Текст книги "Арменикенд и его обитатели"

Автор книги: Александр Геронян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

     В школьные годы Вадим был тихим и неприметным мальчиком. Учился средне, ничем особым не выделялся. Неожиданно (поговаривали, что без взятки не обошлось) поступил в университет и стал журналистом. Писал про передовиков производства, нефтяников и хлопководов. В один прекрасный день Вадиму все это порядком надоело – в Москву, как и многие другие бакинцы, собрался.

     Но тут нежданно-негаданно настал звездный час Вадима Сергеева в родном городе Баку.

      Поразмыслив, он решил не упускать свой шанс и  превратился в заштатного патриота Азербайджана. Вадим начал с пеной у рта убеждать всех (словно кто-то из собеседников был против), что Карабах испокон веков принадлежал азербайджанскому народу. Он вступил в Народный фронт, где числился, наверное, единственным русским. Статьи злые писал об армянах – прямо-таки политические памфлеты, приправленные местным колоритом. И в отличие от коллег-азербайджанцев, делал это талантливо. За острое перо его ценил сам президент Эльчибей, который лично подписал приказ о назначении Вадима Сергеева главным редактором старейшей газеты Азербайджана на русском языке.

     Так белокурый парень с Молоканки  превратился в национал-радикала, похлеще еразов. Кому из русских бакинцев до Карабаха и  независимого Азербайджана дела не было, те уже давно предательски бежали,  по России и Европе разбрелись. А те, кто остался,  считались своими в доску. Вадим с гордостью стал говорить: «Мы – азербайджанцы. Как в Турции, все – турки, а там уже разного происхождения – курдского, лезгинского, черкесского, греческого и даже армянского. Так ведь правильно. Как в Америке – тоже все американцы, а потом уже про свои корни вспоминают, откуда чей дед добрался до благословенных берегов».

     Но не все так просто было с местными русскими. Это у Вадима Сергеева   карьера сложилась фантастически. Живет в свое удовольствие. Рупором правительства стал. Говорят, в меджлис собрался, к выборам готовится. Остальные его соплеменники либо сидели на чемоданах, либо скромно доживали свой век. Они, словно заложники, страдают стокгольмским синдромом и оттого сочувствуют азербайджанцам. В 90-х тревожились за свою жизнь, а сегодня боятся работу потерять. Вот и выслуживаются. Вот и вся правда про русоволосых ура-патриотов.

     Везунчик этот Вадим. А остальные? Муслим-муаллим  вспомнил про Татьяну Ивановну, которая работала с ним в  школе и вела математику.  Она ушла на покой, жила тихо-мирно на свою мизерную пенсию. Но вот однажды он увидел  математичку у ограды православной церкви… с протянутой рукой. Муслим-муаллим прошел мимо, как будто не узнал ее. Не хотел ставить Татьяну Ивановну в неловкое положение. Он был просто потрясен! Педагог, Учитель, Воспитатель стоял на паперти рядом с профессиональными нищенками, которые только и знают, что попрошайничать возле церкви, а на службах вряд ли бывают. Для Муслим-муаллима это был настоящий шок.

     Уже дома он подумал, что надо было бы подойти к Татьяне Ивановне, поговорить с ней по душам, предложить помощь… Но неловкость не позволила ему. Да и ей было бы стыдно.

     – Я только за одно армянам благодарен – они разбудили нас. Мы окончательно сформировались как нация, – вновь заговорил юбиляр.

     – Ладно-да, Энвер, хватит про армян, – мать ласково погладила сына по голове. –  У нас же не политинформация, а большой семейный праздник. Ну что, мужчины, кто тост скажет?

     Вадим Сергеев медленно поднялся из-за стола с рюмкой коньяка.

     – Вадим, дорогой, для меня большая честь видеть тебя на этом торжестве. Мы все  рады, – Энвер обвел взглядом всю компанию.

     – Я вот что хотел сказать, – Сергеев кашлянул, – я хочу поднять бокал за азербайджанский народ. Вы приютили нас, русских. Мы обрели здесь второй дом, вторую родину. Это истинное счастье – жить в такой стране.

     – Спасибо, Вадим, ты прав, это истинное счастье, – поднял свой бокал юбиляр. – И пусть армяне завидуют нам. Пусть завидуют и те, кто уехал из нашего города. Будем пускать, даже если туристами захотят приехать,  только тех, кто докажет лояльность к нашей стране. Остальным тут делать нечего!

 

3

 

     Муслим-муаллим хорошо помнит тот день. Сидели у приятеля Гасана Исмайлова, в нарды играли, чай пили с пахлавой. Вдруг раздался звонок в дверь.

     – Я открою, – торопливо встала из кресла  Фатима-ханум, жена Гасана.

     На пороге стоял незнакомый элегантный мужчина средних лет.

     –  Вы позволите?

     – Да-да, проходите, пожалуйста. Вы, наверное, к мужу... Гасан, к тебе пришли.

     Незнакомец вошел в квартиру. Он явно был не из местных. Одет в неброский, но дорогой костюм. Белая сорочка без галстука. Туфли изысканной модели.

     – Здравствуйте, – поклонился мужчинам, прекратившим играть в нарды, – вы меня простите, ради бога... Простите за внезапное вторжение.

     У него был слишком тихий и взволнованный голос.

     – Что вы, что вы! В этом доме гостям всегда рады, – Гасан Исмайлов встал из-за стола и с улыбкой протянул руку нежданному гостю.

     Мужчина без особого энтузиазма пожал руку и стал озираться по сторонам. Комната и ее обстановка интересовали его, казалось, больше, чем люди.

     – Это, видите ли…это… мой дом. Был когда-то. Я родился здесь...

     Муслим-муаллим отчетливо видел, как слеза навернулась на глаза незнакомца.

     Преодолев волнение, он все так же тихо заговорил. Говорил сбивчиво, рассказывая о своей семье. Вон там, в углу, у них стоял телевизор на тумбе, за тумбой, прямо на полу,  он любил сидеть в уединении с книжкой... А в самой  тумбе хранилось приданое – сначала родители собирали для старшей сестры, а потом для младшей. Постельное белье, занавеси, подарочные скатерти… А вот паркет сохранился до сих пор, его в доме мастикой натирали...

     Прошли на кухню («Вы позволите?» – «Да, конечно»)  – там под тахтой в семье гостя хранились эмалированные тазики, в которых делали праздничные салат оливье и винегрет на Новый год, 7 ноября и 1 мая, а также на дни рождения всех домочадцев...

     У них была большая семья. Теперь он остался один. О судьбе своих родных Александр (так он представился) не рассказывал, а спрашивать было как-то неудобно.   

      – Да-да, мама говорила, что перед отъездом продала квартиру очень хорошим людям...

     Гасан и Фатима, как бы придя в себя, слегка заулыбались, глядя друг на друга.

     – Помним, помним мы вашу матушку. Очень красивая и представительная  женщина была. Эх, что наделали эти политики! Жили себе дружно два народа, а их поссорили.

     Александр молчал. К чаю с пахлавой так и не притронулся.

     – Извините за любопытство, – обратился к гостю Муслим-муаллим, – а как вас в аэропорту пропустили? Я слышал, что армян возвращают  обратно. Не пускают в Баку.

     – Да, я знаю про это. Но у меня проблем не было. Я гражданин США, прилетел сюда на международный симпозиум архитекторов.

     Потом, вновь окинув взором гостиную, посмотрел на часы:

     – Мне, пожалуй, пора.  Спасибо вам за гостеприимство.

     – Да что вы, мы же ничем вас даже не угостили, – встала из-за стола Фатима-ханум. – Приходите еще.

     Он ничего не ответил. Как-то устало посмотрел на женщину и направился к двери.

     – Всего доброго!

4

     Муслим-муаллим хорошо помнит, как в конце 80-х армян  стали увольнять с работы. Тогда они начали уезжать. Но некоторые оставались, еще на что-то надеясь. Все держались за свои дома, мебель, хрусталь и книги. Никому не мешали эти люди. Но однажды они оказались в родном городе чужими. Город, казалось, разлюбил их. Он стал каким-то злым. Все, кричал им, не хочу вас больше здесь видеть. Я уже другой, не такой, как прежде, вы здесь лишние. И не просите…

       Муслим-муаллим всегда гордился тем, что в этом городе жил особый народ, дружелюбный. Одна нация была у них – бакинцы. И вдруг одни стали чужаками… А каково было смешанным семьям! У его друга, Фарида Зейналова, жена армянка. Отвез ее, когда начались «события», к ее сестре в Краснодар. Переждала пару лет там, а потом тихо вернулась. Правда, квартиру Зейналов сменил, чтобы кто-то из соседей не выдал. Люди из таких смешанных семей разводились или  срочно, используя  связи, переправляли свои документы, переделывая национальность супруги на какую угодно, только не армянскую.  

Муслим-муаллим не мог представить себе этот город без армян. Сам он родился в деревне под Шемахой, родители поселились в Баку, когда ему в школу надо было идти, в первый класс. Но армяне-то жили испокон веков здесь! Да и по характеру отличались от ереванских. Своей национальностью гордились, хотя все больше говорили по-русски. И азербайджанский многие из них прекрасно знали.

Он помнит те страшные дни, когда после митингов у Дома правительства толпы мужчин, среди которых тон задавали беженцы из Армении, направлялись в армянские кварталы города. Избивали людей, грабили их квартиры, требовали, чтобы убирались вон из города, а не то… А многим и не угрожали – их просто убивали. И никакая милиция несчастным не помогала.

И у азербайджанцев в  январе 90-го, когда в город вошли войска, были жертвы. Их объявили шахидами, мучениками. Похоронили со всеми почестями на Аллее шахидов. Но никто никогда не вспоминал, что чуть раньше  погибли и другие бакинцы – армяне.

 Сам Муслим-муаллим винил себя за трусость и малодушие. Но другие азербайджанцы, рискуя жизнью, спасали друзей, одноклассников или родственников-армян. Тогда перемешались благородство и предательство, любовь и ненависть.

Исчез тот город, который старый учитель знал и любил. Хрупкая и уникальная бакинская культура изменилась непоправимо, исчезла навсегда. Вслед за армянами город стали покидать евреи, русские…  Доску с фамилиями золотых медалистов школы, в которой долгие годы учительствовал Муслим-муаллим, демонтировали. Какой-то активист Народного фронта пришел и потребовал. Вы что, кричал он, брызгая слюной, в своем уме – столько армянских фамилий!

     Аргумент был убедительный.

 

1999 г.