Текст книги "Тень друга. Ветер на перекрестке"
Автор книги: Александр Кривицкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)
А ответ прост. Не хочет вашингтонская администрация давать в руки отверженным в США – неграм, пуэрториканцам, мексиканцам – опору в виде международного закона. Соединенные Штаты «защищают» права человека только в социалистических странах.
В чем тут дело? Почему заокеанские хлопотуны так упрямо лезут в чужие дела? А потому, что у них в стране кроме расовых и всяких иных ограничений для различных социальных и национальных групп населения существует основной закон – «его же не перейдеши»: тот, кому не нравятся капиталистические принципы в целом или хотя бы частично, вообще не может считаться человеком, а потому и не должен пользоваться его правами. В соответствии с этим мистер Анатоль (Кузнецов) хорош, а Лилиан Хеллман плоха. Это действует, работает классовая мораль, буржуазный отбор явлений и поступков. Днем и ночью идет безостановочная сортировка того, что происходит на белом свете. По правую сторону – во благо репутации капитализма, по левую – все, что ей во вред. Так признайте же, что вы всегда и везде руководствуетесь классовыми интересами, что вам дорог капитализм, что без него вы не представляете жизни на земле!
Мы не скрываем смысла и целей нашего движения, не отрицаем его классовой направленности, не прячем своей веры в неотвратимость смены общественных формаций. Но буржуазные идеологи поступают иначе. Эгоистические принципы капитализма они выдают за интересы всей нации, всего человечества.
Таков главный миф общества собственников.
А с точки зрения этого мифа Октябрьская революция незаконна. Советская власть неправомочна, идея коммунизма преступна. (Я все вспоминаю – забыть это невозможно, – как, едва установив, что в негритянской организации «Черные пантеры» заметен интерес к марксизму, фэбээровцы ворвались на рассвете, в один и тот же час, в разных городах, в жилища руководителей этой группы и перестреляли их, полусонных, прямо в постелях...)
Стоит лишь поменять местами добро и зло, и получается все шиворот-навыворот. Если мораль и закон нашей страны запрещают подрывать коммунистический строй, то это, стало быть, и есть «нарушение прав человека». Поэтому клеветники на Советский Союз – мученики, а Чаплин – зловредный красный. Лилиан Хеллман – опасная заговорщица, Анджела Дэвис – исчадие ада. На каждого коммуниста в США – без различия пола, возраста, профессии, места жительства заведены полицейские досье, а у всех остальных американцев снимают отпечатки пальцев. Кажется, у ста миллионов уже сняли. Такая схема требует «перебежчиков с Востока», желательно крупных писателей-«гуманистов», способных живописать фантастические картины бунта интеллигенции против социализма, а в связи с этим и нарушения ее прав.
Чем же располагает в этом смысле буржуазный Запад? Отвечая на этот вопрос с помощью отнюдь не левого американского журнала «Ньюсуик», я не буду касаться всех аспектов, связанных с понятием «диссидент», коснусь только одного – как обстоит дело с «желательным живописанием».
В апрельском номере этого журнала за 1977 год опубликована статья Клиффорда Мэя «Голоса в пустыне». Имеются в виду как раз голоса диссидентов. В первых же строках статьи сказано: «До сих пор они не создали в изгнании никаких крупных произведений». О Кузнецове: «Не опубликовал ничего со времени своего приезда в Лондон», и он же сам о себе: «Сейчас я всего лишь бывший писатель». О Галиче: «Увы, ничего художественного не пишет», и он же сам о себе: «Улицы, пивные, метро – все это для нас немо». Амальрик сам о себе: «Еще слишком рано говорить о том, смогу ли я здесь хорошо писать» (этот вообще никогда ничего не писал, разве что, обливаясь холодным потом, царапал черновики антисоветских листовок, а потом издал их на Западе отдельной книжонкой).
И так далее.
Со скорбью, но и раздражением исполнил журнал «Ньюсуик» отходную компании так называемых диссидентов.
Положение тяжелое. А каково им еще и выслушивать такие заявления, как то, что сделала о них в США некая деятельница Клара Дьоргев: «Запад просто пресытился восточноевропейскими писателями!» Да и какие это писатели, если и писать-то не умеют художественно? Но мы ведь предупреждали: не умеют!
Под крики о «нарушении прав человека в СССР» они идут на службу во враждебные делу мира органы НАТО и ЦРУ – радиостанции «Свобода», «Свободная Европа», журнал «Континент», как в годы гражданской войны шли бы в деникинскую разведку или в отделы пропаганды у Колчака. Они добились своего, они на Западе и работают – все без исключения – против разрядки международной напряженности.
Каждый из них – без исключения – сделал заявления в поддержку конфронтации буржуазного Запада с Советским Союзом. Опасное противоборство стран с различным общественным строем – их питательный бульон.
Думают ли они при этом о праве человека на жизнь без войны?
Новоявленный «мученик» Буковский льнет к самым что ни на есть правым, а либералы-антикоммунисты в Англии смущенно ему выговаривают: как же так, неужели вы не понимаете, с нами иметь дело удобнее...
Но диссидентам не до политического политеса. В издании «их» журнала «Континент» участвуют деньги реваншиста Шпрингера.
Старый Бунин, большой русский писатель, оказавшись в эмиграции, злобился на Советы, вспоминал «доброе помещичье время», но, когда во Францию пришли гитлеровцы, не стал сотрудничать с врагами Советского Союза, скрылся в глухом углу, голодал и молчал...
Нет, этих окаянных ничто не тревожит, им никого и ничего не жаль, у них нет ничего святого. Давид Маркиш в интервью Милану Кубику, корреспонденту того же «Ньюсуика», сказал: «С тех пор как я стал взрослым, я всегда рассматривал Россию как отель, где я случайно родился. Когда мне наконец разрешили выехать, я чувствовал себя так, будто я просто освобождаю номер в гостинице».
Маркиш захлопнул за собой дверь отеля, а Солженицын, о котором «Ньюсуик» сообщает, что «на Западе он опубликовал немного, да и то не очень значительное художественно», наверно, не прочь бы и возвратиться, но если судить по его сумасбродным высказываниям, то в совсем другую Россию, в монархическую, разумеется, да не во всякое царствование, а хорошо бы в отброшенную на несколько веков назад, в ту, которой правил бы царевич Алексей. Тот самый, бледный, высокий, худой, что на картине Ге и что стоял во главе боярского заговора против Петра, дабы вернуть страну назад, во тьму средневековья.
Однажды Гейне выразительно заметил: «Франкфуртский купец-христианин столь же похож на франкфуртского купца-еврея, как одно тухлое яйцо на другое».
Наглый, развязный Маркиш, работающий, в артели упаковщиков, и угрюмый Солженицын, источающий ненависть в своем вермонтском особняке-крепости, стоят друг друга. А вместе стоят ломаный грош.
И не в них, разумеется, суть.
Когда же ко мне доносятся голоса высокопоставленных персон Запада, докторально вещающих нам нечто о правах человека, я хочу сказать: послушайте, вам и вовек не отмыться от гонений на великого Чаплина, от преследований всему миру известной Лилиан Хеллман – не морочьте же нам голову уголовником Буковским!
КОЕ-ЧТО ИЗ ЖИЗНИ МОНСТРОВ
1
Когда-то, в давно прошедшие времена, в старой Москве было известно имя Юлии Пастрана. Так называлась женщина-монстр. Лицо ее, заросшее темными волосами, жесткая смоляная борода и дикие, бессмысленные глаза вызывали странный интерес посетителей сада «Эрмитаж». Антрепренером зрелища был заезжий иностранец, господин Морель, деловитый мужчина с кокетливыми, закрученными кверху усиками.
По дорожкам, посыпанным желтым песочком, берегом большого пруда мимо вычурных беседок прогуливались нарядно одетые люди. В саду на большой эстраде играл лучший в Европе конца XIX века симфонический оркестр Гунгля, пел цыганский хор. Но самые большие сборы Морелю делала Юлия Пастрана. Она сидела за изгородью, в специально выстроенном павильоне. Публика валом валила поглазеть на страшилище.
Известно, выставленное напоказ уродство, да еще и страшноватое, вызывает смешанное чувство жалости и страха. Про Юлию Пастрана говорили всякое. Будто она дочь огромной обезьяны и женщины, похищенной четвероногими. А то еще и такое: будто нашли ее в глубине Африки – последнюю из приматов, полулюдей-полузверей, но тронутых процессом биологической эволюции. Иные утверждали: порождение дьявола!
Скептики уверяли: борода у нее наклеенная, а вообще это обычная женщина, только загримированная. Содержатель сада, отвечая на такие подозрения, самодовольно подкручивал усики, приглашал профессуру, медиков. Юлию Пастрана усыпляли. Медицинские светила проводили обследования, даже дергали ее за бороду. Но нет, она оставалась монстром.
Полуженщина-полуобезьяна не обладала даром внятной речи. Иногда она танцевала. Это были странные телодвижения, на первый взгляд произвольные, а может быть, и с загадочным ритуальным смыслом, но не лишенные звериной грации, неизменно таящей в себе неожиданную опасность для человека. Эта пещерная хореография делала Юлию Пастрана еще непонятнее И страшнее...
Господин Морель печатал ее фотографии. Они расходились во множестве, в десятках тысяч экземпляров. Родители пугали ребят: «Вот отдам тебя Пастране!» – а сами украдкой и с жутким холодком в спине поглядывали на изображение, думали: «Господи, откуда только взялось такое чудище?»
Но где произросла Пастрана, из каких щелей появилась, кто ее породил или выдумал – оставалось неизвестным. Она молчала. Мрак окутывал со прошлое. Доисторическое чудовище дохнуло смрадом в лица людей и исчезло, оставив после себя лишь забытые рассказы очевидцев о монстре московского «Эрмитажа». Да у меня дома завалялась выцветшая фотография – свидетельство существования Юлии Пастрана.
«Монстр» – французское слово, оно соединяет в себе два понятия: урод и чудовище. Часто фигурировало в литературе. У Чехова, например, в «Медведе» помещица Попова восклицает: «Вы... медведь! Монстр!» У Мамина-Сибиряка в «Горном гнезде» об одном из персонажей сказано: «Это какое-то гороховое чучело... монстр». Примеров сколько угодно. Но вот самый последний, и не из литературы, а из жизни.
Полуженщина-полузверь заговорила. Но это но Юлия Пастрана. Той сейчас было бы от роду около полутора века. Скорее всего мы имеем дело с ее внучкой. Новая Пастрана, правда, не танцует, по вот говорит. Ее зовут Маргрет Гоинг. Она безупречно владеет английским. И выступает не в павильоне «Эрмитажа», а в Лондонском университете. Бороды у нее нет, фигура нормальная, имеет звание профессора, однако, представьте, подобно Юлии Пастрана, остается монстром. Мы узнали о ней из поистине сенсационной статьи Клива Куксона в газете «Таймс». Будем цитировать:
«Профессор Маргрет Гоинг в прочитанной ею вчера в университете лекции опровергла ряд распространенных мнений относительно того, как было принято решение об атомной бомбардировке Хиросимы и Нагасаки. Одна из широкоизвестных точек зрения заключается в том, что этот шаг был предпринят недостаточно продуманно... Другая точка зрения исходит из того, что Япония уже фактически потерпела поражение и бомба была сброшена лишь в желании оправдать затраченные на ее производство средства, доказать успешную работу и правоту тех, кто отвечал за ее создание, а также предварить вступление в войну Советского Союза ».
Есть еще и третья точка зрения. О ней Клив Куксон не пишет, хотя две предыдущие ей не противоречат. Лидеры Соединенных Штатов прекрасно понимали бесцельность атомной бомбардировки. Им было точно известно: немедленно после Крымской конференции Советский Союз, верный союзническому долгу, начал подготовку к военным действиям на Дальнем Востоке. Гарантия капитуляции императорской Японии состояла в неминуемом разгроме ее главной военной силы – Квантунской армии. Так оно и произошло. Тем не менее накануне выступления советских войск лидеры США все-таки швырнули две адские бомбы на Японию. Они хотели возвестить всему свету эру своей атомной монополии, чтобы под ее угрозой устраивать послевоенный мир на американский лад.
В середине июня 1945 года большая группа американских ученых во главе с лауреатом Нобелевской премии Джеймсом Франком и Лео Сцилардом представила в Вашингтон доклад. В нем содержалось предложение: вместо планируемой бомбардировки Японии устроить демонстрацию мощи нового оружия перед всеми представителями Организации Объединенных Наций в пустыне или на необитаемом острове. Наилучшая атмосфера для достижения международного соглашения была бы создана, по мнению авторов доклада, если бы Америка могла сказать всем: «Вы видите, какое оружие мы имели, но не воспользовались им. Мы готовы отказаться от его применения и в будущем, если другие нации присоединятся к нам и договорятся об установлении эффективного международного контроля».
Авторы доклада предупреждали: «Если это предложение или ему подобное по конечному смыслу не будет принято, то военное преимущество США, достигнутое путем внезапного применения атомной бомбы, сведется к нулю последующей потерей доверия, волной ужаса и отвращения, которая охватит мир и, вероятно, расколет общественное мнение внутри страны».
Этот прогноз оказался точным. Желая парализовать возмущение мировой общественности, но и не только по этой причине, американская реакция открыла фронты «холодной войны».
Удивительно все-таки это самоослепление Пентагона. Там всерьез полагали, будто единоличное владение бомбой будет длиться столь долгий срок, что ядерный шантаж успеет принести желанные плоды и поставит весь мир на колени перед звездно-полосатым флагом. Советскому Союзу пришлось создать и атомную и водородную бомбы. С тех пор ни один новый виток гонки вооружений, затеянной Пентагоном, не приносил США никаких преимуществ. Им не удалось сместить «ядерный баланс» в свою пользу.
Помню, как гремели победные фанфары в Штатах, прославляя систему МИРВ – кассетные боеголовки с индивидуальным наведением на цель. Карикатуристы многих стран рисовали тогдашнего министра обороны США Мелвина Лэйрда маньяком, ласкающим трехглавую баллистическую ракету. Новый тур вооружений не мог и но может, как видно, дать США ничего, кроме новых прибылей военно-промышленному комплексу.
Кого же, однако, теперь изображать в обнимку с крылатой ракетой или нейтронной бомбой?
Может быть, сенатора Джексона – «крестного отца» новых видов вооружения? Или бывшего министра обороны Гарольда Брауна – он был одним из руководителей Ливерморской лаборатории в Калифорнии, где и создавалась эта самая бомба? А может быть...
В конечном счете люди захотят точно знать – поименно! – всех, кто решился открыть дорогу нейтронному оружию.
Иностранные источники уже давно сообщали о планах создания в США сверхмощных устройств на основе опытов с более тяжелыми элементами, чем уран. Хотят оснастить химическим оружием артиллерию, хлопочут о приборах абсолютно точного попадания авиабомб в заданную цель. Жаждут дальнобойных «лучей смерти».
А при этом тратят огромные средства на психологическое прикрытие всей этой вакханалии поисков новейших, наилучших средств человекоистребления. Главная задача: рассеять страх перед видениями ядерной войны, примирить с ее неизбежностью и даже внушить веру («Слушайте, слушайте!» – как восклицают иногда на заседаниях английского парламента) в возможность надеть на бомбу белоснежные ризы милосердия и гуманности.
Как добиться такого смещения умов, такого кощунственного поворота сознания? Ведь слово «Хиросима» но пустой звук для всех живущих на земле. 6 августа, в день горькой даты, они вновь и. вновь содрогаются при одном лишь воспоминании...
Но нет такого святотатства, на какое не пошла бы реакционная пропаганда, преследуя свои цели. Она хватает вас за рукав и тянет к тем политическим эстрадам, на которых кривляются монстры, уверяющие, в отличие от молчальницы Юлии Пастрана, что они-то и есть нормальные люди.
2
И вот тут мы как раз и вернемся к профессору истории науки Оксфордского университета Маргрет Гоинг. Что же она опровергла в истории с Хиросимой? Она сказала, и ее подлинные слова автор отчета в «Таймс» взял в кавычки: «Решение сбросить бомбу было принято главным образом для того, чтобы предотвратить кровопролитие в войне с Японией».
В политике, в дипломатии ость такое выражение – «пробный шар». Терминологическое заимствование у метеорологии. Шары-зонды запускают в поднебесье, чтобы взять пробу воздуха, определить направленно ветра в верхних слоях атмосферы, а может быть, и в нижних – не знаю точно.
«Пробный шар», запускаемый на страницы газеты, в радиоволны, на телевизионный экран, по видимости наделен схожей функцией. Он как бы берет «пробу» общественного мнения, выясняет, куда и откуда дует ветер. Его отлично от метеорологического существенно. Тот взвивается ввысь, нагруженный точной аппаратурой. Искомые данные придут в результате ее объективной работы.
«Пробный шар» в политике, едва выскочив на свет божий, уже нагружен итогом, выводом, концепцией. Он не устремлен к истине, а проверяет реакцию на собственное содержимое. Среди всех мыслимых шаров (детских, разноцветных, воздухоплавательных с корзинами, в том число и тех, на которых так увлекательно и счастливо летали жюльверновские герои, метеорологических, научных), среди всего разнообразия «пробный шар» Маргрет Гоинг – монстр среди шаров.
Теперь посмотрите, как повела дальше эту кампанию «Таймс», запуская со своих страниц, как со стартовой площадки, новые «пробные шары». Ровно через неделю после отчета о выступлении оксфордского лектора газета напечатала «Письмо в редакцию» полковника авиации Джона Лонга. Вот оно:
«Эти замечания Маргрет Гоинг относительно распространенных представлений о решении сбросить бомбу на Хиросиму очень своевременны и необходимы. В качестве офицера сравнительно невысокого звания я присутствовал на всех совещаниях объединенного штаба разведки и хорошо помню, чем были озабочены мои начальники, все они высокогуманные и глубоко думающие люди...» И в заключение: «Я могу заверить, что мы были весьма озабочены перспективой тех огромных людских потерь, с которыми могли быть связаны сражения на последнем этапе войны. Мы были в ужасе. Вряд ли можно поэтому удивляться, что хотя нас поразил взрыв атомной бомбы над Хиросимой, все же мы испытали известное чувство облегчения. Я думаю, не только мы. Следует широко пропагандировать мнение профессора Гоинг, с тем чтобы вместо сложившегося мифа стала известна истина». И подпись: «Джон Лонг, командир крыла королевских воздушных сил. Балеарская международная школа. Пальма де Мальорка».
Нет слов для комментариев! Оставлю пока читателей наедине с докладом Гоинг и письмом Лонга. Только замечу: монстры поднимаются в небо гурьбой. Через два дня «Таймс» запускает третий «пробный шар» – публикует письмо лорда Шерфильда, сотрудника британского посольства в Вашингтоне во время войны. Вот оно:
«Сэр, меня очень заинтересовало письмо Джона Лонга на ваших страницах о решении бомбардировать Хиросиму. В качестве сотрудника британского посольства в Вашингтоне, занимавшегося проблемами атомной бомбы под началом посла лорда Галифакса и фельдмаршала Генри Вильсона, я был не только в курсе английской политики, но и знал направление американской политики. Как подчеркивает командир крыла Лонг, на чаше весов была потеря множества жизней американцев и англичан в случае высадки в Японии...
Я был убежден в то время, что решение, принятое совместно президентом Трумэном и м-ром Эттли, – решение использовать две бомбы – было оправдано и необходимо, ибо ничто иное, кроме такого двойного удара, не заставило бы Японию капитулировать и не привело бы к быстрому окончанию войны. Ничто из прочитанного и услышанного мною с тех пор не заставило меня изменить свою точку зрения». И подпись: «Преданный вам Шерфильд, палата лордов».
Уверен, читателю все ясно. И действительно, нет у меня желания комментировать все это бесстыдство. «Пробные шары», вылетевшие из распахнутого окна в кабинете шеф-редактора «Таймс», тащат за собой на всеобщее обозрение оправдательный вердикт атомной бомбе.
Можно ли представить себе в нашем XX веке образчик более коварного и опасного цинизма? «Таймс», конечно, понимает, какую «игру с шарами» она ведет. Спустя шесть дней она обнародовала четвертый материал о Хиросиме. Есть основания полагать, что уже в этом промежутке времени редакцию завалили протестующие письма, и не только английских читателей.
Одно из них и публикуется «Таймс». Цель – задним числом создать ощущение дискуссии вокруг тезиса, утверждаемого императивно. Тем не менее письмо это достаточно красноречиво. Оно написано человеком, а не монстром. Вот оно:
«Сэр, лорду Шерфильду не следовало защищать бомбардировку Хиросимы. По любым стандартам это было варварское преступление, которое с моральной точки зрения трудно отделить от гитлеровских газовых камер. Союзники могли с легкостью довести до сведения японцев, что у них есть могучее новое оружие, без того чтобы сбрасывать его на населенные пункты. Но нет уверенности, что следовало сделать даже это, ибо, как писал генерал-майор Дж. Фуллер в своей книге «Вторая мировая война» (1948 г.), «хотя спасать жизни своих солдат похвально, это ни в коей мере но оправдывает средств, противоречащих всякому представлению о гуманности и обычаях войны». И дальше: «Невозможно применять методы войны, которые опозорили бы Тамерлана». И подпись: «С уважением Уильям Куксон, редактор «Андженды», Лондон».
3
Но на что же все-таки рассчитывала «Таймс», уступая негодованию читателей и давая место на полосе этому письму? А рассчитывала она на сложный молекулярный процесс формирования общественного мнения, на произвольно зафиксированный счет 3:1 (один отчет о лекции и два письма за бомбу, одно против), на определенное свойство «пробного шара»: если он и лопнет, то при этом все же засеет некое пространство своим содержимым. От него не прольется на земле благодатный дождь, как это бывает, когда облако, засеянное йодистым серебром, сгущается в тучу. Начинка «пробных шаров», подобных «таймсовским», низвергает на людей ОВ – вещества, отравляющие сознание.
Против такого покушения есть одна защита: человечность и знание фактов. У нас в стране сама мысль об индульгенции для бомбы над Хиросимой кажется противоестественной. Но вот ведь на Западе даже и такое возможно. Поэтому есть необходимость напомнить:
1. Группа японских ученых к тридцатилетию атомных бомбардировок подготовила специальный доклад генеральному секретарю ООН. По данным этого документа, в 1945 году в Хиросиме и Нагасаки погибло 220 тысяч человек при общем населении 570 тысяч человек.
Если к этому добавить число скончавшихся уже после 1945 года, то количество жертв возрастет до 250 тысяч человек, что значительно выше цифр, которые приводились ранее. Оставшиеся в живых до сих пор опасаются последствий атомных взрывов не только для своих детей, но и для внуков.
Согласно докладу, обнаружены заболевания лейкемией у второго поколения жителей этих городов. В Хиросиме испепелено 70 тысяч из 70-ти, в Нагасаки – 18 тысяч из 51 тысячи зданий.
Сравните этот глобально трагический факт с утверждением тройки монстров из «Таймс», сформулированным наиболее отчетливо Маргрет Гоинг: «Решение было принято главным образом для того, чтобы предотвратить кровопролитие в войне с Японией».
«Позвольте, – может с достоинством возразить профессор, – но кто вам сказал, будто меня интересуют жертвы среди японцев? И вовсе не то имела в виду. Говорю я о гипотетических потерях англичан и американцев». Да, конечно, и в письмах Джона Лонга и лорда Шерфильда речь идет о том же самом. Судьба мирного населения двух японских городов их начисто не интересует.
2. Из многих опубликованных источников известно: вашингтонская администрация, руководители разведывательных служб армии и флота США к августу 1945 года, учитывая предстоящее вступление СССР в войну на Дальнем Востоке, в действительности были убеждены, что крушение Японии теперь уже дело нескольких недель. Альфред Мак-Кормак, начальник военной разведки на Тихоокеанском театре военных действий, писал: «Мы обладали полным господством в воздухе над Японией. У нее истощились запасы продовольствия, а резервы горючего оказались практически исчерпанными. Мы начали секретную операцию по минированию всех заливов и гаваней. Если бы мы провели эту операцию до конца, то разрушение японских городов с помощью зажигательных и других бомб было бы вовсе ненужным».
На островах японцы не могли уже организовать серьезного сопротивления союзникам, а на континенте, на Маньчжурском плацдарме, занималась заря советского наступления против полумиллионной кадровой Квантунской армии с ее 1155 танками и 1900 самолетами.
4
А теперь зададим себе вопрос: спроста ли выступила в Лондоне Маргрет Гоинг, а «Таймс» подхватила ее доклад? Конечно нет. Эта акция лишь малая часть той кампании, что призвана обеспечивать психологические тылы нейтронной бомбы и крылатых ракет.
Над Хиросимой и Нагасаки дьявол американского империализма репетировал геенну огненную для человечества. До той поры, только глядя на пятнадцать провидческих листов «Апокалипсиса» Дюрера (и самый страшный из них – «Трубный глас»), наши предки могли представить себе, что ждет людей XX столетия по милости кучки монстров, ныне взращенных в толком тогда еще не открытой Америке.
Современный дьявол – это вам не стародавний, дурашливо гогочущий леший и не замызганный болотный черт. Он образован, хорошо одет, летает на собственном реактивном самолете, курит манильскую сигару, играет в гольф.
В средние века дьявол, заключая союз с помощниками, метил их своей печатью. В 1651 году лейб-медик французского короля Генриха IV написал книгу под названием «Рассуждения о знаках у ведьм, чертей, чудищ-монстров и подлинной власти дьявола». Там сказано: «Сатана ставит клеймо каленым железом с помощью особой мази, которую он вводит под кожу».
Напрасно стали бы вы искать эти знаки на теле высокопоставленного чина из Пентагона и ЦРУ или громогласного профессора и разъяренного советолога. Если бы даже вам довелось оказаться с ними рядом на песчаных пляжах Бермудских островов или Майами-Бич, а на худой конец и среди брайтонских дюн, все равно вы не обнаружили бы никакой такой метки, знака, клейма. Да и зачем они? Сообщники и знают и понимают друг друга с первого взгляда, ощущают общие интересы на любом расстоянии, чувствуют их кожей.
Я написал «Майами» и тут же вспомнил: этот райский уголок пользуется теперь не только репутацией фешенебельного курорта, но и служит местопребыванием нового центра международных исследований. Советологи из Майами – такие, например, как бывший посол в Москве Колер и другие, – предлагают политическую модель мира, не имеющую ничего общего с мирным сосуществованием двух противоположных систем.
Схема такая: военно-промышленный комплекс с помощью сенаторов-монстров «пробивает» в конгрессе колоссальный военный бюджет. В свою очередь Пентагон субсидирует «мозговые разработки» в заведениях вроде «Рэнд-корпорейшн», Гудзоновского института, центра в Майами или лекции в Лондоне. А эти идеологические службы снабжают тех же сенаторов набором умозаключений, призванных всячески, с любых сторон, оправдать гонку вооружений, а главное – реабилитировать ядерную бомбу.
Я не рискну утверждать, будто Маргрет Гоинг выступила со своим докладом по прямому наущению какой-то заокеанской конторы. Географически ей ближе НАТО. Но общность интересов, как уже сказано, позволяет обойтись без вульгарной механики, тем более на профессорском уровне.
Поражает лишь риск самой Маргрет Гоинг – она осмелилась так открыто восславлять атомную бомбу в Лондоне, на Европейском континенте, как будто англичанам мало «Фау» второй мировой войны или кто-то полагает, будто ядерное оружие способно действовать лишь в одном направлении.
Реабилитировать бомбы сорок пятого года – значит хорошо расчистить дорогу нейтронной... Как же, ведь те – «грязные», а эта – «чистая». Те уничтожали людей и ценности без разбора, а эта – только людей. И человечеству предлагают поздравить себя с таким подарком!
В прошлые времена за каждой армией шла шайка мародеров, раздевающая трупы на поле сражения. Когда сапог мертвеца бывал иссечен осколками, грабитель недовольно ворчал: «Испорчено». Теперь, в век баллистических ракет, нейтронная боеголовка призвана умерщвлять людей, оставляя в целости заводы, фабрики, элеваторы, лаборатории.
Кому?
Они хотели бы приплыть, прилететь из-за океана и застать нас бездыханными, а наше имущество – в полной сохранности. Продырявленные башмаки им не нужны.
Ну не монстры ли?
Они так прямо и пишут. Например, Бернард Уэйнрауб в «Нью-Йорк тайме» о преимуществе нейтронной бомбы: «В случае применения атомного оружия «нынешнего поколения» могло бы потребоваться несколько месяцев, прежде чем возникла бы возможность оккупации данного района, утверждают сотрудники Пентагона». Или Уолтер Пинкус в «Вашингтон пост»: «...таким образом, солдаты гибнут, здания же остаются в целости, и в них могут поселиться новые обитатели – победители». Нейтронная идиллия!
«Таймс», осторожно оглядываясь по сторонам, вывела счет 3:1. Дескать, большинство все-таки за бомбу. А по провести ли сторонникам мира всепланетное голосование по этому поводу? Счет можно предсказать заранее: четыре миллиарда людей против кучки монстров – дьявольских чудищ XX века.
