Текст книги "Русский спецназ. Трилогия "

Автор книги: Александр Марков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 58 страниц)

«Что там?» – спросил Мазуров знаками у штурмовика.

«Пленные», – показал он в ответ.

«Сколько?»

«Пятнадцать».

Мазуров кивнул. О количестве пленных он мог бы и не спрашивать, а узнать сколько их, подсчитав, сколько в вязанке винтовок.

Вскрыть изнутри дверь пленные все равно не смогут, так что нет надобности штурмовику стоять здесь. Мазуров поманил его за собой. Что там появилось после этого жеста в глазах штурмовика, он не рассмотрел, но штурмовик это приказание выполнил с воодушевлением – ему совсем не нравилось охранять пленных и подпирать своим телом дверь.

Встречая командиров подразделений, Мазуров объяснял им, что ему нужно захватить склад, и просил выделить для этого людей. Каждый человек был на вес золота и даже дороже, потому что ситуация на лестницах была патовой и могла легко склониться в сторону австро‑венгров, если штурмовиков, мешавших им подняться на этаж, станет чуть меньше.

Он видел, насколько неохотно ему отдавали людей, но он не мог снять целое подразделение, потому что все уже завязли в локальных боях. Если прежде и был какой‑то резерв, то теперь все валялись на этом полу и отстреливались. Хорошо еще, что, прежде чем это произошло, они смогли захватить два этажа из трех.

Четырех штурмовиков он отправил на верхний этаж к монорельсам.

«Разгружайте транспортер», – объяснил он им, как смог.

Переспрашивать они ничего не стали.

Ему самому не нужно было много людей. Он взял с собой пятерых, как и хотел. Но хватит ли их, ответить нельзя до тех пор, пока он не поймет, насколько хорошо охраняется склад. Чтобы войти в него, придется спускаться на этаж ниже под шквальным огнем. Затея заведомо невыполнимая.

Мазуров решил попытаться проникнуть на склад через транспортер, благо снаряды, которые он подавал, были большого калибра и зазор в стене позволял пролезть через него не слишком упитанному человеку. Мазуров гонял своих людей, так что если избыток веса в ком‑то и был, то давно исчез. Вот смешно‑то будет, если австро‑венгры услышат, что кто‑то лезет через транспортер, включат его или обступят со всех сторон и гостеприимно, то есть пулями, встретят тех, кто решил воспользоваться этой дорогой. Тогда ситуация будет чем‑то напоминать ту, что приключилась с волком, который решил через дымоход влезть в домик одного из трех поросят.

«Вы тут пошумите», – приказал Мазуров штурмовикам, засевшим за ближайшей к складу лестницей.

Они ничего не поняли, стали гадать, что же задумал командир, но тот все им пояснил.

«Атакуйте, если нас заметят, отвлеките их на себя».

«Может, сразу атаковать?» – предложил командир отделения.

«Нет, не стоит». – Мазуров не хотел посылать их сразу же на верную смерть.

Мазуров еще бы смог пробраться в узкую щель транспортера, но беда в том, что этому мешали зажимы, которые предназначались для снарядов. Они глухо закрывали проход. Сквозь щель между зажимами и полом он видел нижний этаж, а нагнувшись, смог бы даже разглядеть сложенные там снаряды, смазанные маслом, но человек сквозь эту щель не пролезет.

Он все‑таки нагнулся, прислушался, что там творится под ним, но различал только собственное дыхание, противное сопение, будто у него насморк. И все‑таки ему показалось, что на складе никого нет, или он убедил себя в этом.

Он предвидел похожую ситуацию и прихватил с собой на эту операцию автогенный резак, который так любят использовать грабители, вскрывая сейфы. Конечно, он мог заложить здесь бомбу, рвануть транспортер и разворошить дыру до таких размеров, что в нее провалится кто угодно, вот только тогда на этот шум сбегутся все, кто поблизости, да и снаряды тогда придется вытаскивать руками, а они ой какие тяжелые.

Один за другим последовало несколько взрывов. Они накладывались друг на друга, поэтому невозможно стало различить, когда затихал один из них и начинался другой. Штурмовики на лестнице стали шуметь, как он и просил их. За этими взрывами никто их не услышит.

Мазуров сел на колени, достал из рюкзака резак, повернул вентили, выпуская газ, поджег его. Синее пламя походило на оживший металл. Оно завораживало, казавшись холодным, а поэтому появлялась маниакальная мысль поднести к нему пальцы и потрогать, ведь ничего с ними не случится…

В своей жизни Мазуров не раз вскрывал сейфы, не в банках, конечно, но неизвестно, что тебе может пригодиться во время операции, так что его опыту мог позавидовать любой медвежатник. Но там‑то металл был бронированным, а на транспортере мягким, и он поддавался резаку, как масло поддается горячему ножу, совсем не сопротивляясь.

Края разреза покраснели. Металл нагрелся, но не очень сильно, и когда Мазуров схватил зажим, чтобы не дать ему свалиться вниз, то почти не обжег пальцев. Вырезанный зажим он положил на пол, не вставая с колен, посмотрел на штурмовиков. Те окружили его и внимательно наблюдали за всем, что он делает, будто в этом было какое‑то таинство.

Он ждал, пока края разреза остынут. Они на глазах темнели. Если полить их водой из фляжки, то они остынут еще быстрее, но вода зашипит и может его выдать, хотя штурмовики там, на лестнице, так шумели, что вылей он на транспортер водопад, то и этого австро‑венгры не заметят. Воду только жалко. Сколько им еще здесь сидеть? А систему водоснабжения контролировали те, кто был на нижнем этаже.

«Ну, с богом».

Мазуров, перекинув ремень автомата на плечо, спускался спиной к транспортеру, уперся в него, задевая грудью пол.

«О, только бы не застрять здесь, а то придется штурмовикам вытаскивать его, как репку с грядки в той сказке, где за нее ухватились и дед, и бабка, и внучка, и Жучка».

Сперва он опирался руками о пол, медленно погружая в щель тело, потом нащупал ногой следующий зажим, перенес на него вес тела, чуть передохнул, размышляя, как же ему получше протиснуться.

Он согнул ноги в коленях. Они уже были по ту сторону пола, на поверхности остались только руки, плечи и голова. Мешал хобот противогаза, но самое плохое было в том, что каска никак не пролезала в щель, как он ни вертелся, задевая ее краями то за пол, то за транспортер. От этого натягивались ремешки, удерживающие каску на голове, и вдавливались в кадык, перекрывая и без того скудный источник воздуха.

Мазуров сейчас напоминал обезьянку, которая засунула лапку в тыкву, где охотники спрятали рис, сжала ее, захотела вытащить, но кулачок все никак не проходил через узкую дыру. К счастью, штурмовики без лишних жестов поняли его, подскочили и отстегнули каску, а он‑то вообразил, что они, чтобы помочь ему, сейчас начнут пихать его ногами, пока не расплющат каску и пока она наконец не втиснется в щель.

Мазуров сел на зажим, одной рукой все еще держась за край пола, просунул голову в щель и осмотрелся. Он висел на высоте четырех метров, и если бы прыгнул, то никакие амортизаторы в ботинках не спасли бы его от вывиха или даже перелома.

Сколько здесь снарядов – и не сосчитать, потому что многие хранились в деревянных ящиках, уложенных вдоль стены в несколько рядов на стеллажах. Некоторые были вскрыты, и тогда становилось видно, что снаряды в ящиках присыпаны опилками. Другие уже уложили на транспортер. Они лоснились от смазки.

Мазуров уперся локтем в зажим, изогнулся так, чтобы перевернуться лицом к транспортеру, сместился на его край, а когда ему это наконец‑то удалось, то спускаться стало так же легко, как по приставной лестнице.

На его счастье, австро‑венгров на складе не было. Дверь была закрыта, чуть сотрясаясь от взрывных волн, проносящихся по подземелью по другую ее сторону. Мазуров подскочил к ней, повернул колесо, блокируя его и заклинивая дверь.

Теперь можно было перевести дух, но не стоило расслабляться, потому что через несколько минут, когда заработает транспортер, австро‑венгры поймут, что русские захватили склад, и попробуют его вскрыть. Дверь казалась массивной и надежной. Чтобы снести ее, потребуется приличный заряд.

Мазуров смотрел, как в щель протиснулись ноги в ботинках на рифленой подошве, следом за ними показался и сам штурмовик. Осторожно балансируя, чтобы не свалиться, он огляделся, увидел Мазурова, понял, что все в порядке, и теперь был всецело погружен только спуском.

Впрочем, о том, что Мазурову удалось без проблем проникнуть в подвал, судить можно было хотя бы по тому, что никаких выстрелов штурмовики не услышали, а убрать их командира холодным оружием, да еще бесшумно, австро‑венграм вряд ли удалось бы.

Тем временем Мазуров подбежал к сложному сооружению, которое, скорее всего, и было двигателем, запускавшим транспортер. Пока он разобрался с его управлением, возле уже стоял штурмовик, ожидая приказаний. Мазуров указал ему на стеллажи со снарядными ящиками. Штурмовик кивнул. Там для погрузки тоже должен использоваться какой‑то механизм, ведь не могли же австро‑венгры вручную доставать ящики с верхних ярусов, слишком они тяжелые, и нужны усилия трех‑четырех человек, чтобы их хотя бы от стеллажа оторвать. Взорваться‑то они не взорвутся, если их уронить, но мороки с погрузкой не оберешься.

На склад пробрался весь ударный отряд, для этого пришлось избавиться от касок. Но штурмовики не позаботились взять их с собой, хотя каски пролезали сквозь щель, если их развернуть боком.

«Ладно, черт с ними. Но могли бы догадаться».

Двигатель глухо загудел, завибрировал на бетонном постаменте, к которому был приделан мощными болтами. От него потянуло теплом и маслом. Мазуров отчего‑то этот запах уловил, хотя фильтр его не пропускал иприта и, казалось бы, должен задерживать и все остальное, куда как менее опасное для человека. Судя по дозиметру, иприта на складе не было. То ли он сюда не дошел, то ли вентиляционная система уже очистила от него воздух. Но тогда на верхних этажах его и вовсе не должно остаться.

И все же Мазуров не решился еще снять противогаз, хотя искушение было так велико. Он прямо с ума сходил от пота, заливающего лицо, думая, что примерно такие же чувства должен испытывать человек, которого обрекли на пытку водой, когда на его лоб каждую секунду падает новая капля, и от этого ожидания быстро лишаешься разума.

Стеллажи конструкцией своей напоминали обычный обувной шкафчик, очень распространенный в семьях простых обывателей, правда, немного увеличенный и сделанный из металла, а не дерева. Видимо, оттуда и позаимствовали технологию. Рычагами верхние ярусы перемещались вниз, прямо к началу транспортера, а другие рычаги помогали извлечь из ящиков снаряды.

Штурмовики быстро разобрались в действии этих нехитрых механизмов. Обернувшись, Мазуров видел, как колдуют над ними штурмовики, водружая на зажимы первые снаряды.

«Отлично, отлично», – мысленно подбадривал он штурмовиков, а они, точно смогли услышать то, что творится у него в голове, заработали воодушевленнее.

Транспортер дернулся, заскрипел, пополз вверх, как плоская, неизвестная науке змея.

Так и хотелось разбить о первый снаряд бутылку с шампанским, как делают это, когда спускают со стапелей новое судно, чтобы ходилось ему по морям и океанам долго и счастливо. Будь бутылка под рукой, Мазуров не пожалел бы ее для такого случая. Он провожал снаряд взглядом, пока тот не скрылся в щели.

Штурмовики, отложив автоматы, точно на конвейере работали, опорожняя ящики, выбрасывали их прочь, пихали в стороны, чтобы не мешались под ногами. Они вспотели, мокрые пятна проступили на подмышках, руки их все были в смазке, но времени оттирать от нее еще и снаряды совсем не было.

Мазуров заметил, что инстинктивно штурмовики утирают руками лбы, но как же сотрешь с них пот, когда они закрыты резиной противогазов.

Гора пустых ящиков и опилок все росла, постепенно заполняя весь пол.

Мазуров почувствовал, что пол задрожал, стал каким‑то непрочным в одну секунду, будто сделали его не из бетона, а под ним была не земля, а пустота. По стенам прошел противный гул, и создалось ощущение, что ты находишься в бочке, по которой кто‑то вздумал колотить дубиной. Уши заложило, в них на какое‑то время остался только звук бегущей по венам крови.

Мазуров невольно присел, бросил взгляд на дверь. Она деформировалась. Ее чуть выгнуло внутрь, но тем самым еще больше заклинило. По ее краям из стены вывалились большие куски бетона, но дверь еще прочно сидела в проеме. Мазуров так и не понял, когда австро‑венгры обнаружили, что она закрыта изнутри. Стучались ли они в нее, пробовали ли открыть – он не знал, а услышал только, как они попробовали ее выбить направленным взрывом. Но они не рассчитали и заложили слишком слабый заряд, то ли думая, что его будет достаточно, то ли опасаясь, что из‑за более мощного заряда сдетонируют снаряды и тогда на воздух взлетят не только русские, но и все, кто находился поблизости. От такого взрыва их не просто разорвет на куски, они все превратятся в инертный газ, полфорта и его стены разрушатся, а здесь, внутри него, будет зиять огромная, на пару этажей, пещера. Если бы они узнали, что на складе почти не осталось снарядов, то не стали бы церемониться.

Штурмовики остановились и тоже смотрели на дверь, будто от их взглядов она станет прочнее и не вывалится после очередного взрыва. Им осталось перебросить на транспортер еще с десяток ящиков.

«Быстрее, быстрее. Не останавливайтесь», – подбодрил их знаками Мазуров.

Штурмовики заработали с удвоенной энергией, точно совсем и не устали.

Сам же Мазуров отошел подальше от двери, приготовил автомат на тот случай, если австро‑венгры ее вышибут и сунутся внутрь.

Вряд ли второй взрыв был сильнее предыдущего, просто теперь этим занимался кто‑то более опытный. Он заложил заряды в тех местах, где в стену уходили блокирующие рычаги. Вначале Мазурову показалось, что дверь не выдержала, ее окутал дым, но он все же не услышал, как она упала, а когда дым стал рассеиваться, то увидел, что дверь еще стоит на прежнем месте, едва удерживаясь погнутыми зажимами. Ногой‑то ее не выбьешь, но третий заряд, даже самый маломощный, точно снесет ее, а это произойдет спустя считаные минуты.

Штурмовики возились с последними ящиками.

«К чертям их. И так уже набрали много. Хватит. Не стоит рисковать из‑за нескольких снарядов. Погоды они уже не сделают».

Мазуров приказал штурмовикам прекратить работу, показал на транспортер.

Штурмовики по очереди схватились за зажимы. Транспортер понес их вверх. Ощущение было такое, будто ты катаешься на каком‑то аттракционе.

Дверь выбило, когда Мазуров почти выбрался со склада. Его ноги окатило теплой волной, чуть подталкивая. Он вывалился на пол, подполз к щели, слыша, как на складе затопали ноги. Самое время бросить туда гранату, но он не хотел еще выводить из строя транспортер, ведь от взрыва его заклинит и тогда придется тащить снаряды вручную, искать где‑то тележки, потому что иначе доставить их к монорельсам будет очень тяжело.

Австро‑венгры быстро догадались, каким образом русские проникли на склад, странно, что такая же мысль не пришла к ним пораньше, ведь тогда они и сами могли воспользоваться этим путем, чтобы пробраться на этаж выше, а не штурмовать бездумно лестницы, неся большие потери.

Каски сиротливо лежали на полу внутренней частью вверх, чем‑то схожие сейчас с котелками для еды, брошенными слишком быстро бежавшими хозяевами. От этой мысли у Мазурова заурчало в животе, и он подумал о том, что давно не ел и в желудке у него ничего не осталось. Но вместо того чтобы рыскать по карманам и искать там плитку, наверное, уже растаявшего шоколада, он водрузил себе на голову каску. С ней стало как‑то комфортнее, то ли от чувства безопасности, то ли по другой причине. Его примеру последовали и остальные штурмовики, разобрав свои каски.

Он ждал, когда из щели появится первый гость, заранее зная, что эта встреча будет походить на охоту на куропаток, когда загонщики направляют зверя прямо на тебя и остается только спустить курок, ведь с такого расстояния промахнуться просто невозможно.

Австро‑венгр чуть замешкался, поздно сообразив, что с каской в щель он не пролезет, но наконец‑то над полом появилась его макушка, потом и вся голова в противогазе. Увидев Мазурова, сидящего всего в метре от него, он судорожно попробовал вытащить еще и ружье, но не успел бы это сделать, пусть даже оно и не застряло. Глаза их встретились, и через стекло противогаза австро‑венгр прочитал, что его ждет. Он оцепенел на какую‑то секунду, рука его все пыталась протолкнуть в щель ружье, а над поверхностью даже появился ствол, когда Мазуров нажал на курок, предварительно поставив автомат в режим одиночных выстрелов.

Левая стеклянная глазница разлетелась в куски, превращая все, что находилось под ней, в кровавое месиво. Крови почти не выступило. Вся она осталась под противогазом, лишь по краям испачкав разбитую глазницу. Голова австро‑венгра дернулась назад, ударилась в транспортер, потом поникла, тело обмякло, и если бы транспортер не двигался, то оно свалилось бы вниз, но тот продолжал вытягивать его на поверхность. У австро‑венгра согнулись ноги, стали елозить по краям щели. Шершавый бетон разорвал на коленях брюки, а потом принялся и за сами колени, стерев их чуть ли не до костей, так что когда тело вывалилось на пол, оно было так изуродовано, будто над ним потрудился опытный палач.

Это было обычное убийство. Расстрел безоружного человека.

На полу стало натекать кровавое пятно, струйки крови добежали до щели и закапали вниз.

У Мазурова было противно на душе, когда он смотрел на мертвого австро‑венгра.

Нечестно все это.

Но ведь время рыцарских поединков миновало даже раньше, чем исчезли сами рыцари в красивых и блестящих доспехах, и только пилоты аэропланов в воздушных поединках следовали каким‑то правилам, которые никто из них не писал, но отчего‑то каждый из них верил, что они существуют. Должны существовать.

Его выстрел услышали внизу. Австро‑венгры наверняка догадались, какая участь постигла их товарища, сгрудились возле транспортера за какими‑нибудь укрытиями, чтобы их не достали сверху, и стали обстреливать щель из ружей. Какие‑то пули рикошетили от транспортера, падали обратно, другие бились в потолок, но Мазурова они достать не могли.

«Вряд ли они полезут еще, а если и полезут, то не сейчас. Придумают что‑нибудь».

Он подумал, что сам бы предпринял в подобной ситуации. Наверное, пустился бы наутек, подальше от транспортера, потому что в щель могут запустить гранату, но то же самое могли сделать и те, кто находился внизу, поэтому Мазуров внимательно следил за тем, что выносят со склада зажимы.

Будь он менее внимательным, то наверняка бы упустил из виду, что на одном из зажимов лежала граната, да и до времени, когда она должна взорваться, остались секунды.

Рука его дернулась к гранате сама, еще до того, как мозг сумел проанализировать увиденное и дать команду телу. Он сорвал гранату с зажима, обмирая от мысли, что она сейчас взорвется, бросил ее вниз, откатился в сторону, чтобы увернуться от пуль. Те его не задели, только выбили дробь на потолке и осыпали бетонной крошкой.

Рвануло спустя секунду, а может, и раньше, но, видимо, граната попала на следующий зажим, потому что взрыв произошел под самым потолком, времени‑то было достаточно, чтобы она упала на пол.

Он почувствовал этот взрыв своим телом, услышал, как осколки бьются о потолок, визжат, врезаясь в стены, разбрасывают в разные стороны пустые ящики и людей. На такой высоте над полом у них должно быть чудовищное поражение. От них нигде не укрыться, и все, кто был на складе, получили свою порцию осколков. Мазуров знал, что слишком долго тянул и чуть не попался в ловушку, подстроенную для него австро‑венграми. Так нельзя больше поступать.

Транспортер протащился еще несколько сантиметров по инерции, заскрипел и замер. Из щели появился разорванный край. Осколки, видимо, еще и сломали двигатель.

Австро‑венгры стояли слишком близко к транспортеру, и после взрыва от многих из них остались лишь куски мяса, разорванные куски, по которым не сразу и поймешь, что это именно человеческие останки.

Мазурова от такой картины передернуло, поначалу он хотел бросить в щель еще одну гранату, но передумал, услышав, что внизу кто‑то стонет от боли. Судя по звукам, раненый пробовал ползти, размазывая по бетону свою и чужую кровь. Совсем бесчеловечно было бы бросать туда гранату и добивать этого несчастного. Итак, Мазуров за сегодня совершил столько преступлений, что его душа никогда не попадет в рай, а если сам он попадет в плен к противнику, то они не должны с ним церемониться, и единственное, что его ждет, – смерть. Вряд ли легкая – от пули, скорее, на виселице.

Все снаряды, что они переправили со склада, были уже на верхнем этаже. Теперь им будет чем отражать внешнюю атаку. Она должна вот‑вот начаться. Штурмовики были в форте уже почти час. Вряд ли австро‑венграм понадобится больше времени, чтобы поднять по команде ближайшую часть и отправить ее на вызволение гарнизона форта.

«Останьтесь здесь», – приказал Мазуров.

Он не стал пояснять, что штурмовики должны следить за тем, чтобы через эту щель не выбрались австро‑венгры. Все и без знаков понятно.

«Взрывайте все к чертям», – показывал Мазуров штурмовикам, проходя по этажу, и слышал, как за его спиной содрогаются стены, рушатся лестничные перекрытия, погребая под собой австро‑венгров.

Жаль, что ему так и не удалось справиться с их сопротивлением, но и то, что удалось, казалось чудом, и вышло так только оттого, что напали они неожиданно. Австро‑венгры не ожидали их, и пока штурмовики высаживались, вышибали двери и травили гарнизон ипритом, противник просто спал, а когда он пришел в себя – было уже поздно.

Становилось страшно от мысли, сколько сейчас на нижнем этаже задохнувшихся. Ведь иприт просочился туда и задушил их гораздо быстрее, чем они успели воспользоваться противогазами. Горы так и не проснувшихся мертвецов. Не дай господь увидеть это зрелище наяву, да и в кошмарном сне – тоже.

Мазуров не имел возможности выстроить своих людей и подсчитать, сколько их осталось, но выходило, что безвозвратные потери – убитые и тяжелораненые – составляли не менее сотни человек. Половине из тех двух сотен, что еще были в строю, он приказал отражать атаки австро‑венгров. Те наверняка, когда придут в себя, попробуют опять вырваться из ловушки, подорвут ли пол в нескольких местах, соорудят ли приставные лестницы – кто их знает? Но спокойной жизни от них ждать не приходилось. Они явно активизируются, когда узнают, что подошла помощь и русские сами оказались в ловушке.

Остальные полезли наверх. Штурмовики занимали позиции за огневыми точками и в орудийных башнях.

Эти последние минуты, когда еще можно было выбраться из форта, не опасаясь, что тебя тут же нашпигуют пулями и осколками, Мазуров использовал, чтобы до помутнения рассудка напиться чистым воздухом. Он стоял в пустом проеме, сняв с себя ненавистный противогаз, утирал пот со лба и дышал, дышал, дышал.

Голова начинала кружиться. Ветер приятно обвевал кожу на лице.

Купола башен блестели от осевшей на них влаги. Мазуров пожалел, что дождь закончился. Он с удовольствием подставил бы под него лицо и только сейчас понял, что горло пересохло, а на губах – корка крови. Мазуров отстегнул от пояса фляжку, несколько раз глотнул, почти захлебываясь.

С востока шел непрекращающийся гул, далекий, как громовые разряды в небесах, которые, профильтровавшись сквозь облака, стали совсем слабыми. Там все багровело, будто наступал рассвет, но для восхода солнца еще было слишком рано. Он наступит спустя два часа. А там – на востоке – артиллерия Брусилова смешивала с землей укрепления австро‑венгров…

4

Предвидя, что впереди его ждут очень напряженные дни и времени для сна почти не будет, Брусилов накануне наступления спать все же не ложился.

– В гробу отосплюсь, – отмахивался он от адъютанта, который настоятельно просил командующего отдохнуть хоть часок.

– Полноте вам, Алексей Алексеевич, вы еще меня переживете, – говорил адъютант, годившийся генералу во внуки.

– Льстец.

Впрочем, спать действительно не хотелось, и даже сними он сейчас мундир и попробуй сомкнуть глаза, расположившись в кровати, все равно бы мучился от бессонницы и только себя бы извел.

«Годы, наверное».

Но у других в таком возрасте, да еще если учесть, что пришлось ему испытать за свою жизнь, в такую погоду начинает ломить все тело, а он по‑прежнему бодр и подтянут. Радоваться надо. Но Брусилов отчего‑то волновался и сам не понимал причину этого. Ведь за эту войну он и наступал и отступал уже не раз, мог бы уже привыкнуть к этому и воспринимать все более спокойно, не так близко к сердцу. К тому же механизм, запущенный им, будет работать помимо его воли и независимо оттого, спит он или бодрствует. Артиллерия фронта обстреляет австро‑венгерские укрепления на многих участках фронта, а потом на них двинутся десятки тысяч солдат и сотни танков, которых с воздуха будут прикрывать армады аэропланов. Пройдет не один час, прежде чем наступит время вмешаться в события и ему.

Он думал о штурмовиках, которые отправились в форт, и хоть внушал себе, что известий от них ждать не стоит, что вся операция обречена на провал, все равно никак не мог отделаться от мыслей, что все еще может получиться – они походили на какие‑то детские мечтания о чем‑то несбыточном, но вполне осуществимом, если очень этого желать.

Зря он на что‑то надеялся. Разочарование с каждой минутой росло. Он совсем отчаялся, когда пришло время для артиллерийской подготовки.

«Ну что же, я на них и не рассчитывал».

Он вышел на улицу и смотрел, как там на западе все пылает, озаряясь до небес красными всполохами, будто там тонет, да все не может утонуть, солнце, которое должно уже было исчезнуть несколько часов назад. Он сам провожал его взглядом.

Ветер доносил бесконечный, непрекращающийся гул, похожий на предвестника кошмарной бури, которая сметет все, что попадется на ее пути. Не стоит ее опасаться. Ведь этот огненный вал идет на запад.

Шифровка от штурмового отряда.

Из‑за гула Брусилов поначалу не разобрал слов, потому что они тоже казались частью этого гула, обернулся на голос. Рядом стоял адъютант, протягивая листок бумаги.

– Что там? Читай.

– Форт полностью захватить не удалось, – адъютант остановился, точно не мог разобрать слов.

– Я так и знал, – кивнул Брусилов.

– Они взяли два верхних этажа и все орудия, – в голосе адъютанта появилось удивление, – готовятся к отражению атаки. Просят поддержки с воздуха.

– Хм, что ж ты сразу о главном не сказал, ротозей? Что значит – форт не взяли полностью? Если они захватили орудия – то они взяли этот чертов форт. Пусть шифровальщики сообщат им, что поддержка с воздуха будет, я распоряжусь поднять в воздух эскадру Страхова, и сообщи Деникину, чтобы поторопил свою «Железную» дивизию. В его же интересах поторопиться. Не думаю, что штурмовики долго продержатся.

В санитарной комнате для всех раненых места не нашлось. Их пришлось отнести на этаж выше, ведь большинство из них самостоятельно передвигаться не могли, и в том случае, если австро‑венгры все‑таки вырвутся из каменного мешка, раненые штурмовики совсем будут беззащитны. Их перебьют за несколько минут. Даже если им оставить оружие, они не смогут сопротивляться.

«Мы потеряли инициативу, – думал Мазуров, – теперь главное – удержать то, что уже захватили».

Иприт выветрился. Раненым сняли противогазы, хоть как‑то облегчив страдания, но они держались стойко, почти никто не стонал, а если и слышались стоны, то это только от тех, кто уже впал в беспамятство и не мог себя контролировать, до крови прикусывая губы, чтобы с них не сорвался крик боли. Живым‑то тоже сейчас несладко, забот множество – забрать боеприпасы у мертвых штурмовиков, а то свои уже на исходе, приготовиться к отражению атаки…

Кого‑то перевязывали, а то кровь все никак не хотела останавливаться, проступая через бинты, другим смачивали пересохшие губы, кололи обезболивающее, пока на это еще было время. Начнется атака – о раненых совсем забудут, принесут новых и положат рядышком.

Бетонный пол был холодным. Полежишь на таком с часок – совсем окоченеешь, кровь начнет стыть в жилах, уйдет боль, как от анестезии, а вместе с ней и жизнь. Под тела подложили одеяла, найденные в одной из комнат, и ворохи одежд, снятые с мертвецов.

Верхний этаж стал напоминать осажденный госпиталь. Над головами, над многометровой толщей воздуха и бетона, там, где‑то на поверхности, рвались бомбы, осыпая ее осколками, как каплями дождя.

Мазуров услышал рокот приближающихся бомбардировщиков, когда их еще укрывала темнота, посмотрел в небеса, стараясь разглядеть их тела, и ему почудилось даже, как отблески звезд и луны играют на стеклах кабин и пропеллерах.

Нагруженные бомбами, бомбардировщики тянулись медленно, точно после сытной еды, когда совсем не хочется двигаться. Но прежде чем они появились, обстановку, видимо, разведали истребители, а Мазуров их так и не увидел, всецело занятый тем, что происходило в форте.

Он побежал быстрее внутрь.

«Успеть бы их встретить».

Зенитное орудие вырывалось из рук, разбив Мазурову ладони чуть ли не до крови. Поедая пулеметную ленту с крупнокалиберными патронами, оно с чавканьем раскусывало их, выбрасывая прочь теплые, дымящиеся гильзы, которые начинали покрывать пол толстым слоем, так что ходить по нему стало неудобно, да Мазуров пока и не хотел никуда уходить.

От дыма слезились глаза, все расплывалось перед ними, двоилось или даже троилось, и поэтому казалось, что бомбардировщиков, приближающихся к форту, гораздо больше, чем на самом деле. Впрочем, их и действительно было много. Он насчитал не меньше десятка тяжелых бомбардировщиков «Цеппелин», которые размерами не уступали «Муромцам» и были способны нести почти такой же груз. На каждом не меньше тонны бомб. Да еще полтора десятка аэропланов сопровождения.

Поначалу он слышал, как слева и справа стреляют еще две зенитки, а сейчас не мог разобрать – то ли они замолчали, то ли он настолько оглох, что уже ничего не различает, кроме гула крови в своих ушах. В такт с зениткой у Мазурова сотрясалась каска на голове, все норовя съехать на лоб и брови, а он, чтобы ее поправить, не мог оторваться от орудия, точно был к нему прикован. Руки его и вправду будто приклеились к зенитке.

Аэропланы шли слишком низко, чтобы сбросить бомбы наверняка, чтобы не промахнуться в этой темноте, но зато они представляли из себя неплохие мишени.

Но сколько Мазуров ни обстреливал их, все им было нипочем, точно крупнокалиберные пули для них были не страшнее комариного укуса, а ведь на самом деле любое попадание превратит в труху их крылья, пробьет насквозь борта и стекла кабины. Вот только так тяжело в них попасть.