подкосились, Верея рухнула на чёрную землю, испачкав подол сарафана, но не обратив на это внимание. Что ей одëжа, когда внутри всё болью пылает?
Шкатулка выпала из дрожащих рук, покатилась вперёд, а из неё выскочил обломок древка стрелы с полосатым оперением – княжича, еë лю́бого Златояра.
Горло перехватило железной удавкой, слезы болезненно покатились из глаз, расчерчивая щëки и срываясь вниз на землю.
Щелкнула девица пальцами, и зашлось в огне последнее сохранившееся напоминание о прошлом. Верея зажмурилась, коснулась руками мёртвой тверди, и с истошным криком, что рвался из самой души, выпустила на волю ведовскую силу.
Та впиталась в землю, устремилась к корням древ и к дремлющим в оковах ворожбы семенам, насыщая каждое светлой силой и мощью. Разрушая тёмное колдовство и даруя новую жизнь.
Там, где на землю падали капли слëз, словно брызги живой воды, стала пробиваться трава, пуки цветов и молодая поросль тонких кустов с деревцами.
Скрипели и рушились обломки изб, на их месте разрастался зелёный ковёр, заполоняя всё пепелище молодым леском.
А вокруг острога рядом с могучими вековыми деревьями с трухлявой корой вырастали стройные берёзы, клёны, ясени и в отдалении ели. Омолаживалась чащоба, возрождалась мать сыра земля…
Кто бы увидел, глазам своим не поверил.
Вода в Живице вновь сделалась прозрачной и голубой. Бодренько побежали ключи сквозь лес и к степям, разнося добрые вести о том, что пало заклятье с древлянской земли. Русалки и прочая лесная нечисть уж постараются, разболтают.
Когда Верея распахнула глаза, вокруг неё стеной возрос лес, сочно и зелено-зелено! Вскоре сюда вернутся птицы и зверьё, наполнят эти места пением и жизнью.
И так легко-легко на душе стало, как никогда прежде.
Груз вины с плеч скатился, отпустила гложущая изнутри боль и отчаяние. Получилось. Смогла. Вздохнула Верея полной грудью, поднялась, но пошатнулась и спиной к белесому стволу берёзы прислонилась, сил-то немерено ушло.
Легкий порыв ветра коснулся плеча, будто чья-то призрачная рука. Светлокосая улыбнулась, узнала – матушка Ясна это, пришла попрощаться.
Души родичей отныне свободны. В шуме ветра и листвы чудились их голоса – благодарили.
Напоследок Ясна дотронулась тёплым потоком воздуха до живота, и девица обомлела, наконец ощутив то, что не поняла ранее за своими терзаниями.
Верея задрала голову к куполу крон леса, за ним виднелось ясное безоблачное небо. В глазах ведуньи блестели слезы, а в груди, как цветок, распускалась радость.
Род древлянский не прервётся. Она больше не была одна, ей есть ради кого жить…
Верея вышла из леса и спустилась по пологому холму до зарослей камыша, а там и к песчаному бережку Живицы выбралась. Склонилась над серебристой гладью речки, почерпнула в ладони прозрачной водицы и омыла лицо.
Хорошо как! Свежо.
Плеск рядышком увидела, затем ещё и ещё – вот и рыбка вернулась! «Ква-а», – в камышах лягушки заквакали, завозились, запрыгали.
А в небе курлыканье послышалось, Верея голову подняла взглянуть, что там твориться, и аж прищурилась от лучей яркого солнышка. Чуя светлую ворожбу, по небу, обгоняя белёсые облака, птицы скопом к лесу слетались, а прямо по земле к опушке бежали белки, зайцы, лисы, волки и мелкое зверьё.
Вернулось всё на круги своя. Так, как и должно быть…
– Кьë-ок! – сокол, друг её верный, громко и тревожно заклекотал – предупреждал об опасности.
Верея на ноги вскочила, заозиралась по сторонам да так и замерла, взгляд выхватил горбатую фигуру на пригорке. Нутром девица догадалась, кто сюда смел пожаловать – Агидель, ведьма заклятая.
Вот и свиделись они с ней в Яви.
Взобралась светлокосая на холм, настороженно наблюдая за старухой, не боялась её Верея, сильнее неё во стократ стала.
Встали супротив друг друга, схлестнулись острыми, как кинжалы, взглядами. Две противоположности – день и ночь, свет и тьма.
Первой молчание нарушила Верея:
– Как посмела ты ступить на эти земли? Убирайся, не рады тебе здесь! – хлестко, со сталью в голосе проговорила, вздернув вверх подбородок.
Смутная неприязнь, смешанная с застарелой ненавистью, засели где-то под сердцем противной иглой и ворочались в груди, причиняя глухую боль, однако как бы Верее не хотелось покарать виновницу, она не станет обрывать её жизнь.
Дар был важнее, он горел внутри ярым пламенем, успокаивал ярость, окутывал теплом. Нашептывал, что час кончины ведьмы близок.
– Глаза твои ясные, не вижу в сердце больше злобы, как мире навьем. Неужто не жаждешь расправы надо мной? – она подошла ближе, тяжело опираясь на корягу, спину к земле гнула, хромала. – Я столько горестей тебе принесла.
– Смерти, значит ищешь? Я не уподоблюсь тебе и не променяю светлый дар на холод тьмы навьей.
– Да, верно, другая ты, – глухо проскрипела старуха.
Голову седую склонила к плечу, сузила веки сослепу, разглядывала и всё разуметь не могла, как вышло, что девица перед ней сильнее духом оказалась.
– Поборола ты яд ненависти, не ступила на тёмную тропу, светлой ведой осталась. Мы похожи с тобой, только я в своë время не смогла, как ты, смалодушничала.
И рассказала Агидель, как по молодости глубокой к порогу их с Ягиней-сестрицей избы, что стояла на окраине села, раненый богатырь забрёл, спасла она его от смерти, выходила и полюбила. Девичью чистоту ему свою отдала.
Молодец клялся в любви, обещал, как вернётся с похода, замуж взять и увести в свои дальние земли за морем. Распрощались с ним, как хворь из его тела ушла, и уплыл богатырь с племенем своим.
Ждала его Агидель месяц, радовалась, что понесла дитя от лю́бого, а потом минуло ещё два, да не возвращался он. Опечалилась, загрустила, и в один день не смогла более тоски выносить, решилась за ним плыть в суровый варяжский край.
– Отговаривала меня сестрица, вразумить пыталась, о дите думать заставляла, да не послушала я – сбежала и поплыла, – вздохнула грузно старуха, в голосе её звучала застарелая боль и тоска. – Ведуний на кораблях всегда жаловали, взяли с собой меня за пару монет.
Молодец тот варяжским вождём оказался. К тому времени, как Агидель прибыла на сушу и отыскала лю́бого, он женился на южной принцессе, счастливо жил-поживал, успев позабыть о ведунье безродной, что жизнь ему спасла и всю себя без остатка отдала.
Не вынесла предательства Агидель, очернило её сердце злоба сущая, наполнилась душа жаждой мести. И обратилась она за силой к богине Маре, не терпящей неверности, да извела предателя и избранницу его.
Мало случилось с Агидель горя, дитя от неверного варяга опротивело, и его она потеряла. Тёмная ворожба плату забрала.
С тех пор она стала жрицей Мары. Бродила по свету и деяния творила, за неверность наказывала мужей, молодость у них с жизненной силой забирая, свою продлевая. Однажды богиня Мара через сон послала ей видение о будущем, о светлокосой девице из древлянского рода, которая полюбит княжича и оборвёт её путь.
Умирать Агидель не желала, поэтому явилась в Кагояр и приворожила князя Буревого.
– Златояр моим чарам не поддался, – усмехнулась беззубо. – Я подивилась… и снова полюбила, да так сильно, как никогда до прежде. Я жаждала получить его любовь и страсть, не хотела тебе его уступать, потому и нашептала Буревому по-тихому вырезать острог древлян.
Ведьма расхохоталась каркающим смехом. Зло. Безумно. Отчаянно.
– Однако светлые боги спрятали тебя от моих глаз, сберегли! – закричала в небеса, подняв обе руки, обращаясь к тем, кто жил за облаками в мире Прави. – Судьбу обмануть невозможно. Вы с княжичем всё равно встретились, а меня он снова отверг.
– Ты не раскаиваться сюда пришла. Так зачем? Я уже сказала, смерти здесь ты не найдешь, – Верея изумлённо смотрела на Агидель, отказываясь понимать её. Из-за своей прихоти наворотить столько зла!
Жалко ли её стало после всего, что она наговорила? Нисколько. Она и только она сама виновата в своих бедах.
– Мне нет прощения. Хотела, чтобы ты узнала, почему я всё это сотворила, – старуха повернулась к Живице.
Не видящий взгляд заскользил по водной глади, в кой рыба плескалась, тревожа реку кругами ряби.
– С того дня, как колдовская сила меня покинула, разумела, что может, не так я истолковала видение Мары. Богиня хотела мне показать, что по молодости я сделала неправильный выбор… Не стала бы той, кто я есть ныне, а осталась бы с Ягиней и вырастила дочку. Других детей боги мне не даровали.
– Так и спроси у богов, пусть они тебя судят! За все невинные жизни, которые ты забрала!
Верея шагнула к сгорбившейся Агидель, без страха за руку схватила и запела молитвенную песнь, призывая небожителей творить суд.
Тот час над ними заклубились грозовые тучи, закрутились, а внутри, как в клетках, бились молнии. И, чем ниже опускались тучи, тем тише становилось вокруг.
Замолкли птицы. Затих только что игравший с травой и листьями ветер. Воздух стал густым и тяжелым, застревал в груди, продохнуть трудно. И Верея и Агидель не сводили глаз с облачного действа.
Сухая рука ведьмы до боли сжала запястье девицы.
– Знай же, светлая, люба ты одна княжичу. Крепче стали ваша любовь, – промолвила с печалью. – Помнит Златояр тебя. Не совершай моих ошибок.
Трепыхнулось, обнадëжилось глупое сердечко, заколотилось в радости, но Верея ничего ей не ответила.
А в небе танцевали тучи. Потом одна из молний вырвалась на свободу, свет плетью до боли ударил по глазам, Верея закрыла их руками. Темнота сменилась разноцветными пятнами, а потом кругами, которые медленно плавали туда-сюда, мешая смотреть.
И вдруг всё стихло.
Верея убрала ладони от лица и обомлела. Там, где стояла Агидель, лежала горстка серого пепла. В следующее мгновение налетел и развеял останки.
Не стало больше ведьмы.
***
Кагояр. С холма, как на ладони виднелось великое словенское княжество. Дым, поднимающийся над городищем, сгущался в небе туманным смогом. Стены из камня и брёвен, залитые полуденными лучами солнца, казались золотистыми, раскинулись по сторонам на много вёрст.
Дорога извилистой полосой убегала в сосновый бор с севера, с другой стороны городище врезалось в берег реки. Ближние веси росли, как грибы по берегам её и у подножья тына мостились.
Из изб валил курчавый дымок, топил народ печи, осенняя пора настала. Вересень золотом и багрянцем матушку землю осыпал.
Сразу видно, с умом строили, река и отходящая от неё ямина, заполненная водой по кругу крепости, надёжно защищали от недругов. Стены каменными утёсами нависали надо рвом с башнями высокими, над дорогой и воротами громоздкими, в которые въехать могло сразу пару телег.
Чем ближе подбирался обоз Ратибора к Кагояру, тоговца, с которым Верея однажды пересекалась, тем громче звенели кузни, лаяли собаки, мычали коровы и блеяли овцы, слышались людские голоса – всё вместе это сливалось в шумный гомон. Голова Вереи пошла кругом, да и притомилась девица с долгого пути.
В тягость уж такие разъезды. Решалась она долго, две седмицы томившись в думках в Белозëрке, но сердце само в княжество привело. Златояр в праве был знать, что вскоре отцом станет.
У ворот светлокосую веду окатило нутряной дрожью. Сомненья одолевали: что если не рад будет вести такой? Ежели не нужна она княжичу более?
Старший обоза, Ратибор, остановился сговориться с караульными, и чуть погодя вереницу телег пропустили без задержек. Не первый год уж ездят вести торги на ярмарку.
Обоз остановился на постой в хвосте рядов с прилавками. Купцы с бабами товары раскладывать принялись, а Верея, старшего поблагодарив, вклинилась в разношёрстную толпу.
Бояре, витязи, мужи из простого люда, девицы молодые и боярыни со свитой неспешно и с толком прохаживались между прилавками с оружием и полезным в хозяйстве скарбом, шатрами с заморскими сладостями, украшениями, дорогими тканями: платами и шелками.
Торговцы здесь не голосили: знали, что за них всё скажет их товар. Верея шла, протискиваясь вперёд ближе к пупу городища и невольно вслушивалась в гомон народа, о чëм судачили. Где-то неподалёку, раздавался приглушённый постук молота и гнусавый голос кузнеца из небольшой кузни, обещающего быстро починить всё: от коромысла до кольчуги.
Верея без любопытства прошла мимо. Откуда-то повеяло восточными пряностями, но тут же их аромат перекрыл резкий запах дёгтя. Рябило в глазах от вышитых платков, развевающихся на лёгком ветру, витых гривен, от монист из самоцветов, чеканных бляшек.
Вдруг остановилась Верея, услышав обрывок разговора:
– …князь наш хорош, споро порядок навёл после всего, что ведьма натворила. Ох, сколько люда, окаянная, сгубила! – сокрушалась одна баба у прилавка с баранками и пирогами.
– В каждом дворе родичей жгли, стариков, детей, молодых, мор никого не щадил, косил всех без разбора, – молвил дед рядышком. – И Буревой наш слёг, еле волхв выходил.
– Горе-то какое, – качал головой торговец. – Слыхивал я давеча про то, как Златояр Буревоевич деревни с окраин княжества от набегов хазарского племени отбивал.
– Было дело, – кивнула баба, разозлившись. – Всё неймётся каганату кусок плодородной земли отхватить, чужая слабость им в радость!
– Но те дни минули, дороги ныне безопасны. Князь наш молодой ярмарку вот созвал, народ растормошить да повеселить угощениями.
– А верно ли поговаривают, что жениться Златояр надумал? Слухи ходят, что княжна Милолика Вяженская сюда выехала, – любопытствовал торговец, а у Вереи внутри всё оборвалось.
Женится еë любый?..
Земная твердь под ногами закачалась, перед взором тёмные пятна пошли, и задурнело в миг.
– Верно говорят, собрался. Давно уж Буревой с князем Всемиром их сговорили. Невеста-то чернявая краса ненаглядная! Детки ладные получатся…
Не в силах это слышать больше, Верея, качаясь, что тонкая берёзка на ветру, повернула обратно и поспешила к распахнутым воротам.
Мысли метались в голове псеоинвм роем! За что же, Лада-матушка её так наказала? Отчего милостью своей обошла-обделила? Почему лю́бого отняла? Верея взгляд горячечный обратила к небу, но молчала Правь.
И тогда побежала веда. Быстрее! Прочь из городища!
Помнит Златояр её значит? Одну любит? Ложь это! На родовитой вон женится…
Но сама ведь прогнала его. Чего теперь печалиться?
Но бедное сердечко надрывно билось в груди, стенало, боль от предательства любого разливалась внутри едкой горечью. Слëзы обиды застили взор, ревность душила удавкой.
Силясь найти хоть какой-то выход с торга, светлокосая веда пыталась протолкнуться сквозь люд. Гудела голова от выкриков торговок и визга детей, требующих сладостей.
Верея потерялась в толпе, бежала и озиралась, и вдруг наткнулась на кого-то. Чужие руки удержали, не дали упасть.
– Ты как девонька? Куда так несёшься? – густой грудной голос прозвучал над макушкой. – Сильные пальцы приподняли подбородок, и тот, кто её поймал, увидел слезы на лице. – Обидел тебя кто здесь? Ну же не молчи, наказать велю провинившегося.
Велю – как грозно сказал. Опричь господина гридни топтались, значит непростых он кровей.
Подняла Верея взгляд застыла в хватке мужчины, с ужасом разумев, кто стоит перед ней.
