Текст книги "Собака от носа до хвоста. Что она видит, чует и знает"

Автор книги: Александра Горовиц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Собачьи годы. О прошлом и будущем [48]48
  Не знаю, будет ли когда-либо развеян миф о том, что каждый год жизни собаки равен семи человеческим. Думаю, это попытка соотнести среднюю продолжительность человеческой жизни (более семидесяти лет) со средней продолжительностью жизни собаки (десять-пятнадцать лет). Аналогия эта скорее удобна, нежели справедлива. Никакого соотношения продолжительности наших жизней нет – нас объединяет разве что то, что и люди, и собаки рождаются и умирают. Собаки развиваются очень быстро. Щенки начинают ходить и самостоятельно есть в первые два месяца (а ребенок – только после года). К возрасту одного года большинство собак уверенно чувствует себя в мире социальных отношений (собачьем и человеческом). Среднестатистический ребенок достигнет этого уровня к четырем-пяти годам. Затем развитие собаки замедляется, а развитие человека сильно ускоряется. Если продолжить сравнение, то это движение по нисходящей: примерно 10:1 в первые два года жизни, а затем – 2:1. Но при подсчетах нужно учитывать также критические периоды, результаты тестов на развитие когнитивных способностей, ослабление сенсорных способностей с возрастом и разную продолжительность жизни у разных пород собак.


[Закрыть]

Когда мы намереваемся повернуть за угол, Пумперникель резко останавливается, как будто чтобы понюхать что-то; я замедляю шаг. Она опрометью бросается за угол. До места нашего назначения двенадцать кварталов, небольшой парк, фонтан и поворот, но она помнит этот маршрут. Она посматривала на меня всю дорогу и наконец утвердилась в мысли: идем к ветеринару.

Психологи утверждают, что люди с уникальной памятью (например, способные с первого прочтения запомнить сотни случайных чисел или припомнить, сколько раз экспериментатор моргнул, сглотнул или почесал затылок) иногда жестоко страдают. Способность помнить все может быть оборотной стороной неспособности забывать. Груды мусора – вот что представляет собой память такого человека.

Такова ли собачья память? В определенном смысле – да. Есть убедительные свидетельства того, что собаки обладают памятью. Когда вы приходите домой, собака узнает вас. Она не забудет, где оставила любимую игрушку или в каком часу накрывают на стол. Собака умеет найти короткий путь в парк, помнит любимые столбы и кусты, узнает собак-друзей и собак-врагов с первого взгляда (и обнюхивания).

Мы задаемся вопросом, обладают ли собаки памятью, потому что наша память – это не просто накопление информации о ценных предметах, знакомых людях и местах. Человеческие воспоминания носят субъективный характер. Это нашопыт и нашепредвосхищение будущего. Поэтому мы спрашиваем, субъективен ли собачий опыт, осознает ли пес, что это егожизнь?

Ученые, обычно скептически настроенные и осторожные в своих заявлениях, часто ведут себя так, будто собачья память аналогична человеческой. Собак давно используют в качестве модели для изучения человеческого мозга. То, что нам известно об ухудшении памяти с годами, получено путем изучения памяти стареющего бигля. Собаки обладают кратковременной, «рабочей» памятью, которая функционирует примерно так же, как, по мнению ученых, работает человеческая память. То есть в любой момент мы скорее всего помним только то, на чем сосредоточено наше внимание. Отнюдь не все, что с нами случается, мы запоминаем. Только то, что мы повторяем и заучиваем, сохраняется в долговременной памяти. Из многих событий мы запомним некоторые – чаще всего первое и последнее. Собачья память работает сходным образом.

Это сходство не абсолютно: различие обусловлено языковой деятельностью человека. Одна из причин того, почему взрослые, как правило, не помнят себя во младенчестве, кроется в том, что до трехлетнего возраста люди мало пользуются языком для оформления, обдумывания и сохранения опыта. Хотя мы можем сохранять физическую память о событиях, лицах, даже мыслях и настроении, подлинные воспоминания формируются только при наличии лингвистической компетенции. Если дело в этом, то у собак, как и у младенцев, нет долговременной памяти.

И все же собака помнит многое: своего хозяина, дом, места прогулок. Она помнит бесчисленное множество других собак; не забывает, что такое дождь и снег, столкнувшись с этими явлениями; она помнит, где приятно пахнет и где можно раздобыть хорошую палочку. Собака помнит, что иногда мы не в состоянии увидеть, чем она занята; помнит, как мы недавно разозлились, увидев, что она пожевала ботинки; она знает, когда ей можно залезать на кровать, а когда нельзя. Она помнит об этом потому, что научилась, а научение – это память об ассоциативных связях и событиях.

Вернемся, впрочем, к вопросу об автобиографической памяти. Собаки во многом ведут себя так, будто помнят свою жизнь. Иногда они даже будто задумываются о будущем. Когда Пумперникель не больна и не спит, ей ничто не мешает съесть свои галеты в мое отсутствие, и тем не менее она предпочитает дождаться возвращения хозяйки. Даже не будучи одни, собаки прячут кости и лакомства; пес может беспечно бросить игрушку во дворе, чтобы вернуться за ней через неделю. Эти действия зачастую можно связать с определенными событиями прошлого. Собаки помнят и избегают участков земли, где можно поранить лапы, неприветливых сородичей, жестоких и неуравновешенных людей. Они узнают вещи и существ, с которыми регулярно сталкиваются. Щенки быстро привыкают к хозяевам и со временем начинают узнавать гостей дома. Они охотнее и легче играют с собаками, с которыми знакомы дольше всего. Давние товарищи по играм могут обойтись без церемоний – достаточно неформального приветствия перед тем, как с головой уйти в игру. [49]49
  Сравните это, например, с так называемой онтогенетической ритуализацией: поведение особей со временем становится схожим. В разговоре давних друзей приподнятая бровь может заменить развернутый комментарий, а у собак, как мы уже знаем, быстрый кивок может заменить игровой поклон.


[Закрыть]

К сожалению, нынешнее наше представление об автобиографической памяти собак не глубже суждения бигля Снупи, вынесенного полвека назад: «Вчера я был собакой, сегодня я – собака, и завтра я, вероятно, останусь собакой». Осознание собаками прошлого и будущего не подвергалось экспериментальной проверке; однако опыты с участием других животных показали у них наличие памяти (в определенной степени). Например, в ходе эксперимента, проведенного с участием голубых кустарниковых соек – любительниц припрятывать пищу, – у птиц обнаружилось качество, которое – применительно к людям – мы назвали бы «силой воли». Если я очень хочу шоколадного печенья и кто-нибудь даст мне целый пакет, я вряд ли отложу до завтра. Соек приучили к тому, что если им дают лакомство, то на следующее утро пищу они не получают. Несмотря на желание съесть угощение немедленно, часть они приберегали. Так же, вероятно, поступила бы и я… Но у меня нет шоколадного печенья.

Будет ли сходным образом вести себя собака? Если перестать кормить ее по утрам, начнет ли она накануне вечером запасать пищу? Если да, это будет веским доказательством того, что собаки планируют будущее. По собственному опыту мы знаем, что не всякая пища, будучи отложенной про запас, долго остается съедобной (загляните-ка в свой холодильник). Если собака станет каждый месяц прятать кость в саду или под диваном, вспомнит ли она через три месяца, какая кость старше прочих, а какая самая свежая? Маловероятно. Если вспомнить об условиях жизни обычной собаки, станет очевидно, что она просто не нуждается в долговременном планировании, поскольку, в отличие от соек, регулярно получает от нас пищу. Вдобавок сортировка корма по сроку годности или откладывание его про запас (особенно если ты сейчасголоден) – это непростое задание для животного, чьи предки были неразборчивы в пище и ели столько, сколько могли, и когда могли. Некоторые вполне обоснованно полагают, что собачья привычка припрятывать кости связана с атавистическим стремлением делать запасы на черный день. [50]50
  Некоторые волки проделывают это инстинктивно – даже щенками они разрывают землю и бросают в ямку кость, после чего с гордостью удаляются, оставив кость практически полностью видимой. Во взрослом возрасте они оттачивают этот навык и возвращаются за спрятанной пищей – хотя у нас нет данных о том, как на это поведение влияет время.


[Закрыть] Эту точку зрения подтвердили бы экспериментальные данные о том, что собака способна отличить свежую кость от старой или что она откладывает пищу, чтобы насладиться ею впоследствии. Однако, похоже, собаки, как правило, не задумываются о времени, когда речь идет о еде. Кость – это всегда кость, в земле она или в пасти.

С другой стороны, если мы не в состоянии подтвердить, что собаки умеют определять время по костям, это не означает, что они не различают настоящее, прошедшее и будущее. Столкнувшись с собакой, которая однажды – хотя бы однажды! – повела себя агрессивно, пес сначала насторожится и только постепенно, со временем, осмелеет. Собаки, несомненно, представляют себе свое ближайшее будущее: они радуются в начале прогулки, если мы направляемся в магазин, и тревожатся, сидя в машине, которая везет их к ветеринару.

Некоторые ученые считают, что у собак нет прошлого – они счастливы, потому что ничего не помнят. Но, несомненно, собаки счастливы, невзирая на наличие у них памяти. Мы не знаем, присуще ли им осознание «я» – осознание себя, того, что они – собаки. Но, возможно, они пишут автобиографию прямо у вас на глазах.

Что такое хорошо и что такое плохо

Когда Пумперникель была молода, в доме нередко повторялась сцена: стоило мне отвернуться или выйти в другую комнату, через долю секунды Пумперникель совала нос в помойное ведро, ища вкусные кусочки. Если я застигала ее на месте преступления, она немедленно отворачивалась от ведра, опускала уши, энергично виляла поджатым хвостом и ускользала. Попалась.

Когда исследователи спрашивают у владельцев собак, что, по их мнению, животным известно о нашем мире, хозяева, как правило, отвечают, что собаки различают хорошее и дурное – то есть, что у них есть представление о вещах, которые ни за что и никогда нельзя делать. Например, нельзя рыться в мусоре, жевать обувь, таскать с кухонного стола пищу. В наш просвещенный век наказание, конечно, им грозит не слишком суровое: мы одергиваем пса, хмуримся, топаем ногой. Так было не всегда. В Средние века и ранее собак и других животных жестоко наказывали за проступки, начиная с членовредительства (отрубания ушей, лапы, хвоста – в зависимости от того, сколько человек покусал пес) и заканчивая смертной казнью за убийство, после официального расследования и суда. [51]51
  Эти средневековые обычаи сейчас кажутся странными. Но не менее странным выглядит нынешнее отношение к подобным случаям: мы по-прежнему убиваем собак, нанесших смертельные травмы человеку, однако обосновываем казнь опасностью собаки и не тратим время на судебное разбирательство, перекладывая эту процедуру на плечи владельца животного.


[Закрыть] А в Древнем Риме в каждую годовщину нашествия галлов горожане устраивали ритуальное распятие собаки – за то, что ее предки не сумели предупредить римлян о приближении врага (удивительно, но гуси – смогли).

Виноватый взгляд пса, застигнутого на месте преступления, хорошо знаком всякому, кто хоть раз заставал своего питомца за обследованием помойного ведра или обнаруживал распотрошенную кушетку. Уши оттопырены назад и прижаты к голове, хвост опущен и быстро виляет, собака пытается выскользнуть из комнаты и как будто вполне осознает, что ее поймали с поличным.

Вопрос не в том, действительно ли собака принимает виноватый вид в сходных условиях; да, это так. Следует задаться вопросом, в каких именно ситуациях она это делает. Это и в самом деле может быть чувство вины, но также возбуждение, вызванное содержимым мусорного ведра, реакция на то, что животное «застукали», или предвкушение неприятного шума, который обычно издает хозяин, когда обнаруживает перевернутое ведро.

Отличают ли собаки хорошее от дурного? Понимают ли, что какой-либо определенный поступок – очень, очень плох? Несколько лет назад доберман, приставленный охранять дорогую коллекцию плюшевых мишек (в том числе любимого медвежонка Элвиса Пресли), был застигнут поутру в окружении сотен растерзанных, обезглавленных игрушек. Его взгляд, запечатленный на фотографиях, отнюдь не был взглядом собаки, которая думает, что сделала нечто дурное.

Это как будто противоречит убеждению, что механизм усвоения вины у собаки действует точно так же, как у нас. В конце концов, понятия «хорошо» и «плохо» мы, люди, усвоили потому, что воспитаны в определенной культурной среде. Любой, за исключением младенцев и сумасшедших, понимает, что такое хорошо и что такое плохо. Мы выросли в мире запретов и разрешений, усвоив некоторые правила поведения напрямую, а некоторые – опосредованно.

Но откуда нам известно, что другие тоже отличают хорошее от дурного, если они нам об этом не говорят? Двухлетний ребенок забирается на стол, тянется к дорогой вазе, роняет ее и разбивает вдребезги. Знает ли он, что нельзя портить чужие вещи? Учитывая вероятную реакцию взрослых на разбитую вазу, ребенок теперь, скорее всего, усвоит это. Но двухлетний ребенок еще не понимает, что такое хорошо и что такое плохо, и разбивает вазу неумышленно. Он просто учится владеть телом. Мы узнаем о его намерениях, наблюдая за тем, что он делал до того, как ваза упала, и после. Ребенок направился прямиком к вазе и сбросил ее со стола? Или он просто хотел ее взять и не рассчитал силы? Удивился ли малыш, когда ваза упала, или, напротив, выглядел довольным?

По сути, тот же метод можно применить к собаке, если позволить ей разбить дорогую вазу и проследить за ее реакцией. Я провела эксперимент, чтобы определить, действительно ли так называемый виноватый взгляд вызван сознанием вины. Хотя это и эксперимент, животное находится в привычных условиях и ведет себя естественно.

Собака сталкивается с недвусмысленно выраженным запретом: например, хозяин указывает на какой-либо объект и громко командует «нельзя». [52]52
  Команды, как правило, варьируются – от «фу» до «нельзя». Каждая из них по сути – запрет, резкий окрик, вызываемый поведением, прекращения которого мы хотим добиться.


[Закрыть]В ходе опыта вместо дорогих ваз я использую любимое собачье лакомство – печенье или сыр. Чтобы проверить предположение, будто собаки знают, что делать что-либо запрещенное хозяином, – плохо, я решила предоставить собаке возможность нарушить запрет. Хозяина просили привлечь внимание собаки к лакомству, а затем недвусмысленно запретить его брать. Лакомство кладут в доступное место, после чего хозяин выходит из комнаты.

В помещении остаются собака, еда и видеокамера. У собаки появляется шанс поступить «плохо». То, как поведет себя собака, – только начало эксперимента. В большинстве случаев она, как только у нее появится возможность, возьмет лакомство. Мы ждем, пока собака это сделает. После этого хозяин возвращается. Вот он, ключевой момент: как поведет себя животное?

Во всяком психологическом или биологическом эксперименте есть одна или несколько переменных; остальные параметры остаются неизменными. Переменной может быть, например, введение лекарственного препарата, воздействие звука, демонстрация слов. Смысл в том, что если переменная значима, то поведение подопытного изменится. В моем эксперименте переменных было две: возьмет ли собака лакомство (это интересует большинство хозяев) и поймет ли хозяин, что собака ослушалась (в этом, полагаю, заинтересовано большинство собак). Проведя тест несколько раз, я модифицирую переменные. Сначала первую: лакомство либо отдают собаке после ухода хозяина, либо поощряют ее ослушаться запрета. Также меняется то, что мы сообщаем хозяину о поведении собаки: в одном случае пес съедает печенье, и мы информируем об этом владельца, когда он возвращается в комнату; в другом случае собаку тайком угощает экспериментатор, а хозяин ошибочно полагает, что собака не нарушила запрет.

Все собаки, проходившие испытание, были сыты и слегка озадачены. Как правило, они представляли собой воплощение вины: опускали глаза, прижимали уши, приседали и смущенно отворачивались, отбивая частый ритм хвостом, зажатым между ног. Некоторые поднимали лапу, словно пытаясь умилостивить хозяина, или нервно высовывали язык. Но в случаях подлинного неповиновения подобное поведение проявлялось не чаще, чем в тех случаях, если собака не нарушала запрет. Псы смотрели виновато, когда хозяева их бранили, вне зависимости от собственного поведения. Если собаку, взявшую лакомство по настоянию экспериментатора, ругали, она смотрела на хозяина с предельным сожалением.

Это указывает на то, что собака ассоциирует с неизбежным упреком не свой поступок, а появление хозяина. В чем здесь дело? Собака ожидает наказания, когда получает от владельца сигналы, указывающие на то, что он сердится. Как мы знаем, собаки быстро устанавливают связь между событиями. Поскольку за открыванием дверцы большого металлического ящика, стоящего в кухне, следует появление пищи, собака не упустит из виду наше приближение к холодильнику. Ассоциации могут быть вызваны как поведением самих собак, так и их наблюдением за окружающими. Большая часть того, чему они обучаются, основана на ассоциациях: скулеж заставляет хозяина отвлечься от его занятий, поэтому собака привыкает скулить, когда ей нужно внимание; если царапать мусорное ведро, то в конце концов оно перевернется, поэтому собака учится скрести ведро, чтобы добраться до вкусных объедков. Так же точно, если устроить бардак, то рано или поздно явится хозяин, который будет что-то громко говорить, его лицо покраснеет, после чего он накажет собаку. Суть в том, что одного появления хозяина на месте предполагаемого преступления бывает достаточно, чтобы убедить собаку в неотвратимости кары. Приход владельца куда теснее связан с наказанием, чем разграбленное несколько часов назад помойное ведро. Если дело именно в этом, то собака при появлении хозяина немедленно принимает позу покорности – всем известный вид побитой собаки.

В данном случае утверждение о том, что собака сознает свой проступок, полностью неверно. Собака скорее всего вообще не считает свое поведение дурным.Виноватый взгляд очень похож на испуганный; собака ведет себя, как положено подчиненной особи. Неудивительно, что многие хозяева вынуждены вновь и вновь наказывать собаку за дурное поведение. Собака прекрасно понимает, что ей следует ждать наказания, если хозяин недоволен. Но чем именно он недоволен, собака не знает. Она знает только, что ей следует быть настороже.

Отсутствие вины не означает, впрочем, что собаки не делают ничего дурного. Они не только совершают множество скверных, на наш взгляд, поступков, но иногда даже как будто ими гордятся – например, демонстрируют хозяину его пожеванный ботинок или весело валяются в экскрементах. Доберман, окруженный останками плюшевых мишек, под прицелом фотокамер казался чертовски довольным. Собаки как будто испытывают границы нашей осведомленности, чтобы привлечь к себе внимание (обычно это срабатывает), а также, возможно, исключительно ради собственного удовольствия. Сходным образом ребенок испытывает пределы своего понимания мира физических объектов, когда, сидя на высоком стульчике, снова и снова бросает чашку на пол, – он смотрит, что произойдет. Собаки проверяют внимательность и испытывают осведомленность собственных хозяев. Так они больше узнают о том, что знаем мы, и могут использовать полученную информацию к собственной выгоде.

Собаки, например, достаточно умело утаивают подлинные мотивы своего поведения. Учитывая то, что нам известно об их интеллекте, обман собакам вполне доступен, даже если его нельзя назвать искусным. Он «детский». Точно так же двухлетний ребенок закрывает руками глаза, чтобы «спрятаться» от родителей. Собаки демонстрируют как редкую проницательность, так и неадекватность. Они не стараются спрятать содержимое перевернутого мусорного ведра, но тем не менее прибегают к разным уловкам, чтобы скрыть свое истинное намерение: например, могут лениво вытянуться рядом с играющей собакой, чтобы подобраться поближе и выхватить игрушку. Или пронзительно взвизгнуть во время игры – и мгновенно воспользоваться преимуществом, как только партнер замрет от удивления. В первый раз собака может поступить так непреднамеренно, однако, заметив эффективность того или иного приема, она будет хитрить снова и снова. Экспериментатору останется только предоставить собаке возможность обмануть партнера – хотя пес может оказаться слишком умным для того, чтобы позволить чужаку раскрыть свои секреты.

Собачий век. О несчастных случаях и смерти

С возрастом Пумперникель все меньше полагается на зрение и реже смотрит на меня.

Теперь она предпочитает не ходить, а стоять; лежать, а не стоять. Поэтому на улице она устраивается рядом со мной, положив голову между лап и нюхая воздух.

С возрастом Пумперникель сделалась упрямее. Теперь она настаивает на своем праве самостоятельно подниматься по лестнице.

С возрастом она стала неохотно гулять по утрам, тогда как вечером буквально вытаскивает меня за дверь и нетерпеливо подпрыгивает, предпочитая веселую прогулку по кварталу возможности посидеть и понюхать.

Я получила от нее ценный дар: все грани жизни Пумперникель с возрастом сделались ярче. Я знаю, как географически распределены в нашем квартале интересные ей запахи; я чувствую, как долго она вынуждена меня ждать; я понимаю, что ее неподвижная поза красноречивее всяких слов; я вижу ее попытки приноровиться к моей рысце, когда мы перебегаем улицу.

Собака, которой вы даете имя и приводите в дом, когда-нибудь умрет. Этот неизбежный и печальный факт – часть нашей жизни. Впрочем, мы не знаем наверняка, есть ли у собак представление о собственной смертности. Я ищу у Пумперникель какой-нибудь признак того, что ей известен возраст ее приятелей; что от ее внимания не ускользнуло исчезновение старого пса с мутными глазами, который жил на нашей улице; что она замечает собственную скованную походку, седину и вялость.

Осознание хрупкости человеческого существования заставляет нас остерегаться рискованных предприятий и беспокоиться о себе и о тех, кого мы любим. Наше знание о смерти, возможно, проявляется не во всех наших поступках, но иногда оно очень заметно: например, мы держимся подальше от края балкона и от животного, чьи намерения нам неизвестны; мы пристегиваем ремни безопасности; мы смотрим по сторонам, прежде чем перейти дорогу; не лезем в клетку к тигру; воздерживаемся от третьей порции мороженого; не купаемся после еды. Если собаки знают о смерти, это должно отражаться в их поведении.

Я бы предпочла, чтобы собаки ничего такого не знали. С одной стороны, всякий раз, когда мне приходилось иметь дело с умирающей собакой, я жалела, что не могу объяснить ей, что происходит (как будто мои слова утешили бы ее). С другой стороны, невзирая на привычку многих хозяев комментировать каждое свое действие (я часто слышу в парке: «Пошли, мы возвращаемся домой, мамочке пора на работу»), мне кажется, что собак не особенно интересуют эти объяснения. Жизни, которую не отравляет знание о смерти, стоит позавидовать.

Или не стоит? Точно так, как и мы, собаки, по большей части, рефлекторно уклоняются от серьезной опасности, будь то быстрая река, узкий карниз или животное с хищным блеском в глазах. Они стремятся избежать гибели. Но так же точно ведет себя и инфузория-туфелька, спешно унося реснички при появлении хищников и ядовитых веществ. Реакция избегания возникает инстинктивно почти у всех живых организмов. Инстинкты, начиная с коленного рефлекса и заканчивая морганием, не предполагают их осознания; поэтому мы не готовы приписать инфузории знание о смерти. Но это – отнюдь не простейший рефлекс: из него может развиться и более сложное поведение.

Собаки отличаются от инфузории-туфельки в двух отношениях. Во-первых, они не просто избегают опасности, а, однажды пострадав, в следующий раз ведут себя иначе. Раненая и умирающая собака часто пытается уйти подальше от семьи, будь то люди или другие животные, – чтобы отлежаться или спокойно умереть.

Во-вторых, собаки реагируют на опасность, грозящую другим. В сводках новостей то и дело появляются истории о четвероногих героях. Собаки согрели своими телами потерявшегося в горах ребенка; собака спасла человека, который провалился в ледяное озеро; лай привлек внимание родителей прежде, чем мальчик успел сунуть руку в нору ядовитой змеи. Подобных историй великое множество. Мой друг и коллега Марк Бекофф, биолог, на протяжении сорока лет изучавший животных, в одной из книг упоминает о слепом лабрадоре-ретривере по кличке Норман, который спас девочку, упавшую в бурную реку: «Джоуи удалось добраться до берега. Его сестра, Лиза, барахталась изо всех сил и была страшно напугана. Норман прыгнул в воду и поплыл прямо к Лизе. Когда он приблизился, девочка схватила его за хвост, и пес направился к берегу».

Итог собачьего вмешательства ясен: кое-кому удалось избежать преждевременной смерти. А если учесть, что животному приходится в подобных случаях бороться с инстинктом самосохранения, то поступки собак объясняют тем, что собаки от природы отважны и внимательны, а также осознают опасность, грозящую человеку.

Но подобные истории, как правило, недостоверны, так как человек не видит полной картины случившегося: у рассказчика собственный умвельти субъективное восприятие ситуации. Можно предположить, например, что Норман не столько стремился спасти Лизу, сколько желал выполнить просьбу ее брата плыть к ней; или, допустим, Лиза сама смогла выбраться на берег, когда увидела рядом верного друга. У нас нет видеозаписи случившегося, и мы не можем внимательно изучить детали; также нам ничего не известно о предыдущем поведении собак: возможно, пес залаял, чтобы предупредить окружающих об опасности, исходящей от змеи, а возможно, он лает постоянно, днем и ночью. Биография собаки необходима, чтобы верно интерпретировать случившееся.

Наконец, наверняка бывали случаи, когда собака не сумела спасти тонущего ребенка или потерявшегося путешественника. Однако вам не попадутся газетные заголовки наподобие: «Заблудившаяся женщина умерла из-за того, что собака не сумела найти ее». Героических псов обычно делают представителями всего собачьего рода; значит, нам следует рассмотреть и оборотную сторону медали. Подвиги всегда свершаются реже, чем негероические дела.

Доводы и скептиков, и приверженцев «героической теории» можно опровергнуть при помощи гораздо более убедительного объяснения, к которому мы пришли, наблюдая за поведением собак. Во всех историях повторяется элемент: собака бросилась к хозяину или осталась рядом с человеком, попавшим в беду (тепло собачьего тела спасло замерзавшего ребенка; человек, провалившийся под лед, схватился за собаку, которая ждала его у края полыньи). В некоторых случаях собака поднимает шум – лает, бегает, привлекает внимание к себе – и, например, к ядовитой змее.

Эти черты – близость к хозяину, привлечение внимания – уже знакомы нам как неотъемлемые характеристики собаки, и именно благодаря им собаки считаются подходящими компаньонами. В некоторых случаях эти черты необходимы для выживания человека, оказавшегося в опасности. Можно ли считать собак настоящими героями? Да. Понимают ли они, что делают? У нас нет доказательств этого. И уж точно они не осознают, что совершают подвиг. У собак, несомненно, есть потенциальная возможность стать профессиональными спасателями. Но даже необученная собака может прийти вам на помощь; правда, она не будет знать, что нужно делать. Собаке удается спасти человека потому, что она твердо знает: с ним что-то случилось, и это ее беспокоит. Если они выражают свою тревогу путем привлечения других людей, которые способны осознать опасность ситуации, или даже помогают вам выкарабкаться из полыньи, – значит, вы спасены.

Подобный вывод подтверждается экспериментом, который провели психологи, желая понять, вправду ли собака ведет себя соответствующим образом, когда случается что-либо плохое. В ходе эксперимента хозяева, по уговору с учеными, разыгрывали сцену в присутствии своих собак, чтобы посмотреть, как отреагируют животные. В одном случае хозяева симулировали сердечный приступ – тяжело дышали, хватались за грудь, падали. Во втором случае хозяина якобы придавливало упавшим книжным шкафом (на самом деле сделанным из фанеры). В обоих случаях, помимо хозяина, в комнате находился посторонний человек: собаке предоставлялась возможность позвать его на помощь.

И в первой, и во второй ситуации собаки проявляли интерес к случившемуся и свою преданность хозяину, однако вели себя так, как будто не произошло ничего, что требовало бы их вмешательства. Они подходили к хозяевам, трогали «жертву несчастного случая» лапой или тыкали носом. При этом «жертва сердечного приступа» молчала, а якобы придавленный шкафом человек, напротив, звал на помощь. Некоторые собаки, впрочем, охотно воспользовались возможностью вволю побегать вокруг и понюхать пол в комнате. Несколько псов попыталось привлечь внимание лаем или приблизилось к незнакомцу, который, возможно, мог оказать помощь. Единственной собакой, которая притронулась к постороннему, был той-пудель. Он вскочил на колени незнакомца и задремал.

Таким образом, ни одна собака не сделала ничего, что могло бы помочь хозяину. Можно сделать вывод, что собаки просто не в состоянии распознать смертельно опасную ситуацию и не умеют на нее реагировать. Но повод ли это для разочарования? Едва ли. Если собаке незнакомы понятия «опасность» и «смерть», то это отнюдь ее не дискредитирует. С тем же успехом можно спросить, понимает ли собака, что такое велосипед или мышеловка. Ребенок столь же беспомощен: его приходится останавливать, если он пытается сунуть что-нибудь в розетку. Двухлетний малыш, который увидит, как кто-либо поранился, скорее всего просто заплачет. Со временем он научится распознавать опасные ситуации и усвоит понятие смерти. Таким же образом обучают некоторых собак – например, они должны сообщить глухому человеку о звуке пожарной сигнализации. Обучение детей происходит вербально и предполагает последовательность действий: «Если услышишь сирену, скажи маме»; дрессировка собак – не более чем процесс закрепления.

Тем не менее собаки явно понимают, когда происходит нечто странное. Они умело идентифицируют обычное в том мире, где живут бок о бок с вами. Как правило, вы ведете себя предсказуемо: ходите по комнатам, сидите в кресле, открываете холодильник, разговариваете с собакой и людьми, едите, спите, надолго запираетесь в ванной, и так далее. Обстановка также остается неизменной: в доме не бывает слишком жарко или холодно; в него входят через дверь, а не через окно; в гостиной на полу, как правило, не бывает воды, а в коридоре не висит дым. Обладая знанием об окружающем мире, собака способна понять, что поведение пострадавшего человека необычно, или что сама она не способна действовать так, как привыкла.

Неоднократно Пумперникель оказывалась в опасных ситуациях (чуть не выпала из окна; в другой раз ее поводок зажало дверью лифта, когда кабина уже начала двигаться). Меня поражало то, насколько невозмутимой она казалась (особенно в сравнении со мной). Пумперникель никогда не выпутывалась из беды самостоятельно. Наверное, я больше беспокоилась об ее безопасности, чем она – о моей. И все-таки во многом мое благополучие зависит от нее – не потому, что Пумперникель якобы знает, как меня спасти, а потому, что она неизменно весела и верна мне.

На что это похоже

Пытаясь взглянуть на мир глазами собаки, мы собираем скудную информацию об ее сенсорных способностях и делаем далеко идущие выводы. Например, о том, каково это – быть собакой.

Тридцать пять лет назад философ Томас Нейджел положил начало долгому научному и философскому спору о субъективном опыте животных, попытавшись понять, каково быть летучей мышью. Он выбрал для своего мысленного эксперимента животное, чей уникальный способ видеть – эхолокация – был открыт сравнительно недавно. Летучая мышь издает высокочастотные звуки и прислушивается к эху; в зависимости от того, сколько времени занимает возвращение звука и насколько он искажается, животное способно представить, что происходит вокруг. Чтобы приблизительно понять, на что это похоже, вообразите, что вы лежите ночью в неосвещенной комнате и вам кажется, будто на пороге кто-то стоит. Разумеется, вы можете разрешить загадку, включив светильник, – либо, уподобившись летучей мыши, швырнуть в дверной проем теннисный мяч. Возможно, он вылетит в коридор – или отскочит от невидимого препятствия (одновременно вы услышите чье-то недовольное ворчание). В зависимости от того, насколько далеко отскочит мяч, можно также сделать вывод о том, какого сложения стоящий на пороге человек: возможно, он пузат (тогда мяч потеряет скорость), или же, наоборот, у него твердые, как камень, мышцы. Летучая мышь учитывает все эти факторы, но вместо мяча использует ультразвук. Она издает его непрерывно и с той же скоростью, с какой мы замечаем то, что находится перед нами.