Текст книги "Исповедь «вора в законе»"

Автор книги: Александр Гуров

Соавторы: Владимир Рябинин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

А ведь если по совести, я действительно не знал, что делал, хотя, конечно, должен был знать и в душе где-то догадывался о нехорошем, тут у прокурора есть резон.

Одним словом, сочли, что в моих действиях состав преступления отсутствовал.

Иван Александрович обещал помочь мне с пропиской в общежитии и с работой. Он просил, чтобы свои рассказы я в дальнейшем записывал. Постараюсь по возможности это делать. Может быть, мои записи пригодятся ему, да и многим другим.

Историю преступности тоже надо знать – может, лучше разберутся в ее причинах и корнях. Ведь преступником никто не рождается.

Часть II
Записки Вальки Лихого

Вместо пролога

Каким-то чудом избежал я на сей раз отсидки. Если бы не Иван Александрович, «пришили» бы мне годов шесть, не меньше. А может Хитрый Попик за меня помолился, кто знает.

Освободившись из-под стражи, при последнем нашем разговоре со следователем я пообещал ему подробно описать дальнейшую свою жизнь, рассказать о местах, где отбывал наказание, о других ворах, с которыми свела судьба на воле и в зоне. Если, конечно, все в жизни пойдет нормально.

Слово свое я сдержал. Ровно через год перед Иваном Александровичем, следователем и ученым, лежали четыре общие тетради, плотно исписанные моим корявым почерком.

Кафе на Сретенке

Из Малаховки, где с весны пятьдесят первого дружная наша компания квартировала на Аниной хате, до Москвы ехали мы обычно в одной электричке. У Казанского вокзала наши пути расходились. Девушки – Роза и Аня – отправлялись «обслуживать» ГУМ, ЦУМ или Петровский пассаж. Ну, а мужская «бригада» – Хитрый Попик, Гена и я – «работали» чаще всего на оживленных торговых улицах или на общественном транспорте. Гена, которого мы шутливо называли Генычем, до недавних пор «трудился» с девушками. Но, заметив, что я приревновал его к Розе, своей Невесте, попросился к нам. Между прочим работать на пару с девушкой, к которой ты неравнодушен, в нашей воровской среде было не принято: если кого-то из нас брала «контора» (милиция), он ставил любимого человека под угрозу, а чувство своей вины всегда переживаешь болезненно.

Расставшись с девушками возле Казанского, мы условились, что пообедаем вместе в кафе на Сретенке. Было это после памятного в моей жизни дня, когда на «сходняке» меня, «пацана», объявили «вором в законе», присвоив кличку «Лихой». А после шумно отпраздновали мое второе «крещение», счастливо совпавшее с восемнадцатилетием. Гуляли четыре дня кряду, из них три – на берегу живописного озера в Электропоселке. Опомнились, лишь когда карманы у всех оказались пустыми. Спели свою коронную: «Сливай воду, гаси свет – больше нет у нас монет». «Общака», как нынешние, не держали, и потому на другое утро надо было опять запрягаться.

Идем по Домниковке. Голова болит, нестерпимо тянет опохмелиться. Заходим в пивную, берем по бокалу пива, подсчитываем свои финансы: с грехом пополам наскребли рублей двадцать. Что ж, за «работу»! Направляемся к «Галантерее». Покупателей много, опыта нам не занимать. И в этот самый момент Хитрый замечает, что нас «пасут». Не иначе, бригада муровцев «села на хвост». Действуют осторожно. Двое держат наш «след» по ту сторону улицы, другие идут за нами, но на почтительном расстоянии. Надо что-то решать.

Заходим опять в пивную, за кружкой пива, обмениваясь короткими фразами, намечаем план действий. Один из муровцев, повременив немного, открывает дверь, направляется к стойке, покупает пачку папирос. Нам становится немного не по себе, хотя и знаем, «без дела» они обычно не берут, но чем черт не шутит. Выходим из пивной. Первым – Хитрый, минуты две спустя – я с Генычем. Главное, мы их «выкупили» – узнали, а уйти – это уж дело техники.

Как и договорились, не торопясь направляемся к Щербаковскому универмагу. Здесь – стоянка такси. Хитрый Попик, который идет чуть впереди, вдруг ускоряет шаг, подбегает к «Победе» с зеленым огоньком, что-то говорит шоферу и открывает для нас заднюю дверцу. Машина почти сразу срывается с места. Успеваем заметить, как засуетились, забегали муровцы. Доезжаем до Бауманской, пересаживаемся на метро и едем на Таганку. Там заходим в обувной магазин и, наконец, начинаем «работать».

Повезло нам, что называется, с ходу. В женском отделе приметили солидную, хорошо одетую гражданку. Сидит, примеряет туфли, а рядом с ней – ридикюль. Осмотрелись – «конторы» нет. И вот уже Геныч стоит возле той гражданки с сумочкой, а мы с Хитрым подходим, чтобы его «притырить» – прикрыть. Первым, прихватив ридикюль, уходит он, мы – следом. Все в ажуре, деньги у нас есть, и неплохие.

Бывает ли в такие минуты чувство страха? Иногда, очень редко, но бывает. Обычно в тот момент, когда «покупаешь» деньги. Или когда потерпевший «поведется» – заметит, что его хотят обокрасть. Тут на какое-то мгновение сердце уходит в пятки. Главное, чтобы «жертва» не наделала шума. Тогда люди обратят внимание, тебя обступят, вызовут милицию.

В таких случаях главное – вовремя надавить «жертве» на психику. Намеками дать понять, что ты не один, а группы люди боятся. И в это время умело и тонко разыграть свое возмущение: «За кого вы меня принимаете, гражданка! Вам просто померещилось…»

Такой прием редко дает осечку. Но даже если все обошлось благополучно, мы сразу стараемся уйти, переехать в другой район. На всякий случай.

Хитрый Попик вообще очень осторожен, иной раз даже слишком. Но это всегда его спасает (наверно, и Бог вдобавок). Вот и сейчас, после удачи на Бауманской, по его настоянию, меняем район. Приехав на новое место, заходим опять в пивную, утолить жажду. Мы с Геной к кружке пива добавляем по сто граммов, Попик берет только пиво с бутербродом. Выпили, отдохнули малость. На улице огляделись – «конторы» вроде не видно. У опять за «работу».

В универмаге Хитрый примечает полную женщину с ридикюлем под мышкой, которая стоит в очереди возле прилавка.

«Мыло»! – тихо говорит он, обращаясь ко мне.

Я незаметно протягиваю ему безопасную бритву. Он пристраивается к женщине. На этот раз прикрываем мы с Геной.

Надо было видеть, как работает Хитрый! Лицо спокойное, деловое. «Пишет» осторожно, будто ювелирный мастер огранивает алмаз. Поднять глаза, тем более оглянуться, он просто не в состоянии – нужна полная сосредоточенность. Ясное дело, без заслона ему в таких случаях не обойтись. Но и мы знаем свое дело.

На этот раз ридикюль, который женщина прижимала рукой к себе, Хитрый начал «писать» с торца. Проходит несколько секунд, я, будто невзначай, протягиваю руку. И чувствую в своей ладони что-то твердое. «Скорее всего, коробочка для драгоценностей», – мелькает мысль.

Благополучно выбираемся из магазина – конечно, порознь, сворачиваем за угол. Миновав несколько домов, заходим в подъезд. Сгорая от нетерпения, открываем коробочку. А в ней не часы и даже не брошь, – золотой крестик с изображением Иисуса Христа, выполненный из драгоценных камней. Воистину легкая рука у Хитрого Попика.

– Время обедать, – подсказывает Гена, взглянув на часы. – Скоро три.

Берем такси и, довольные своей удачей, едем в кафе на Сретенку.

В этом кафе нас знают все официантки. И встречают, как самых дорогих клиентов. Когда наступают часы обеда, в небольшие разгороженные на кабинеты залы открыт доступ только для воров и прочих жуликов. Здесь – воровской мир, где все друг друга знают и свободно можно говорить о своих делах. Роза, удобно устроившись за столиком в углу, меня уже поджидала. Рядом с ней была Аня. Закуску уже подали – столичный салат, возвышавшийся горкой над тарелкой, грибки маринованные. Рядом с моим прибором – отпотевший со льда графинчик водки.

– А мы уже здесь, дорогой, – улыбнулась Роза, словно обожгла бездонными, с поволокой, глазами.

– Извини, пришлось задержаться на «работе»…

– Нет, вы только посмотрите, как-а-я пара, – вперив в меня пронзительный взгляд, будто первый раз видит, громко прогоготала сидевшая за соседним столиком грудастая рыжеволосая деваха. Ну и дает, однако, Нина Вакула.

– Ты что, опять за свое, – стукнул по столу ребром ладони ее сосед. – Постыдилась бы глаза-то пялить на молодых. Ну погоди, Нинка, дома я с тобой поговорю.

– Подумаешь, гроза да к ночи. Мое дело, на кого смотрю. Вот возьму и отобью у Розочки ее возлюбленного, что тогда скажешь?

Сидевшие рядом заулыбались Нинкиной шутке, однако сделали вид, что это их не касается. Все знали: карманник с Бауманской Женька Чох, сожитель Вакулы, с которым она вместе «работает», может приревновать ее аж к телеграфному столбу. Она же – что опять-таки знали многие – его не любит и иной раз не прочь поиздеваться.

Еще за одним столиком сидят Дунай с Галой, соседкой и ровесницей Розы. Она, в отличие от большинства собравшихся, не ворует, а только сожительствует с вором. Дунай же «трудится» на «отвертке» – на вокзалах крадет чемоданы, сумочки, порты.

А вот появился в дверях Витя Шанхай, и не один. С ним – уважаемый всеми ворами «ветеран» Володя Золотой. Ему тридцать пять, хотя брюшко, на котором едва сходится ремень, и залысины, рассекающие черные, как смоль, кучерявые волосы, делают его гораздо старше и как бы солиднее. Еще одна характерная его примета – полный рот золотых зубов (отсюда и кличка).

Золотой – чистокровный еврей, и этого не скрывает. Очень любит свой национальный танец «семь сорок» и при случае всегда его заказывает.

Володьку московские воры хорошо знают. Его жена работает парикмахером в Столешниковом переулке. Большинство известных мне карманников предпочитают стричься у нее. И при этом немало дают «на чай». Но Золотого знают и уважают не только из-за того, что его жена стрижет по моде и ловко моет голову. Его ум и находчивость, качества, которые даны далеко не каждому, не раз выручали из беды многих карманников, в том числе и меня.

С Золотым, как и с Шанхаем, все приветливо здороваются, молодые воры и «пацаны» почитают за честь пожать им руку. Золотой, едва заняв свое место за столом, встает и обращается ко всем, кто пришел на воровскую трапезу:

– Братва, если кого-то обделили на «производстве» или оставили без «дрожжей», прошу не стесняться. Заказывайте, кто что пожелает.

Это не просто широкий жест щедрого дяди-вора: мол, гуляйте, я угощаю. Так было в ту пору принято среди московской воровской «братвы». Если кто-либо из карманников не смог ничего «заработать», он с подельником (или с «бригадой») все равно приходил обедать вместе со всеми. И заказывал из еды или напитков, что душа пожелает. В таких случаях платили за вас другие воры – те, у кого есть деньги. Не то, что нынче, – каждый за себя, в лучшем случае передадут на соседний столик бутылку «шампуни».

Такой был обычай. Однако чего тут греха таить: Золотой раскошеливался много чаще, чем остальные, хотя не думаю, что ему постоянно везло. Мне представляется, что шло это не столько от его натуры, сколько от желания поддерживать свой авторитет. Как сейчас бы сказали, из престижных соображений. Хотя в этом смысле опасаться Золотому было нечего. Умение постоять за «братву», найти выход из сложной ситуации, дать дельный совет постепенно, исподволь создало Володе в нашей среде вполне заслуженный авторитет. Стоило ему появиться среди воров, и он тут же оказывался в центре внимания. Его просили помочь и в тех случаях, когда плохо шли «дела», и в личном, семейном плане, устроить надежную «хату». В этом и было его лидерство.

Вот и сейчас мне, как и моим спутникам, стало приятно, когда Золотой и Шанхай предложили сдвинуть свой столик с нашим. Пользуясь случаем, я сел подальше от Нины Вакулы, между Розой и Шанхаем. Ни к чему было подливать масла в огонь – злить Женьку. В порыве ревности даже безобидную мою шутку он мог воспринять всерьез.

Принесли лимонад, пиво. Первую рюмку мы приняли под «Столичный» салат. И вот уже молоденькие проворные официантки подают горячее – кому солянку, кому харчо. Золотой, как обычно, с ними заигрывает: то подкинет соленую шутку, то обнимет за талию. Они в ответ лишь смеются – знают, на чаевых мы не экономим.

Потихоньку от всех показываю Розе крестик. «Ой, Валя, красота-то какая, – восторженно шепчет девушка. – Подари мне, а?..» – «Не могу, Розочка, он общий, Геныч и Хитрый со мной сегодня «работали». – «Геныч согласится, а Попика уговорю», – настаивает Роза.

В это время Вакула, хотя и порядком захмелевшая, замечает, как мы разглядываем крестик, и тоже лезет посмотреть.

– Ох, что я вижу, братишки, – грохочет она на весь зал. – Глядите, как переливается…

Все дружно просят показать. Золотой, взяв крестик в руку, внимательно и со знанием дела его рассматривает.

– Ценная вещь, – немного подумав, говорит он. – Камни – чистый бриллиант… Если решите ее продать, занесите, пожалуйста, моей подруге. Она такие безделушки любит…

– Эх, Блюмка моя в роддоме, – вклинивается в разговор Шанхай. – Уж она бы уговорила вас, чтобы ей продали. Ну, раз уж ее нема, вопрос отпадает. Эта «троица» (он показал на нас) скорее всего подарит бриллиантовый крестик своей любимице Розе.

– Зачем так, Витя…, – девушка смутилась.

– А что? Ты, Шанхай, неплохой совет дал, – сказал вдруг доселе молчавший Хитрый Попик. – Конечно, этот крестик надо подарить Розе. Купим к нему атласную ленточку, и пусть носит на здоровье. А уж как он будет ей к лицу – слов нет. Вот скоро все пойдем в цирк и там увидите, насколько я прав.

Лиса притворно возмущается:

– Все молодые да красивые, а куда нам, старухам, деваться?

– Сиди, чучело, – грубовато одергивает ее Косолапый.

– Ну ты хорош, как я погляжу, – отвечает она сожителю. – Ночью, как спать ляжем, он меня и лисочкой, и лапонькой называет, а тут вдруг чучелом стала. Тьфу ты, черт плешивый…

Тут, протиснувшись между стульев, подлезает ко мне Вакула Нина и что-то шепчет на ухо. Чох, ясное дело, заметил. «А ну пошли, выйдем», – кричит он ей. Все это видит Золотой.

– Ты, Женя, не вздумай хулиганить, – предупреждает он ревнивца. – Ударишь Нину, будем с тобой разбираться.

Чох, скрепя зубами, садится на свое месте. Нина, чтоб не испытывать судьбу, идет к нему. Авторитет Золотого в таких делах непререкаем.

Едва Вакула от меня отошла, я беру Розину руку, а другой рукой кладу ей на ладонь драгоценный крестик. Она – в знак благодарности – при всех, неожиданно целует меня прямо в губы.

– Ах, бесстыдники, ночи им не хватает, – под общий хохот сидящих за столиками рокочет своим хрипловатым полубаском Лиса. – Дай волю, вы завтра и в трамвае, при всем честном народе миловаться станете.

– В трамвае не будем, а здесь все свои, можно, – храбро отвечает Роза.

Обед заканчивался. По просьбе Золотого официантки успели вкусно накормить пришедших к шапошному разбору «Пушкарят» – братьев Пушкиных. И даже принесли им по шоколадке. Девчата отлично знали, кого обслуживают, и на прощанье всегда говорили нам: «Ни пуха, ни пера». Отвечал им обычно Шанхай:

– Пух не нужен, перо тоже. Треба нам гроши да харчи хороши.

В 16.00 открывались после обеденного перерыва промтоварные магазины. Их в этом районе было полно. Рядом – обувной, два галантерейных. Чуть подальше – Щербаковский универмаг. Там «давали» в этот день телевизоры и была за ними большая очередь. Мы были немного навеселе, но, как всегда, выйдя из кафе, сразу настроились на «рабочий» лад и разошлись по «точкам». Начиналась вторая воровская смена.

Таких кафе, как наше, в Москве было в ту пору несколько – на Бауманской, на Заставе Ильича и в других местах. В каждом – своя клиентура, свои проблемы, но обстановка, отношения между ворами были примерно одинаковые. И в этом смысле кафе на Сретенке мало чем отличалось от остальных.

С нашим кафе, с «братвой», которая в обеденные часы спешила сюда из близлежащих районов, чтобы вкусно поесть и пообщаться в своем кругу, часок-другой почувствовать себя свободными, раскованными, в моей судьбе связано многое. Как и с Золотым, чья мудрость, умение найти выход из любой ситуации и бескорыстная отеческая забота о своем «ближнем» меня, как и многих, выручала не один раз.

Если помните, я рассказывал Ивану Александровичу о том, как жестоко наказала нас с Розой судьба, когда по нелепой случайности ее взяли с поличным в ЦУМе. Их «замели» вместе с Аней, но Роза, как старшая, все взяла на себя. Таков был воровской закон, и она его не нарушила. Белолицую мою любовь суд приговорил к десяти годам лишения свободы.

После этого мне все стало безразлично. «Работал» как бы машинально, сделался злой, потерял чувство страха и всякую осторожность. Бывало, потерпевшая «шикатнется» – заметит, что подбираюсь к ее сумке или ридикюлю, а я ей: молчи, – и так посмотрю, что она слова сказать не может. «Не дури, сядешь», – замечая эти финты, одергивали меня и Шанхай, и Попик. – «Ну и что, – отвечал я им, – без Розы все равно жизни нет». – «Не горячись, поостынь малость, другую полюбишь». – «Не будет этого, никто мне Розочку не заменит»…

И очень скоро я чуть не стал жертвой своей неосторожности.

Как-то мы с Генычем поехали на Домниковку. Оттуда, с Каланчевки, ровно в три отходил поезд на Серпухов. Народу на платформе много, можно «работать».

Замечаю трех железнодорожников в форменных гимнастерках. Вижу, как один из них, расстегнув нагрудный карман, достает пачку пятидесятирублевок. Незаметно толкаю локтем Гену: «Будем брать». Он вначале не соглашается: «Их трое, и все здоровые». – «Не дрейфь, «купим» за милую душу, – настойчиво убеждаю я. – Вставай рядом и держи «пропуль».

Начинается посадка. В вагон втискиваемся вместе с железнодорожниками и рядом с ними встаем в проходе. В руках у меня заранее купленный в киоске журнал. Не думая о последствиях, становлюсь сбоку от намеченной жертвы и приподнимаю журнал выше кармана с деньгами, будто собираюсь его читать. Расстегиваю пуговицу, двумя пальцами цепляюсь за пачку денег. Карман набит плотно, толстая пачка соскальзывает. И все же опыт берет свое: деньги у меня в руках.

Но положение у нас Генычем сложное. Дело в том, что мы находимся посередине вагона, а поезд все еще стоит на Каланчевке. Начнем отходить – железнодорожник может почуять неладное, проверит карман. И обнаружит, что пуговица расстегнута.

Однако надо действовать. Передаю деньги Генычу. Тот потихоньку начинает продвигаться к тамбуру, я за ним. До выхода остается совсем немного. И тут мы слышим крик:

– Задержите двух пацанов – они деньги вытащили.

Я протягиваю руку Гене, чтобы он опять передал деньги мне. Так не хочется, чтобы кореш погорел из-за моей беспечности. Решаю, что все возьму на себя. Купюры уже в моей руке, и мы оба добрались до тамбура. Но в это время чьи-то цепкие руки хватают меня и Гену за шиворот. Оглядываюсь – здоровый мужчина в сером пиджаке, уйти от него не так просто. Гена весь побледнел и часто-часто моргает глазами.

– Хам, отпусти ребенка, что ты его ухватил, – ору «серому пиджаку». Но тот крепко держит нас обоих.

Тогда я, развернувшись, со всего размаху бью его по лицу. От неожиданности он разжимает руки, но тут же дает мне сдачи.

– Ах, сволочь, ты еще и драться задумал… – и я с силой ударяю его по голени.

«Серый пиджак», корчась от боли, хватается за подбитую ногу. Окружающие, как водится, ни во что не вмешиваются. Гена же, ради которого я все это затеял, стоит на месте. Это меня бесит.

– Уходи! – кричу я ему не своим голосом.

Он на какое-то мгновение заколебался, печально на меня посмотрел, словно прощаясь, и вышел из вагона (поезд все еще стоял).

Чувствую, что по лицу у меня течет кровь. Но мне сейчас не до этого: в тамбур уже успели протиснуться железнодорожники, все трое. Незаметно бросаю деньги на пол, подальше от себя. И начинаю выяснять отношения с «серым пиджаком». «За что, – спрашиваю, – ты мне разбил лицо? Вон, смотри, чьи-то деньги валяются. А я тут при чем?»

В это время железнодорожники хватают меня за руки, кто-то из них наносит удар «под дых» и я, корчась от боли, сгибаюсь в три погибели. Зовут милиционера.

– В чем дело, граждане?

– Избили, сволочи, – стараюсь я перекричать всех.

– Поделом избили, – поясняет «менту» моя жертва. – Этот пацан деньги у меня вытащил.

– Свидетели есть? – спрашивает милиционер.

Все молчат. Кроме, конечно, железнодорожников. Мужчина в сером пиджаке успел смотаться.

Меня ведут в линейный пункт милиции, который расположен здесь же, на платформе. Вместе со мной жертва и два свидетеля.

На Каланчевке вся милиция размещалась тогда в небольшой комнате, разгороженной надвое барьером. У входа – стол дежурного, за барьером – скамейки для задержанных. Камеры не было. Да и дежурили здесь всего два милиционера. Задержанных – об этом я уже знал – они держали в течение дня за перегородкой, а вечером, когда смена менялась, отвозили в отдел милиции на Курский вокзал.

Мне дали воды – смыть кровь, а после учинили допрос. «Черные гимнастерки» – жертва и два свидетеля – стали доказывать, что деньги вытащил я.

– Ничего я не вытаскивал, товарищ милиционер. Кто-то у них украл, а меня ни за что избили, – пришлось заставить себя всхлипнуть и изобразить, в который уже раз, плаксивую мину.

– Не били мы его. Мужик ударил, которого мы и знать не знаем. И поделом – воровать не будет…

«Мент» составил протокол. «Черных гимнастерок» отпустили, а меня отправили за барьер. Видно, до вечера, пока не увезут на Курский. Вот и донахальничался. Теперь уж точно посадят.

Сам же на это нарвался. Слава Богу, хоть Гена слинял. У него в голове любовь, хорошую девку нашел. А вот у нас с Розой…

Сижу раздумываю, опустив голову. И вдруг – знакомый голос, который сразу вывел меня из оцепенения.

– К Вам можно?

Поднимаю глаза. В дежурку, вежливо постучавшись, входит представительный мужчина в очках и с папкой подмышкой. Да это же Золотой. Я еле сдерживаюсь, чтобы не вскрикнуть.

– Да, да, заходите, – поднимается ему навстречу молоденький «мент» с рыжими усиками.

– Вы знаете, я потерял документы, – присев на предложенный ему стул, начал «повествовать» Золотой. – Скорей всего, оставил в поезде. Не знаю, что и делать. Решил зайти к вам, может быть, думаю, нашедший сюда их передал.

Говорил он этак растянуто, медленно подбирая слова. А сам за это время успел и со мной обменяться сочувственным, но по-отцовски строгим взглядом и, как я понял, изучить обстановку.

– Нет, гражданин, документов нам никто не сдавал, – вежливо ответил Золотому дежурный. – Но вы не отчаивайтесь. Обратитесь в отдел милиции на Курском вокзале. Обычно сдают туда.

– Спасибо, очень вам признателен.

Золотой удалился, вежливо раскланявшись.

Это, конечно, была разведка. Проходит две-три минуты, и в дежурку с шумом врывается Нина Вакула.

– Ради бога, помогите, – кричит она, задыхаясь (или делает вид?). – Там, на другом конце платформы, пьяный. Ко всем пристает и меня только что ударил.

– Не волнуйтесь, гражданка. – Тот, что постарше, бросает младшему: «Оставайся в дежурке», а сам неторопливо направляется, куда ему указала Вакула.

Едва он ушел, в дежурку вваливается целая ватага наших ребят – Шанхай, Чох, Валька Косолапый, Лиса, оба Пушкина. И прямо к столу, за которым сидит рыжий «мент». Все раскрасневшиеся, под градусом. Орут не разберешь что.

– В чем дело? – пытается урезонить их милиционер.

– Безобразие! – кричит Шанхай, разводя руками. – Средь бела дня…

– Тихо, граждане, рассказывайте по порядку, – пытается навести порядок милиционер, но его никто не хочет слушать.

Пользуясь суматохой, я перепрыгиваю через барьер, выбегаю из дежурки, но не бегу, а едва себя сдерживая, иду быстрым шагом к трамвайной остановке. И тут слышу, как кто-то меня подзывает. Гена! Рядом с ним такси, дверца которого уже открыта.

– Скорей сюда, – машет он мне рукой.

Забираюсь на заднее сиденье. Геныч садится со мной. «Победа» трогается. Тут замечаю, что впереди, рядом с водителем, командует парадом Хитрый Попик.

– Шеф, быстро на Сретенку. За скорость плачу вдвое.

Машина мчится во весь опор. На душе у меня приятно и радостно.

– Ну как, дружище? – оборачивается ко мне Попик.

– Нормально сработано, – улыбаясь, киваю я головой.

– Гене спасибо скажи. Если б не он… – Хитрый обрывает фразу, не желая раскрывать все карты при шефе.

Подъезжаем к «Щербакову» – так промеж собой называли мы Щербаковский универмаг. Попик останавливает машину, расплачивается с водителем.

– Ну, а теперь пошли в магазин.

– Зачем? – недоумеваю я.

– А ты, Валентин, на радостях, видно, забыл про свой фингал под глазом.

И вправду забыл. Теперь все понял – нужно подобрать для меня темные очки от солнца.

Примерил – все в норме. В очках я, кажется, очень даже симпатичный.

– Разглядывать себя, Валя, будешь потом. А сейчас – поспешим в кафе. Обед, наверно, уже остыл.

Я начинал догадываться, как было дело. А после, когда мы зашли в кафе и застали там всех, кто помог мне бежать из «ментовки», узнал о подробностях этой дерзкой операции. Когда Гене удалось смыться во время кипиша в серпуховском поезде, он случайно взглянул на часы. Было начало четвертого. Время, когда воры собирались в кафе на Сретенке. Кстати, если б у нас все закончилось удачно, мы тоже отправились бы туда обедать. Но он, конечно, думал сейчас не об обеде. Он смекнул: ворам надо успеть рассказать, что с его корешем и подельником стряслась беда. Взял такси – и на Сретенку. Слушали его, сочувствуя, разводя руками. И только Золотой сразу же оценил ситуацию:

– Братва, не слезы лить надо, а действовать. Дежурка на этой Каланчевке плевая, просто участочек. Думаю, Валентина мы выручим.

Он моментально разработал план, распределил роли. В кафе оставили «дежурить» Аню, а официанток попросили, чтобы они со столов ничего не убирали… Операция вместе с дорогой заняла каких-то полчаса.

Встреча в кафе была бурной и радостной. Мне тут же налили «штрафного» – стакан водки. Осушил залпом, запив холодным лимонадом. Своих спасителей, всех до одного, хотелось обнять и расцеловать. Вот она, воровская наша солидарность. Но благодарить вора, даже спасшего тебе жизнь, было нельзя. Не допускал обычай. Считалось, что помочь в беде своему брату, если есть такая возможность, – это долг каждого. Так было примерно в те же годы записано в Моральном кодексе: один за всех, все за одного. Но если в обществе, к которому мы не принадлежали, все это оставалось словами, демагогией, то мы везде и всюду были ему верны.

А Золотому, за отеческую заботу, я, наверно, по гроб жизни буду обязан. Обнимая меня, он и в эту минуту оставался верен своему здравому рассудочному уму.

– Вот так-то, брат Лихой, – журил он меня на правах старшего и спасителя, – говорил я тебе – не наглей, ты из-за этой Розы совсем голову потерял. В тюрьму захотел? Успеешь еще – и «баланды» нахлебаешься, и «параши» нанюхаешься…

– Воры, – продолжал он, но уже держа речь перед всеми. – Если и дальше Лихой будет наглеть, обещаю вам, что набью ему морду по-товарищески. Чтобы потом не было «Качалова»… Наши все дома, никого не повязали?

– Вроде все, – ответил Шанхай.

– Да разве ж такой «мусоренок» с нами справится, – восторженно запетушился младший из братьев Пушкиных. – Он, как увидел нашу братву, затрясся весь. Эх, и дурак я, надо было «фигурку» у него отстегнуть.

– А вот глупостей делать никогда не надо, – оборвал его Золотой. – И думать об этом тоже.

– Ты, Хитрый, – обратился он к Попику, – Лихого и Геныча вези сейчас же в Малаховку. Пусть отдохнут, отоспятся. И ни в коем разе Валентина на люди не выпускай, пока у него фингал не пройдет. Между прочим, загляни в аптеку. Говорят, бодяга помогает неплохо.

– Не беспокойся, Золотой, сделаю все как надо…

Тут в разговор вмешался Шанхай.

– Братва, – полушутливо, полувсерьез заметил он. – Отправляем «босяка» на бюллетень, а он ведь не член профсоюза.

И Виктор достал из бумажника сотенную.

– А ну, кто не жадный.

Такого еще не бывало, чтобы кто-то не поучаствовал в складняке. Набрали в общей сложности тысячи полторы. С такими деньгами можно было не то что в Малаховку – на курорт ехать.

Теперь вы поняли, чем было для меня кафе на Сретенке. И кем был для нас Золотой.

Неделя, которую мы с Геной провели в Малаховке, вспоминается мне как сказка из детства. Мы купались в озере, загорали, вкусно ели в здешнем кафе, где отменно готовили окрошку. Казалось, чего еще желать?

Но вечером, когда мы вместе с его подругой Томой шли на танцверанду и когда я смотрел, как кружились они под звуки вальса, сердце опять начинало щемить: тоска по Розе не проходила. И я направлялся к буфетной стойке, чтобы хоть немного ее заглушить.

Фингал прошел. Мы с Геной снова начали «работать». И через несколько дней опять оказались на Каланчевке. При посадке на электричку я расстегнул у намеченной жертвы пиджак, потянулся за «выкупом». И в этот самый момент меня схватили за руку. Гена успел убежать. Как жалел я тогда, что мимо ушей пропустил мудрые наставления Золотого.

Недолго довелось мне на этот раз пробыть на свободе. Потому, может быть, что рядом не стало Розы. А без нее и свобода не была для меня такой, как прежде.