Текст книги "Оскар Уайльд"

Автор книги: Александр Ливергант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Глава девятая
«ЗЛАТОКУДРЫЙ МАЛЬЧИК», ИЛИ ДОКТОР ДЖЕКИЛЬ И МИСТЕР ХАЙД

У героев комедий Уайльда тайны в далеком прошлом. У их автора – в настоящем.

В «Портрете Дориана Грея» художник Бэзил Холлуорд жалуется своему будущему убийце: «Я стал скрытен, мне нравится иметь от людей тайны». Нравилось «иметь от людей тайны» и главному герою романа Дориану Грею. И его создателю – Оскару Уайльду. Как и Дориан Грей, Уайльд нередко возвращается домой глубоко за полночь, после длительных и загадочных отлучек, вызывающих подозрение у родных и друзей. У всех, кроме Констанс. Даже собственные дети однажды уличили Уайльда. Когда тот рассказывал им про «нехороших мальчиков, которые своим непослушанием доводят мамочку до слез», старший сын поинтересовался: «А какого наказания заслуживают те папы, которые не приходят домой до утра и еще чаще доводят мамочку до слез?»

Уайльд прекрасно знает, о чем пишет, когда повествует, как его герой, «тайком ускользнув из дому, отправляется в какие-то грязные притоны», где «лежит без сна, переодетый, под вымышленным именем…». Двойная жизнь Уайльда тем более предосудительна, что он, в отличие от своего героя, – семьянин, и семьянин с виду примерный. Он, быть может, и не женолюбив, но чадолюбив уж точно. Не укладывается в голове, что этот блестящий, с иголочки одетый денди, член самых престижных лондонских клубов, завсегдатай журфиксов и театральных премьер, законодатель литературных и театральных мод, чьи bon mots [38]38
  Остроумные выражения ( фр.).


[Закрыть]с равным энтузиазмом пересказываются в аристократических гостиных и вагонах третьего класса, – может скрыться из дому и встречаться невесть где и невесть с кем под вымышленным именем. Или на неопределенный срок уехать за границу, не оставив адреса. Или переселиться с Тайт-стрит в отель, в столице или в провинции, под благовидным предлогом, что дети мешают творить. Поневоле возникает ассоциация с нашумевшей в конце 1880-х годов повестью Роберта Луиса Стивенсона «Странная история доктора Джекиля и мистера Хайда». Почтенный доктор Джекиль открывает снадобье, с помощью которого превращается в своего двойника, отвратительного, грубого, мстительного мистера Хайда. Вот и Уайльд, вслед за незадачливым героем Стивенсона, а также героями своими собственными (вспомним леди Олрой, барона Хаусберга, лорда Артура Сэвила) «раздвоился»: при свете дня он – всеми уважаемый доктор Джекиль, под покровом ночи – отталкивающий мистер Хайд. Впрочем, не отталкивающий: в своей тайной, полной предосудительных поступков ночной жизни Уайльд проявлял столь свойственные ему при свете дня великодушие, щедрость, заботливость – его партнерам, даже сходившимся с ним за деньги и всего на одну ночь, не на что было жаловаться.

И скрытая пружина подобного «раздвоения» – это, если вдуматься, его тщеславие, дававшее себя знать, как мы убедились, во все времена его жизни – и в Оксфорде, и в Лондоне, и в Америке, и в Париже. Желание любой ценой понравиться и в то же время быть не таким, как все. «Ведя порочную жизнь, он, по существу, потакал своей ненасытной самовлюбленности, – очень точно подметил в своих воспоминаниях об Уайльде английский журналист Колсон Кернан. – Даже в грехе он изо всех сил стремился быть совершенно не похожим на других». И, как это часто бывает, стремясь быть «совершенно не похожим на других», – мало чем от других отличался.

Его связи были многочисленны и беспорядочны. Были молодые люди из «грязных притонов», которых Уайльд во время своих загадочных отлучек, длившихся, бывало, не одну неделю, нанимал за деньги. Были и увлеченные им университетские юнцы, начинающие поэты, покоренные его обаянием, талантом и остроумием и обязанные ему своими первыми литературными успехами. Они ужинали с его женой и детьми – и, к ужасу их почтенных родителей, не отказывали ему ни в чем.

В одного из них, сэра Альфреда Дугласа, нерадивого студента Оксфорда, начинающего поэта, сына знатного лондонского вельможи Джона Шолто Дугласа, девятого маркиза Куинсберри, Уайльд влюбился. И влюбился не на шутку. И неудивительно. «Златокудрый мальчик», как его звали в Оксфорде, этот гроб повапленный, прекрасный снаружи и ужасный внутри, унаследовавший красоту своей кроткой и покладистой матери и бешеный нрав тирана и сластолюбца отца, предпочитавшего обществу жены общество кокоток, охотничьих собак, скаковых лошадей и спортсменов, – умел к себе расположить. Мы отмечали, что во внешности героя эссе Уайльда «Перо, полотно и отрава» Томаса Уэйнрайта и красавчика Дориана Грея обнаруживается немало общего. Еще большее сходство между Дорианом и «златокудрым мальчиком», с которым Уайльд – удивительное дело – в пору написания «Портрета» еще и знаком-то не был. Дориан и в самом деле – вылитый Дуглас: «Лорд Генри смотрел на Дориана, любуясь его ясными голубыми глазами, золотистыми кудрями, изящным рисунком алого рта. Этот юноша и в самом деле был удивительно красив, и что-то в его лице внушало доверие. В нем чувствовались искренность и чистота юности, ее целомудренная пылкость. Легко было поверить, что жизнь еще ничем не загрязнила этой молодой души». Фотографии сэра Альфреда Дугласа сохранились, и, надо признать, сходство между ним и героем романа поразительно: и голубые глаза, и золотистые кудри (не зря же его прозвали в Оксфорде златокудрым), и алый рот. И пылкость – вот только целомудренная ли? И молодая душа – вот только не загрязненная ли?

Как бы то ни было, Альфред Дуглас умел – повторимся – к себе расположить. Он расположил к себе Роберта Росса, узнавшего про связь Бози и Уайльда лишь спустя время, когда получил недвусмысленное письмо Оскара из отеля в Кенсингтоне, где с откровенностью, столь свойственной чувству, говорилось: «Бози подобен нарциссу – такой белый, такой золотой… Бози так устал: он лежит на диване, подобно гиацинту, и я боготворю его». От друга – а Росс был, прежде всего, другом, безусловно, самым верным и близким, – тайн не бывает. Вот Уайльд с присущими ему прямодушием и чистосердечностью и делится своим счастьем: «Я боготворю его».

Он расположил к себе Констанс. «Спустя год после нашей первой встречи она призналась мне, что я ей понравился больше всех остальных друзей Оскара», – спустя много лет напишет Альфред Дуглас в своей книге «Оскар Уайльд: подведение итогов». И хотя, скорее всего, симпатию к себе жены Уайльда автор в своих интересах несколько преувеличил, Констанс и в самом деле ни разу не заподозрила мужа в связи с Дугласом (ей бы такое и в страшном сне не приснилось!) и относилась к нему вполне лояльно. А между тем связь эта, что называется, бросалась в глаза: Дуглас, во всяком случае, и не думал ее скрывать. Однажды он устроил Уайльду очередной скандал только потому, что тот отказывался входить вместе с ним в отель с главного входа, у всех на виду. Откуда же, спросим себя не в первый раз, такая слепота жены Уайльда? Из-за наивности? Или из-за безграничного, доходящего до абсурда доверия и уважения к мужу, великому и несравненному? А может, из-за упорного нежелания смотреть правде в глаза, стремления любой ценой сохранить семью? Что-что, а прятать голову под крыло Констанс умела. Да и что ей оставалось делать?

И, главное, «расположил» к себе Уайльда. На процессе сторона обвинения, а вслед за ней и общественное мнение Лондона будут придерживаться той насаждаемой газетами и массовой литературой версии, согласно которой опытный и циничный развратник свел с пути истинного невинного мальчика из хорошей семьи. В действительности же всё обстояло несколько иначе. «Чистый, невинный мальчик», несмотря на свой юный возраст, был «сведен с пути истинного» задолго до встречи с Уайльдом, что не мешало ему утверждать, что Уайльд обхаживал его полгода. В сущности, это Дуглас ввел Уайльда в мир мужской проституции, свел с молодыми людьми, которые, как пишет Ричард Эллман, «готовы были отдаться любому за несколько фунтов и сытный ужин». О том, что отпрыск одной из самых богатых и знатных семей в Англии – практикующий гомосексуалист, в Оксфорде было известно всем. Да и «хорошей» семью Куинсберри тоже можно назвать лишь с большой натяжкой: родители, после того как маркиз привел в дом очередную содержанку, развелись, а трое Куинсберри-младших люто, каждый на свой лад, ненавидели Куинсберри-старшего.

Формула отношений Уайльд – Бози на протяжении нескольких лет их любовной связи оставалась неизменной, многократно проходила одни и те же этапы. Этап номер один: совместная жизнь в отелях (как правило, самых лучших), на снятых квартирах или в загородных домах, за границей или в глуши английской провинции. Этап номер два: ссора, зачинщиком которой по большей части становился обидчивый, невоздержанный на язык истерик Альфред Дуглас. Причины ссоры: ревность, упреки в недостатке внимания и чувства или же появление третьего лица, как правило, дружка Дугласа, которого тот, случалось, «прихватывал с собой», приезжая в гости к Уайльду; заканчивался menage а trois [39]39
  Любовь втроем ( фр.).


[Закрыть], естественно, грандиозным скандалом. И еще две, и немаловажные, причины размолвок: постоянное и настойчивое требование Дугласом денег и постоянная их нехватка; Уайльд и всегда-то жил не по средствам, теперь же окончательно «выбился из бюджета». Бози любил и умел сорить деньгами, чужими особенно, Уайльд же ни в чем ему отказать не может. Результат ссоры: разрыв – и всякий раз «навсегда». Этап номер три: отчаянные письма Дугласа Уайльду с мольбой о прошении, с клятвенными заверениями, что жизнь без него невозможна, нередко – угрозы покончить с собой. Этап номер четыре: примирение; Уайльд всякий раз дает себе слово, что на шантаж не поддастся, выдержит характер, но всякий же раз идет на попятный, ведь он-то и в самом деле жить без Бози не может. Когда любишь, легко ссоришься, но и легко прощаешь, и Бози это прекрасно понимает и беззастенчиво пользуется параличом воли влюбленного в себя друга. Когда же все четыре этапа пройдены, закручивается новый – порочный в прямом и переносном смысле – круг. И опять любовь – ссора – нежные письма – примирение. Чтобы прозреть, да и то лишь на время, прервать эту дурную бесконечность, трезво оценить то унижение, которому он подвергался в неравных отношениях со своим возлюбленным, Уайльду понадобилось двухлетнее пребывание за решеткой, где и родилась тюремная исповедь – «De Profundis», о чем речь впереди.

А вот печальная летопись этих отношений. Своеобразное либретто трагикомической оперы, в финале которой торжествуют не силы добра, как положено, а силы зла. Впрочем, силы зла торжествовали в союзе Дуглас – Уайльд с самого начала.

Зима 1891 года. Как уже говорилось, свел Уайльда с Дугласом поэт Лайонел Джонсон, приятель Дугласа по Оксфорду. Джонсон приводит Бози на Тайт-стрит и знакомит с Уайльдами. Бози, начинающий поэт, отлично справляется с ролью скромного, знающего свое место подмастерья, смотрит на мастера снизу вверх. Очень скоро учитель и ученик поменяются местами.

Апрель 1891 года. Уайльд переписывается с Альфредом Дугласом, который находится в это время в Северной Африке в качестве личного секретаря лорда Кромера. После очередной размолвки с Кромером Дуглас возвращается в Англию.

Июль 1891 года. Уайльд дарит Бози «Портрет Дориана Грея» с дарственной надписью: «Альфреду Дугласу от его друга, написавшего эту книгу. Июль 91-го. Оскар». Надпись ничем не примечательна. За исключением, пожалуй, двух слов: «другу» и «Оскар».

Февраль 1892 года. Дуглас и Уайльд встречаются на премьере «Веера леди Уиндермир».

Весна 1892 года. Бози просит Уайльда оградить его от шантажистов: они выкрали у него не в меру откровенное письмо любовнику и теперь грозят разоблачением. Уайльд едет в Оксфорд, живет в квартире Дугласа на Хай-стрит, привлекает своего юриста Джорджа Льюиса, и тот улаживает дело, откупившись от шантажиста сотней фунтов (из кармана Уайльда).

Июнь 1892 года. О том, как развиваются отношения Уайльда и Дугласа, можно судить по второй дарственной надписи – на сборнике «Стихотворения»: «От Оскара. Златокудрому мальчику. В Оксфорде, в самом сердце июня. Оскар Уайльд». После запрещения ставить в Англии «Саломею» Уайльд «на нервной почве» заболевает и принимает приглашение Альфреда Дугласа поехать вместе с ним и его дедом по материнской линии в Бад-Хомбург на лечебный курорт. Не исключено, что он – «мнимый больной».

Август 1892 года. Уайльды надолго покидают свой дом на Тайт-стрит. Констанс едет на море в Баббаком-Клифф, возле Торки, погостить у своей ближайшей подруги леди Маунт-Темпл. Уайльд снимает фермерский дом в деревушке Фелбригг, под Кромером, в графстве Норфолк, куда к нему на десять дней приезжает Бози. После игры в гольф Бози простужается, и Констанс пишет мужу: «Дрожайший Оскар, я так сочувствую лорду Альфреду Дугласу. Как жаль, что меня нет с вами в Кромере и я не могу за ним ухаживать. Если сочтешь, что я нужна, пришли телеграмму – мне ничего не стоит приехать». Нет, не нужна.

Сентябрь 1892 года. После поездки в Глазго к сэру Герберту Бирбому Три, чтобы обговорить постановку «Женщины, не стоящей внимания» в театре «Хеймаркет», писатель проводит уик-энд с Дугласом в Оксфорде.

Начало октября 1892 года. Чета Уайльд наносит визит матери Дугласа в Брэкнелле, где она живет после развода с мужем. Леди Куинсберри, про которую театральный критик Десмонд Маккарти говорил, что вид у нее такой, будто ее когда-то сильно побили и она до сих пор не может прийти в себя, жалуется на сына, на его тщеславие, безделье, мотовство. Мать Дугласа явится прототипом леди Брэкнелл («Как важно быть серьезным»).

Конец октября – начало ноября 1892 года. Перед тем как провести полгода с женой и детьми в Баббаком-Клифф, Уайльд останавливается вместе с Дугласом в отеле «Ройял» в Борнмуте, после чего едет в Париж.

Ноябрь 1892 года. Дуглас посылает Уайльду свои стихи; первое стихотворение, по грустной иронии судьбы, называется «De Profundis».

Январь 1893 года. Уайльд зовет Дугласа приехать в Баббаком-Клифф, где он в это время живет с семьей. Стиль письма не оставляет ни малейших сомнений в их близости: «Мой единственный мальчик, сонет, который ты мне прислал, очарователен. Не чудо ли, что твоим алым губам музыка стиха дается ничуть не хуже безумия поцелуев?.. Почему ты один в Лондоне и когда поедешь в Сейлсбери? Охлади же свои длани в седых сумерках готики и приезжай сюда, когда захочешь. Здесь чудесно – вот только тебя не хватает… С неугасимой любовью, твой Оскар».

Зима – весна 1893 года. Пока Констанс со своей тетушкой путешествует по Италии, Уайльд живет с сыновьями в Баббаком-Клифф. И не только с сыновьями. К нему присоединились Альфред Дуглас и его наставник, молодой ученый Кэмпбелл Доджсон, нанятый леди Куинсберри репетитором к нерадивому сыну. Лайонелу Джонсону Доджсон пишет: «Наша жизнь здесь отличается праздностью и роскошью, а вот наши моральные устои прочными не назовешь. Бози красив и очарователен, но глубоко порочен…» Хозяин дома пребывает в отличном настроении, ведь он в кои-то веки окружен всеми, кого любит. Свидетельство его отличного настроения – шутливое «штатное расписание», которое он составляет для «Баббакомской школы»: «Директор школы – мистер Оскар Уайльд. Старший преподаватель – доктор Кэмпбелл Доджсон. Учащиеся – лорд Альфред Дуглас». А также – распорядок дня, вот выдержки из него: «14.30–16.30. Игра в прятки в обязательном порядке; прячется директор школы. 19.30. Ужин; шампанское в обязательном порядке. 24.00–1.30. Чтение в постели в обязательном порядке. Ученик, нарушающий это правило, будет немедленно разбужен. По завершении семестра в знак уважения и благодарности директору школы вручается серебряная чернильница, старшему преподавателю – пенал для карандашей».

Хорошее настроение длится недолго. Перед самым отъездом Бози, «в знак уважения и благодарности директору школы», устраивает грандиозный скандал. Уайльд в очередной раз дает себе слово больше с ним не видеться, однако в конце марта, по возвращении в Лондон, пишет ему с любовью пополам с укоризной из отеля «Савой» в ответ на его многочисленные письма и телеграммы: «Самый дорогой мой мальчик… Бози, ты не должен больше устраивать мне сцен… они убивают меня, перечеркивают всю прелесть жизни… Не могу слышать те жуткие вещи, которые ты, поджав губы, бросаешь мне в лицо. Уж лучше пусть меня шантажируют сводники и завсегдатаи мужского борделя, чем видеть, с какой злобой, несправедливостью, даже ненавистью ты меня обличаешь. Я должен как можно скорее увидеть тебя. Ты – божество, в тебе то благородство и красота, коих мне так не хватает. Может, мне приехать в Сейлсбери?.. Твой, только твой Оскар Уайльд». Впечатление такое, будто в очередной ссоре виноват был не Бози, а Уайльд – так он перед Дугласом заискивает, ищет встречи, примирения.

Март – апрель 1893 года. Перед отъездом в Германию Бози гостит у Уайльда в отеле «Савой». В день отъезда отдает один из своих костюмов безработному по имени Вуд – и «забывает» в кармане костюма «безделицу» – пачку адресованных ему писем Уайльда. Уже через несколько дней сам Вуд и еще двое таких же, как он, «лиц без определенных занятий» начинают шантажировать Уайльда, предлагая вернуть письма в обмен на деньги. Сумма сделки невелика, на своего возлюбленного Уайльд тратит много больше, и «компромат» к Уайльду возвращается. Вот только копия одного из писем, того, где говорится про «алые губы и безумие поцелуев», становится достоянием маркиза Куинсберри, у которого – чего Бози, решивший отомстить Уайльду, не учел – с беспутным младшим сыном постоянные конфликты. С апреля 1893 года на сцене нашей трагикомедии появляется главное действующее лицо – девятый маркиз Куинсберри.

Апрель – май 1893 года. Роберт Росс и Констанс обмениваются письмами. Равнодушие Уайльда к обоим их сближает, при этом Росс – у него-то никаких иллюзий нет – своими догадками и подозрениями с женой ближайшего друга не делится – не хочет расстраивать.

Карикатура Макса Бирбома на Уайльда

19 апреля 1893 года. После премьеры «Женщины, не стоящей внимания» Уайльд отправляется к хиромантке, которая, сравнив линии жизни на правой и левой руке писателя, делает не вполне понятный, но настораживающий вывод: «Левая рука у вас – рука короля. А правая – рука короля, который сам себя отправит в ссылку». После чего Уайльд ужинает с Альфредом Дугласом, сэром Бирбомом Три и Максом Бирбомом в отеле «Элбемарл», где он остановился вместе с Бози. Через неделю после премьеры Альфред Дуглас едет в Оксфорд к началу летнего семестра. Уайльд едет следом и поселяется вместе с любовником в его оксфордской квартире, где живет без малого два месяца. В конце семестра Бози проваливается на экзаменах и бросает учебу – давно пора. И опять подвергается шантажу за гомосексуализм. Слухи доходят до маркиза Куинсберри, но тот до поры до времени кроток: через своего адвоката расплачивается с шантажистами, чтобы замять скандал.

Лето 1893 года. Дуглас издает в Оксфорде журнал «Спиртовка» («Spirit Lamp»), где печатаются Роберт Росс, Аддингтон Саймондс и Уайльд. И сам журнал, и его авторы тяготеют к гомосексуалистской тематике. В одном из номеров журнала Дуглас напечатал и стихотворение… своего отца, которое открывается не самой оптимистичной строкой маркиза-атеиста: «Когда умру, меня кремируй». Бокс и охота удаются маркизу лучше, чем сочинение стихов.

Июнь 1893 года. Констанс с детьми снимает коттедж в Горинг-он-Темз, куда вскоре приезжает и Оскар Уайльд – в сопровождении Альфреда Дугласа. Спустя несколько дней, чтобы не мешать мужу работать над «Идеальным мужем», идеальная жена берет детей и, переплыв Ла-Манш, перебирается в тоже приморский, но уже французский городок Динар. Она по-прежнему не догадывается о близости Оскара и Бози, но непомерные расходы мужа ее не могут не беспокоить. Очень точную характеристику тогдашних отношений между супругами дает один из лучших биографов Уайльда Хескет Пирсон: «Уайльд и его жена были по-прежнему расположены друг к другу, но в облике Констанс появилось что-то неуловимо печальное, настороженное. Впечатление создавалось такое, будто она жалеет своего мужа подобно тому, как жалеет мать своего заблудшего сына… Мягкость ее упреков переносить было труднее, чем если бы эти упреки сопровождались битьем посуды». В Горинге же тем временем атмосфера царит творческая: Уайльд работает над «Идеальным мужем» и держит корректуру давно написанной поэмы «Сфинкс»; Альфред Дуглас переводит с французского, который знает с грехом пополам, «Саломею»: Уайльд сам предложил Бози попробовать себя в литературном переводе и теперь об этом жалеет. Иногда любовники отдыхают от трудов праведных: принимают многочисленных друзей Бози, в частности, тогдашнего его любовника, служителя Оксфордского университета Грейнджера, всячески себя ублажают. Местный викарий, заглянувший навестить Констанс, пришел в ужас от увиденного: день выдался жаркий, и, прикрыв чресла махровыми полотенцами, Уайльд и Бози, выйдя в сад, с хохотом обливали друг друга водой из шланга. За три месяца пребывания в Горинге Уайльд ухитрился потратить на Бози и его сожителей баснословную по тем временам сумму – 1340 фунтов стерлингов; Констанс имела все основания беспокоиться. В письме Россу от 15 июля 1896 года, когда Уайльд уже сидел в тюрьме, Дуглас напишет: «Помню, в какую негу я погружался, когда просил у Оскара деньги. Мы оба испытывали сладостное унижение и несказанное удовольствие». В том, что «несказанное удовольствие» испытывал Уайльд, полной уверенности быть не может.

Июль – август 1893 года. Уайльд недоволен переводом «Саломеи», он никуда не годится, разгорается очередной скандал. Бози заявляет Уайльду: «У меня нет перед тобой никаких интеллектуальных обязательств» и покидает Горинг, Уайльд возвращается в Лондон, в отель «Элбемарл», а затем едет в Динар, где проводит с семьей две недели. Все это время Бози засыпает его гневными письмами: он недоволен, что Уайльд не взял его с собой на французский курорт. Уайльд доведен до последней степени отчаяния. «Мы калечим друг друга, – пишет он возлюбленному. – Ты загубил мою жизнь, да и я, вероятно, не приношу тебе счастья. Самым мудрым, философским решением был бы полный разрыв, расставание навек». «Полного разрыва», «расставания навек» не получается: гневные, горькие письма, полные обоюдных претензий, сменяются привычными просьбами о прощении и заверениями в вечной любви.

Осень 1893 года. После долгого отсутствия Констанс с детьми – дома, на Тайт-стрит; Уайльд – в отеле «Элбемарл». В сентябре, по совету миролюбивого Росса, Уайльд не отсылает Дугласу его никуда не годный перевод «Саломеи», а пишет письмо, в котором, как бы между прочим, ставит его в известность, что в самом скором времени он получит корректуру пьесы. Держать корректуру Дуглас отказывается и пишет издателю, что не желает иметь к переводу никакого отношения: «По моему глубокому убеждению, Оскара устроит только его собственный перевод». В письме Дугласу Уайльд дает – в который уже раз – понять, что предпочел бы сделать в их отношениях перерыв: «После непереносимого напряжения, которое я испытываю в твоем присутствии, я ощутил покой и свободу. Мне необходимо немного побыть наедине с самим собой».

Октябрь 1893-го – конец марта 1894 года. Покой и свобода длятся недолго – до октября. С согласия Констанс Уайльд снимает квартиру на Сент-Джеймсез Плейс, чтобы дети и строгий домашний распорядок не мешали ему писать. В действительности же принимает у себя Дугласа и других гомосексуалистов. Случается, ужинает вместе с Бози на Тайт-стрит. После очередного скандала с Бози, явившимся на квартиру Уайльда с двумя своими сексуальными партнерами, Уайльд решает уехать из страны и отправляется в Париж, не сказав даже Констанс, куда едет. 8 ноября пишет письмо леди Куинсберри, советует ей отправить сына на несколько месяцев в Египет к лорду Кромеру. В письме есть такие строки: «Здоровье Бози внушает мне опасения. Он дурно спит, нервничает, пребывает в постоянной истерике. По-моему, он очень изменился. Он ничего не делает. Его жизнь представляется мне бесцельной, несчастливой и абсурдной». В действительности совет Уайльда вызван не столько тревогой за «бесцельность» существования друга, сколько страхом назревающего скандала: выяснилось, что в Горинг к Дугласу и Уайльду приезжал шестнадцатилетний сын почтенного полковника Дэнни, и полковник заявил, что дело так не оставит. Однако, не желая огласки, оставил; Бози же, в очередной раз помирившись с Уайльдом, отбывает в Египет. А из Египта шлет письма матери, в истерическом запале пишет, что расставаться с Оскаром не намерен. Главное же, не считает нужным скрывать свои чувства: «Он мне ужасно близок, а я ему… Ради него я готов на все, и, если ему суждено умереть раньше меня, жить мне будет больше незачем. Нет человека, который полюбил бы другого так же горячо, так же преданно, так же бескорыстно и самозабвенно, как Оскар любит меня». Эти громкие слова не помешают Бози отправиться в Бельгию в обществе их общего с Оскаром приятеля.

10 декабря 1893 года. В письме с Капри матери, настаивающей на разрыве сына с Уайльдом, Дуглас пишет, что Уайльд научил его доброте и вере: «Уверяю тебя, до нашей с ним встречи у меня, пожалуй, не было души». О том, что с душой у него не всё благополучно и сейчас, умалчивает. Меж тем Уайльд на многочисленные, страстные письма Дугласа не отвечает.

Весна 1894 года. Стараниями своего деда Альфреда Монтгомери и лорда Кромера Бози назначается британским атташе в Константинополе. На пути к месту назначения задерживается с другом в Афинах, откуда шлет Уайльду истерические письма. Уайльд на них не отвечает.

Март 1894 года. Констанс получает от Дугласа длинную телеграмму, в которой тот умоляет ее упросить Оскара ему написать, что Констанс и делает. Ответную телеграмму Уайльда, в которой говорится буквально следующее: «Время излечивает любую рану, но в ближайшие месяцы я не буду ни писать тебе, ни встречаться с тобой», Альфред Дуглас расценивает как намек на примирение и устремляется в Париж, однако в парижской гостинице, где должен был остановиться Уайльд, Дугласа ждет короткая записка, из которой следует, что Оскар видеть его отказывается. Дуглас посылает Уайльду десятистраничную телеграмму, которая кончается словами «За себя не отвечаю». Уайльд в очередной раз поддается на шантаж и капитулирует: происходит очередное примирение. В Лондон из Парижа они едут вместе.

1 апреля 1894 года. Спустя два дня после возвращения из Парижа их застает в кафе «Ройял» маркиз Куинсберри. Кажется, на этот раз скандала не миновать, но Уайльд не теряет присутствия духа, приглашает маркиза пересесть за их столик и шармирует его – как умеет только он. Куинсберри сменяет гнев на милость. Более того, говорит сыну: «Неудивительно, что ты так его любишь, он замечательный человек». Впрочем, в тот же вечер милость и гнев вновь меняются местами, и маркиз пишет сыну письмо, полное угроз: «Теперь мне очевидно, что ты и впредь намерен ничего не делать. Что же до твоих отношений с Уайльдом, то либо эти отношения прекратятся, либо я от тебя отрекусь и перестану давать тебе деньги. Я не собираюсь вдаваться в интимную сторону вашей связи и в суд подавать не стану. Но, с моей точки зрения, делать вид, будто между вами близкие отношения, ничуть не лучше, чем состоять в них. Из достоверных источников, хотя, может, это и не соответствует действительности, мне стало известно, что его жена подает на развод ввиду его мужеложества и прочих преступлений…» Угрожает Уайльда пристрелить, и, зная Куинсберри, это не пустые слова. «Этих английских христосиков, трусов, которые называют себя мужчинами, пора, наконец, привести в чувство», – в запале заканчивает свое гневное послание дикий английский барин. Соображение маркиза о том, что «делать вид, будто между вами близкие отношения, ничуть не лучше, чем состоять в них», – не фигура речи, а, как читатель вскоре убедится, важный тактический ход. На послание разгневанного отца Бози отвечает лапидарно: «Какой же Вы нелепый человечек! Альфред Дуглас».

3 апреля 1894 года. Телеграмму сына Куинсберри, понятное дело, без ответа не оставил: «Грязный щенок! Если ты и впредь будешь слать мне подобные послания и дерзить, я тебя высеку, так и знай. Единственное, что тебя извиняет, это только то, что ты сумасшедший. Еще раз застану тебя с этим человеком – устрою такой скандал, который тебе и не снился…» И так далее в том же духе.

Май 1894 года. Английский посол в Константинополе лорд Карри, узнав, что Дуглас встречался в Париже с Уайльдом, отказывает ему от места. Леди Куинсберри отсылает Бози в Италию: она, как и ее разведенный супруг, по-прежнему хочет любой ценой разлучить Альфреда с Уайльдом. Уайльд следует за Дугласом во Флоренцию, где они проводят вместе целый месяц. В письме Полю Валери Андре Жид, тоже находившийся в это время во Флоренции, пишет: «Мне встретился Уайльд вместе с еще одним поэтом, представителем нового поколения». У маркиза Куинсберри дела между тем не расходятся со словами: он отказывает сыну в ежегодном содержании в размере 250 фунтов. После возвращения из Италии Уайльд обращается в адвокатскую контору «Хамфри, сын и Крешо» в связи с распространением порочащих его семью слухов о разводе, и юристы направляют Куинсберри официальное письмо с требованием принести Уайльду извинения.

30 июня 1894 года. Куинсберри не только не извиняется, но пытается Уайльда припугнуть: является к нему домой на Тайт-стрит средь бела дня, и не один, а в сопровождении своего приятеля и, по совместительству, телохранителя, профессионального боксера. Между Уайльдом, которого непрошеные гости застали врасплох, и маркизом Куинсберри состоялся – если верить Уайльду – следующий диалог:

Куинсберри(громко): Сядьте!

Уайльд:Я не потерплю, чтобы со мной говорили в таком тоне, да еще в моем собственном доме. Полагаю, вы явились, чтобы принести мне извинения за то, что написано в письмах вашему сыну обо мне и моей жене. У меня есть право за такое письмо в любую минуту подать на вас в суд.

Куинсберри:Это письмо конфиденциальное, оно предназначалось только моему сыну, и никому более.

Уайльд:Как вы посмели распространять подобные слухи о вашем сыне и обо мне?!

Куинсберри:Вас обоих вышвырнули из отеля «Савой» за ваше непотребное поведение.

Уайльд:Это ложь.

Куинсберри:Вы сняли ему меблированные комнаты на Пиккадилли.

Уайльд:Кто-то уже давно и бессовестно лжет вам про меня и вашего сына. Никаких комнат я никому не снимал.

Куинсберри:Мне стало известно, что вы подверглись шантажу из-за постыдного письма, написанного вами моему сыну.