Текст книги "Гадание на кофейной гуще"
Автор книги: Александра Авророва
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
Я глянула на Капицу. Он словно слегка смутился. Или почудилось?
– А ты, Андрюха?
– Я-то… ну… дома, с семьей.
Да что со мной сегодня? Почему мне кажется, что все врут?
– А я в Гостиный ездила, платье себе купила, – по собственной инициативе отчиталась Анна Геннадьевна. – Чистый хлопок. Английское, уцененное.
Я подошла к Рите и тихо спросила:
– Рита, а где были в это время вы?
Я надеялась, вдруг у нее столь безупречное алиби, что я моментально отмету все подозрения. Роль доносчицы, от которой меня столь упорно отговаривали, мне и впрямь казалась чуждой. Просто я не видела другого выхода.
Она подняла брови:
– С каких пор, Танечка, ты получила право задавать мне подобные вопросы? Ты что…
– Рита, – прервала я, – простите, но я не буду ничего скрывать от милиции. Мне придется рассказать все, что я знаю. В конце концов, они ведь не станут сообщать об этом вашим близким без крайней необходимости. Они ведь не из полиции нравов, в конце концов.
– Вот как! – моя собеседница повысила голос так, что все обернулись к нам. – Ты надеешься, оклеветав меня, отмести от себя подозрения? Я бы не советовала тебе этого делать. Ты пострадаешь при этом гораздо больше, чем я. Твоей клевете, никем, между прочим, не подтвержденной, не поверят, а то, что можем сообщить мы с Андреем, наверняка их заинтересует. Правда, Андрюша?
Она повернула голову к Глуховских. Тот выглядел на редкость измученным и задерганным. Подняв на секунду ресницы, он снова их опустил, по лицу пробежала судорога, и он с трудом выдавил:
– Я ничего им не могу сообщить. Я ничего такого не знаю.
И он выскочил из комнаты, словно за ним гнались все черти ада.
– Значит, мое слово против твоего? – мило улыбнувшись, продолжила Рита. – Экзальтированная юная девица против взрослой разумной женщины. Что ж, посмотрим.
– Незачем смотреть, – Даниил Абрамович неожиданно начал картавить, чего раньше никогда за ним не замечалось. – Я не хотел бросать на тебя тень, Таня, но, если ты посмеешь задеть Риту, у меня есть, чем ответить. Ты знаешь, о чем я.
Я вдруг обнаружила, что у него абсолютно черные глаза. Черные и блестящие, красоты необыкновенной. Эти глаза готовы были прожечь меня насквозь. Нет, испепелить!
– Кстати, – с ненавистью добавил он, – я вчерашний вечер провел в гостях. Там было десять человек. Правда, все сплошь евреи, но, надеюсь, свидетельство жидов ваша русская милиция принимает?
– Даниил Абрамович, – потрясенная, возразила я, – зачем вы так? Если я собираюсь рассказать всю правду, так, значит, и про себя тоже, как же иначе? Неужели вы не понимаете – ведь Вику убили! Вы не видели, как она лежала там, на полу, вы, наверное, действительно не понимаете. Когда дело касалось Сережи, я тоже до конца не понимала, потому что не видела. А сегодня увидела. Вику убил убийца, понимаете? – глупо пояснила я. – Настоящий убийца! Он ударил ее камнем по голове и убил. Она была живая, а теперь она мертвая, понимаете?
Мне почему-то чудилось, они все просто не понимают. Стоит хорошенько объяснить, и окружающие меня поддержат.
– Слушайте, а вы про что? – заинтересовался Иван Иванович. – Конечно, убийца. Только Танька тут при чем? Или Ритка? Убил мужик. Хахаль, то есть. Конечно, его найдут. А от ментов ничего скрывать не надо. Не положено. На то и менты.
Возможно, Иван Иванович и удовлетворил бы свое любопытство, хотя бы частично, но в этот момент дверь открылась, и на пороге появился Марченко. Он был мрачен. От обычной самодовольной улыбки не было и следа.
Мне стало стыдно. Почему-то я считала его бесчувственным и эгоистичным. Я полагала, то, что не затрагивает его личных интересов, не способно его взволновать. Однако я ошибалась. Смерть Вики явно выбила его из колеи.
– Дела у нас, да? – усевшись и подперев голову руками, горестно вздохнул он. – Все хуже и хуже. День за днем все хуже и хуже.
Спорить никто не решился. С правдой не поспоришь.
– Николай Андреевич, ты где?
Наш заведующий вышел из кабинета на свет божий.
– Я здесь.
– Значит, убили твою Бачурину?
Николай Андреевич пожал плечами.
– Думать надо было! – закричал Сергей Сергеевич высоким, почти женским голосом. – Не брать вертихвосток всяких на работу! Серьезных брать! Вон, у Германна лаборантке пятьдесят лет. Ее ни один дурак не убьет – кому она нужна! Мы теперь у милиции на учете! А у нас заказчик. Заказчик и так с ума сходит, а тут еще это! Ну, на сколько дней вы теперь задержите выпуск прибора, говори!
– Две недели, – предположил Зубков.
– Не меньше месяца, – вмешался Германн.
– Месяц? – вскипел Марченко. – Из-за смерти какой-то дрянной лаборантки – целый месяц? Шутки шутите?
– Разумеется, не только и не столько из-за этого, – голос Юрия Владимировича был совершенно спокоен. – Неудача предпоследнего испытания. Ошибки в документации. Потеря данных на компьютере. Длительная болезнь двух моих сотрудников. Смерть Углова, на котором лежала огромная часть работ, особенно по бумажной части. Теперь еще и… еще и это. Разумеется, все выбиты из рабочего графика и рабочего настроения. В голове несколько иные проблемы.
– Да, – подавленно кивнул Сергей Сергеевич, – я понимаю. Я вчера весь вечер на работе проторчал. До девяти. Что, виноват я в этом, что ли? А теперь до смерти не отмоешься. Почему мне так не везет? Все на меня, все на меня. Заказчик лается, будто я в чем виноват. Вот останемся мы ни с чем, так по миру пойдете. Вы имейте в виду.
– Мы имеем.
Мое сочувствие давно улетучилось. Этот человек не способен думать ни о ком, кроме себя. Вот уж, кто убьет, не поколебавшись, лишь бы получить какую-то выгоду. Отвратительно! Да еще он почему-то смотрит прямо на меня. Хоть под стол прячься. Я не умею терпеть, когда на меня так смотрят. Я краснею, словно последняя дура.
Через некоторое время Юрий Владимирович встал рядом со мной. Я догадалась, чего он хочет, и мы вышли в коридор. Там довольно долго молчали, пока он, наконец, не произнес своим привычным ироническим тоном:
– Вы не хотите мне ничего рассказать, Таня? Или по-прежнему считаете, что пора перестать выкладывать свои мысли первому встречному?
– Ну, если вам интересно… – неуверенно заметила я.
– А вы как полагаете? Полагаете, мне на все плевать, как дражайшему Марченко или не менее дражайшему Зубкову? Вы, похоже, не делаете между нами различия, да, Таня?
– Нет, я делаю, – поспешила уверить я. – Что вы! Просто… просто речь не заходила. А теперь все равно придется. Я считаю, что Сережу отравили.
Германн нервно сцепил пальцы, да так, что костяшки побелели.
– И… и почему?
Я передала ему нашу с Лилькой беседу. Мне казалось, она происходила очень давно, в другой жизни или даже вообще не в жизни, а в прочитанной в детские годы книге. Как далеко ушли от нас те чувства и те проблемы! Все теперь иначе.
– Вы полагаете, Рита имела в виду именно это? – уточнил Юрий Владимирович, выслушав меня до конца.
– В каком смысле?
– Когда намекала, что скажет про вас милиции нечто неприятное.
– Думаю, да. Больше нечего.
– А откуда она узнала? Подслушала?
Я покаянно покачала головой:
– Нет, от Андрея. Я ему сразу все рассказала. Я думала, он мне поможет разобраться.
– Ну, разумеется, – скривил губы Германн, – вы проницательно выбрали наиболее достойного доверия мужчину.
– Ну, он же Сережкин лучший друг, я думала, для него это важно. А с Ритой
у него тогда ничего еще не было, и я не предполагала… Да, я дура, да. Что я
могу поделать?
– У него с Ритой? Погодите… вы полагаете, у них роман?
– Я не полагаю, я знаю, – удивилась я. – Разве не видно?
Он пожал плечами:
– Я, наверное, не обращаю на подобные вещи внимания. К тому же не прошло и двух недель после… после Сергея. Хорошо, а почему на вас накинулся Даниил Абрамович?
– Он не на меня, а за Риту. Если Сережу убили, то ее вполне могут заподозрить. А ему этого не хочется. Вот он и пытался меня остановить.
– Почему?
– Потому что он в нее влюблен.
Юрий Владимирович недоверчиво хмыкнул:
– Таня, вы, часом, не фантазируете? Любовь – это, разумеется, весьма романтично, однако…
– Однако вы убеждены, что ее не существует, – закончила я. – Андрей сказал про Риту, что она шикарная штучка. А жену Даниила Абрамовича вы помните? Толстая и вся в побрякушках. И, чуть что, начинает кричать. Может, она и хорошая, но очень вульгарная. А Рита – воплощенная сдержанность и элегантность. Такие всем мужчинам нравятся. Вы прикиньте, например, по себе.
– Терпеть не могу подобный тип, – возразил он. – Хотя да, многим нравится. Впрочем, бог с ней. Так что конкретно имел в виду Даниил Абрамович, когда вас пугал?
– А вот здесь я не уверена. Наверное, то же, что и Рита. Ничего другого он иметь в виду не мог, потому что ничего другого просто нет. Может, он подслушал или она ему рассказала. Только это уже неважно. Ведь вчера вечером Лилька была в больнице, поэтому ее ни в чем обвинить нельзя. Так что я вовсе не боюсь того, что все раскроется. Наоборот, я этого хочу.
– А где в ы были вчера вечером, Таня?
– Гуляла.
– Долго?
– Пришла домой к девяти. А вы?
– Что интересно, тоже гулял. Вы шли мимо Мариинки?
– Нет, я шла, как в понедельник. Чтобы подольше.
Юрий Владимирович резко глянул прямо мне в глаза, и у меня бешено заколотилось сердце.
– Вы что, действительно не понимаете, Таня? При чем тут ваша вечная Кучерук? Они собираются обвинить не ее, а вас.
От неожиданности я засмеялась.
– Это отнюдь не смешно, Таня. Определенная логика здесь есть. Любой из нас скажет, что ради счастья подруги вы способны на очень многое. Разумеется, я знаю, что ничто непорядочное в этот список входить не может, но милиция этого не знает. Вы станете первой подозреваемой. А потом, догадавшись, что Вика что-то видела – вы ведь расспрашивали ее, да? – вы убили и ее. Поймите, я знаю, что это не так, но знаю я один. Алиби у вас нет. К тому же именно вы обнаружили тело. И зачем вы туда пошли, Таня, под эту лестницу? Что вас туда понесло?
– Интуиция, видимо. Я Вику искала. Я знала, что с нею плохо.
– Знали?
– Я сон видела, Юрий Владимирович. Будто она бежит к пропасти, а я должна ее остановить. Должна, но не могу. Вы не подумайте, я не суеверная. Но сны ведь отражают наше подсознанье, да? Подсознательно я знала, что втравила ее во что-то ужасное, но по эгоизму заглушала в себе эти мысли. А в подсознании они сидели.
Германн посмотрел на меня с нескрываемым отвращением и осведомился:
– Вы никогда не замечали, что страдаете манией величия? При чем здесь вы? Во что же вы, осмелюсь узнать, Вику втравили?
– Я спросила, не видела ли она, кто брал банку с кофе. Она наверняка видела и решила получить с этого человека денег. Без меня она б до такого не додумалась, это точно. Они договорились встретиться после работы под лестницей, и он ее убил. Убил и бросил прямо там, посереди мусора, мертвую и…
– Перестаньте! – прикрикнул мой собеседник. – Убил, потому что она его шантажировала. К вам это не имеет ни малейшего отношения.
– Как вы не понимаете… – начала я, но он меня прервал.
– Это как в ы не понимаете! Рита – умная женщина, и она совершенно права. Если вы начнете поднимать эти вопросы, в первую очередь вы навредите себе. Почему вы догадались об отравлении? Потому что произвели его сами. Почему вы нашли Вику? Потому что знали, где она лежит. Вы полагаете, кто-нибудь, кроме меня, поверит в вашу интуицию? Даже смешно! А если Рита поставит целью навести на вас подозрения, она найдет еще много всяких несообразностей, которые мы с вами просто не замечаем. Вы когда-нибудь видели камеру предварительного заключения?
– Не поняла…
– Камеру предварительного заключения, – ледяным тоном почти по слогам повторил он. – Вы хоть иногда задумываетесь или не имеете такой привычки? Даже если предположить, что в конечном итоге суд вас оправдает, я хорошо представляю, как вас задержат по подозрению и вы проведете там хотя бы одну ночь. С преступниками.
– С преступницами, – жалобно поправила я. – Там ведь будут женщины, а не мужчины, правда? Это гораздо лучше…
– Господи, – с ненавистью и, как мне показалось, брезгливостью бросил он, – и выживают же на свете такие идиотки! Так вы все-таки намерены радовать ментов своими детскими выдумками?
– Да, – коротко ответила я.
– Учитывая полное отсутствие у вас инстинкта самосохранения, хотелось бы знать, – любезно уточнил Германн, – вы до дому-то сумеете добраться сами или умудритесь попасть по пути под машину? Вероятно, мне следует посадить вас на такси?
– Благодарю, – отвергла помощь я, – но раньше мне удавалось справиться с задачей проезда домой самостоятельно, и я надеюсь благополучно разрешить ее и теперь. Хотя весьма тронута, Юрий Владимирович, вашей добротой. Простите, мне пора.
Я вернулась в сектор. У меня возникло странное чувство. Я словно видела себя со стороны. Вот я иду, сажусь, совершенно спокойная. Как он сказал? «И выживают же на свете такие идиотки?» А я вот удивляюсь, что на свете бывают такие бездушные, как я. Из-за меня погибла Вика, а я сижу, совершенно спокойная, спокойная, спокойная! Мне хоть бы что.
– Таня, – настойчиво повторили у меня под ухом.
Я подняла голову. Это Середа.
– Таня, пора домой.
– Да? Я задумалась.
– Давайте, я вас провожу. Все равно к Лиле идти еще рано, а мне надо с вами поговорить.
– Давайте. Передадите ей привет, хорошо? Я не хочу пока с нею видеться, чтобы не портить ее самочувствие своим дурацким состоянием. Она расстроится, а ей это ни к чему.
– Если вы в нервном состоянии, то разумеется, – кивнул Владимир Владимирович. – Она очень любящая и чуткая, она будет переживать. А я решил, вы, как и я, флегматик и не больно-то реагируете на посторонние события.
– Посторонние?
– Ну, касающиеся посторонних людей. Не близких. Вика – милая девочка, однако совершенно чуждого нам с вами типа. Она бы из-за нас не нервничала, я вас уверяю. Это только Лиля – такое удивительное существо, которое способно страдать из-за горестей совершенно чужого человека. Другой такой просто нет. Мы можем восхищаться ею, но вряд ли поймем, правда?
– Правда.
Середа еще некоторое время попел высокопарные дифирамбы Лильке и вдруг перешел на меня.
– Она вас очень любит, а у нее чутье. Она не полюбила бы плохую. Впрочем, я всегда относился к вам с уважением. Думаю, ваша карьера сложится весьма успешно, Таня.
Я улыбнулась:
– Какая там карьера? Вы смеетесь?
– Я совершенно серьезен. Главное, без потерь пройти нынешний тяжелый для нас всех период. Марченко прав – мы в сложном положении, и перспективы впереди весьма сомнительные. Однако я сейчас не о нас, а о вас. Я не знаю, что вы не поделили с Ритой, только недооценивать ее нельзя. Это очень целеустремленная женщина. Очень. И обычно она добивается всего, чего хочет. Любыми методами. Я подчеркиваю – любыми. Вам следует иметь это в виду.
Я кивнула.
– Хотелось бы мне, – заметила я, – знать о ней что-нибудь помимо того, что я вижу на работе. Вот вы общаетесь с нею уже много лет, может быть, вы мне что-нибудь подскажете?
– Зачем это вам?
– Если вы правы и она решит любым способом поставить меня перед милицией в сложное положение, я должна знать, как защищаться.
– Ну… Рита очень несчастна в личной жизни. Возможно, если б не это, она вела бы себя совсем иначе. Неудовлетворенность семьей гложет ее и толкает на… – он неожиданно смутился и закашлялся, – на…
Я остановилась.
– Владимир Владимирович! Неужели вы и Рита…
Сама не понимаю, как меня вдруг озарило. Вроде бы, мне даже в голову такое не могло прийти!
– Я надеюсь, – Середа поднял на меня полные отчаянья глаза, – наш разговор останется между нами? Я просто хотел вам помочь.
– Я никому ничего не скажу. Особенно Лильке. Я даю вам слово. Расскажите мне, пожалуйста, все, что знаете. Вдруг это действительно мне поможет!
– Это было давно, – поспешил уверить он. – Вас обеих тогда еще в помине у нас не было. Мы встречались на квартире у ее подруги. Так она, по крайней мере, утверждала. Хотя возможно, квартира специально снималась для подобных встреч.
– Рита что… – я с трудом подыскивала слова, – она… не вполне здорова?
– Вы имеете в виду нимфоманию? Не думаю, что это так. Она – крайне темпераментная женщина, крайне, но, полагаю, в пределах нормы. Будь у нее подходящий муж, она вполне могла бы вести себя, как положено порядочной женщине.
– А муж у нее импотент, – вырвалось у меня.
– Вы считаете? Возможно. Она его не обсуждала, но, мне кажется, боится до крайности.
– И почему… почему вы расстались?
– Думаю, я ей надоел. Ей требуется частая смена впечатлений.
– Это, по-моему, и называется нимфоманией, – уточнила я.
– Да? Я не очень-то разбираюсь во всяких ваших женских болезнях. Короче, я поддался ее уловкам, но всерьез нашу связь никогда не воспринимал.
Я почувствовала легкое раздражение. Взрослый мужчина самодовольно сообщает, что поддался уловкам, и вообще повествует о своих похождениях таким языком, словно отчитывается на общем собрании! Однако я взяла себя в руки. Передо мной – будущий муж лучшей подруги, и я должна его любить.
– Через несколько месяцев она сменила меня на более молодого, – продолжил мой собеседник. – Это был Владик Капица.
Я во второй раз остановилась.
– Владик! Не может быть! Вы уверены?
– Вполне. Рита не афишировала связь ни со мной, ни с ним, но в данном
случае я просто знаю. Мы столкнулись как-то… В общем, я знаю.
– А Галя? – ужаснулась я.
– Ну… Силой воли Владик не обладает, а Рита как женщина крайне привлекательна. В определенной ситуации мужчине трудно устоять. Вы уж мне поверьте, Таня, и не судите нас строго.
– А кто еще из наших… ну, у кого еще был с Ритой роман? – почему-то от этого вопроса сердце мое встало колом в груди.
– Еще? Не знаю. Ну, последний был Углов, так тут вы в курсе. Не знаю. Все, что знал, я вам рассказал.
– Спасибо, – поблагодарила я. – Это как раз мой дом. Передавайте Лильке привет и поддержите ее, хорошо?
– Обязательно.
Дома я заперлась в своей комнате с целью наконец-то хорошенько поплакать. Не получилось. Слезы часто приносят облегчение, а тут они от меня бежали. Правда, я знала простой способ их добиться – дать себе волю и вспомнить, представить себе, как красивая, веселая Вика лежит на холодном полу, а сверху ее придавливает камень. Только как раз этого я больше всего боялась. Страшная картина и без того во всей своей правдивости и обнаженности стояла где-то на периферии моего сознания и постоянно, поминутно причиняла мне боль. А я эгоистка. Я не хочу боли. К тому же сосредоточиться мешали дурацкие телефонные звонки. Снова кто-то дышал в трубку и не желал говорить.
Тогда я вынула тетрадь, в которую когда-то – давным-давно, ровно неделю тому назад! – записывала свои мысли и подозрения. Что там у меня?
«1. Сергей Сергеевич Марченко, завотделом, 45 лет. Отношения с Угловым бесконфликтные. Способен убить ради своего положения.
2. Николай Андреевич Зубков, заведующий сектором, 55 лет. Отношения с Угловым взаимовыгодные. Способен убить ради сохранения своего покоя.
3. Андрей Глуховских, ведущий инженер, 30 лет. Отношения с Угловым дружеские.
4. Владимир Владимирович Середа, ведущий инженер, 40 лет. Отношения с Угловым внешне нейтральные.
5. Анна Геннадьевна Горбунова, конструктор, 52 года. Отношения с Угловым прагматичные. Способна убить ради своей семьи.
6. Иван Иванович Бойко, техник, 50 лет. Отношение со стороны Бойко откровенно осуждающее, со стороны Углова прагматическое.
7. Вика Бачурина, лаборант, 19 лет. С Угловым отношения легкого флирта. Способна убить ради выгоды.
8. Юрий Владимирович Германн, заведующий сектором, 37 лет. С Угловым нормальные рабочие отношения.
9. Даниил Абрамович Дольский, заместитель, 50 лет. Возможно, недолюбливает Углова. Способен убить из зависти.
10. Владик Капица, старший инженер, 27 лет. Отношения с Угловым натянутые.
11. Рита Крылова, бухгалтер, 35 лет. Отношения с Угловым любовные и неискренние. Способна убить ради собственной безопасности».
Вот он, список из одиннадцати подозреваемых. Что с тех пор изменилось?
Прежде всего, скажу самое страшное. Седьмую страницу я могу спокойно вырвать.
Вики Бачуриной больше нет в живых. Осталось десять. И кого-то я, кажется, отмела по психологическим соображениям? Ивана Ивановича Бойко. Да, согласна. Это ни в коем случае не он. Кстати, на время Викиной смерти у него алиби. Еще отмела Владика Капицу. У него не хватило бы выдержки вести себя после убийства, как ни в чем не бывало. Его терзала бы совесть. Правда, теперь я узнала про него нечто новое… Пожалуй, вычеркивать его нельзя. Зато можно – Владимира Владимировича Середу. Весь вчерашний вечер он провел у Лильки. И вообще, не убивал. Не настолько уж я слепа, честное слово!
Итак, осталось восемь человек. Надо подумать о каждом из них. По порядку. Сергей Сергеевич Марченко. Оказывается, положение его более шатко, чем я предполагала. Он явно опасается, что зарубежный заказчик не захочет больше с нами работать. Для Марченко это станет страшным ударом, как материальным, так и моральным. Причем проблемы наши разрастаются, как снежный ком, и то, что раньше прошло бы незаметно, теперь способно вызывать самые плачевные последствия. Неделю назад я полагала, что Сережка – слишком мелкая сошка, чтобы суметь затронуть интересы начальника отдела, а теперь вижу, как ошибалась. Даже бедная Вика сумела их затронуть. В положении неустойчивого равновесия любого толчка достаточно, чтобы произошел обвал. Так что Углов вполне мог стать опасным и лишиться за это жизни. Только… не знаю. Сегодняшнее поведение Марченко, откровенное в своем отвратительном эгоизме, меньше всего свидетельствует о притворстве и желании замести следы. Ни сочувствия, ни сожаления – сплошное возмущение несправедливостью судьбы, убивающей сотрудников в самое неудачное для него, начальника, время. Нет, чтобы месяцем раньше или позже, тогда пожалуйста, а чтоб сейчас… Хотя алиби у него нет. Более того, он просидел весь вечер на работе. Интересно, зачем? Тоже мне, трудоголик! Пожалуй, вычеркивать его не стоит. Возможно, он очень умен и разыграл меня с моей любовью к психологии, как последнюю дурочку.
Николай Андреевич Зубков. Есть ли у него алиби, не знаю. Он уверял, что провел вечер дома. Похоже ли его поведение на поведение убийцы? Трудно сказать. Он не ведет себя никак. Прячется, словно улитка в раковину, за свою перегородку. Хотя нет – сегодня он пытался уговорить меня поменьше болтать перед милиционерами. Впрочем, не он один. Этого хотят все без исключения, так что повода для обвинений тут не наскребешь. Да, еще он уверял, что Вику наверняка убил поклонник. Ну и что? Иван Иванович тоже так считает, а его я оправдала. И все-таки Зубков подозрителен мне необычайно. Вот смейтесь, сколько угодно, но когда его пальцы ласково сжимали мой локоть, я вполне могла представить, что в другой руке он держит орудие, заготовленное для удара. Вечная холодность, прорываемая редкими вспышками, – нехорошее сочетание. Я не вижу весомого мотива для преступления, а, если б он был, ахать: «Нет, Николай Андреевич на это не способен!» – не стала бы. Особенно живо я вижу, как, ударив пресс-папье, он стирает отпечатки – детективы ведь читаю не только я – и кладет камень не на пол, а туда, куда полегче, поудобнее – прямо на тело несчастной Вики. О господи!
Я застыла. Убийца наверняка вытер пресс-папье. Оно было чистым. Потом пришла я, взяла его в руки и переложила. Единственные отпечатки пальцев на нем теперь – мои. Господи, какая же я дура! Сказала ли я о том, что трогала камень, той длиннолицей женщине? Не помню. Скорее всего, нет. Я нашла тело. Я держала орудие преступления. Я задумала еще одно преступление – вернее, не еще одно, а первое. Все я. Юрий Владимирович прав. Только что я могу поделать? Я ведь не виновата. А правда не может навредить тому, кто не виноват. Невиновному вредит ложь. Или нет? Я не знаю. Не знаю и не хочу знать. Не хочу, чтобы посторонние соображения сбили меня с честного пути. Я решилась, а там будь, что будет. Не смей больше думать о себе и себя жалеть, у тебя есть дела поважнее! Кто там следующий в списке?
Андрей Глуховских, моя незаживающая рана, моя наивная ошибка. Предавший семью, предавший друга, предавший меня. Но Сережку он не убивал и в прошлую пятницу был со мною искренен, предлагая помощь, и откровенно рассказал все, что знал. А сейчас он не в себе, задерганный и молчаливый. Он не поддержал Ритину угрозу в отношении меня. Почему? Проснулась совесть? Или понял, что его шикарная штучка – преступница, и теперь он не знает, как поступить? Вчера вечером он якобы был дома, однако я в это не верю. Следил за Ритой? Видел что-то, ее компрометирующее? Бил ради нее Вику камнем по голове? Не знаю.
Анна Геннадьевна Горбунова. Утверждает, будто меня сглазили, и советует позвонить ворожее. Кстати, надо в выходные так и поступить. Из интереса – больно уж все это странно. Еще Анна Геннадьевна советует мне держать язык за зубами и ничего не предпринимать. Боится за себя? Или за кого-то другого? За кого? Кто из нас ей достаточно дорог? Да никто. По большому счету, ей на нас плевать. Вчера вечером была в Гостином. Сомнительное алиби, типа моего. Смерть Вики совершенно выбила ее из колеи. Ей действительно было худо. А для убийцы находка трупа неожиданностью стать не должна. Или я совершила эту находку гораздо раньше, чем предполагалось, и неожиданность заключалась в этом? Не знаю.
Юрий Владимирович Германн. Ну, какой же он преступник? Он очень хороший. Если б он не был женат, я б в него даже влюбиться могла. Однако стоит ли всерьез считаться с мнением такой идиотки, как я? Считаться следует с логикой. А логика говорит… По крайней мере, мотива, слава богу, я не вижу. Только Германн не относится к тем, кого видно насквозь. Он гораздо сложнее меня, и я могу совершенно не догадываться о его внутренних побуждениях. Что, например, побудило его дважды – нет, трижды! – проводить меня до дому? Хорошая погода? Искренняя симпатия? Или, быть может, желание что-то выведать? По нему не поймешь, он ведь умный. Если хотел что-то выведать, так сегодня ему это вполне удалось. У меня действительно язык без костей, и хранить тайны я не больно-то умею. Он спросил, я ответила. И Германн тоже, как все, уговаривал меня молчать! И смотрел так, словно рад бы придушить, да брезгует. И алиби у него нет. И не надо! Во всех детективах основное – мотив. Нет мотива, нет, и не собираюсь я его выдумывать! Кто хочет, пусть выдумывает, но не я. Пусть я его разочаровала, пусть он терпеть меня не может, он все равно похож на моего папу, а не на убийцу!
Даниил Абрамович Дольский. Влюблен в Риту. Влюблен достаточно сильно, чтобы, презрев порядочность, обратиться ко мне с угрозами. Кстати, что он имел в виду? Бледную поганку или нечто иное? Или, что называется, брал меня на пушку, готовый поддержать свой кумир в любых измышлениях и наговорах? А, возможно, его беспокойство было скорее о себе? Подслушал нас с Лилькой, обрадовался свежей идее и из ревности отравил несчастного Сережку. Но у Риты и раньше были любовники, так почему не их? Очень просто. Раньше она их скрывала, зато роман с Угловым носил почти демонстративный характер. Дольский терпел-терпел и не устоял перед искушением безнаказанно устранить соперника. А теперь я угрожаю сделать тайное явным. Разумеется, он пытается меня остановить. Впрочем, я забыла про алиби на время второго преступления. Даниил Абрамович был в гостях на глазах у десяти, как он выразился, жидов. Никогда бы не подумала, что у него комплексы на национальной почве. То, что он еврей, я, разумеется, знала – учитывая его имя и внешность, не знать было трудно, – однако никаких особых эмоций это у меня не вызывало. Вот Германн, например, из немцев, ну и что? Хотя я слышала, что у евреев необычайно развито чувство землячества. В смысле, что один стоит за другого горой. Интересно, способны ли они дать ложное алиби? Понятия не имею!
Владик Капица. Бывший любовник Риты. Ничего себе! Рита у нас – прямо-таки женщина-вамп. А, впрочем, Владимир Владимирович, наверное, прав. Мало кто из мужчин откажется от ни к чему не обязывающего романа с привлекательной особой, к тому же предоставляющей для свиданий отдельную квартиру. Итак, Середа, Капица, Углов, Глуховских – в такой вот последовательности. А между ними, возможно, кто-нибудь еще. Тот же Дольский или Зубков. Или Германн. Рита нуждается в смене впечатлений. В этом она похожа на бедного Сережку, только тому было проще. Он мог позволить себе ничего не скрывать. Владик Капица давно, хоть, оказывается, и не слишком верно, любит Галю. Удивительна ли его измена? Лишь на первый взгляд. Он слабый. Хороший, но слабый. А Рита сильная и умная. Она видела его насквозь и совершенно точно знала, как с наименьшими затратами добиться желаемого результата. Добилась. Вскоре они разбежались. Молчание о случившемся устраивало обоих. Как поступила бы Галя, узнав о неверности жениха? Я уверена, по большому счету она его не любит. Любила бы, обращалась бы с ним иначе. Однако не бросает. Он ей нравится, а его настойчивое предпочтение вызывает искреннюю благодарность. И вдруг выясняется, что никакого предпочтения нет, что параллельно он развлекается с другой. Унизительно и неприятно. А не пошел бы он, в таком случае? Не больно-то был нужен.
Капицу подобный поворот вряд ли бы устроил. Зато устроил бы Углова. Тот считал его недостойным единственной сестры. Предположим, Рита проговорилась Сережке не о секретах своего мужа, а о связи с Владиком. Сережка тут же отправился к неудачливому жениху и злорадно заявил: будешь у меня ходить по струнке, а то расскажу про твои шашни Галке, и она тебя бросит. Владику давно надоело под него прогибаться, поэтому он предпочел совершить преступление. Нет, не верю я в эту схему! Во-первых, из-за Капицы Рита не стала бы сильно переживать и валяться у Углова в ногах, а Андрей докладывал мне именно так. Впрочем, Сережка мог и прихвастнуть. Во-вторых, Владик – человек совестливый. Я бы заметила, если б с ним было что не так. Кстати, я и заметила. Сегодня. Галя сказала, что они весь вчерашний вечер были вместе, и он смутился. Кто кого покрывает? Она его или он ее? Хотя не могла же она отравить собственного горячо любимого брата и, следовательно, ей незачем было избавляться от бедной Вики.
Стоп! А с чего я взяла, что оба убийства совершил один человек? А с того, что не верю в совпадения. С промежутком в десяток дней погибают двое, работающие вместе и тесно друг с другом связанные… между прочим, я так и не выяснила истинный характер этой связи. Я имею в виду не былой роман, а нечто, что Вика делала для Сережки, простодушно полагая, будто за это он устроит ее в модели. Короче, между ними имелись загадочные и тесные взаимоотношения, и оба теперь мертвы. Возможно, я иду не по тому пути? Возможно, стоит выявить суть этих взаимоотношений, и убийца будет вычислен? Вдруг дело не в том, что Вика видела, кто брал банку в кофе, а в том, что у нее остались какие-то компрометирующие документы? На Марченко или Зубкова. Вот вам готовый мотив для обоих. Или… или на Германна. Он тоже начальник, и я должна подозревать его наравне с ними. Нет, не стану отвлекаться! Я думала о другом. Я думала, есть ли вероятность, что две смерти не связаны между собой. По мне, практически нет. Хорошо, пусть связаны. Есть ли вероятность, что при этом действовали разные люди? Один отравил Углова, другой ударил Бачурину. О господи! Я никак не примирюсь с мыслью, что среди моих коллег, с которыми я провожу столько времени и имею столько дел, есть убийца, а теперь требуется поверить, что убийц несколько? Не в паноптикуме же я работаю, правда? В нормальном мирном учреждении. Кандидатов в преступники осталось максимум девять. Мне и одного-то среди них жалко выбрать, не то что нескольких. Жалко, однако одного приходится. Сергея мог убить лишь кто-то из своих, это я уже проходила. Вику, в принципе, любой служащий нашего института, только зачем ему это было надо? А в африканские страсти ее парней я не верю. Переспали – разошлись. Если б кто-то стал настаивать, она бы переспала еще раз. Чтоб отстал. Для нее это не проблема. За что такую убивать? Убивать, и бросать одну на холодном полу, кинув сверху камень… Таня, перестань! Этого вспоминать не надо.
