Текст книги "Клад стервятника"
Автор книги: Александр Зорич
Соавторы: Сергей Челяев
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
Что-то из меня и впрямь торчало. Я слепо пошарил задеревеневшей рукой по груди и нащупал какие– то жесткие, царапающие пластины. И еще, кажется, лохмотья. Но больше всего меня озадачило, что все органы чувств, похоже, продолжали функционировать. Хотя и здорово сбросили обороты.
– По-моему, он только что сказал «обормоты», – раздался надо мной голос. Он звучал как из глубокого пустого бака для подогрева летом дождевой воды, куда я лазил в глубоком детстве.
– У нас что? Кажется… проблемы? – с трудом выдавил я. Слова вылезали из меня как ошметки зубной пасты из засохшего тюбика.
Последовало долгое молчание. После чего мужской голос, очень похожий на Гордеев, хрипло произнес:
– Ты попал в точку, Гоша. Ты – теперь наша главная проблема.
– Угу, – пробормотал я. Казалось бы, всего три буквы, а как же долго они выбираются изо рта!
Потом откуда-то сверху надвинулось Анкино лицо. Большое, одутловатое, как зеркальное отражение в елочном шаре. Мягкий носовой платок вытер мне губы, оставив запах свежести и прозрачных духов.
Процедура мне понравилась. Но пора было уже прояснить кое-какие ключевые моменты.
– А почему я… жив?.. До сих пор… – осведомился я, и впрямь весьма озадаченный этим обстоятельством.
– Это действительно очень странно, – буркнул Гордей. – Но, похоже…
Он бесцеремонно потянул что-то из меня – ну вот, кажется, теперь-то пришел черед и сердца! – и продемонстрировал знакомый до боли планшет.
– Видишь? И совсем не больно.
Тут он загнул: боли было предостаточно. Грудь под картой болела отчаянно и, наверное, уже превратилась в один сплошной синяк. Поэтому я счел, что теперь можно слегка расслабиться и немного постонать.
– Мы тебя уже осмотрели, ребра и грудь целы, – безжалостно заметил Гордей. – Думаю, все до свадьбы заживет.
– Тогда лучше… убейте сразу, – прошептал я, чувствуя, как губы склеиваются после каждого выпущенного звука, будто два леденца. – Терпеть это всю жизнь…
Я попробовал махнуть рукой, но вместо этого лишь шевельнул указательным пальцем. Ладно, тоже какой-никакой, но прогресс.
– Скажи спасибо ей, – сурово ответил Гордей. И помахал перед моим носом планшетом.
Непромокаемый пластик был разорван в клочья, но карта Стервятника выглядела целой и невредимой. Впрочем, я уже догадывался об этом и без визуальных доказательств.
– Это она спасла меня? – слабо проговорил я.
Гордей кивнул.
– Мама… – прошептал я.
– Мне это оч-чень не нравится, – тихо сказала Анка очкарику. – Что ты об этом думаешь?
– Думаю, у нашего хоббитца в гардеробе мифриловая кольчужка, – ответил Гордей. – Такая, что выдержала даже прямое попадание боевой конечности излома.
Я завозился, устраиваясь поудобней, и тупая боль вновь пронизала левую сторону тела от плеча до пояса.
– А ты сам что думаешь? – ухмыльнулся очкарик, с любопытством разглядывая карту. На ней и вправду не было ни одной дыры.
– Коротка… кольчужка-то, – прокряхтел я по возможности жалобней. Но видимого сочувствия от напарников вновь не добился.
– Подняться можешь? – безжалостно поторопил меня Гордей.
– Придется. С вами… инквизиторами… и поболеть-то… как следует…
– Пол холодный, простудишься, – участливо сказала Анка.
Я едва не застонал вновь. На этот раз от горькой обиды на судьбу, которая подсунула мне таких бессердечных, черствых напарников. Да представляют ли они хоть капельку, что значит – попасть под изломовский хук с правой?
Мне не составило большого труда подняться – Гордей был прав насчет свадьбы, но стоять прямо пока что не получалось. Пришлось опереться о стену, стараясь не задеть поверженное тело противника. Возле моих ног темнела длинная бесформенная куча.
Гордей с Анкой направили фонари на пол, и мне удалось рассмотреть, как на самом деле выглядит поверженная смерть.
Я смотрел на тело излома, распростертое на каменном полу, с раскинутыми, как черные крылья, полами длинного плаща. Правая клешня мутанта, его знаменитая боевая конечность, была размозжена до второго сустава из четырех имеющихся.
Честно сказать, мало кому из сталкеров и гораздо покруче меня довелось повидать на своем веку такую картину. Градус в чем-то был прав: изломы становятся редкими, очень редкими. Вымирают? Сидят где-нибудь в укромном уголке и в очередной раз мутируют, аккумулируя энергию? А потом из подвалов и трещин вылезут такие твари, что прежние изломы покажутся на их фоне всего лишь безобидными «однорукими бандитами»?
Как-то в минуту откровения Комбат признался мне, что не прочь в один прекрасный день притащить к его приятелю с Янтарного, Трофиму, такую зверюгу – мутанюгу.
– Лучше, конечно, живого, – размышлял вслух Комбат за бутылочкой-другой пенного. – Но в крайнем случае можно ему и лапу выломать. Ту самую, которой они людей дерут. Трофим покумекает над ней, поразмыслит и, глядишь, соорудит на ее принципе какой-нибудь шагающий экскаватор. Неплохо, а? Мне, естественно, деньжат, ему – слава и известность. Как считаешь?
Я считал, что если Трофим и станет чего мастерить по изломовскому принципу, то это, скорее всего, будет другой излом. Только еще более сильный, злющий, и клешня у него будет доставать до второго этажа. Аккурат до крыши моей избушки.
Поэтому я промолчал. Комбат – человек, конечно, умный, заслуженный и уважением среди сталкеров пользуется по всему Периметру не зря. А вот простых вещей не понимает. Ну нет у этих ученых совести. Кончилась она у них, так и не начавшись.
Стоит только заглянуть в их глаза, скрытые толстыми и тонкими стеклами очков, не важно, и ты увидишь там все: голодные студенческие годы, ночную зубрежку вместо похода на дискотеку, первый облом с девчонкой, которая предпочла тебе более крутого и упакованного мэна; облом, который очень скоро превратится в твою системную ошибку. А потом сватовство к дочке шефа, своя лаборатория и снова карьеризм, угодничество, пихание во все стороны острыми локтями.
Говорят, талант себе дорогу всегда найдет? Фигня, у таланта должны быть твердые колени и острые локти. Одним, кто послабее, будешь наподдавать коленом под зад. Других, понапористей, отпихивать локтями, расчищая дорогу к кандидатской, докторской, гранту, Госпремии. А там, глядишь, и Нобелевкой запахнет.
И за всем этим – хищные, упорные, жаждущие глаза, скрытые толстыми и тонкими стеклами, под которыми – безумная жажда успеха, яростное стремление к социальному реваншу. И одиночество. Они все к старости становятся страшно одинокими, эти ученые старики, бывшие товарищи доценты с кандидатами. А теперь – академики и профессора с козлиными голосами, сорванными на научных дискуссиях, и холодными сердцами, доверяющими лишь конечным результатам и спокойно принимающими как естественную убыль данные статистических погрешностей.
Так хочется думать, что вот эти не станут такими – Трофим, Гордей, другие ребята, молодые львы науки. Но только я не верю в сказки для научных сотрудников среднего и старшего возраста. Потому что молодые львы уже давно сидят тут, на «Янтаре», в Зоне. И здесь они рано или поздно наберутся таких знаний о мире, что мир содрогнется, впервые не узнав себя в плодах их научных изысканий!
– Чертов богомол, – прошептал я. – Тебе бы на ринге боксировать, цены бы не было, в очень тяжелом весе.
– Ты ошибаешься, его никогда не взяли бы в большой спорт, – кивнул Гордей, глядя на меня с такой нежностью и заботой, что мне стало как-то не по себе.
Чего это он, в самом деле? Теперь надумал поиграться в злого доктора и доброго напарника в одном липе? Не верю, как говорил товарищ Станиславский.
– Изломы вовсе не люди, как многие считают. А уж то, что они не живые в обычном смысле этого слова, – это точно. Зуб даю.
– А кто они? – с плохо скрываемым любопытством уточнил я. Всегда интересно знать, с кем ты на самом деле повстречался на жизненном пути и даже остался после этого жив.
– Парастабильные матрикаты, вот кто.
– Ага.
Я помолчал, силясь переварить услышанное. Но с ходу не переварил.
– Парастабильные кто?
– Мат-ри-ка-ты, – по складам, для тупых повторил Гордей. – «Матрицу», надеюсь, видел.
– Конечно, – подтвердил я. И с готовностью продолжил: – Матрица превыше всего, все мы в Ней, а Она в нас, да сгинет проклятый агент Смит!
– Аминь, – кивнул Гордей.
Нет, все-таки эти ученые – большие чудаки.
Я никогда не уставал повторять за одним великим человеком: если яйцеголовые не знают, как объяснить свойства какого-нибудь хабара и даже вообще не понимают, что перед ними, они тотчас начинают бешено вращать извилинами и не спать ночами. И так, пока не придумают ему какое-нибудь сверхумное название позаковыристей. Экстраполяторы всякие, матрикаты– сурикаты-суррогаты-пестициды.
Да канца!
После этого сразу успокаиваются и живут себе дальше как ни в чем не бывало.
И тут я повел себя даже не как чудак, а совсем на другую букву. Я опустился перед изломом на одно колено – типа, посвяшен в рыцари его клешней, ага! – и проникновенным голосом произнес, с чувством, толком и расстановкой:
– Спи спокойно, чертов богомол. Больше никого ты уже не ударишь, не проткнешь и не сожрешь. Ты думаешь, тот, кто тебя послал, побеспокоился о тебе хоть на минуточку? Представил, что будет, если ты попробуешь нанести хоть малейший вред обладателю великой Карты?
Гордей и Анка смотрели на меня в полнейшем ауте. Такого изумления я давно не видел на физиономии нашего мудрого очкарика. И я им наслаждался в полной мере.
– Фигу с маслом! Вот теперь ты валяешься тут, а я стою над тобой и смеюсь тебе в твою поганую морду. А знаешь, чего я хочу сейчас больше всего на свете?
Излом, понятное дело, не ответил. Но я и не нуждался в дискуссиях.
– У меня руки чешутся исполнить свое последнее желание, ты, великий любитель подкарауливать людей под землей. И сейчас я с огромным удовольствием это сделаю.
Я протянул руку, намереваясь хорошенечко, от души щелкнуть поверженного мутанта по носу. И тем восстановить справедливость, попранную этой продажной тварью нагло и коварно.
Его глаза были неподвижны. Я не разглядел в них ни зрачка, ни белка, ни желтка, Черный Сталкер его побери.
И я без всякой задней мысли протянул руку.
Нет, его глаза не раскрылись.
И сам он остался лежать как куль тряпья в плаще аристократа.
Но кто, кто, скажите на милость, когда-то клятвенно убеждал меня, что у излома нет зубов, поскольку он – типичный представитель кровососущих мутантов?
Движение его пасти было столь молниеносным, что я еле успел отдернуть руку. Но, увы, не всю. Зубы излома, длинные и острые, глухо клацнули и ухватили меня за рукав. А точней – за шнурок фенечки.
Это был тот самый музыкальный брелок, подаренный мне еще на панковском фестивале в Ужгороде. Я всегда надевал его в Зону в качестве амулета. И он еще ни разу в жизни меня не подвел.
Анка завизжала, я заорал от избытка чувств. А Гордей хладнокровно вскинул «Калашников» и выпалил прямо в пузо ожившему-вдруг излому добрую порцию стального гороха, на полдник.
Излом всхрапнул, дернулся и по инерции сорвал с моей руки злополучный брелок. А может, наоборот – счастливый?
Его глотка вздулась, сократились горловые мышцы – и в следующий миг мой драгоценный музыкальный, суперкамертонный брелок исчез в пасти мутанта.
– Отдай! – заорал я вне себя от ярости и еще не пережитого потрясения. Верни брелок, с-с-су…
Судя по всему, это была последняя вспышка жизненных сил остывающего тела дьявольского богомола в получеловеческом обличье. По нему тотчас пробежала волна судорог, из пасти вырвался удушающий смрад – типа последний выдох убиенного, трамплинчик отлетающей в небеса его поганой сути. После чего излом дважды дернулся и затих.
А я во все глаза таращился на его пасть.
– Может, он еще застрял там, между зубов? – с надеждой предположил я. И зашарил на боку в поисках десантного штык-ножа. Да за свой брелок-амулет я ему всю пасть расковыряю, ни один-дантист потом не исправит!
– А что это было? Что он у тебя откусил? Палец? – с горячим любопытством и даже какой-то садистской жаждой кровавых зрелищ затормошил меня Гордей.
– Сам ты палец! Что надо, то и было, понял?
В следующую минуту внутри излома, между горлом и грудиной, там, где, по некоторым поверьям некоторых идиотов, у нас как раз и располагается душа, что-то невнятно булькнуло. Потом еще и еще раз.
А затем в районе отсутствующей души излома, которой у него скорей всего никогда и не было, неожиданно раздались далеко, глухо, но вполне узнаваемо моим чутким музыкальным ухом гнусавые звуки.
Шесть нот, знакомых всякому человеку, хоть раз в жизни крутившему гитарные колки в правильных направлениях.
– Ми… си… соль… ре… ля… ми.
И уже окончательно наступила тишина.
Через полчаса, когда я обрел способность вновь передвигаться, пусть охая и стоная, но в вертикальном положении, мы покинули этот мрачный подвал. Точней, Анка с Гордеем ждали меня уже на выходе из коридорчика, куда всего лишь два часа назад дернул меня излом сунуть свой нос.
На прощание я пнул лишенное признаков жизни тело мутанта и отдал ему последний наказ.
– Прощай, излом. Теперь ты – первая панк-гитара мира и окрестностей. Смотри же, не подкачай там у себя, в аду. А на земле ты свое уже отыграл.
С этими проникновенными словами прощания на устах я побрел вслед за напарниками. И следующий час нашего блуждания в подземельях согласно карте и здравому смыслу они тактично молчали.
А потом, истратив полмешка гаек и четыре фонарных аккумулятора, мы наконец добрались до конечной цели нашего путешествия. Если только старый гриб Стервятник не посмеялся над нами. А он, судя по тому, что рассказывали старожилы Зоны, вполне способен на это даже из могилы.
* Низкая, окованная железом дверь, указанная в плане прямоугольничком с буквой «V», была заперта на смешной висячий замок с проржавленной дужкой. Несколько ударов автоматным прикладом, и она со скрипом отворилась. За дверью сразу начиналась каменная лестница. Она довольно-таки круто забирала вниз. Оттуда, из непроглядной темени, кисло пахло гнилым сеном, воняло безнадежно испорченной капустой и тянуло фосгеном застарелой мочи.
А еще к этим ароматам примешивался неявный, но очень знакомый мне запах. Запах животного.
Словно вам только что прямо в лицо дохнула большая собака. Воздух подземелья был насыщен именно такими миазмами. Горячим и тошнотворным запахом зверя.
Это означало, что мы уже вступили в виварий. Конечный пункт крутого маршрута Стервятника.
Глава 20. Цапля, лягушка и все-все-все
Mind control, pain unfolds
I own all your sensations
Weakening, reasoning
Mesmeric full demolition!
«Mind Control», Slayer – Знаешь, Гош, я, кажется, только что совершил открытие, – украдкой шепнул мне Гордей, пока мы спускались по лестнице. – Очень важное для нас.
– Не удивлюсь, – пожал я плечами, осторожно ставя ногу на выщербленную ступеньку. – За последний день я и сам сделал их уже штук пять.
– Вот как? – вмешалась замыкавшая нашу группу Анка. Поистине, острый слух – верный помощник специалиста по сбору информации. – Любопыт-тно бы послушать светил науки.
– Тогда Светило говорит первый, – предложил я. – А я пусть буду Темнило.
– Хорошо, – согласился Гордеи. – Я думаю, над этой «зверофермой» висит колпак какого-то поля. И уже не один год.
– Почему так думаешь?
– Она отсутствует на йфтах Зоны Отчуждения, выпушенных после Второго Взрыва. Просто как факт. Я проверял и связывался по этому поводу специально с Синоптиком.
– Гм… Нашел тоже мне консультанта, – скептически проворчал я. – Это все равно что коту сметану доверять.
– Чудак человек, я же не спрашивал его конкретно про звероферму, – усмехнулся Гордей. – Просто подняли общие планы, отдельные карты уровней – якобы проверить разночтения и сверить масштабы.
– Ну и ну! Когда ты только нашел время…
– Пока ты дулся, – пожал плечами Гордей. – Потому что предварительно я отыскал на старых, еще советских картах постройку в районе Агропрома, в принципе совпадающую с местоположением «Зверофермы № 3».
– Откуда, интересно, у тебя эти пресловут-тые «старые советские карты»? – ехидно поинтересовалась Анка. – Речь ведь идет, как я понимаю, не об атласе физической географии Советского Союз-за?
– И даже не о глобусе Украины, представь себе, – без тени улыбки сказал очкарик. – У нас в лагере на Янтарном много чего есть, уверяю вас. В том числе и топографические карты Генштаба Советской Армии.
– Разрешит-те доложить, товарищ маршал? – Анка мигом приставила ладошку к воображаемому козырьку. – Кажется, мы уже в вивар-рии.
– Угу, – кивнул Гордей, увеличивая радиус освещения фонаря. – Но пусть сначала Гоша скажет, что у него.
– У меня, по-моему, на груди бронещит, – сказал я. – Как выразился один мой новый и неприятный знакомый – Защитник. Поэтому излом и не смог меня пришить. Карта Стервятника сделана из очень странной бумаги. Готов спорить, что ее и из пистолета не прошибешь.
Несколько секунд Гордей внимательно смотрел на меня, ожидая, что я скажу еще. Но на этом мои откровения иссякли, и он покачал головой.
– Ну, положим, об этом я догадался, еще когда экстраполятор выудил из зыби руку Слона. Карта обернулась вокруг нее, уж не знаю почему. И карта защитила ее, сохранив от распыления на молекулы. Какая же сила заключена в этом куске бумаги!
– Угу, – подтвердил я. – Какая глыба, какая матерая бумаженция… Но только непонятно, отчего она такая? Ты, случаем, не знаешь?
– Пока нет, – ответил молодой гений. – Но надеюсь, что разгадку мы скоро найдем.
– Когда? – требовательно уточнила Анка.
– Когда отыщем клад, конечно, – без тени сомнения сказал Гордей. – Ну, что, входим?
И он первым шагнул через каменный порог.
Что можно увидеть в обычном виварии какого– нибудь провинциального медицинского института или политехнического университета, одного на пять областей? Однообразные ряды уставленных банками и колбами стеллажей над клетками, аквариумами и террариумами, откуда разнопланово, но природосообразно воняет.
Множество разнокалиберных ящиков для корма и медикаментов. Неизменные для всех заведений подобного рода помойные ведра с полуистлевшими половыми тряпками, свисающими со швабр причудливой нитяной паутиной, которая грозит вот-вот рассыпаться в пыль и прах.
И, конечно, металлический стол, часто оцинкованный, который можно увидеть в каждом морге, если когда-нибудь придется посетить это складское хозяйство смерти. Только на столе вивария непременно есть разные защелки, зажимы и ремни, чтобы удерживать во время операции животное на случай, если с наркозом напряженка. Что поделаешь, вивисекцию у нас еще никто не отменял.
Но в этом виварии на железном столе имелся еще один довольно крупный объект.
Уже знакомый мне Чернокнижник, в своей вороньей одежде до пят, седовласый точно индейский вождь Монтигомо Ястребиный Коготь. Как и в прошлый раз – без оружия. Контролерам оружие без надобности, они сами – оружие еще то.
Мутант сидел прямо на столе, свесив ноги и вперив в нас неподвижный взгляд. Сначала я даже порадовался, что перед нами – тоже мумия, что контролер-таки гробанулся здесь невесть на какой аномалии. Мало ли чего могло случиться за недолгое время нашей разлуки!
Но потом его губы на плоском, точно вырезанном из дерева лице шевельнулись, и я услышал голос:
– Ты все-таки пришел. Похвально.
«Еще бы!» – едва не воскликнул я. А кто меня посылал за Вещью?! Кто натравил на меня сумасшедшего излома?! По чьей милости в брюхе этого мутанта сейчас пишит мой любимый камертон?! А у меня страшно саднит грудь после того, как ее молодецки огуляли боевой клешней?!
Я осекся, но было уже поздно. Как можно забыть, что этот ментальный упырь все-таки проникает в человеческие мысли?! И не только человеческие, между прочим.
– Можешь не повторять, – прошептал контролер.
Я молчал.
Хранили молчание и Гордей с Анкой. Девушка глядела на мутанта с удивлением, смешанным с недоверчивостью, а Горлей хмурил брови и явно прикидывал, как исхитриться завалить тварь и при этом не выдать своих агрессивных планов заранее.
– Ты нашел Вешь? Которую я просил?
– По-моему, ты прешел сюда раньше, – пожал я плечами.
– Да. Я раньше. Думал, придет другой. Ждал, – сказал контролер.
Вот как? Это новость.
– Вокруг нашей экспедиции уже столько всяких разных… роится…
Я с опаской глянул на мутанта, не примет ли он мою критическую филиппику на свой счет. Но черты его плоского, стертого лица остались недвижны.
– Немудрено, что кто-то мог завладеть твоей Вещью раньше.
– Нет, – ответил контролер. – Не понимаешь. Нужно знать как. Другой. Чем я. Знаешь ты.
Он дважды шевельнул птичьими веками, мигнул подслеповато и вдруг вытаращил глаза, точно два блюдца. Так что они лишь каким-то чудом не вывалились из глубоких темных глазниц мутанта.
– Наклонись.
Еще чего не хватало! Знаем мы эти штучки!
Острая боль тут же пронзила мой затылок. Это, конечно, было предупреждение. На первый раз.
Я зашипел как кот, но наклоняться все равно не стал – старый я уже для ваших проклятых мутантских игрищ! Просто сделал шаг в сторону.
Контролер вперил круглые бессмысленные глазищи в Анку, стоявшую под защитой моей широкой спины.
– Ты привел. Я знал. Это хорошо. Заслуживаешь награды.
Боль в затылке сразу отпустило. Господи, хорошо– то как…
А он всем своим существом потянулся к ней, к Анке. Хотя остался при этом сидеть на столе, свесив ноги.
Но все мы – в том числе, конечно, сама Анка – почувствовали прикосновение бесплотной ментальной сущности огромной силы.
Вот, значит, как оно бывает…
И меня, как это тоже бывает, взорвало.
После чего понесло по кочкам и ухабам.
– Слушай, ты, мутант! Не надо возводить на меня поклеп, ладно?! – Я дидактично наставил на контролера указательный палец. – Никого я сюда не приводил! Никакие твои «Вещи» мне не нужны! Знать о них ничего не хочу. У меня здесь свой интерес. А это мои друзья и компаньоны. И каждый пришел сюда по своей воле.
Если мой моськин наезд на этого слона ментальной мощи и не подействует, то хотя бы реабилитируюсь перед смертью в глазах товарищей. Только за последние двое суток пребывания в Зоне смерть уже трижды пялилась мне в лицо. Я от снорка ушел, от излома ушел, а от тебя, контролер, и подавно уйду. Понял, мутант гребаный? Ты же все мои мысли читаешь, да? Нравится тебе копаться в чужих мыслишках?
– Не знаешь. Не каждый.
И он неожиданно вынул из складок своего чернокнижного голливудского плаща короткую, сантиметров на двадцать, трубку с отверстиями. Цвета сухой травы, ага.
Поманил к себе Анку желтоватой, высохшей кистью с гроздьями тонких и длинных пальцев-змей.
– Ты знаешь? Ее – знаешь?
Анка, разумеется, само благоразумие. Не двинулась с места, только быстро сняла правую руку с автомата и покрепче уцепилась за Гордеев рукав.
– Знаешь, – медленно кивнул контролер. В его голосе отчетливо слышалось торжество. – Ты оживишь Вещь. Для меня.
Анка судорожно глотнула воздуху и, едва не задохнувшись, отчаянно затрясла головой. В принципе это вполне можно было расценить как знак несогласия. Или отложенного бизнес-решения.
– Иначе умрут все, – равнодушно произнес контролер. – Кроме тебя.
Теперь он говорил исключительно с Анкой, а мы с Гордеем никак не могли взять в толк, откуда у мутанта возник столь острый интерес к девушке, которую он никогда прежде не видел. Хорошенькое дело, да прямо с первого взгляда!
– Возьми.
Мы не верили своим глазам.
Он протягивал Вещь Анке. И та, против воли, не могла отвести глаз от хрупкой трубочки с отверстиями.
Потом она как сомнамбула шагнула к контролеру. Еще один неуверенный шажок на ощупь, потом другой.
– Возьми.
Контролер вложил трубку в маленькие пальчики Анки. И я вдруг поразился: как с такими крохотными, совсем не музыкальными пальцами она умудрялась управляться с «Калашниковым». У АКМа, конечно, своя «музыка», но ведь до спускового крючка в нужный момент тоже еще надо суметь дотянуться.
Потом наступила долгая концептуальная пауза. Контролер испытующе глядел на руку девушки, Анка – на трубочку, а мы с Гордеем – поочередно на обоих, мало что понимая в этой сцене. По всем законам драматургии пора было появиться новому действующему лицу. И оно не замедлило прибыть по расписанию.
Наверху послышались шаги.
Кто-то спускался в подвал вивария. Уверенно, неспешно.
Эх, научиться бы и мне так вести себя в минуты наивысшего возбуждения всех душевных и физических сил!
Чтобы палец не дрожал, нащупывая спусковой крючок. Мысли чтоб не путались при виде контролера или болотного чудовища. Но главное – не разевать широко рот, как изумленный козодой, когда ты встречаешь своих не слишком-то хороших знакомых (в смысле злыдней и моральных уродов!) там, где ты уж никак не ожидал их лицезреть.
Именно так, кажется, я разинул рот, не в силах переварить мизансцену. Потому что в виварии вдруг объявился… Аспид собственной персоной!
Даже Гордей, вроде как мало знакомый с головорезами Бая, оторопел. Видимо, он тоже был наслышан об Аспиде, если только не пересекался с ним прежде по вопросам поиска особо редких видов хабара для «Янтаря».
И лишь контролера, по-видимому, нимало не удивил приход этой серьезной личности. Мне даже показалось, что уголок прямого рта, вырезанного на застывшей маске контролеровой физиономии, на миг скривился в сардонической улыбке. Но я не знаю в точности значение этого слова – «сардоническая», поэтому ничего уверенно сказать не могу. Кроме того, что в своем равнодушии при виде незваного гостя даже контролеру было далеко до… Анки!
Хотя ее реакция на появление Аспида оказалась не в пример круче.
Стоя вполоборота к двери вивария и осторожно сжимая в руке Вещь контролера, Анка при первом же взгляде, брошенном на Аспида, громко выдохнула. Так громко, будто у нее внутри лопнул шарик.
– Приперся все-таки?
Это было первое, что заявила девушка при виде Аспида. А вторая ее сентенция лично меня просто повергла в священный ужас.
– Сколько лет, сколько зим, старый козел! Ты, похоже, совсем не понимаешь русского языка, диккобраз ты шелудивый?
Наверное, в целом свете вряд ли найдется пять человек, которые заявили бы подобное Аспиду и остались после этого целиком. В смысле, на своих двоих и с руками, не вырванными из плеч.
Стало быть, Анка – шестой член этой вызывающей мое искреннее уважение команды торопливых камикадзе.
Реакция Аспида на столь теплый приемчик меня тоже озадачила. Он лишь царапнул взглядом разъяренную фурию, которая еще минуту назад была испуганной и трепетной Анкой, и все внимание обратил на мутанта. Контролер же, казалось, откровенно наслаждался ситуацией.
– Отдай девчонку, – без лишних церемоний потребовал Аспид. – И «синтезатор».
Контролер с удовольствием покачал головой.
– Рано. Он еще не настроился. На нужный лад.
Анка вскрикнула.
Из одного отверстия трубки стремительно выскочило колючее бледно-зеленое щупальце. Оно тут же обвило пальцы девушки.
– Ой! Оно меня ук-кололо, – вскрикнула девушка. Но выпустить трубку не смогла – все новые салатовые ростки появлялись из боковых отверстий и присасывались к ее кисти.
– Что ему надо? Оно снова кол-лется!
– Спокойно, – недвижными губами процедил Аспид. – Раньше надо было думать, Анна. Ничего не бойся. Просто он так настраивается.
Мало что понимая в их перебранке, я тем не менее живо представил, как по трубке, коль скоро она такая крутая, с минуты на минуту должны пробежать разноцветные огни Мирового Света. Или если она и впрямь какой-то там «синтезатор», из нее должны раздаться фанфарные позывные иерихонских труб.
Глядя же на Гордея, можно было совершенно точно сказать, что он с надеждой ожидает из трубки «синтезатора» доброго фонтана огня. Чтобы этот миниатюрный дракон-огнемет испепелил контролера, да и дело с концом.
А потом уже будем разбираться с Аспидом – нас все-таки трое, а он один.
Трубка между тем издала тихое низкое гудение, и контролер удовлетворенно кивнул.
– Теперь готово, – проскрежетал мутант. – Верни мне Вещь. И можете уходить.
– Все? – осторожно спросил Гордей.
Контролер молча кивнул.
– В таком случае, – первым нарушил я собственное молчание, – не пора ли нам – пора? Отцепи эту фигню, девочка, и отдай уже ему цацку.
– Оставайся на месте, Анна, – ледяным голосом произнес Аспид. – Это ловушка. А это…
Он кивнул на «синтезатор».
– Вовсе не цацка. Из-за него он сейчас вас всех укокошит.
Я уже заметил, что контролер называет трубку в руке Анки «она», в то время как Аспид нажимает на ее мужскую природу: Что же это за зверь-птица такая?
– Ты и вправду думаешь, Роберт, что я оставлю тебе раскодированный «синтезатор»? – сказал Аспид. – После всего, что случилось между нами тогда, после Взрыва?
По мне, так фраза отдавала излишней мелодраматичностью. Но теперь мы, кажется, узнали человеческое имя контролера. Роберт – скажите на милость! Значит, правда, что они – бывшие люди, такие же, как мы?
– Неправда, – бесстрастно произнес проклятый слухач. – Мы не такие. И он не такой.
Неподвижные глаза контролера, казалось, навсегда застыли на Аспиде.
«После всего, что случилось между нами…»
Когда между ними успело что-то случиться?
– Я не стану сейчас ворошить прошлое, Роберт, – сказал Аспид. – Мы просто уйдем с Анной и заберем прибор. И ты не станешь в этом препятствовать.
– Не согласен. Предлагаю сделку, – ответил мутант.
– Ты предлагаешь сделку? Мне? – негромко произнес Аспид. – С каких это пор? Опомнись, Роберт. Это уже слишком.
– Нет, – прошептал мутант. – Ничто не слишком. Уже не в твоей власти… Арвид.
Тут же Аспид – он же, по версии контролера, какой-то Арвид – резко обернулся к двери, услышав что-то, недоступное нашим ушам.
В следующую минуту раздался звук, будто где-то высоко под потолком лопнула колесная камера. Потом послышалось гудение. Оно приближалось, становилось все отчетливей, и вот уже можно было различить шелест десятков и сотен маленьких ног и шуршание хвостов по каменным ступеням. А также громкий писк вперемежку с ворчанием.
Волна упругого спертого воздуха ударила в дверь, точно из туннеля метрополитена, по которому вот-вот должен был промчаться на всех парах поезд, у которого нет и не может быть остановки. И тут же серая волна крыс ворвалась в подвал. Так катится, наверное, поток яростно ревущего селя, подминая под себя деревья, дома, людей и животных.
Крысы затопили клетки, ящики и нижние полки стеллажей. Теперь, конечно же, черед был за нами.
Три автомата и два десятка гранат, пожалуй, позволили бы нам в поле или лесу продержаться против этих крыс минут тридцать. А может, и обратить их в бегство. Но в таком тесном помещении, да вдобавок вытянутом в длину, узком, как коммунальный коридор, использовать гранаты было равносильно самоубийству. Мы вскинули наизготовку автоматы, каждый из троих определил себе сектор огня, и приготовились дорого продать свои жизни.
