Текст книги "Я буду твоими глазами (СИ)"

Автор книги: Александра Неярова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Засветилась золотым светом земляная насыпь под рукой Ягини. Теплом повеяло и новой жизнью.

– Любовь к труду, к ближнему. Даже к… врагу. Сердцем и помыслами чистым надобно быть, несмотря то, что видишь и слышишь ушами.

Убрала руку, и из гости наружу проклюнулся тоненький росток, кой удивительно споро рос и вверх и в ширь, прямо на глазах превращаясь в маленькое крепенькое деревце.

– Искренняя настоящая любовь поистине творит чудеса.

– Любовь?.. – тихо повторила Верея и украдкой поглядела на княжьего воеводу.

– Да, она самая. Не приворотная. Чистая. В которой нет места тайнам и обману, – поучительно произнесла хозяйка хоромин, надеясь, что каждый из присутствующих правильно истолкует её мудрость.

Княжич кулаки под столом сдавил. И девица светлокосая призадумалась.

– Вот как значит поступим, – прихлопнула Ягиня по столу. – Ты, Вереюшка, ступай-ка во двор, подмети там, злой дух отгони, кой поблизости у окраин скребётся и вьётся. А я глаза молодца гляну, да потолкуем с ним кое о чём.

Кивнула Верея, не смея противиться воле хозяйки. А чувство на душе осталось такое, что спровадили её подальше.

Глава 16

Зима на Перепутье пришла неслучайно. Дыхание Мары просочилось с появлением Вереи и княжича.

Ягиня припомнила, как летний лес благоухал ароматами, птицы щебетали весёлые трели, дары зрели на деревьях и густо поросших кустах. Грибочки выглядывали из травы зелёной, зверьё резвилось, а потом в одночасье стало белым-бело.

Будто богиня зимы обозлилась, выудила из кармана свой шёлковый платок да на земли накинула снежным настилом. Застудила повелительница Нави своим холодным дыханием и леса и луга, спрятались от неё птички и зверушки в гнёздах и норках.

Сколдовала Мара не просто так. Уговор у ней с сестрицей Ягини случился, не иначе.

– Ведьма та, коя мучает вас обоих по тропам Нави часто хожа. Видно посулила богине царствие расширить, в мир людей её лютую стужу заблаговременно пустить.

Премудрая у оконца, расписанного морозными узорами, замерла.

Яробор и Верея на лавке в светлице сидели, кот Баюн на коленях девицы в клубок свернулся, мурчал от ласки, хвостиком помахивал от удовольствия, когда ладонь светлокосой по голове и спинке приходилась, да подглядывал одним глазком за хозяюшкой с гостями.

– Сюда, на границу Трехмирья, чары уже расползлись. Одной мне не сдержать врата от могущества Мары.

Ягиня потемнела лицом, и между бровями пролегла складка.

– Связано всё. Нити судеб ваших, – кинула через плечо на девицу и хмурого княжича взгляд пристальный, цепкий, – не случайно Макошь переплела, и дорожки ваши сюда привели.

– Нельзя допустить прихода стужи вперёд черёда! – воскликнула Верея, тряхнув в порыве косой. Зазвенела в груди её тревога за люд. – Ни люди, ни зверьё, ни мать сыра земля к приходу зимы не готовы ещё. Голод выкосит многие поселения и городища.

– Верно мыслишь, Вереюшка.

– Токмо как нам помешать заговору? – встрял княжич, подмечая главное. С Ягиней разговор у него давеча был, поведала хозяйка терема, что творится в Кагояре, опечалила.

Князь Буревой совсем разума лишился, подать с народа увеличил, последнее забирая. Властвует его устами княгиня: люд запугала, чтобы не восстали, и на бояр управу нашла. Слово поперёк княжьей воли никто не смел вставить. Убоялись скорой расправы.

Теперь понял чего добивается ведьма, с кем в заговор вступила, ожидая защиты. С богиней зимы спуталась, окаянная! Душу свою гнилую продала.

Оттого пуще злоба Яробора брала, что не смог найти управу на колдунью. Одолела его Агидель хитростью, прокляла прежде, чем понял её чёрную суть.

И всё не разумел, как Верея во всём этом запутана. Какие тайны от него хранит?

Да и сам он не лучше! Открыться бы светлокосой, сознаться, что княжич кагоярский, а что-то внутри мешало. Нарочно горло удавкой перетягивало и душило каждый раз, как Яробор пытался слово честное о себе молвить. Не Агидель ли рук дело?

– Издавна в сестрице моей гнездилась нечисть, коя и заставляла её творить зло. Постоянно приносила всем беды, несчастье и погибель, – в думах заложила руки за спину премудрая, по горнице взад-вперёд расхаживая. – Но власти великой она возжелала любыми путями.

Княжич слушал, слушал и разумел, что многое известно Ягине. Недаром Всеведающей люд окликал. Имён в беседе она не называла, чужие тайны не открывала, не вмешивалась в ход бытия, а всё равно помочь взялась.

– И ты, Верея, встала у неё на пути.

Шаги сапожек хозяйки терема затихли около ведуньи молодой. Погладил княжич в задумчивости светлую бороду, обдумывая всё, что услыхал. Почему светлокосая? Что её может связывать с княгиней? Хмурился, гадал, а всё одно – потёмки.

– Почему я? – задалась Верея теми же вопросами.

– Когда малая ты ещё по земле бегала, росток силы великой в тебе ведьма тёмная углядела. В противовес своей, – ответила Ягиня, положив руку на плечо девице. – Завидки взяли, оттого и беду чёрную накликала на тебя.

Верея будто окаменела. Мудрая веда о прошлом молвила.

На скулах же княжича желваки заиграли, не любил он блуждать в неведении. Казалось, вот она правда под носом лежит, а разуметь никак не мог!

– Но одной тебе с ведьмой не справиться. Поэтому боги поступили с тобой, как поступили. Сберегли. Не вини их за это.

Ягиня погладила Верею по темени, очелье искусное пальцами задела, навески зазвенели.

– Яробор не случайно в избу Грознеги забрёл. За ним дружина кагоярская встанет, и вместе вы одолеете сестрицу мою непутёвую. Только торопиться надобно. Долго мне врата закрытыми не сдержать.

– Как мне побороть проклятье? Как, Ягинюшка, вернуть свет его глазам?

– В Навь за мёртвой водицей не убоишься ступить ради него? Выдюжишь ли? – прищурилась премудрая.

– Совсем ополоумела?! В мир мёртвых её посылать! – подскочил княжич в гневе с лавки на ноги, руками в порыве замахал. – А если Верея оттуда не воротится и сгинет?! Да я лучше слепым до конца дней своих прохожу, чем так рисковать ей позволю.

И сел обратно на лавку, волей чужой за плечи придавленный. Как не старался, противостоять чарам ведуньи не выходило.

– А это не тебе решать воевода! Её выбор, – строго прикрикнула на него Ягиня.

– Верея, не над… – пытался отговорить от беды свою любую и вмиг будто онемел. Открывал рот и закрывал, а звука не вылетело. Колдунья!

– Так что, пойдёшь? – снова спросила хозяйка хоромин у светлокосой, хитро улыбаясь.

– Пойду, – решительно и твёрдо отозвалась та.

– Вот и славно.

…Как стемнело, выпила Верея взвару травяного, кой премудрая дала, и вышла во двор. В руках неприметный клубок ниток крепко держала, храбрилась, хоть и боязно было до колик в животе.

– Веди, – шепнула в тишину ночи и бросила вещицу в снег. Тот и покатился.

Захрустел белесый настил под сапожками, пошла Верея за клубочком зачарованным по неведанным людям тропам, а он петлял зайцем меж стволов разлапистых елей под навесом тёмных крон.

Яробор с Ягиней в тереме остались ждать. Княжич всё порывался за светлокосой девицей следом отправиться, да ведунья не пустила.

– Пойми, упрямец, живым в мир мёртвых ходу нет! Сгинешь в миг! – препиралась с молодцем Ягиня. – Только чистая душа может туда ступить и вернуться. В жилах Вереи течет ведическая сила.

– Но как же она одна там?.. – напирал княжич, а хозяйка хоромин не уступала, своей узкой спиной загораживала дверь в сенях.

– Коли помочь желаешь, обожди! Обратно её позовешь, как потребуется.

– Сядь пока, княжич. Мяу-у, не буянь, не то укушу, – вступился за хозяйку Баюн, запрыгнув на плечо разошедшегося воеводы.

Хоть и не видел кота, а силу его грозную, колдовскую почуял – морозом та вниз, вдоль широкой спины окатила. В народе молва ходила, что Баюн при надобности мог в великана обратиться, сожрать или лапой прихлопнуть.

Скрепив сердце, княжичу пришлось уступить. Права премудрая Ягиня. Никакой из него помощник в навьем.

Верея шла во мраке за клубком. Привел он её к алатырному камню, на котором скрижали начертаны – мудрость божеств. Он держит на себе Мировое древо, от него отходят три дороги: Навь, Явь и Правь. Возле него текли ручьи «живой» и «мертвой» воды.

Живая поднималась в верхние миры золотой цепью, а мёртвая стекала в нижние. Туда Верея и спустилась, следуя по корням древа за тёмным ручьём к источнику. Пропустили её древние стражи по наказу Велеса.

Ягиня велела искать озеро – в нём кроется дюжая сила, а в ручье лишь капли.

Холодно сделалось, словно из тела враз всё тепло ушло, шуба более не грела. Пропал страх и все переживания, безразличие опутывало липкой паутинной.

Ступая вперёд, держалась Верея думами за свои цели, чтобы не потерять себя в этом промозглом омуте хаоса.

Нет в мире Нави привычных глазу ярких красок, не освещает его солнечная колесница Хорса.

Темно, серо и мрачно. Туман кругом. Снег грязный.

Здесь владение Тёмных Богов, которые присматривают за мёртвыми блуждающими душами. Всё они переходят реку Забвения, а опосля неё уже не могут вспомнить, кем были при жизни, потому плутали по навьему миру.

Верея помнила зачем спустилась, она-то в отличии от душ живая и иной дорогой сюда пришла.

Озера пока не видела, но слышала журчание воды где-то рядом, долго шла, шла и шла, пока внезапно не набрела на замёрзший холмистый берег и ветхую, покосившуюся избу на нём.

В окнах горел свет лучин. Кто мог обитать в таком гиблом месте?

Чёрный водоём не был схвачен коркой льда, гладь не дрожала кругами ряби, оставалась гладкой, как тёмное зеркало.

Это он – источник, разумела Верея.

Тревожить хозяев избы не хотелось, мало ли кто оттуда нос покажет, и чем встреча обернётся. Поди, не жалуют в навьем живых гостей.

Потому Верея достала пустой флакон и тихо, стараясь не шуметь, ступила к краю берега, наберёт водицы и обратно повернёт. Склонившись, узрела своё бледное отражение и осторожно почерпнула тёмной воды, не касаясь глади.

Набрав полный пузырь, пробку заткнула, а стоило выпрямиться и сделать шаг прочь, как дверь избы с протяжным скрипом отварилась.

На прогнившем пороге показалась сгорбленная фигура седовласой старухи в грязном балахоне, та на клюку опиралась.

– Что, даже словом со мной не обмолвишься, красна девица? – проскрипела старуха противным, до боли знакомым голосом.

И тот час вернулся страх. Огненной волной окатила хребет тревога, напоминая Верее, что она ещё жива.

Узнала веда кто перед ней – ведьма окаянная, вражина, коя род древлянский загубила!

Сердце забилось, с каждым ударом ухало болью, а злоба и ярость, кои накопились в душе вскипели пеной морской. Но не тягаться силой ей с сестрой Ягини, ещё не равны…

– Не бойся, – усмехнулась ведьма почти беззубым ртом. Издевалась. – Я тебя не обижу.

Верее не верилось. Уж слишком угрожающе выглядела. Больше всего пугали глаза, выпученные, огромные и недобро сверкающие.

– Признаю, крепок твой дух и воля. Справилась ты с моими тёмными слугами и волками, – она повела в воздухе клюкой, покивала своим выводам, – и сюда не убоялась спуститься. Похвально.

В глазах ведьмы горело не обычное пламя, а колдовской огонь, будто вся сущность сгорбленной бабки была соткана из тёмной ворожбы. По сути так оно и было.

– Чего тогда надобно? – недобро и грубо отозвалась Верея, пряча в полах шубы флакон с мёртвой водой.

Проследила старуха острым взглядом, как исчез стеклянный сосуд и хмыкнула, как под ноги плюнула.

– Помочь хочу тебе непутёвой, – скривила рот в жутком оскале. – Правду открыть о том, кого спасти от моего проклятья ты намерилась.

– Какую… ещё правду? – насторожилась Верея. А в груди заныло, завозилось нехорошее предчувствие. Догадалась уж о ком, но всё равно с уст вырвалось тихое: – О Яроборе?

– Иное у него имя, – склонила ведьма седую голову к плечу, хитро прищурившись. – Другое при рождении отцом дано.

– Как не его? – встрепенулась, чувствуя, как ноги в землю стылую вросли, а ком за пазухой ширился, перекрывая дыхание.

– Сказать какое? Аль сама домыслишь, коли не глупа? Та стрела с полосатым оперением, чей обломок на память о прошлом ты хранишь – его.

Злой хохот залепил уши. Верея пошатнулась, перед взором поплыло.

– Княжич он кагоярский! Криво сплела твоё полотно Небесная Пряха, девица, – выплюнула ведьма зло, ревниво. – Полюбила ты убийцу!

Но Верея её уже почти не слышала. В голове звенело нещадным гулом, затмевая прочие звуки:

Его та стрела…

Княжич кагоярский...

Златояр.

Прошлое нагрянуло вихрем, ужасы которого она забыла. Верея наблюдала за собой маленькой словно со стороны. Кошмар с медведем обернулся страшной явью.

Сизый туман от медвежьих лап ленты потянул к ногам Вереи, маленькой девочки. Холодно очень. Злая тьма во мгле таилась. В раненую душу заползла.

Сила колдовская. Нечистая.

Зверь встал на задние лапы, как человек, поднял передние, в когтях лук охотничий со стрелой появился, и нацелился бурый прямиком в оцепеневшую Верею.

– Сестрица, сестрица! Мне страшно, помоги!

Голос маленького братца раздался где-то совсем рядом. Верея заозиралась, но никого не увидела, а повернувшись к косолапому закричала от ужаса.

Вовсе не зверь перед ней стоял, а… тёмная фигура мужчины с горящими янтарными глазами – теперь ей известно кто это был.

Позади убийцы вспыхнуло пламя пожара. Вниманием Вереи всецело завладел полыхающий в беспощадном огне острог.

Всё поселение древлян горело! Луга вдоль речки Живицы. Огонь в воде тёмной отражался.

Терема, избы поменьше и постройки, башни околицы! В нос забивался едкий запах гари, вызывая саднящий кашель. Крики, стоны людей и скота, оглушающий рёв жадного до дерева и плоти пламени.

И повсюду сновали вражеские воины.

Много! Полчище! Люд невинный рубили, жизни мужей, девок, баб и стариков безжалостно обрывали.

Матушку, отца… бабку Грознегу. Ироды даже детей не щадили!

Сердце Вереи ныло и рвалось на части от ужаса. В темноте и дыме было не разглядеть одежд подло напавших на мирный острог. Алые языки пламени тянулись в мрачные небеса. Дружинники вяженского князя уже не успеют подоспеть на помощь, а своими силами не справились.

Никто из защитников не успеет прийти… все поляжут в пепле и крови.

– Стреляй, сын! – грозный голос подобно раскату грома расколол агонию плача, криков и лязга стали о сталь.

Верея повернула голову на чей-то безжалостный приказ. На высоком холме у реки сквозь грязно-серое облако дыма пожара виднелись очертания двух непонятных фигур. Крупной и чуть меньше. Один держал в руках лук.

Мужи. Враги кагоярские!

– Стреляй, Златояр! – повторил душегуб – то был князь Буревой.

Тёмная фигура воина нацелила в неё лук – княжич. Сын его.

Её любый Яробор.

Боги, за что?..

Пальцы в латных перчатках спустили стрелу с тетивы. Раздался оглушающий свист…

Опрометью маленькая девочка Верея кинулась бежать, Бажена, братца малого, крепко за руку схватила, вместе они побежали. Полеля, дочь мельника, с ними наутёк пустилась.

Однако коварная стрела нагнала цель.

Ударом вонзилось в девичье бедро, вспарывая острой болью плоть, ноги подкашивая, и Верея полетела в овраг…

– Сестрица! – испугался братец, просил встать и торопиться. Рядом с Баженом в рыданиях зашлась подружка.

Снова свист. Ещё стрелы. И голоса братца с Полелей оборвались.

Их не стало.

Никого из рода древлянского не осталось. И она, Верея, в ту огненную ночь лучше бы сгинула. Не разрывалось бы так сердце от боли.

– Теперяче подумай прежде, чем снимать моё проклятье с княжича. Он с князем повинны в гибели твоих родичей. На их руках кровь!

– И на твоих. Это всё ты… – Верея с хрипом протолкнула воздух из горящей груди.

С трудом заставила себя сделать вздох и едва не осела наземь в грязь. Не дождется ведьма подколодная от неё проявления слабости.

– Зачем? – сказала твёрже, вперив в старуху острый взгляд. Жажда мести отравляла разум. Жаль сила, что в крови бурлила, в навьем не досягаема, так бы померились! – Кто ты такая в Яви?!

– Соперница ты мне. В силе и в любви. Ты у княжича спроси на досуге, кто я и кем ему прихожусь. Аль у сестрицы моей, – сплюнула зло, – светлой, шибко правильной.

Взмахнула ведьма клюкой-посохом, по тверди со звоном стукнула, так, что разлетелись искры в стороны от земли, разверзая на миг тьму непроглядную.

А нечисти сколько кругом притаилось и все скалились!

– Время твоё здесь к концу подходит: промедлишь ещё, так и останешься тут плутать среди теней, – скрипучий до нутра пробрал. – Мне то ничего с этого, но должок не отданный за тобой числится. Потому ступай, свидимся в Яви и сразимся.

Снова она стукнула клюкой. Сгорбленная фигура стала отдаляться. Туман вокруг заклубился, тени завозились с тропы расступаясь, лишь души умерших шли себе и шли, никого не трогая.

– Торопись, с-светлая. Обратный путь сама найдешь. А мои последние слова ты запомни: от семи капель мёртвой воды крепко заснёт, по утру здоровым встанет, а от трёх глотков уже никогда не проснётся…

Завыл ветер, толкнул в спину, изгоняя Верею из владений нижнего мира. Она и пошла, еле ноги волоча, в холодной ладони крепко сжимая флакон.

Нечисть извивалась рядом, совсем близко, в шаге, стенала и выла, но не смела вред чинить. Провожала голодными взглядами гостью.

Глава 17

Глубокая ночь застала Верею у окна просторной горницы, отрешенно смотрящую на спящий зимний лес, окружавший терем. Не слышала веда ни воя ветра и не видела, как разбушевавшаяся метель накидывала снега на ели, бревенчатые стены хоромин и порог.

Перед взором девицы полыхало беспощадное пламя пожара – дом её горел. Острог на берегах реки Живицы.

Крики, стенания раненных и вопли агонии заживо сгорающих людей, плач детей, женщин и стариков стояли в ушах звоном. Перед глазами метались по поселению древлянские мужи, сражались с дружиной князя Буревого.

А пока отец бился с князем, матушка Ясна выводила её, Верею, и братца Бажена к околице, велев нырнуть в прореху частокола и бежать в лес.

Спасаться.

Они и побежали, по пути прихватив подружку Полелю. Да далёко убежать не смогли – стрелы вражеские настигли прежде, чем достигли окоема леса.

А всё ведьма, завистница лютая! Из-за неё беда нагрянула в мирный острог.

Верея до боли зажмурилась, в ладонь впилась зубами, только не уняла боль тоски острой, что душу на части рвала.

В другой руке Верея сжимала Ладинец – подарок погибшей матушки, кой Ясна в последний миг успела на шею дочери надеть. Грани загнутых лучей в форме солнечного круга, впивались в кожу, серебро нагрелось от тепла тела.

А в девичьем сердце холод и ненависть поселились, затмив светлые чувства.

Недавно с Ягиней разговор тяжёлый закончили. Премудрая предусмотрительно опоила княжича сонной травой – буянил дюже, заодно и Верее дала время спокойно всё обдумать.

Ягиня упомянула, что сестрица её княгиня кагоярская. Стало быть приходится Яробору-Златояру второй матерью… и соперницей в любви Верее.

Агидель пробралась к власти, приворожив Буревого, но глаз на сына положила, а тот отвергал раз за разом. Обереги родной матушки от приворота княжича спасли, вот и прокляла ведьма его со злобы.

Всё сходилось.

Вглядываясь в бушевавший сумрак на улице, Верея вспомнила расклад рез, что однажды раскинула.

Тот знак на ясеневой плашечке – препятствие, который прямо между её резы и резы Яробора лёг, указывал на врага под чужой личиной… обозначал, что воевода её любый – княжич кагоярский.

Солгал он ей, скрыл, что не простой крови, а родовитый!

Другая плашечка, упавшая странно на бок, на выбор указывала, со смертью связанный.

А тёмная реза на ведьму, коя испытывала к княжичу ежели не любовь, то сильное чувство, граничащее с безумием. Одержимость.

Всё раскрылось, разумела Верея что к чему. Осталось последнее…

– «В странствиях суженого повстречаешь, любовь ваша вспыхнет, как пламя огненное. Но помни, что огонь жалит больно. Выбор тебя непростой ждёт…» – нагадала старая травница Верее в Купальскую ночь.

Про избу в глуши молвила, которая по крови принадлежит. Про то, что силу Верея пробудит, но и зло с горем познает.

Что ж сполна познала! И любовь, и горе чёрное. И тени прошлого вспомнила, а лучше бы во веки не знать!

Мудрецы говорят, что ночь темнее всего перед рассветом. Так оно и есть.

Мороз на улице крепчал, окна и рама начали покрываться причудливыми ледяными узорами. На стене тлела лучина, разгоняя мрак по углам и нишам, позади Вереи на узком ложе спал крепким сном княжич.

Она перевела взгляд на стол, стоящий торцом к окну, покрытый белой скатертью. Тёмным пятном на ней зиял флакон с «мёртвой» водой.

Взяла его в руки и взболтнула стеклянный сосуд, словно зачарованная смотрела, как переливается содержимое при свете огня во внутренних гранях.

Целебным снадобьем или ядом смертельным оно может обернуться.

Лишь выбор решает всё…

Горькая правда подобно кинжалу вонзилась в сердце, лишив покоя, мука сдавливала грудь. Боль душила, мешая дышать от мысли, что княжич убивал родичей.

Разумом Верея понимала, поступил так княжич по приказу Буревого, а князь действовал по воле ведьмы окаянной, но… стенающему от боли утраты сердцу этого не объяснить. Не легко простить подобное.

– «У тебя есть яд. Отчего ж не пользуешься?» – вьюгой скрипел в голове изломанный голос ведьмы, понукая творить недоброе. – «Сколько жизней древлян княжич отнял? Не сосчитать…»

Ягиня сказала, что в неё и братца малого не он, а князь с дружинниками стрелял, но это не отменяло вины Златояра. Он вместе с ними творил бесчинство, его меч окроплен кровью её рода.

Бажен, матушка, батюшка. Бабка Грознега, дочь мельника Полеля. Каждый из древлян имел право дышать и жить, но их лишили этого!

Никого не пощадили! Никого не осталось.

Лишь пепелище обглоданных пламенем остов изб и отравленная злым колдовством река, коя разнесла свои чёрные воды в дальние земли, заражая хворью ни в чём неповинный люд.

«От семи капель мёртвой воды крепко заснёт, по утру здоровым встанет, а от трёх глотков уже никогда не проснётся…» – нашёптывал ветер устами ведьмы.

Велик был соблазн плеснуть в чарку княжича сразу половину, чтоб наверняка поутру с зарёй не повстречался…

Тьма окутывала плотным туманом, вытесняла воздух из груди, обволакивала холодом, залезала под кожу, рождая в сердце жажду отмщения. Ярость выжигала тепло и остатки воли.

Верея опомнилась у изголовья ложа, нависнув тенью над безмятежно спящим воином, которого полюбила всем сердцем.

Княжич. Злятояр. Вспомнила, как сладко шептал, что и она ему люба. Ласки его и пыл страстный, объятия крепкие и надёжные.

Они жизнью рисковали ради друг друга, вытаскивая из лап смерти. Разве пустое это всё?..

Нет. Не душегубка Верея. Не ему ей мстить нужно – княгине. А Златояр сполна настрадался за грехи.

Удалась бы уловка Агидель, коли Верея не успела бы полюбить его. Однако зерно любви в девичье сердце глубоко уж проросло, не выкорчевать то ни яростью жгучей, ни обидой чёрной.

– Будь что будет, от судьбы не уйдешь. Как Макошь узел завязала, так то и сбудется, – прошептала веда в тишину горницы, прикрывая глаза и медленно выдыхая.

Смогла, усмирила кипящую в жилах ненависть.

Сняв с молодца повязку, омыла веки ему «мёртвой» водой, – рану застарелую залечит. Затем в ложку деревянную старательно отмерила ровно семь капель и, сжав пальцами щеки, влила в рот.

Обождав немного, покуда подействует, напоила княжича и «живой» водицей из чарки. Ягиня посылала за ней сокола Зорко в Ирий.

– Я избавлю тебя от проклятия. Ты вновь станешь зрячим, а после… уходи, – по щеке скользнула одинокая горькая слеза. Сорвалась и разбилась мелкими брызгами о лоб ничего не подозревающего княжича.

– Верея… – простонал её имя, душу разбередив. Головой замотал, но не проснулся, сонные чары крепки были.

– Забудь меня и не ищи никогда, – прошептала, ладонь его горячую с силой сжав. – Не судьба нам далее идти по одному пути рука об руку.

Слова были сказаны, в груди навеки поселилась боль и тоска. Трудно далось решение, но так будет лучше для всех.

Время неумолимо продолжало своей бег. Долго просидела рядом с княжичем Верея, гладя его по спутавшимся пшеничным волосам, скулам, колючим щекам, запоминая черты лица милого.

Прощаясь.

А когда за оконцем стал зачинаться рассвет, и малиновая заря окрасила оконечности леса, встала девица и вышла прочь, не оглядываясь.

***

Княжич в бреду метался. А глаза жгло так сильно, словно углей кто раскаленных сыпнул. Чудился ему горький плачь ведуньи светлокосой.

В тревожном сне в одной тонкой рубахе убегала она от него по снежной тропке леса дремучего, а он за ней гнался, но как бы не пыжился, догнать силёнок не хватало.

Руку в её сторону тянул. Звал и звал, срывая горло до хрипа, но Верея не отзывалась.

Тени нечисти зловещие хохотали кругом, препятствовали, меж ними стеной вырастали и скалились в жутких улыбках.

Обнажив меч, княжич рубил их всех, прогонял и дальше за лю́бой по следу пускался, пока совсем не пропала стройная, что берёзка гибкая, девичья фигурка меж голых ветвей в темноте.

– Вере-ея! Где ты?! – крикнул, да поскользнулся и рухнул в болото, трясина тут же накинулась на жертву, с жадностью утаскивая в своё нутро.

Княжич яростно принялся сражаться с голодной топью, перехватив меч за остриё, уцепился рукоятью за корягу и выполз на землю твёрдую.

– Верея-я-я! – снова тишина. Только эхо имени ведуньи разлетелось по округе. Княжич сел на колени и взглянул на свои руки, по локоть те в крови были.

Вдруг жаром отовсюду повеяло. Огонь стеной наступал, испепеляя всё на пути: деревья стенали, где-то люди кричали. Горелым запахло и звуки бойни послышались. В груди кольнуло смутное узнавание.

– Прощай… Златояр, – донёс до слуха шелест нежного голоса ветер. – Не по пути нам более…

…Княжич подорвался на ложе, рывком сев. Глаза резко распахнул, и сразу по ним ударил яркий свет, аж зажмурился и кулаками веки потёр.

И только мгновение спустя разумел, что тьма от глаз отступила. Он… вновь стал зрячим!

Поначалу болели веки, до рези и слëз, плыло всё перед лицом, поскольку отвык, но постепенно прояснилось. Ладони свои узрел, тело, убранство горницы, в кой находился.

Повертел головой, та кругом пошла с непривычки. Зоря за окном горела, сколько он их пропустил!

Получилось. Ушли чары ведьмы, отпустили!

Но где же его зазноба светлокосая?

Не терпелось стиснуть в объятиях её, да расцеловать милое личико до румянца багряного. Полюбоваться бы на красу ненаглядную, а нет отчего-то ведуньи рядом… Поди спит где ещё в другой горнице, а пора уже зорюшку ясную встречать.

Взгляд зацепился за резную шкатулку из берёзы, которая лежала на столе у окна. Рядом его повязка красная – плат матушкин, им он глаза слепые прятал.

И сильнее заворочалась под рёбрами тревога, радость исцеления затмив. Сон княжич тот час вспомнил. К чему пожар с топью привиделись?

Почему Вереюшка с ним попрощалась?..

Свесив ноги и встав, княжич доковылял до стола, шкатулку в руки взял и крышку откинул, а от того, что внутри оказалось, сердце удар пропустило – обломок древка стрелы.

Старой, рассохшейся от минувших лет. Оперение полосатое больно знакомое.

Чутьё подвести не могло – от его это стрелы. Делал такие он по молодости, когда юнцом ещё с Буревым в походы и набеги ходил, а после одного случая нехорошего бросил мастерить.

Откуда такая могла быть у Вереи?!

«Прощай… Златояр», – прошелестел в мыслях её печальный голосок, наполненный болью.

Ознобом окатило спину. В груди заныло, всколыхнулось от дурного предчувствия. Именем его другим назвала, а он ей то не говорил никогда!

Перед взором встал небольшой острог, полыхающий в огне. Поселение древлян. Лязг стали, крики и женский плач зазвучали набатом, вновь возвращая княжича в ту злополучную ночь.

Неужели Верея выжавшая в том пепелище древлянка?!

И судя по всему она узнала правду… кто её род погубил.

Снова он посмотрел на свои на руки – так и есть в крови. Не отмыть ему их даже спустя десяток лет, как бы не старался. Следы грехов злодеяний остаются навсегда.

Верея. Его голубка сизокрылая. Разве простит она такое? Небось разочаровалась в нём, а её сердце ненавистью воспылало и яростью зажглось.

– Дурень! – выругался на себя княжич. Чего столбом попусту стоять и гадать?! И в чëм был, бросился вон из горницы на поиски души своей.

Поговорить им надобно, объясниться! На коленях прощение до конца дней своих вымаливать будет, на руках носить станет! Новый острог на том пепелище ей построит, если затребует. В жёны возьмёт и княгиней в Кагояре сделает.

Лишь бы сладилось у них.

– Где Верея?! – ворвался княжич в светлицу к Ягине, после того, как по всем хороминам промчался и не нашёл девицы светлокосой.

– А нет её, – спокойно ответила хозяйка терема, не отвлекаясь от своего рукоделия. С каждым новым витком нитки с иглой жар-птица на белесом полотне проявлялась. – Ушла с рассветом.

– Как ушла? – окаменел княжич. – Куда?..

– Кто ж её знает. Куда глаза в печали глядели, туда и увели.

Кинулся княжич было обратно в горницу за вещами, но грозный окрик ведуньи камнем навалился на плечи:

– Не спеши, Златояр. Дров наломаешь.

Скривился от собственного имени, отвык за две зимы, к хозяйке хоромин обернулся.

– Свет твоим глазам вернулся, но как был ты слеп, так и остался. Дальше своего носа не чуешь, – произнесла Ягиня, поднимаясь с лавки, к молодцу шагнула.

Да как хлестнула воеводу неразумного рукоделием по темечку, словно огнем затылок опалило.

– Ухм... – промычал, схватившись за голову, перед взором мушки замелькали. – За что?

– За нетерпение и упёртость. Твоя она судьба. Не каждая девица отважится ради мужика в Навь отправиться. И не каждая способна злость с тьмой в сердце перебороть, – прищурила хитро премудрая глаза, давая княжичу подсказку. – Дабы выбор правильный сделать.

Златояр брови к переносице сдвинул, на широком лбу залегла хмурая складка, смекнул княжич, не дурак, что зорю он мог и не встретить.

Пощадила его, значит, Вереюшка…

– Отпусти её, дай время обдумать случившееся, иначе слада не получится у вас, продолжила сыпать напутствиями Ягиня, положив руку ему на напряжённое плечо. – Любит она тебя, княжич, а значит простит.

Отпустить её?!

Всполошился Златояр, крепко зажмурился до разноцветных кругов под веками. Отпустить… да это как часть себя оторвать! Рядом со светлокосой время привычно замедляло бег, без неë дышалось не так.

Хотелось поглядеть на свою храбрую спасительницу хоть одним глазком! Коснуться!

– Догнать и запереть можешь, – словно мысли подслушала. – Но разве удержишь ветер в тереме, коли тому наружу надо? Отпусти её. Макошь дорожки ваши не случайно развела. У каждого из вас долг имеется, кой выполнить должны.

Слова Ягини, как кончик хлыста ударили по хребту, щёлкнули больно, отрезвили. Зубами заскрежетал, но понимал её правоту.

– Разумел я всё, Ягиня, – буркнул раздражённо, а хотелось рвать на себе волосы от бессилия.