Текст книги "Алая кровь на белых крыльях"

Автор книги: Александр Афанасьев

Соавторы: Ольга Тонина,Владимир Чекмарев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 42 страниц)

Глава 56 Осень 1919 года. «Санация» Пскова.

Петр Николаевич Краснов посмотрел вслед вышедшему Иосифу Виссарионовичу и в душе облегченно вздохнул. Это было кощунством, ибо человек отправлялся на верную гибель, но Петр Николаевич ничего с собой поделать не мог. Он боялся этого грузина, боялся его тигриных глаз, боялся его манеры разговаривать. Было в этом Джугашвили что-то такое, что вызывало в нем глубокий страх. И дело было не в том, что Иосиф Сталин большевик, точнее сказать бывший большевик. От Сталина веяло чем-то нечеловеческим, если бы Петр Краснов был глубоко верующим, то он наверное сказал бы, что дьявольским. Именно поэтому генерал Краснов и одобрил идею Сталина, лично с небольшой группой товарищей пробраться в занятый оккупантами Псков и убить командующего экспедиционным корпусом генерала Фоша. Он одобрил эту самоубийственную акцию с изначально нулевым результатом. Нулевым, потому что в Пскове на данный момент никого кроме оккупантов не было. Все население было уничтожено физически, и древний полуразрушенный Псков по своей сути был полевым лагерем противника. Никого и ничего постороннего на его территории быть не могло. Чужие (для оккупантов) там не ходят. А именно чужим и собирался стать Сталин и группа его боевиков. А поэтому вечная память павшим героям!

В город Псков генерал Фош и силы его экспедиционного корпуса прибыли наступая вдоль железной дороги с юго-западного направления. Генерал Краснов и части русской армии, намеревались попасть в Псков также наступая вдоль железной дороги но с северо-восточного направления. Как в центре города обложенного тройным кольцом военных патрулей интервентов очутился Сталин не знал никто.

Капитан Шпишпишковецжецкий, один из потомков великого Костюшко (во всяком случае он так считал, и стремился рассказать об этом любому собеседнику) оказался единственным из оставшихся в живых офицеров, способный внятно и более или менее четко обрисовать обстоятельства взрыва здания генерал-губернаторского особняка, под обломками которого погибли офицеры штаба во главе с прославленным французским генералом. По словам уцелевшего капитана, незадолго до проведения совещания прибыл майор интендант с группой вольнонаемных еврейских грузчиков и привез в соответствии с заявкой радиостанцию, а также дизель-генератор, и два комплекта аккумуляторов к ней. С документами у прибывших все было в порядке, все необходимые отметки о допуске имелись, были и отметки о прохождении постов оцепления с указанием времени, подписью, расшифровкой звания и фамилии дежурных офицеров. Прибывшую группу пропустили внутрь здания и она установила радиостанцию в требуемом начальником связи месте. Аварийный дизель-генератор, баки с топливом, а также запасной комплект аккумуляторов установили в подвале. Начальник связи лично проверил работоспособность оборудования, после чего поставил в командировочном предписании отметку о выполнении цели командировки, разрешающую убыть из штаба в место расположение складов интендантской службы. Вообщем все было в полном порядке. До того момента, пока на тридцать пятой минуте совещания, не прогремел страшный взрыв превративший особняк в груду обломков, а офицеров штаба в кровавую пасту. В том, что это были евреи капитан Шпишпишковецжецкий не сомневался, у них были огромные носы и огромные кепки с большими козырьками. И разговаривали они на чистом идише. Капитан даже припомнил обрывок разговора рабочих:

– Слюшай Гоги! Ти совсем тупой да? Ти зачем рация мне на ногу опустила! Дюмаешь мне не больна да? Маму твою ишак! Переставиль, да? А теперь виходи отсюда, да?

Поиск майора интендантской службы, а также еврейских рабочих с указанными приметами результатов не дал.

Петр Николаевич Краснов, с некоторой дрожью в руках (ну боялся он этого Сталина! Что тут поделать?) прикрепил Георгия четвертой степени к гимнастерке товарища Саахова. И шагнул с следующему герою-диверсанту. Как удалось Джугашвили нагло и бесцеремонно средь бела дня заминировать штаб экспедиционного корпуса интервентов он так и не мог понять. Но факт остается фактом – оккупационные войска обезглавлены, и сейчас самое время ударить, только вот войск маловато для удара даже по дезорганизованному противнику. Эх, сейчас бы хотя бы пару полков и батарею гаубиц!

Из детских сочинений:

«Кадеты… обернувшись на оставшееся позади здание шептали: – прощай, прощай, прощай! Прощай, дорогое гнездо кадет, прощайте, зеленые горы».

«Я очень устал, сидя на одном камне, не мог встать».

«Было очень холодно, снег был глубокий, я чуть не замерз, ноги и руки окоченели, я не мог идти и упал, меня подняли незнакомые казаки и повезли на подводе».

Глава 57. Осень 1919 г.Швейцарские тайны.

– Совсем ох…ли эти нейтралы! Почему мы воюем, а кто-то как сыр в масле!

Гнев командира пехотной роты пана Войцеха Копезельского можно было понять. Сколько сил было затрачено на разборку полотна железной дороги, и разрушение насыпи, и на тебе! Пан полковник приказал в считанные часы все восстановить. И ради чего? Ради того, чтобы пропустить нейтральный транзитный швейцарский эшелон, следующий через территорию России во Владивосток, а оттуда в САСШ. А хорошо эти швейцарцы у себя там в Альпах устроились! Ни с кем не воюют, банков наплодили, торгуют со всем миром! А тут корми вшей в окопах и жди пока настигнет русская пуля! Черт! Нужно было не всех в этом Пскове убивать, а оставить пару сотен, чтобы окопы рыли, да с этой насыпью помогли. А теперь и землю лопатами кидай, и рельсы таскай! Может плюнуть на все, да в Швейцарию податься! А что, мысль хорошая! Тех брюликов, что у той русской дворянки в Пскове в особняке прихватил, на домик в Альпах должно хватить! Еще бы ее дочку-красавицу с собой как служаночку прихватить! Неплохо бы смотрелась в белом передничке! Жаль только, что эта дуреха себе вены вскрыла, после того как ее попробовали на передок!

Войцех сел в стороне от насыпи и устало закурил. За спиной послышались веселые гудки паровоза. Ну вот, уже едут, нейтралы чертовы! Громыхающий состав, начал потихоньку замедлять ход, приближаясь к польским окопам. С поезда спрыгнули двое польских офицеров, и взвод солдат. Один из офицеров в чине поручика подошел к пану Копезельскому и сев рядом попросил закурить. "От самой Варшавы сопровождаем," – произнес он вслух, будто сам себе. Войцех устало кивнул, глядя на новенькие товарные вагоны с нарисованными швейцарскими флагами, и надписями на французском, английском, польском языках. Грузовой состав подавая гудки медленно двигался в сторону русских позиций. Там молчали и никто не стрелял. Наконец, когда паровоз поравнялся с линией русских окопов, на его подножку запрыгнул русский офицер. Глядя вслед исчезающему за лесопосадками составу, Войцех окончательно решил вопрос, насчет эмиграции в Швейцарию.

* * *

Командир Петроградского бронеотряда подполковник Шувалов присвистнул, глядя на содержимое железнодорожных вагонов, со швейцарскими флагами на дверях.

– Откуда дровишки? – спросил он у небольшого роста суетливого господина с крючковатым носом.

– От князя Калиты, господин офицер! – ответил тот, судорожно сжимая в руках потертую папку.

– От Калиты? Что-то больно новые они для Калиты! Впрочем, хоть от Сашки Македонского! Сгодиться!

– В таком случае, господин начальник, извольте пересчитать и принять по описи, мне еще отчитываться перед равви!

В крытых вагонах прибывшего на станцию состава, находились 54 свежевыкрашенных танка "Польский Рено".

* * *

– Да что они там, совсем о…ели! Может мне теперь податься тюльпаны выращивать? Или бубликами на рынок пойти торговать? – заорал генерал Краснов, выслушав доклад командира бронеотряда.

– Так может Петр Николаевич, у них еще танкистов попросить? А что, говорят, у Лаврентия Павловича везде свои люди есть! – ответил Шувалов.

– Да вы совсем там спятили со своим Кобой! Вы еще попросите, чтобы одна половина ляхов, стала воевать против другой!

– Хм, вообще-то, это интересная мысль, разрешите обдумать на досуге?

– !!!!!. Кстати на счет попросит танкистов… Можете их попросить у меня. В Молоди бездельничают двести юнкеров с Московских бронекурсов при Высшем Техническом Училище. Забирайте всю эту толпу и формируйте полк Рено. Времени на все про все неделя, а успеете раньше на пару дней, представляя к полковнику. Выполняйте. -

* * *

Утро гадостного дня для жолнеров и звезднополосатых морских пехотинцев началось в 5 часов по полуночи, с рева прогреваемых танковых двигателей где-то в тылу русских позиций…

Командир Полка Морской пехоты САСШ полковник Рейндолс поморщился. Судя по звуку это были свои американские Мк восьмые, бездарно потерянные под Гатчиной. По данным разведки у русских есть еще несколько броневиков и один два легких бронепоезда. Ну ничего, пятьдесят шесть 75 мм. Пушек Коне расставленных на танкоопасных направлениях достойно встретят этих скифов. Полковник не знал, что благодаря агентуре некого Л.П. Берии, на позиции французских артиллеристов доставлены снаряды для русских трехдюймовок. Типа ошибочка вышла. Но это были далеко не все сюрпризы этого дня. Из предрассветных сумерек завыли минимум два паровозных гудка и на станцию Торошино на бешеной скорости влетел бронепоезд и чудесным образом проскочив все стрелки ушел в сторону Пскова. На восточной окраине сожженного, разрушенного и разграбленного города, готовился к бою главный резерв оккупантов, два Силезских полка и Отдельный Санационный отряд. Предупрежденные по телеграфу поляки перевели стрелки в тупик, но лучше бы они этого не делали. Не успел жолнеж-пулеметчик удивиться тому что после его очереди от артиллерийской башни бронепоезда полетели щепки, как грохнула тысяча пудов динамита, заложенного в фальшивом бронепоезде. Передвижные склады в теплушках, железнодорожная батарея, да и сам пехотный резерв, были сметены огненным вихрем. И по этому сигналу взревели танковые двигатели и волна из десятков Рено, обгоняя медлительных Вилли пошла на позиции Морской пехоты САСШ. Идея с минной диверсией была конечно еще та авантюра, генерал Краснов так и сказал ротмистру Соломатины в ответ на его предложение.

– Подумайте, ротмистр. Одна шальная пуля и все это рванет среди наших позиций -

Ротмистр молча постучал кулаком по стенке салона-вагона командующего.

– Что вы хотите этим показать ротмистр – побагровел от возмущения генерал

– Всего на всего, то что взрывчатка и взрыватели будут в железных ящиках и пулей их не достанешь – невозмутимо ответил Соломатин – а за то что железнодорожные стрелки будут в порядке, поручился некий Берия -

* * *

А на встречу русским танкам выползли американские Мк VIII. Рено маневрируя старались приблизится к американцам на расстояние эффективного огня своих 37 миллиметровок. Американские танки из своих 57 миллиметров, уже подбили три Рено, но их систертенкс Гатчинского разлива, подтянувшись вступили в артиллерийскую дуэль. Ну а барражирующие в тылу танковой армады, пулеметные Остины-Путиловцы, радостно покатили к оврагам находившимся в версте к Северу. Там нашлась для них работа, пара уланских эскадронов.

Поручик Надежда Дурново выкинула в люк дымовую шашку, нажала на спусковую скобу пушки Гочкиса и зашарила рукой в боковой снарядной нише. Та-а-а-ак, бронебойных осталось всего десять, надо иметь это ввиду. Привычно зарядила пушку и вмазала Американцу снаряд, прямо в левый каземат, следующие два легли в узел левого ленивца. Американский Вилли заскрежетал и стал громоздко поворачиваться, но злые 37 миллиметровый осы из Рено прапорщика Синицына, ужалили неповоротливого гиганта в мотоотсек. Оба Рено дали задний ход и скрылись в дыму. Надежда, вольноопределяющаяся дослужившаяся до поручика, первая в мире женщина танкист из старинного русского рода и ее напарник, работали как часы. Все навыки отработанные на бесконечных тренировках, срабатывали и в бою. За пол часа они подбили трех американских мастодонтов и получили только несколько касательных попаданий. Разделавшись с частями тет де пон, Российская бронегруппа пошла на Псков

Подгоняемая ударами прикладов и уколами штыков конвоя, колона Псковичей задержанных по приказу Коменданта города "О подозрительных" шла сквозь сожженные кварталы западных окраин Пскова. За криками конвойных не сразу стал слышан рев моторов и Остины с трехцветными эмблемами появились практически внезапно. Не успели первые конвоиры рухнуть под пулеметным огнем бронеходчиков, как заключенные с криками Ура! Наши! Буквально растерзали Легионеров. Вооружившись трофейным оружием, освобожденные псковичи окружив Надежду Дурново наперебой кричали, что в Концлагере еще остались люди и если им не помочь, то легионеры всех перебьют. Через четверть часа броневики облепленные новоиспеченными бронегренадерами двинулись освобождать санационное узилище

Глава 58 Осень1919 г. Наш Булак удалой, вдруг поник головой…

Однако не нужно думать, что генерал Фош, был бездарной личностью. Просто ему не повезло. Он опоздал буквально на сутки. Не сам лично, а в расчетах. План Фоша, который уже успел освоить нюансы ведения маневренной войны на территории России, строился на действиях кавалерии Булак-Балаховича, которая должна была перерезать русские транспортные коммуникации. Пока Генерал Краснов стягивал все силы к станции Порошино, Булак-Балахович, со своей маневренной группой обошел Чудское озеро с севера и стремительно и скрытно перемещался по направлению к Луге. По последним разведданным, которые он получил через связной самолет в районе селения Вешень, у русских в Луге, находился всего один батальон, поэтому захват станции уже можно было считать делом решенным. Четыре тысячи сабель, двенадцать конных орудий и пятьдесят пулеметов, против тысячи человек у русских при десяти пулеметах. Начавшееся ранним утром ускоренное движение кавалерийской дивизии, из брошенной местными жителями деревни Заполье, было внезапно прервано на самых подступах к Луге. Причиной внезапной остановки был телеграфный столб возле железнодорожного полотна. На столбе висел, повешенный за шею, покойник, одетый в форму хорунжего специального санационного Варшавского уланского полка. Штаны на покойном были спущены ниже колен. Половые органы, столь характерные для лиц мужского пола отсутствовали. Точнее сказать отсутствовали на штатном месте и торчали изо рта. Судя по гримасе, исказившей лицо покойного, процедуру секвестирования излишних половых различий провели еще при жизни.

Станислав Никодимович грязно выругался. Ему было уже наплевать на полученный приказ, он сожалел только о том, что восемь тысяч пехоты и две дюжины орудий ему пришлось оставить генералу Фошу. Из двух дюжин орудий – шестнадцать – шестидюймовые гаубицы Шнейдера. Сравнять с землей этот поганый городишко, и устроить то, что он неоднократно уже делал и в Бахчисарае и в других русских городах! Чтобы никто живым не ушел! А потом пирамиду из отрубленных голов! С имеемыми трехдюймовками такого не получится. Что ж, тем хуже для этого города – разрушить его не удастся, но пирамида из голов получится высокая. Один полк разбившись на сотни стал охватывать Лугу с со всех сторон, а два полка и батареи французских трехдюймовок Бэй-Булак-Балахович решил сосредоточить на направлении главного удара, ударив с запада, чтобы сразу же перерезать полотно железки и, захватив станцию начать "санацию" жителей города. Батальон защищавший город, Станислав намеревался уничтожить с ходу, не давая русским опомниться, от внезапной атаки. Никаких дозоров и охранения на подступах к городу обнаружено не было – скорее всего батальон укомплектован рабочими дружинами, не имеющими никакого понятия о данных терминах. О том, что в это же самое время русские войска прорвали оборону и продвигаются к Пскову, Станислав не знал.

Не всегда самонадеянность, наглость и решительность приносят положительные результаты. Расчет Станислава был в принципе верен, и даже то, что о цели его рейда уже было известно Краснову, по большому счету не могли ничего изменить. Еще утром командир батальона получил телеграмму с приказом отступить в сторону Гатчины, для усиления Петроградского гарнизона. Петр Николаевич рассудил верно – терять батальон глупо, а его героическая гибель на улицах Луги ничего не решит – слишком велико численное превосходство. Ошибка Краснова (впрочем не его самого, а его начальника штаба, состояла в том, что информация о батальоне не была должным образом проверена, ни в момент его отправки из Питера, для охраны Луги, ни в момент отдачи приказа об отступлении в обратном направлении – идеальных людей не бывает, и в момент подготовки к наступлению на польско-американские войска она просто была забыта как второстепенная, поскольку речь шла по сути о тыловом вопросе. Сообщение из Луги о том, что командир батальона не выполнил приказ об оставлении города, и занял оборону вызвало у Краснова состояние тихого ужаса! Повторная попытка связать с Лугой провалилась, так как польские кавалеристы уже перерезали телеграфные провода продвигаясь в сторону города. Все, что сейчас мог сделать Петр Николаевич, это отправить в сторону Луги бронепоезд "Русский Путиловец", как самый быстрый из имеемых, в надежде на то, что батальон сумеет продержаться до его прибытия, хотя зная талант Булак-Балаховича, и зная его нрав, было ясно, что вряд ли этим надеждам суждено сбыться.

И "Русский Путиловец" снятый с главного направления, летел на всех парах в сторону Луги, рискуя слететь под откос на ни кем непроверенной железной дороге. Командир бронепоезда знал, что ему предстоит увидеть в городе если он опоздает, и приказал машинистам заблокировать предохранительный клапан на паровозе. Но он, все равно опаздывал.

Лопухи! К такому выводу пришел Станислав осмотрев город в бинокль перед началом штурма. Хоть бы наблюдателей на колокольнях поставили. В воздух взлетели три красные ракеты. Провинциальная пастораль была нарушена топотом шестнадцати тысяч конских копыт. Деревянные домики городских окраин неумолимо приближались, все ближе и ближе железнодорожные вагоны стоящие на станции. Где-то справа, на южной окраине, а затем слева на северной, захлопали одиночные винтовочные выстрелы – очевидно, сотни окружившие город были обнаружены русскими. Поздно! Поздно! Еще двести метров и шашки наголо, и гонять пролетариев по улицам разрубая на две половинки. Над головой хлопнули с шипением три красные ракеты. Какой идиот выпустил? Первые ряды кавалерийской лавы обо что-то споткнулись, и лихих кавалеристов словно из катапульты вышвырнуло вперед. И многие из них полетели, полетели как птицы над землей. Что за черт! Лихая кавалерийская атака словно бы наткнулась на невидимую стену, дойдя до которой у коней подкашивались ноги, и они кувырком катились по земле. В диком конском ржании было практически невозможно расслышать стрельбу, Но вот знакомо взвизгнула шрапнель, ага – трехдюймовки, а вон и вспышки от выстрелов. Батареям развернуться! Однако конные упряжки, устремившиеся вперед, почему-то обезлюдили, оставшись без расчетов. Все-таки эти твари поставили наблюдателей на колокольне, и похоже, что пулемет. Кто-то из кавалеристов сумел перескочить на упряжки с орудиями, и две из них удалось остановить в их безумном беге. Сейчас возле трехдюймовок суетились люди, наводя их в сторону колокольни, но вот упал капитан, сраженный прилетевшей пулей, затем унтер, остальные беспомощно залегли. Дикое ржанье лошадей становилось все тише, по причине значительного уменьшения их поголовья, и теперь сквозь предсмертные звуки умирающих коней, стал пробиваться звук работы нескольких сотен пулеметов. Сотен? Такого быть не может в природе, да еще в этой заштатной дыре, однако именно это и происходило. Оставшиеся в живых залегли за трупами коней, но это не очень то помогало – колоколен обоих храмов били пулеметы, а поставленная на дистанционный подрыв шрапнель методично перфорировала все живое. Похоже, что батальон был не из пожилых пролетариев, ибо пули грамотно расположенных снайперов, выискивали тех, у кого погоны покрупнее. В довершение всех бед пятясь задом наперед на позицию выкатились три "Остин-Путиловца", и уцелевшие булаховцы дрогнули, и стали, кто отползать, кто перебежками откатываться назад. Теперь, когда живых коней уже не осталось было ясно различимо, что пулеметов не несколько сотен, а гораздо меньше, и что помимо них у противника очень много пистолетов-пулеметов. Только вот от этого знания было никак не легче, и применить его было невозможно, ибо оно слишком запоздало. Впрочем, мертвый Бэй Булак-Балахович совершил ту же ошибку, что и Петр Николаевич Краснов, ибо данные они черпали из одного источника – шифровальщик в русском штабе работал на польскую разведку. И этот шифровальщик добросовестно передал проходящую через него информацию. То есть и он оказался жертвой обстоятельств. Именно обстоятельств, а не хитроумных козней Лаврентия Павловича Берии. Просто произошло так, что благодаря душеному обаянию одного человека, вместо одного батальона в Лугу был отправлен другой.

Над Лугой установилась тишина, сопровождаемая редкими хлопками винтовочных выстрелов снайперов. Вскоре стихла и она. Польша потеряла четыре тысячи закаленных бойцов. А бронепоезд "Рабочий Путиловец" уже приближался к городу. Вперед была послана мотодрезина с добровольцами, чтобы в последний момент не оказаться на боку в небоеспособном состоянии лежа на боку. Путь на удивление оказался свободен. Бронепоезд притормозил, и с него спрыгнула десантная рота прапорщика Сергея Каменского и устремилась перебежками вперед. То, что происходило далее, повергло прапорщика Каменского в полный ступор, ибо на станции он встретил человека, которого не должно было уже быть в живых.

Из воспоминаний прапорщика Каменского:

Нас (в то время еще юнкеров) подняли по тревоге с полной боевой выкладкой ранним утром и, раздав патроны, зачитали приказ Главного штаба: «…явиться сейчас же в боевой готовности к Зимнему дворцу для получения задач по усмирению элементов, восставших против существующего правительства…» Юнкеров честно предупредили: «…решение выполнить свой долг перед Родиной может оказаться последним решением в вашей жизни…» Но никто не покинул строй…

Двинулись по направлению к Зимнему. Город, объятый хмурым осенним туманом, казался спящим. Впрочем, в казармах отдельных полков бодрствовали, но сохраняли нейтралитет «с целью воспрепятствовать боевым стычкам между сторонами». Отряды прибывали к Зимнему порознь, из разных районов столицы и в разное время. Одни в самый день переворота, другие – за сутки, и командир одного такого отряда рассказывал впоследствии, что в то раннее утро "во всем дворце не было ни души… ".

Меня поставили в караул с двенадцати до двух часов ночи у двери, ведущей в зал заседаний правительства, рядом с кабинетом Керенского, который… был в своем несменяемом коричневом френче… Потом меня же послали разыскивать министра Кишкина, «руководившего защитой дворца». Юнкерам из инженерных училищ было срочно поручено из штабелей дров, заготовленных для предстоящих холодов, построить на Дворцовой площади баррикады. При расстановке постов «юнкерам вменялось в обязанность самое осторожное обращение с вещами, находящимися в комнатах дворца…». А их было более тысячи, и многие пришлось запереть.

В 21.40 в Петропавловской крепости прогремел холостой выстрел, который и послужил сигналом к штурму и который легенда упрямо приписывает революционному крейсеру. Холостым же выстрел был потому, что Петропавловка объявила нейтралитет. Следом заговорила «Аврора». Из семи снарядов, выпущенных с крейсера и с миноносца «Забияка», стоявших у Hиколаевского моста, только один задел дворцовый карниз.

Первой атаке подверглась редкая цепь юнкеров, выдвинутая для защиты Зимнего снаружи. Толпы солдат и матросов открыли беспорядочный огонь, и юнкерам пришлось отступить во дворец. Вход в ворота преграждал захваченный броневик, который открыл по наступающим меткий огонь. Женский батальон, успевший занять баррикады, тоже начал отстреливаться. Атакующие толпы приостановились. Наступила заминка. Ею воспользовались большевики, которые выслали парламентеров. Они обратились к членам Временного правительства с предложениями о сдаче. В случае отказа обороняющимся недвусмысленно угрожали «кровавой репрессией». В 23 часа прекратившаяся было перестрелка на улице возобновилась с новой силой. Сестра милосердия, спустившаяся с третьего этажа, где ещё с 1915 года был устроен госпиталь, сообщила, что все палаты запружены матросами и солдатами, проникшими со стороны Эрмитажа и со стороны двора по чёрной лестнице, о существовании которой среди защитников никому не было известно. Теперь никто уже не знал, где защитники, а где нападающие. В одной зале защитники разоружали нападавших, в соседней, наоборот, нападающие обезоруживали защитников. Постепенно юнкера оставили верхние этажи со стороны Эрмитажа и сосредоточились в нижних залах, где находились министры Временного правительства.

Между тем часть осаждавших просочилась во дворец с черного хода, по лестнице, которая очень давно не использовалась и о существовании которой никто не догадался предупредить защитников Зимнего. Об этом им сообщила взволнованная сестра милосердия, прибежавшая с верхнего этажа, где с 1915 г. размещался госпиталь. Начался форменный «комнатный» бой. Теперь уже никто не знал, где нападающие, а где защитники.

Революционных матросов невозможно было остановить: они проникли в обширные царские винные погреба. Началось поголовное пьянство рвали со стен гобелены, хватали ценный севрский фарфор, сдирали с кресел кожаную обивку.

Что же в это время происходило на баррикадах перед дворцом? Они продолжали держаться. По ним велась залповая стрельба, но женский ударный батальон отбивает наседающих и крепко держит доступы к Дворцу. Атакующие предпринимают последний штурм. Пьяная ватага, почуя женщин за баррикадами, старалась вытащить их на свою сторону. Юнкера их защищали. Груды убитых большевиков удвоили ширину и высоту баррикад, получился словно бруствер из трупов. Тем не менее большинство ударниц всё же попали в лапы разъярившихся бандитов. Всего, что они с ними сотворили, я описать не могу – бумага не выдержит. Большинство были раздеты, изнасилованы и при посредстве воткнутых в них штыков посажены вертикально на баррикады. Обходя весь наш внутренний фронт, мы наткнулись в коридоре у входа в Георгиевский зал на жуткую кучу: при свете огарков мы увидали человеческую ногу, привязанную к стенному канделябру, груду внутренностей, вывалившихся из живота, из-под которого вытягивалась другая нога, прижатая мёртвым телом солдата; по другую сторону вытянулся красногвардеец, держа в зубах мёртвой хваткой левую руку жертвы, а в руках – оборванную юбку. Голову жертвы покрывала нога матроса, который лежал поверх. Чтобы разглядеть лицо женщины, нам пришлось оттянуть труп матроса, но это было нелегко, так как она в борьбе зубами вцепилась в ногу матроса, а правой рукой вогнала кинжал ему в сердце. Все четверо уже окоченели.

К этому времени нападающие совершенно перемешались с защитниками. В кабинет, где находились члены правительства, был приглашён секретарь РВК Владимир Антонов-Овсеенко. Антонова-Овсеенко попросили снять шляпу, но он этого не сделал. «Антонов, я вас знаю давно, не издевайтесь, вы этим только выдаёте себя, свою невоспитанность! Смотрите, чтобы не пришлось пожалеть. Мы не сдались, а лишь подчинились силе, и не забывайте, что ваше преступное дело ещё не увенчано окончательным успехом», – обратился к Антонову-Овсеенко министр государственного призрения Николай Кишкин. Антонов нервно смеялся.

Приказ о сдаче дворца, отданный Временным правительством в 2 часа ночи 26 октября (8 ноября) ввиду бессмысленности сопротивления, до многих участников обороны просто не дошёл. В некоторых местах продолжался безнадёжный бой. Поэтому спорадическая стрельба будет слышаться в анфиладах Зимнего дворца и на баррикадах перед ним до четвёртого часа утра.

Солдаты, рассыпавшиеся по этажам, проникли в винные погреба, били севрский фарфор и ломали мебель. Со стен срывались гобелены, с диванов и кресел сдирался плюш. Антонов-Овсеенко безуспешно пытался призвать массы к революционной дисциплине.

Комендант обороны полковник Ананьев был убит на месте. Многие сдавшиеся юнкера, которых вместе с членами Временного правительства отправили в Петропавловскую крепость, так до неё и не дошли: их прикончили по дороге конвоиры, а некоторые были сброшены с мостов в Неву толпами сочувствующих перевороту зевак. Некоторые оказались счастливее – их отводили в солдатский клуб Преображенского полка, и они отделывались унижениями и побоями.

26 ударниц переоделись в форму школы прапорщиков Северного фронта и с уцелевшими юнкерами этой школы, получившими из Смольного разрешение на беспрепятственный выход из Зимнего дворца, покинули его ещё между 22 и 23 часами. Остальные ударницы, оставшиеся в живых, попали в руки солдат запасного батальона лейб-гвардии Павловского полка.

На вопрос пленного офицера, почему слышна пулемётная стрельба на Миллионной улице, один из конвоиров – солдат этого полка – ответил так: «Расстреливают. Ударниц. Ну и бабы, бедовые. Одна полроты выдержала. Ребята и натешились! Они у нас. А вот что отказывается или больна которая, ту сволочь сейчас к стенке!»

А как же мои товарищи юнкера? Кому-то удалось скрыться и выйти из Зимнего – их искали после, но мне удалось укрыться".

И вот сейчас перед Сергеем стояла та, которую он видел мертвой, там в Зимнем, уже после штурма. С черными погонами, на которых был череп с двумя скрещенными костями. Стояла и оценивающе смотрела. Прапорщик Каменский ошибался – женских батальонов было в то время сформировано три, и на момент штурма Зимнего батальон Бочкаревой находился на фронте, под Молодечно. В Зимнем погиб другой женский батальон, третий был в Москве, и был уничтожен небезызвестным Раскольниковым в ожесточенных уличных боях. Расформированный в конце 1917 года, женский ударный батальон смерти был сформирован вновь в Великом Герцогстве Курляндском в 1918 году. Во время завязавшихся затяжных боев под Псковом с экспедиционными войсками генерала Фоша, Марии во всеобщей суматохе, удалось добиться отправки ее батальона, из опостылевшего и уже неоднократно прочесанного вдоль и поперек Питера, поближе к фронту, в Лугу. И именно ее батальон с полусотней станковых, таким же количеством ручных пулеметов, вооруженный вместо винтовок пистолетами-пулеметами, на которые перешли вместо винтовок, во время проведения чисток кварталов Петрограда, прервал жизненный путь польской кавалерии на подступах к Луге. На вооружении батальона состояло также три броневика "Остин-Путиловец", а также три трехдюймовые зенитные пушки на автомобильном шасси. Сейчас, перед глазами, слегка впавшего в ступор Каменского, протекала картина той суеты, которая наступает после окончания боя – суетились люди в военной форме, перевязывали раненных, аккуратно и бережно укладывали трупы убитых в кузов грузовика. Дикость происходящего заключалась в том, что все вокруг и мертвые, и раненные, и живые, за исключением бойцов его десантной роты были женщинами.