Текст книги "Преступники и преступления. Женщины-убийцы. Воровки. Налетчицы"

Автор книги: Александр Кучинский

Соавторы: Марина Корец
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

ФАБРИЧНЫЕ ДЬЯВОЛИЦЫ

Такие морозные январские ночи не забываются. Студент питерского университета Володя Некрасов годами пытался выгнать кошмар из своей памяти. Однако ни водка, ни гипнотический сеанс так и не помогли. По ночам продолжали являться дикие, перекошенные лица, которым больше подходило смачное – «хари», грубые голоса орали чушь, чьи-то липкие руки щипали и скребли тело. Это случалось ночью. А днем Володя дергался от любых встреч с любой женщиной. Женский образ вызывал в душе студента панику и тошноту. И все это растянулось на долгие и долгие годы.

Первый вечер января, как обычно, дышал романтикой. Не мог не дышать. Захмелевший после новогодних банкетов двадцатисемилетний Владимир Некрасов гулял улицами Петербурга, которые еще искрились праздничными фейерверками. Володя надеялся выиграть романтическое путешествие, подешевле и поприятней…

Рядом остановилось хрупкое создание, закутанное в искусственный мех, и робко спросило:

– Вы кого-то ищете? У вас такой растерянный вид.

Володя отпустил что-то типа «С вашим появлением никто никого уже не ищет». После минутного разговора он уже топал в сторону фабричного женского общежития, где, по словам девицы, царили веселье и раскованность.

Когда парень переступил порог комнаты, то его настроение слегка упало. За столом, который вытирался еще в прошлом году, сидели пять женщин. Старшей из них было под пятьдесят, младшей – на пять-шесть лет меньше. Они трапезничали. На столе валялись объедки колбасы, черствые кусочки хлеба, надкушенный огурец и пара очищенных луковиц. Пять граненых стаканов еще не успели высохнуть. По причине регулярного их наполнения. В углу комнаты выстроилась батарея пустых винно-водочных бутылок. Все пять лиц дружно повернулись в сторону гостя. Туг же родилась пошлая шутка.

– Привет, – весело прогудела бабенка в красном свитере, показывая неровный ряд прокуренных зубов. – Садись к нам. У нас весело и бухла еще навалом. Танюха, налей!

Танюха оказалась крепкой дамой рабочей наружности. Она с охотой наполнила стакан и подала его Володе, который нерешительно продвигался к столу. Пить в таком обществе ему вдруг расхотелось. Но студент Некрасов был вежлив и рискнул задержаться на несколько минут. Об этом он будет жалеть всю свою жизнь.

Женщины терпеливо ждали, пока гость не отхлебнет водки. Молодая девица, встретившая его на улице, тоскливо заныла:

– Ты че не пьешь, бля, в натуре? Водка холодная? У нас есть и шампанское.

Кто-то гордо грохнул по столу бутылкой газированного вина. Володя, с трудом подавляя брезгливость, вновь припал к мутному залапанному стакану, зажмурил глаза, глотнул и быстро поставил «бокал» на место. Закусывать он не стал, ибо весь этот харч кроме уныния ничего вызвать не мог. Приветливая компания, гогоча и ругаясь, продолжила свой разговор. Она, как оказалось, обсуждала анатомические достоинства соседей по этажу. Володе терпеливо отсидел за столом ровно пять минут и встал:

– Извините, дорогие дамы. Очень рад знакомству, но я должен вас покинуть.

Полупьяный гул за столом сразу же утих. Шесть пар глаз уставились на гостя. Было слышно, как в коридоре кто-то пытался петь «Сиреневый туман».

– То есть как покинуть? – не поняла Танюха, вытирая уста полотенцем. – А чего же ты приходил? Водочки на халяву прибрать? А? Говно ты после этого.

Володя не стал спорить и направился к дверям. Те не открывались. Женщина в красном свитере вызывающе поигрывала ключом и ухмылялась. От такой нестандартной ситуации гость растерялся. К нему вновь подползала мрачная Танюха со стаканом. Она промычала ему в лицо замысловатую пошлость и попыталась обнять. Володя отодвинулся и протянул руку за ключом.

– Во хам! – просипел кто-то. – А еще штаны носит. А ну-ка, девушки!

Тут начался весь тот кошмар, который мог бы привидеться лишь в горячечном сне. Десяток рук вцепились р Володю и начали сдирать с него одежду. Парень лишь успел изловчиться и лягнуть Танюху по колену. Все вдруг поплыло перед глазами, покрылось странной пеленой. «Их было очень много, мне казалось, что больше, чем шесть человек, – вспоминал впоследствии Некрасов. – Какой-то дикий шабаш. Татьяна сказала, что если я не удовлетворю их всех, то меня просто убьют. Я их надежд не оправдывал, и тогда Людку послали за каким-то специальным кремом…»

Крем устранил физиологические причины, которые, как правило, мешают женщинам насиловать мужчин. Шесть изголодавшихся дам терзали парня почти двое суток. Крепкие мозолистые руки удерживали его на кровати и затыкали рот. Володя, с прикрученными к батарее руками, потерял счет времени и только нервно дергался на кровати. Он терпеливо ждал, когда насильницы уйдут на работу. Однако фабрика объявила для своего трудового персонала десятидневные каникулы.

Утром Володя очнулся от легкого прикосновения. Перед ним дымились макароны с тушенкой. Его покормили с ложки, нежно шепча:

– Кушай, миленький. Кушай. Тебе еще долго работать. Набирайся сил. Ты не печалься, совсем уже скис. Выйдешь отсюда героем и будешь гордо вспоминать, как с шестерыми управился. Да жри, тебе говорят!

За завтраком Володю заправили еще одним стаканом водки. Затем пошло-поехало. Крем утратил свое магическое свойство. Женщины в панике заметались возле кровати. Все они были вновь пьяны. Поколдовав возле жертвы еще час и поняв, что выжать из нее уже ничего не удастся, они начали просто и со вкусом издеваться. В ход пошли маникюрные инструменты, щипцы для завивки волос, иглы. Кто-то сбегал к соседям за наркотиками. Володе закатали рукав и сделали внутривенный укол.

Володя представлял жалкое зрелище. Уже в который раз он угрожал милицией, звал на помощь, умолял отпустить домой.

– Ну зачем я вам? – сквозь слезы сетовал он. – Из меня мужик уже некудышний. Выйдете на улицу и за бутылку водки приведете шестерых. У меня дома жена, трое детей и больная сестра. Неужто вам их не жаль? Чисто по-женски, а?

В ответ – хихиканье и пошлые остроты. Танюха не без злобы, которая копилась годами, заметила:

– Чего же им волноваться, когда у них мужик есть. Да еще вон какой орел. Мужиками надо делиться. Оставайся у нас. Мы тебе и мать, и жену, и сестру заменим. А детей новых наделаем.

Когда заканчивались вторые сутки, на лице жертвы появилось смирение и отрешенность. Володя почти миролюбиво взирал на своих мучениц, которые спали по очереди, и наконец произнес:

– Ладно, черт с вами. Останусь у вас еще на денек-другой. Думаю, еще пригожусь вам. Только жратва за ваш счет. Развязывайте.

Танюха с обоснованной подозрительностью оглядела Володю, поколебалась, затем развязала руки. Посиневшие, обескровленные кисти, которые уже не чувствовались, безжизненно упали на кровать. Впервые за два дня пленник приподнялся и сел. Затекшее тело мучительно ныло и не слушалось. В комнате царил прежний беспорядок. Четверо спали, двое сидели за столом с тем же натюрмортом. Володю пригласили к столу. Одна из спящих женщин расклеила сонные веки, минуту таращилась на студента и вдруг крикнула:

– Зачем вы развязали касатика? С ума сошли, что ли?

Спящие лениво зашевелились и начали приподниматься. Володя похолодел и затравленно огляделся. Собрав последние силы, он вскочил, шатаясь, вскарабкался на подоконник, выбил всем телом стекло и полетел куда-то вниз. Он даже не мог припомнить, какой был этаж.

Этаж оказался третьим. Голое тело рухнуло в высокий сугроб. Прохожие недоуменно обступили Володю, незнакомая сердобольная женщина сняла свой пуховик и набросила на дрожащего мужчину. Увидев перед собой женское лицо, тот потерял сознание.

Владимир Некрасов не стал обращаться в милицию. Опасаясь двойного позора, он врачам заявил: «Помню, напился у друзей, зашел в женское общежитие, где-то ночевал, что-то делал, потерял одежду, опять напился и… все».

Врачи и медсестры с удивлением наблюдали за пациентом, который не подпускал к себе женщин для осмотра и уколов. При виде их он нервно дрожал и громко икал. Выписавшись через неделю, Некрасов переехал жить подальше от фабричного женского общежития и расстался со своей девушкой. Все, что было связано с женщиной, он переносить уже не мог. Женская анатомия вызывала в нем рвотный инстинкт. Бывший студент университета стал отшельником и женоненавистником.

ЛЕДИ МАНЯ МЕСТНОГО УЕЗДА

Милиционера убили возле дома. Месть бандитов – решили коллеги. Но, тщательно осмотрев место преступления, уже не сомневались – здесь поработала женщина.

Они познакомились на личном деловом фуршете, где оба оказались случайно. Мария – художник-оформитель – занималась дизайном фирмы. Вадим – милиционер – был школьным другом директора. Его нетипичный голос и застенчивая манера говорить с легким, едва заметным заиканием тронули Мани но сердце, как трогает скрипка бродячего музыканта, примостившегося на шумном базаре.

Не удержавшись, она спросила:

– Мне кажется, погоны – не для вас. Вы – человек ранимый и тонкий.

– Спасибо на д-добром слове, и вы нисколько не ошиблись, – улыбнулся он.

Светлые глаза глянули с веселым юмором, а ежик волос и смешной крупноватый нос вдруг показались ей щемяще родными.

Тысячи людей на белом свете ежеминутно заговаривают друг с другом впервые, и только единицы с первых слов ощущают родственность душ. Через десять минут Вадим и Мария с восторгом нашкодивших школьников вдвоем сбежали с фуршета.

К 40 годам у нормальных людей, как правило, все уже есть – налаженный быт, вдоль и поперек изученный супруг, прочный круг друзей. А Маня Лисовская жила в невесомости – чужой город, куда она недавно переехала, обтекал ее, как речка мертвую корягу. Муж был в бесконечном поиске себя и с хроническим запахом перегара. Пацаны-близнецы пропадали на каратэ и, похоже, предпочитали язык ударов всем другим языкам. Одним словом, случайная встреча на презентации вспыхнула в Манином сердце ослепительно яркой звездой. Отныне тонкий ее карандаш, едва коснувшись бумаги, являл череду романтичных картинок, где падший ангел в милицейских погонах то парил на крылышках среди звезд, то лежал среди свежескошенных стогов сена, то сидел задумчиво у обрыва, уронив в траву старенькую кобуру.

Встречались они у подруги, где бескорыстная щедрость Мани не знала предела и удержу. Ну какой, скажите, мужик откажется от такой любовницы, не обжигающей сердце, а лишь приятно обдувающей легким возбуждающим сквознячком? Так длилось почти три месяца, пока Вадим не стал замечать, что легкие их отношения все более приобретают утомительные нотки мелодрамы.

Его подруга все чаще была грустна, прощаясь, роняла слезу и, похоже, ревновала его безумно. Тягостный привкус несвободы настойчиво вытеснял аромат экспромта и авантюрности. Горцев резко пошел на снижение, как перегруженный самолет. Но чем прохладней и деловитей он становился, тем яростней наивная Маня добивалась его внимания.

В один из субботних вечеров она решила удивить любимого изысками кулинарии. Накупила деликатесов, сделала канапе с икрой и позвонила Вадиму. Он долго мычал по телефону что-то неопределенное, но приехать все же согласился. Около восьми во дворе посигналили, и Маня, особенно постаравшаяся в тот день с макияжем, с радостным возбуждением выскочила во двор. Уже на крыльце мелькнула догадка – Вадим, наверное, с букетом, хочет сделать сюрприз.

Горцев сидел за рулем и докуривал сигарету. Увидев Маню, он открыл дверцу, но выходить почему-то не спешил.

– Послушай, – сказал он задумчиво и сделал большую паузу. – У меня к тебе личная просьба. Н-найди себе другой объект для обожания, а меня, будь добра, оставь в покое.

Милицейский «жигуль» давно испарился за поворотом, а Маня лежала на грязной земле, как червяк, перееханный колесами. Во дворе сгущались сумерки, мимо пробегали дети и какая-то суровая женщина пнула туфлей ее в бок:

– Ты глянь, такая молодая, а напилась, как свинья.

Три дня она не выходила из дома. Трое суток не ела, а только пила, с трудом пропуская в легкие раскаленный колючий воздух. А наутро четвертого дня Маню постигло озарение: Вадима надо убить. Только так сохранит она эти сладостные губы, эти нежные сильные руки, это властное дерзкое тело, которому так сладко было отдаваться.

– Необходимо найти пистолет! – сверлила мозг податливая мысль. – Смерть от пистолета благородна.

Да и не сможет она по-другому, например, искромсать ножом такую любимую плоть.

Перебрав штук десять вариантов, один фантастичней другого, Маня остановилась на охотничьем ружье, приобретенном недавно мужем. Домашний адрес Вадима Горцева она разузнала в горсправке. Еще засветло прошла по улице, разведав обстановку. Сердце снова больно заныло, когда увидела ухоженный домик под нарядной красной крышей и вспомнила оброненную Вадимом фразу: «У меня руки из нужного места растут». Во дворе мелькала черноволосая стройная женщина, то и дело, с криком изображая самолет, пробегал беззаботный малыш. И было ясно, что в то время, как она, забыв обо всем, жила взахлеб их короткими встречами, ее любимый оставался примерным мужем и нежным, заботливым отцом.

В ноябре темнеет быстро, особенно в частном секторе. Выждав, когда вспыхнут лампочки за ситцем занавесок, Маня с ружьем наперевес продралась в придорожный кустарник. Она слышала и видела, как семья Горцева в ожидании хозяина коротает вечер: смотрит «Поле чудес», пьет чай, читает сказки, выглядывает нетерпеливо в окно. Наконец жена, устав или обидевшись, отправилась спать и потушила свет. Погасли огни и в соседних домах. Теперь лишь луна да бродячие кошки освещали мир зелеными фонариками глаз.

Машина привезла Вадима около трех утра. Слегка пошатываясь, он что-то крикнул вслед водителю и, затормозив у калитки, неуклюже закурил. Свежий ветерок услужливо донес до Мани родной до одури запах. На секунду ей показалось, что их отношения не умерли. Вот позови она его сейчас, и Вадим кинется радостно навстречу, как кидался в первые дни. И покроет лицо поцелуями, и согреет оцепеневшие пальчики, уставшие держать ружье. Нахлынувшие воспоминания были так остры, что Маня не выдержала и выдохнула одними губами: «Ва-деч-ка, я здесь». То ли он и впрямь услышал ее сердцем, то ли голос в тишине прозвучал отчетливо, но Вадим вздрогнул, как от удара хлыстом, и уронил сигарету.

– Мария? – переспросил он темноту неуверенно. И она с надеждой подалась к нему, громко затрещав кустами. Но следующее слово, звонкое, как оплеуха, мигом остудило ее пыл.

– Тварь! – выругался злобно Вадим. – Ну что тебе, сучка, надо?

Выстрел прогремел гак мощно, а приклад так ударил в плечо, что Маня опрокинулась на спину и долго барахталась в кустах. А когда поднялась на ноги, улица продолжала спать или притворяться испуганно спящей. Только ее любимый лежал на спине, как подстреленный фазан, и безмолвно отражал луну остекленелыми глазами.

– Вот и все, – сказала ему Мария. – Вот и все. А ты говоришь, что мне надо?

Она поцеловала его в теплые губы, долго и властно, потом сняла с себя куртку, в которой наутро милиция нашла записную книжку, всю изрисованную его портретами, и укрыла липкую грудь. Потом, бросив ружье в кусты, тихо поплелась домой. Психиатрическая экспертиза отвергла утверждение адвоката, что преступница действовала в состоянии аффекта, но подчеркнула лабильность психики. Подруга, выступавшая свидетелем, что-то патетично вещала в зал, пересыпая речь то изречениями Экзюпери («Мы в ответе за тех, кого приручили»), то феминистскими лозунгами. Бесстрастный суд, учитывая хорошие характеристики женщины и наличие у нее двоих несовершеннолетних детей, приговорил Лисовскую к восьми годам лишения свободы.

ЖРИЦЫ ЛЮБВИ И СУТЕНЕР В ЧЕМОДАНЕ

Полусонный, размеренный ритм стамбульского отеля «Каракуджа» был нарушен в полпервого ночи. На третьем этаже послышался визг, спешный топот и унылый скрип лифта. Двери кабины плавно разошлись, и на дешевый гостиничный палас выпал окровавленный человек. Он попытался приподняться, но вновь уткнулся носом в пол. Спустя пять минут в отель заглянула полиция и поднялась в номер, где последние два часа пил водку постоялец. В двухкомнатных апартаментах сидели четверо девушек и мило улыбались. В углу комнаты стоял большой чемодан, уже приготовленный в дорогу. Одна из девиц кокетливо протянула офицеру бокал с вином и предложила отдохнуть от ночной службы. Полицейский вспотел, растерянно оглядел прелестное создание и подошел к столу, на котором скромно возвышались три пустые бутылки из-под виски.

Офицер и его напарник бегло осмотрели номер, который, как и положено двухзвездочному отелю, выглядел бесхитростно. С инвентарем здесь было и впрямь туговато – четыре койки, стол и старый деревянный шкаф. Полицейский направился к дверям ванной комнаты. Лица дам напряглись. На кафельном полу виднелась лужица крови. По белым бокам ванной стекали красные струйки. Офицер вопросительно взглянул на девиц. Напарник скучающе зевнул и попросил открыть чемодан.

– Там наше нижнее белье, – смущенно заметила яркая блондинка.

– Ваши трусы нас не удивят, – простецки заверил полицейский и затопал к чемодану.

– Если не удивят, зачем же смотреть?

– Откройте.

Девушки словно примерзли к кроватям. Полицейский с натугой приподнял желтый чемодан, уложил на бок и щелкнул замками. Вышедший из ванной комнаты офицер увидел, как побледнел его напарник. Беззвучно шевеля губами, тот разглядывал содержимое чемодана и наконец растерянно повернулся к барышням.

Яркая блондинка внезапно завизжала и, запустив бутылкой в сержанта, бросилась к дверям. Офицер схватил ее за локоть, но сразу же был сбит с ног. Все четверо девиц, на лицах которых еще минуту назад читалось миролюбие и покорность, сейчас дрались у дверей, словно львицы. Офицер, уже лежа на полу, трижды был укушен. Он не выпускал из рук блондинку и мужественно старался перегородить своим телом выход из номера. Своего верною напарника он не видел. А тем временем тот боролся со своим вестибулярным аппаратом, отходя после полета пустой бутылки и с трудом приподнимаясь. Он вытащил из петли резиновую дубинку и, не церемонясь, огрел ею ближайшее хрупкое существо так, что то отлетело к шкафу. Туда же отправилась и вторая барышня. Через несколько минут все четыре агрессивные дамы лежали на полу и затравленно косились на полицейских. В углу комнаты валялся открытый чемодан, в котором виднелось чье-то расчлененное и старательно уложенное тело…

15 сентября 1993 года трое российских девушек (назовем их Светлана, Ирина и Оксана) получили неофициальное приглашение из Стамбула. Их давняя подруга Рушима предложила им «крупнопанельную» работенку. Три подружки весело засобирались в путь. Проституция, как известно, дело небезопасное. После небольшого совещания жрицы любви пригласили на Босфор двоих охранников, которые промышляли в Москве мелким вымогательством. Тем пришлось принять и роль сутенеров. Спустя две недели все пятеро уже были в Стамбуле и сдавали свой багаж в местный отель «Каракоджа».

Первые дни торговля молодыми упругими телами шла лихо. Девушки едва успевали меняться под клиентами. Сутенеры хрустели баксами и бодро поставляли клиентов. Вскоре разнополый конвейер начал сбоить. То ли девушки утомились, то ли клиент пошел слишком переборчивый, но ночная выручка от панельных совокуплений пошла на убыль. Сутенеры нервничали, приободряли девиц, угрожали и наконец попросту оставили все деньги себе.

– Бездари, – мрачно заметил сутенер Гена, отправляя деньги в задний карман брюк. – Если такой мрак пойдет и дальше, мы вас подложим матросам. Будете автопоилками.

Проститутки закручинились и решили избежать контактов с боцманами, лоцманами и т. п. Поздно вечером того же дня четыре подружки затеяли скромную вечеринку, где количество спиртного резко превышало объем закуски. На поздний ужин были приглашены и сутенеры, которые все еще дулись. В одну из бутылок подсыпали клофелина.

Каждая новая стопка опрокидывалась все медленней и медленней. Первым окосел Геша. Он попытался пройти в ванную, но пол вдруг дал крен, и сутенер улетел под кровать. Там Гена и захрапел. Его товарищ вылакал еще две рюмки и прилег головой в тарелку со словами:

– Я сейчас подойду…

Ему набросили полотенце на шею и в четыре руки затянули так, что едва не сломали шейный позвонок. Через две минуты за столом лежал труп. Сутенера перенесли в ванную, раздели догола и начали разрезать на части. В первую очередь отрезали голову, затем конечности, и пошло-поехало. Кровавое месиво замотали в целлофан и упаковали в желтый чемодан, который намеревались «забыть» где-то в заброшенном месте.

Вскоре в ванную перетащили и Гену. Тот сопел в окровавленной емкости и подергивал во сне ногой. От удара ножом в грудь он дернулся, осоловело уставился на девиц и истошно закричал. Удары сыпались со всех сторон. Кто бил столовым ножом, кто вилкой, кто ножницами.

– Су-уки! – визжал сутенер, пытаясь вырваться из ванны. – Убью! А-а-а!

Он ворочался и вяло пытался защищаться. После очередного удара ножницами в ухо Гена замотал головой, издал трубный вой и вскочил на колени. Он вывалился на кафельный пол и на четвереньках начал пробиваться к дверям. Жрицы любви, осатаневшие при виде крови, испуганно отпрянули.

Жертва приподнялась на ноги и, орудуя кулаками и шатаясь, выскочила из номера. Сквозь кровавую пелену сутенер увидел коридор и спасительную дверь лифта. Благо, тот висел на третьем этаже. Гена слышал за спиной возню и, спешно переставляя ватные ноги, летел к лифту. Проститутки на скорую руку вымыли ванную и протерли пол. Одежда мертвого сутенера была спрятана за батарею.

Наплечная женская татуировка

Под утро всю сексапильную четверку доставили в полицейский участок. Там барышни изложили свою версию событий: «Эти двое продавали нас направо и налево, заставляли участвовать в групповом сексе и брать в рот. За неделю мы заработали кучу денег, однако они забирали все себе. Нам давали лишь на еду. Отказывали даже в новой одежде. Конечно же, мы быстро превратились в зачухапых б… Гена обещал сдать нас полиции, если ему снова кто-нибудь напомнит о деньгах. В конце концов мы решили убить сутенеров и работать с клиентами напрямую, без нервотрепки. Трупы мы намеревались ночью выбросить в море. Но этот мудак оказался живучий».

Гена отлеживался в больнице не больше суток. Он вздрагивал по любому поводу и панически рвался из палаты. Полицейским он письменно заявил: «У меня ни к кому претензий нет. В полночь на третьем этаже отеля „Каракоджа“ на меня напали трое неизвестных, которые стали наносить мне удары руками и ногами в жизненно важные органы. Их внешность я запомнить не смог, так как был сильно пьян».