Текст книги "Анна Герман"

Автор книги: Александр Жигарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Как ни старалась Анна сама организовать ансамбль, у нее мало что получалось. Музыканты требовали постоянной работы, а этого она гарантировать им не могла. Опять выручили военные: несколько раз ее приглашали на выступления с оркестром Войска Польского, и это оказалось как нельзя кстати. Именно в моменты организационных неудач, когда у нее попросту опускались руки и она уже теряла веру в то, что вообще когда-либо еще выйдет на сцену, начинались концерты. Наступал праздник, как все концерты, веселый, радостный, счастливый. Она пела все, что ей предлагал дирижер: и задорные солдатские песни, и мягкие лирические, и даже неаполитанские...

К сожалению, выступления с армейским коллективом не были столь частыми, как хотелось бы, но слава богу, что они все-таки были.

В июне по предложению Главного политуправления Войска Польского Анну пригласили принять участие в XII фестивале солдатской песни в Колобжеге. И хотя среди его участников и лауреатов обычно мало ярких эстрадных звезд, этот фестиваль любили и за репертуар, всегда включавший в себя трогавшие до слез песни военных лет и военные песни наших дней, и за красочность, театрализованность, нарядность. Она уже давно не принимала участия в конкурсах и фестивалях и теперь испытывала легкое волнение, на короткое время почувствовав себя робкой дебютанткой.

Колобжег – небольшой городок на Балтийском побережье, освобожденный от гитлеровцев весной 1945-го. Тогда и произошло историческое воссоединение Польши с Балтикой. Солдаты, стоя по пояс в ледяной обжигающей воде, бросали в набегающие волны самодельные медные и деревянные кольца, как символ обручения с Балтикой... Именно поэтому главные награды Колобжега – золотой, серебряный и медный перстни. Анна получила золотой...

Сначала она предполагала исполнить старую партизанскую песню "Сегодня к тебе прийти не смогу". Но потом по радио передали волнующее сообщение: "Первый поляк-космонавт Мирослав Гермашевский в космосе..." Анна вспомнила полузабытую песню Романа Чубатого "Между небом и землей" и решила спеть ее. "Как бы ни было прекрасно там, в далеких звездных далях, – говорилось в песне, – самое прекрасное – это возвращение на землю, на нашу родную, единственную". Эта песня показалась Анне уместной, отражающей и ее личное настроение и настроение многих... Она пела эту лирическую негромкую песню об извечном земном притяжении, о счастье, которое дарит людям родная земля. А зал скандировал: "Первый поляк – космонавт! Первый поляк – космонавт!"

Анну давно не показывали по телевидению. Эта прямая трансляция из Колобжега вызвала наплыв зрительских писем. "Показывайте почаще Анну Герман...", "Анна у нас певица номер один, а вы так редко передаете ее выступления...", "Хотим видеть Анну Герман..." – говорилось во многих письмах.

Может быть, поэтому, а может быть, в силу каких-то других причин месяц спустя к ней домой приехал редактор телевидения с молодым композитором. В тот день менялась погода, а в моменты сильных климатических изменений у нее болели кости и суставы. Но она, как всегда, умело скрывала недомогание, встретила гостей приветливо, впрочем, и ждала их с нетерпением. А вдруг действительно настоящая песня?.. Но чуда не случилось: музыка была малоинтересной, сумбурной, искусственно прилепленной к возвышенному тексту, имеющему мало общего с песенной поэзией. Но редактор льстил композитору, и это было бы очевидно даже не профессионалу. Анна тоже (нельзя же обижать гостя) сказала несколько вежливых слов. Потом добавила:

– Увы, эта песня не для меня.

Показываться по телевидению лишь бы с чем, по ее убеждению, это медвежья услуга самой себе, когда у тебя уже есть какие-никакие завоеванные позиции. Плохая песня для артиста на телевидении – это все равно что соломинка для утопающего. Так при активной помощи музыкального редактора можно поставить точку на своей актерской судьбе...

Редактор смотрел на нее то ли с недоумением, то ли с откровенной неприязнью. Простились холодно.

Анна стирала, кормила, купала, гуляла со Збышеком-маленьким, ходила на рынок и в магазины. И невольно ловила себя на том, что все время думает о песне, о той единственной песне, которая способна помочь ей снова выплыть на поверхность. Сама она уже давно ничего не писала: не было настроения, а главное, не было уверенности в талантливости собственной музыки. При всей мелодичности и технической грамотности ее песням не хватало той самой "изюминки", которая мгновенно выделяет работу вдохновенного мастера от добротной работы дилетанта.

А там, на востоке, за тысячи километров от Варшавы, всего в полутора часах лета, жила и пела "другая" Анна Герман. Эта здесь, в Польше, читала письма из СССР со смешанным чувством радости и грусти. Все время показывают ее по телевидению. Многих интересует: может быть, польская певица Анна Герман переселилась в СССР? Анна вспомнила слова одного своего доброго русского знакомого:

– Переезжай-ка ты к нам, Анюта! Станешь народной артисткой Советского Союза, как Людмила Зыкина. Люди тебя любят и еще долго будут любить.

Ох это телевидение для современной певицы! Плохо, когда тебя "не дают". И плохо, когда тебя "слишком много", "Знать бы им, как редко я бываю в Москве и как мне хочется бывать там чаще! Ну хотя бы столько, сколько меня показывают по телевидению..."

А новые гастроли в СССР приближались, и Анна надеялась, что снова Понайот Бояджиев соберет ее давних знакомых музыкантов из Большого театра и она окажется в прекрасном обществе настоящих мастеров. Начала работать над программой за несколько месяцев до предполагаемой поездки, в июне; решила строго соблюдать пропорции: половина программы – польские песни, половина русские и советские. Уже начали делать оркестровки, как неожиданное известие: как раз в октябре театр отправляется во внеплановую поездку за рубеж, поэтому на сей раз Бояджиев и его товарищи не смогут аккомпанировать Анне.

Начались лихорадочные поиски музыкантов, но и они оказались безуспешными. Известные музыканты требовали слишком высокие гонорары, очевидно, не зная, что распределение гонорара и его сумма зависят не от певца, а от договоренности Госконцерта с "Пагартом". Другие, которые соглашались, после прослушивания оказались непригодными с профессиональной точки зрения.

Время гастролей приближалось с неумолимой, катастрофической быстротой. Поздно ночью, когда оба Збышека крепко спали, Анна молча глотала слезы. Целый год она ждала этой поездки, ждала, как ждут праздника, новоселья, как встречи с близким другом. И, как говорил Кшивка, из-за "полного отсутствия у нее организаторского дара" (не удалось собрать музыкантов) все летит в тартарары.

На следующее утро к ней приехал Понайот Бояджиев вместе с пианистом Рышардом Сивы.

– То, что я тебе предложу, Анна, может показаться невероятным, – с трудом подбирая слова, говорил Понайот. – В общем, поезжайте-ка вы в Москву вдвоем... вместе с Рышардом.

– Ты шутишь?!

– Нет, не шучу. В России из иностранцев вряд ли кто может конкурировать с тобой. Там одно твое появление на сцене – событие. Причем твоя камерная манера вполне оправдывает отсутствие оркестра...

Когда Анна прилетела в Москву в сопровождении одного лишь пианиста Рышарда Сивы, то друзья, встречавшие ее в аэропорту, в том числе и Качалина, не заметили в Анне никаких перемен – разве что лицо выглядело свежее и моложе.

Но что творилось в ее сознании?! Приехать на ответственные гастроли за рубеж в сопровождении одного лишь пианиста! Это ли не безумие! И при этом еще делать хорошую мину при плохой игре. Нет, это решение пришло не так скоро, как предполагал Понайот. Она звонила и в министерство, и в "Пагарт", убеждала отменить или хотя бы перенести гастроли. Но неизменно слышала в ответ:

– Все понимаем, но это невозможно. Невозможно.

Творческая сторона волновала их мало, вернее, не волновала совсем. Анна скоро убедилась, что напрасно тратит слова и энергию.

Рышард Сивы неплохо знал репертуар Анны – он участвовал в двух предыдущих гастролях. Но пианист он был средний, к тому же с большими композиторскими амбициями. Уже после того как программа была отрепетирована, он в ультимативной форме потребовал от Анны, чтобы она включила в концерт еще три его песни (две Анна уже пела). Песнями их можно было назвать с большой натяжкой – в них практически отсутствовала мелодика, текст был пустой, "ни о чем", так что и актерски их было вытянуть очень сложно. Но "вытягивать" пришлось. А ведь надо было еще преобразиться на сцене. Предстояло создать на сцене естественность ситуации, дать понять зрителям, что отсутствие оркестра – отнюдь не результат бездарных организаторских просчетов, а что так и было задумано с самого начала.

То, о чем говорил Понайот Бояджиев в Варшаве, в Москве и в других городах Союза оправдывалось. Уже само ее появление на сцене вызывало шквал оваций. Зрители видели любимую певицу и слышали ее голос. Кто там в глубине сцены с бесстрастным лицом ударял пальцами по клавишам – уже не имело для публики особого значения. Хотя сама певица страдала от этого. Ей казалось, что теперь она расходует в два раза больше сил, что теперь ее задача – не только показать саму себя, но и заменить целый оркестр: заменить скрипки, контрабас, тромбон и трубы... Никто ни разу не спросил ее, почему она поет без ансамбля или оркестра, никто из зрителей не упрекнул ее в этом. Больше всего она страшилась этих упреков. В ее сознании они были равнозначны поражению.

Спустя неделю она начала привыкать к такому сопровождению. Более того, она даже стала находить в нем определенные достоинства.

Как-то она разговорилась с Качалиной о новых записях.

– Знаешь, Анечка, – обратилась певица к своей русской тезке, – я спою все, что ты мне ни скажешь. Но мне уже стали надоедать песенки о любви, все эти "ахи" и "охи". Посмотри, нет ли у наших друзей игровых песен, в которых есть что сыграть, как в драматическом театре.

– Обязательно, – ответила Качалина, – но мне бы хотелось обратить твое внимание на романс. Вот я слушаю, как ты выступаешь с Рышардом, и думаю о твоем будущем. Ты не обижайся, все мы взрослеем.

Певица рассмеялась.

– Ты хочешь сказать – стареем...

– Нет, я хочу сказать – именно взрослеем... В русском романсе ты можешь достигнуть совершенства. Я для тебя кое-что приготовила.

– Анечка, – умоляюще сказала певица, – только ты не забывай и про песни. Увидишь, я еще кое-что смогу...

Про песни Качалина действительно не забывала. Они были разноплановые А. Бабаджаняна, Я. Френкеля, В. Левашова, В. Шаинского, Е. Мартынова и Р. Майорова и некоторых самодеятельных композиторов. Над ними хотелось работать и записывать их как можно быстрее. После окончания гастролей Анна задержалась в Москве еще на несколько дней. Несколько песен записала на "Мелодии", спела их на телевидении, получила за это, как она заметила шутя, "в нагрузку" целую кипу нот и подарки для маленького Збышека. Их оказалось так много, что увезти с собой все сразу не представлялось возможности. Часть пришлось оставить у Качалиной. До следующего раза...

Анна уже приготовилась, что в Польше ее ждут тишина и покой, временно потревоженные лишь детскими болезнями маленького Збышека. На сей раз она ошиблась. Снова начал трещать телефон, приглашения сыпались со всех сторон. Ее звали во Вроцлав и Колобжег, Гданьск и Познань, в Краков и Белосток... Проблема по-прежнему была лишь одна – оркестр. Правда, некоторые филармонии принимали Анну с готовыми партитурами ("музыкантов обеспечим на месте"). Сперва Анна соглашалась, но потом стала отказываться. Трудно было даже после нескольких репетиций найти общий язык с молодежными оркестрами. Те, как правило, изо всех сил старались. Но их старания не всегда увенчивались успехами...

Снова пан Анджей, оправившийся после болезни, начал "сколачивать" состав. Снова на это ушла уйма времени. И опять, по иронии судьбы, перед самым началом цикла концертов по залам столицы Анне объявили, что ее включили в группу, которая спустя неделю отправляется на гастроли в Штаты.

Анна чуть не заплакала.

– Ну как же? Не посоветовавшись со мной, не узнав про мои планы? Будто я игрушка какая-то! Не поеду!

Но поехать пришлось. Гастроли планировались на месяц. Однако их пришлось сократить до десяти дней. Дело в том, что концерты артистов из ПНР совпали с очередной антисоциалистической, антипольской истерической кампанией, когда определенные реакционные круги призывали бойкотировать польских артистов, в результате чего зрителей на концертах почти не было. Никогда в жизни Анна еще не пела в таких пустых залах, на репетициях и то было больше народу. Тем не менее Анна пела добросовестно, как всегда, не сокращала репертуар, вежливо кланялась тем нескольким зрителям, что сидели в зале. А однажды даже спела на бис, выполнив пожелание маленькой сухопарой старушки, изо всех сил хлопавшей Анне. На сей раз не было слез на глазах зрителей, не было приглашений побывать в гостях. Все проходило будто в пустоте. Даже импресарио появлялся редко, вид у него был угрюмый, он едва здоровался с артистами и сейчас же куда-то исчезал.

По возвращении в Варшаву Анна надеялась снова собрать свой оркестр. Но музыканты опять рассеялись по другим, более "надежным" солистам. Теперь, прежде чем обращаться за помощью к пану Анджею, Анна отправилась в "Пагарт", чтобы выяснить, что еще планируется с ее участием. Визит оказался как нельзя кстати: через две недели ей предстоит участвовать в Днях культуры Польши в Москве, а еще через месяц – новые гастроли по Советскому Союзу.

На сей раз один из сотрудников "Пагарта" лично занялся подбором музыкантов для выступлений Анны: судя по всему, ему это было сделать легче. Уже на третий день она встретилась с музыкантами достаточно высокой квалификации и мастерства. К счастью, они обращались к ней исключительно по творческим вопросам, – у нее будто гора упала с плеч. Анна очень волновалась, не разбегутся ли они куда-нибудь за время ее отсутствия (в Москве она выступала с оркестром Катовицкого телевидения и радио). Но музыканты не "разбежались". Неприятность подкралась неожиданно, с другой стороны. Зося, милая, трудолюбивая Зося, надежная помощница во время ее отсутствия, неожиданно объявила Збышеку-старшему и Анне:

– Беру расчет! Выхожу замуж.

– Как так, Зосенька? Я же завтра лечу в Москву. У меня такие ответственные концерты, Дни культуры, понимаешь? Что же мне делать?

– Делайте что хотите, только я выхожу замуж! – решительно отрезала Зося. Увидев отчаяние на лице Анны, она немного смягчилась. – Ну ладно, на Дни культуры я вас отпускаю, а там смотрите...

Во время открытия Дней культуры в Кремлевском Дворце съездов Анна вновь пела "Песню" на стихи Риммы Казаковой. Казалось, и певица и все в зале переживают драму молодых ребят, во имя победы отдавших свои жизни. Потом, после этого концерта, Анна почему-то подумала о том, не разбрасывается ли она в последнее время, – может быть, ей лучше остановиться на балладных, драматических песнях, которые сродни ее душе, ее вкусу, нежели танцевальные шлягеры, которые ей самой тоже, безусловно, нравятся, но которые, как ее убеждают некоторые московские друзья, не в ее стиле.

Впрочем, изменить что-либо было уже сложно – из танцевальных песен многие записаны на пластинках, на радио, на телевидении. И теперь сама жизнь должна распорядиться, что останется, что будет звучать, а что безвозвратно уйдет.

Накануне отъезда она спела в Останкине три песни – "Ждите весну" Р. Майорова, "Останься" А. Морозова, "Идет ребенок по земле" Е. Птичкина. Для всех трех песен были записаны несколько дней назад фонограммы, и, понимая, как сложно технически организовать совместную запись с оркестром, Анна в какой-то степени смирилась с таким положением дел. Работало ее воображение: когда она становилась у микрофона, то представляла за спиной музыкантов, которые ждут взмаха ее дирижерской палочки... Перед собой сквозь стекло она видит звукорежиссера, вот его пальцы касаются кнопки на пульте, и в наушниках звучит музыка. Звукорежиссеры утверждают, что она ставит рекорды: делает наложение трех песен за полчаса. Но Анна не гонится за рекордами, просто так получается: она вживается в музыкальный образ и поет на одном дыхании, без остановок, без сбивок, естественно и непринужденно.

В Варшаву вернулась всего на несколько дней. Эти дни без остатка посвящены маленькому Збышеку. Он уже слушает сказки, обожает заводные игрушки, но больше всего он любит, когда рядом мама. Анне показалось, что она заметила в его глазах тревогу. Малыш все время озирается по сторонам, будто кто-то злой и жестокий вот-вот украдет маму...

С новыми музыкантами – студентами музыкального училища, которые во время каникул поедут с ней в Советский Союз, – Анна начала репетировать совсем незадолго до отъезда в Москву. Она с радостью обнаружила, что музыканты достаточно профессиональны, что они стремятся не просто "подыграть" ей, но и что-то придумать сами, интересной оркестровкой украсить песню. К своим старым, известным песням Анна добавила ряд новых, в том числе "Эхо любви", "Останься", "Белую черемуху". Ей хотелось сделать программу для всех возрастов, чтобы зрители увидели ее в различных амплуа: исполнительницы баллад и романсов, драматических песен, которые, по общему мнению, ей удавались больше всего и к которым у нее лежало сердце, и чисто эстрадных танцевальных, которые веселили ее саму и ставились под сомнение многими ее искренними друзьями.

Судьба певицы... Прекрасная, трудная. Кажется, еще вчера на твой концерт невозможно было достать билет. Лишний билетик спрашивали далеко от входа в концертный зал. А сегодня, оказывается, можно купить билет в кассе за три минуты до начала концерта. Нет ни столпотворения, ни ажиотажа. И хотя зал по-прежнему полон, сердце твое замирает: "Да, что-то уходит..." То ли годы берут свое, то ли твои недавние концерты с пианистом повлияли на интерес публики, а может быть, репертуар серый и ты всем надоела... Вопросов множество, и все они сводятся к одному: неужели падает интерес?..

Тебе сорок три года. До скольких же лет можно петь эстрадные песни? До конца? До тех пор, сколько тебе отпущено судьбой? Или, может быть, все-таки резко поменять репертуар, обратиться к романсу, к классике? А не будет ли это самодеятельностью, желанием ухватиться за соломинку, лишь бы удержаться на сцене?

Да к тому же надо зарабатывать на жизнь. Предстоит рассчитаться за дом, который стоит немало. Наконец-то у нее будет своя большая комната, где можно репетировать, никому не мешая. Своя комната будет у маленького Збышека, у большого – кабинет, А вечером они будут собираться вместе в столовой...

Анну пригласили выступить в Звездном – подмосковном городке космонавтов. Она приехала туда за несколько часов до концерта, чтобы побывать в музее, где все связано с именами первопроходцев звездных трасс. Анна всегда восхищалась этими мужественными, отважными людьми, читала статьи о космонавтике в советской и польской прессе. Иногда зажмуривала глаза и спрашивала себя: "А я бы так смогла?" И улыбалась: "Наверное, не смогла бы. Ведь у меня всякий раз сердце замирает, когда сажусь в самолет. И всегда радуюсь, когда он касается земли".

Ее знакомят с Георгием Тимофеевичем Береговым. Он обстоятельно рассказывает Анне о Звездном, об экспонатах музея. После концерта, который был по-особому теплым и эмоциональным (Анна знала, что в зале собрались не только уже побывавшие в космосе герои, но и те, которым еще предстоят старты), Береговой с товарищами подошел к ней. В их глазах были и радость, и теплота, и сожаление, что концерт закончился. Они говорили Анне очень хорошие, искренние слова, которые не услышишь от профессионалов, не прочтешь в газетных рецензиях. Но такие слова совершенно неожиданно наполняют тебя мощным зарядом энергии, помноженной на оптимизм. Вдруг без следа исчезают все твои печали и заботы, терзавшие тебя всего лишь два часа назад. И пасмурное небо, и холодные весенние дождинки, и пронизывающий ветер на улице – все это вместе складывается в какой-то неосознанный образ радости и счастья. Ты, твои песни, твое искусство нужны этим мужественным людям. Действительно – первопроходцам, действительно – героям. И очень непосредственным, общительным, будто ты их знаешь всю жизнь...

Самолет летел на юг, во Фрунзе. За окошечком температура минус пятьдесят и режущая глаза голубизна. Где-то совсем близко Ургенч. Близко, конечно, относительно, но, как говорится, в "этих краях", откуда когда-то проделали свой долгий путь на запад мама, бабушка, Аня...

Анна чувствует, как замирает сердце. Нет, не от высоты, не от скорости, не от полета. А от мысли: может быть, удастся вырваться в Ургенч, хоть на несколько часов, побродить по улицам детства, отыскать тех, кого еще сохранила память. Но вырваться не удалось. Организаторы гастролей запланировали такое количество концертов и встреч, что сразу же пришлось приступить к утомительным, малоприятным переговорам относительно пересмотра программы. Прежде всего – отменить все банкеты и приемы. С концертами дело обстояло сложнее: на все билеты проданы, за неделю – четырнадцать выступлений, Анне говорили, что люди приезжают из отдаленных горных районов, готовы переплатить за билеты сколько угодно, лишь бы побывать на ее концерте...

Никогда до этого Анне не приходилось петь так часто и так много. Буквально за четыре дня она похудела на четыре килограмма, но, несмотря на большую физическую нагрузку, усталости не ощущалось. Она работала с подъемом и охотно. Она видела устремленные на нее счастливые, обожающие глаза. Слышала овации, которые продолжались по пятнадцать-двадцать минут, и, казалось, не было силы, способной заставить этих людей просто так уйти из зала, не услышав еще раз (точнее, в который раз) любимую певицу. Правда, на пятый день Анна начала побаиваться своих "ударных" ритмических шлягерных песен "А он мне нравится", "Когда цвели сады", "Останься". Их исполнение вызывало такую бурю аплодисментов, что приходилось бисировать каждую по три-четыре раза...

Реакция зрителей вызывала перепады в сознании Анны. Вчерашние пессимистические мысли, вызванные первым выступлением в Москве в концертном зале "Россия", сегодня вдруг показались смешными и сильно преувеличенными. Успех во Фрунзе перечеркнул их напрочь. В Алма-Ате повторилась та же картина – снова бесконечные овации, снова неподдельный восторг, энтузиазм, горячий прием...

Молодые музыканты, практически впервые оказавшиеся на сцене, да еще в такой необычной ситуации, не скрывали своей радости, смотрели на Анну с восторгом и очень жалели, что концерты не транслируются по телевидению по системе "Интервидения". Вот бы поляки посмотрели, как принимают их певицу за границей!

Физическая усталость, нервное напряжение, эмоциональные нагрузки дали себя знать в Москве. Она обещала корреспонденту передачи "Музыкальный глобус" поехать с ним на улицу Качалова в Дом звукозаписи, чтобы записать интервью. Весь день кружилась голова и ломило в пояснице. Она с трудом оделась. К счастью, заехала Качалина, помогла собраться. Спустилась вниз, в холл гостиницы "Москва", где ее ждал журналист. И вдруг почувствовала, как пол уходит из-под ног, перед глазами рябит, качается потолок, а сама она проваливается куда-то в глубину... Потом она увидела склонившееся над ней лицо врача.

– Вам сделан укол. По-видимому, у вас гипертонический криз. Надо несколько дней полежать...

Качалина старалась не оставлять ее одну – привозила из дома вкусные вещи, специально приготовленные для Ани. Несколько раз приходил Боря, он приносил маленькие баночки черной икры.

– Ешь, ешь, тебе это необходимо! – говорил он и смотрел на нее грустными глазами.

Анна позвонила в Варшаву, сказала Збышеку, что задерживается на два дня в Москве: съемки на телевидении. Ей было доложено, что с малышом все в порядке, ждет не дождется маму.

– Что еще хорошего?

– Все в порядке, скоро будем переезжать в собственный дом.

Вот и дом – большой, просторный. В нем хватит места всем – и маме, и гостям, которые могут быть и которых она раньше не приглашала, да и не могла пригласить – некуда было.

Збышек избавил ее от всех хлопот, связанных с переездом. Просто она с сыном оставила старую квартиру, на несколько часов поехала в гости, где ее давно ждали. А вернулась в свой новый дом. Несколько дней она безотчетно радовалась своему просторному жилищу, представляла, как купит новую мебель, книжные полки, мысленно размещала, что где будет стоять...

Теперь, после столь внушительной покупки, когда все истрачено до последнего гроша, да еще плюс основательный долг, – надо было браться засучив рукава за работу...

Лето подходило к концу, и на своих музыкантов, которые ездили с ней на гастроли в СССР, рассчитывать она не могла. Пан Анджей собрал ей очередную "команду", с которой она успешно выступала несколько месяцев. Но стоило ей на две недели заболеть (опять проклятое головокружение, скачущее давление), как музыканты разбежались. Забот хватало. В декабре опять планировались выступления в СССР. Вернее, надо было вернуть "должок": в июне, из-за внезапного приступа, она не смогла продолжить гастроли. Теперь, в декабре 1979 года, ее ждали в Киеве, Ленинграде, Таллине.

Музыкантов вновь помогли подобрать в "Пагарте". Концерты в этих городах, привыкших к знаменитостям. конечно, не были столь удачными, как во Фрунзе или Алма-Ате. Да Анна на это и не рассчитывала. Но в общем все прошло хорошо, к счастью, без особого физического напряжения и работы на износ. Она все чаще и обстоятельнее думала о своем репертуаре. И все более приходила к мысли, что русскую его часть надо серьезно менять. Пожалуй, пора решиться попробовать спеть классику. Для начала сказала об этом одной Качалиной (при их многолетней дружбе и желании говорить всегда только приятные вещи, когда речь заходила о творчестве, всякие рамки дипломатических приличий отбрасывались и разговор мог быть только честным и объективным).

Новый, 1980 год они встречали в своем новом доме. Пришли друзья Збышека с работы, один их давний знакомый дипломат с женой, работающий в Америке и недавно чудом избежавший гибели. У него были куплены билеты на самолет Нью-Йорк – Варшава, но в последний момент он лететь не смог: задержали срочные дела, а самолет разбился при посадке в Варшаве. Погибли экипаж и все пассажиры, в том числе и молодая талантливая певица Анна Янтар. Янтар долго выступала в Америке, больше полугода. Она приняла контракт, от которого когда-то отказалась Анна Герман. Когда в ее плотном графике возникла трехдневная пауза, она решила слетать домой, чтобы повидать маленькую дочурку. Полет оказался роковым. Из-за путаницы, неразберихи по городу поползли слухи, что погибла Анна Герман. Телефон в их доме надрывался от звонков, его пришлось отключить. И сегодня Анна вдруг вспомнила свою тезку Анну Янтар, которую, в общем-то, не знала, но видела по телевидению, и главное, отчетливо представляла эту ситуацию: – холодную, деловую, спешащую Америку. Ее, молодую, талантливую и, наверное, одинокую в этой стране. Счастливую от возможности на несколько дней вырваться из плена контрактов и графиков сюда, к берегам родной Вислы, побыть с ребенком...

Да нет, нельзя сказать, чтобы новый год начинался плохо. Приглашений было множество, и она с удовольствием их принимала. Збышек-маленький научился отпускать маму, и она уезжала ненадолго – в Краков, в Познань, во Вроцлав... В марте на несколько дней по приглашению телевидения она ездила в Москву. На "Мелодии" записала новые песни Арно Бабаджаняна, Валентина Левашова, Яна Френкеля. Несколько разочаровал разговор в Госконцерте: сольных выступлений в этом году не планировали, а вот в сборном концерте пожалуйста. В мае начинает работать программа "Мелодии друзей" с участием артистов социалистических стран – с удовольствием возьмут и Анну. Сама певица со скептицизмом отнеслась к этому предложению: будь она молодой, начинающей – тогда другое дело. Но сейчас, после стольких сольных концертов, это, безусловно, шаг назад. Она так и сказала в Госконцерте: вряд ли это предложение для нее приемлемо.

Вернувшись в Польшу, она пожалела о столь скоропалительном ответе. Интересных предложений на май и июнь не было, серия концертов с ее участием в Варшаве планировалась лишь в июле. К счастью, Госконцерт выступил с официальным предложением польской стороне. И когда Анне позвонили домой из "Пагарта", она сказала "да". Программа была рассчитана на долгий срок, почти на месяц. Никогда еще за все время она не ехала в СССР с таким тяжелым сердцем, как сейчас. Что это, уязвленное самолюбие, сдача позиций, отступление? Вдобавок за три дня до отъезда неожиданно распухла нога может, она подвернула ее и не заметила? Во всяком случае, нога все время ныла. Не помогали и самые сильные болеутоляющие средства...

В программе "Мелодии друзей" Анна пела сразу же после Яноша Кооша известного венгерского певца, своего ровесника, опытного артиста, справедливо выбравшего актерскую манеру исполнения в сочетании с подвижностью, танцевальностью. Публика приняла его очень горячо, на бис он исполнил ритмическую венгерскую песню. Потом объявили Анну. Ее встретили аплодисментами. Анна спела одну польскую песню балладного характера. Вторая, на которую Анна особенно рассчитывала, – "Ты опоздал" В. Шаинского. Эта была совсем новая песня, еще не звучавшая по радио и телевидению и не бывшая, как говорят профессионалы, "на слуху". Песню встретили тепло, но не больше... Аплодисменты продолжались лишь минуту с небольшим, ровно столько, сколько идти по сцене за кулисы. Впервые за все время выступлений в СССР ее отпустили так холодно, так равнодушно. Пот градом тек с ее лица, которое к тому же было бледным от совершенно неожиданного, как казалось Анне, провала.

В гостинице, наедине с собой, она попыталась разобраться в неудаче. Может быть, ее репертуар страдает излишней камерностью? А там, в Лужниках, совсем другая публика, ожидающая диско или рок? А может быть, она просто надоела, ведь ее все время передают по радио и телевидению? А может быть, виновата и сама – пела без настроения, первый раз в жизни. Отчего? Оттого, что понимает, что начинает "сходить" с эстрадного Олимпа и все эти последние выступления – лишь промежуточные остановки на лестнице, ведущей вниз. Или во всем виновата нога, которая продолжает нестерпимо болеть, несмотря на таблетки и примочки?

Приезжала Качалина. Приезжал Боря, приезжал и Антс Паю. Все они привозили какие-то таблетки, травы. Ах, этот милый Антс! Она знакома с ним уже несколько лет. Журналист из Эстонии – Антс Паю – человек удивительно чистый, искренний, сильный и добрый. Сила чувствуется во всей его огромной фигуре, в уверенной походке, в движениях, доброта в глазах... Он всегда смотрит на Анну какими-то ласковыми, улыбающимися глазами. И от этого взгляда и от общения с ним ей просто и хорошо.