Текст книги "Я буду твоими глазами (СИ)"

Автор книги: Александра Неярова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Я буду твоими глазами

Пролог

Князь Буревой с умиротворением всматривался с холма в объятое пламенем богатое селение перед собой. Языки огня жадно вгрызались и пожирали брёвна добротных теремов, лизали замысловатые узоры охранных рун, покрывавшие высокие двери.

Не помогли заклятья ведунов, вырезавших их под шепот молитв...

Занялись огнем и горбившиеся низенькие домики с деревянными пристройками для скота и мелкой живности. Сизый дым клубился над крышами, поднимался к ещё тёмному предрассветному небу, смешиваясь со скользящими по глади тяжёлыми облаками.

Вокруг царила неестественная тишь.

Звуки славного сражения, воинственные крики, лязг стали, плач и стенания умирающих стихли. Всё живое затаилось на мгновения кровавой бойни.

В камышах полноводной реки не шумел ветер, её серебристая гладь не тревожилась медленной рябью рыбьих плавников. Цапли покинули эти места ещё до начала сражения, другие обитающие здесь птицы спрятались в растущих вдоль берегов кустарниках и густых ветвях леса за частоколом.

Поредевшая волна из высоких, крепких, одетых в лёгкий доспех словенских воинов сновала между домов и строений в поисках выживших.

Буревой сплюнул на землю надоевшую травинку, что жевал во рту. Опустил на пояс руки, правая была перетянута лоскутом чей-то рубахи, пропиталась кровью и потом.

Где-то там внизу лежит его поверженный враг.

Достойный был противник. Редко встречались такие. Рана на память от него осталась. Узором белесого шрама на коже потом можно любоваться.

Древляне их не ждали. Под покровом ночи пара воинов по-тихому пробрались к воротам, легко управились с караульными и раскрыли ворота для остальной дружины. На шум выскочили пробудившиеся селяне и оказали наконец сопротивление, но нападавшие задавили их числом и внезапностью.

– Княже!

К Буревому, отвлекая от раздумий, подоспел сотник. Он вбежал на вершину холма, а с ним и молодой княжич прибыл.

– Смотри, там кто-то движется.

Воебор указывал в сторону леса. Три невысокие тени, пригнувшись крались по краю оврага к кромке берёзовой рощи. Дым от пламени служил до сей поры им прикрытием, но не свезло, заметили беглецов.

– Стреляй, сын! – твёрдый голос свирепого воина рассёк воздух хлыстом.

Княжич выудил из колчана стрелу, натянул на тетиву лука, прицелился. Дым рассеялся на несколько мгновений, позволив рассмотреть, что там за тени такие, и княжич замер в нерешительности. Сотник приставил ладонь ко лбу, обожжённые глаза прищурил.

– Дети кажись.

– Никого нельзя оставлять в живых. Особенно отпрысков врагов, они вырастут и придут мстить.

Буревой сам таким был.

Давным-давно, когда он мальчишкой бегал по земле, на его острог напали варяги. Разграбили селение, женщин попортили, пленили сильных мужей и девиц молодых красивых в рабство увели, а дома сожгли. Ему чудом удалось улизнуть и отсидеться в зарослях орешника. Тати колючки не сунулись проверить. Он кусал кулаки до крови, чтобы не выть вслух, слёзы горечи глотал, а сердце наполнялось яростью и жаждой расправы.

Буревой выжил, взрастил в себе чёрный яд ненависти к варяжским племенам и однажды свершил месть – голова того вождя, что принёс беду в его дом, скатилась с плеч. А он войском верным обзавелся и княжество своё отстроил, городище целое!

Единственного сына растил по своему подобию. В походы с собой брал на север, восток и запад, морем и сушей, завоёвывая один за другим окрестные народы. Прививал ему отчаянную храбрость, жажду власти и славы. Чтоб карал недругов без сожаления и правил после него твёрдой волей.

Молодой княжич медлил.

Руки его, держащие крепко лук, дрожали, а сердце сжималось от жалости к двум убегающим девочкам и мальчонке несколькими годками младше.

Дети же! Как можно…

– Златояр! – от гневного окрика отца княжич вздрогнул.

Сильнее натянул стрелу на тетиву и…

…Опустил оружие. Не смог выстрелить в беззащитных детей.

Буревой сурово свёл брови, ничего не сказал. Выхватил у него лук, раздался знакомый свист, старшая светловолосая девочка, что тянула за руки своего братца и соседскую дочку мельника, подкошенная, упала и скатилась в овраг. Другие дети вскрикнули и заревели навзрыд. Звали её.

Следом в них полетели стрелы, смолкли их крики – дружинники князя закончили начатое. Чуть они не добрались до окраины рощи. Могли бы спастись, не заметь их зоркие глаза княжих воинов.

Всё, не осталось никого в живых из поселения древлян. Сегодня Буревой пленных не брал.

– Уходим. Больше нам здесь делать нечего, – князь положил юному сыну ладонь на плечо.

Златояр повёл плечом, сбрасывая руку отца, смерил неодобряющим взглядом, но смолчал.

Итак уже ослушался. Выдохнул резко, силясь унять клокочущую ярость в груди, да сбежал вниз по склону холма. Прочь направился к осёдланным лошадям, возле которых мялись дружинники.

Буревой провожал спину княжича тяжёлым взором. Осуждал его сын.

– Молод он ещё и горяч, – незаметно для князя сотник покосился на овраг дальний, бороду огладил. – Поймёт потом.

В глубине души Воибору было также жаль несчастных, но правителю виднее, как поступать.

Вскоре войско словенского князя покинуло эти места со многими загубленными жизнями. Грянул гром, на землю обрушилась стена дождя, смывая кровь. Мать природа плакала над свершившимся здесь неправильным, страшным правосудием по злой указке…

Потушив языки голодного пламени, дождь стих. Ветер разогнал свинцовые тучи прочь, и легкие, как лебяжья перья облака, затронули первые лучи солнца, горделиво выплывшего из-за светлеющего горизонта.

В овраге зашевелилась светлокосая девочка девяти лет.

Ей повезло, боги отвели от неё смерть – стрела угодила в мышцы левого бедра, не задев сосуды. Древко с пушистым полосатым оперением торчало поверх одежды.

От силы удара ноги подкосило, девочка потеряла сознание и скатилась по насыпи в низину, хорошо не на самое дно, где к обеду налилась глубокая лужа дождевой грязной воды.

Выжившая древлянка не с первой попытки вскарабкалась на луг. Придерживаясь рукой за рану – знала, что вытаскивать пока нельзя, крови много потеряет, – она поднялась и застыла. Широко распахнутыми глазами, наполненными сожалением и болью, осмотрела остатки пепелища.

Воздух уже не пах гарью так явно. Дождь прибил запахи, и пепел. Обугленные остовы домов печально таращилась в небеса. Почти все тела растащили дикие звери.

Ту, в жилах которой текла ведунская сила, они не тронули.

Девочка обломала древко стрелы, шикнув от боли, в руке крепко зажала, покачнулась, но устояла. Запрокинула голову к небу, сделала вдох, еще один, судорожно выдохнула.

Она не понимала, как здесь очутилась. Кто она сама. Память отказывалась открывать страшные события произошедшего. Боги оберегли от ужаса. Сердце ныло в груди, тоска по кому-то родному и близкому истязала душу.

Слёзы влажными дорожками потекли по чумазому лицу, девочка перекинула светлую косу за спину и сделала первый шаг, второй дался легче. Хромала, но побрела куда глаза её вели, подальше от опустевших земель.

Визуализация

Очи, молодец, открой!Что клубится над тобой?То ни тучи-кутерьма,То проклятья злая тьма.Очи, молодец, открой!Ох, ершится за спиной!То ни ёлка, то ни ёж,То проклятья вострый нож.Очи, молодец, открой!Кто спустился за водой?Ни в колодец, ни в ручей,В Нави – царствие смертей!Очи, молодец, открой!Ищет дева ход домой,Чтоб водою окропитьИ проклятье победить.Ох, гляди, как ярок мир!Красен, зелен, да... не мил!Где же та, что ворожбуРазметала на ветру?

(Наталья Кулаева от 25.02.25)

***

От души благодарю Наталью Кулаеву за такой прекрасный отзыв в стихе!

Глава 1

Лес шумел песни в кронах, молодые листья переливались в солнечном свете, поскрипывали ели рыжими стволами. В ветвях орешника заливисто щебетали птицы. Хорошо тут и спокойно. Не беспокоит никто.

Рви землянику – не хочу!

Светлокосая девица и наполняла плетёную корзину, срывала спелые сочные ягодки и бросала одну за другой к остальному множеству. Почти до краёв добрала. Ещё чуть и можно домой отправляться, а к вечеру матушка пироги вкусные напечёт.

Лес шептал, листвой шелестел. Верея любила слушать говор деревьев. Много интересного они сказывали, приносили добрые, а порой и тревожные вести с дальних окраин земель и городищ.

Легко это у ней получалось. Старица Баяна из селения всё твердила, что в ней дар веды дремлет, да обучить и подсказать некому. С волхвом в остроге у Вереи не сладилось, не нравилась она ему и все тут.

Чужая в Калиновке Верея.

Староста Горян десять зим назад нашёл её на дороге раненую, напуганную и грязную. Шла она откуда-то, долго шла, из сил выбилась и повалилась на обочине под сенью леса у звериных троп. Там и нашел её староста, кой охотой тогда промышлял.

Пожалел несчастную девочку и приютил в свою семью. У них с женой Деяной сын старшой только получился, а они всё дочку хотели. Вот и сошла найдёныш им за дочь желанную.

Верею Горян с Деяной любили, как родную. Относились хорошо, не обделили ни разу ни пищей, ни обновками, ни леденцами. И с сыном их она сразу сдружилась.

А о своём прошлом Верея ничего почти не помнила, темень сплошная. Только обломок древка стрелы с причудливым оперением, да оберег напоминаем остались, который она носила на груди по сей день, не снимая.

Ниточки эти связывали с туманным прошлым.

В корзинке уже высилась горочка из красных год. Верея поднялась на ноги, отряхнула мелкие травинки и сухие веточки с подола сарафана. Косу толстую за спину закинула и голову к небу обратила, светило уже встало в зенит. Задержалась она, нужно поторопиться. Подняла тяжёлую корзину свою и направилась по стёжке в сторону ворот деревни.

Тропка становилась всё шире и приметнее, ельник и стройные березы редели. Верея вдохнула густой, пропитанный грибами и хвоей воздух. Вот опушка знакомая показалась и валуны большие, до селения рукой подать.

Чьи-то руки неожиданно накрыли глаза со спины, вынуждая остановиться. Сзади прижалось поджарое тело молодого мужчины.

– Угадай кто?

Знала она прекрасно, кто этот наглец – братец названный.

И откуда только взялся? Не за пнём же вон тем старым замшелым таился? Не поместился бы. Верея посетовала на свою невнимательность.

– Ждан ты.

Попыталась отодвинутся, не позволил, сильные руки опустились на талию, обняли, а губы молодца трепещущей жилки на шее коснулись. Прохладная дрожь пробежалась по телу от неприятных ощущений. Выросли они оба. И последние пару лет сын старосты проходу не давал, говорил, что его Верея будет.

Кабы не так!

И вроде статен сын Горяна, красив, не глуп, а не тянулось к нему сердце. Чувствовала, не её он суженый. Не он в мужья предназначен.

– Чего тебе? Пусти, а не то хворь нагоню. Седмицу в постели проваляешься.

Не шутила. Могла сотворить и ещё как. За это её в Калиновке уважали, но и побаивались.

– Перестань быть такой колючей, – Ждан сразу отступил и свободу дал.

Как-то раз наворожила Верея ему с животом помучиться. Помнил ещё и опасался, рядом пошёл, а корзину тяжёлую забрал – пусть себе несёт. Ей же лучше.

– Отец тебя зовёт. Поговорить хочет, – сказал вдруг.

В груди отчего-то шевельнулась тревога. Не к добру это.

– Раз так, то идём скорее, – ответила севшим голосом Верея и прибавила шаг.

Взгляд некровного брата жёг между лопаток.

Верея запустила руку в связку оберегов, три всего висело на тонкой шее, сжала в ладони Ладинец. Пальцы провели по восеми граням загнутых лучей в форме солнечного круга, и серебро в ладони потеплело.

Хоть глубоко вкралось предчувствие смутное, амулет из прошлого принёс немного спокойствия.

– Так отчего батюшка тебя послал за мной? Срочное что-то? – попыталась выведать, вдруг обмолвится Ждан.

Лес кончился, они пошли вниз по склону холма вдоль вспаханного поля, а за ним неподалеку показались пики частокола с высокими башенками острога Калиновки. Солнце то и дело выныривало из-за пушистых облаков, хорошо пригревало луга и серебристую гладь неширокой речушки, колыхались мерно ростки пшеницы на ветру.

– Не ведомо мне. Скорее всего предстоящие празднования обсудить хочет. – Ждан ступал рядом, успел пару красных ягод в рот закинуть, ещё бы пробовал, но хмурый взгляд Вереи отбил охоту.

Верно, он спину не гнул, на корячках по лесу не ползал, землянику не рвал. Улыбнулся виновато, руку за голову завёл и взворошил тёмные – в мать, волосы на затылке и макушке.

– Вчера ещё хотел поговорить, но ты с подружками допоздна за рукоделием просидела, а поутру раннему в лес кинулась. И что тебя в дебри вечно тянет?

– Не понять тебе, – отмахнулась от него, ничего путного не добившись. На бег перешла, однако братец не думал отставать, припустил следом, чудом ягоды по дороге не рассыпая. А если бы растерял, Верея в лес бы его погнала, заново корзину набирать.

– Так объясни, а не уходи. Почему избегаешь меня? Нос воротишь, али не мил? – в голосе обида крылась. Ждан за руку изловчился поймать, пришлось остановиться.

Этого неудобного разговора она и старалась не допустить. Не хотелось Верее ссориться с ним. До этого как-то удавалось ускользать, видимо, настало время для разъяснений. Она взглянула в лицо молодца прямо.

– Я вижу в тебе только брата, а не мужчину, которого могла бы полюбить. Ты хороший, Ждан, надёжный… – в грудь больше воздуха набрала, собираясь с духом и сказала твёрдо: – Отступись от меня пока не поздно. Обрати взор на других. Уверена, любая девица в селении будет рада отдать тебе своё обручье.

Тяжёлое молчание опустилось меж ними. Сын старосты упрямо не хотел слышать слов этих. Не принимал, что отказывает.

Смотрел на прекрасную девушку перед собой, дивился и любовался. Макошь не обделила Верею ликом светлым. С березкой гибкой её можно сравнить: стан тонкий, талия узка, двумя ладонями обхватить легко. Кожа белая, копна волос золотая до самых лодыжек спускается.

А глаза – отражение чистого неба, ясные и голубые. Взгляд глубокий, нырнешь и утонешь.

Вот и Ждан тонул в их пучине. С первого дня, как увидел в тот день, когда отец привёл Верею в дом, на три зимы он её старше всего был. Злость пробрала, что отвергает снова, желваки заиграли на скулах.

– Не нужны мне другие девицы! Ты люба мне. Знаешь же, что не брат тебе я вовсе. И ты мне не сестра по крови.

До хруста сжав в руках несчастную корзину, обогнул Ждан застывшую Верею и стремительным шагом направился прочь. Чтобы глупостей в порыве не наделать.

А Верея провожала его печальным взглядом. Грузно вздохнула, губы закусывая, нелегко будет с ним отныне общаться. И тоже поспешила в деревню, староста-то ждал.

Голоса деревенских доносились с подворья, здоровались с Вереей, она в ответ головой кивала. Козы блеяли, куры квохтали, собаки приветливо лаяли и хвостами виляли, завидев её. Животина её любила.

Помогала она порой худый скот выхаживать, и люди обращались, когда была надобность. Старица Баяна, мельника жена с окраины, травы некоторые знала, пропорции и какие именно нужны от хворей всяких. Или наоборот, для других целей. Всему её научила.

И лесные хищники не трогали, стороной обходили.

Был у Вереи друг верный – сокол ясный. Спасла она его однажды, теперь души их связаны.

Две зимы с тех пор минуло. Гнездо сапсана в лесу при остроге было. Молодой совсем соколенок на охоту отправился, так увлёкся грызуном, да не заметил, что и сам добычей стал хищника покрупнее и опытнее, попался в лапы лисице. Верея тогда чудом подоспела, уговорила рыжую не трогать несчастную птицу. Пришлось хитрой свою дичь отдать, но для благого дела не жалко.

Зато верного друга и помощника обрела. Куда ценнее!

Вспомнила сокола и радостно на душе сделалось. Славно они с ним на охоту ходили, никогда с пустыми руками не возвращались.

Верея повернула за плетень, показалась высокая кровля хоромин, конек резной и наличники на окнах кружевные. Миновала калитку, ладони в колодце сполоснула от сока ягод лесных, сад с розовыми бусинами вишен и яблоками зреющими прошла и до порога добралась, заскочила на него, толкнула дверь дубовую и в сени вошла. Остановилась на миг в переходе, прислушиваясь, чтобы понять где домашние.

Доносился из глубин терема тихий говор, Ждан наверное корзину уже матушке Деяне передал, а она тесто на пироги в кухонной клети затеивала. И Горян там, услышала его басистый голос.

Чуть позже зайдет к ним. Поторопилась сначала Верея вверх по лестнице и в светлицу свою повернула, переоденется сначала. Как не старалась быть аккуратной, а на подле и рукавах белых пятна красные наставила.

В хоромине просторной залезла в сундук, одеяние испачканное скинула на лавку, выстирает потом, а чистую рубаху и сарафан голубой надела. Теперь можно и в трапезную спускаться.

Староста сидел во главе стола, Ждан по правую руку от отца, они переговаривались о насущных делах. Деяна суетилась, выставляла яства на скатерть. Смоляные толстые косы, как положено мужней женщине повой прикрыты, с возрастом не утратила она красоты, лишь немного лучистых морщинок в уголках глаз и у скул виднелись.

– Доброго дня матушка и батюшка, – Верея кинулась помогать. Мясо в горшочках глиняных было и репа, квас с зелёным луком, и вареные яички и другое. Не богато жили, но в достатке.

– Доброго, дочка, – отозвался Горян, подкручивая усы. – Много земляники принесла, молодец. Силки не проверяла?

– Нет, не дошла я. Сразу ягодами занялась.

Пока накрывали, Верея чувствовала на себя пристальный взгляд отца названного, а Ждан наоборот смолк и отвернулся. Деяна передала ей в руки корзинку с хлебом, завернутым белым с вышитыми узорами полотнищем, чтобы не заветривался, поставила на стол её и искоса посмотрела на старосту.

Чуть тронутые сединой светлые брови от извечной хмурости сошлись на переносице, но тонкие губы его сжались. В карих глазах прохладное беспокойство мелькало. Заметил напряжение между детьми.

– Проверь сходи тогда опосля Ждан, вдруг кто попался.

– Да, отец.

Ели и вели незатейливые беседы. Обсудили, что у соседей случилось накануне: у кого куница курицу утащила, у кого дочь младшая первые шаги делает, ходить учится и в этом духе. А под конец Горян плеснул в деревянную чашу душистого сбитня, отпил, вытер густые усы рукавом льняной рубахи, и заговорил о том, отчего у Вереи сердце вскачь пустилось.

– Вот что, Верея… засиделась ты у меня в девках. Девятнадцать годков по весне исполнилось, а ещё не пристроена. Твои сверстницы по несколько детей имеют. И тебе пора.

Деяна вскинула на мужа глаза, собираясь возразить, но напоролась на суровый взгляд Горяна и стушевалась. Вымученно улыбнулась дочери, а сама Верея окаменела, и от лица краска отхлынула, понимала к чему отец ведёт.

Ждан внимательно прислушивался к словам, кулаки на столе его сжались, что не укрылось от старосты. Знал и видел Горян, что между детьми происходит, не слепой.

– Я ждал пока сама укажешь на любого сердцу молодца, не неволил тебя принудительным выбором, как и обещал когда-то. Но время идёт, мы с Деяной не молодеем с каждым днём, – промочил горло и поставил на скатерть чашу со сбитнем. – Кузнец Добран сына своего за тебя сватает. И другие спрашивают.

В груди сжалось всё и заморозилось протестом.

– В общем… не выберешь суженого сама в Купальскую ночь – я это сделаю. Вот моё окончательное слово.

– Воля твоя, батюшка, – шепот слетел с уст. Верея глаза свои ясные опустила, чтобы не видели домашние полыхающего в небесной глубине негодования.

А Ждан не выдержал, вскочил на ноги и быстрым шагом покинул клетушку. Горяч был парень.

Тяжёлым взором проводил Горян сына, вздохнул.

– Я тоже пойду, дел невпроворот, – так и не смела Верея от стола глаз оторвать. Опираясь ладонями о край, поднялась с лавки, поскольку колени дрожали. – Баяна звала с вечера помочь с травами и подруженьки с приготовлениями к гуляниям.

– Иди, иди, дочка. Я сама тут приберу.

Деяна понимала противоречивые чувства, которые терзали сердце дочери. Её саму выдали поневоле за Горяна в тринадцать зим от роду молодой красной девицей. Не сразу к ним любовь крепкая пришла. Многое пережили они вместе, и ссоры, и горести, и слёз было пролито немало. Учились на чужих и собственных ошибках взаимопониманию и уважению.

Это потом с годами привязанность глубокая появилась и зерно чувств зародившихся корни сильные пустило, да ростки. А теперь души друг в друге с Горяном не чают.

Хотелось, чтобы и у детей так случилось. Материнское сердце в тревоге маялось, счастья Деяна им обоим желала.

– Как бы дров наш сын не наломал, – забеспокоилась. – Пошутили, видно, боги над ним, попутали нити судьбы.

Подошла к мужу и руки на широком плече старосты сложила. Горян обнял жену, за талию привлёк к своему боку.

– Не должен. Не так я его учил и воспитывал, – маленькие ладони жены своей большой накрыл, поцелуй лёгкий на коже запястья оставил, – Не переживай, разберутся сами, не маленькие поди.

Как тут не переживать!

– Не люб Ждан Верее. Дочь на него и не смотрит. Ни на кого из юношей в селе не смотрит. – И зашептала вдруг тише: – Может, к волхву Краславу обратиться?

– Нет! И не думай даже, – сказал Горян, как отрезал. Сурово на жену взглянул, та голову в плечи вжала, кивнула покорно. – Ты знаешь, что Верее не легко. Она не помнит из каких краёв и кто она. Места своего не чувствует здесь, хоть и пытались мы растить её в заботе и любви. Тяготит её туманное прошлое.

– Ты так и не сказал ей, где нашёл?

– Нет, не стал… – произнёс мягче и тише, руки Деяны пальцами оглаживая. – Незачем Верее знать откуда она родом. Не зря боги скрыли ей память, значит нужно так. В том остроге смерть и пустота лишь остались. И девочка та маленькая сгинула, стрелой убитая.

Староста Калиновки провёл по бороде, сбитнем ещё угостился. Карие глаза его в темноту угла уставились. Вспомнил он те места далёкие и гиблые. Не тати на селение древлян напали. Если разбойники так они бы добро нажитое растащили, а оно там, поговаривали, не тронутое лежало, в домах всё погорело. Даже злато с серебром. Коли сберечь хочет дочь, что своей назвал и в род принял, тайна эта с ним в могилу уйдёт.

– Не ходи к волхву. Ворожба до добра ещё никого не доводила.

– Хорошо, пусть так, – согласилась Деяна, и со стола стала убирать. А Горян добавил:

– Макошь рассудит, направит, а Лада поможет и защитит.

***

История участвует в литмобе славянского фэнтези "Легенды славян"

https:// /shrt/nx9G