355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александра Баркова » Функции "младших героев" в эпическом сюжете (СИ) » Текст книги (страница 4)
Функции "младших героев" в эпическом сюжете (СИ)
  • Текст добавлен: 23 мая 2017, 14:30

Текст книги "Функции "младших героев" в эпическом сюжете (СИ)"


Автор книги: Александра Баркова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Отметим принципиальную для нас особенность эддической поэтики. Поскольку целью всех героев является саморазрушение, то для гибели “младшего героя” нет необходимости в удалении главного – в рассмотренных эпизодах первый мотив отсутствует совершенно. Главный герой, вместо того, чтобы одерживать решающую победу, гибнет следом за “младшим”.

* * *

Переосмыслением древних германских сюжетов является “Песнь о Нибелунгах” [Хойслер. С. 51-124]. Диаметральные изменения в сюжете не могли не сказаться и на интересующих нас эпизодах, причем в этих случаях, как и во многих других, внутренняя семантика была утрачена. Ярче всего это проявилось в истории гибели Гунтера и Хагена, которую мы рассмотрим в четвертой главе.

Из “младших героев” сильного типа особо следует отметить братьев Гунтера – Гернота и Гизельхера, поскольку с ними связана такая архаическая тема, как сражение с родичем, – Рюдегером, отцом невесты Гизельхера. Два брата являют различное отношение к бою с родичем: Гизельхер уклоняется от схватки (стф. 2171-2172, 2208), а Гернот вступает в поединок с Рюдегером, поражая маркграфа мечом, который тот подарил Герноту, и сам падает убитый Рюдегером (стф. 2216-2220).

Но и Рюдегер, в свою очередь, играет роль “младшего героя” при Дитрихе – А. Хойслер настойчиво подчеркивает это, называя Рюдегера его “Патроклом”: гибель бехларенского маркграфа заставляет Дитриха вступить в бой [Хойслер. С. 115, 170, 201, 422]. Важно отметить, что Хойслер объясняет это сближение с “Илиадой” чисто типологически: “Конечно, Гомер даже косвенным образом не был ему <австрийскому поэту > известен” [Хойслер. С. 115].

Другой реализацией третьего мотива является гибель дружины одного из “младших героев” – Данкварта. Если применительно к победителю Дитриху гибель его дружины – это однозначно заместительная жертва (стф. 2235 и след.), то применительно к “младшему герою” смерть его двенадцати вассалов и девяти тысяч воинов (стф. 1936-1937) можно рассматривать как “поэтапное умерщвление”, несмертельную рану. Сам Данкварт погибает в финале (стф. 2291).

Реализацией второго мотива является всё сражение во дворце Этцеля, где практически все поименно обозначенные персонажи убивают несчетное множество простых воинов, так что после только одного дня боя из зала выносят семь тысяч мертвых. Особо интересен эпизод, где лишь вид стоящих на страже Хагена и Фолькера отпугивает четыреста гуннов (стф. 1799) – своеобразный вариант бескровной победы над противником.

Что же касается первого мотива, то, как и в “Эдде”, он отсутствует, хотя тема стремления навстречу смерти выражена только в образе Хагена (стф. 1791). Причина этого отсутствия – преемственность по отношению к более древним формам сказания, где герои искали гибели, а не были жертвой обмана.

* * *

Сюжет якутского олонхо строится на многократном повторении нашего третьего мотива в специфической редакции: на помощь слабейшему спешит сильный, причем совершенно не объясняется, почему богатырь вступает в бой один, а спаситель (спасительница) появляется позже. Если богатырь, терпящий поражение, – главный герой, то к нему на помощь спешит герой-помощник; если, напротив, главный герой приходит на выручку второстепенному, то мы имеем дело с образом ложного героя. О многочисленных воплощениях этих образов речь пойдет в следующих главах. Единственный случай, отдаленно напоминающий сюжет с участием сильного "младшего героя", это попеременный бой Кулун Куллустуура и его жены с абаасы (№ 27, с.123-124) (Номера и страницы приведены по: [Емельянов]): там спаситель медлит потому, что был изранен прежде героя (сравни начальное удаление богатырей в былине о Ермаке).

Вот этот эпизод. Возродившийся противник Кулун Куллустуура нападает на него, и, когда герой изранен в бою, его заменяет жена, а когда она изнемогает – то ее сменяет муж. Внешне поведение супругов совершенно нелогично: почему бы им ни напасть на врага вдвоем, вместо того чтобы проявлять взаимовыручку? – тем более, что бой одного с несколькими противниками в олонхо встречается. Мы полагаем, что объяснением странного поведения супругов является воспроизведение мотива "едва-не-гибель" героя, сознательное оттягивание сказителем победы, стойкость того, что мы выделили как наш третий мотив. Здесь супруги поочередно оказываются в роли "младшего героя" по отношению друг к другу.

Героям олонхо, также как и персонажам всех других архаических сказаний народов Сибири, присуще гневное преображение. О нем мы уже упоминали в связи с Кухулином и Ахиллом; сейчас подчеркнем, что в западноевропейском эпосе подобные случаи единичны, в то время как в архаическом эпосе описание гневного преображения относится к числу общих мест. С другой стороны, в классическом эпосе описание гневного преображения является составляющей мотива "бой героя с войском", а в олонхо и стадиально-близких ему эпических произведениях гневное преображение будет, разумеется, связано с поединком.

Описание преображения Нюргун Боотура Стремительного текстуально совпадает с описанием гневного преображения Кухулина. Мы не будем приводить здесь полный список совпадений, он имеется в другой нашей работе [Баркова. 1997. С. 59], отметим лишь, что немаловажное место в описании трансформации героя занимает упоминание различных огней, которые охватывают его волосы, слетают со скул, сыплются из глаз, самый большой из этих огней пляшет над головой [Нюргун Боотур Стремительный. С. 38, 130, 192, 412]. Как видим, эта огненная природа героического гнева настойчиво подчеркивается сказителями от Гомера до П. Ойунского, от Греции до Сибири. Типологически родственным нам представляется зримое изображение пламени гнева на буддийских иконах-тханках, представляющих докшитов – гневных защитников буддийского учения [Баркова. 2001. С. 120].

* * *

Следующим предметом нашего рассмотрения будет эпос монгольских народов "Джангар" и его стадиальные предшественники, которые в высшей степени тщательно проанализированы А.Ш. Кичиковым в его книге "Героический эпос "Джангар". Сравнительно-типологическое исследование памятника". Ученый подробно обрисовывает структуру тууль-улигера, обозначая этим словом «эпические произведения, стадиально предшествующие героическому эпосу типа калмыцкого „Джангара“ и повествующие о подвигах чудеснорожденного богатыря (его женитьба на „суженой“... истребление чудовищ-мангусов, освобождение народа от насильников и установление мира на земле)» [Кичиков. С. 11]. В целом в тууль-улигере взаимоотношения «отцов и детей» строятся по принципу нарастания силы от поколения к поколению (поэтому с детёнышем мангуса способен справиться только сын героя) [Кичиков. С. 86]. Доминирование этого сюжетного принципа приводит к отсутствию темы враждебности к юному богатырю, однако уже на этой стадии встречаются намеки на героев типа Ермака, гибнущих при совершении первого подвига.

О мифологическом значении первого подвига в судьбе героя А.Ш. Кичиков пишет в связи с обретением героем "взрослого" имени: "Акт переименования несет в себе мифологический подтекст. Юный безымянный герой, совершивший первый подвиг, – это герой, совершивший... поход в иной мир, что равнозначно воскресению из мертвых" [Кичиков. С. 49], иными словами, первый подвиг соответствует инициации. Теперь нам становится понятна необъяснимая доселе жестокость главного героя, который посылает "младшего героя" (не только структурно младшего, но и юного!) на верную смерть – перед нами трансформированные инициатические представления. Однако это объяснение отнюдь не снимает упомянутую ранее тему ревности к силе юного героя и страха перед этой силой. Хорошо видное в классическом эпосе, оно уже намечено в архаике и присутствует, например, в бурятской сказке о Джангаре: Жагар-хан страшится силы своего чудесного сына Эдир-Сумуна и ссылает его в глухую тайгу [Кичиков. С. 103]. Дальнейшие события этой сказки соответствуют структуре тууль-улигера: это свадебная поездка Эдир-Сумуна и спасение им отца из плена – то есть мы видим здесь архаичную форму "Ссоры" (отец в роли "эпического государя", сын в роли лучшего богатыря, изгнанного за то, что он – лучший).

Сюжеты большинства монгольских сказаний "Джангара" содержат один и тот же сюжетный ход: один из богатырей Джангара (как правило, Хонгор) в одиночку выходит биться против враждебного хана, причем Джангар дает ему свое оружие и коня; герой возвращается с победой. Затем Джангар спрашивает, кто готов отправиться на бой с мангусом, и, когда вызывается тот же богатырь, хан отказывает ему в своем оружии и скакуне. Герой отправляется биться своим оружием на своем коне; терпит поражение, попадает в плен. Джангар едет на его поиски, бьется с мангусом, однако у Джангара ломается пика и хан вынужден спуститься к чудесному кузнецу, который и чинит оружие. Джангар снова вступает в бой, одерживает победу и освобождает плененного героя. Помощь Джангару оказывает некий "плохонький мальчик", причем в различных версиях этого сюжета он участвует либо в первом, либо во втором бою Джангара (Пересказы этих песней см. [Кичиков. С. 105-112]).

На первый взгляд, поведение Джангара здесь крайне нелогично: неясно, почему он оказывается дать Хонгору свое оружие, если сам же предлагает ему выйти на бой. Мы полагаем, что в данном случае ответ на этот вопрос не следует искать в "психологии" героев – поступок Джангара следует признать немотивированным, точнее, его мотивация находится в подтексте сказания. Мы можем предложить два варианта объяснения, дополняющие друг друга. Первый: всевластие структуры – мотив "Едва-не-гибель младшего героя" настолько широко представлен в тюрко-монгольском эпосе, что для вступления Джангара в бой просто необходимо, чтобы кто-то из его богатырей предварительно потерпел поражение, а поскольку этот богатырь могуч, то его необходимо искусственно ослабить (этим ослаблением певец как бы оправдывает поражение Хонгора). Второй вариант объяснения: Хонгор не просто терпит поражение, его утаскивают в преисподнюю и там подвергают пыткам – то есть в пленении Хонгора отчетливо проступают черты инициации; в этом случае Джангара действительно можно рассматривать как сознательно обрекающего Хонгора на гибель – но на гибель временную, на инициатическую трансформацию. Никакого соперничества между главным героем, каким здесь выступает Джангар, и «младшим героем», каким оказывается Хонгор, здесь нет.

Ту же внешнюю нелогичность (при полном отсутствии враждебности между богатырями) и ту же мотивацию на уровне подтекста обнаруживаем в калмыцком сказании "О том, как Прекраснейший в мире Мингьян пригнал Джангару табун золотистых скакунов Тюрк Алтан-хана" (Овла, VI) [Здесь и далее мы используем следующие сокращения: Овла – Джангар, М., 1990; Малодербет. – Джангар. Малодербетская версия. Элиста, 1999.]: Савар и Хонгор оставляют Мингьяна одного биться с врагом, хотя они обещали помочь, и вступают в бой только после того, как Мингьян попадает в плен. Эксплицитная мотивировка их поступка – они задержались из-за пира!

В калмыцкой "Джангариаде" мотив "Едва-не-гибель младшего героя" является одним их сюжетообразующих, поэтому мы охарактеризуем сказания в общем виде. Самый яркий пример находим в сказании "О победе Джангара над мангасовым Уту-Цаганом", во второй части которого в бой одним за другим вступают всё более сильные богатыри после того, как противник (с каждой стороны) сразил предыдущего, финал боя – поединок предводителей, которые мыслятся сильнейшими из воинов (Малодербет. I, 560-624). Этот сюжет открывает нам не внутреннюю, связанную с мифологическим подтекстом, а внешнюю причину популярности мотива "Едва-не-гибель младшего героя" – эта причина связана не с текстом, не со сказителем, а со слушателями сказителя, с проблемой восприятия эпоса – появление второстепенных героев служит своеобразной подготовкой к выходу на сцену основных персонажей.

В этом же сказании и Хонгор фигурирует в роли "младшего героя": когда Джангар возвращается с копьем, починенным после поломки в первом бою, он видит, что Хонгор бьется один в окружении, – и спешит к нему на помощь (Малодербет. I, 676-679). Такая ситуация может быть названа типовой, она встречается нам в "Победе Алого Хонгора над Мангна-ханом" (здесь она связана и с Хонгором, и с Саваром) (Овла, IV), "Пленении Алым Хонгором богатыря Аля Монхля" (поражение терпят Савар и Санал, в роли главного героя выступает Хонгор) (Овла, V), "Покорении Саналом Смуглолицым Строгим страны мангасов..." (вовремя прибывший Джангар спасает Санала) (Овла, VIII), "О пленении Хонгором Шара Мангас-хана" (Джангар и Хонгор) (Овла. С. 416-417) [так мы обозначаем пересказы песней "Джангара", не входящих в репертуар Ээлян Овла, но опубликованные в том же издании.], "О поражении свирепого хана мангасов Хара Киняса" (Джангар и Савар) (Овла. С. 418), "О битве Джангара и богатырей с ханом мангасов Аля Монхля" (поражение терпят Хонгор и Алтан Чэджи) (Овла. С. 421), "Об угоне скакуна Зэрде вражеским богатырем Аля Монхля) (Джангар приходит на помощь отцу и сыну заточенного Хонгора) (Овла. С. 422), "Об угоне Хонгором табуна хана мангасов Шара Бирмена" (Джангар и Хонгор) (Овла. С. 424). В этот список мы не включили сказания, где наш третий мотив осложнен мотивом "Заточение героя в подземелье", – иначе на пришлось бы перечислить практические все калмыцкие сказания о Джангаре и его витязях!

Относительно мотива "Бой героя с войском" и говорить нечего – он является общим местом сказаний о Джангаре и его богатырях. Нередко составляющей этого мотива оказывается "боевое исступление", в котором богатырь сражается дубиной (стволом дерева; напр. (Овла, XI, 460-464)) и ее сюжетными аналогами – вплоть до нагайки [Кичиков. С. 187].

Сопоставление версий "Джангара", возможное благодаря фундаментальным исследованиям А.Ш. Кичикова, дает замечательную возможность проследить, какую форму имел один и тот же мотив в тууль-улигере, в архаическом сказании и в эпопее в ее классической форме. Особенно это касается инициатической мотивации едва-не-гибели "младшего героя" – эта мотивация четко выражена в древнейших сказаниях, а в эпопее уходит в подтекст повествования. Говоря словами Б.Н. Путилова, архаическая традиция "давая жизнь новым фольклорным системам... может... быть поглощенной ими и продолжать жить в виде различных следов и элементов, по-разному трансформированных и усвоенных новым" [Путилов. 1976. С. 184-185].

* * *

Кратко коснемся эпоса о Гесере, который по праву именуют "Илиадой" Центральной Азии (Ссылки приводятся по: [Гесериада]). "Младший герой" сильного типа в "Гесериаде" встречается реже, чем в других произведениях тюрко-монгольского эпоса. В нескольких случаях в роли "младшего героя" оказывается сам Гесер при своем старшем брате (изредка – дяде) Дзаса-Шикире. Наиболее ярким примером является монгольское сказание о победе Гесера над черно-пестрым тигром (Это сказание отсутствует в тибетской версии "Гесериады", оно возникло у монголов и от них перешло к бурятам. См.: [Неклюдов С.Ю. Героический эпос... С. 182-184]), где герои выходят против чудовищного тигра, который, "согласно книжной традиции... является "воплощением мангуса Севера"" [Неклюдов.1996. С. 184], он затягивает Гесера себе в пасть, Дзаса разрывает тигра снаружи, а Гесер рассекает его изнутри [О победе над гневно-бешеным черно-пестрым тигром. С. 17-18]. Мы отчетливо видим инициатический сюжет, где брат (племянник) играет роль "младшего героя", что полностью согласуется с мифологическим подтекстом. Еще один пример находим в повествовании о детских подвигах Гесера: Цотон хочет погубить его и отправляет в местность, где бесчинствуют разбойники-демоны; Гесер усмиряет их, а Дзаса, поздно спохватившись, сокрушается о гибели брата, едет мстить за него, но обнаруживает, что тот жив (С. 59-61). Схватка изгнанника с разбойниками подобна аналогичному эпизоду из жесты Гильома Оранжского [Песнь "Монашество Гильома" (1504-1604)] (вспомним и первую из трех поездок Ильи Муромца, но там этот мотив находится в совершенно ином окружении), а сюжет в целом находит параллель в сербской песне о Марко и его брате (см. ниже).

Как мы уже убедились, образ "младшего героя" ярче всего проявляется в характерном для классического эпоса эпизоде боя с войском. Такой битвой предстает центральное сказание "Гесериады" – война с шарайголами, где гибнет всё войско Гесера. Мотивация отсутствия предводителя логически выверена: он опоен напитком забвения и не знает, что творится у него дома.

Временная гибель двух героев – Дзаса-Шикира и Нанцона – стоит особняком. Последний – пятнадцатилетний богатырь – отправляется сразить одного из врагов и угнать табун коней, но этого ему кажется мало, он вступает в бой с другим противником, получает рану, от которой умирает (С. 156-159); впоследствии его оживляют, и он снова гибнет вместе со всеми своими товарищами. Перед нами персонаж, очень близкий к былинному Ермаку – юноша, гибнущий из-за нарушения запрета. Заметим, что типичный для "младшего героя" подсчет вражеских войск (оборачивающийся на деле битвой в отсутствии государя и гибелью) также связан с началом шарайгольской войны – посчитать армию врагов выезжают Дзаса-Шикир, Нанцон и Шумир, гибнут же в итоге все. Решающая роль в принятии решения – ждать Гесера или атаковать самим – принадлежит опять же пылкому Нанцону, так что дерзкого юношу вполне можно сопоставить с Роландом или Вивьеном по типу героя и месту в сюжете.

В связи с сопоставлением "Гесериады" и "Песни о Роланде" нельзя не упомянуть такую деталь, как "громогласный лук Гесера" (С. 79), от звука которого в страхе бежит его дядя, предатель Цотон. Как мы уже отмечали, звуки, подобные крику Ахилла, реву Олифанта и т.п. опасны исключительно для врагов.

Композиционно выделена гибель Дзаса-Шикира (С. 166-169). Одолеть Дзаса-Шикира в обычном бою шарайголам не удается: они отрубают ему голову лишь тогда, когда он невольно напивается крови из реки, хмелеет от крови и падает без чувств. (Отождествление крови с вином и другими хмельными напитками – не редкость в мировой мифологии. Для примера укажем лишь скандинавского Квасира, кровь которого становится медом поэзии, и египетскую богиню Сохмет, принявшую пиво за кровь, напившуюся до бесчувствия и тем прекратившую истребление людей (см.: Матье М.Э. Мифы Древнего Египта. Л., 1940. С. 74-76).)

Отрешившийся от забвения Гесер в несколько этапов одолевает шарайголов (прибегая при этом к различным магическим приемам, основной из которых – пребывание в образе Ольчжибая-найдёныша) и воскрешает своих богатырей. Как мы могли убедиться, воскрешение сильного "младшего героя" – достаточно редкий сюжетный ход. Впрочем, в дальнейшем эти богатыри не ведут боев.

Несмотря на то, что во многих своих версиях "Гесериада" – это книжный эпос, он по своей структуре достаточно архаичен. В первую очередь, это проявляется в моногеройности: кроме Гесера, его "положительного" брата Дзаса-Шикира и "отрицательного" дяди Цотона ярко очерченных персонажей больше нет. К "Гесериаде" можно отнести слова, сказанные о другой эпической традиции, но отражающие общеэпическую ситуацию: "В отличие от архаических сказаний... в которых ни один персонаж кроме главного не имел права на самостоятельную "жизнь", и потому практически ничего нельзя сказать ни о сподвижниках эпического героя, ни о людях, его окружающих, средневековые сказания содержат ряд эпизодов, дающих возможность представить окружение главного героя" [Садокова. С. 228]. Однако, как мы видим, и средневековый эпос может быть архаичен, даже невзирая на книжное происхождение.

* * *

В сравнительно небольших по объему эпических сказаниях казахов [Орлов] встречаем несколько интересующих нас персонажей. Так, например, в одном из сказаний о Кобланды фигурирует Ер-Саин, который по отношению к Кобланды играет роль младшего героя. Ер-Саин – герой, младший не только по месту в сюжете, но и по возрасту: сын стариков, он готов уйти с Кобланды в семилетнем возрасте, но его отец выпрашивает отсрочку на три года, чтобы женить сына. Когда этот срок истекает, богатыри, взяв с собой дружины, отправляются в поход на калмыков.

Дальнейшее чрезвычайно напоминает "Песнь о Роланде". Вместо того, чтобы биться с врагом, Кобланды хочет повернуть назад (ср. отход Карла; в казахской песни это мотивировано дурными предзнаменованиями); Ер-Саин в самых решительных выражениях отказывается отступить, объясняя это, в частности, тем, что иначе он будет навек опозорен. Тогда Кобланды со своей тысячей джигитов отступает, а Ер-Саин со своими сорока – едет в бой (ср. соотношение войск Карла и Роланда). Французского и казахского героев родит и мотив громового крика, хотя сюжетная роль этих кличей различна: Роланд трубит в рог в конце боя, зовя на помощь, Ер-Саин кричит в начале боя, устрашая калмыков (ср. также Ахилла – тот же громовой крик перед боем с врагом). Наконец, оба героя гибнут; Ер-Саина, в одиночку одолевшего всех врагов, сгубила недостаточная набожность (ср. былину "Как перевелись богатыри на Руси"); впрочем, потом его оживляет жена.

Одним из самых популярных среди казахов А.С. Орлов называет сказание о Ер-Тархыне. Эта песнь состоит из многих сюжетных ходов, и в ее начале мы находим интересующий нас эпизод, напоминающий рассмотренный выше. Акша-хан осаждает вражескую крепость, но безуспешно и уже готов снять осаду, когда внезапно прибывает Ер-Тархын, врывается в цитадель врага и обеспечивает победу. Как видим, Ер-Тархын является "младшим героем" сильного типа, способным на "дерзкие" поступки (он независимо атакует врага). В другом эпизоде он ведет себя подобно Ахиллу: на страну Ханзада-хана нападают калмыки, хан и весь народ просят Ер-Тархына о помощи, он колеблется, но потом выходит на бой с исполином и семитысячным войском. Когда герой побеждает, хан обещает отдать ему в жены свою дочь, но затем отказывает, мотивируя это незнатностью Ер-Тархына. Богатырь уезжает в гневе и собирается мстить оскорбителю, так что Ханзада-хану приходится умилостивлять его богатыми дарами. Мы легко распознаем ряд сюжетных ходов "Илиады", причинно-следственные связи между которыми – иные: отказ героя биться, затем бой с войском и исполином-предводителем, нарушенное ханом обещание отдать замуж свою дочь можно сопоставить с уводом Брисеиды, за этим следует гнев и готовность уничтожить тех, кого только что защищал, наконец, примирение сопровождается обильным одариванием. Всё это – составляющие элементы мотива "Ссора эпического государя с лучшим из героев".

* * *

Обращаясь к нартскому эпосу осетин, обнаруживаем его характерную особенность: “младший герой”, как правило, герой-младенец, обладающий чудесным происхождением и другими сверхъестественными качествами, оказывается в ссоре с нартами, и эта ссора очень часто приводит к гибели юного героя. Перед нами чрезвычайно распространенная ситуация – гибель “младшего героя” сильного типа; причина его вольного или невольного убийства – ревность к его воинской силе.

Таков конфликт нартов с рожденным вдалеке Арахдзау: этого героя-малолетку нарты хотят погубить, но он выдерживает испытания, не поддается на хитрости – и всё кончается миром. Дважды примечательно описание скачки Арахдзау: во-первых, тем, что оно дословно совпадает с описанием приближающихся героев ирландского эпоса (только у нартов – всадник, а у ирландцев – колесница); во-вторых, точно также описывается приближение Тотрадза, о котором речь далее. Это описание таково: пар изо рта коня все принимают за туман, комья земли, летящие из-под копыт, – за стаи птиц, блеск оружие – за сверкание солнца и т.д. Подъезжающий подобным образом Тотрадз – это враг (Любопытно, что сходный пример имеется и в былине: таково описание поездки Сокольника (Рыбн. 5, 73-74; Рыбн.177, 45-46; Онч. 1, 65-66; Григ. 308, 25-28; Григ. 417, 119-120; Аст. 2, 37-43; Аст. 11, 40-51; Аст. 87, 32-35)), его шесть братьев и отец убиты Сосланом, и герой-младенец едет мстить за них. Чрезвычайно редкий случай! – “младший герой”, богатырь-младенец, удовлетворяющий всем требованиям героического характера, является врагом. Заметим, что при переходе нартского эпоса к другим кавказским народам Тотрадз (Тотреш) лишается этих черт, присущих герою, но не врагу, и становится обычным богатырем.

Остановимся на сказании о смерти Сослана. Нарты, и в первую очередь Сырдон, настроены враждебно к Сослану, они выведывают его уязвимое место (колени) и подговаривают мифическое существо – Колесо Балсага – убить его, и после нескольких неудачных попыток Колесо перерезает колени Сослана. Мы видим достаточно типичную ссору героического племени с лучшим из богатырей, причем этот богатырь обладает не только сверхъестественной силой, но и чудесным происхождением (Сослан – сын камня; так и переводится его имя). О подобной мотивации ссоры мы уже писали в связи с Ахиллом.

Даже похороненный, Сослан еще не вполне мертв – из могилы он застреливает глумящегося над ним Сырдона. Но главный убийца – Колесо Балсага – недосягаем для героя. И тут в сюжете возникает некий безымянный племянник Сослана (степень родства тем более любопытна, что у Сослана нет не только родных братьев и сестер, но и названных), этот племянник долго преследует Колесо, наконец, настигает и разрубает пополам, установив две его половины у гробницы Сослана как памятник. Мы видим здесь реализацию мотива “месть за отца”, изначальной версией этого мотива было посмертное спасение отца из мира мертвых (в данном сказании вместо отца – дядя, что более архаично). Обратим внимание на специфическую особенность реализации первого мотива в связи с “младшими героями” – как безымянным племянником Сослана, так и Тотрадзом: их отец или дядя мертв.

Итак, в нартском эпосе с “младшим героем” сильного типа связаны два не сводящихся друг к другу сюжета: месть за родича и ссора малолетки с богатырским племенем. Оба эти сюжета практически не реализуют триаду мотивов: мститель выходит на битву после главного героя (Ермак, Патрокл и др. выходят до него), нет боя с войском, мститель не обязательно обречен; что же касается ссоры с богатырским племенем, то здесь нашей триады вообще нет – противостояние происходит в мирное время, а не на фоне вражеского вторжения. Отметим наличие этого сюжета в архаичной “Эдде” (гибель Эрпа); в классическом эпосе (в том числе и в былинах), мы его видим сильно трансформированным и редуцированным.

* * *

Размеры “Махабхараты” столь грандиозны, а количество вставных историй в ней столь велико, что это дало основание М. Винтерницу назвать ее “литературным чудовищем” [Winternitz. P. 286]. Будучи не в силах проанализировать весь текст “Махабхараты”, мы ограничимся только ее основной сюжетной канвой.

Эпизоды, содержащие мотив гибели сильного “младшего героя” присутствуют в изобилии при описании битвы на Курукшетре. В качестве примера гибели “младшего героя” можно привести историю Абхиманью, сына Арджуны от Субхадры. Юноша проникает внутрь построения вражеских колесниц, однако не может выбраться из него, а Юдхиштхира, зная о его бедственном положении, не в силах придти ему на помощь. Обращает на себя внимание, что здесь “младший герой” приходится племянником старшему, губящему его, – а взаимоотношения дяди и племянника в архаических памятниках нередко бывают антагонистическими [Мелетинский. 1993. С. 24]. Соперничество дяди и племянника стадиально старше соперничества отца и сына (первое восходит к матрилокальному браку, второе – к патрилокальному). Здесь же заметим, что следует отличать гибель “младшего героя” (в том числе и племянника) от убийства героем своего сына: если в поединке с сыном главный герой выступает как представитель мира людей, убивающий чужака, невзирая на родство, то в нашем случае главный герой выступает как персонаж, относительно враждебный герою мира людей, хотя и сражающийся против общего врага.

Абхиманью является сильным “младшим героем”, и имплицитной причиной того, что Юдхиштхира допускает его гибель, можно предположить ревность к воинским достоинствам юноши – это роднит его с Ермаком и Патроклом.

Единственный герой “Махабхараты”, вступающий в битву не самого ее начала, – это Карна. Удаление Карны от боя П.А. Гринцер сопоставляет с удалением Ахилла, поскольку ряд обстоятельств совпадает. А именно, перед битвой Карна ссорится с Бхишмой и говорит, что не выйдет на поле, пока предводитель воинства Кауравов жив. Со смертью Бхишмы ссора оказывается исчерпанной, и Карна идет биться, сознательно устремляясь навстречу смерти, почти дословно повторяя речи Ахилла о том, что долгая и бесславная жизнь хуже жизни краткой, но наполненной подвигами [Гринцер. С. 301]. П.А. Гринцер указывает и на такую общую деталь, как плачущие кони [Гринцер. С. 319]; мы к этому можем добавить гибель обоих героев через ноги – в сцене смерти Карны этот общеэпический мотив выражен как обездвиживание: в решающий момент земля поглощает колесо колесницы героя.

На первый взгляд, сходство между Карной и Ахиллом действительно очень сильное. Однако, если всмотреться внимательно, то окажется, что большинство точек соприкосновения являются общими местами героического эпоса. Не говоря о теме ссоры, приводящей к удалению героя-полубога, это и стремление к героической гибели (“саморазрушение” по А.Я. Гуревичу), и смерть через ноги, и даже плачущие кони – вариант вещего коня, предсказывающего герою его скорую гибель. Несомненно, Карну и Ахилла сближает сходный набор общеэпических мотивов, однако, будучи схожи на внешнем уровне, эти герои противоположны на уровне структурном.

Начнем с обстоятельств ссоры. Как мы уже указывали в самом начале этой главы, Ахилл – единственный из героев “Илиады”, кто является полубогом (строго говоря, даже более чем “полу-”, поскольку его отец тоже отчасти божественного происхождения). Все другие герои “Илиады” тоже имеют примесь божественной крови (иначе и быть не может, поскольку герой – это медиатор между миром богов и миром людей; “генеалогические” формы выражения этой медиации см. в нашей работе “Отличительные черты...”.), но их “отчасти божественность” не акцентируется, и конфликт “Илиады” – это конфликт полубога с людьми. В “Махабхарате” дело обстоит совершенно иначе: Карна – сын бога солнца Сурьи, однако его соперники Пандавы – тоже дети богов, а Бхишма даже более “божествен”, чем Карна (он не только сын богини Ганги, но еще и сам воплощение бога неба Дьяуса). Напомним, что и Дурьодхана, которому служит Карна, – это воплощение змея Калии; так что Карна занимает нейтральное место среди множества полубогов и воплощенных богов.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю