Текст книги "Отель «Парк»
(Повесть)"

Автор книги: Александр Воинович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

«Что везешь в чемодане?»

В четыре часа поезд из Ниша уходил на Прокупле. До отправления оставалось четверть часа. На станции – толчея. Рабочие нишских фабрик, живущие в окрестных деревнях и селах, разъезжались по домам. Выпачканные машинным маслом, усталые от тяжелого труда, они пробирались на перрон, торопясь поскорей вырваться из переполненного оккупантами города. В деревне как-то легче, свободнее, ненавистные зеленые мундиры не мозолят глаза. А здесь казармы и вокзал полны ими.

Три солдата с жетонами на груди расхаживали по вокзалу, презрительно посматривая на людей, спешивших поскорее забраться в поезд.

У кассы – давка. Мне удалось быстро купить билет, и я помчался на перрон. У входа двое солдат проверяли документы. Вместе с толпой я кинулся к поезду. В одном из вагонов меня ждал Селя. Он махнул в окно рукой. Я поднялся в вагон третьего класса – длинный, перегороженный на два отделения. В каждом из них было две двери.

Селя сидел серьезный и задумчивый. Под мышкой у него было зажато несколько газет.

– Слушай, – почти шепотом сказал он, хотя в вагоне и так никто бы его не услышал: такой стоял гвалт. – Видишь вон тот большой чемодан под сиденьем возле двери? В нем пропагандистские материалы и медикаменты. Я должен переправить их в Прокупле.

– Ну теперь-то ты переправишь, раз мы сели в поезд, – убежденно сказал я.

– Это не так-то легко, как ты думаешь. До сих пор поезда не осматривали, но, вполне возможно, теперь начнут.

– Что же тогда делать? – невольно вырвалось у меня. По всему телу пробежала нервная дрожь. Запылали щеки. «Спокойнее! Возьми себя в руки!» – подумал я сейчас же.

Селя изложил свой план:

– У меня с собой револьвер. Ты сядешь возле чемодана и будешь стеречь его. Я буду возле той двери. Если войдут в твою дверь и начнут проверку, беги ко мне. Если нужно, я буду стрелять, а потом выпрыгнем на ходу.

– А что, если они войдут в твою дверь?

– Пока они будут осматривать эту часть вагона, ты старайся пробраться ближе ко мне. Когда они подойдут к чемодану, мы сможем ускользнуть и выскочить без всякого шума.

– Ясно!

Селя подошел к окну, кивнул кому-то на перроне и отправился на свое место в конце вагона. Его кивок, видимо, означал, что все в порядке.

Я сел возле чемодана и углубился в книгу. Поезд тронулся. Искоса посмотрел на Селю. Тот чуть улыбнулся мне и слегка кивнул, будто желая сказать: «Ну, вот и поехали».

Я впервые участвовал в выполнении такого задания. Не знаю, был ли то страх или что-то другое, но мною овладело какое-то чувство неуверенности, вызванное, очевидно, тем, что я был без оружия. Неожиданно дверь отворилась, вошли два жандарма и сели напротив. Я посмотрел на них, и мне вдруг почудилось, будто им известно, что находится в чемодане и кому он принадлежит.

Однако все было спокойно. Скоро они разговорились со мной, назвали меня мальчиком и спросили, куда я. еду. Вопросы их звучали равнодушно. Им даже в голову не могло прийти, что «мальчик» везет что-либо недозволенное. Я обернулся и посмотрел на Селю. Он спокойно стоял у двери и читал «Ново време»[1]1
  Газета «Ново време» выпускалась в годы оккупации Сербии профашистским правительством генерала Недича. – Прим. ред.


[Закрыть]. Присутствие жандармов его не встревожило. До сих пор в этом поезде проверки не устраивали. Только провал и поиски чего-либо конкретного могли привести сюда немцев.

Путь до Прокупле был долог. Позади оставались станции Меджюриво, Белотинце, Долевац. В Долеваце жандармы сошли, и я с облегчением вздохнул. С моей души словно камень свалился. Пассажиры оживились, все почувствовали себя свободнее. Откуда-то со стороны до меня донеслось:

– Знаешь, что происходит в Шумадии и возле Валево? Наши дерутся!

Кто-то заметил:

– Пусть дерутся. Для нас время еще не подоспело. Вот погоди, Коста[2]2
  Имеется в виду командир националистических сербских отрядов воевода Коста Печанац, которого на первом этапе борьбы население считало патриотом. – Прим. ред.


[Закрыть] примется за дело, тогда увидишь, что с ними будет.

Время от времени я поглядывал на Селю. Он по-прежнему спокойно читал газету. Чуть приметная улыбка трогала его губы, когда он смотрел в мою сторону.

Поезд приближался к Прокупле. Перед Ясеницами в вагон вошли немецкий солдат и жандармы. Началась проверка документов. Проверили документы у моих соседей, потом потребовали у меня. Я предъявил удостоверение. Солдат и жандармы торопились. Значит, это обычная проверка, ничего страшного. Подошли к Селе. Он невозмутимо сложил газету, так, чтобы патруль хорошо разглядел название, и вытащил из кармана документ. Все в порядке! Немец и жандармы проследовали дальше. У всех пассажиров отлегло от сердца.

Проехали Ясеницы. Сейчас будет Житородже, потом Подина, где нам выходить. Там нас должны ждать. Собственно говоря, здесь должен выйти Селя, я же поеду дальше. В вагоне никто не должен знать, что мы знакомы.

Еще немного, и чемодан окажется в верных руках. Но тут произошло нечто совершенно непредвиденное! Дверь открылась, и вошли два таможенных чиновника. Один из них, высокий, худой, с костлявым лицом и кривым носом, осмотрел отделение вагона и, не останавливаясь, проследовал дальше, бросив на ходу своему коллеге:

– Ты погляди здесь, а я пойду вперед.

Он прошел мимо Сели и захлопнул за собой дверь. Селя проводил его взглядом. Оставшийся чиновник, невысокий, коренастый мужчина с довольно добродушным выражением лица, повернулся к пассажирам:

– Прошу приготовить вещи для осмотра!

Пока он разговаривал с моим соседом, я растерянно смотрел в его спину, не понимая, почему производится проверка именно таможенниками, а не жандармами. Бросив взгляд на Селю, я увидел что он сунул газету под мышку и опустил правую руку в карман, пристально наблюдая за чиновником. Потом Селя посмотрел на меня. Наши взгляды встретились, и мне показалось, что он велит мне уходить, однако полной уверенности в этом у меня не было, и поэтому я медлил.

В этот момент кто-то спросил у чиновника, почему проводится осмотр.

– Ищем контрабандный табак, – ответил тот. – Контрабандисты настолько обнаглели, что стали провозить его в поездах.

На душе полегчало. Это лишь укрепило мое намерение не бросать чемодан. Люди раскрывали свои мешки, сумки и чемоданы. Дошла очередь и до меня.

– Это чей? – спросил чиновник, показывая на мой чемодан.

– Мой, – ответил я.

– Покажи, что в нем.

Я поставил чемодан на лавку, не имея понятия, что находится внутри. Мурашки побежали у меня по коже, но внешне я сохранял спокойствие. Краем глаза заметил, что Сел подошел ближе и напряженно следит за развитием событий.

В это время поезд остановился на станции Житородже. Пассажиры прильнули окнам. Одни выходили, другие входили. Началась сутолока, и никто уже не обращал на на внимания. Да и сам таможенный засмотрелся в окно. Когда поезд медленно тронулся, таможенник, вспомнив обо мне, отошел от окна и стал торопить меня:

– Ну быстрее показывай, что везешь.

Я открыл чемодан. Сверху лежали бинты, йод и какие-то лекарства.

– Мать у меня больна, – тихо сказал я, вот везу, чтобы было чем ногу перебинтовывать.

Чиновник окинул меня подозрительны взглядом. Было видно, что мое объяснена показалось ему неубедительным: уж слишком много бинтов и лекарств для одной больно ноги. Придерживая одной рукой крышку, о сдвинул бинты в сторону и увидел аккуратно сложенные листовки. Приподняв обертку, прочел: «Обращение ЦК КПЮ к народам Югославии».

Что делать? Я взглянул на Селю. Он по-прежнему стоял спокойно, не вынимая руки из кармана.

Чиновник накрыл листовки оберткой и пристально посмотрел мне в глаза. Я выдержал его взгляд. Правая моя рука лежала в кармане. Я хотел создать впечатление, будто у меня там что-то есть.

Момент был критический. Наши взгляды снова встретились. Мне казалось, что все зависит от моей выдержки. Впрочем, я был не один, рядом находился Селя. Итак, у кого первого сдадут нервы?

Решив действовать, я осторожно выдвинул вперед правую ногу и наступил на его ногу, по-прежнему глядя ему прямо в глаза. Он вздрогнул, побледнел, потом залился краской до самых ушей. Чувствовалось, что он колеблется, не зная, как поступить. Я же сохранял полное спокойствие.

Никто из пассажиров, кроме Сели, не замечал этого безмолвного поединка.

Наконец чиновник не выдержал. Он еще раз посмотрел на меня и, не меняя выражения лица, сказал:

– Все в порядке.

Затем он отвернулся и стал осматривать багаж другого пассажира.

Заметив недоуменный взгляд Сели, я ободряюще кивнул ему, давая понять, что все обошлось хорошо. Деваться нам было некуда. Поезд мчался. Прыгать на ходу не имело смысла. Еще немного, и будет станция Подина, где Селя должен выйти.

Закрыв чемодан, я оставил его на лавке. Меня терзали страшная усталость и тревога. Может быть, чиновник не решился действовать в одиночку и теперь только и ждет остановки, чтобы позвать на помощь патруль? Мне казалось, что поезд еле-еле ползет. Хоть бы уж поскорей приехать, выбраться из этого проклятого вагона! Пассажиры вокруг курили и разговаривали, даже не подозревая, что произошло рядом с ними.

Селя тоже не доверял чиновнику, хотя тот и сделал вид, будто ничего не обнаружил. Чиновник продолжал осматривать чемоданы, но делал это как-то рассеянно и нервно. Проверив багаж у последнего пассажира, он направился к двери, у которой стоял Селя. Когда он подошел к нему совсем близко, Селя начал его о чем-то расспрашивать. Из-за шума колес я не мог разобрать, о чем они говорили, но мне было ясно, что Селя его задерживает умышленно. Он затеял тонкую дипломатическую игру с целью выиграть несколько минут, чтобы добраться до Подины.

Чиновник несколько раз порывался выйти, но Селя не проявлял ни малейшего намерения освободить проход. Держа руку в кармане, он продолжал вести неторопливую, вежливую беседу.

Чиновник снова попытался выйти, но ему опять помешали. Видимо, только сейчас он осознал, что Селя намеренно не выпускает его. Будто вспомнив о чем-то, чиновник посмотрел на меня. В уголках его губ мелькнуло нечто вроде усмешки. Словно примирившись со своим положением, он вынул сигарету и закурил. Без каких-либо угроз, без применения оружия он попал, так сказать, в «плен». Он понял это и теперь вел себя так, будто разговор с Селей доставляет ему огромное удовольствие.

Поезд приближался к нашей станции. Скоро надо выходить. Чемодан ни в коем случае нельзя везти до Прокупле: при выходе там проверяют багаж. Все ближе и ближе маленький полустанок, прилепившийся к склону горы. Я не спеша поднял чемодан и стал пробираться к выходу. Селя продолжал разговаривать с чиновником, ожидая, пока я выйду из вагона.

Очутившись на платформе, я посмотрел в окно вагона. Селя все еще стоял, правда уже возле самой двери. Паровоз засвистел, поезд медленно тронулся. В момент, когда он стал набирать скорость, Селя спрыгнул на перрон. Из станционного здания вышли два молодых парня в крестьянской одежде и подошли к Селе. Он поздоровался с ними и сказал:

– Вот, забирайте.

Один из парней подхватил чемодан, и мы пошли к выходу. На вокзале не было ни немцев, ни жандармов: пассажиров проверяли только на больших станциях.

Итак, наше рискованное путешествие завершилось благополучно.

Мы вышли на проселочную дорогу. Я подошел к Селе. Он улыбнулся мне и, хитровато подмигнув, сказал:

– Ты удачно вывернулся.

…Стоял теплый июльский вечер. Мы медленно шли к деревне, откуда наш путь лежал дальше, в город.

«Гранаты бросают вот так…»

До операции оставалось всего четыре дня.

Мне казалось, что каждый новый день был прекраснее и интереснее прошедшего. Я старался запечатлеть в своей памяти как можно больше, чтобы ничто не осталось незамеченным, ничто не прошло мимо.

Я сказал Селе, что умею обращаться с гранатами. На самом же деле я еще ни разу не бросал гранат. Но ведь стоящая передо мной задача слишком серьезна, чтобы полагаться только на теоретическое знакомство с оружием. Впрочем, дело еще можно исправить. Надо было потренироваться. Но где? Куршумлия забита немецкими солдатами и жандармами, и взрыв неизбежно привлек бы их внимание. Оставалась лишь моя родная деревня. Она была расположена далеко от города, возле Копаоника, среди гор и лесов. Там легко можно было отыскать глухое ущелье или укромную долинку. Да, там удобнее всего будет научиться обращению с ручной гранатой. И наверняка кто-нибудь найдется, кто преподаст мне урок в этом деле. А кроме того, и в стрельбе из револьвера тоже не мешает поупражняться. Кто знает, что может произойти!

У Миши я одолжил старый револьвер и патроны. Гранаты заранее отправил в деревню. Синадин спрятал их в надежном месте. Он же меня всему научит.

В десять часов я вышел из города в направлении к Мирнице. Пройдя примерно половину пути, присел у Алексиного источника отдохнуть и напиться воды. Сколько раз мне приходилось бывать здесь! Я знал тут каждый камень, каждый кустик. Мальчишкой ходил из деревни в Куршумлию в школу: два часа туда, два – обратно. Ежедневно четыре часа проводил в дороге, вышагивая в перевязанных бечевкой опанках[3]3
  Опанки – кожаная мягкая обувь сербских крестьян.


[Закрыть] с куском кукурузного хлеба в сумке.

Утомительный каждодневный переход имел свои преимущества. В дороге мы устраивали настоящие сражения. Не обходилось без разбитых носов и синяков, но на следующий день все забывалось. А как, бывало, мы отдыхали! Возвращаясь из школы, мы обыкновенно устраивали привалы возле Бачагловского кладбища, Алексиного источника или у Новин. Сколько раз мы рассаживались здесь, у родника, пили воду и играли в пуговицы! Кое-кому иной раз случалось проиграть все пуговицы, даже и со штанов.

Мы всегда старались пройти это место засветло. Старики рассказывали, что на этом перекрестке собираются вурдалаки и ведьмы…

Надо было поторапливаться. До деревни еще больше часа ходьбы. Я в последний раз глотнул студеной воды и тронулся дальше по извилистой дороге, то поднимавшейся в гору, то спускавшейся в долину.

Позади осталось Селиште. Мне всегда нравились жители этого села. Трудолюбивые, они умели сделать свою жизнь более сносной, чем она была в окрестных селах.

От Новин я свернул вправо, к дому старухи Йованы. Меня всегда тянуло к этой седой гордой женщине. Было в ней что-то такое, что всем внушало уважение. Она умела читать и писать, а в наших краях это было редкостью, особенно среди людей ее возраста.

Она учила ребятишек грамоте, учила терпеливо, буква за буквой, пока они не овладевали азбукой.

Было и еще одно обстоятельство, из-за которого меня влекло к этому дому. Когда-то мы жили по соседству с Йованой, но лет восемь назад мы переселились, а у Йованы остался наш пес Зелько.

Это была огромная, сильная овчарка со стоящими торчком ушами и умными глазами. Мы вместе росли и очень любили друг друга. Я неизменно делился с Зелько едой, из-за чего мне изрядно доставалось от матери. Мать частенько поколачивала меня, и по заслугам, но Зелько этого не понимал. И плохо ей приходилось, когда она учиняла расправу надо мной во дворе. Зелько несколько раз рвал ей юбку.

Когда ему удавалось отстоять меня, мы убегали подальше от дома, и садились на траву. Пес жался ко мне и сочувственно смотрел, как я ревел. Потом начинались игры…

Спускаясь по склону, я вспомнил историю, которая чуть не стоила Зелько жизни.

Это произошло морозной, зимней ночью. Я поздно лег спать. Меня разбудил вой и царапанье Зелько в дверь. Почувствовав, что с ним неладно, я быстро поднялся, вышел на кухню и снял засов. Зелько заскулил громче. Едва я приоткрыл дверь, как он вихрем ворвался в коридор.

Сквозь дверную щель совсем близко были видны два горящих глаза. «Волк!» – подумал я и поспешил затворить дверь. Странно, однако, что Зелько испугался одного волка. Уж с ним-то он бы наверняка справился, это ему не впервой. В таких случаях он обычно яростно лаял и бесстрашно кидался на волка Это был храбрый пес.

Я прошел в комнату. Встав на стул, посмотрел в окно. При свете луны снег переливался и сверкал, как хрусталь. Пейзаж был прямо-таки сказочным. Но меня волновало другое: почему испугался Зелько? Я посмотрел в одну, в другую сторону – никого. Вдруг из-за угла дома выскочил матерый волк, за ним другой, третий, четвертый. Несколько мгновений они стояли, глядя на дом, потом начали бегать, прыгать один через другого. Четвертой была волчица, она стояла в стороне. Внезапно, словно испугавшись чего-то, волки большими прыжками помчались к долине. Еще раз остановились, поиграли и исчезли в лесу.

Зелько эту ночь провел в комнате.

С той поры прошло много времени. Я даже опасался, что теперь пес меня не узнает и набросится, как на чужого, а шутить с ним рискованно.

Я подошел к дому и свистнул, чтобы не застать его врасплох. Вошел в калитку. Зелько нигде не было видно. Задремал, наверное, в холодке под каким-нибудь деревом. Однако я ошибся. Зелько оставался верным себе. С бешеным лаем он выскочил из хлева и бросился на меня.

– Зелько! – крикнул я, – Зелько!

Он застыл на месте как вкопанный, словно что-то вспоминая, а потом с радостным визгом кинулся ко мне. Его радости не было предела. Он прыгал вокруг меня, норовил лизнуть в лицо, с визгом мчался к двери и тут же возвращался назад. Потом, по старой привычке, принимался дразнить меня, чтобы я побежал за ним вдогонку.

Йованы дома не оказалось. Она пасла скот на склонах, поросших высокой зеленой травой и густым лесом.

Солнце уже склонялось к западу, когда я вместе с Зелько подошел к дому Синадина. Увидев меня, он не спеша пошел навстречу, покачиваясь на ходу. Это был еще молодой человек, но нелегкая жизнь состарила его, по меньшей мере, лет на десять, да и болезнь немало способствовала этому. Улыбаясь, он спросил:

– Ты откуда? Я уж и не надеялся увидеть тебя сегодня.

– И по делу пришел, и прогуляться захотелось, а главное, тебя повидать, – ответил я.

– А Зелько тебя не забывает, видишь, как смотрит.

Я посмотрел на дом. Оттуда уже высыпали ребятишки. Увидев меня, они подняли гвалт…

– Что нового в Куршумлии? – спросил Синадин, нарушив молчание.

– Ничего. Внизу немцы, жандармы им помогают, а скоро к ним и Коста присоединится.

– Неужели он с немцами заодно?

– Разумеется, и тут нечему удивляться, – сказал я, украдкой посмотрев на него.

Люди никак не хотели верить, что прославленный Коста Печанац, признанный вождь Топлицкого восстания, может стать предателем. Синадин, правда, думал о нем иначе, приблизительно так же, как и я.

– Уж если большинство офицеров трусливо оставили нас и разбежались кто куда, то почему бы и Косте так же не поступить, – проворчал Синадин.

– Ничего, найдутся у нас и другие люди, не чета Косте и остальным! – возразил я.

Синадин понял мой намек и спросил:

– Ты принес что-нибудь почитать? В прошлый раз мы с Милорадом по очереди читали. Он потом попросил у меня, другим дал.

– Есть кое-что новенькое. Тебе будет интересно.

Передавая ему материалы, я хотел разузнать, на кого мы могли бы рассчитывать в селе. Ведь каждый человек был на вес золота, за каждого шла борьба.

– Кто еще хочет читать? – спросил я.

– Кроме Милорада Петар Ленин, Мирослав и Драгослав Михаиловы, Радосав из Гадай и еще несколько человек.

Это были молодые, смелые ребята, бедняки, жизнь которых проходила в борьбе за кусок хлеба.

Время летело незаметно. Я решил перейти к главному, ради чего пришел сюда.

– Гранаты, что я тебе дал, в порядке?

– В порядке, – ответил Синадин и, помолчав, спросил: – Уже понадобились?

– Да. Ты должен показать мне, как с ними обращаться. Хочу бросить парочку.

– Покажу. Это нетрудно. Только будь осторожен. Не шути с этим, – посоветовал он.

Начать свои занятия вблизи от дома мы не могли: не было подходящего места. Если взорвать гранату на горе, грохот взрыва разнесется на несколько километров.

Мы пошли в долину. Метрах в пятидесяти от дома, возле гнилого дерева, Синадин остановился, вытащил из дупла четыре ручные гранаты и горсть револьверных патронов.

Теперь наш путь лежал вниз, к Грабовацу, где у Синадина был хороший сад. Небольшая речка, годами подмывая берег и унося с собой землю, образовала здесь нечто вроде большой ямы. Это было самое подходящее место. Склоны заглушали взрыв, а крутые откосы защищали нас от осколков. Все это Синадин обдумал заранее.

Он был хорошим солдатом и охотником. Сколько я его знал, у него всегда была винтовка. Впрочем, в наших краях трудно было найти человека без оружия (я имею в виду боевые винтовки и карабины, а не охотничьи дробовики). У Синадина хранилась русская винтовка, а у Ягоша Йованиного – старое сербское скорострельное ружье, доставшееся ему от отца. У Петара был кавалерийский карабин. Жандармы устраивали повальные обыски, но очень редко им удавалось что-нибудь обнаружить. А если и удавалось, то все равно пострадавший через несколько дней доставал новое.

Синадин был первым человеком, показавшим мне, как нужно обращаться с оружием. Первый свой выстрел я сделал из его винтовки, когда только пошел в школу.

Я всюду сопровождал его. Позднее он давал мне нести винтовку, когда отправлялся на охоту или шел вечером к соседям. Я очень гордился этим и важно шагал с винтовкой, которая была выше меня. Потом он научил меня обращаться с револьвером, и вот сейчас пришла пора заняться ручной гранатой.

Мы миновали сад. За ним тянулось поле, на краю его была речка и обрыв. Подошли к меже. Синадин подобрал большой плоский камень и положил его на землю. Солнце уже зашло за гору, но видно еще было хорошо. Синадин взял одну гранату и неторопливо стал объяснять.

– Первым делом выдергиваешь кольцо. Вот тут, видишь, капсуль, вроде тех, что на старинных ружьях. Потом надо ударить по твердому предмету, лучше всего по металлу. Капсуль сработает, и граната начнет шипеть. Сосчитай до трех и бросай. Как только бросишь, сразу ложись в укрытие, чтобы осколки не поранили.

Он заставил меня повторить, а потом продолжал:

– Главное, не бойся. Бывало, уронит солдат гранату, так всегда возле него капрал окажется и отшвырнет ее куда надо. А теперь бросим одну!

Он выдернул чеку. Стукнул по плоской поверхности камня. Граната зашипела. Он спокойно сосчитал до трех и затем швырнул ее в обрыв.

– Ложись!

Мы бросились на землю. В то же мгновение раздался взрыв. Мне показалось, что земля под нами вздрогнула. Эхо взрыва покатилось по долине Грабоваца и, отразившись от скал, возвратилось к нам. Зелько, лежавший неподалеку, вскочил и бросился прочь. Потом остановился, с недоумением глядя на нас.

– Ну теперь ты попробуй, – сказал Синадин, протягивая мне гранату.

Я взял ее и выдернул кольцо. Дрожь охватила все тело. «А вдруг я ее выпущу?» – пронеслось у меня в голове.

– Начинай! – крикнул Синадин.

Я ударил гранату об камень. Раздался треск, но шипения не было. Я не считал, ожидая, когда граната зашипит. Синадин наблюдал за мной. Вероятно, он вел счет про себя, потому что вдруг закричал:

– Бросай, чего ждешь?

– Да она не шипит!

– Бросай! – снова крикнул он и лег на землю.

Я швырнул гранату в обрыв. Тишина… Мы вопросительно посмотрели друг на друга.

– Граната неисправна, – сказал я.

– Этого никогда нельзя знать точно, – ответил Синадин. – Бывает, шипения не слышно, а все равно взрывается. Поэтому никогда не медли. Чуть стукнул, сразу считай до трех и кидай. Твердо запомни это, не играй со смертью… А ну, попробуй еще разок. – И он протянул мне другую гранату.

Я сделал все, как он меня учил. Граната зашипела. Сосчитав до трех, я кинул ее, и через мгновение раздался взрыв. Эхо взрыва разнеслось над склонами и долиной.

Уже сгустились сумерки, когда мы ушли из Грабована и через кукурузные поля подошли к дому Синадина…

Ночь я провел на сеновале. Было тепло, в сене возились мыши, верещал сверчок. Зелько спал у моих ног.

Когда я проснулся, уже взошло солнце. Стали видны разбросанные вокруг дома, удаленные друг от друга на километр и больше. Откуда взялось это название – Мирница? Про жителей этого села не скажешь, чтоб они были особенно миролюбивыми. Стоило делу дойти до межевых споров или просто мужикам хорошенько хлебнуть ракии в праздник, и разбитых голов не сосчитаешь. Рассказывали, правда, будто во времена битв с турками тут состоялось какое-то примирение с ними, оттого и пошло название.

Несказанно дороги были мне эти горы, глубокие долины, которые летом палило солнце и обмывали дожди, а зимой заметало снегом.

Здесь я рос, пас овец, играл. Я знал здесь каждую тропинку, каждый перелесок и каждое дуплистое дерево, где птицы вили себе гнезда. Отныне со всем этим, может быть, придется расстаться…

На пути в Куршумлию я свернул к Йоване. Она встретила меня подозрительно. Войны и битвы для нее были не в новинку. Отсюда всего три часа ходу до старой сербско-турецкой границы. Да и восстание семнадцатого года не забывалось. Вчерашние взрывы она связывала с моим приходом, угадав, что они прогремели возле Синадикова сада. Она тревожно глядела на меня и советовала поберечься.

Йована проводила меня до ворот, и здесь, как бывало прежде, я поцеловал ей руку. Мы разговаривали шепотом, боясь разбудить привязанного на цепь Зелько. Но едва только Йована закрыла за мной ворота, как он завыл и заскулил. До меня долетел грохот цепи. Это Зелько пытался освободиться. Я прибавил шагу, стараясь быстрее перебраться на другой склон. Мне хотелось как можно скорее уйти, чтобы не слышать жалобного воя, который все еще стоял у меня в ушах.