Текст книги "Седьмое Дно (СИ)"

Автор книги: Александра Аксютина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

  Бруха же отнесла пылесос в домик, где ему надлежало отдохнуть до появления первых лунных бликов.

  19.

  Расстроенная физиономия Дара не давала покоя Брухе несколько дней. Она понимала, что кот соскучился по молоку и собралась, наконец, навестить Микру. Она взяла пустую «бутылочку» и направилась к озеру. Микры на озере не было. Бруха задумчиво походила по берегу, думая, что та ловит тину в камышах и решилась на запрещённый приём: нашла камень побольше, размахнулась и кинула в воду.

  Микрина голова незамедлительно показалась на поверхности.

  – Извини, пожалуйста, – начала Бруха, – тебя не было… и я решила…

  – Ничего-ничего, – Микра выбралась на берег.

  – Ага, – сказала Бруха, – мой кот…

  – Я вижу, вы и бутылочку принесли…, – Микра перевела взгляд на брухины руки, держащие раковину.

  – Мой кот…, – снова попыталась объяснить Бруха.

  – Да, конечно… я же обещала… но обстоятельства…, – вздохнула Микра и нетерпеливо пошаркала калошами.

  – Я думала…, – опять начала Бруха.

  Микра посмотрела в небо, потом на ведьмицу и опять вернулась к небу.

  – Во всяком случае, не было дождя…, – сказала она утвердительно.

  Потом она снова помолчала, и Бруха решила, что пора уходить.

  – Так что же…, – наконец произнесла Микра, – мы тут стоим… прошу… ко мне.

  Она нагнулась, прихватила двумя пальцами кромку озера, слегка приподняв её, и сделала приглашающий жест:

  – Заходите… я очень рада…

  Бруха остолбенело смотрела на Микру.

  – Нет! Я не могу! Нет, ну я же не могу… в воде…

  Она сразу вспомнила как вода уже один раз пыталась прибрать её к себе.

  – Ах это!.. – оживилась Микра, – не бойтесь! Заколочка при вас?

  – Ага, – Бруха потрогала заколку, прикреплённую к косе,– я её никогда не снимаю.

  – Вот и хорошо, – кивнула Микра, – заходите, она вам... поможет.

  Бруха в нерешительности ещё немного потопталась на месте и настороженно двинулась к распахнутому озёрному зеву. Собравшись с духом и втянув голову в плечи, она прошла под водяным пологом, который придерживала Микра, и очутилась в сухом коридоре.

  – Яааа идууу за вааами, – голос Микры казался звонким и раскатывался в разные стороны, – спууускааайтесь!

  Бруха посмотрела под ноги и увидела широкие каменные ступени, ведущие в глубину. Она начала осторожно спускаться, боясь поскользнуться. Но ступни были почти сухими: вода расступилась и плескалась по обе стороны коридора, не попадая внутрь. Они благополучно добрались до конца лестницы и двинулись по песчаной дорожке, выложенной камнем, похожим на тот, что Микра вытаскивала в мешках. Солнечные блики ложились пятнами под ноги, и Брухе казалось, что само солнце указывает ей путь. За воображаемыми стенами коридора время от времени проскакивали какие-то рыбы, но Бруха, боясь оступиться, не позволяла себе глазеть по сторонам. Через некоторое время они оказались внутри группы толстых зелёных стеблей, в которых Бруха узнала стебли кувшинок. Она подняла голову – и действительно, на поверхности колыхались блины листьев, снизу казавшиеся чёрными. Микра раздвинула шторки стеблей и пропустила ведьмицу в тесную полутёмную прихожую, которая больше напоминала чулан, с обеих сторон которого располагались большие глиняные кувшины и горшки.

  – Вот здесь у меня… греческие амфоры, – тоном экскурсовода пояснила Микра, – я уже упоминала о них. Они … невзрачные, но очень… вместительные. Я… запасаю в них корм…, – и толкнула дверь в спальню.

  Спальня же была ошеломительна. Стены её были увешаны гирляндами полок и полочек, на которых располагались старинные книги, разноцветные раковины, кораллы, безделушки и всякие «штучки», о которых раньше упоминала и не упоминала Микра.

  На стене, напротив двери, висела средних размеров высушенная рыба-луна.

  – По-вечерам, – объяснила Микра, – она освещает мне… комнатку. У неё… такая чешуя… особенная.

  Она прикрыла ладонью лунин хвост, и он неожиданно замерцал призрачным голубоватым сиянием.

  – А теперь, погасла, – сказала Микра, убирая руку.

  Над рыбой, под самым потолком, которого, в сущности, не было висел портрет Микры в массивной дубовой раме.

  – Это – наша семейная… реликвия, – продолжала экскурсию Микра, – портрет моей старшей… сестры Макры кисти неизвестного… художника. А у неё остался мой… портрет, мы обменялись ими перед расставанием.

  – А я подумала, что этой твой портрет: ты на него очень похожа, – удивилась Бруха.

  – Конечно, ведь с мы сестрой близнецы и похожи как две капли воды, – Микра просунула руку сквозь невидимую стену и набрала в пригоршню немного влаги, – вот, посмотрите, на что это похоже?

  – На лужицу, – пожала плечами Бруха.

  – Нет, – укоризненно покачала головой Микра, – это похоже на нас с сестрой.

  – А почему ты называешь её старшей? – спросила Бруха.

  – Потому что она живёт… в море, а море… намного, намного старше, чем моё… озеро, – разъяснила Микра.

  Бруха подумала, что, наверное, художник, написавший макрин портрет, называется неизвестным, потому что он особо никому не известен, а может быть, и не нужен и не стала донимать Микру глупыми вопросами.

  Они развернулись в другую сторону, и Бруха увидела невысокую этажерку, увитую жёлтыми кувшинками, на которой были выставлены голубые калоши. Рядом с ними, на специальной подставке располагалась нечёткая фотография блёклого головастика.

  – Это я… в молодости, – ностальгически сказала Микра, указывая на неё, – такая вот была… теперь и не узнать!

  С другой стороны, на тумбочке, стоял круглый аквариум, больше похожий на банку, в которой плавал плоский кусок серо-зелёного студня, на нижней стороне которого висели длинные ниточки, безвольно колыхающиеся в такт движения воды.

  – А это, болотная… медуза, – с гордостью сообщила Микра, – очень-очень редкая… Она… из одного знакомого мне… болотца. Я кормлю её… водорослями вида…, – и она произнесла совершенно непроизносимое слово, – которые заготавливаю… в тех амфорах. И цвет… очень приятный, правда?

  Бруха непроизвольно кивнула.

  Микра подошла к банке и легонько постучала по горлышку пальцем.

  – Она иногда… отзывается, и мы с ней… беседуем… ну так… по-своему.

  Внизу тумбочки Бруха заметила очертания пузатой стеклянной бутыли с узким горлышком, заткнутым мочалом из водорослей, крутой бок которой вдавливался с водяную стену, и можно было подумать, что это Озеро надулось пузырём и непрошено вторглось в спальню. Бруха, украдкой, ткнула пузырь пальцем, и в нём качнулась вода.

  Между калошами и медузой, придвинутый к стене, располагался вместительный старинный сундук, перламутрово украшенный, с коллекцией ажурных чепцов, любовно связанных Микрой. Распахнув выгнутую крышку, она на секунду погрузила в него голову, а затем бережно достала несколько экземпляров и разложила на кровати, скрупулёзно расправив самые мелкие складочки, которые могли бы помешать просмотру.

  – На них нужно смотреть именно отсюда, – сказала Микра, отойдя на несколько шагов назад, – именно с этого ракурса открывается их истинная красота.

  Бруха поспешила встать рядом с Микрой и с удивлением отметила, что все чепцы имели одинаковый рисунок, цвет и форму. Она уже открыла рот…, но потом решила, что она, наверное, ещё не достаточно взрослая, чтобы понять величие замысла вязальщицы и, как смогла, выразила своё восхищение.

  Микра сложила чепцы обратно в сундук и многозначительно захлопнула крышку.

  – А здесь…

  … и Бруха повернула голову к полочке с фолиантами. Они стояли плечом к плечу, образовывая плотную неровную стенку, которая заканчивалась самым толстым, в тяжёлом потёртом переплёте, на котором при определённом освещении можно было различить его имя: «О средних водоёмах в общей сингулярности пространства».

  «Ты его читаешь?» – она с уважением поглядела на Микру.

  – Конечно, – кивнула Микра, – в моём деле… столько нюансов…

  Бруха сразу же запуталась в буквах «ю» и потому не стала спрашивать, что означает слово «нюансы».

  Фея сняла книгу с полки и, надев специальные плавательные очки с диоптриями, (зрение стало садиться, пожаловалась она) прочла несколько известных фраз, которые звучали как музыка, и были так же непонятны, как и она.

  – Посмотрите, – Микра достала ещё одну толстую книгу, которая на поверку оказалась коробкой, – тут всякие мальки… для определения.

  И Бруха увидела, что вместо страниц, в ней грядами пришпилены мелкие сухие рыбки всех цветов радуги, с подписями на неизвестном языке.

  – Они все… пойманы на удочку с короткой... леской, – нравоучительно заметила Микра, – интереснее ловить глубоководных.

  Она захлопнула книгу перед брухиным носом и протиснулась к другой полочке:

  – А тут… у меня… кораллы. Вот это – мадрепоровый, а этот… , – она глянула на Бруху и заметила, что та её уже не слушает.

  Скользя широко раскрытыми глазами по всем этим чудесам, никогда не виданным ею ранее, Бруха пришла в состояние такого тихого, всепоглощающего восторга, что её мозги совершенно отказывались работать, и она была способна лишь беззвучно открывать рот и кивать головой.

  Чтобы немного успокоиться, ведьмица некоторое время гладила шелковистую поверхность капители из белоснежного каррарского мрамора, старательно думая о том, что он похож на застывшее молоко.

  Потом она посмотрела вверх и с облегчением увидела просто небо. Оно просвечивало через толщу озёрной воды и невозможно было точно определить, что ты видишь: небо или воду, потому что они слились в одно. Но всё-таки, небо было тем привычным элементом, зацепившись за который можно было спастись. По небу быстр-быстро сновали чёрные точки. Они ловко перемещались, словно в церимониальном танце, образовывая различные фигуры, потом вдруг рассыпались, как горох, в разные стороны и оставалось только четыре, которые потом тоже исчезали, а потом вновь появлялись. Бруха, пытаясь уловить закономерность их движения, загадала, что если сейчас проявятся четыре точки, то будет всё хорошо, но появилось восемь. «На тебе, восемь! – с досадой подумала она, – значит всё будет очень-очень хорошо? Или нет?»

  Окончательно к действительности её вернула Микра.

  – Водомерки, – сказала она, – бегают… к дождю…

  Она вытащила из брухиной руки раковину, которую та всё ещё крепко прижимала к груди так, что занемели пальцы и куда-то ушла.

  Когда Микра вернулась, Бруха рассматривала медузу, которая, в свою очередь, рассматривала Бруху через стекло, оставаясь при этом совершенно безучастной.

  Фея вручила ведьмице другую «бутылочку», белую с розовым рисунком, а Бруха тем временем размышляла том, что медуза старается выглядеть простушкой по каким-то своим соображениям и если когда-нибудь скинет эту блёклую мантию, то станет яркой-яркой, может быть даже красной.

  – Да, – откликнулась Микра, – это всё игра… карнавал… Ну что же...

  – Да-да,– поспешила успокоить её Бруха, – мне пора. Только можно мне ещё взглянуть на ламантинов?

  – Конечно, – вздохнула Микра, – по дороге посмотрим.

  Они отправились в обратный путь и, когда ступили на каменистую дорожку, Микра указала на большие сероватые тела, с тёмными печальными глазами, которые висели в воде, поодаль, неподвижно, слегка покачивая короткими ластами, и что-то жевали.

  – Мои коровки, – любовно сказала Микра.

  Бруха подумала, что может быть и так, хотя сходства почти не было. Ей ещё очень хотелось бы подойти поближе, погладить и, может быть, даже подоить! Но она не посмела задерживать Микру.

  И они двинулись дальше. Поднявшись на последнюю ступень лестницы, Микра подхватила поверхность озера, словно одеяло, и они вышли на воздух.

  – Ну вот, – сказала Микра, – так я и живу.

  Бруха была переполнена впечатлениями. «Я побывала в Космосе,– думала она, – я считала, что он там – далеко, а он здесь, в этом самом озере». Она огляделась по сторонам, и ей показалось, что она впервые видит и этот берег, и эту Рощу.

  – Жёлтая цапля, – прошелестела рядом Микра, – всегда прилетает… к разлуке.

  И она, не попрощавшись, побрела по мелководью и вскоре растворилась там, где на одной ноге стояла большая жёлтая птица.

  20.

  Поздно вечером, ближе к полуночи в корнях дуба опять кто-то завозился и вообще повёл себя подозрительно. Бруха даже подумала, что этот кто-то роет лаз в её домик. Она подозвала Дара, который к этому времени вырос до размеров обычного чёрного леопарда, в связи с чем ленточку с его шеи пришлось снять, и попросила разузнать, что происходит. Дар, принюхиваясь, обошёл дуб по часовой стрелке, потом против часовой, поскрёб, для порядка, лапой землю возле корней, многозначительно посмотрев на Бруху, и, развалившись, устроился на ночлег.

  Бруха махнула рукой и стала ждать развития событий. Но они не развернулись, и шуршание вскоре прекратилось.

  Засидевшись допоздна за раскрасками, она решила дождаться возвращения Нома и рассказать ему об избушке, которая не выходила у неё из головы. Она подумала, что можно организовать совместный секретный поход, и в случае встречи с «нечистью» дать отпор удвоенными силами. «А можно ещё привлечь в поход Сороку, – пришло ей в голову, – чтобы она производила шум и всякие отвлекающие маневры». Но потом она решила от этой идеи отказаться, потому что в этом случае о походе будет знать вся округа, и от секретности не останется и следа.

  Ном появился на поляне в свой обычный утренний час. Бруха уже ждала его, сидя на пороге домика и, чтобы не уснуть, плела из травы венок.

  – Помните, вы мне во сне показывали одну избушку? – спросила она Нома. – Она такая старая-престарая, страшная-престрашная и корявая.

  – Я-то в твоём сне не бывал, – уклончиво ответил Ном, – но такую избушку-то знаю. Там никто не живёт, может только зверьё какое ночует, когда мигрирует.

  – Ном, миленький, – попросила Бруха, – говорите понятными словами, а?

  – А ты так и будешь в коробочку, – он постучал по голове, – только муравьёв складывать?

  Бруха опять не поняла и насупилась.

  – Ладноть, – помягчел Ном, – «мигрировать», значит… погодь, погодь, – он полез в карман штанов и выудил длинную узкую полоску клетчатой бумаги, свёрнутую трубочкой, которую назвал «языком», и на которой были записаны всякие важные слова.

  Он развернул её в нужном месте и прочитал:

   – Мигрировать – совершать миграцию, то есть перемещаться. Уразумела? – он серьёзно посмотрел на Бруху, скатал бумажку и сунул в карман.

  – Ага, – сказала Бруха и подумала, что ей тоже надо бы завести такой же «язык», чтобы удивлять собеседников.

  И Бруха рассказала ему о своём полёте.

  – Мы должны обязательно отыскать эту избушку! – для убедительности она топнула ногой. – А вдруг там есть что-нибудь интересное? Вдруг там волки живут? Микра их отсюда прогнала, они там и укрылись? Я же ещё никогда не видела волков!

  – И когда ж мы туда пойдём? – поинтересовался Ном, – ночью… али днём? Я днём сплю, ты – ночью. Несовпадение получается.

  – Лучше днём, – стала рассуждать ведьмица, – днём хорошо видно, да и «нечисть» спит.

  – Хто днём, а хто ночью лучше видит, – проскрипел Ном, – и если там есть какая нечисть, то она ночью в лес уйдёт, и мы спокойно оглядимся. И потом, у меня – режим, мне не положено днём лес посещать-то.

  И они сговорились пойти рано вечером, то есть поздно днём, чтобы добраться до избушки к полуночи.

  Но после ужина ( водомерки накаркали) начался дождь и смыл все их планы.

  Микра, сидя в кресле, листала свою любимую книгу, когда снаружи донёсся мерный шум, и она поняла, что пришёл дождь. Его так давно не было, что она успела по нему соскучиться. Микра аккуратно заложила страницу шнурком и поспешила на долгожданную встречу. Поверхность озера изменилась. Дождевые нити шумели, вышивая по её канве замысловатый узор, отчего она щетинилась и как будто шевелилась. Плотно закрыв свои кубышки, кувшинки обернулись свечками, чьё жёлтое недвижное пламя было неподвластно дождю и деликатно светились на фоне серого складчатого полотна. Озеро дышало дождём, упивалось дождём, играло с дождём.

  Микра подставила лицо небесной влаге и закрыла глаза.

  – Как хорошо, – думала она, – как же хорошо иногда просто… побыть...

  А он всё неторопливо шёл и шёл: по каждому листочку, по каждой травинке, шлёпая босыми ногами.

  Бруха раскрасила за вечер пять букетов. Это занятие ей уже порядком наскучило, и она решила размяться. Она поднялась с тюфячка и распахнула дверь. В домик ворвался прохладный влажный вечерний воздух. Дар проснулся от сквозняка, недовольно выгнул спину и свернулся в тугую спираль.

  Бруха долго смотрела на дождь. Она второй раз в жизни испытывала его на себе, и ей начинала нравиться его тягучая, несмолкаемая песня, которая на время останавливала всяческую суету и заставляла прислушаться… к чему-то, чего она пока не понимала. А потом взгляд её упал на грибы. Дело в том, что после посещения микриного дома, ей тоже захотелось как-то украсить свой. Она набрала грибов, нанизала их на посылкину бечёвку и повесила под крышу домика, шляпками вниз. И теперь она увидела, как потоки дождевой воды, срываясь с крыши, обволакивают грибные ножки, собираясь в шляпках, набухая в них, словно закипающее молоко и скатываются ниже, ниже, пока, наконец, не достигают земли, которая жадным пересохшим ртом поглощает их, захлёбываясь звенящим потоком. Она с восхищением наблюдала, как нескончаемый рой разрозненных, по началу, капель, сливается в одно непрерывное течение, и это завораживало её.

  Нахлобучив поглубже шляпу, которая по-совместительству служила зонтом, Голос пережидал непогоду. Он не любил дождь. Как всякая сухопутная субстанция, он воды опасался и считал, что она приносит несчастье, особенно, когда скапливается в больших количествах. Когда-то, в молодые годы, ему довелось однажды лететь над большим озером, которое, кстати, располагалось где-то поблизости. И он вдруг потерял ориентацию, заблудился и начал носиться в ужасе над водой, не зная, куда приткнуться. А потом какая-то сила вынесла его на берег и приткнула к дубу, где он угнездился, и дело пошло на лад. И теперь, каждый раз, когда начинался дождь, (а он начинался редко, Слава Богам!), неприятные воспоминания накрывали его с головой, так что даже шляпа не спасала. И он, стиснув зубами черешок дубового листа, пережидал свалившуюся с неба стихию и оживал, только когда вновь вспыхивало солнце.

  Полежав некоторое время на спине, Микра почувствовала в себе прилив вдохновения, поблагодарила дождь за приятную компанию и опустилась на глубину кропать мемуары.

  Возможность прогулять службу не очень вдохновляла Нома, но он относился к ней с пониманием и мудрой покорностью. Он думал о том, что любезному его сердцу лесу дождь только на пользу, потому что влажная уборка как-никак освобождает от пыли и питает корни. Хорло… хроло, он хотел подсмотреть слово в своей шпаргалке, но состояние опенения не позволяло. В общем, какой-то там филл оживает под дождём, и листья наливаются соком и свежестью, и лес приобретает необыкновенную приятность и… Его постоянно одолевала дремота, которой он не без удовольствия сдался и, поглубже спрятавшись внутрь себя, неслышно захрапел.

  Бруха перевела взгляд на пень и подумала, что хорошо бы накинуть на него микрин мешок, чтобы совсем не промок, но ей не очень хотелось промокнуть самой, поэтому она подумала, что ему, наверное, не в первой, что жил же он как-то без неё. Эта мысль успокоила ведьмицу, и она продолжала смотреть, как вода струиться по грибам, которые, напитавшись влагой, стали кое-где лопаться и съезжать по бечёвке вниз.

  Сорочным Мобильным Известиям никакой дождь не мог воспрепятствовать их продвижению по каналам Рощи. И хотя слушателей в этот бедственный час было немного, Сорока, преодолевая намокание хвоста, перемещалась с дерева на дерево, скрупулёзно выполняя свою работу. Она внимательным взглядом окидывала пролетаемое пространство, высматривая потенциальных слушателей, и с профессиональным упорством сообщала всем обо всём. Так она добралась до фазаньего убежища в небольшом хвойном лесу. Черепичные ветви ели почти не пропускали солнечный свет, дождь, ветер, пургу (хотя кроме пурги, которую несла Сорока, другой в этой местности не наблюдалось). И поэтому фазан, спрятав голову под крыло, не услышал касающегося его сообщения о том, что некая ведьмица Бруха желает с ним познакомиться.

  А в норе, под корнями дуба, как раз за стеной брухиного дома Кое Кто прятался от дождя. Намокать ему было категорически противопоказано, потому как густой пушистый мех легко впитывал влагу и превращался в неприглядный сырой валенок, к тому же ужасно тяжёлый и высыхал очень-очень медленно. И в этот промежуток времени, Кое Кто вынужден был беззащитно лежать под тяжестью собственного тела, там, где его застигло это несчастье, и думать, что в любой момент его может съесть, растерзать, уничтожить кто угодно, кто может уничтожить, растерзать и съесть. По этой причине Кое Кто, свернувшись в серый меховой шар, забился в нору до лучших времён, то есть до той поры, пока дождь не закончится. А на потом, у него было ещё мнооого задумок.

  21.

  – Я с собой Дара возьму, пусть развлечётся и поохотится, – сказала Бруха.

  – Ох уж мне этот охотник-то, – проворчал Ном, – до сна он большой охотник. В кспедицию надоть не котов брать, а специяльное нужное оборудование!

  Дар, наблюдавший из кустов, недовольно передёрнул спиной.

  Ном взмахнул рукой и вынул из-за спины огромный морской фонарь, который был чуть меньше его самого. Фонарь был чёрный, с прозрачным смотровым окошком, которое важно блестело в лучах заходящего солнца. Ном погрузил фонарь в мешок и закинул за спину.

   Все были в сборе и потихоньку двинулись в путь.

  По дороге Бруха, захлёбываясь от восторга и размахивая руками, рассказывала Ному о посещении подводного мира.

  – Да, чудно там, – кивал Ном, – только тесно, развернуться-то негде. Захочешь пойти, а куда пойдёшь-то, слякотно везде. Мне в лесу-то раздольно. Микра и сама по Роще по-утрам гуляет, ноги-то разминает. А то глядишь, так и хвост рыбий-то отрастёт от сидения в этой луже, – хохотнул Ном.

  Бруха была не согласна насчёт «лужи», и вообще она считала, что в озере, должно быть, много потаённых мест, которые можно разведать и выпалила всё это Ному. Тот прищурился:

  – Ты гляди-ка, русалкой какой не обернись, раз заводь-то так заворожила.

  – У меня кот, – серьёзно сказала Бруха, – он без меня пропадёт.

  – Вон оно как! – уважительно сказал Ном, – как оно вот!

  Он помолчал, а потом продолжил:

  – Я-то и сам, грешным делом, рот разинул от сокровишш микриных. Но она, молодец, уважила старика. Как увидала, что стою перед энтим фонарём, – Ном подбросил мешок спиной, – пень-пнём, так и вручила его мне. Он-то ей без надобности. Сёстрин подарок. Там у них, в море, говорят, кораблей-то загубленных видимо-невидимо, и фонари в кажном, да не по одному! Вот так-то! Правда, предупредила Микра-то, что без карасина он светить не будет. Но я-то ничего, мне и без карасина хорошо. Я фонарь-то под мышку и – будь здоров! А потом-то смекнул, что можно грибов, ну этих, светяшшых, натолкать внутрь. И натолкал. Таперича, как в кспедицию, так без фонаря – ни-ни.

  Ном даже раскраснелся от волнующих воспоминаний.

  Дар шёл след в след за Брухой и по сторонам не отлучался. Его жёлтые глаза высвечивали иногда меж деревьев разную мелкую живность, но он не отвлекался, сосредоточенно двигаясь по тропинке. Он впервые был в ночном лесу, и многоголосье запахов и звуков настораживало и немного возбуждало его. Но он уже не был тем беспечным котёнком, который всех пугал и пугался сам, и понимал, что отвечает не только за себя, но и за свою любимицу и готов был её защищать. Когда они подошли к избушке, уже совсем стемнело.

  Ном достал из мешка фонарь, излучающий мертвенно-белый свет, и поднёс к месту, где, по его мнению, должна бы располагаться дверь. Глухая стена озадачила его. Он немного постоял и пошёл в обход, бубня под нос что-то вроде: «Повернись задом, а потом передом». И действительно, с другой стороны он нашёл пустой дверной проём. Дверь, снятая с петель, стояла рядом.

  Чёрный кот гибкой тенью скользнул в чёрную нутрь избушки и исчез. Он долго не возвращался, и ведьмица начала немного беспокоиться, когда услышала подозрительное шипение, как будто из большого воздушного шарика медленно выпускали воздух.

  – А вы говорили, что «нечисть» по ночам где-то гуляет! – ехидно прошептала Бруха.

  – Говорил-то говорил, – пробормотал Ном, – только это не похоже…

  Бруха двинулась было в дом, но Дар пулей вылетел ей навстречу и бросился в ноги, не давая сделать ни шага.

  – Надоть провести рекогносцировку, – важно сказал Ном и постучал по стене палкой. – Есть хто?

  Никто не отозвался, и Ном поднял указательный палец:

  – Побудь-ка тут!

  Он крадучись двинулся внутрь избушки, и через дверной проём Бруха видела лишь мятущийся свет его фонаря.

  Вскоре он вышел, зажав что-то в ладони.

  – Смотри-ка, – улыбаясь, он разжал пальцы, – мышка летучая, махонькая, но сердитая.

  Мышка перебралась на палец Нома и сидела, зацепившись лапками.

  Ном поднёс палец к своему уху:

  – Говорит, что её Шушей кличут.

  Он завернул мышь в тряпицу и положил в карман. И они зашли в дом.

  Избушка давно была свободна от жильцов, и фонарь Нома высвечивал фрагменты этой нежилой жизни: пустые проёмы окон, затянутые тряпками, солому на полу и запах леса, которого никогда не бывает в настоящем жилье. А посредине был стол. Это был круглый стол, на удивление, целый, из хороших дубовых досок, заваленный разным хламом. Дар легко запрыгнул на столешницу, обнюхал и начал лапой сбрасывать вниз всё подряд.

  – Ты что делаешь? – ахнула Бруха, глядя как на пол летят подсохшие соты, тряпочки, коричневые очки, длинное жёлтое перо, многочисленные камушки с озёрного берега, грибная мелочь, какой-то засохший букетик...

  Дар уже занёс лапу над красной кружкой...

  – Это же моя кружка! – закричала Бруха, хватая её, – я даже и не заметила, когда она пропала!

  – А ну, тихо! – приказал Ном, – положь взад!

  – Я и так…, – она вернула кружку на стол.

  – Смотри-ка, он и около дуба шастает, – сказал Ном, – супостат-то. Это хорошо.

  Бруха совсем не считала, что это хорошо, но спорить не стала.

  – Пойду, с мышкой побалакаю, а ты пока приберись тут, – сказал Ном и вышел за порог.

  Бруха сложила на стол всё, до чего дошла лапа Дара и окликнула Нома:

  – Я прибралась! А что вам мышка рассказала? Про супостата?

  – Не она – мне, а я-то – ей, – не вдаваясь в подробности сказал Ном. – Ну что? По нраву тебе избушка-то?

  – Избушка как избушка. – уклонилась от ответа Бруха, – А почему мне нельзя кружку забрать?

  – Вот словим супостата, так сразу и заберёшь, – сказал Ном. – Нам без кружки -то его никак не словить.

  – А мы точно его поймаем?

  -Не сумлевайся, дочка, поймаем, ещё как поймаем! – было слышно, что Ном улыбается.

  Они присели на дорожку. Ном достал из кармана домодельную трубочку, набил её табаком и с наслаждением затянулся дымом.

  – Ты, чай, чаёк-то совсем не пьёшь, – хитро спросил Ном, – раз кружку-то проворонила?

  Бруха подивилась его проницательности.

  – Ага, – сказала она, – одной пить чай не интересно. Когда мы пили чай вдвоём со Шнуром, то МЫ ПИЛИ ЧАЙ! А одной пить чай, это просто пить чай.

  Она вспомнила Шнура, и у неё внутри начали распускаться цветы. «Жаль, что он тогда не узнал об этом, а теперь осталось только Ному рассказывать», – отдалось уколом в сердце.

  – Эхе-хе,– покряхтел Ном, – знакомо, знакомо, в молодые-то годы я бывало…, – и он улыбнулся в усы.

  – А вы тоже были молодым? – не поверила Бруха.

  – А как же, – приосанился Ном, – и уж куролесил-то, ого-го! Была у меня подружка – Веточка, так мы с ней, бывало, как пойдём по лесу-то, как пойдём!..

  Бруха зевнула и поняла, что смертельно устала. Цветы внутри стали потихоньку увядать, она положила голову на плечо Ному, но…

  – Погоди-ка, – сказал Ном, – надоть тебя до дому отправить.

  Он усадил её верхом на Дара, шепнул ему что-то на ухо, и тот уверенно пошёл обратной дорогой, неся на себе драгоценный груз. Он никогда не думал, что позволит кому-нибудь управлять собой, но сейчас был горд, что ему оказали такое доверие. А Ном, немного походив вокруг избушки, уселся на завалинку и задумался.

  22.

  – Други мои! – сказал Ном, стоя на корнях дуба и торжественно оглядывая собравшихся, – объявляю, – он поднял указательный палец вверх, – заключительный, так сказать, этап пленения…

  – … бандита, – закончила Микра, сидящая по-турецки, с толстым томом «Руководства по...» на коленях.

  – Микра! Погодь! Я говорю! – укоризненно глянул Ном.

  – Да! – сказал Голос, он любил, чтобы его слово оставалось последним.

  Бруха посмотрела на указательный палец Нома.

  – Правильно расставить силы и… – продолжал Ном.

  – … и нас, – подсказала Бруха.

  – … и… , – продолжил Ном, – попрошу не перебивать!

  Бруха насупилась, ей тоже очень хотелось принять участие в собрании.

  – И…? – спросил Голос.

  Микра достала из за пазухи специальные плавательные очки с диоптриями, раскрыла «Руководство по...» и, вытянув шею, склонилась над ним.

  – …и средства. В настоящее время…, – продолжил Ном.

  – Здесь указано…, – она коснулась пальцем страницы и посмотрела на Нома большими выпуклыми глазами, которые из-за очков, стали ещё выпуклее.

  – Микра!– укоризненно глянул на неё Ном, – дай мне сказать-то.

  – Я плохо слышу! – пропищала Микра, – Что?

  – В настоящее время, – напряг голос Ном, – мы…

  Близстоящий куст подозрительно зашевелился, и Дар, сидевший в общем кругу, приготовился к прыжку. Ном, прищурившись, посмотрел на него и продолжал.

  – Как я уже говорил, мы ...

  Из-за куста, распушив великолепные перья, вышел Фазан.

  – Дар, назад! – закричала Бруха.– Это Принц!

  Микра вздрогнула и захлопнула Руководство.

  Фазан, испугавшись громкого звука, припал к земле и замер.

  – Так вот, – не обращая внимания на поднявшийся переполох, продолжил Ном. – Перейдём, к сути…

  – Да! – сказал Голос.

  Фазан решив, что опасность миновала, встряхнулся и подошёл ближе к сидящим.

  – Да говори уже толком, – потребовал Голос.

  – А кто из вас Бруха? – обходя собравшихся и заглядывая каждому в лицо, интересовался Фазан.

  – Почему здесь посторонние?! – возмутился Ном, – у нас же совещание…

  Дар напружинился и приготовился к прыжку.

  – Это Принц, – снова сказала Бруха.

  – Если я правильно поняла, обнаружение…, – снова начала Микра, сверившись с Руководством.

  Послышался свист крыльев, и на дуб уселась Сорока, с встопорщенным от негодования хвостом.

  – Что? Что? Что? – затрещала Сорока. Что это вы тут сгрудились-то, а? У вас собрание, а? По какому поводу? Почему СМИ не пригласили? Если бы я не сопровождала Фазана, то и не узнала бы! Что?