Текст книги "Трактирщик"

Автор книги: Александр Воронков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

  – Да и мне, слава Яну-вояку, не слишком-то этого хочется: своих забот немало. Вот только как быть: с такой ногою я и дюжины шагов не сделаю, а лошади у меня никакой не осталось...

  – Ну, этому горю легко помочь, пан Карел! Раз уж мы помешали общению с ныне покойными господами в малахаях, то невежливо будет вновь оставлять вас с ними наедине. Надеюсь, что езда на нашем 'скакуне' не ущемит твоего достоинства, и причинит несколько меньше неудобств, нежели путь пешком к ближайшему жилью...

  – Хе, одноногий верхом на одноглазом – это будет весело посмотреть со стороны! Что ж, против такого способа путешествовать возражений не имею: лишь бы не напороться на поганов или их прислужников-ренегатов.

  – Бог даст – не напоремся! Однако на всякий случай давайте договоримся – и ты, Ясь, запоминай накрепко: пока не доберёмся до того места, где расстанемся, то для всех встречных мы сопровождаем пана Карела из Бургундии, где он был поранен в рядах хашара.

  – А ну, как кто решит поближе взглянуть на его раны? – усомнился подмастерье. – Ведь и безглазому видно, что они совсем свежие. Или пайцзе потребуют либо подорожную грамотку?

  – Тогда применим 'тридцать третий приём карате – ноги в руки'.

  – Чего-чего приём?

  – Это такое выражение с моей родины. По-простому означает 'бей, и беги, пока враг не поднялся'.

  – Невместно рыцарям бегать! – Это вновь вмешался пан Чернин.

  – Ну, так мы с Ясем ни разу не рыцари, нам отступление – не позор. Позор будет, если содержимое наших голов станет известно врагу, либо просто погибнем безвестно, не добравшись куда нужно. Да и тебя, пан Карел, сдаётся, где-то ждут с нетерпением: не просто же так, ради собственного удовольствия, ездил ты в чужие края?

  – А коли ради удовольствия – тогда что?

  – А вот это нас не касается. Говорят, путешествия для удовольствия улучшают здоровье человека, однако ненужные встречи в пути его ухудшают, а порой – заметно сокращают жизнь...

  – Жизни наши – в Господней деснице!

  – Аминь!

  Так, довольно поговорили. Пора и делом заняться – солнце уже садится! Ну-ка, Ясек, достань-ка новую лопату: надо этих вот красавцев прикопать, чтобы никто их раньше времени не обнаружил!

  – Почто? Зряшный труд. И без того зверьё ночью по кущам растащит... Надобно только платье с покойных поснимать, да отвезши подалее, там уничтожить: а то, не дай Святой Ян Милостивый, кто из знакомцев басурмановых те порты узнает!

  'Гм... А я-то, наивный, думал, что эдакий практический цинизм – порождение двадцатого века, много – девятнадцатого! Ишь ты, 'по кустам растащат', и всё шито-крыто! Впрочем, этих типов никто на славянскую землю не звал и пытками заниматься из-под палки не заставлял: сами припёрлись. Так что – пусть будет, как будет! А вещдоки, действительно, прибрать стоит: что понезаметнее – спрятать, пригодится в хозяйстве, а одежду... спалить, что ли?'

  – Добро! Так и поступим! Ясь, снимай-ка с них всё, что можно и стаскивай сюда. Деньги найдёшь – себе оставь: пойдут в зачёт за работу сверхурочную.

  Подмастерье довольно осклабился.

  – А как с оружием?

  – Тебе оно ни к чему, сабля тебе не по чину! Вон, пускай пан Карел ей пользуется. Их ножики – тоже мне отдай: пока что запрячем во вьюк, на виду свои прежние оставим.

  – Мастер Белов! – вновь не выдержал наш 'инвалид'. – Конечно, всё захваченное на разбойниках – законный ваш трофей, но просьба у меня: верни сапоги и поддоспешник, что поганы с меня содрали! Ибо срачица моя изодралась, опасно в такой людям на глаза являться! Жаль, палудаментум увезли те двое поганов, что этих вот покинули, с телом старшего отправившись неведомо куда!

  'Законная просьба, ничего не скажешь: в таком прикиде его первый патруль заметёт! Вот ещё знать бы, что за пол-доментум такой? Кафтан, что ли? Напридумали 'словей' – язык сломаешь'!

  – Не вопрос, пан Карел! Твои вещи – они твои и есть! Вот и пояс, что Ясек приволок, небось, тоже твой?

  – Не мой. Гавела пояс, джуры моего, да поможет ему Ян-вояк взойти в кущи райские. Добрый был слуга, и товарищ славный! Брат у него в градецкой слободе остался, годом молодше. Даст Господь вернуться – возьму того на место старшего.

  – Ну, раз такое дело – так и передашь парню наследство братово. Как, Ясь, возражений не имеешь?

  – А мне что? Я зараз наденик, коль пан с мастером уговорились, так мне молчать згодно. Эх, добрый, конечно, пояс, ну да пан мастер, небось, милостью своей не обделит бедного человека?..

  – Не обижу, не беспокойся! Шевелись, 'бедный человек'! Цигель-цигель ай-лю-лю, как у нас говорится!

 ЗДРАВСТВУЙ, ДЕДУШКА ХАБАР!

  ... 'Что-то поездочка на коп какая-то не слишком удачная выдалась: нет никаких доходов – расходы одни, как кот Матроскин говаривал. Два дня, считай, сверх запланированного, на дорогу потратили: пока освобождённого до села довезли – причём, не 'ближайшего', как планировалось, чешского поселения, а несколько дальше – к надёжному человеку в лице сельского священника, пока назад возвращались... 'И вот нашли большое поле', то самое, где от некогда цветущего городка остались лишь развалины храма, у которых мы и разбили свой лагерь. А денежка моему помощнику капает потихонечку, вне зависимости, роем или нет. Эдак и совсем разориться недолго'.

  Впрочем, это я так – бухчу по малости. На самом деле, как и положено согласно приметам, прибыв 'на позиции', нельзя настраиваться на 'супер-пупер-находки': надо побухтеть, поворчать на нескладывающиеся делишки – пусть Дедушка Хабар посочувствует и подкинет от щедрот своих!

  Пока Ясь, используя в качестве ограждения от ветра и посторонних глаз каменный бортик, оставшийся от стены какого-то дома, устанавливал шалаш и разводил костёр, я полез на наблюдательный пункт.

  Естественно, в качестве НП я выбрал самую высокую точку местности, то есть церковную колокольню. В отличие от остальных строений, храм практически не пострадал, лишившись только ворот и внутреннего убранства: веротерпимость – веротерпимостью, но добыча захватчикам нужна или как?.. Да и были ли этими захватчиками монголы, следующие заветом 'Ясы'? Здесь фронтир, недалеко германские земли: а уж немцы – мародёры известные, одно слово: грабьармия – 'матка-курка-млеко-яйки'... Пустой зал гулок, на каменной брусчатке под ногами – обломки гнилого дерева. Лестница на хоры сильно подгнила, однако мне удалось, бочком-бочком вдоль стеночки, подняться на этот балкон, опоясывающий внутреннюю часть храма. Однако дальнейший подъём наверх, на колокольню, оказался невозможен: доски ступеней, ведущих к 'барабану', как оказалось, рухнули окончательно. Подозреваю, что я не первый понял выгоды такого наблюдательного пункта и кто-то из предшественников дошлялся вверх-вниз до того, что гнилые ступени попросту не выдержали его веса. И хорошо, если этот 'корректировщик', блин горелый, не хряпнулся с высоты на каменный церковный пол!

  Ладненько, изображать из себя человека-паука на стенке не стоит: попробуем оглядеться вокруг прямо отсюда... Ха, гладко было на бумаге: окна-то на хорах имеются, да вот только допрыгнуть до них – совершенно не реально. Что же теперь: спускаться и вновь лезть вверх, рискуя здоровьем с каким-нибудь 'комодом' в руках, дабы взгромоздиться сверху? Не, дурных нема. Поищем менее рискованный выход из положения. Тэк-с, как там говаривал незабвенный Филеас Фогг? 'Используй то, что под рукою, и не ищи себе другое!'. А что у нас под рукою имеется? Правильно: стена, балконный пол и деревянные перильца ограждения. А что такое перила? Это хаааррроший брус, опирающийся на вделанные в него столбики-балясины. Если его использовать, как лестницу, приставив верхний конец к нижней части окна, а второй уперев в остатки балясин, то получится треугольник, который, как известно, фигура жёсткая и к саморазрушению не склонная.

  Да, нелёгкая это работа, оказывается – перила выворачивать! Столбики оказались вырезанными из сосны и почти не погнили. Пришлось трофейным ножом расколупывать половицы и выламывать одну балясину за другой. Псевдолесенка получилась недлинной – немного короче полутора метров, однако целям моим вполне соответствовала. В течение следующего часа я – естественно, используя родимые полупочтенные выражения, – переволакивал деревяху от стены к стене по всему периметру хоров и взобравшись до уровня узких окошек, зарисовывал в записную книжку карандашиком характерные очертания бывших крупных подворий. Ведь, рассуждая справедливо, если хозяева в состоянии отгрохать усадьбу на четверть квартала, то какая-никакая сумма в драгметаллах у них должна иметься. А коли так – то вероятность, что часть этого металла – монетами ли, ювелиркой ли – при штурме города врагами была захована владельцем на родном базу стремится по синусоиде вверх. Вот хованки-то эти мы и пошукаем: пока тянут батареи 'кащея' – с помощью достижений цивилизации будущего, ну, а когда сядут напрочь – с помощью великого славянского триединства: 'мотыга, лопата, плюс такая-то матерь'...

  Кто как хочет, а без хабара я отсюда уходить не намерен, тем более, что помощник достался понятливый и трудолюбивый. Станешь трудолюбивым, за такую-то подённую плату! Кроме того, в душе я, наступив на горло собственной жабе, уже решился половину от найденного отдать парню: пусть возвращается в свои Будейовицы не тем голоштанцем, каким их покинул. Держать же его подле себя после завершения авантюры – не только бесполезно, но и опасно: кто его знает, что Ясь может сболтнуть про наше путешествие и – главное – про убитых монголов?.. Захочет своей крутью немереной перед девками или собутыльниками какими похвалиться, а я потом своей головой Соборную площадь украшай? Нема дурных!

  ***

  Когда, завершив 'эрзац-аэрофотосъёмку' и, наконец покинув храм, вернулся к биваку, там уже ожидал построенный из веток кустарника шалаш и кипящий на камнях костерка казанок пшёно-капустного варева на бульоне из остатков зайчатины. Несмотря на простоту, приготовленное по принципу 'вали кулём, а там разберём' кушанье, которое Ясь варил на каждом нашем привале, было вполне съедобно, а после того, как в него я натюряскал наломанного чёрствого хлеба стало даже вкусно – естественно, на мой непритязательный аппетит.

  После того, как со дна котелка наши деревянные ложки выгребли остатки гущи, я, наконец, объявил своему 'санчопансе', что цель нашего путешествия, наконец-то достигнута и пора приниматься собственно за работу. Нельзя сказать, что мирошник был в восторге от перспективы копания в развалинах – ходить-то всяко легче, чем рыть землю, – однако уговор есть уговор и его нужно выполнять. Тем более, что деньги, полученные за недолгое странствие в моей компании уже звенели в его кисе. Поэтому он взвалил на плечи весь имеющийся у нас шанцевый инструмент и зашагал вслед за мной в сторону места, где находилась некогда ближайшая к храму крупная усадьба. Я, с пехотной лопаткой на ремне и собранным металлоискателем в руках, двигался впереди, выслушивая ворчание по поводу того, что 'не доброе то дело – в гиблом месте землю ворошить'.

  Идти пришлось буквально минуты три. Некогда усадьба была обнесена бревенчатым тыном-палисадом, но со временем большую часть кольев кто-то растащил: то ли крестьяне из местных деревень на строительство, то ли проезжие торговцы на дрова для костров – теперь уже не скажешь. Во дворе сохранились россыпи камней и остатки фундаментов на месте четырёх разрушенных строений.

  Отстроив по земле прибор, я принялся 'прозванивать' остатки центрального здания от центра к стенам, не обращая внимания на недовольство напарника использованием 'басурманской пищалки', как Ясь окрестил моего 'кащея'. Периодически я заставлял его копать в тех местах, где прибор выявлял наличие металла. Время от времени я тоже отстёгивал висящую на ремне лопатку, пристраиваясь копать по соседству. Увы, по большей части добыча представляла собой обычных 'хозбыт': медная миска, ржавые крюки, молоток, обломок ножевого клинка, гвозди... Вещи, конечно, полезные в хозяйстве, однако малоценные, а вот заряд батарей металлоискателя, который тратился на этот 'шмурдяк', в моих условиях представлял собой совершенно невозобновляемый ресурс...

  Увы и ах, но коп первой усадьбы, завершённый к закату, ничего особенно ценного не дал. Наутро мы продолжили поиски на соседнем участке: как и положено, вокруг городской церкви некогда строили жильё главным образом зажиточные горожане.

  Вторая усадьба порадовала серебряной брошью-фибулой с загадочной надписью, сделанной явно еврейскими 'крякозябрями'. Вот вернусь в Жатец – обязательно покажу старому знакомцу Хаиму на предмет выяснения смысла. Тем более, что ювелирка – это его 'хлеб с маслом'. Второй ценной находкой был явно некогда горевший полностью железный арбалет без тетивы, однако с лежащими рядом наконечниками восьми болтов и железным же крюком. Древки болтов также сгорели, остаток дерева пришлось выколупывать из наконечников. Хорошая штука, однако! Покамест приныкаю – во избежание, что называется, но обязательно доведу, как говорится, 'до ума': раз уж пока нет возможности добыть себе огнестрельное оружие, то хотя бы эта 'нелегальщина' пусть под рукой будет 'на всякий пожарный'...

  Мой подручный уже сообразил, что идёт не просто тыканье лопатой земли, а поиски клада – дурак-то, может и дурак, но всё же не круглый – и принялся за работу гораздо активнее. Тем более услышав, что половина найденных ценностей станет его собственностью. Кстати, откопанный молоток и половину гвоздей он с моего позволения уже захомячил себе в котомку. На третьей усадьбе Ясь развил настолько бурную деятельность, что изломал деревянную лопату, за что был от души обруган – на таких работничков инструмента не напасёшься, вторую испортит, так больше не найдём! Одной моей малой пехотной рыть придётся, а это изврат... Тем не менее, то ли энергетика желания обоих кладоискателей вошла в резонанс с аурой этой местности, то ли просто Дедушка Хабар, наконец-то смилостивился, но под развалинами печи в центральном здании третьей усадьбы наконец-то обнаружился вожделенный свёрток!..

  Сверху тяжёлый кожаный тючок был обмотан настоящей шёлковой нитью, которая сама по себе говорила за то, что владелец, прятавший его, был далеко не бедняком. Под тонкой выделанной кожей оказался второй слой обёртки, на сей раз из ярко-синего полотна, который скрывал собственно клад.

  Совершенно офонаревший от вида добытых сокровищ подмастерье сперва только неверяще шарил руками, разравнивая по ткани серебро, а после принялся коленопреклонённо с пулемётной скоростью читать совершенно неразборчивые благодарственные молитвы. Признаюсь, что и мне было с чего обалдеть: такой хабар нечасто попадает в руки копарей даже в двадцать первом веке – впрочем, подозреваю, что те, кому посчастливилось, не стремятся афишировать свои удачные находки, если они настолько удачны... Два серебряных прутка-гривны, пара витых браслетов из серебряной проволоки с напаянными пластинками, где в обрамлении виноградной лозы были выгравированы птицы, отдалённо напоминающие цапель, серебряная же цепь из полусферических бляшек весом граммов в четыреста, нательный крестик из слоновой кости (впрочем, может и моржового клыка – я не отличаю) с оправленными в золото концами и серебряной фигуркой распятого, длинная бронзовая позолоченная булавка в виде полумесяца, украшенная синей и зеленой эмалью, а также восемь золотых монет, в шести из которых я опознал уже известные безантины, а национальную принадлежность двух остальных, с сильно затёртыми профилями каких-то правителей, увенчанных венками, так и не определил...

  Да, товарищи-граждане, так жить нельзя: так и помереть можно. От радости... Вес клада приблизительно тянул на два с половиной килограмма, что по нынешних ценах могло гарантировать каждому из нас двоих безбедную жизнь в течение нескольких ближайших лет, а если не шиковать и не слишком транжирить – то и до конца жизни. Впрочем, лично у меня были иные планы на свою долю сокровищ: средства на создание постоянной базы в этом времени и средств производства, как ни крути, требуются немаленькие. А обжившись в роли трактирщика, можно будет потихоньку попытаться цивилизовать сперва собственный быт, а после – и жизнь окружающих. Тем более, что сложившееся положение дел с монгольской оккупацией Руси и славянских земель в Европе лично меня ну никак не устраивает, и с этим надо что-то делать...

  Отошедший, наконец, от чтения молитв Ясь тут же потребовал немедленного раздела сокровищ. Мои доводы о том, что нужно бы повременить до вечера, чтобы заняться дележом не спеша, а пока надо продолжать поиски дальше, понимания не встретили. Ну что же: я человек ни разу не жадный и к желаниям трудового коллектива всегда отношусь с пониманием. Делить – так делить!

  Усевшись прямо рядом с буртами свежей земли вперемешку с трухлявой древесиной и обломками камней, мы принялись за делёж, как суслик с хомяком из советского мультфильма 'Раз горох, два горох'. Гривны и монеты были разложены на кучки без проблем, а вот что касается ювелирных изделий, то тут дело обстояло не так просто. В конце концов браслеты распаровали, а насчёт остальных вещей, поделённых пополам банально по весу, пришлось конаться на черенке мотыги, как наиболее длинном из всего нашего инструмента. В результате цепь досталась мне, а остальные предметы стали собственностью Яся. Досадно, ну да ладно, как говорится.

  Неожиданно свалившееся на Яся богатство изменило парня прямо на глазах. Впрочем, может, просто смыло тот налёт культуры, который ему кое-как привило средневеково-религиозное воспитание, данное родителями и его прежним учителем – будейовицким мельником? Не знаю, не знаю... Завернувши свою долю добычи в то самое синее полотно, он захомячил всё глубоко за пазуху, отчего выпирающая на животе туника придала ему сходство с беременной молодицей. После чего бывший подмастерье вознамерился было отправиться в обратный путь, но тут уже я взбеленился. Нет, понятное дело: ты человек вольный, можешь идти куда вздумается – но только после работы. Рабочий день что, закончен? Ни разу! Солнце ещё высоко, так что, братец, будь добр: лопату в руки – и марш-марш копать отсюда и до заката! Тем более, что ещё две трети усадьбы не обследовано, а последние батареи в металлоискателе уже совсем 'сдыхают'.

  Приятно ощущать себя очень умным: уже на последнем – буквально – писке 'кащея' близ бывших ворот усадьбы удалось назвонить крупную массу металла. Спустя четверть часа оковка лопаты скрежетнула по ржавым кольчужным звеньям... Прикрытые от случайного взгляда перемешанными с землёй обугленными досками бывшего полотна воротины, на месте неглубокой канавки, некогда служившей для стока дождевой воды и помоев со двора на улицу, лежали останки воина в кольчужном облачении с полукруглым шлемом на скалящемся черепе.

  Ясь уже привычно для меня бухнулся на колени в очередном приступе молитвословия, я же, отложив ставший без электропитания ненужной обузой прибор, принялся обкапывать покойного. Жмур попался солидный, ростом даже повыше меня, а уж в плечах шире раза в полтора и с довольно богатым вооружением. В области живота на короткорукавной кольчуге был укреплён небольшой выпуклый диск, вероятно, служащий дополнительной защитой. На кожаном поясе с широкими медными бляхами спереди обнаружился боевой нож с костяной рукоятью в засохших ножнах из дублёной кожи, коробка-кошелёк с несколькими десятками серебряных монет разных стран и искусно выкованным в виде драконьей головы на длинной шее кресалом. Сапоги воина украшали бронзовые розетки в виде цветов и по пять бронзовых же декоративных заклёпок, крестообразно расположенных на каждом из голенищ. Возле правой руки лежал почти не проржавевший клевец на длинном железном черене. Явно нам удалось обнаружить останки либо хозяина усадьбы, либо кого-то из воинских 'начальных лиц' местного гарнизона, погибшего во время штурма.

  Причина смерти была налицо: множественные ранения. Левая рука ниже локтя была отрублена, в области шеи и бёдер обнаружились четыре тонких наконечника от стрел, сапог над правой подошвой явно проткнут чем-то острым и тонкие косточки стопы частично разрушены... Хорошо дрался боец, раз враги уделили ему столько внимания. Совсем как тот морячок, останки которого мы раз нашли в ячейке для стрельбы лёжа на одной высотке: обложившийся двумя карабинами – нашим с насадкой для дьяконовских ружейных гранат и немецким 98k и ППД с полностью опустошённым диском, с восемью подготовленными к броску гранатами на бруствере и неразорвавшейся немецкой миной-'летучкой' в окопчике, он был буквально нашпигован стальными осколками других мин, которыми немчура забросала те считанные метры земли, где этот парень держал оборону. Жаль, что не нашлось при нём ни документов, ни смертника, ни даже подписанной ложки: так и похоронили героя на сельском кладбище, сделав надпись 'Неизвестный краснофлотец, ? – 1942'...

  В процессе изымания останков защитника усадьбы из земли и проведения их эксгумации с одновременным освобождением костей от излишнего имущества – покойным такие вещи, как оружие и деньги ни к чему, а в хозяйстве всё пригодится – ко мне присоединился очухавшийся-таки Ясь. Именно он, в приступе 'жабной болезни' стащил с ног покойника сапоги, обнаружив за голенищем золотую пластинку с остатками кручёного шнура, продетого в ушко с выбитым на ней изображением композиции, напоминающей бандеровский 'трезубец', перерубаемый крестообразно двумя мечами с буквой 'Р', наложенной между ними. Отчего витязь предпочитал носить это украшение рядом с засапожным ножом, а не на груди, как, по идее, полагается, учитывая наличие гайтана, я так и не понял.

  Остаток дня – после очередного раздела доставшегося нам 'наследства' – прошёл в сколачивании узкого гроба из досок полотна ворот, в котором я решил схоронить бойца. Ясь, начавший возмущаться идеей похорон без отпевания покойного священником, был крайне невежливо послан... копать следующее подворье, причём этот деятель попытался качать права на предмет 'проверить там всё басурманской пищалкой'. Пришлось объяснить, что прибор работает исключительно на эманациях, происходящих от святой воды, освящённой лично Патриархом, а вода эта вся уже того-с... Испарилась! Так что иди-ка, Яська, в середину следующей усадьбы, ищи примерное место, где там был главный очаг – и арбайтен от печки и до вечера! А я ещё тут на дворе лопаткой поковыряюсь...

  Ковыряния мои оказались успешными. Хотя, честно говоря, от таких успехов приятного мало: два маленьких скорченных женских скелета – первый с раздробленным черепом, второй – с наконечником стрелы, застрявшем в левой лопатке – обнаружились возле стены бывшей конюшни. Пришлось и эти скелеты складывать в тот же гроб и закрыть крышку. Вполне возможно, что при жизни эти люди знали друг друга, так пусть в посмертии им не будет тесно в дружеской компании...

  Расширив яму на месте гибели неизвестного витязя, я осторожно спустил в неё гроб и засыпал землёй, наложив сверху обломки камней. В ногах я вкопал крест, сколоченный из обгорелого бревна и доски от ворот, вырезав ножом: 'Чешский воин и неизвестные женщины. Пали в бою'.

  Уже начало смеркаться, когда прибежал Ясь, требуя новую лопату. Как выяснилось, свою он снова изломал, пытаясь поддеть какую-то каменюгу. Разумеется, свою малую пехотную я этому лопатоломателю не отдал – самому нужна. Тем не менее пришлось подниматься, распрямив усталую спину и идти смотреть, что такое надыбал мой помощничек.

  Как выяснилось, Ясь подошёл к решению задачи с размахом: найденные прежде сокровища, а также опасение разозлить работодателя, то есть меня, в случае попытки тихонько улепетнуть со своей долей, поддерживали его энтузиазм. Вся внутренность места, где было некогда большое строение, была покрыта беспорядочной сетью неглубоких ямок, вырытых безо всякой системы, и, разумеется, почти совершенно без толку. Если не считать нескольких гвоздей и двух здоровенных уключин непонятного назначения – в такие пришлось бы вставлять вёсла толщиной с приличное бревно – единственными ценностями, обнаруженными бывшим подмастерьем, стали позеленевший медный гребешок со спинкой в виде извернувшейся лисицы и двуносый подвесной умывальник из керамики с поливой. Обломки лопаты и мотыги валялись воле ямы, подкопанной под основание порога здания. В этом качестве строители некогда использовали уложенный горизонтально известняковый столб квадратного сечения со слабо различимым рисунком.

  – Ну и зачем тебе понадобилось портить инструмент об этот булыжник?

  – Как, то есть 'зачем'? То ж волхвин кумир, мастер! Все знают: под такими на капищах щуры наши, в безбожии поганском живши, несметные сокровища скрывали!

  – Так что, по твоему, здесь раньше капище было, что ли?

  – Обязательно было, мастер Макс! Раз храм поставлен в давние времена, значится, место намолённое уже было. Вот, небось, святые-то отцы кумира поганского оттуда вырыли да бросили, а тамочко как раз алтарь воздвигли! Так что обязательно под сим идолом богатство сокрыто!

  – Погоди, не пори горячку-то, Ясек! Вот ты говоришь: камень стоял там, где сейчас церковь. Так?

  – Ну, так... И что?

  – А то, что если сокровище какое-то и было, то его тоже закопали там, а не на этом дворе, понятно?

  – А и верно... Как же быть-то? Под алтарём доброму католику копать никак не згодно...

  – Та не копай, кто тебя заставляет-то?

  – А может, мастер Макс, ты там поищешь со своей пищалкой? Ведь ясно же, что ты с самим черхмантом стакнулся, иначе где это видано, чтобы христианин за день столько добра понаходил, ровно знал, где копать? И сейчас вот сразу мне сказал, где поганские сокровища с капища рыть нужно.

  Пошли, мастер, скорее! А как отыщешь клад несметный, то толику малую на церковь пожертвуешь – авось и простит Господь прегрешение то. Да и какое там прегрешение? Храм тот давно впусте, нехристями опоганен и литургии в нём не служат, так что и грех то небольшой будет! Пошли, мастер!

  – Нет, не пойду. Лень.

  – Как так 'лень'? А сокровища зарытые что – пускай так и лежат?

  – Говорю тебе: лень впустую лопатой махать-то. Нет там никаких сокровищ.

  – То есть как это 'нет'? Что же, деды лжу сказывают по-твоему?

  – Да вот так – нет. Сам подумай, соломенная голова: даже если и было там капище, и на нём что-то ценное зарыто – так разве попы, когда идол сокрушали, не выкопали всего? А? Ну, то-то...

  – ...

  – Ну как, Ясек, не раздумал ещё булыжники-то выкапывать?