Текст книги "Отель «Парк»
(Повесть)"

Автор книги: Александр Воинович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

Мы приблизились к сторожке. Внутри никого не было. На земле валялась старая подстилка. Возвышался ворох соломы. Черный осмотрелся. Сторожа нигде не было. Наверное, он ушел в село. Но, не утолив жажды, мы не могли идти. Кто знает, сколько еще пришлось бы шагать, пока мы нашли бы источник.

Черный поглядел на меня, словно ожидая моего разрешения. Я смотрел на арбузы и молчал. Это было молчаливое согласие. Черный нагнулся и поднял огромный арбуз.

Под ножом он лопался. В нос ударил чудесный аромат. Мы по уши погрузились в скибки.

Миновал полдень. Солнце начало клониться к западу. Мы обходили села, пробираясь через кукурузу. Справа показались отроги Ястребаца. Мне вспомнились слова товарищей. Я остановился и взял Черного за руку.

– Там уже наши, – я показал на горный массив.

– Кто знает, – возразил он, – а может, они там, – он махнул рукой в сторону Пасьячи, вершины которой виднелись вдалеке. Задумавшись, застыл на мгновение.

– А мы скоро туда?

– Точно не знаю, но, наверное, скоро.

Странное чувство охватило меня. Там, в горах, находились наши бойцы. Это было началом чего-то нового. Партизаны! Это слово я повторял много раз! Кто знает, сколько их в лесу! Жаль, что я не договорился с товарищами о встрече у Ястребаца.

Когда мы пришли на железнодорожную станцию Ясенице, солнце стояло над самым горизонтом.

На станции ждать пришлось недолго, но вполне достаточно, чтобы успеть выслушать «абсолютную правду» о событиях в Нише. Сын одного из железнодорожников утверждал, что все происходило именно так и не иначе. Эта «первая правда» дала повод многочисленным басням и пересказам. Всякий, кого мне довелось слышать, уверял, что все было именно так, как он рассказывает.

Мы, конечно, сделали вид, будто впервые слышим об этом событии. С вниманием выслушали рассказ о том, как минувшей ночью к отелю «Парк» подкрались одетые в штатское люди, как они бросили десять гранат в немецких офицеров, сидевших в зале. Потом подъехала машина. Они уселись в нее и скрылись во мраке. Немцев погибло наверняка человек сто.

Я украдкой взглянул на Черного. Лицо его выражало крайнее изумление. Кончив рассказ, парень посмотрел на нас, чтобы увидеть, какое впечатление он произвел. Черный не выдержал и спросил:

– Кого-нибудь арестовали?

– Не знаю.

Неожиданно послышался резкий паровозный гудок. Через несколько минут я расстанусь с Черным. Мы провели вместе два дня и одну ночь. Но и этого было много. Иногда людям достаточно мгновений, чтобы сблизиться и полюбить друг друга.

Поезд с грохотом приближался. И чем ближе он подходил, чем громче стучали колеса, тем больше нервничал Черный. Он не хотел расставаться со мной.

– Мне кажется, тебе лучше всего пойти со мной в село, – начал он быстро. Я посмотрел на него. Мне показалось, что он боится за меня.

– Не беспокойся. Главное позади. В поезде ничего не случится. Бумаги у меня в порядке – утешал я его.

Показался паровоз. Поезд замедлял ход. Дыхание пара и скрип тормозов оглушили нас. Пришлось говорить громче. Черный настаивал, чтобы я остался. Поезд остановился. В ответ я протянул ему руку. Недолгое крепкое объятие – и я вскочил в вагон. На подножке стоял до тех пор, пока поезд не тронулся. На перроне, постепенно уменьшаясь, упрямо махала рука друга.

Я вошел в вагон. Пассажиров было много. Я сел на свободное место. Люди разговаривали, обсуждая недавние события. Снова я услышал рассказ о том, что произошло в Нише. На сей раз говорил какой-то мужчина средних лет, который сидел рядом со мной.

– На немцев напали с нескольких сторон, – рассказывал мой сосед. – Никто не знает, сколько их было. Нападавшие были вооружены гранатами и пулеметами. У немцев много убитых. А у нападавших двое раненых, да и тех унесли.

Я посмеивался про себя и ликовал. Странное чувство испытывает очевидец событий, когда о них рассказывают окружающие. Пассажиры внимательно слушали. Среди них было немало крестьян, и поэтому интерес проявлялся большой. Они задавали вопросы и требовали ответов.

– Значит, никого не поймали, – задумчиво проговорил сидевший справа от меня пассажир.

– Поймать не поймали, а похватали народу много. В тюрьме человек двести сидит. Я поэтому и смылся оттуда. Дома надежнее.

Эта новость взволновала меня. Она не давала мне покоя всю дорогу, хотя я понимал, что без жертв не обойтись, что без них победа невозможна. Однако людей я жалел. Вспомнилась ночь перед операцией. Гуляющие, музыка и песни. «Если б хоть попались те пьяницы, – пришла в голову мысль. – Тот жирный, что пожирал чевапчичи». Я слушал разговоры, но мысли мои были далеко. Закрыв глаза, я снова переживал события недавнего прошлого.

Поезд тем временем мчался вперед. Солнце уже достигло хребта Пасьячи, который вздымался за Прокуплем, на правой стороне Топлицы. В вагоне было спокойно. Никто не входил и никто не проверял билеты. В Прокупле стояли недолго. Но здесь нас ждал сюрприз. Люди входили и молча усаживались на свои места. Они выглядели испуганными. На перроне стоял усиленный караул из жандармов и немецких солдат. Они проверяли багаж у каждого выходившего со станции пассажира.

Ждать объяснений долго не пришлось: люди ведь с трудом хранят новости.

Самый нетерпеливый нашелся сразу. Поезд еще не успел тронуться, а он уже спрашивал только что вошедшего пассажира, пожилого мужчину:

– Что нового в Прокупле?

Тот посмотрел на него и покачал головой. Откашлялся. Видимо, он не доверял собеседнику.

– А ты что, ничего не знаешь? – спросил он и добавил: – Уездного начальника убили.

Я обрадовался. Значит, здесь тоже началось. Все шло по плану и завершилось в первую ночь, как предусматривалось.

На самом деле в тот вечер в Прокупле тяжело ранили уездного начальника. Сразу четко обозначились масштабы борьбы. В Нише убиты вражеские офицеры, в Прокупле и Лесковаце разделались с местными предателями.

Я знал, что операцию в Прокупле должен был совершить Гоце. Он родился в Дреноваце. Там же, где и Черный. Люди рассказывали, что в тот вечер начальник был очень занят: совещался с немцами. Обычно он часов в десять возвращался домой, но в тот вечер задержался. Гоце, спрятавшись в кустах напротив его дома, спокойно наблюдал за прохаживавшимся поблизости часовым. Шевельнуться он не мог. И, как назло, его душил кашель. Он кусал губы, старался думать о чем угодно, только не о кашле, который, к несчастью, душил его все сильнее. Было уже около одиннадцати, когда показался начальник. Не доходя до калитки, он попрощался с тем, кто его провожал. Не спеша пошел к дому. В руках у Гоце была граната. «Еще немного», – думал он, подсчитывая, сколько шагов должен сделать офицер. Щелчок капсюля заставил начальника вздрогнуть. На мгновение он остановился, но тут же зашагал дальше. Часовой ничего не слышал. В следующую секунду Гоце швырнул гранату. Она попала офицеру в спину и покатилась по земле. Не понимая, что происходит, тот повернулся и заорал:

– Это кто камнями кидается, мать твою…

Послышался оглушительный взрыв, оборвавший последнее ругательство офицера. Часовой дико завопил, бросил винтовку и скрылся в темноте. Поднялась страшная суматоха. Заорали соседи. Загремели моторы примчавшихся немецких автомобилей. Гоце темными переулками незаметно выбрался к кукурузе.

Об этом событии в тот день я тоже услышал самое невероятное. Впрочем, это было не так уж важно. Однако все версии содержали в себе зерно истины. Все они основывались на реальных фактах. Только каждый человек по-своему переживал их. Люди со страхом ждали завтрашнего дня, но тем не менее большинство из них испытывало удовлетворение. Люди понимали, что народ поднялся на борьбу и на юге Сербии. Земля горела под ногами оккупантов. И первая же сильная вспышка обожгла их.

Мне показалось, что народу в поезде полным-полно. Предчувствия никогда не обманывали меня. Мне не нравилось присутствие немцев и жандармов. Наверняка что-то готовилось. И на самом деле – дверь отворилась, и вошла большая группа солдат и жандармов. Я вспыхнул. Правая рука машинально потянулась к карману. Но только на мгновение. Уже в следующий момент я был спокоен.

Проверяли документы. Всматривались в каждый паспорт, в каждую справку. Я протянул свое удостоверение. Жандарм долго рассматривал его. Потом вдруг спросил:

– Зачем ездил в Ниш?

– У меня там отец работает. К нему я и ездил!

Видимо, этот довод показался ему убедительным. Он вернул мне документы и пошел дальше.

Проверка продолжалась еще некоторое время. Потом поезд тронулся. Стал набирать скорость. Я облегченно вздохнул. Прислонившись к стене, забылся в каком-то странном полусне, несмотря на сильную тряску. Думал о товарищах, оставшихся в Нише.

Что с Микой и другими? Что произошло на нишских улицах после взрыва?

Перед нападением на отель «Парк» в нишской партийной организации были приняты всевозможные меры предосторожности. Те, у кого оказались не в порядке документы, своевременно укрылись в надежных местах. В половине девятого все члены партии должны были уйти с улиц города. Все были взволнованы… Ждали чего-то, но чего – никто не знал.

Мия и несколько товарищей, осведомленных об операции, встретились около половины девятого. Мика пришел немного погодя. Ему потребовалось немало времени, чтобы от крепостной стены, где он передал мне оружие, добраться до дому. Он спешил…

Разговаривали тихо. Старый будильник на комоде медленно отсчитывал минуты. Словно не доверяя ветхому будильнику, Мия время от времени поглядывал на свои наручные часы. Было без десяти девять. Все переглянулись. Десять минут иногда могут казаться очень долгими. Начали болтать о разной чепухе, но все думали об одном.

Время еле ползло. Разговор стал принужденным и вялым. Потом вовсе заглох. Глядя на часы, Мика спокойно произнес:

– Еще пять минут.

И этим он словно подвел черту. Больше никто ни о чем не спрашивал. Воцарилась тишина, странная и напряженная. Глаза всех были устремлены на часы. Стрелка приближалась к девяти. Еще секунда, мгновение – и прогремит взрыв.

– Сейчас, – произнес кто-то. Но взрыва не последовало. Тишина… Минуты уходили… Ожидание начало переходить в нервозность. Первым тревожное молчание нарушил Мия:

– Пять минут десятого.

Ему никто не ответил. Все по-прежнему молчали. И только Мика нервно заходил по комнате, сверяя свои часы с будильником.

– Что же случилось? Ведь намечено было на девять часов, – твердил он, шагая по комнате и озабоченно покачивая головой.

– Все пропало!

– Должно быть, испугался. Больше ничего не могло помешать ему.

Другие молчали, погруженные в свои мысли. Разбить мучительное молчание, завести разговор о будничных делах не удавалось. Мика решил выйти во двор. С непонятной иронией заулыбался, стал снимать засов. Он всегда спешил в оценке людей. Осуждал их поспешнее, чем следовало бы.

Он сдвинул засов и открыл дверь. Но скрипа старых, разболтанных дверей не услышал: ночную тишину расколол сильный взрыв.

Словно по команде все вскочили на ноги. Радость осветила лица. Люди бросились друг к другу. Стали целоваться. Послышались возгласы:

– Вышло!

– Все сошло хорошо!

Неожиданно всеобщую радость нарушил новый взрыв. Но он вызвал тревогу и озабоченность.

– Что такое? – проговорил Мика. – Мы же договаривались об одной гранате.

Ответа не последовало. Все молча прислушивались. Глухо прозвучало несколько выстрелов. Мия больно сжал чью-то руку.

– Наверняка что-то случилось!

В глазах его была тревога. Про себя он подумал: «Парня мы больше не увидим».

В эту первую боевую ночь товарищи испытали двоякое чувство: чувство радости, оттого что в Нише началась борьба с оккупантами, и чувство грусти, оттого что, как они полагали, я погиб.

А на улицах тем временем царил невообразимый хаос. Льотичевскую молодежь, шлявшуюся по улицам, охватила паника. Пьяные быстро трезвели. Музыка прекратилась. Каждый спасался, как мог. Люди натыкались друг на друга, падали, кричали. В дверях ресторанов, кондитерских возникали пробки. Люди топтали друг друга, поднимались и снова бежали.

Немцы нагрянули со всех сторон. Зловеще завыли сирены. Залились свистки. Бешено звонили телефоны. Загремели команды. Отовсюду стали выскакивать автомобили, мотоциклы, чтобы преградить путь бегущим, блокировать целые кварталы. Это только усилило панику. Люди бежали сломя голову, куда глаза глядят. Теряли шляпы, ботинки, портфели, плащи. Казалось, что по улицам пронесся ураган или прошла огромная демонстрация, кончившаяся столкновением с полицией.

Всех охватил безумный страх и паника.

К отелю «Парк» примчались санитарные машины. Засуетились врачи и сестры, оказывая первую помощь раненым. Сколько же человек было убито и ранено на самом деле? Этого никто не знал. Немцы молчали, словно набрав в рот воды[12]12
  Рассказывая на V съезде КПЮ об организованных партией выступлениях против оккупантов, Драги Стаменкович сообщил, что во время нападения на отель «Парк» в Нише было убито и ранено около 30 немецких офицеров («Стенограмма V съезда КПЮ»).


[Закрыть].

Еще раз к отелю «Парк»

Прошло два дня с тех пор, как я возвратился. Люди рассказывали необыкновенные вещи об операции в Нише. Я, конечно, прислушивался. Версии были самые различные, причем их оказалось столько, что я поневоле задался вопросом: откуда все это идет? Над некоторыми небылицами оставалось только смеяться. Да и что такое правда? Каков же действительный результат всего. Уже в первый день возвращения во мне стало зарождаться какое-то непонятное желание. Заманчивое и в то же время опасное. Желание, которое на первый взгляд казалось неосуществимым и туманным, но которое постепенно усиливалось, становилось все более определенным, заставляло неотступно думать о нем. Оно стало еще сильнее, когда я услышал рассказ о цепи часовых, которую немцы выставили вокруг отеля «Парк», и о панике, которая среди них поднялась. Оккупанты теперь уже не выглядели такими гордыми, как прежде. Они оглядывались на каждого и боялись собственной тени. Мне захотелось еще раз пройти к отелю «Парк», увидеть перепуганных часовых. Это желание крепло. У меня уже не хватало сил бороться с ним. Я прекрасно понимал, что поездка в Ниш опасна, что меня могут узнать и тем не менее ничего не мог с собой поделать. Хотелось еще раз увидеть все своими глазами.

Правда была известна только мне, но я не имел права рассказывать о ней. В те дни она была тайной, доступной лишь небольшому числу посвященных. На другой день пронеслась весть о том, что немцы развесили по городу объявления, в которых обещали вознаграждение в сто тысяч динаров тому, кто выдаст или поможет обнаружить преступника. Это еще сильнее расщекотало мне нервы. Захотелось самому прочитать объявление, увидеть, как оно выглядит.

Стремление еще раз увидеть Ниш стало настолько сильным, что я наконец уступил и решился еще раз побывать в тех местах.

Противиться этому желанию я не имел сил. Оно манило, как зеленый луг с душистыми цветами. Начать рискованное путешествие решил вечером второго дня. А коль скоро решение было принято, я хотел осуществить его как можно скорее. Но так скоро сделать это было нельзя. На одном желании далеко не уедешь. Поезд на Ниш шел лишь утром следующего дня.

Минула беспокойная, полная противоречивых, мечтаний ночь. Наступило солнечное утро, третье с того дня, когда я выполнил задание. Еще несколько часов, и я увижу желаемое.

Поезд мчался от Куршумлии к Нишу. Я сидел в купе и думал о странности и необъяснимости своего поступка. Может быть, в душе я лелеял надежду где-нибудь в Нише случайно встретить Мику? Может быть, мне хотелось побольше разузнать о том, что произошло позже? Или своими глазами посмотреть, не начали ли немцы применять репрессии по отношению к мирному населению? При одной мысли об этом руки у меня судорожно сжимались в кулаки и желание мстить охватывало с еще большей силой.

Был полдень, когда поезд остановился на Нишском вокзале.

Итак, через десять минут я буду на месте, которое меня так притягивает. Сильное волнение охватило меня. Мне показалось, что все знают, зачем я иду. Но это продолжалось одно мгновение. Уже после первых шагов я стал успокаиваться. Вокруг было спокойно. Люди шли по своим делам. Никто не обращал на меня никакого внимания. Тревога улетучивалась, но вместе с ней исчезало желание побыстрее подойти к отелю «Парк». Времени было достаточно. До захода солнца и полицейского часа, который начинался в восемь часов, я мог не спеша все осмотреть. Поэтому пошел пешком. Чем ближе подходил я к главной улице и памятнику, тем живее были воспоминания. Народу на улицах было немного. Но мне чудилось, что уже темно, что горят фонари и слышится рев пьяных голосов, музыка и песни.

Площадь возле памятника была пуста. Отдельные фигуры, не задерживаясь, проходили по мостовой. Чаще попадались немецкие патрули. Теперь они состояли из двух-трех солдат.

На груди военных полицейских поблескивали металлические жетоны.

За памятником была кондитерская, где мне отказали в стакане воды. Я горько усмехнулся при одной мысли о ее хозяине. Вот и кафе, из которого в тот вечер неслись песни и музыка. Теперь здесь тихо. Внутри несколько человек. Вокруг тихо, но в ушах у меня раздавались голоса, подобные тем, что я слышал тогда. Перед глазами все рельефнее возникали детали происшедшего. Вот угол возле банка. Справа – отель. Я повернул к нему. Лицо пылало. Необъяснимое чувство охватило меня. Словно я еще раз шел на операцию. Миновал террасу.

Через каждые десять метров стояли люди в штатском. Они были без оружия и походили на почетный караул погибшим оккупантам. Но, по существу, это был почетный караул грядущему. Они выстроились в честь нашей борьбы. На перекрестках и у подъездов торчали эсэсовцы с автоматами на груди.

Я шел медленно, в своих узких брючках и ученической фуражке на голове. Теперь я был одет иначе, чем в ту ночь. Штатские агенты меня не интересовали. Внимание привлек часовой-эсэсовец. Хотелось подойти поближе к нему, рассмотреть его. Он тупо уставился на меня. Кто знает, о чем он думал в эту минуту? Но одно, конечно, не приходило ему в голову и не могло прийти – то, что перед ним стоял паренек, два дня назад бросивший гранату в отель «Парк».

Я пошел дальше. Стал осматривать здание. Стеклянная стена отеля была почти целиком разбита. Изнутри ее чем-то завесили. Приблизился к тому углу, где толпа фашистских солдат пыталась перепрыгнуть через ограду. Земля здесь была опалена взрывом. Трава измята. Повсюду валялись обрывки бинтов.

Сейчас все тихо. Музыка больше не играла. Не раздавалось «Лили Марлен».

Я остановился около дома, где работал отец.

На стене красовалось большое объявление. Я вздрогнул. Как это я не заметил его до сих пор! Немцы предлагали вознаграждение сто тысяч динаров тому, кто выдаст или поможет обнаружить живым или мертвым преступника, напавшего на отель «Парк».

Погрузившись в чтение объявления, в котором немцы подробно перечисляли приметы, я и не заметил, как ко мне кто-то подошел. Почувствовав на плече тяжелую руку, вздрогнул. Передо мной стоял отец.

– Ты чего здесь делаешь? – нахмурившись, спросил он.

– Пришел вот…

– Нашел время приходить, – оборвал меня он, – и рот разевать! Уходи отсюда!

И в тот же вечер я пошел навстречу новой жизни.