Текст книги "Трактирщик"

Автор книги: Александр Воронков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

  – Условия славные, пан мастер, славные, что и говорить! За пять-шесть лет мой Зденко вовсе добрым хлопцем станет, в подмастерья пойти сможет. Але ж ты, пан Макс, не сказал, сколько за жило платить будешь?

  – Так сперва вашу цену скажите, пани Костекова!

  – Да хоть по хеллеру бы в день – и то хвала Божьей матери!

  'Да... А Прокупек-корчемщик, помнится, с меня только за ночлег целых три содрать хотел... Раз такое дело, то и на голоте наживаться не годится: чай, русский, а не зверь какой'.

  – Если по хеллеру, уважаемая пани Житка, то в год получается триста шестьдесят пять. Так?

  – Может и так... Тебе виднее. Я до стольки счёт не ведаю...

  – Ничего, бывает. А всё же лучше будет, если мы с вами сразу на пятьсот хеллеров в год договоримся, но с условием, что вы или ваша дочка два раза на дню, по утрам и вечерам, прибираться станете, пол мести, а в постные дни ещё и мыть его? Времени это много не займёт: помещение-то небольшое...

  – Пятьсот? Это ж какие деньжищи! Пшена одного на полгода напред закупить можно, не говоря уж о прочем!

  – Так согласны?

  – Конечно! Але ж почто мыть так много?

  – Да вот так. Чтоб порядок был...

  ЭКСПЕДИЦИЯ

  ... Во вторник мы с Житкой Костековой побывали в городской ратуше, где за скромную плату был составлен договор, по которому я арендовал первый этаж её жилища, одновременно получая разрешение на переоборудование его под 'предприятие общепита'. Триста хеллеров аванса тут же в присутствии письмоводителей перешли в бюджет семейства Костековых, существенно сократив запасы моей наличности.

  В запасе у меня оставались, конечно, приличные по здешним меркам деньги, в сумме чуть больше пражской марки. Однако их явно недоставало для использования в качестве стартового капитала при открытии заведения: марка требовалась только для вступительного взноса в цеховое братство Святого Лаврентия. А на какие шиши обустраивать помещение трактира, приобретать посуду, продукты, пиво, когда в карманах ветерок засвистит? А? Ото ж...

  Погружённый в раздумья о том, как решить финансовую проблему, я ходил по жатецким улицам, изучая городские закоулки и инфраструктуру. Несмотря на не слишком большие размеры, Жатец был довольно развитым ремесленным центром. Помимо уже известных мне кузнечной и портняжьей улиц, в городе были улицы кожевенников, гончаров, меховщиков и другие. Многие мастера селились не отдельными 'анклавами', а вперемежку с ремесленниками иных профессий. У берега реки Огрже раскинулась рыбацкая слободка. Пивоварни же и трактиры имелись почти во всех концах города. По словам горожан, право варить собственное пиво было получено общиной Жатеца сорок три года тому назад, и за это время пивная привилегия весьма заметно повлияла на городскую экономику.

  Как-то незаметно для себя добравшись до крайних домишек поселения рыбаков, я очутился вне городского вала с недостроенной стеной. Невдалеке группа землекопов деревянными лопатами, окованными полосками железа, ковыряла почву, там, где должен был пройти защитный ров. Уже отрытая часть фортификационного сооружения за их спинами пока ещё бугрилась по краям кучами земли, которую постепенно утаскивали куда-то в висящих за спинами корзинах другие работяги. При виде этих работ в моей памяти что-то ворохнулось, что-то совсем недавно виденное... Какое-то намерение, отложенное 'на потом'... С минуту я стоял, роясь в воспоминаниях. Вот оно! Разрушенный до основания город на пути сюда и мысли о непременно встречающихся в таких местах кладах! А ведь верно: было в моей жизни время, когда начинал ходить по местам боёв не только без металлоискателя, но даже без щупа, полностью, до 'материка' вычищая оплывшие траншеи и 'блины'. Работа, конечно, не из лёгких, но мы и не ищем простоты: мы ищем хабар!

  'На решение вопроса с финансами мне дали неделю? Что же, используем эту неделю на полную катушку. Конечно, какую-то часть имеющейся суммы придётся потратить на подготовку к копу, но в случае удачи эти деньги окупятся сторицей. Так что решено: 'никого мы продавать не будем, мы пойдём клад искать', как говаривал мультяшный Дядя Фёдор'.

  Составляя мысленно список необходимого инструмента, снаряжения и продуктов для запланированного копа, я спешно направлялся обратно в город, когда неожиданно услышал собственное имя:

  – Мастер Макс! Постойте же, мастер Макс!

  Обернувшись, я увидел подбегающего землекопа в измазанной глиной дорожной одежде.

  – Вы меня помните, мастер Макс? Я Ясь из Будейовиц, подмастерье! Мы ещё с вами втроём сюда прибыли!..

  – Как не помнить, помню, разумеется. Только вот увидеть тебя здесь всего готов был менее: я-то полагал, что ты давно на здешней мельнице мирошничаешь. А тут – эвон! – в земле роешься.

  – Так ведь я и сам бы рад привычным ремеслом заниматься, мастер Макс! Да вот только выходит так, что в этом клятом Жатеце работы для меня не сыскать. Все четыре здешних мельницы обошёл, даже в замковой побывал, ан – отовсюду от ворот поворот! Цех мельников тут небольшой, у каждого мастера по трое подмастерьев трудятся, а более троих нанимать – старинные установления не дозволяют... Деньги мои невеликие закончились ко второй ночи, вот и пришлось наниматься подёнщиком на возведение стен: тут хоть кормят дважды на дню и от костра по ночам не гонят.

  'Да уж, не повезло парню! Оказывается, дефицит рабочих мест и в эти времена существовал. А ведь и я мог бы оказаться на его месте... Даже думать о таком неохота!.. А если взять хлопца с собой, пусть поработает 'экскаватором'? По здешним меркам детина здоровый, небось, потягал в своё время мешки с мукою на мельнице?.. Что я теряю? На пару копать всё же полегче, чем в одиночку, шансы быстро найти 'вкусные' захоронки на месте сражения увеличиваются если и не вдвое – минак-то один, и батарей дай бог, чтобы на день хватило – то раза в полтора... Ясь здесь чужак, как и я, никому не нужен, никто его не хватится. А если повезёт что-то отыскать, то поделим находку, как порядочные люди, да и разбежимся в стороны... А, была не была!'

  – Слушай, Ясь! Есть у меня для тебя кое-какая работа. Покопать нужно, и много покопать, но зато уж с оплатой не обижу.

  – А что копать-то, мастер Макс? Ежели колодец требуется – так я в этом деле не помощник: не умею водяные жилы находить. А ежели яму, или, там, погреб – то завсегда готов с полным нашим удовольствием! Вот только лопата-то, что при мне, казённая – вернуть десятнику придётся.

  – Ничего, лопаты купим, не королевский, чай, венец! И провизию купим. Вот только как это всё тащить до места? Далековато идти...

  – А сколько времени работа-то займёт? Я рассчитывал здесь деньжонок подкопить, да к Ивану Купале дальше направиться: авось где в иных местах подмастерья на мельнице нужны будут.

  – С неделю примерно.

  – А какую, к примеру, плату положишь?

  – А тут сколько тебе платят?

  – Десять оболов в день, да харчевание за счёт магистрата идёт...

  – Небогато... Давай так: пока до места доберёмся, получать будешь также по десять оболов. А как работа начнётся – по три хеллера за день, провизия моя: с одного котла питаться станем. А ежели успешно дело пойдёт – сверх того монет подкину. Годятся такие условия?

  – Знамо дело: условия приличные. А куда пойдём-то?

  – Как дойдём, так и увидишь. В Библии не зря сказано: 'многие знания умножают скорбь'.

  ... Спустя примерно четыре часа мы оставили за собой городские ворота Жатеца и отправились в путь по уже знакомой мне дороге. За это время были сделаны необходимые покупки: пара деревянных лопат с оковкой, мотыга, вьючный мешок, маленький медный котелок для приготовления пищи и две глиняные миски, а сверх того – старые прожженные походные одеяла, чтобы не задубевать ночами. Из продуктов, помимо трёх здоровых ковриг, я прикупил тушку солидного зайца (эх, его бы просолить как положено, да вот соль здесь дорога до безобразия, да и времени нет), шматок сала, пшено и кожаный мешок с квашеной капустой. Что поделать: весна только вступила в свои права, а до осеннего урожая ещё жить и жить, так что без свежих овощей в путешествии за кладом нам придётся обойтись. Спасибо и на том, что будет возможность варить щи из молодой крапивы, подорожника и дикого щавеля.

  Всё это хозяйство мы навьючили на старого маштака со сплошным бельмом на левом глазу и почти подчистую стёртыми зубами. До того, как я его приобрёл, дико торгуясь с выведшим худобу на базар пареньком, коняга сменил уже с десяток хозяев, о чём красноречиво свидетельствовали следы от нескольких тавро на его шкуре. Сей одр обошёлся мне аж в четыре с половиной денария, деньги абсолютно бешеные, если учитывать, что наиболее милосердным по отношению к животине было бы пристрелить, чтобы не мучился: даже на мясо он годился исключительно во время вражеской осады, ибо варить пришлось бы сутки напролёт. Однако хозяин маштака явно был прямым предком всех наших современников, которые упорно считают, что приобретённый ими в 'семьдесят забытом' году и намотавший на спидометре километраж двадцатикратного кругосветного путешествия 'запорожец' – 'тоже машина' и сэкономить во время торга обол-другой было весьма сложно... Но я сэкономил.

  Заскочив ненадолго в своё новое обиталище, я прихватил оставленные вещи, напрямую предназначенные для планируемого мероприятия, то бишь свёрток с 'кощеем', малую пехотную лопатку и дорожный посох – наследство покойного итальянского 'ротфронтовца'.

  И вот уже за нашими спинами давно остались не только городской вал Жатеца и памятная корчма 'У моста', ноги притомились от ходьбы, вздымая над немощёной дорогой 'пыль, пыль, пыль от шагающих сапог'. Не по Африке идём – по самой, что ни на есть центральной Европе. Но 'натюрморты' взгляду порой попадаются вполне достойные мест постоянной дислокации каких-нибудь каннибалов: примерно через каждые восемьсот-девятьсот метров у дороги ветерок треплет лохмотья одежды на незахороненных трупах у обочины. Покойники одеты не по-здешнему, хотя кто её разберёт, эту средневековую моду-то? Мужских тел почти не встречается: двое обезглавленных молодцев, да несколько стариков на всём протяжении. Впрочем, какие там 'старики'? Дядьки годков по сорок с небольшим, однако измождены страшно: на шеях чёрные полосы кровоподтёков, запястья у каждого в следах от верёвок, обувь у тех, кто обут, практически развалившаяся, а у босых ноги в ранах почитай до колен. Основная масса трупов – дети и старухи, впрочем, вон там и молодая женщина лежит, прикрывая телом мёртвое дитя.

  – Ясырь монголы гнали. – Голос Яся звенит от злости. – Издалека, по одёже видать. Как бы не из франкской земли, не то из-под Льежа-града: слышно было осенью, что Харагшин-багатур тамошнего бискупа за зраду покарать собрался.

  – Не знаю насчёт того, покарал его этот багатур или не покарал, но народ-то чем виноват? Бабы эти с детьми – из-за чего умерли?

  – Так известно: монголы. Им без того, чтоб ясырей не переловить – и жизнь не в жизнь. Ханам да нойонам отары пасти или, наприклад, сёдла тачать – невместно. Да и аратам хоть по одному рабу в помощь заловить охота великая, да и жонку хоть косую, хоть хромую, под себя подгрести – первое дело! Из своих, монголок то бишь, жену брать – так не каждый выкуп соберёт-то, а франкскую иль германскую девку – только излови и делай чего желаешь...

  – У, собаки узкоглазые! Чтоб их вдоль и поперёк, дупой в клюз через коромысло! – не стал я сдерживаться и запустил тираду на великом и могучем. Имея родным дедушкой самого натурального марсофлота, впервые ступившего на палубу ещё до войны, ещё и не таким полупочтенным словесам выучишься... Хотя в семье у нас их применение и не одобрялось, разумеется.

  – Истинно: 'собаки'. – Упс, это что же, будейовицкий мирошник русскоматерный понимает? – Здорово ты, мастер Макс, на ихнем басурманском наречии лаешься!

  'Ага, а ещё я вышивать могу, и на машинке тоже. Тоже мне, 'басурманское' наречие нашёл. Сам ты, блин горелый, персонаж Лажечникова'.

  – Да, были случаи послушать...

  Положительно, мой спутник не может долго сдерживать свой речемёт. Помолчав с полчаса, он вновь нарушил тишину:

  – А далече нам ещё идти-то, мастер Макс? Ведь, пожалуй, мы скоро за кордон земель князя Пржемысла выйдем?

  – Ну, выйдем. И что с того? Я человек вольный, ты тоже. Куда хотим, туда и движемся. Не волнуйся ты: если ничего не случится, то завтра к середине дня придём.

  – Только завтра?.. Долгонько...

  – Что ты торопишься, Ясь? За то, что ты сейчас вместе со мной топаешь, тебе достанется денег больше, чем ты заработал бы сегодня, работая на городских укреплениях. Завтра доберёмся до места – оба вволю наработаемся, и совершенно не даром, это я тебе могу пообещать.

  ***

  Назавтра, вскоре после того, как мы форсировали реку с помощью уже знакомого мне перевоза и оставили далеко за спиной 'почтовую станцию имени Чингисхана', я уже и сам был 'весь нетерпение'. Совсем небольшое расстояние теперь отделяло нас от поля давно минувшего сражения, поиск на котором сулил неожиданные открытия и находки...

  До развалин оставался примерно час пути, когда из придорожного оврага раздался вопль боли. От неожиданности я вздрогнул, а Ясь отпрыгнул в сторону, хватаясь за рукоятку висящего на поясе ножа. И только наш бельмастый маштачок продолжил размеренно шагать в том же направлении, что и раньше. Вопль повторился, после чего крикун разразился тирадой весьма грубого свойства, в которой упоминал о зоофильских интимных предпочтениях чьих-то родителей. Причём по голосу можно было понять, что иначе, как словесно выразить негативное отношение к морально обгаженным вопивший не в состоянии.

  Конечно, поговорка о том, что 'меньше знаешь – крепче спишь', имеет под собой достаточные основания и вмешательство в чужие разборки порой может весьма плачевно закончится, но тот факт, что при подозрении на потенциальную угрозу самым правильным действием является её разведка и оценка степени опасности, также имеет место быть. Поэтому, покрепче привязав своего одра к придорожному деревцу, я махнул подмастерью, и мы потихоньку, скрываясь за кустарником, росшим по склону оврага, направились в сторону источника криков. Стараясь двигаться бесшумно, я на всякий случай также обнажил свой живопыр, мысленно сокрушаясь об отсутствии автомата или, на крайний случай, безотказного нагана.

  Очень скоро до нас донёсся запах пригорающего шашлыка, а слух вновь передёрнуло от крика боли. Чем ближе мы подбирались к источнику запаха и криков, тем слышнее нам становилось. Похоже, в овраге кто-то был занят жестоким развлечением причинения боли ближнему. Причём 'развлекающихся' было минимум двое: я уже различал реплики на неизвестном языке, которыми перебрасывались 'весельчаки'.

  Наконец, скрываясь в путанице жухлой прошлогодней и ярко-зелёной свежей травы, я выглянул из-за куста ежевики, росшего прямо над местом экзекуции. Как и ожидалось, 'картина Репина 'Наехали'' развернулась, что называется, во всей красе. Шашлычный запах исходил от основательно обожжённой босой ноги полураздетого и связанного волосяной верёвкой мужчины годов эдак тридцати восьми-сорока с аккуратно подстриженной тёмно-русой бородой. Разбитое лицо, некогда щегольская, а ныне рассечённая в паре мест, вероятно, шёлковая синяя туника, тёмными пятнами засыхающей крови прилипающая к рёбрам – всё это ясно свидетельствовало о том, что схватить пленника врагам было непросто.

  А вот и они: двое кривоногих молодых азиатов, напевно переговаривающихся на своём странном языке. Тот, что повыше, в малахае со свисающими по сторонам лисьими хвостами и богато расшитом гибоне не по росту, явно доставшемся при дележе трофеев, помахивал перед лицом жертвы тлеющей палкой. Второй сидя на земле у костра пытался натянуть на почерневшую от грязи и пота ногу жёлтый сапог с загнутым вверх носом: его собственная драная обувь валялась чуть поодаль. Из вооружения бандитов я заметил две пары луков в саадаках, вместе с колчанами притороченных у сёдел пасшихся в дюжине шагов низеньких лошадок, воткнутое в землю короткое копьё и кривую саблю в простых чёрных ножнах, висящую у пояса сидящего разбойника. Разумеется, как минимум по ножу у каждого из них обязательно должно было быть – свободные люди в этом мире без ножей встречаются не чаще, чем в моём – мужчины в платьях, и окружающие относятся к таким 'извращенцам' весьма неприязненно. Однако поскольку 'абреки' находились внизу спиной к нам, то, разумеется, ножей с нашей позиции видно не было.

  Эх, говорила мне мама: 'не лезь в драку, обходи стороной'... А я не слушался. Одно дело, когда стычка идёт один на один или толпа на толпу: помахались, да и разлетелись. А вот когда двое одного катуют, да ещё связанного – это не по-русски получается. Не дело так – пусть даже он и виноват чем: ну, к примеру, 'рубль олимпийский украл', как тот галчонок... Тем более ни разу не радует, когда палачествуют над жертвой иноземцы, потомки батыевых кочевников, огненным цунами прокатившихся по Руси и Европе... Не нравится мне это. Глянул на своего спутника: вдруг скажет, дескать, в драку лезть уговора не было?.. Будейовичанин тоже губы кусает, с лица сбледнул, глаза зыркают злобно: то на монголов, то на меня, нож перехватил поудобнее... Похоже, прикроет, если что... Да и куда ему деваться? Небось понимает, что эти бандюги свидетелей оставлять не станут: вон, у каждого аж по два лука в хозяйстве, а от стрелы в спину удрать не получится, будь ты хоть спринтером-чемпионом.

  Ну, а раз так, то ничего не остаётся... Работаем, с богом!

  Привстал, пригибаясь... Ну, посыпались!

  – Давай!..

  ... И закуролесило...

  Быстро перебирая ногами, ссыпались по склону вниз: благо, расстояние – всего ничего. Монголы разворачиваются на шум и вопли: тот, что с палкой – пошустрее, сидящий – видать, флегматик по жизни... был... – неторопливо. В последнем прыжке луплю со всей дури ребром ботинка ему в голову, однако попало куда-то в район ключицы. Впрочем, уронить его этим ударом я уронил. Хорошие ботинки делают белорусы для армии! Крепкие. Второй уже стоит лицом к опасности. Палку бросил, выдернул кривой нож из-за пояса. Это ты зря, братан: секунды теряешь, да и дистанцию. Палка-то подлинней была... Чиркаю живопыром в лицо: приёмчик, отработанный в махаче несколькими поколениями шпаны с Тракторного. Вёрткий, гад, однако: откинулся назад, пропуская клинок, сам в развороте норовит проткнуть мне бочину... И тут же падает: чуть замешкавшийся сперва Ясь рухнул ему в ноги, усилив толчок всей инерцией тела.

  В наклоне втыкаю нож в живот врага... Щазз! Как же! Клинок не может с одного удара проколоть плотную набивку гибона! Блин горелый! А рядом уже второй противник: сабля на замахе, вот уже рука его пошла вниз... У, шайтан! И не отскочить.

  Прыгаю вплотную к азиату, ловя рубящую руку на блок в связке уход-подсечка-хлёст сбоку по кисти... Спасибо, научили добрые люди! И кто там говорил, что сабля – не метательное оружие? Клинок отлетает не хуже, а, пожалуй, даже получше, чем резиновый тренировочный нож в спортзале... Повезло: вовремя среагировал.

  И тут же – прозявал, приняв удар кулаком в грудь. С-сука! Больно же ж! Хорошо, что на мне не прежняя куртка, а плотный поддоспешник. Спасибо жатецкому портному: даст бог вернуться – стану постоянным клиентом в той лавке! Секущим ударом прорезаю штаны монгола на внутренней части бедра и отпрыгиваю, разрывая дистанцию.

  Крутанулся: где второй?

  Лежит. Руки у подмастерья мельника крепкие, да и масса у чеха поболее будет: навалился сверху, выворотил азиату голову... Лежит, покойничек, со свёрнутой шеей... Впрочем, от Яськи сейчас тоже толку никакого: сидящего на земле напарника сотрясают приступы рвоты. То ли переживает из-за убийстве – читал я о таком – то ли сотрясение мозга заработал...

  От этого 'занимательного зрелища' меня отвлекает громкий вопль. Бородач, навалившись на раненого монгола связанным телом, буквально вгрызся тому в горло зубами! Ну ни хрена ж себе! Граф Дракула отдыхает! Да уж: с такими ранами на глотке не живут... А жаль: стоило бы поближе познакомиться с этим 'чойбалсаном', потолковать о делах наших скорбных... Вдруг тут поблизости ещё десяток-другой таких же нукеров шастает? Оно нам надо, такое соседство?

  Однако сделанного не воротишь, потому займёмся делом насущным. Перво-наперво надо разобраться с проблемой в лице освобождённого нами пленника и с транспортом в виде двух монгольских лошадок. Вот только стоит ли их использовать? Это, пожалуй, всё равно, как в советском тылу в ту войну на не перекрашенном немецком танке кататься: первый же подкалиберный – твой...

  Итак, что мы имеем? Имеем мы товарища с ранениями, ориентировочно, средней тяжести и обширным ожогом на ноге. Как зовут, пока не говорит, и 'откуда-куда-зачем' не рассказывает, зато кроет покойных монгол по первому разряду на чешском, русском, немецком, латыни и, похоже, греческом и французском. Полиглот, блин горелый! Понятное дело: больно мужику, вот и разоряется.

  Ну, это дело мы поправим, хотя бы на время: благо, возможность имеется. Пока Ясь безуспешно пытается изловить лошадок, не подпускающих к себе незнакомца, я достаю единственный свой шприц-тюбик промедола и вкалываю его в ногу чуть выше ожога. Средство это весьма мощное, и спустя минуту перекошенное болью лицо раненого разглаживается. Сам же он с неподдельным восхищением уставился на меня:

  – Кто ты? И что здесь делаешь?

  Ага, вот сейчас кинусь рассказывать, 'откуда-куда-зачем' идём первой встречной жертве терроризма! Разбежался... Тем более, что срок действия промедола не бесконечен, а надо ещё обработать и ожог, и раны. Некогда болтать!

  – Раб божий, обшит кожей. Макс Белов меня зовут, мастер Белов. Не мешай, человече, потом побеседуем!

  Разрезаю тунику, рывками сдёргиваю присохшую к ранам ткань. Обе раны свежие и, по счастью, неглубокие: скорее, большие порезы, чем серьёзные ранения. Так... Промажем йодом с краёв, пробинтуем располосованной штаниной: монголы оголили ноги пленника перед тем, как принялись катувать его. Торс у мужика здоровый, моего бинта из индивидуального перевязочного пакета на него всё равно не хватит. Да и бинт этот нам ещё понадобится: нога-то хоть и не прогорела до кости, но ожоги очень сильные.

  Так... Специальных медицинских гелей у меня, к сожалению, нет: ну, не готовился я по времени путешествовать! Однако имеется шматок свиного сала. Полагаю, что пострадавший – не ортодоксальный иудей и неправоверный мусульманин, следовательно, за использование при лечении свиного жира не обидится: иного-то ничего не имеется!

  – Так, землячок, потерпи маленько... Сейчас мы твои язвы сальцем смажем... Так... Бинт индпакетовский, по идее, стрептоцидом обработан: со старых ещё запасов пакет, советских... Так что используем его, чтоб грязь не попала: гангрена ещё никому счастья-радости не приносила. Ага, вот так!..

  Вернулся Ясь. Нельзя сказать, что с пустыми руками – приволок не замеченный мной ранее в траве широкий боевой пояс с пристёгнутыми пустыми ножнами от меча и солидным кинжалом: видать, трофей монгольский, содранный с пленника.

  Я велел парню сходить к дороге и привести сюда нашего маштака: лучше пока пересидеть в глубине оврага, а не торчать у всех на виду. Вот познакомимся поближе с дядечкой, притрёмся кранцами, как мой дедушка говаривал – тогда и решим, кто куда и как отсюда отправится. А одиноко стоящее у дороги вьючное животное привлекает слишком много внимания у прохожего и проезжего люда... Были бы у нас верховые лошади – можно было бы рискнуть втроём верхами покинуть место схватки, однако монгольских коней подмастерье так и не изловил. Умчались, волк их задери! И сёдла с тороками пропали вместе с ними, не говоря уже о двух парах монгольских композитных луков. Конечно, в этом мире владение луком или арбалетом карается очень сурово, так как завоеватели считают, что лишь они – 'высшая раса' – имеют право убивать врагов на расстоянии, не слишком рискуя собственной жизнью. Но у нас, славян, одной из главных национальных забав на оккупированной территории издавна является уход в партизаны... Чем, похоже, мы только что занялись: если свежеиспечённых узкоглазых покойничков станут искать их соплеменники, – а искать их, рано или поздно, начнут – то лошади станут безусловной уликой. А луки... Что луки? Стрелять из них я всё одно не умею: не считать же за навык детские игры 'в Робин Гуда' после просмотра соответствующего сериала? На овладение таким оружием требуется – помимо самих луков – весьма немалое время для тренировок, и, желательно, какой-никакой наставник. Ни тем, ни другим я не располагаю...

  А если...

  – Слышь, земляк! Ты, часом, из лука стрелять не умеешь?

  – Из лука? Нет. Откуда?

  – Погано дело... А скажи-ка, земляк: откуда ты тут взялся и с чего это вдруг те ребятки – кивок в сторону трупов – тебя поджарить решили? Да и имя твоё узнать было бы любопытственно...

  – Я – пан Карел Чернин из Бржедицкого Градца. Ездил вот по делам в Мариенбург, а назад пришлось возвращаться без дружины, с одним джурой. Тут эти огланы налетели впятером, джуру стрелой сбили, а меня окружили – по наряду поняли, что не простой кмет перед ними. Двоих-то я спешить сумел, а одного, самого старшего, и вовсе копием поразил, жаль – не насмерть, да только сдёрнули, поганы, арканом с коня да увязали, как баба веретено пряжей.

  – Так ты говоришь, пан Карел, что кроме этих двоих рядом есть и другие? Плохая новость...

  – А где их нету? Со времён дедов наших по всей богемской земле разлетелись коршунами и нигде на них управы не найти. Князья чешские – яко смерды ханские! Хан захочет – даст пайцзе, а разгневается – ратью по княжому уделу пройдёт и не станет в том крае ни говора людского, ни дыма печного...

  Монголы, когда победу в стычке одержали, добычу разделили да и сами разъехались: двое безлошадных на наших с джурой конях куда-то старика убитого увезли – видно, хоронить по поганскому их обычаю, а эти голодранцы решили выкуп за мою жизнь стребовать, да я-то знаю: кметей монголы на волю всё едино не пускают, хоть и выкупное серебро у родичей берут. Простой человек может хоть ясырем стать, хоть в хашар попасть, а вояку полонённому судьба одна: тетива на горле... Вот и не назывался извергам, чтобы хоть родню в пустой расход не вводить. Тогда они за пытку принялись, а тут вы вдвоём на выручку явились.

  – Так ты, выходит, без этой самой пайцзы ехал? Рисковый человек!

  Чернин посмотрел на меня как на умственно усталого:

  – О чём ты говоришь? Всем известно, что герцог Арнольд Судетский велел обыскивать любого, кто приходит из монгольских пределов, не взирая на рыцарское достоинство, возраст и сан. Если бы стражи перевалов нашли у меня не то, что пайцзе – любую поганскую вещицу – то казнь воспоследовала бы немедленно. Ещё никто в зимнюю пору не сумел живым пересечь гряду гор, так что пришлось скрывать, откуда мы прибыли в Мариенбург. Поэтому всё, могущее нас выдать, было оставлено по сю сторону кордона, однако возвращаться пришлось иным путём...

  – Вот оно как... – У меня сложилось упорное ощущение, что пан Чернин что-то недоговаривает, причём весьма немало. – А позволь поинтересоваться: что за нужда понесла тебя из Градца за семь вёрст киселя хлебать?

  – Это уж моё дело, мастер Белов. Поверь, жизнь такова, что многие знания лишь умножают скорбь...

  – Гм-м... Вот не думал, что воинов – а ведь ты, пан Чернин, воин не из последних! – может интересовать Экклезиаст...

  – О, ты, оказывается, не только храбрый простолюдин, мастер Белов, но и книгочей? В чём же заключается твоё ремесло, что вынуждает тебя знать Писание?

  – Откуда мне знать его, сам посуди? Так, нахватался то тут, то там... А ремесло у меня самое безобидное, но необходимое в любой стране в любые времена: я кулинар, или, по-вашему, кухарь, трактирщик.

  – А где же твой трактир?

  – В Жатеце. Пока не открыт, но, надеюсь, с божьей помощью не замедлить с этим делом...

  – Что же вы делаете в дне пути от Жатеца?

  – Что делаем? Да вот, ходили-ходили, а тут работёнка подвернулась: сволочь всякую в ножи принимать... А в целом – лишние знания, действительно, умножают скорбь...

  Да, товарищи дорогие: взгляд у бржедицкого пана такой, что всё Сталинградское управление ГПУ во времена оны обзавидовалось бы... Просвечивает не хуже рентгена на предмет враждебных помыслов.

  – Вот оно как... Ну что же, добро: меня ваши тайны не касаются, да и мои вам двоим ни к чему, так что всё правильно. Поклон вам, что от беды избавили! Когда до дому доберусь – закажу мессу благодарственную и по десять фунтов воску на свечи за здоровье каждого из вас пожертвую. Всё, что монголы у меня и джуры моего забрали – и без того теперь ваше, но когда в Жатец вернёшься – ожидай от меня вестника с дарами: хоть жизнь серебром не меряют, да пусть память обо мне будет. А пока – вот, держи! Коль станется так, что попадёшь в Бржедицкий Градец или в какое иное владение Чернинов, – а род наш немал, и земель богато, – покажешь любому кмету, а лучше – вейводе из чехов или моравов. Помогут и делом и советом. Только германов опасайся и поганов: им это казать не вздумай!

  С этими словами пан Карел снял через голову шнурок-гайтан с большим – почти в пол-ладони – медным крестом и протянул мне. Протянув ладонь, я ощутил приятную тяжесть согретого на черниновской груди металла. Крест выглядел несколько необычно: нижний его конец был обломан наискось, у ног распятого Христа виднелся верхний уголок гербового щита с фрагментом непонятной геральдической фигуры. На обороте стоящий в полный рост Егорий-Драконоборец прикалывал к земле тонюсеньким копейным лучиком извивающуюся рептилию. Ничего не скажешь: вещица приметная... Вот только не понять, к добру или к худу её мне подарили? И стоит ли связываться с паном Чернином и его непонятными делами? Пожалуй, пока не стоит: глубокое внедрение в этот странный средневековый мир пока не завершено, относительно прочную материально-техническую базу в виде заведения общепита я ещё создать не успел. А надо: время-то идёт, водица капает...

  Вот и Ясь вернулся, ведя в поводу бельмастого маштака. Вьюк и инструменты, завёрнутые в рогожу никуда не делись: видно, никто за минувшее время по дороге проехать не успел. Что же, тем лучше!

  – Благодарю, пан Чернин! Встречи нашей я и без того не забуду, так что дары в Жатец присылать не обязательно. Но дело наше пока осталось незавершённым, и, ты уж прости, лучше тебе с нами в тех местах не появляться: незачем это.