355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Тюрин » Война и мир Ивана Грозного » Текст книги (страница 2)
Война и мир Ивана Грозного
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 01:40

Текст книги "Война и мир Ивана Грозного"


Автор книги: Александр Тюрин


Жанры:

   

Публицистика

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

У кого энергия, у того прогресс. Гольфстрим

Можно предположить, что температуры понижаются с запада на восток не только на европейской территории России, но и во всей Европе. Так оно и есть на самом деле.

Пройдемся по карте к западу от исторической России.

Энергия – основа всего. А природа дала Европе дармовой источник энергии мощнее тысячи АЭС.

Прежде чем петь осанну европейскому благополучию и комфорту, надо отдать должное Гольфстриму. Вот основной источник европейского чуда. Он поистине заслуживает тех славословий, которые почему-то обращены к Кромвелю и Черчиллю, к «среднем классу» и ротшильдам. Западники и либералы просто обязаны поставить Гольфстриму памятник в виде термометра, скрещенного с барометром, а к его подножию возлагать цветы, а также прочую продукцию европейских садов и огородов.

Гольфстрим обеспечивает большей части Европы умеренный морской климат без резких сезонных и суточных перепадов. Блага, даруемые Гольфстримом, хорошо подкреплены и другими особенностями европейского географии. Европа защищена, как от холодных арктических ветров, так и иссушающих южных ветров – горными хребтами и морями.

Мощность энергоцентрали, именуемой Гольфстрим, составляет (после соединения с Антильским течением) 82 млн. кубометров воды в секунду, что в 60 с лишним раз превышает сток всех земных рек. В Норвегии Гольфстрим дает температуру на 15–20° выше, чем могло быть, исходя из широтности. Не будь его, в Великобритании, Нидерландах и большей части Германии пейзаж представлял бы собой тайгу и лесотундру, прибрежные воды и реки надолго закрывались бы льдом, а плотность населения была бы на порядок ниже.

Теплый влажный воздух, переносимый Гольфстримом, повышает температуру воздуха по всей западной Европе, но действие океанского течения постепенно ослабевает с запада на восток. Вместе с тем, с запада на восток падает и плотность европейского населения. Зависимость плотности населения от температуры самого холодного месяца хорошо видна на демографических картах. Фактически этот показатель определяется количеством биомассы, производимой землей и водой.

В середине XVI века плотность населения в Московской Руси (3–5 человек на кв. км) была в четыре-пять раз меньше, чем в более западной Польше (21 человек на кв. км) и почти в 10 раз меньше, чем в гораздо более западной Франции. [1]1
  История России с древнейших времен до конца XVII века. Под ред. ак. Л. В. Милова. М., 2007, с. 297.


[Закрыть]

В условиях, когда основным средством передвижения являются конские и человеческие ноги, одновременно с уменьшением плотности населения происходит и понижение интенсивности хозяйственного и социального взаимодействия людей. При незначительной плотности населения невозможно даже организовать более-менее интенсивные системы земледелия, как, например, трехполье.

С. М. Соловьев обрисовывает, какую роль играет фактор плотности населения для развитии цивилизации: «Понятно, что общая жизнь, общая деятельность в народе может быть только тогда сильна, когда народонаселение сосредоточено на таких пространствах, которые не препятствуют частому сообщению, когда существует в небольшом расстоянии друг от друга много таких мест, где сосредоточивается большое народонаселение, мест, называемых городами, в которых, как мы уже видели, развитие происходит быстрее, чем среди сельского народонаселения, живущего небольшими группами на далеком друг от друга расстоянии».

И, хотя сегодня естественные факторы сильно затушеваны технологическими влияниями индустриальной эпохи, в историческом разрезе они определяют более или менее благоприятные условия для развития той или иной страны.

Даже в начале XXI века уровень развитости европейских регионов очень сильно коррелирует с близостью к к Гольфстриму. Чем дальше на запад, к теплому океаническому течению – тем развитее регионы, чаще стоят города. Конечно и в XVI веке были исключения – например, Ирландия, нещадно разоряемая англичанами уже около 400 лет, но такие исключения еще больше подтверждали правило.

Справочники свидетельствуют также о том, что и сегодня дом на русской равнине будет в три раза тяжелее, чем дом с такой же полезной площадью на западе Европы (из-за более мощного фундамента и стен), что он будет многократно больше потреблять энергии на отопление и чаще требовать ремонта из-за сезонных и суточных температурных колебаний, и большего количества твердых осадков в виде снега. Тоже относится и к дорогам, и к другой недвижимости.

Итак, Гольфстрим – это мягкий климат, способствующий земледелию и скотоводству, уменьшающий стоимость капитального строительства, ремонта и отопления.

Особенностью Европы является и очень внушительная протяженность береговой полосы – и везде выход в море открыт, морские воды нигде и никогда не замерзают, опять-таки благодаря Гольфстриму. Не замерзают и внутренние водные коммуникации.

Незамерзающие воды – это круглогодичная даровая энергия течений рек и морских ветров, которая переносит суда с людьми и грузами.

Подсчетов по этому поводу я пока нигде не нашел, они и вряд ли появятся, прежде чем история превратится в серьезную системную науку. Однако можно понять интуитивно-эмпирическим путем, что цивилизация, в которой транспортное сообщение (то есть обмен результатами труда) энергетически дешёв, имеет преимущества перед цивилизациями, где это сообщение многократно дороже.

В общем, закон «чем дальше на Запад, тем лучше» легко объясним. Чем больше дешевой энергии, тем выше уровень развития территории. Вплоть до определенного предела, конечно, чтобы ее мощность не стала убивать и разрушать. Но европейские широты являются прекрасным верхним ограничителем для потока солнечной энергии, которая оказывает свое разрушительное воздействие на южном берегу Средиземного моря, в северной Африке.

Русское государство и русская элита. Этапы большого пути

Русь Речная. Варяжская

Невозможно говорить о тех преобразованиях, которые произошли в русском государстве эпохи Ивана Грозного, если не представлять, из каких пластов оно было сформировано за предшествующие 600 лет.

Начало русского государства было относительно случайным. Климатический оптимум IX–XII веков (сходный с современным «глобальным потеплением») сместил сроки замерзания рек и открыл балтийско-черноморский и балтийско-каспийские пути для торговых коммуникаций. В то время ныне ледяная Гренландия представала зеленой страной, а Ньюфаундленд был местом, где выращивался виноград.

Вместе с климатическим оптимумом в бассейны восточноевропейских рек пришли дракары руотси-руси. Эта общность людей, происходящая с берегов Балтики, была этнически смешанной. Она несла внушительный финский элемент – что показывают современные этногенетические исследования, обнаруживающие угрофинский, а если точнее североазиатский маркер N1с1 в мужской Y-хромосоме у потомков Рюрика. По мнению некоторых исследователей, к числу которых относился М. Ломоносов и сам Иван Васильевич Грозный, среди Руси были представители западных поморских славян и балтского народа пруссов.

Небольшие суда с сорока гребцами и прямоугольным парусом, которые могли выходить в море и переволакиваться на водоразделах, фактически создали первое русское государство. Новые организационные связи выстравались не только в плоскости русской равнины, но и по вертикали: власть-элита-народ.

Русь стала новой элитой славянского общества. Сразу замечу, что «русы» и «русичи» являются этнонимами, выдуманными литераторами в гораздо более позднее время и могут применяться только для лексического разнообразия. Древность знала только этноним «Русь» и топоним «Русская земля», то есть земля, принадлежащая Руси (причем в древние времена писали «Руская», также как «Пруская», потому что окончание корня «с» сливалось с суффиксом прилагательного «ск»). Я же ненадолго нареку свежеобразованное государство – Русь Речная.

К чести его скажем, что оно не встало на костях уничтоженного аборигенного населения, как Англия или немецкая Пруссия. К минусу его заметим, что для русов восточные славяне долгое время было именно подвластным и даже порабощенным народом. Собственная восточно-славянская старши́на, местные князья и бояре, истреблялись – как показывает пример князя Мала и древлянских старейшин. В этом было гораздо меньше личного, чем показывает летопись Нестора. Голая конкуренция, и ничего более.

Целью функционирования государства русов было обеспечение безопасности торговых путей и стабильное взымание дани с подвластного населения, однако устойчивость системы, в первую очередь, зависела от предотвращения негативных воздействий внешней среды.

А географическое положение Руси Речной – ворота между степями Азии и степями центральной Европы – обуславливало ее постоянное взаимодействие с кочевыми системами Востока.

Кочевые орды – это главные генераторы энтропии в русском средневековье. Для прокорма одного кочевника требуется сто гектаров, для прокорма крестьянина половина гектара. В условиях конкуренции за землю, кочевнику, для обеспечения своего нормального существования, надо уничтожить двести крестьян.

Русские летописи – это, фактически, длинные списки степных набегов. На протяжении сотен лет Степь жила за счет Русской земли. Интересы степняков и оседлого славянского населения были прямо противоположны. Права кочевника попирали права крестьянина. Что для них одних – пашня, для других – пастбище. Что для одних собранный урожай, для других – легкая добыча. Что для одних – человек, жена, ребенок, для других – раб, рабыня, самый ликвидный товар того времени.

Кипчаки-половцы налетали осенью, когда мужики еще в поле, завершают сбор урожая, и захватывали детей, женщин, хлеб, обрекая деревню на частичное или полное вымирание зимой. Кусок за куском они превращали Русскую землю в Дешт-и-Кыпчак.

«Россия есть громадное континентальное государство, не защищенное природными границами, открытое с востока, юга и запада. Русское государство основалось в той стране, которая до него не знала истории, в стране, где господствовали дикие, кочевые орды, в стране, которая служила широкою открытою дорогою для бичей Божиих, для диких народов Средней Азии, стремившихся на опустошение Европы. Основанное в такой стране, русское государство изначала осуждалось на постоянную черную работу, на постоянную тяжкую изнурительную борьбу с жителями степей», – пишет Соловьев.

Борьба с перманентной внешней угрозой облагораживала русскую власть, укрепляла связь государства с населением.

Однако Русь Речная все же проигрывает схватку со Степью задолго до знаменитого монголо-татарского нашествия. Прерывается балтийско-черноморский путь и балтийско-каспийские пути, бывшие экономической основой этого государства. Население мало-помалу тянется по речным бассейнам с черноземного и плодородного юго-запада на бедные суглинки и супеси северо-востока Русской равнины. Немаловажными факторами, стимулирующими отток населения в северо-восточное Залесье, являются насилия княжеской дружины и постоянные княжеские усобицы. Русские князья не стесняются привлекать для решения своих споров половецкие орды, а уж половцы воюют, как умеют, грабя и захватывая рабов. В этом они – стахановцы.

Немногочисленное население (едва ли больше миллиона) размазывалось по обширнейшим территориям, это создавало еще одну традиционную проблему Русской земли. Малая плотность населения будет тормозить развитие страны вплоть до появления индустриальных транспортных технологий.

Фактор протяженности и трудности коммуникаций (реки замерзают зимой, дороги превращаются в топь весной и осенью) ослаблял, а то и просто разрывал организационные связи, затруднял концентрацию трудовых усилий, мешал формированию общерусского рынка. У местных властей возникало естественное желание – пойти по наиболее легкому пути и добиться локальной управляемости за счет разрушению единого государства.

Этот древнерусский сепаратизм первой волны имел более негативные последствия, чем феодальная раздробленность на западе Европы. За счет больших пространств и постоянной вовлеченности грабительской Степи мы получили не западную феодальную пирамиду с отношениями оммажа-вассалитета, а систему взаимного истребления.

Поскольку Русская земля считалась коллективно-долевой собственностью клана Рюриковичей, то каждый Рюрикович мог претендовать на престол другого Рюриковича, для чего входил в коалиции с третьими Рюриковичами, привлекал внешние силы, от кипчаков до поляков, и пытался умаслить торговую верхушку в интересующем его городе, потому что она контролировала народное собрание (вече).

В XII веке некоторые города уже настолько окрепли, что сами нередко подбирали себе князей, словно менеджеров, и вели себя, как властители, по отношению к подчиненным городам, так называемым пригородам. (Например, Владимир был пригородом Суздаля, а Москва пригородом Владимира). Приговор веча в старшем городе было законом для всех его пригородов. «На чем старшие сдумают, на том и пригороды станут». Младшие города старались освободиться от власти старших городов и обзавестись собственным князем, своим, так сказать, топ-менеджером, который олицетворял бы их самостоятельность.

Например, Владимир-на-Клязьме боролся за свою независимость от старшего города Ростова, происходило это в виде отстаивания «своих» князей, Михаила и Всеволода Юрьевичей. Пригороды выходили из-под власти старших городов при помощи князей, которым также не хотелось подчиняться князьям старших городов.

Не только князья, но и дружина были в массе своей потомками давних и не очень давних пришельцев из-за моря, руси и варягов. Их усадьбы были наполнены рабами.

Потомками варяжских гостей были и купцы, из которых составлялась верхушка русских городов. Варяжские купцы покупали у князей и дружинников рабов, которые, увы, нередко относились к подвластному славянскому населению.

Впрочем, кипчакские завоевания XI–XII вв. сделали одно доброе дело для становления единой русской народности. Кочевники, перекрыв южный конец балто-черноморской «трубы», остановили экспорт славянских рабов, которым до того занималась варяго-русская торгово-военная знать и, в особенности, киевские князья. Отныне этим будут заниматься сами кочевники.

Вместо прежнего коллективного сбора дани дружинники стали получать от князей земли, которых обрабатывали рабы, долговые рабы-закупы или зависимые крестьяне-смерды. Особенно рабство было распространено в Поднепровье и Новгороде. После поражения Суздаля в войне против новгородцев в 1169, пленных суздальцев продавали в Новгороде по 2 ногаты за человека – это был четырехдневный заработок новгородского батрака. Баран, к примеру, стоил 6 ногат.

Тип крупного землевладения с использованием рабского труда был тогда распространен во многих странах, и в соседней Польше, и в Западной Европе, где на франкскую знать работали бесправные сервы, ничем не отличающиеся от римских рабов-колонов.

От руотси-русских князей и варяжской дружины произойдет боярство, родовая аристократия, с которой придется схлестнутся московским самодержцам в период становления централизованного государства.

На северо-востоке, куда стало уходить поднепровское население задолго до монголов, начал потихоньку формироваться другой тип государственности, представленный в XII веке Андреем Боголюбским.

Таким образом, Русская земля была расколота не только «по горизонтали», на удельные княжества, но и «по вертикали», на верхушку варяго-русского (балтийского) происхождения и славянское простонародье. Это «царство свободы» было нестабильным, далеким от гомеостаза и любое масштабное внешнее воздействие могло легко его разломать.

Русь Лесная. Владимиро-суздальская

В XIII веке климатический оптимум стал заканчиваться. Сперва в Азии прохладный и засушливый климат пришел на смену теплому и влажному (подобные изменения в свое время погубили римскую империю). Кочевые орды должны были погибнуть или родить вождя. И они родили гениального изобретателя организационного оружия – Чингисхана, который умел становиться сильнее за счет силы врага.

Не так далеко, в Средней Азии, рушились под монгольским тараном великие государства, а наши «вольные» князья, наши города и пригороды еще свободно терзали друг друга.

Уже были раздавлены, в прямом и переносном смысле, дружины четырех русских князей на Калке (монголы праздновали победу, положив пиршественный помост прямо на пленных русов), но степень взаимодействия русских княжеств с каждым годом только падала.

Уже монголы концентрируют силы на Волге и Дону, а русские князья тратят время, как щенята, в беспечной возне. При этом князья имеют достаточную информацию о концентрации монголов у юго-восточного порога Руси, ведь толпы булгарских беженцев с Волги наводняют Владимир и Рязань.

После Андрея Боголюбского не один русский князь не рисковал заниматься объединением страны – здоровье дороже. Пространственная протяженность и неудобные транспортные коммуникации давали возможность свободным князьям и вольным городам всегда отговориться от столь хлопотного мероприятия, как созыв единого войска. Впрочем, воинство, кое-как сбитое из дружин разных князей, гарантированно погибло бы в серьезном сражении, как при Калке. Дружины ведь создавались не ради «положить живот свой за други своя», а ради феодальных войнушек и выбивания дани с подвластного славянского населения.

До зимы 1237/1238 годов Русь обладала всеми «приятностями свободы», причем в больших размерах, чем современный ей Запад. Но вольное житье варяго-русов закончилось под татарскими саблями.

Русь Речная была обречена – благодаря княжеско-боярским и городским вольностям. А любое войско монголов фрактально отображало общемонгольскую организацию и порядок. Монголо-татары одну за другим перемалывали отборные русские дружины, с помощью передовой осадной техники (китайское ноу-хау) легко брали русские города, беспроблемно перемещались по замерзшим рекам, пользуясь услугами местных проводников (некие «бродники» помогали врагам уже на Калке).

Русская свобода показала себя анекдотическим образом даже в период Батыева нашествия. И тогда князья, как заведенные, продолжали усобицы. Например, князь новгородский и киевский Ярослав Владимирович (брат убитого монголами великого князя Юрия) совершил грабительский поход на Смоленск. Город Владимир и его великий князь не пришли на помощь Рязани, а господин великий Новгород не оказал помощи даже своему пригороду Торжку.

За три-четыре года, после нашествия Батыя, русская элита успела даже подзабыть монгольский погром. Но татаро-монголы вернулись, как обещали, вновь преподали урок при помощи Неврюевой рати (1252) и опустили занавес над первой Русью.

В Московской земле погибло 2/3 всех селений, в долине Оки – 9/10. Истребление в степных и лесостепных районах было еще страшнее. О состоянии Поднепровья западные путешественники Плано Карпини и Гильром Рубрук оставили страшные свидетельства. «Когда мы ехали через их землю, мы находили бесчисленные головы и кости мертвых людей, лежавшие в поле». В Киеве до прихода монголов было 50 тысяч обитателей, а в начале XIV века лишь несколько сотен. Еще на протяжении ста лет остатки поднепровского населения будут уходить отсюда на запад и северо-восток, потому что к монгольскому погрому с 1240-х гг. добавятся набеги язычников-литовцев. Из-за произшедшего геноцида поднепровские земли потеряют культурную и племенную преемственность с домонгольским периодом. Уцелевшие поляне унесут киевские былины на берега Онеги и Белого моря.

Окончательно вернувшиеся в 1252 г. монголы установили на 230 лет особый тип власти, которая разительно отличалась от монгольской власти в цивилизованном Китае или культурном Иране.

На Руси это было сочетание безответственности (монголы напрямую не управляли) и грабежа. Русь стала ярчайшим примером системы-донора.

Pax Mongolica был довольно удачным опытом глобализации. И в этом глобализационном проекте Руси отводилась роль резервуара самой дешевой рабочей силы – рабов. Монголы занимались доставкой русских рабов в итальянские порты на Черном и Азовском морях, далее генуэзцы и венецианцы везли «живой товар» морем на Ближний Восток (преимущественно в порт Дамиетта), в Северную Африку и южноевропейские страны. Чуткий глаз поэта Петрарки замечал «скифские морды» на улицах Генуи. А на арабском востоке из них формировалась знаменитая мамелюкская гвардия, которая задала трепку и самим монголам.

Монгольская власть выключила собственно Русь из мировых торговых коммуникаций, из мирового разделения труда. Хотя сама Орда в нем активно участвовала. Награбленные у Руси ресурсы, включая людские, продавались и перепродавались (и где-то далеко на западе спонсировали Возрождение), однако торговыми операциями в в Орде занимались почти исключительно мусульманские купцы-бессермены и итальянские купцы-фряги. Балтийско-Черноморский путь, который собственно создал Русскую землю, теперь Русскую землю разрушал. То, что сбывала обедневшая Русь через Новгород, обогащало лишь узкую прослойку новгородских компрадоров и ганзейскую корпорацию, которая полностью контролировала торговлю на Балтике, старательно уничтожая самостоятельную внешнюю торговлю в любой стране, где она внедрялась.

Монгольская верхушка получала «татарский выход», 5–7 тысяч рублей с московского княжества, 2 тысячи рублей с Новгорода и т. д. Дань собиралась серебром, хотя своего серебра на Руси не было. Финансовая элита того времени – бессермены и фряги – имели хороший навар от обменных операций.

По мнению некоторых исследователей, татаро-монгольская дань была не слишком высока, и не превышала десятины для крестьянского двора. Наверное, это так. Однако к регулярному «выходу» надо добавить вымогание «поминок»-подарков для монгольских начальников, а также ямскую и прочие повинности, исполняемые в интересах Орды. Мы не знаем механизма распределения русского серебра среди золотоордынской верхушки, но очевидно, часть феодальной кипчакской знати оставалась недовольной и у нее всегда находился повод для набега.

Уже с 1260-х монгольская империя распалась и Золотая Орда стала обычным феодально-кочевым государством, которое существовало во многом за счет набеговой экономики.

Периоды относительной централизации, как во времена мудрого хана Джанибека, сменялись периодами раздробленности, когда любой кипчакский мурза мог, по собственному почину, осуществить грабительский поход на Русь. Захваченная добыча, в том числе рабы, перепродавалась через главных рыночников того времени – итальянцев – в крымском улусе, где быстро богатели итальянские портовые города.

Если кипчакский отряд сжигал посевы или увозил хлеб, то это означало для русской деревни голодную смерть, если даже население успевало спрятаться в лесной чаще. Так что демографические потери продолжали быть высокими.

Псевдорики, опираясь на период правления Джанибека, много говорят о влияния монголов на становление московского единодержавия, но, с гораздо большим основанием, можно считать, что монгольское иго продолжало и развивало русскую усобицу и раздробленность.

Базовой политикой Орды в отношении Руси была политика управляемого хаоса, «разделяй и властвуй», которая идеально сочеталась с привычными для русских князей феодальными распрями. Она не только делала Русскую землю слабой, но и давала Орде постоянную прибыль – каждый претендент на ярлык «великого князи» одаривал ордынскую верхушку, пытаясь затмить прочих соискателей. Князья вынуждены были бороться за ярлык в ханской ставке и прочих степных «кабинетах», а ордынские феодалы, определив счастливчика по размерам «поминок», охотно помогали ему вокняжиться с помощью разорительного набега на его конкурента.

После разорения старших городов добились самостоятельности многие младшие города – Тверь, Нижний Новгород, Москва. И это также способствовало разобщению Руси, что опять было выгодно для Орды. Если татары хотели наказать какой-нибудь город, например, разорить в счет невыплаченной дани, то ждать ему помощи было неоткуда. Каждый город жил в одиночку и умирал в одиночку. Всегда находился русский князь, который помогал татарам осуществить карательные мероприятия, чтобы получить от них ярлык и сесть в этом городе.

Вмешательство татаро-монгол в феодальные распри русских князей приводило к повторяющимся разорениям практически всех городских центров.

Только в XIII веке, после Батыева погрома, Переяславль-Залесский разрушался еще четыре раза (1252, 1281, 1282, 1293 гг.), Муром, Суздаль и Переяславль-Рязанский – три раза, Владимир – два раза и три раза были полностью опустошены его окрестности.

Возьмем, хотя бы к примеру события 1293 года. Это год одного из самых разорительных нашествий татаро-монголов – Дюденева рать (поход Тудана) – которую современники сравнивали с Батыевым погромом, ведь было разорено и сожжено 14 городов, включая Москву. Десятки тысяч русских были уведены в рабство и проданы на рынках Кафы и Солдайи в Крыму.

Привели татаро-монголов на Русь два русских князя: Андрей Городецкий и Федор Смоленский-Ярославский (известный под прозвищем Черный). Князь Федор Ростиславович Черный большую часть своей жизни провел в Орде, там женился на ханской дочери.

«Он же (Федор Черный всегда у царя (хана) предстояше и чашу подаваше ему… Царь (хан) же вельми чтяше благоверного князя Федора даруя ему грады многие яко тридесят и шесть… Чернигов, Болгары, Кумань, Корсунь, Туру, Казань, Арес, Гормис, Белематы… еще же полграда даде ему, идеже (где) сам царствоваше». Исходя из того, что сообщает Житие Федора Ростиславовича, он фактически был не русским князем, а международным «эффективным менеджером».

Заливши кровью Смоленск, и в Ярославле Федор Черный водворился в 1289 только силой только татарского воинства – ярославцы не хотели себе такого князя. «Нет у нас такого обычая, чтоб приимать на княжение пришельцев».

Что интересно, Андрей Городецкий был предком князей Шуйских, лидеров боярщины в XVI в., а Федор Черный – прямым предком знатного цареборца князя Андрея Курбского. Литературно одаренный потомок почитал за образец деяния своего «славного» дедича.

Раздробленная владимиро-суздальская Русь не могла придти на помощь турово-пинским, полоцким, волынским, галицким, поднепровским и другим русским землям, которые с середины XIII в. стали «осваиваться» литовскими варварами, польскими и венгерскими магнатами, немецкими рыцарями.

Именно в период монгольского ига и западной экспансии были окончательно сформирована мораль и обычное право («понятия») русской высшей аристократии. И эти понятия включали возможность опоры на внешние силы.

Позднее средневековье было в Европе временем перехода к новому времени – когда вместе шло и накопление торговых капиталов, и развитие технологий, и усложнение социальных институтов. У нас это было временем исчезновения сложных ремесел и прекращения каменного строительства, временем возврата к архаичному подсечно-огневому или переложному земледелию [2]2
  Переложная система – распахав «новь», используют ее 3–4 года, затем оставляют «впусте» на 25 лет, для восстановления природой естественного фитоциноза. Источник: Аграрные технологии в России IX–XX вв. М., 1996.


[Закрыть]
– только в лесу густом имелась возможность укрыться от ордынских рекетиров. Это было время хозяйствования на бедных почвах между низовьями Оки и верховьями Волги, время бедных маленьких городов.

Хозяйствование на лестных росчистях, после пожога леса, давало первые годы неплохой урожай. Но населения было мало и они было рассредочены в небольших деревеньках (от одного до четырех дворов), затерявшихся среди лесов. Это определяло полное господство натурального хозяйства, дающего мало шансов торговому городскому капиталу. Наиболее подходящее имя этому государству – Русь Лесная.

Существовали и ополья, относительно густо заселенные территории с более интенсивным сельским хозяйством (двупольем или трехпольем) на границе леса и степи – но именно здесь князья собирали подати для Орды и для своих потребностей. Именно сюда приходился карающий удар степной конницы в случае материальной неудовлетворенности ханов и мурз.

В земледелии преобладали те культуры, которые были наиболее экономичны с точки зрения затрат труда (времени и рук в русском крестьянстве не хватало) и приспособлены к почвенным и климатическим условиям русской равнины.

Центральной культурой Руси Лесной, да и много позже, была озимая рожь. Ее отличала наиболее надежная урожайность, что для крестьянина нечерноземной России с ее долгими холодными зимами, летними заморозками, резкими колебаниями «мокроты» и «сухоты,» было важнейшим качеством. Такие культуры, как пшеница, греча, конопля не вызревали из-за недостатка тепла.

Устойчивость для Руси Лесной означала стабильность выплаты дани Орде – в этом заключался целевая функция для княжеско-боярской верхушки этого государства. Нарушение выплаты дани и недостаточные «поминки» означали для князей мучительную смерть в Орде или разорение податного населения в результате ордынского набега.

Однако, в отличие от предыдущего периода, основная масса сельских тружеников на Руси было лично свободной. Это уже не киевские смерды, а крестьяне, то есть христиане. Все они жили в самоуправляющихся общинах, в условиях низовой демократии. (Это на заметку Пайпсу, Янову и прочим гарвардско-оксфордским невеждам, повторяющим, что Московское государство не знало демократии.) На северо-востоке Русской земли начал формироваться особый тип общественного сознания, которое приведет к созданию московского «демократического самодержавия».

Татаро-монгольское иго было неблагодетельным для Руси, и тут я, в духе Лао-Цзы, добавлю, что именно поэтому оно стало благодетельным.

Чем сильнее были княжеские усобицы, чем чаще набеги, тем больше русское простонародье желало объединения страны и появления единой и мощной верховной власти.

В рамках концепции вызова-ответа (challenge-response), предложенной А. Тойнби, внешнее давление создаст новый тип русского государства. Однако от Руси Лесной вечным атавизмом для России осталось включение в международное разделение труда на чужих условиях, относительная изоляция от мировой торговли, пребывание национального ядра в зоне малопродуктивного сельского хозяйства, дорогое строительство, а также производство и транспорт, сильно зависящие от сезонных колебаний.

Подкреплю свое скромное мнение поэтическим взглядом Пушкина из письма Чаадаеву: «… у нас было свое особое предназначение. Это Россия, это ее необъятные пространства поглотили монгольское нашествие. Татары не посмели перейти наши западные границы и оставить нас в тылу. Они отошли к своим пустыням, и христианская цивилизация была спасена. Для достижения этой цели мы должны были вести совершенно особое существование, которое, оставив нас христианами, сделало нас, однако, совершенно чуждыми христианскому миру, так что нашим мученичеством энергичное развитие католической Европы было избавлено от всяких помех».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю