Текст книги "Трактирщик"

Автор книги: Александр Воронков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

  – А что не марку сразу, а? – Вот не нравятся мне такие 'терпилы': не успел от шока отойти, а уже деньги вымогать принимается.

  – Никак нельзя марку. Шесть хеллеров штрафа за такое поношение ратманы присуждают...

  – Не врёшь?

  – Зачем? Это всякому ведомо: шесть за оскорбление с хватанием, дюжина – за побои, за лёгкое увечье – до сорока хеллеров. Так что больше шести не присудят, но и меньше – тоже. Так что – шесть с половиной, прошу ласкава пана...

  – Ладно, убедил. Шесть. Ну а ещё пол-хеллера за что?

  – Так чтобы в суд не обращаться. Паны ратманы за вынесение решения не менее половины суммы ещё в свою пользу отсуждают.

  – Ну что ж, коли так – договорились. Погоди малость: сейчас омоньер развяжу...

  – Пусть ласкавы пан не торопится. Как закончим бритьё и стрижку, так сразу за всё и расплатится.

  – Вот оно как... Так ты, пан Кралек, на меня не в обиде?

  – Какая обида может быть, пан чужин, когда работа идёт?..

  Парикмахер мне, действительно, попался не обидчивый. Признаться, вновь садясь на табурет, я слегка опасался за целостность ушей, но не праздновать же труса перед 'рыцарем бритвы и ланцета'? Так что пришлось просидеть весь сеанс спокойно. Единственным условием поставил исключение гончарной продукции из процесса стрижки. Поворчав что-то о 'странных чужинах с их вельми странными привычками', цирюльник принял пожелание клиента к исполнению. При стрижке пришлось испытать некоторый дискомфорт, так как ножницы, управляться с которыми цирюльнику пришлось обеими руками, изредка всё же защемляли и тянули волосы. Но тут уж, как говорится, назвался груздём... Сам от макитры отказался, так что перетерпел. Зато бритьё бронзовой мегабритвой прошло на ура, не хуже, чем дедовой 'опаской', перешедшей ко мне по наследству и оставшейся в том суматошном двадцать первом веке, который вспоминался теперь всё реже и реже...

  Похоже на то, что мастер Кралек всё-таки затаил обиду, ибо словесный поток, изливаемый им во время сеанса, был до странности краток. Тем не менее удалось выяснить некоторые подробности о событиях в городе и окрестностях: кто начал постройку нового дома, когда, по слухам, должен прибыть большой торговый караван с востока, что происходило на третьегоднишних 'манёврах' княжеской дружины с их учебными схватками и показательным лобовым штурмом участка недостроенной городской стены. Последний момент заставил меня проникнуться уважением к князю Пржемыслу: в моё время ни разу не приходилось слышать о таких учебных боях в Средние века. Не считать же таковыми рыцарские турниры с бургутами? Хотя... 'Мы все учились понемногу', а уж 'слинять' с занятий по истории что в школе, что в вузе – это у нас как 'здрасьте' было. Вполне мог и прохлопать ушами, факт. Знать бы, что сюда, в древнюю Богемию попаду – день и ночь зубрил бы, обложившись книгами и приклеившись носом к монитору...

  ***

  Распростившись с цирюльником и выплатив всё причитающееся, я, наконец, добрался до постоялого двора 'U zastavy', где находился на передержке мой маштачок. Здесь вновь пришлось развязывать кису-омоньер, чтобы зарезервировать конское стойло до нашего возвращения. Завьючив – дело уже привычное – животину и купив в дорогу ковригу хлеба и пяток солёных огурцов (деликатес, однако, учитывая здешнюю дороговизну 'натрий-хлора'!), а также подробно расспросив, куда идти, я в ускоренном темпе пустился в путь в село у маетка Соколув. Собственно говоря, село как таковое, было мне абсолютно до лампады. Однако там, по верным сведениям, обитал некий Марек – большой специалист по возведению печей и облицовке камнем колодезных стенок. Именно он возвёл единственную приличную из виденных мною в этих местах печек – ту самую, что находится в трапезной обители святого Бенедикта. Конечно с капитальными русскими печами, в которых в понедельник щи поставишь, а в субботу вынимаешь ещё тёплый чугунок, не сравнить, но... Тут же Европа, ничего не поделать! Да и не знаю я точно, появились ли уже на Руси наши чудо-печи или до рождения их безымянного создателя должно пройти ещё несколько веков?

  Путь до Соколува занял часа четыре. Встреченная у самого частокола старушка с вязанкой хвороста, принявшая сперва меня за странствующего мелкого торговца, охотно разъяснила, куда свернуть на развилке, и спустя ещё примерно час я оставил за спиной небольшой перелесок и остановился у межевой каменной стенки, разделяющей два крестьянских поля. За полями широко разбросались по угору небогатые подворья с возвышающейся между ними крещатой крышей небольшой деревянной часовенки.

  После недолгих расспросов встреченных седлаков поиски мои увенчались, наконец, успехом. Марека удалось застать на его подворье, где тот занимался изготовлением деревянных лопат. Судя по внушительному их количеству, полуметровой грудой возвышающемуся у стены сарая, шанцевый инструмент планировалось отвезти к кузнецу для оковки железом, после чего распродать. Несмотря на солидный возраст – выглядел он лет на шестьдесят, если не больше – старый каменщик был могуч, как ствол столетнего бука. Весьма солидного размера нож и тесло казались в его пальцах детскими игрушками из набора 'Сделай сам'. Нежданного гостя он встретил вполне приветливо: за редким исключением славяне чем сильнее, тем добрее к людям:

  – Слава Йсу! Заходи, гостем будешь, коли добрый человек!

  – Во веки веков! Ты ли мастер Марек, про которого говорят, что знатно с камнем работает?

  – Ну, коли родитель мой был Марек, матушка покойная – тоже Марекова, стало быть, я не иначе зовусь. А что люди говорят – то им виднее. Охулки на мою работу до сих никто не клал. Проходи в дом, тераз поснедаем, что Бог даровал...

  Встав со здоровенного бревна, мастер Марек вонзил в него тесло и нож, отряхнул домотканые порты и рубаху и, приглашающе махнув, зашагал к избе. Разумеется, я последовал за ним.

  Внешне крытая дранкой бревенчатая изба выглядела небогато, хотя и выделялась среди большинства других домов села торчащей над крышей печной трубой. Зато внутри каждому становилось ясно, что хозяин – человек достаточно зажиточный и мастеровитый.

  В центре единственной горницы находилась печь той же 'муравейникоподобной' конструкции, что и в бенедиктинском монастыре, разве что несколько меньших габаритов. Рядом с источником пищи и тепла стояли мощный, но довольно изящно изготовленный стол с парой лавок и здоровенный короб кровати с закреплённым на высоких столбиках пологом из мешковины. Эдакая кровать по карману далеко не каждому мастеру-ремесленнику или купцу – а уж в доме простого селянина я никак не ожидал её встретить. На полу из тёсанного горбыля, вымощенного, впрочем, у печного зева булыжниками, ближе к стенам горкой лежат мешки с зерном, капустой и репой. Под окном – здоровенныё то ли сундук, то ли комод, покрытый рядниной. Одна из стен украшена распяленной волчьей шкурой со здоровенным чёрным распятием над нею, на противоположной на вбитых в пазы меж брёвен деревянных шипах аккуратно развешены инструменты. Отдельно от них красуются плетёный ивовый щит, копьё с потёртым красным ратовищем и полукруглый железный шлем с приклёпанной бармицей. Видно, не всегда мастер Марек тесал камень: пришлось и оружие в руках держать...

  По-хозяйски расставив на столе 'тару' и миску мочёного гороху, старый каменщик прихватил стоявший за дверью ведерный бочонок и, выдернув из днища чоп, направил кисло пахнущую струю тёмного пива в высокие глиняные кружки.

  – Гость в дом – Бог в дом! Угощайся, чем Бог даровал за труды наши.

  – Будь здрав, хозяин ласковый!

  Отхлебнули пива, жевали по щепотке гороха.

  – Я – Макс Белов, из жатецкого братства Святого Лаврентия. Пришёл к тебе, мастер, по важному делу.

  – Братство Лаврентия, говоришь? Ну-ну... Зачем это я пивоварам занадобился?

  – Насчёт пивоваров не скажу, а вот трактирщики нужду в твоём искусстве имеют. Вернее сказать – один из трактирщиков.

  – Ты, что ли?

  – Ясное дело, я. Новый трактир открываю. Печь мне нужна, а на будущее, вероятно, ещё одна, побольше.

  – Печь добрая – штука дорогая. Очаг-то подешевле ценою будет...

  – Не, очаг мне не нужен. Видал твоей работы печку у бенедиктинцев, вот то – славная вещь! А очаг обыкновенный только дым да сажу по дому разносить годится.

  – И то правда. Если в цене сойдёмся – так отчего бы и не сложить-то?.. А велика ли нужна тебе?

  – Велика. Да вот, сам взгляни.

  Перегнувшись через стол, я протянул каменщику записную книжку, в которой ещё во время пребывания в монастыре занёс схему печной конструкции. После некоторых размышлений о неудобстве постоянного 'ныряния' в горячий зев печи, она была доработана в эскиз дровяной плиты, наподобие тех, что до сих пор стоят на летних кухнях старых куреней в казачьих станицах. Готовить на такой, конечно, не так быстро, как на газовой, что и понятно – пока растопишь, пока прогреется как следует – зато для своего класса аппарат достаточно экономичный и 'всеядный': топить можно чем угодно, от кукурузных будыльев до сухого кизяка.

  Размеры на эскизе я поставил 'в локтях', условно разделив привычный метр напополам. Смутно припомнив, что арабские (они же – индийские) цифры вкупе с десятичной системой в Европе достаточно долго были неизвестны, рискнул использовать римские. Кто его знает, этого старика: авось и разберёт...

  Старый каменщик оказался человеком знающим. Минуты две он, шевеля губами, всматривался в эскиз, после чего поднял косматую голову и произнёс ёмко:

  – Не возьмусь.

  – Почему? С оплатой не обижу, честное слово!

  – Я и не сомневаюсь. Вот только во всём Жатеце и сотни плинф не купить, это мне доподлинно известно. А тут все шесть потребны. А из камней сводчатую-то печь возвести можно, а за твою иноземщину без плинфы не возьмусь. Не строил таких-то допрежь... Как тепло будет держать, не развалится ль от жара – не ведаю. А я всё привык делать основательно, чтоб не токмо заказчику, но и внукам его всю жизнь служило! Не возьмусь.

  Вот так 'здрасьте'! За время, что я нахожусь в этом странном средневековье, бывало всякое: и хорошее, и наоборот. Пару раз вообще убить могли, но вот в отказ до сих пор никто не шёл. Даже как-то обидно, граждане-товарищи... Но ведь как ни посмотри, а хорошая печь – это основа кухни, от которой только и 'танцевать'. Не готовить же мне посетителям на костре, полуобложенном камнем, каковой здесь гордо именуют 'очагом'?

  – Как же быть, уважаемый? Без печки я как без рук, а другого мастера, который смог бы возвести такую, какую требуется, миль на триста, а то и на пятьсот днём с огнём не сыскать...

  – Так чего проще: сложим печь добрую, сводчатую. Мало у какого хозяина такие найдутся. Крюк добрый вмурую, чтоб котёл внутри подымать аль опускать, на сколь потребно. Имеется их у меня запас невеликий. Ежели кузнецам хеллеров не скупясь отмеришь – так и решётку славную добавим. Обойдётся моя работа недорого: не многим поболее четверти пражской марки на твоих харчах.

  – За хорошую работу мне монет не жалко: видал твоё творение, славно! Вот только в твоих сводчатых печах, как ни старайся, а много кушаний сразу никак не наготовить. А на той плите, что я нарисовал, с этим гораздо проще: сверху лист железа кованый с крышками-конфорками, чтобы горшки-сковородки ставить, внутри решётка, как в твоих печках, а в дымоходе – стержни, на которых колбасы или сало коптить подвешивают. КПД в разы увеличивается!

  – Гм... Вроде толково задумано, хоть и непривычно всё. А 'КПД' – что такое?

  'Да уж, за языком тут следить надо! Что ж мне теперь: деду этому средневековому школьный учебник физики пересказывать?'

  – Насчёт КПД – это долго объяснять, да и не могу, уж прости, уважаемый Марек. Про него никто из моего цеха рассказывать посторонним не имеет права, ибо тайна великая!

  Старик, хмыкнув, понимающе кивнул головой:

  – Ладно, коли так... Но плинфы-то в Жатеце всё едино нет! Так что думай сам: либо возведу тебе печь сводчатую, либо вовсе никакой. Ты заказчик, тебе решать!

  'Чёрт, что за плинфа такая, что без неё никак простую плиту смастерить невозможно?'

  – Нет, говоришь, в Жатеце? А где есть?

  – Да кто ж знает-то? Поблизу, вроде, никто не делает... В златой Праге есть мастера, да ещё во Вловицах, пожалуй, лепной сарай стоял, але Вловицы те ещё далее... Далеко это, навряд ли кто из купцов возьмётся доставить: плинфа-то даже тёсаного камня дешевле, ибо из глины лепится, а веса в ней не менее, чем в камне будет. Торговцу выгоднее в ладью товар весом пониже, а ценой поболее загрузить, а не глину обожжёную из конца в конец Богемии туда-сюда возить.

  – Так, погоди немного, мастер! Что-то не пойму, эта твоя 'плинфа' – обычный кирпич, что ли? Из которого дома строят?

  – Что за 'кирпич' – не ведаю, но дома из плинфы, верно, кое-где строят...

  Долго ещё продолжалась наша беседа, не раз и не два тёмное пиво наполняло кружки, да и миса с мочёным горохом показала дно. Однако любой содержательный спор всегда имеет решение. Так и тут: мне всё-таки удалось уболтать мастера Марека на изготовление заказанной дровяной плиты и мощение битым камнем пола в трактире и части улицы перед входом в дом Костековых. Со своей стороны пришлось пообещать, что разорюсь на заказ в Праге малой исады с плинфой, которая, как выяснилось, действительно была тонким длинным кирпичом ручной лепки, и дополнительную железную плиту: старый мастер всерьёз вознамерился поставить вторую 'чудо-печь' у себя дома. Что ж, улучшения в трактире стоят, конечно, дороговато, но они того стоят. А куда деваться? Моё заведение должно быть весьма респектабельным местом, которое станет модно посещать у достаточно небедных клиентов, а не припортовым притоном, провонявшим тухлой рыбой и скисшим пивом: в таком 'кабаке' много не заработаешь, хоть разорвись! А деньги мне понадобятся не маленькие: иначе не удастся финансировать даже минимальный технический прогресс в отдельно взятом средневековье...

КНЕДЛИКИ, ЛИРИКА И 'КОНТРАМАРКИ'

  Обратно в Жатец я вернулся вечерней зарёю. Повезло: стража уже закрывала ворота. Явись я позже – и пришлось бы либо ночевать под крепостным валом, либо бросить маштака и с риском получить в голову камень из пращи пытаться в темноте форсировать его там, где стена ещё не была достроена на должную высоту. Ни тот, ни иной вариант меня совершенно не радовали, что же до попытки стимуляции доблестных охранников некоторой суммой – это вообще не обсуждалось: судя по рассказам аборигенов, ночью городские ворота не открывались даже для коронованных особ, что уж говорить о скромном трактирщике-иноземце.

  Вновь оставив конягу на попечение слуги 'U zastavy', быстрым шагом за четверть часа добрался до своего обиталища. Что вы хотели: во всём городе если наберётся две тысячи домов – уже неплохо. Даже Праге, по слухам, их и сейчас не более пяти тысяч, считая церкви с часовнями, а она, как-никак, считалась столичным городом на протяжении столетий!

  Дом встретил меня административным правонарушением. Наплевав на цеховой запрет готовить пищу после вечернего колокольного звона, пристроившиеся за столом Зденко с Дашей вовсю лепили кнедлики.

  Вернее сказать, лепила Дашка, шустро формовавшая явно повторно подошедшее тесто в 'колбаски' и суровой ниткой со скоростью лопастей вентилятора оттяпывавшая от них собственно кнедлики. Зденек ссыпал в котелок с бурлящим солёным кипятком тестяные кусочки, периодически вылавливая из рядом висящего казанка с помощью привязанной к длинной палке деревянной ложки готовый продукт, который и выкладывал на глиняное блюдо. Учитывая, что на лавке прикрытые холстиной стояли уже две полных мисы, процесс 'кнедликования' явно шёл уже не первый час.

  – Бог в помощь! Что-то вы нынче припозднились: добрые христиане спать ложатся, а вы, похоже, трапезничать собрались? Смотрите, оштрафуют меня из-за вашего куховаренья!..

  Молодёжь отреагировала на моё появление весьма активно: Зденек, уронив ложку прямо в котелок с варевом, радостно вопя нечто приветственное? кинулся помогать мне снимать плащ, одновременно исхитрившись подсунуть взамен грязных берцев валяные шерстяные 'копытца'. Дашка, резво поднявшись со скамьи и торопливо поклонившись, стояла потупившись, судорожно отирая фартуком тесто с пальцев. Не, ну нормальная реакция? Вот не ожидал...

  – Э, ребята, вы это чего вдруг? Приступ чинопочитания и аксакалолюбия? Так я покамест не совсем аксакал – белой бороды не отрастил, да и никакой иной тоже...

  – Але пан мастер шутит?

  – Шучу, шучу. Но всё равно – переобуться я и без посторонней помощи способен, не старик, чай. Лучше вы мне всё же на вопрос ответьте: с чего вдруг после заката принялись кнедлики стряпать-то? В братстве узнают – не вас, а меня оштрафуют...

  Данка вновь почтительно склонила голову:

  – Пане Макс, не тревожьтесь! То матушка повелела в запас кнедликов наварить и прокоптить, из той муки, что на Зденковы ученические грОши купила. Аще пана мастера дома нет, а очаг пустует... Вот только смала не поспели.

  'Так-так, понятненько... Что ни говори, а съёмное помещение есть съёмное помещение. Хозяйка считает себя вправе распоряжаться им по своему усмотрению. Вот только в наше время утверждалось, что всему виной остатки советского менталитета. Врали, выходит. Ну, да по телеящику правду вообще редко услышишь, а если когда и мелькнёт – так сдобренная ложью как 'оливье' майонезом'.

  – Ладно, допустим. Но отчего, в таком случае, мой ученик – а Зденек, после заключения договора, в первую голову мой ученик, и лишь во вторую – твой брат, – занимается не своими прямыми обязанностями, а кнедликами?

  – Так ведь, пан мастер, я всё переделал, что велено было! Ещё до литургии переделал!

  'Да, зря на пацана нарычал... Неудобно даже. А что делать? Чтоб служба мёдом не казалась – не одними пряниками, в смысле кнедликами, кормить'...

  – Так. Добро. Что всё переделал, за то хвалю. Рассказывайте, что тут без меня было? Сосед не заходил со сковородками?

  – Какой сосед? Их же много...

  – Да Липов-кузнец, что рядом с нами живёт, какой же ещё.

  – Нет, не заходил. Проходимцы какие-то заглядывали, всё кожаные ярлыки клянчили. Ну, да мы их отворотили, сказали, что без вас – ничего не дадим.

  'Блин горелый! Про актёров-рекламщиков я и забыл! Вот же ж башка дырявая!'

  – А они, те, которые за ярлыками приходили, ничего не оставляли для меня?

  – Верно дело, всё норовили какой-то горшок оставить, але ж мы не приняли: кто их ведает, что в той посудине! Не дай Господь – зелье наговорное аль ещё какая погань.

  Ну вот, ещё и порох мимо меня 'пролетел'. Хоть и плохонький, а жалко: за него ведь деньги плачены. Нет, пора что-то делать с такой рассеянностью: для склероза ещё возраст не тот.

  Ну ладно, будем исправлять недоделки авральным методом.

  – Значится, так, объясняю диспозицию: ты, Дашка, зараз прибираешь тут всё, во избежание. А то, не дай бог, кто прознает про вашу вечернюю готовку и сообщит куда следует. Оно мне надо – оправдываться перед цеховым начальством? После поднимаешься наверх – и спать! А мы со Зденеком ещё кое-что по мелочи смастерим. Зденко! Где то клеймо, что мастер Липов сделал? Тащи-ка его сюда. А сам возьми-ка нож и нарежь вот эту кожу квадратами размером с пол-ладони. Уяснил?

  – Слушаю, пан мастер! – Поняв, что расправа откладывается, будущий подмастерье повеселел и споро принялся за работу.

  Я же тем временем пристроил железный прут с наваренной площадкой, где красовалась увенчанная четырёхконечным крестом чаша, на раскалённых угольях очага. Сам же прихватил хозяйский топор и принялся за колку дров. А что вы хотели: газопроводов тут ещё не изобрели, впрочем, и создания электроплиток в ближайшем будущем не предвидится. Да и каменный уголь в дефиците: ближайшие известные лично мне залежи – аж в будущем Донбассе, там, где сейчас вовсю резвятся кочевники Дикого Поля. Вроде бы в Руре уголь и железная руда в количестве имеется – но туда фиг проберёшься: враждебные земли... Так что хочешь – не хочешь, а придётся заниматься 'ушу в стиле пьяный дровосек'.

  Впрочем, силой я не обижен, так что такие упражнения мне только на пользу. 'Э-ге-гей, привыкли руки к топорам!'. Штабель наколотых полешков и порубленного хвороста постепенно выстраивался вдоль стены. А что вы хотели: это ж Европа, здесь на улице поленницу не сложишь, в два счёта прихватизируют. А дровяной сарай у Костековых проектом не предусмотрен. Вот и приходится полезную площадь будущего трактира топливом захламлять.

  От увлекательного занятия меня отвлёк ученик, распустивший-таки на куски всю свиную кожу. Не скажу, что работа была сделана аккуратно: 'гулял' размер, да и форма будущих 'купонов на скидку' была далека от идеальных квадратов, однако парень постарался в меру своих сил, умудрившись затупить клинок, но даже тупым ножом прорезать глубокие царапины в столешнице.

  Раскалённое клеймо с шипением впивалось в квадратики, запах палёной кожи распространился по всей комнате. В общей сложности у нас получилось сорок две 'трактирных контрамарки', дюжину из которых отложил про запас, а тридцать оставшихся приготовил для вручения франтам.

  В остатний раз на сегодня 'припахал' ученика, чтобы тот сходил на реку – юное поколение ухитрилось истратить почти весь запас воды. Пока Зденек выполнял поручение, замочил к завтрему треть горшка гороха и уже приготовился укладываться ко сну, как услышал скрип внутренней двери за спиной...

  Что-то я психованный какой-то стал: негативно воспринимаю неожиданные звуки в тишине и полумраке комнаты, освещённой только отблесками затухающего очага. Жизнь тут нервная...

  Резкий разворот с уходом с траектории возможного удара, пальцы сами смыкаются на рукояти ножа, взгляд ищет потенциального противника – и встречается со взглядом огромных жемчужно-серых глазищ.

  Вот же ж блин горелый! Перелякался, как маленький... Аж неудобно.

  – Дашка, ты чего здесь? Сказано же было: пора спать!

  Стоит. Молчит. Пальцы со скоростью швейной машинки теребят кончик выбившейся из-под платка русой косы, то заплетая, то вновь расплетая. Щёки пунцовые, что тот светофор – даже во мраке видно. Наконец подошла поближе, сглотнув, заговорила, запинаясь:

  – Пан мастер... Макс... Я тогда пана мастера тряпкою, а пан мастер столько помогает, Зденка секретам учит, всё по-справедливому творит, в магистрат жаловатьcя не стал... Прости меня, Макс, дуру такую, за-ради Господа и Марии Девы! Сама не знаю, как в тот раз рука поднялась, и сегодня тоже могла же подвести тебя с этими кнедликами...

  Стоит, краснеет, роняет слова, явно недоговаривая... Не только красивая, но и скромная: сказывается патриархальное воспитание. Все мои знакомые девушки остались в двадцать первом веке: конечно, были среди них и весьма симпатичные – хотя и подправлявшие естественную красоту косметикой – но самая 'зашуганная серая мышка' из их числа по сравнению с Дашкой показалась бы чересчур развязной и вульгарной.

  Ну, как такое чудо не пожалеть?

  Уже и глаза на мокром месте. Понятное дело – девушка. Натура лирическая и ранимая...

  – Да ладно, Даш, что ты, в самом деле... Ну, бывает...

  – Макс, ты правда не сердишься на меня? Не сгинешь никуда? Когда ты в прошлый раз уезжал – думала, что пропал. А когда вернулся, то ничего не говорил, а на расстегайке у тебя – кровь. Зачем ездил, что делал – не спрашиваю, то мужские дела... Но зачем драться-то? Ты же мастач, не вояк, ведь убьют! А я... а мы опять одни останемся... уууу...

  Осторожно приобнял это чудо, придержал. Уткнулось лицом, уже толком ничего сквозь всхипы не разобрать. Рукав ниже плеча намокает от слёз. Да уж, ситуация! Как говаривал герой древнего водевиля: 'Я – старый солдат и не знаю слов любви', или что-то наподобие. А тут явно девочка переживает.

  – Ну что ты, Дашунька... Успокойся... Всё же хорошо закончилось... А скоро совсем всё хорошо будет: дело налажу, народ потянется, да и вы при мне не пропадёте. При кухне пока ещё никто с голоду не помирал, эт точно.

  Встрепенулась, выскользнула дельфинёнком из рук, меленько перебирая ногами перелетела через комнату и вспорхнула по внутренней лестнице, покидая меня.

  Н-не понял?..

  Без стука открылась входная дверь и в дом ввалился насупленный Зденек с мокрыми от расплёсканной воды вёдрами. Так вот почему девушка перелякалась! Ну и слух у неё, мне бы такой – аж с улицы братнины шаги ухитрилась услышать! Примем к сведению.

  Спустя четверть часа мы с учеником, наконец-то улеглись. Очередной суматошный день в этом времени закончился...