Текст книги "Клад стервятника"
Автор книги: Александр Зорич
Соавторы: Сергей Челяев
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)
После этого заявления Анка, сославшись на сильную аллергию «имен-но к эт-той пыли», поспешно отправилась назад, к отцу. Мы проводили ее задумчивыми взорами, как две коровы в поле.
– Ты поверил? – с сомнением спросил я.
– Нет, конечно, – вздохнул Гордей. – Но что ты хочешь, Гоша? Она уже достигла своей цели. А с нами сейчас только из вежливости. И еще – как говорится, за компанию.
– Небось сейчас станут делить свой «синтезатор», – мстительно произнес я.
– Оставь, – махнул рукою Гордей. – Им есть о чем поговорить и без мифического клада старого, выжившего из ума сталкера.
– Ты тоже веришь, что клада не существует? – тихо спросил я.
Он медленно покачал головой.
– Я видел мертвого излома после того, как он ударил тебя в грудь. Поверь, Гоша, еще никто в целом свете не выжил после этого. А карта тебя спасла. Это просто невероятно. Я уже начинаю думать, может, она и есть – клад? Сама карта?
– Ага. Если прикрывать ею попеременно то грудь, то голову, то задницу, – горько сказал я. – Как ту соломку, которую нужно вечно носить с собою, чтобы подстелить в нужном месте. Если, конечно, успеешь.
Я со злостью рванул на себя ближайший ящик картотеки и выхватил оттуда первую попавшуюся карточку. Кажется, это было академическое пособие по гражданской обороне. Вроде «Как вести себя после ядерного взрыва, оказавшись в зоне радиационного поражения». Под редакцией какого-то академика Огрехова. И с неизменным штампом «Пропущено военной цензурой».
Потом долго смотрел на этот кусочек картона невидящим взором, чувствуя, как туман застилает мне глаза.
Этот каталог, эта библиотека, весь этот виварий со всем остальным Агропромом-2 – да что там, вся эта гребаная Зона были сейчас моими Ватерлоо. Местом моего личного, сокрушительного поражения.
Пальцы сами разорвали ни в чем не повинную картонную карточку. И швырнули на пол. На поле проигранного мною боя.
Впереди ждал Стерх, и это значит, будущего у меня уже не оставалось. Ни светлого, ни серого, ни в крапинку.
Еще несколько дней, и за мою жизнь никто не даст и ломаного гроша. И карты Стервятника за нее никто не даст, каким бы универсальным щитом она ни стала для своего владельца. Великий и могучий Защитник в формате А4, угу.
Шаткая надежда, пусть и призрачная, пусть и во многом придуманная мною самим, рухнула. Увы, из иллюзий не выстроить долгой и счастливой жизни. Последняя из двенадцати труб хрипло проиграла отбой всем моим планам. А значит, приходит время тромбона. Полного и окончательного тромба.
И бафли тебе будут, Гоша Трубач, и саталлар, и полная тигында! Да канца!
Тонкие, сильные пальцы, перепачканные в зеленоватой пыльце, медленно подняли кусочек картона.
Поднесли к моим глазам.
И я воочию увидел, как на нем исчезают буквы и собранные из них слова.
Исчезали выходные данные, рассыпалось количество страниц, таяла краткая аннотация, гибла прямо на моих глазах братская могила редакции составителей пособия. Один лишь академик Огрехов продержался дольше всех, пока и он не исчез с обрывка карточки, очевидно, переместившись в какую-то следующую, более уютную для него реальность.
Я наклонился и поднял с пола моего последнего боя вторую половинку карточки. Она тоже была пуста. Потом я поднял голову и встретился с глазами Гордея. Как всегда умными, внимательными, пристальными.
И торжествующими.
После следующих двух часов бесконечных опытов, ошибок, прозрений и разочарований мы составили для себя полную опись клада Стервятника.
Гордей оказался прав: кладом была сама карта старого грифа.
Но не только она.
В глубине библиотеки мы отыскали множество пачек плотной чистой бумаги, по своей фактуре полностью идентичной той, на которую нанесли карту. Поэтому когда Гордей отыскал на стене скрытый тяжелым стеллажом знак безумного сталкера, мы даже не удивились. Потому что удивляться уже не оставалось сил.
Носатый гриф с голой шеей в куцем воротнике драных перьев хищно глядел, как мы раз за разом отрывали от чистого листа бумаги клочки и царапали их, рвали, поджигали. А также стремились уничтожить всеми другими возможными способами.
Пару раз к нам заглядывала любопытствующая Анка. Но мы были слишком заняты, и она, не понимая ни сути, ни принципа наших опытов, исчезала вновь. Мы же с Гордеем от души надеялись, что ее переговоры с отцом принесут какие-то важные плоды, необходимые сейчас каждому из них. Как больной, который нуждается в лечении покоем, доверием и твердой надеждой на будущее здоровье.
К тому времени, когда Анка заглянула к нам в третий раз, мы уже твердо знали, что вся бумага в этой библиотеке – такой же универсальный защитник, как и карта старого Стервятника.
Что у нее немало других, не менее значимых свойств.
Что зеленая пыль не имеет к этим свойствам никакого отношения, потому что без пыли бумага не теряет этих свойств, зато выглядит чище.
Если произвести любое механическое действие над любым фрагментом бумаги из этой библиотеки, будь то учетная карточка, страница из книги, чистый лист из запечатанных канцелярских стопок или обрывок плотной упаковочной бумаги от любой из трех массивных бухт, стоящих в дальнем конце зала, – происходит ее активация. Бумага становится чистой и гладкой, как новенькая, даже если минуту назад это была потрепанная страничка, рваная обложка или листок бледной машинописи.
После этого над бумагой из библиотеки можно провести одно – и единственное! – действие, которое моментально зафиксируется.
Что-то написать.
Надорвать краешек.
Поцарапать ножом.
И все, что еще предложит наша с Гордеем больная на голову фантазия.
После чего бумага сама фиксировала результаты механических или химических воздействий и защищала их от любых попыток стереть, вырезать, выжечь и прочая.
Также мы попробовали поджечь еще не активированный лист. Бумага сгорала, как любая другая, но пепел от нее хрустел под ногами стеклянистой коралловой крошкой и не думал ломаться, трескаться или рассыпаться. Даже под ударом автоматного приклада или тяжелого пресс-папье со стола библиотекаря.
Разумеется, активированная бумага защищала не только себя, но и любой объект, который она накрывала своей поверхностью. Этим объяснялась загадка руки Слона, извлеченной из зыби внутри карты; это было причиной и сломанной боевой конечности излома, и того, что аз еще есмь, а стало быть, реально существую.
Самая главная проблема, с которой столкнулись мы с Гордеем во время наших опытов с чудо-бумагой, – как продлить процесс нанесения на нее информации.
Первый же оторванный клочок из канцелярской книги учета выданной на руки литературы, как ему и полагалось, немедля очистился и приобрел характерную белизну с легким желтоватым колером. Но стоило написать на нем любое слово, даже самое невинное, как процесс «схлопывался». И дальше злополучная бумага уже категорически отказывалась принимать на себя буквы или штрихи. Равно как и зверское царапанье штык-ножом или огонь зажигалки – все оказывалось бессильным против эпической силы бумаги-Защитника.
Но как же тогда Стервятник умудрился нарисовать на таком листе целую карту?
Ответ нашел Гордей путем предварительных умозаключений. Он предположил, что во время нанесения информации на уже активированную бумагу необходимо подвергать ее постоянному бесперебойному воздействию либо физического, либо химического свойства.
Все-таки золотая голова у нашего очкарика!
Уже первая попытка таким образом художественно разрисовать карандашом активированную страницу из «Былого и дум» отродясь не читанного мною Герцена принесла оглушительный успех.
Пока я меланхолично мял в пальцах краешек листа, Гордей сумел нанести на страничку «Былого» столько собственных потаенных – и, видимо, очень глубоко! – дум, что результат такого сотворчества заставил меня взглянуть на напарника иными глазами. У Гордея явно был художественный талант, но какой– то слишком уж болезненный.
Я ровным счетом не понял ничего из нарисованного им. Зато обилие заковыристых деталей – всесильного бога любого творчества и яркая концептуальность всей картинки – побудило меня на всякий случай отодвинуться подальше от своего напарника.
– Не бойся, Гош, это одна из моих давних графических задумок, – поспешил успокоить меня Гордей. – Называется «Вечерело».
– Гм… – только и сказал я, вновь оглядев творение ученых рук уже свежим взглядом, вооруженным знанием хотя бы имени сего шедевра концептуализма. – А что здесь эта… вечерело?
– Всё, – с неподражаемым апломбом заявил мой ученый друг. И мне тут же захотелось отодвинуться от него еще на полметра. В полном соответствии с воззрениями макаронников – это наилучшая дистанция для общения с такими вот безумцами-графиками, явно опасными для общества.
Потом мы провели еще несколько опытов. И поняли: проще всего закладывать в активированную бумагу информацию под светом карманного фонаря. А когда у нас будет электричество в полном объеме и мощные лампы накаливания, можно будет хоть «Войну и мир» переписывать вслед за Львом Толстым, если мне не изменяет память, уже в четырнадцатый раз. – Еще можно попробовать направить на нее звуковые динамики, – облизнулся Гордей.
Знаю я его, меломана. Дай только волю этому очкарику, и от всей моей библиотеки уже через час будет крепко отдавать «Машиной времени», «Воскресением» и прочими стариканами-мастодонтами отечественного рока.
– Остается решить самое главное, – вернул я его на твердую землю. – Можно ли за эту бумагу выручить хоть какие-то деньги? Например, пару десятков тысяч баксов?
– Не забывай о моей комиссии, – подмигнул Гордей. – Кстати, давай называть это между собой – «припять-бумага».
– Лучше – просто «баксовая», – мрачно парировал я. – Так как насчет экономического эффекта? Ты же умник, должен был уже прикинуть, что к чему.
– Я прикинул, – кивнул Гордей. – Отсюда нужно вынести часть материала – для презентационных целей. Листов двести-триста.
– Так это всего одна книжка, – удивился я.
– Книжек тоже захватим. Но я имел в виду «а четвертый» формат. Тут я приметил несколько стопок чистой бумаги, вроде как для принтеров.
– А зачем тебе именно А4?
– Есть кое-какие соображения, – туманно пояснил Гордей. – Дорогой я обдумаю детали. Но твои двадцать штук, думаю, выгадаем.
Честно признаюсь, слово «выгадаем» мне сразу не понравилось. Выгадаем – значит получим часть от чего-то большего, как результат некой хитрой комбинации. Что, интересно, он задумал?
– Ну, как вы? – рассеянно спросила Анка, видя, как мы с понурым видом выбираемся из пробоины в стене библиотеки. Этот вид мы репетировали с Гордеем почти десять минут, прилагая героические усилия, чтобы не прыснуть со смеху.
– Эх… Сама видишь – макулатура одна, – удрученно кивнул Гордей на два объемистых тюка-баула, которые мы соорудили в библиотеке из подручного материала, главным образом старых портьер.
– А клад? – вежливо поинтересовался Арвид.
После обстоятельного выяснения отношений с дочерью выглядел он неплохо, чего не скажешь о контролере. Тот по-прежнему валялся без чувств под металлическим столом, не проявляя никакого желания присоединиться к обшей беседе.
– Сами видите, – развел руками Гордей, для верности встряхивая один из тюков. – Макулатура сплошная. Чертов Стервятник…
Анка подошла ко мне, участливо погладила по плечу – вполне невинный, целомудренный жест, между прочим.
– Тебе очень плох-хо?
Я лишь махнул рукой и поскорее отвернулся. Так научил меня Гордей, чтобы не сболтнуть лишнего или случаем не выдать себя как-то иначе. Золотая тактика, кстати. Что говорить, когда нечего говорить?
– Я думаю, мы постараемся как-то тебе помочь, – рассудительно сказала девушка. – Ведь правда, отец?
Арвид состроил жуткую гримасу, в мгновение ока вновь превратившись в прежнего Аспида – мрачного и злюшего, как ядовитый змей. И любезно улыбнулся дочери, лишь слегка растянув уголки плоского, бесстрастного рта.
– А что это у вас? – указал он на наши тюки.
– Ценные бумаги. Научная фантастика зарубежных писателей, – вздохнул Гордей. – Не уходить же из библиотеки с пустыми руками. А Трубач фантастику страсть как любит. За ночь прочитывает любую книжку от корки до корки. Слышь, Трубач? Не забудь потом вернуть книги в библиотеку. До указанного срока.
Если это и была шутка, то никто ее не поддержал. И я в том числе.
– Угу. Не забуду мать родную. И отца-духарика, – ответил я совсем уж севшим голосом.
Думаю, на меня в эту минуту и впрямь было больно смотреть. Прямо Станиславский и Немирович-Данченко. Какой актер во мне гибнет! Не организовать ли мне в будущем при «Лейке» драмкружок?
– Бедняжка, – с жалостью произнесла Анка. И вновь погладила меня, на сей раз по макушке.
Арвид внимательно проследил за движениями ее руки и покачал головой.
– Ну, что, пора собираться в дорогу?
Мы с Гордеем угрюмо взвалили на спины каждый по тюку с ценными бумагами – если бы только Анка или Арвид знали, насколько они ценны в действительности! – и одновременно шагнули вниз по лестнице, ведущей вверх. В смысле, синхронно оступились.
– Осторож-жней, – участливо сказала Анка. И первой стала подниматься.
– Я догоню вас, – сказал Арвид.
Мы с Гордеем переглянулись.
Неужели старый змей не поверил нашему спектаклю и решил пошуровать в библиотеке лично?
– Нужно попрощаться со старым другом, – объяснил Арвид свои намерения. И так недвусмысленно усмехнулся при этом, что мы поспешно зашагали следом за Анкой.
Ни к чему нам видеть то, что сейчас произойдет в виварии.
Что бы там ни произошло!
Глава 24. Птица счастья Турухтан и голуби
We take you to the twilight zone
It is the twilight zone
You better shake your bones
And come on down the twilight zone
Come on baby!
«Twilight Zone», 2 Unlimited Анка с отцом уносили с собой из вивария «синтезатор» кодовых частот. Мне кажется, не для того, чтобы уже завтра кинуться управлять зоновскими крысами, тушканами или кем похуже, а чтобы опытный образец больше не попал ни в чьи руки. Впрочем, каждый из этой сладкой парочки стоит другого, и если они и придумают «синтезатору» применение, это будет поистине гремучая смесь ментальных возможностей, помноженных на безудержный авантюризм и неженскую решительность.
Думаю, они и сами это понимают, а потому постараются сохранить прибор в тайне от любых ментальных мутантов Зоны, жаждущих неограниченной власти.
Несколько лет спустя я всерьез заинтересовался старинной историей о дудочнике и крысах. Как вы понимаете, в одной укромной библиотеке, скрытой от чужих любопытных глаз, у меня открыт постоянный абонемент. И я во время одного из наших с Гордеем визитов туда разыскал прелюбопытную книжицу. А именно – репринтное издание старинной монографии какого-то дореволюционного автора о дьяволе и том, как с ним бороться.
Отдав должное гонору и гордыне автора, я с удивлением прочел, что жителям средневекового немецкого городка Гамельн, где и случилась вся эта заварушка, вовсе не нужно было объяснять, кто же таков был неизвестный крысолов. Для них он как раз был очень даже известным!
Гамельнцы ни на йоту не сомневались, что однажды ненастным осенним утром их городишко посетил сам дьявол. А наводка на это самая что ни на есть элементарная: по средневековым германским поверьям, именно крысы находились у дьявола в полном и безоговорочном подчинении.
Получается, что Князь Тьмы был их контролером! И хозяином крысиных королей.
Тут и впрямь было отчего чесать в затылке.
Пока же загадок и без того хватало выше крыши. Начиная от причин, по которым припять-бумага приобрела столь необычные свойства, и заканчивая странным поведением карты Стервятника на последней стадии нашего похода в Агропром-2.
– Думаю, причина появления припять-бумаги – некая механическая мутация, – глубокомысленно изрек очкарик, когда мы с ним уединились по нужде. – А то и наномутация.
За Анкой, да и за нами теперь приглядывал Арвид, а его ментальных способностей хватало, чтобы отогнать от нас всевозможных мутантов и хищников в радиусе пары километров как минимум.
– Хотя, признаться, я еще ни разу в жизни не встречался с подобным явлением, – признался он. – Карта же Стервятника – еще более странный феномен. Похоже, на нее каким-то образом были нанесены два маршрута одновременно. Причем первый был основным, с определенным приближением, а второй – корректирующим. И в некоторый момент вступала в силу корректировка.
– Ты тоже заметил? – спросил я с некоторым облегчением на душе.
– И Анка тоже, – кивнул Гордей. – А ты небось боялся нам признаться, что иногда карта оживает? Думал, решим, что ты спятил?
– Было такое, – признался я. – Только я до сих пор в толк не возьму, как это она проделывала.
– Механизм подобной мутации нужно изучать долго и упорно, – ответил Гордей. – Если уж на то пошло, всю эту Зону нужно изучать. А мы превращаем ее в какой-то пошлый аттракцион. Все равно что найти молочную реку и первым делом – открыть на ее берегу лавчонку по перепродаже киселя.
Ну, Богу – богово, а очкарикам – очкариково. Мне трудно взять в толк вообще, что же такое мутация на самом деле. И почему под одинаковым воздействием один превращается в сверхчеловека– контролера, ненавидящего своих бывших соплеменников-гуманоидов. Другой же начинает служить верой и правдой дельцам от хабара и торговцам оружием.
– Арвид ведь и сам не знает, что в точности случилось на «звероферме», отчего погиб Агропром-2 и правда ли виноват в этом Выброс небывалой мощи, – сказал Гордей. – А подлинный химический состав припять-бумаги я смогу установить, лишь когда вернусь на «Янтарь».
– Не забудь, что ты обещал прежде, – ревниво напомнил я напарнику.
Потому что, даже видя очевидные плюсы нашей находки, этого удивительного клада Стервятника, я не мог найти ему иное применение, кроме как в качестве Универсального Защитника. Что, согласитесь, тоже неплохо. Комбез из тканевых материалов на основе такой бумаги, пожалуй, заткнул бы за пояс всю имевшуюся на сегодня амуницию. Может быть, еще и с экзоскелетом поспорит.
– Не боись, – покровительственным тоном ответил Гордей. – Предоставь вести переговоры мне и увидишь сам: все будет тип-топ.
– У тебя есть план?
– Ха! Есть ли у меня план, мистер Фикс? – подмигнул очкарик. – Да эта бумага – сама по себе «план». Такой, что вставляет покруче любого другого. И вот увидишь, Хуарес оценит ее по достоинству.
Проблемы у нас возникли лишь на Свалке, когда Анка предложила взять на себя часть моей ноши.
Пришлось опять врать, всячески изворачиваться, потому что мы не представляли себе ее реакции, если бы однажды она обнаружила, что тащит на своем горбу через Долину Забвения и песчаные поля обыкновенную бумагу. Потому что, как на грех, в Библиотеке Стервятника, как мы, не сговариваясь, стали с Гордеем именовать хранилище нашей тайны, не было в наличии вообще ни одной книги из разряда научной фантастики.
Не могли же мы выдать за таковую пару увесистых фолиантов «Научного коммунизма», у которых оказался идеально подходящий формат.
– Ты, верно, и впрямь оч-чень любишь фантастик-ку, – заметила Анка, глядя, как я обливаюсь холодным потом. Правда, не столько от тяжести ноши, сколько под ее чересчур пристальным взглядом.
– Не то слово, – как всегда выручил меня Гордей. – Гоша мечтает и сам написать что-нибудь этакое. Про космос, бластеры всякие…
– А про драк-конов? – с надеждой спросила Анка. – Про драк-конов там будет?
– Обязательно, – авторитетно заявил Гордей. – Драконы там будут летать в межпланетном пространстве и рычать на проплывающие мимо ракеты, кометы и искусственные спутники Земли. На этом Гоша заработает много денег, будь уверена.
– Я бы тож-же хотела написать какую-нибудь книжку. Или даж-же три, – мечтательно вздохнула Анка. – Лучше, конечно, про любовь.
– А я бы придумал какую-нибудь компьютерную игру, – авторитетно заверил Гордей. – За них платят больше.
Мы с Анкой посмотрели на него с большим уважением.
Нужно было, наверное, и мне что-нибудь сказать, коль скоро Арвид предпочитал большую часть нашего пути нордически помалкивать да все крепче прижимать к своей отцовской груди закутанный в тройной брезент «синтезатор».
– А ты, Анка, любишь фантастику? Что предпочитаешь читать?
– Я раб лампы, – пожала симпатичными покатыми плечиками Анка. – Мой удел – специальная литература и лингвистик-ка. А из всех подписных изданний я признаю только Поли Собр Сбер.
– Это еще кто? – поморщился Гордей.
– Полное собрание сберкниж-жек, ол-лухи, – ответила Анка. И продемонстрировала нам маленький, острый розовый язычок. Как всегда эффективно.
– А я уж было подумал, что ты прежде служила в СОБРе, – уныло протянул Гордей.
– А я думал – в сберкассе, – выдвинул я собственную версию.
– Вы оба – Полн Дурн. И идиот-ты!
В минуты душевного раздрая в ней всегда просыпались прибалтийские корни и пробивались наружу жестким и особенно раскатистым акцентом. А потом отправлялись обратно спать.
– Слыхал? – кивнул я Гордею. – Идиот – ты!
Тут же весело и приглашающе мигнул ПДА. Я активировал экран, прочел очередную мессагу и вздрогнул.
Это было потрясающее ощущение дежа-вю. Но на этот раз я отчетливо помнил и час, и минуту, когда со мной такое уже было!
На проводе объявился Комбат, и содержание его послания буквально развалило мой мозг на два полушария – мозжечок не в счет.
«ЕСЛИ ТЫ ЕЩЕ НЕ ДОСТАЛ САМ ЗНАЕШЬ ЧТО, МОЖЕШЬ И НЕ ИСКАТЬ.
ТОПАЙ СКОРЕЕ ДОМОЙ.
ПОДРОБНОСТИ ПРИ ВСТРЕЧЕ».
Я лихорадочно перелистнул назад страничку «Входящих сообщений» и тут же обнаружил последнюю мессагу. Она была тоже от Комбата.
Я быстро пробежал ее глазами. Потом еще раз, но уже гораздо медленней.
Он что там, пьяный?
«ЕСЛИ ТЫ ЕЩЕ НЕ ДОСТАЛ САМ ЗНАЕШЬ ЧТО, МОЖЕШЬ И НЕ ИСКАТЬ.
ТОПАЙ СКОРЕЕ ДОМОЙ.
ПОДРОБНОСТИ ПРИ ВСТРЕЧЕ».
Ну и ну…
Как говорится, найдите десять отличий!
Одно-то отличие, положим, было. У одинаковых сообщений разные даты отправки. Значит, есть два варианта развития событий.
Либо Комбат и вправду нагрузился «Казаками» под завязку и теперь сдуру рассылает всем старые письма – вроде Кисы Воробьянинова, который здорово набрался, хотя и не «Казаков», и жестами сеятеля рассыпал по ночному рынку баранки.
Либо Комбат трезв как стеклышко, но что-то вокруг нас опять кардинально изменилось. Как в тот раз, когда он поверил всяким уродам, что карта Стервятника – действительно подделка.
И теперь Комбат решил известить меня об этом. Но ему просто в лом было писать новую мессагу, и он тупо отправил старую. Маладэц, пилят!
А чито теперь, по-вашему, должын думат я, уважаемый Володья?
Я резко привинтил краник, из которого только что тугою струей хлестнул поток моего сознания, и яростно принялся чесать в затылке.
Гм… Вот, к примеру, у Анки в минуты душевного раздрая проявляются ее прибалтийские корни в виде акцента. А какие же тогда корни скрываются во мне, интересно, когда я начинаю размышлять вслух на каком-то кючук-кайнарджийском диалекте? Или это такой новый змеино-поволжский диалект, татарский парсултанг?
Крутой мэн Жендос-Паровоз не подвел и на сей раз.
После того, как мы выбрались из Долины Забвения по трубам, – теперь-то мы уже точно знали, что обе трубы параллельны, – Жендос примчался на Гор– деевом геликоптере в урочный час и назначенное место. Тепло поздоровался с Гордеем, как и в прошлый раз не обратил на всех остальных его спутников ни малейшего внимания и умчался на своей багги-таратайке прямо по кучам щебня и радиоактивного мусора под грохот AC/DC из мощных кевларовых динамиков.
Арвид наотрез отказался лететь с нами до Периметра. По его словам, у него еще были кое-какие дела на этом уровне. Я был уверен, что эти «кое-какие» дела напрямую связаны с «синтезатором», коль скоро Арвид готов был проделать пешком столь длинный и опасный путь.
Анка выразила желание сопровождать отца. И нас с Гордеем это решение тоже не удивило. Отныне нас разделяли уже не одна, а целых две тайны. «Синтезатор» кодов и припять-бумага. А зная Аспида, никогда нельзя быть уверенным, что их число не может оказаться гораздо большим.
– Нужно сразу брать быка за рога, – убежденно сказал Гордей, едва лишь дежурная машина добросила нас до моей избушки. Со дня моего ухода там мало что изменилось, даже слой мелкой серой пыли на клавишах верной «Ямахи» остался прежним. За окнами маялся полдень, и у меня на душе понемногу начинали скрести когтями снорки.
– Звони Любомиру, пусть свяжет меня с Хуаресом.
Я позвонил.
Такой зубр, как Хуарес, вряд ли принял бы мой звонок всерьез, я для него слишком мелкая сошка. Но потом трубку забрал Гордей и несколько минут что-то терпеливо втолковывал бармену, пока я пытался соорудить на плите жареную колбасу с яичницей.
Когда он наконец появился в кухоньке, рассеянно насвистывая битловскую «Yesterday», по его весело блестящим глазам я сразу понял – есть контакт!
– У нас до встречи с Хуаресом остается целых полтора часа, – с ходу предупредил он. – Между прочим, по легенде, Пол Маккартни сочинил свою «Вчера» как раз в тот момент, когда на кухне жарил яичницу.
Я сразу представил себе сэра Пола на коммунальной кухне в майке и трениках с вытянутыми коленками и непременным вафельным полотенцем через плечо. Как он утром жарит яичницу – это он-то, Миллионер Миллиардерович! – и напевает себе под нос про белки с желтками. И не поверил.
– Правда-правда, – бодрым тоном заметил Гордей, еще не разучившийся читать по глазам. – Между прочим, в это время дня я предпочитаю глазунью из трех яиц.
– Угу, – кивнул я, всецело поглощенный шкварчащей сковородой. – За мои огромные глаза называешь ты меня глазу-у-у-ньей!
– Очень смешно, – кивнул Гордей. – Через полтора часа нам предстоит непростой разговор с человеком, круче которого и впрямь только яйца. Вкрутую, – уточнил он. – А мы с тобой крутые, Гош? Крутые, я спрашиваю?
– Я – нет, а ты – как хочешь, – дипломатично вывернулся я.
– И я – нет, – согласился он. Задумчиво поцокал языком и с шумом втянул ноздрями подгорелые ароматы ветчинного бекона. – Вкуснотиша. Молоток, Гоша. Тебе непременно нужно в программу «Смак для бедных». Ты и из топора кашу сварганишь. Тэк-с, тэк-с… Значит, мы должны обыграть Хуареса на его же поле. И если он немерено крут, как вареное яйцо, мы… мы-мы-мы… м-м-м…
Он рассеянно побарабанил пальцами по столу, пока не остановил взор на глазунье – спецзаказ, сам просил!
– Значит, мы будем строить ему глазки!
После чего он сунул палец прямо в горячий желток и с довольным урчанием облизал его.
– Вот так!
Ну, не идиот ли?
До того, чтобы убедиться в обратном, нам обоим оставался без малого час. И мы с аппетитом воздали должное моей боевой стряпне.
* Хотя Гордей сам вызвался побеседовать с Хуаресом, еще будучи в Зоне, я, если честно, не очень представлял себе, о чем молодой ученый может договориться с королем хабароторговцев. И уж тем более – как он собирается впарить ему наш клад.
Я отчетливо видел все плюсы и достоинства припять-бумаги. Так мы между собой за глаза теперь называли наследие Стервятника. Правда в основном оборонительного свойства.
Скажем, надел ты на голову кулек припять-бумаги, выдранной аккурат из самой серединки толстого тома Большой Советской Энциклопедии – там формат побольше. И тебе не отрубят голову на эшафоте, как палач ни старайся и ни прыгай вокруг тебя, как безумный турухтан.
– Очень интересно, – одобрил мою сентенцию Гордей. – А кто он такой, этот турухтан?
– А шут его знает, – сразу махнул я на его возможные дальнейшие расспросы. – Щегол какой-то… Ты мне лучше скажи, как к Хуаресу подъезжать собрался.
Гордей подмигнул и неожиданно пропел, как всегда фальшиво, но с большим чувством:
– Как нам быть с бедою этой, Митя, посове-е-етуй!
– Приближаться к ним опасно, знаешь ты прекра-а-а-асно, – прогнусил я продолжение новогоднего ариозо из детской киношки. И тут же глянул на него, весьма озадаченный.
А ведь он и вправду Митя. В смысле, Димон. А мы как привыкли с Анкой? Гордей да Гордей. А он-то оказывается Ми-и-итя…
Если Гордей и не умеет читать по губам, как ваш покорный слуга, то иногда он способен прочесть по глазам целое предложение. Если не весь абзац!
– Коллеги зовут меня Демон. Ведь правда, во мне есть что-то демоническое?
И состроил жуткую рожу.
Но получилось как всегда – трогательно и беззащитно, с примесью дурной зауми гайдаевского Шурика. Очкарик – он и в Африке очкарик. Чего уж тогда говорить о нашей в высшей степени средней полосе?
Тем не менее встречу в верхах с королем хабароторговцев Гордей провел на высочайшем уровне. Это был просто высший пилотаж экстремальной коммерции!
Разговор происходил на мансардном этаже «Лейки», в отдельном кабинете, в присутствии меня в качестве наблюдающей стороны и двух горилл-телохранителей – в качестве неизбежных деталей интерьера.
После того как Хуарес, задумчиво сопя, потыкал жестким пальцем в клочок активированной печатной бумаги, представленный ему Гордеем в виде презентации, безуспешно попытался разрезать его ножом и в итоге поднес к нему огонек своей неизменной фирменной зажигалки «Данхилл» – после всех этих примитивных процедур Гордей продемонстрировал Королю второй клочок. На этот раз – чистый и готовый к одноразовому употреблению.
Хуарес выразил недоумение. Гордей в свою очередь – тоже.
– Король, вы меня удивляете, – с неподражаемым одесским акцентом – откуда только что берется! – заявил он Хуаресу. – Ведь достаточно лишь нарисовать на листке вот это…
Он небрежным росчерком изобразил на клочке еще неактивированной припять-бумаги нечто, скрытое от меня спиною Хуареса.
После чего жестом фокусника вынул из кармана второй чистый клочок.
– Начертить на ней вот это…
Теперь взгляд Хуареса остановился и уже надолго задержался на чертеже, который с той же легкостью, как и неизвестный мне рисунок, набросал Гордей. В бульдожьих глазах Хуареса медленно разгорались огоньки тяжелого интереса.
– И, наконец, написать что-то вроде этого…
На сей раз Хуарес был как громом поражен. А Гордей ждал, смиренно улыбаясь. Как человек, еще только начавший рассказывать увлекательную историю, до финала которой – долгие недели и месяцы пути.
К тому времени, когда я уже устал ждать очкарика внизу, за стойкой бара, часовая стрелка над барной стойкой совершила полный оборот. И лишь затем Гордей спустился в зал, небрежно помахивая черным пластиковым пакетом для мусора.
Я обомлел. Для тех, кто не в теме, нелишним будет напомнить: Хуарес расплачивается деньгами в таких пакетах, когда партия хабара велика и соответственно велика сумма оплаты.
Почти три минуты Гордей важно молчал, как надутый индюк. Но потом не выдержал первым: раскрыл под столом мешок и продемонстрировал мне содержимое. Вершину стопки из пачек денежных купюр в банковской упаковке.
