Текст книги "Отель «Парк»
(Повесть)"

Автор книги: Александр Воинович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Еще один день

Когда я проснулся, солнце было уже высоко. Заснул я почти на рассвете. Всю ночь меня мучили кошмары. Нервы были напряжены до предела. Дважды во сне я выполнял операцию и дважды просыпался. Все мои усилия совладать с собой оставались тщетными. Перед глазами вертелись отель «Парк» и группы немецких офицеров, входивших и выходивших из него. Они представлялись мне какими-то страшными призраками. Вот они внезапно бросились за мной. Я хотел бежать, но не мог сдвинуться с места… Они стремительно приближались ко мне… Протянули руки, похожие на какие-то странные когти, угрожая схватить, но я подпрыгнул, как и всегда, когда мне снились кошмары, и поплыл по воздуху. Поплыл легко, беспрепятственно. Теперь меня никто не догонит. Призраки остались далеко позади и скоро совсем скрылись. Лететь было приятно. Я сам удивлялся той легкости, с которой выделывал в воздухе замысловатые цирковые трюки. Однако стоило мне опуститься на землю, как меня снова начинали преследовать.

Я проснулся. С осторожностью прошел по комнате. В грязном номере гостиницы было душно. Голова гудела, как при высокой температуре. Я смочил голову водой из кувшина. Открыл окно. В комнату хлынул свежий воздух. Я не мог понять, сколько было времени. Полночь, во всяком случае, прошла. Город спал мертвым сном. Или так только казалось?

Подул ветер, свежий, как студеная вода. Из окна виднелись крыши низеньких домов, грубо сколоченных лачуг. Каждый дом, каждая комната скрывали в себе одну или несколько жизней. Все окутывала таинственная пугающая тишина. И может быть, в этих убогих домишках люди тоже не могли уснуть. Вставали и в темноте подолгу стояли у раскрытых окон.

Жизнь! Все думают о ней. Только каждый по-своему. Сколько их, этих людей, которые размышляют о том, как сделать жизнь лучше, счастливее… А сколько людей существует только для того, чтобы есть и одеваться! Для них в этом смысл жизни.

Я долго стоял у окна, опершись на подоконник. Город был погружен в тишину. Потом мне почудилось, что на востоке заалела заря. Только тогда, охваченный усталостью, я уснул…

Вставать не хотелось. Я долго валялся в постели. Спешить было некуда. В одиннадцать часов на берегу Нишавы я должен был встретиться с Микой.

Накануне вечером на условленном месте, возле театра, мы встретились с Микой и сразу же пошли в город. Глаза Мики горели каким-то непривычным блеском. Он волновался. Еще засветло мы миновали дом офицеров, потом прошлись по улицам, по которым мне предстояло бежать, вплоть до самой переправы через Нишаву. Когда стемнело, часов около девяти, мы еще раз прошли по этому пути. Оба раза, проходя мимо дома офицеров, пытались представить себе картину будущей операции. Во второй раз от Народного банка мы шли уже той дорогой, какой я должен был идти на задание. В большом зале отеля, играла музыка.

– Сюда бросать не надо, – напомнил мне Мика. – Твоя цель – малый зал. Оттуда ты без труда сможешь уйти.

Мы миновали малый зал. Он был переполнен. С улицы через открытую дверь была видна группа пьяных офицеров. Мы видели их ровно столько, сколько требуется времени на то, чтобы пройти мимо двери.

– В обоих залах всегда так много народу? – спросил я Мику.

– Всегда. Один из наших товарищей, ты его завтра увидишь, давно наблюдает за ними. В это время офицеры, видимо, ужинают.

Мы продолжали идти по полутемным улицам к Нишаве. Теперь ничего неясного и непредвиденного не осталось. Время операции определено. Способ ее проведения, путь отступления намечены. Лишь одно обстоятельство тревожило меня, но я никак не мог решиться спросить Мику.

Было темно. Мы не видели лиц друг друга. Не видели выражения глаз. Лишь где-то впереди, слабо освещая улицу, горел пыльный фонарь. Мы приближались к нему.

– Мы обсудили все до мелочей, – начал я внешне спокойно, – но меня волнует одна вещь. Допустим, я не смогу скрыться. Скажем, меня ранят или произойдет что-нибудь другое. Как мне поступить? Покончить с собой или позволить им взять меня в плен?

Мика остановился и пристально посмотрел на меня. Я ждал ответа.

– Это очень сложный вопрос, – начал он медленно, подчеркивая каждое слово. – На него сразу не ответишь. Я только могу тебе сказать, как мы на это смотрим.

Этот разговор возник не случайно. Мне нужно было знать, как поступить, ибо речь шла о моей жизни. С большим вниманием слушал я Мику.

– Самое дорогое, – начал Мика, – что можно принести в жертву своему народу, – это жизнь. Но тут же возникает другой вопрос. Имеем ли мы право, в какой бы сложной ситуации мы ни находились, сами лишать себя жизни?

Он умолк и посмотрел мне в глаза.

– Тебя когда-нибудь арестовывали? – спросил он.

– Нет.

– А ты слышал что-нибудь об арестах и пытках в тюрьмах?

– Слышал.

– Тогда ты знаешь, как обходится полиция с нашими товарищами. Ты знаешь, как умирали революционеры в Советской России и у нас?

– Я много слышал об этом.

– Тогда мне легче будет ответить тебе. С классовым врагом, с оккупантами нужно бороться всеми силами и до последнего дыхания. И умирать надо, как умирают коммунисты, – непобежденными…

Мика говорил со все возрастающим волнением. Я жадно глотал каждое его слово.

– На смерть нужно идти бодро, с песней, славя свободу.

Мы остановились. Мика рассказал мне, как погибали наши товарищи при расстрелах демонстраций, как их истязали в застенках, но они не произносили ни слова. Слова Мики рождали во мне гнев и ненависть.

– Знаю, – возразил я, – какие муки выдерживали наши товарищи. Но мне-то никогда не приходилось переживать ничего подобного. Я не знаю, что я способен вынести и что нет.

– Ты любишь своих товарищей и свой народ? – спросил Мика, глядя мне в глаза.

– Люблю.

– Если когда-нибудь тебя будут пытать, думай всегда о товарищах и помни, что они будут презирать тебя, если ты предашь их. Думай о своем народе, о своей чести…

Однако прямого ответа он мне не дал, а я хотел слышать его.

– Нет, ты скажи мне прямо, что я должен делать, если мне не удастся убежать?

Я видел, что своим вопросом поставил Мику в затруднительное положение. Он остановился и задумался, не переставая смотреть на меня.

– Если тебя схватят живым, наверняка расстреляют. Сейчас не то, что было раньше. Идет война. А прежде чем расстрелять, тебя наверняка будут пытать, чтобы ты выдал организацию, товарищей… Если ты уверен, – продолжал он, подчеркивая каждое слово, – что сможешь выдержать все это и ничего не сказать, тогда все пули из своего револьвера потрать на них. А если не уверен, оставь последний патрон для себя. Ты должен решать сам. – Он многозначительно посмотрел на меня.

Теперь Мика мне все объяснил. Итак, решать придется самому. Мы шли по разбитой мостовой. Над головой мигали фонари. Изредка навстречу нам попадались прохожие. Мика взял меня под руку, собираясь сказать еще что-то.

– Мне хотелось бы обратить твое внимание и на другую сторону вопроса.

– Что ты имеешь в виду?

– Я уже говорил тебе, что человек не имеет права сам лишать себя жизни. Она дана ему природой, и только природа может отнять ее.

– Но это недостаточно веская причина, если вспомнить то, о чем ты сейчас говорил, – заметил я.

– Нет. Это скорее теоретическая проблема. Если человек кончает самоубийством в тяжелую минуту, это своего рода помощь врагу.

Мика умолк.

Он чувствовал, что в душе моей зреет какое-то решение, и не хотел мне мешать.

– При чем же тут помощь врагу? – спросил я.

– Если ты окружен, у тебя безвыходное положение и ты стреляешь в себя, ты гибнешь, вместо того чтобы пустить последнюю пулю во вражеского солдата. А если ты не пустишь ее себе в лоб – ты жив. А убьет ли тебя враг, – это еще вопрос… До тех пор многое может произойти.

– Что, например?

– Побег, освобождение из тюрьмы и тому подобное.

– А если человек не в состоянии выдержать пытки?

– Тогда нужно поступить так, как я тебе говорил. Во всяком случае пытки не должны приводить к предательству.

Но такое объяснение меня не удовлетворило. Ведь все равно оставалось два выхода, а мне хотелось услышать вполне определенный ответ.

– Главное, не стать предателем, – снова начал я. – А потому все средства хороши. А как бы поступил ты, оказавшись в моем положении?

Мика тяжело вздохнул… Подумал… И крепко сжал мою руку.

– Как бы поступил я? – спросил он с чувством. – Об этом я тоже думал. Я бы выбрал смерть от руки врага и пошел бы на смерть с гордым вызовом!

– Ты бы выдержал пытки?

– Да! Меня уже арестовывали и пытали.

Вот центр города. Прохожих немного. Приближался полицейский час. Скоро улицы совсем опустеют и затихнут. Будет раздаваться лишь тяжелый топот и наглый смех фашистских солдат.

Мы простились.

Я неподвижно лежал на постели, вспоминая разговор с Микой. Солнце уже поднялось высоко, но в комнате было еще прохладно. Я лежал и смотрел в угол. Под потолком жужжали мухи. Согнав муху с носа, я перевернулся на другой бок. Теперь взгляд остановился на паутине в противоположном углу. В центре ее что-то чернело, видимо, паук. Мне было лень встать и посмотреть. Я продолжал лежа терпеливо наблюдать за ней. Вокруг носились мухи. Вот одна из них налетела на паутину. Завязла. Начала вырываться. В это мгновение паук проворно покатился к ней. Но неудача: мухе удалось вырваться. Она улетела. Немного погодя повторилось то же самое.

«Слабо тебе утащить муху в свое логово», – подумал я.

Время летело незаметно. Потом я встал, разогнал мух, разорил паучье гнездо и облегченно вздохнул.

Подошел к окну. Черные эсэсовские мундиры показались мне бесчисленными паучьими колоннами, повсюду растягивающими свои сети. Как там Мика? Как он провел ночь в оккупированном городе? Как он встретил это утро? Немало ночей провел он в этом словно уснувшем месте. Но те, довоенные, ночи сильно отличались от теперешних. После полицейского часа Ниш превращался в мертвый город. Все дома запирались. На окна опускались толстые занавеси. Гасился свет. По улицам расхаживали патрули, и откуда-то издалека долетали винтовочные выстрелы или отзвуки автоматной очереди.

И минувшей ночью, ничем не отличавшейся от остальных, Мика думал о предстоящей операции. Он долго ворочался с боку на бок, засыпал, просыпался, снова засыпал, но мысли неустанно возвращались к отелю «Парк».

…Все готово. Парень на месте. Оружие наверняка доставят. Проводник прибудет вовремя. План разработан. Предусмотрены все случайности. А может быть, нет? Что-то непонятное мучает его, не дает уснуть. Он чувствует, догадывается, в чем дело, но не хватает решимости осознать это. Самое главное – человек. Человек, который должен выполнить задание и остаться в живых. Самому, вероятно, легче было бы выполнить операцию. Справится ли один человек с таким заданием? Почему на первом совещании вместе со Смайо они не выделили нескольких человек? Нет, нельзя! Слишком неосторожно поручать такое дело нескольким товарищам. Лучше один! Но пока имеется возможность пойти на операцию самому.

Мика заворочался. Мысли не давали ему покоя. Наконец удалось задремать. Или ему только показалось, что он заснул?

В ночной тишине раздалась пулеметная очередь. Мика вскочил. Но все стихло. Слышался лишь слабый шум ветра. Сон был нарушен. И снова Мику охватило беспокойство: операция должна пройти успешно, и человек должен уцелеть. И то и другое наверняка. Однако и то и другое наверняка может не получиться.

Человек, смелый по природе, в состоянии многое сделать сам. Ему всегда легче самому пойти на задание. Он ничего не боится. Но когда то же самое нужно доверить другому, в нем рождается страх. Что произойдет с тем? Уцелеет ли он?

Лишь на заре, измученный бессонницей и тревожными мыслями, Мика смог успокоиться и задремать.

Последний день перед операцией. Что это: последний день жизни или просто канун операции? Возможно, и то и другое. А денек выдался на редкость ясный, солнечный. И не очень жаркий. На небе – ни облачка. По улицам гулял свежий ветерок. Старая, грязная гостиница, куда меня пустили на ночь без документов, осталась позади в узкой улочке. О ней я уже забыл. Редко найдется человек, который последнюю ночь перед гибелью проводит в белоснежной постели. Наши товарищи уходили на смерть из тюремных камер.

Как, однако, хорошо на улице! Люди смеются. В глаза бросаются всякие пустяки. Мне казалось, что до сих пор я не видел ничего подобного. Жаль, что раньше я не замечал этого. Сколько дел осталось незавершенными! Как чудесна жизнь, когда кажется, что она приходит к концу! А я любил жизнь. Ведь я только начинал жить. Правда, я любил другую жизнь. Свободную, без пауков и паучьих сетей.

Я не спеша шел по улице. На веранде ресторана сидели немецкие офицеры. Они ели и пили. Я подошел поближе. Мне хотелось видеть их глаза. Но они не удостоили меня своим взглядом. Им и в голову не могло прийти, почему я хочу их видеть. Они презирали нас, маленьких, обыкновенных людей, которые били их и которые в их воображении превращались в великанов.

У ограды толпились голодные босоногие цыганята. Они пожирали глазами груды жареного мяса и хлеба на столах. Лицом к ним сидел толстый офицер. У него были злые зеленые глаза, короткий нос и коротко остриженные волосы. Вот он кончил есть, налил себе пива и принялся рассматривать оборванных детей. Показав на них кивком головы, он что-то сказал другим офицерам. Те заулыбались. Потом он взял кусок хлеба и бросил его за ограду. Ребята поймали его на лету. Игру подхватили другие офицеры. Заводила стал швырять цыганятам обглоданные кости. Те ловили их. Офицеры раскатисто хохотали.

Меня душили злоба и стыд. Я зашагал дальше. «Хорошо бы этот толстяк с зелеными глазами оказался вечером в зале отеля „Парк“», – думал я.

Толпа мальчишек, размахивая плавками, мчалась к Нишаве. Это отвлекло меня от мыслей о цыганятах. Скоро на пляже я увижу Мику. Надо спешить. Барахтаться в Нишаве приятнее, чем шляться по пыльным городским улицам. Однако что-то удерживало меня.

Прощаться с городом, в котором мне так часто приходилось бывать и который в этот последний день показался таким прекрасным, было не так-то просто.

Но надо быть точным. Неудобно заставлять Мику ждать. Путь к реке проходил мимо дома, где жил и работал мой отец. Я не рассчитывал встретить его, но все-таки пошел по той стороне улицы, где стоял дом.

Наверное, он сейчас дома. Мне захотелось увидеть его, но войти я побоялся. «Довольствуйся тем, что тебе удалось пройти мимо дома, где он живет», – подумал я. Вот и его дверь. Что-то шептало мне: «Войди, придумай какой-нибудь предлог». Но предлога не было. Борясь с желанием войти и чувством долга, я прошел мимо.

Мика ждал меня на пляже, в условленном месте. Народу было много. Молодежь, пожилые люди… Многие пришли целыми семьями. Мика загорал. Ему это редко удавалось, но в тот день пляж был лучшим убежищем. Мика расположился рядом с шумной компанией: юноши и девушки купались в ближайшей бухточке, неподалеку от нас.

– А я уже начал беспокоиться, не случилось ли чего с тобой, – бросил Мика.

– Давно ждешь? – спросил я и сел рядом.

– Нет, не так давно, – ответил он с улыбкой.

– А местечко ты нашел неплохое. Можно спокойно отдохнуть.

Я стал рассказывать ему, как провел ночь. Услышав мой рассказ о цыганских ребятишках и фашистских офицерах, он помрачнел. На скулах заиграли желваки.

– Для этих людей нет ничего святого, – проговорил он.

– До каких же пор так будет? Наступают в России, заняли всю Европу.

– Недолго. Красная Армия сильна. Она «заманивает» их, чтобы разбить на своей территории. Не волнуйся, через несколько месяцев русские подойдут к Берлину.

Говорил он тихо, но горячо. По его словам, Красная Армия разгромит немцев. Победа ее несомненна. Но и другие народы должны подняться на борьбу с фашистами и сражаться за свою свободу.

– Если каждая европейская страна привяжет к себе по десять немецких дивизий, что тогда останется на русском фронте? Ничего. А ведь борьба уже началась. В Норвегии народ не покоряется. В Польше бьют немцев. Вот увидишь, борьба начнется в скором времени в Греции и Албании.

Я слушал Мику, и мне казалось, что свобода уже не за горами. Так бы вот взял да и спросил первого встречного оккупанта: «Чего ты тут ждешь? Почему не уходишь? Неужели не видишь, что война проиграна?» Вспомнилась предстоящая операция, и мне стало досадно погибать. Ведь скоро придет освобождение.

Мика говорил вдохновенно. Я жадно ловил каждое его слово. Какое-то необъяснимое чувство переполняло мою душу. Почувствовав это, Мика вдруг замолчал, посмотрел на меня и расхохотался.

– Раздевайся, чего ждешь. Такой день не стоит тратить на серьезные разговоры.

Я разделся.

Мы бросились в воду. Плескались с удовольствием. Топили друг друга. И странное дело, мне казалось, будто я знаю Мику уже много лет.

На отмели я встал. Мимо проплыла красивая девушка, привлекавшая на пляже всеобщее внимание. Я долго следил за ней, глядя, как она разрезает зеркальную поверхность воды взмахами сильных рук. Через какое-то время поплыл к ней. Чтобы обратить на себя внимание, принялся выделывать в воде замысловатые трюки, но она не удостоила меня даже взглядом. Видимо, кроме нее самой, ее ничто не интересовало. Я отплыл подальше, продолжая наблюдать за ней. Вдруг кто-то с силой окунул меня, и я наглотался воды. Послышался женский хохот. Смеялась озорная черноглазая девушка.

– Ишь уставился, – шутливо бросила она, но в тоне ее я уловил ревность и обиду. Она еще раз взглянула на меня и поплыла дальше.

В этот момент чья-то рука легла на мое плечо. Это Мика звал меня из воды. Мы вышли на берег и легли на песок. Немного погодя, выступая, словно принцесса, из воды вышла красавица. Она улеглась напротив нас. Я смотрел в ее сторону, но думал о своем.

Мика словно прочел мои мысли. Он был старше меня и понимал, на что я шел. Вопрос о том, что может произойти, мы уже обсудили. И теперь, вероятно, думали об одном и том же.

– У тебя есть девушка? – мягко спросил он.

Я вспыхнул. Мне стало стыдно. В мои годы ребята в селах уже женились, а в училище во всю хвастали своими любовными подвигами.

– Нет.

Мика помолчал, посмотрел в сторону красавицы и продолжал:

– А ты кого-нибудь любил?

– Нет, никогда, – быстро проговорил я, словно стыдясь этого разговора. И, задумавшись, добавил – А что такое любовь?.. Встретишь иной раз девушку, загоришься, а сам не знаешь, любовь это или нет.

– Нет, это молодость, а не любовь, – ответил Мика.

Наша соседка беспрерывно вертелась, явно стараясь обратить на себя внимание.

– А ты любил? – спросил я Мику.

– Да, – с грустью ответил он.

– А где она сейчас?

Он глубоко вздохнул, повернулся ко мне и еле слышно проговорил:

– Ее нет в живых.

– Что же с ней случилось?

– Ее убили в полиции.

– За что?

– За что?! – Моя наивность удивила Мику, но тем не менее он терпеливо ответил: – За то же, за что они убивают всех тех, кто не хочет мириться со своей судьбой, с оккупацией. Это была необыкновенная девушка. Ее пытали до самой последней минуты. Она погибла, ни в чем не признавшись.

Я пожалел, что задал Мике этот вопрос. Он загрустил и мыслями унесся далеко. Я пододвинулся к нему поближе. Он молча пожал мою руку. Потом, продолжая думать вслух, неожиданно произнес:

– Вот так-то. Бывает, что человек еще и не начинал жить или сделал в жизни только первые шаги, а ему уже приходится умирать.

– Почему?

– Ответить на этот вопрос в нескольких словах трудно. А суть вот в чем: молодежь не хочет мириться с судьбой.

– Но ведь не вся молодежь такая.

– Верно, не вся. Но большинство таких. Одни борются, идут впереди, а другие следуют за ними.

Я слушал Мику с большим вниманием. Весь его разговор был рассчитан на то, чтобы я понял, что нет слишком большой жертвы в борьбе за свободу. Даже если речь идет о жизни. Во время войны потерять ее очень легко. И эта жертва тем более легка, чем яснее понимают люди ее цель.

Никогда раньше мне не доводилось вести таких откровенных разговоров. Мика заговорил об исторических личностях, вспомнил Синджелича[5]5
  Синджелич – один из руководителей восстания сербов против турок в начале XIX века. Героически погиб в 1809 году близ Ниша. – Прим. ред.


[Закрыть]. В его рассказе я уловил дух Челекулы[6]6
  Челекула – трагический памятник сербской истории в Нише. Здание было построено в XIX веке турками. В стену его для устрашения были вмурованы черепа погибших сербских повстанцев. – Прим. ред.


[Закрыть].

– Народ не забывает героев.

Красивая девушка снова завертелась.

– Ничего не скажешь, красива, – начал Мика. – А что у нее в голове? Наверное, дочка какого-нибудь нишского богатея. Сытая, холеная. Мозолей и в помине нет.

Мике не нравились ее манеры. Меня же она заинтересовала.

– Пошли в воду! – крикнул Мика.

Мы поплыли и сразу же обо всем забыли. О молодежи, загоравшей на солнышке, о времени, улетавшем и быстро, и медленно. Вода приятно освежала. Природа словно хотела поразить нас своей красотой. Люди приходили сюда, чтобы хоть на короткое время забыть о трудностях, о голоде, нищете, оккупации.

Не знаю, долго ли мы пробыли в воде. На берегу нас ждал сюрприз: под нашим раскидистым деревом сидело двое мужчин. Один был в широких штанах, серой рубахе и легких ботинках. Другой одеждой походил на крестьянина. У него была густая черная шевелюра. Бросались в глаза мохнатые брови.

– Это наши гости, – шепнул мне Мика, – долгожданные гости.

Мика дружески поздоровался с ними. Оба с любопытством поглядывали на меня.

– Вот, Мия, тот самый товарищ, – проговорил Мика, обращаясь к первому и показывая глазами на меня.

Мия крепко пожал мне руку, окинув взглядом с головы до ног. Что-то, видимо, смущало его.

– Товарищ Черный, – пояснил мне Мика, показывая взглядом на второго.

Двадцатилетний паренек с блестящими черными глазами пристально посмотрел на меня.

– Мы вам обед принесли, – произнес Мия.

Ели мы с аппетитом. Черный тем временем отошел в сторону и стал раздеваться.

Мика задал Мие несколько вопросов. Тот коротко ответил на них.

– Все готово?

– Да. Встретимся на старом месте. Там же будем ждать результатов.

– Я думаю переселиться туда на некоторое время, – заметил Мика.

Я слушал. Разговор был обрывочный, малопонятный, однако кое-что я все же уловил.

– Зачем? – спросил Мия озабоченно.

– Похоже, что вчера вечером меня провожали. И какие-то подозрительные типы вертятся вокруг дома.

– Ну ладно, несколько дней можешь провести там. А я тем временем подыщу еще два-три места, – проговорил Мия.

– Скоро еще один товарищ прибудет. Придется и его устраивать. Документы готовы?

– Нет фотографии, а без нее ничего не сделаешь, – ответил Мия, посмотрев в мою сторону.

– Ладно, хватит пропуска. Он уже сегодня может пригодиться.

– Неужели уже сегодня? – вмешался я в их разговор.

– Да, – ответил Мика.

– Неплохо было бы следы замести. Твоим родителям туго придется, если немцы пронюхают, кто ты.

– Я не возьму с собой никаких бумаг, – проговорил я.

– Запасной документик не худо было бы иметь при себе, – возразил Мия.

– Как хотите. Но мне кажется, что он не нужен.

– Печать готова? – Мика расспрашивал о всех деталях.

– Готова. С трудом можно отличить от настоящей. Для пропусков пригодится. Надо только бланки подготовить. Твой сделаем к завтрашнему дню. Будешь беженцем.

– Да я и есть своего рода беженец, хоть мой Крагуевац недалеко отсюда. – Мика засмеялся.

Разговор на мгновение оборвался. Оба задумались о чем-то. Первым заговорил Мика:

– Всем сообщили о сегодняшней операции?

– Да. После половины девятого на улицах никого не будет. Часть людей за городом.

– Это вы хорошо придумали. Могут начаться обыски и облавы. Я вчера отправил товарищей в отряд. Хорошие ребята. Так и рвутся в бой. Кое-кто из них участвовал в белградских диверсиях.

Услышав об отряде, Мия улыбнулся. Ему хотелось что-то сказать, но он колебался.

– А мы когда к ним? – спросил он наконец, глядя на Мику и улыбаясь уголками губ.

– Всем нельзя. Здесь предстоят трудные дела. Но не горюй. Иногда будем ходить к ним в гости. Это тоже неплохо.

Мия вздохнул и заметил:

– Связного подготовь в Белград.

– Когда ехать?

– Лучше всего завтра вечером: к тому времени у нас будут все сведения. Товарищи об радуются.

– Еще бы! Первое донесение о борьбе в Нише!

Мия собрался уходить. Вставая, он сказал Мике:

– Я еще разок загляну сюда. К тому времени все, что осталось, доделаем.

– Хорошо. Мы будем здесь.

– Вы не беспокойтесь: тут есть несколько скоевцев[7]7
  Скоевцы – члены молодежной организации СКОЮ «Савез комунистичке омладине Jугославиjе»). – Прим. ред.


[Закрыть]. Если что подозрительное заметят, предупредят.

– Ладно.

Мия не спеша пошел к огородам, тянувшимся вдоль Нишавы. Мика проводил его грустным взглядом.

– Будь у нас с десяток таких, мы без труда заняли бы Нищ, – произнес он.

К нам подошел Черный. Он только что вышел из воды.

– Мы тебе оставили перекусить, – обратился к нему Мика.

– Я уже ел, но после купанья, пожалуй, можно еще.

Мика долго смотрел на нас, потом прокашлялся и стал что-то чертить на песке.

– Ну ладно, теперь давайте все обговорим.

Мы придвинулись ближе. Он перешел на шепот и спросил Черного:

– Что тебе сказали товарищи?

– Сказали что кого-то нужно будет проводить из Ниша в Ясеницу, а оттуда этот человек или на поезде поедет в Прокупле, или пойдет со мной в село.

– Больше ничего?

– Ничего.

– Тогда перейдем к делу. Вот это тот самый товарищ, которого ты должен вывести из города, – сказал Мика, показывая на меня. – Сегодня вечером он совершит налет на фашистских офицеров, потом придет к тебе, и вы пешком пойдете в Ясеницу.

Черный не знал, что в Нише готовится такая операция. Мика первый сказал ему об этом. Черный был потрясен и молча переводил взгляд с Мики на меня.

– А я ничего не знал, – произнес он дрожащим голосом.

– Значит, не нужно было, – заметил Мика с улыбкой.

На противоположном берегу наискосок от нас находилась текстильная фабрика Ристича. Мика задумчиво глядел на нее, в то время как Черный рассматривал меня.

– Я считаю, что вам лучше всего встретиться где-нибудь здесь и перейти Нишаву чуть повыше фабрики…

– А там уж легко, – подхватил Черный. – Перейдет Нишаву и Мораву где-нибудь в направлении Мрамора, а потом полями – к Ясенице.

– Было бы хорошо, если б вы оба изучили эти места и присмотрели местечко поудобнее для переправы, а я пока схожу в город, – сказал Мика.

Мы встали и пляжем пошли вверх по Нишаве. Вначале разговор не клеился. Мы. отошли уже на несколько сот метров выше текстильной фабрики. На противоположном берегу виднелись какие-то кусты. Посредине реки, на островке, росла ветвистая ива.

– Здесь, наверное, удобнее всего будет, – заметил я.

– Верно. Ива – хороший ориентир. А если тут еще и неглубоко, то лучшего места и не найдешь, – согласился Черный, осматривая противоположный берег.

– Попробуем, – предложил я.

Мы вошли в воду. В самом глубоком месте она доходила до колен. На берегу, сразу за кустарником, начиналась кукуруза, а чуть подальше – фруктовые сады и виноградники. Домов поблизости не было. Мы встали лицом к Нишу. Там, где остался Мика, росли высокие деревья. От них к городу тянулись огороды и лачуги.

Мы несколько раз перешли Нишаву вброд. Река везде была мелкой. Итак, с переправой нам повезло.

– Я думаю, тебе лучше всего ждать меня у кустов, – предложил я Черному.

– А может быть, лучше на этом берегу, под деревом?

В его словах сквозило желание быть поближе ко мне в случае опасности.

– Нет, не нужно. Отсюда все хорошо видно. Нишаву я и сам перейду А если что – дам знак, и ты подойдешь.

– Как хочешь, – согласился Черный. – Только как я тебя узнаю?

– Когда подойду, свистну соловьем.

Для пробы я несколько раз свистнул. Черный внимательно слушал. Потом он начал рассказывать о дороге, по которой нам предстояло идти. Он знал ее как свои пять пальцев. А через некоторое время мы двинулись в обратный путь.

Солнце уже давно клонилось к западу. Длинные тени деревьев протянулись к востоку. Народ с пляжа начал расходиться.

У тополей нас ждал Мика. Видимо, дело в городе заняло у него немного времени.

– Договорились? – спросил он, обращаясь к нам.

– Все в порядке, – ответил Черный. Потом, подумав, добавил: – Только вот время не уточнили.

– Жди полчаса. Ведь отсюда до отеля пятнадцать минут ходу быстрым шагом, – сказал я.

– Мало, – возразил Черный, – я буду ждать час с момента взрыва.

– Хорошо.

Мика в уме что-то подсчитывал:

– Если не будет взрыва, – жди до десяти. Услышишь взрыв – жди до одиннадцати. Если не придет к тому времени, возвращайся один.

Мы переглянулись.

– Не беспокойся, один не пойдешь, – с усмешкой проговорил Мика, обращаясь к Черному.

Черный начал подробно рассказывать, как мы пойдем. Мика внимательно слушал. Изредка вставлял свои замечания. Время летело быстро. Мы даже не заметили, как село солнце. Лишь немногие продолжали купаться. Красавица, загоравшая возле нас, давно переменила место.

Подошел Мия. Он явно был чем-то озабочен. Сел рядом с нами. Положил на песок завернутый в чистую бумагу пакет.

– Все в порядке? – спросил Мика, с тревогой глядя на него.

– Полиция ищет женщину, приехавшую из Белграда, – взволнованно проговорил Мия.

– Что? Ее арестовали? – Мика нахмурился. Глубокие морщины появились у него на лбу. Он перестал рисовать на песке, с нетерпением ожидая ответа.

– Нет. Ее не оказалось дома. Два агента устроили ловушку, – неторопливо рассказывал Мия.

– Какие меры приняты?

– Один человек пошел к месту явки искать ее. Двое других перекрыли улицу с обеих сторон. Если она появится, ее предупредят, что домой идти нельзя.

Мы замолчали. Мысль о товарище, которого каждую минуту могут арестовать, не давала нам покоя.

– Что еще можно сделать, чтобы ее предупредить? – спросил Мика.

– Больше пока ничего. У меня нет людей. Я сам пойду ей навстречу. Это все, что можно предпринять.

– Хорошо. – Мика глубоко вздохнул.

Мия, улыбаясь, протянул мне пропуск.

– Не думаю, что он понадобится. Но пусть будет на всякий случай…

Я стал смотреть пропуск, оформленный на имя хорватского беженца.

– Разве только если меня ранят и я не смогу бежать, тогда он наведет их на ложный след, – заметил я. А внутренний голос твердил: «Не нужен он тебе». Но тем не менее я положил пропуск в карман.

– Остальное в порядке? – спросил Мика, когда мы кончили наш разговор.

– Да, – ответил Мия и развернул свой пакет. – Это моя мать приготовила. Для кого – она не знает, но я просил ее сделать повкуснее. А когда уходил, она сказала: «Не забудь спросить товарищей, понравилось ли им».

На мгновение вспомнилась мне мать. Она далеко. Думает, что я в безопасности, у отца. Спокойна. Меня до слез растрогала забота незнакомой женщины, которая к товарищам сына относится, как к своим детям. От волнения я не находил слов. Поняв это, Мия крепко обнял меня.

Пока мы ели питу[8]8
  Пита – пирог из пресного слоеного теста.


[Закрыть], к Мие подошел плечистый парень. Мия отошел с ним в сторону, обменялся несколькими словами и вернулся.

– По берегу идут трое немецких солдат, – произнес он, садясь.

– Ищут кого-нибудь? – спросил Мика.

– Кажется, нет. Похоже, гуляют.

– Тебе лучше уйти. Револьвер с тобой?

– Да.

– Тогда иди. Вечером, без четверти девять, встретимся, где договорились, – сказал Мика, поглядывая туда, откуда могли показаться солдаты.