Текст книги "Алая кровь на белых крыльях"

Автор книги: Александр Афанасьев

Соавторы: Ольга Тонина,Владимир Чекмарев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 42 страниц)

Глава 52. Осень 1919 года. Ленточка от бескозырки.

– Куда спешим красавица? – этот вопрос задал лейтенант Жак Шанель с крейсера «Дюпюи-де-Лом», командовавший патрулем, симпатичной барышне, шарахнувшейся от испуга в сторону. Дикое ржанье его матросов, заставило девушку прибавить шаг. Однако Татьяна Неклюева, не вовремя решила сходить к тетушке.

– Стоять! Проверка документов!

Жаку некуда было спешить, да и его матросам тоже. Он вообще не понимал смысла патрулирования в этом районе Севастополя. Никаких ценных объектов здесь нет, только заросли колючего кустарника выше человеческого роста, да и район малолюдный. Впрочем, от кустарника есть польза. Если есть туда с кем сходить. А сходить – тут Жак оглядел остановленнуюим и до смерти перепуганную барышню – есть с кем.

Она сопротивлялась. Но что она могла сделать против нескольких мужчин? После того, как она полоснула ногтями одного из французских матросов по лицу – ее сильно ударили ладонью по лицу, от чего она потеряла сознание. А затем ей связали руки ленточкой с бескозырки, и затащили в заросли. А потом она пришла в сознание от дикой боли. Чтобы она не кричала ей заткнули рот куском ее же оторванного платья. Первым был лейтенант. Таня знала, что именно лейтенант – ее жених мичман Семенов служил на флоте, и она научилась разбираться в знаках различия. А дальше она потеряла сознание. Очнулась она уже в сумерках. Все тело страшно болело, а связанные руки затекли. Она была очень юной и гибкой девушкой, точнее сказать уже нет – ибо первым ее мужчиной стал французский лейтенант. Она сумела согнув и сжав ноги просунуть их между связанными руками, а затем зубами развязать шелковую ленточку.

Ее нашли утром. На той же тропинке по которой она пыталась сходить к тете. Она висела в полуметре над землей на шелковой ленте от матросской бескозырке с надписью "Дюпюи-де-Лом".

На Графской пристани играл духовой оркестр, фланировали оккупанты и редкие пары. Сергея Семенова плышего через бухту к ошвартованному у стенки завода французскому крейсеру никто не заметил. А с чего замечать? Да и зачем? Если туземцу так хочется попасть под винты снующих катеров и кораблей, то никто не препятсвует. На франзузском крейсере шел ремонт, и боезапас во избежание хищения туземцами был перегружен в ошвартованную к борту баржу. Именно к ней и подплыл Сергей. Никакой постоянной вахты на ней не неслось – французы расслабились, и чувствовали себя в Севастополе, как в покоренной колонии. Ну что же, это их проблемы, подумал мичман Семенов, аккуратно выбираясь из воды. Похороны Тани он помнил как в тумане. Так же как и слова священника, когда он вместе с ее родителями пытались решить вопрос о захоронении Татьяны на кладбище. Отпели и захоронили. Целую неделю он готовился как этой акции. Изготовить взрывное устройство для него труда не составило. Единственный вопрос, который он до сих пор не мог решить – уйти вслед за невестой, или еще повоевать. Он решил все в последний момент – взведя часовой механизм -не зная точных имен и фамилий убийц Татьяны, придется уничтожить весь экипаж, а сейчас на борту крейсера лишь часть его – остальные в городе.

Взрыв баржи с боезапасом расшвырял как кукол всех, кто прогуливался по Графской пристани. В городе поднялась паника. Французский гарнизон, поднятый по тревоге, стал расстреливать из пулеметов всех, кто не одет во французскую форму, вместе с мирными жителями, под огонь угодили и патрули Легиона. Только вмешательство Якова Блюмкина, начальника Вспомогательной полиции, сумело остановить дальнейшую вакханалию. Ему удалось убедить адмирало Дарно и генерала Жюно, что бомбардировка города в первую очередь приведет к потерям среди оккупационных войск, подразделения которых сечас ведут беспорядочную пальбу в вечернем городе и также беспорядочно по нему перемещаются. Порядок усталось восстановить. Утром части Легиона прошерстили выборочно город взяв тысячу заложников из местных жителей, вывезли их за город в район бухты Круглая, где расстреляли выстраивая партиями по двадцать -сорок человек. Тем же утром, после осмотра водолазами затонувшего "Дюпуи-де-Лома" стало ясно, что дальнейшему восстановлению крейсер не подлежит.

Севастополь. Из детских сочинений:

«Французы начали ходить по городу и стреляли от 8 час. утра до 4-х часов вечера».

«Начался обстрел… Вот сидим в погребе, темно, горит лампочка, всем не весело, тяжело на душе».

«Раздался выстрел, девушка упала и из головы у нее потекла кровь. На кровь я подумал, что это лента».

"Единственно, что я помню, это что был обыск в нашей квартире, "легионеры « забрали 3 ф. картошки, 11/2 ф. сахара и еще что-то, и мы остались без обеда».

«Вдруг вошла мама, она „легионеров“ не боялась, так как ей приходилось часто с ними расправляться. Но видя такую картину, страшно испугалась и сказала, чтобы они уходили, что им нечего здесь делать. Они страшно возмутились, говоря, что какое право она имеет им так говорить. Она отвечала, что имеет полное право, потому что ее дом. Они хотели ее побить, но она им этого не позволила».

Глава 53 Осень 1919 года. Ее звали Анджелла.

Стараниями оккупантов и полиции Легиона жизнь в Севастополе нормализовалась настолько, что в город потянулась творческая богема мелкого пошиба. В городе открылось несколько театров, несколько варьете а также прочих культурных заведений рангом пониже. В город просочилось множество проституток французского и прочих иностранных производств, которые составили очень жестокую конкуренцию местным. Вообщем жизнь входила в нормальное демократическое русло – периодические публичные казни, расстрелы заложников, изнасилованные и разрезанные на куски местные девушки, организованная преступность, наркотики – словом все, что составляет основу и гордость любого демократического общества, в том числе и в нынешнее время. Следом за творческими людьми потянулась и гражданская публика. Крым конечно же не Ницца, но для тех у кого денег не очень много – вполне подходящее место для отдыха. Правда был в этой местности один малозначительный факт, на который поначалу не обратили внимание. Территория оккупированной России заражена революционными бациллами, и некоторые из тех кто пребывал в Крым либо заражались этой заразой, либо сами являлись ее носителями.

Она пела в кафе "Старый якорь" по вечерам, и у нее были поклонники. Как и положено певичке из дешевого заведения она была не особенно разборчива в своих интимных связях – обычная картина. И то, что она была темнокожей, и говорила о том, что она уроженка Алжира никого особенно не смущало – было очень много любителей и ее пения и интимной экзотики – разложить иссиня-черную негритянку на белой простыне.

И когда ее арестовал патруль Легиона – все были очень удивлены. Многие из французских матросов, узнав о том, что произошло пришли протестовать к зданию Вспомогательной полиции. Некоторые наиболее активные стали бросать в окна здания камни, за ними последовали другие – толпа распалилась и пошла в разнос. Ситуацию спасло прибытие пехотного батальона, который разогнал матросов, а часть из смутьянов, которые были наиболее активны – арестовал. Слухи о расправе "сухопутных крыс" над флотскими взбаламутили всю эскадру. И через два часа к зданию полиции стала приближаться толпа в несколько раз превышающая прежнюю. Их встретило оцепление с проволочными и заграждениями и пулеметами. Лезть на пулеметы никто не стал, но к требованиям освободить арестованных товарищей и певичку, незаметно добавились и требования о возвращении на Родину – образовавшийся митинг стал приобретать политический окрас.

Ей задали вопросы, но она молчала. Тогда ее растянули на полу подвала для допросов. После чего изнасиловали. Насилывали по старшинству чина. Она все равно молчала. Тогда ее подвергли пыткам, допытывались, кто входит в состав революционной организации, которую она представляет, кого она сагитировала. Сначала у нее, голой, надрезали тело ножом, затем железными щипцами, плоскогубцами отдавливали конечности пальцев, клизмы из битого стекла, горящие свечи под половые органы, раскаленная сковородка – все напрасно. Тогда ее стали резать по кусочку – пальцы ног, рук, груди – и не добились ничего, вернее добились – она сошла с ума от боли, и стала орать по испански. Поняв, что рабочий материал испорчен ее застрелили тут же в подвале, поздно вечером. Митинг к тому времени удалось утихомирить. Сам адмирал Дарно уговорил митингующих вернуться на корабли, и пообещал, что отправит телеграмму с требованиями в Париж. Что касается ее, то изуродованное тело было выброшено ночью на свалку на съедение живущим там собакам. Звали ее Анджелла.

А утром взлетели на воздух броненосцы "Дидро", "Вольтер" и "Демократия" с интервалами шесть и четырнадцать минут. Снова аресты и облавы по городу. Снова расстрел заложников в бухте Круглая. Но адмирал Дарно не стал дожидаться окончания расследования причин гибели броненосцев. Вечером, вся французская экадра развела пары и покинула Севастопольскую бухту. Вслед уходящим французам смотрело множество людей. Смотрел и миман Семенов. Он не успел отомстить до конца за свою невесту. Три металлических цилиндра в артпогреба французских броненосцев сумели пронести сагитированные Анджелой моряки, только три из нескольких десятков которые он заготовил. Внутри каждого бертолетова соль и серная кислота разъединенные медными пластинами. Кислота разъедает медные пластины и соединяется с бертолетовой солью – происходит вспышка, поджигающая артиллерийские картузы с порохом. Время срабатывания определяется толщиной медных пластин. По слухам французская эскадра уходила в Константинополь. Значит и мичману Семенову туда. Чтобы завершить свою месть. Если не поймают во время очередной облавы, или не убьют по дороге.

Глава 54 Осень 1919 года. Не всякий поляк долетит до середины Днепра.

Антон Иванович Деникин, достаточно кратко но емко охарактеризовал сложившуюся ситуацию, как позиционный тупик. У него есть снаряды. У поляков их нет. Но они на том берегу реки, а он на этом. Мосты они предусмотрительно взорвали. Бродов нет. Попытки форсировать реку приведут к неоправданным потерям. Польский генерал Еждеевский размышлял точно также. Находясь в треугольнике, где Ока впадает в Волгу, и имея за спиной Владимир, Ярославль и Москву можно было не беспокоиться. Дефицит снарядов это временное явление, скоро наведут порядок и он задаст инсургентам трепку.

Александр Степанович Антонов не знал о том, что можно заставить воевать противника с опрокинутым фронтом, он просто шел освобождать Москву от ляхов, и мысли его соответственно были не о тактике и стратегии, а о том, чтобы и дело сделать и меньше крестьянских мужиков при этом положить. Впрочем не только крестьянских – его армия разбухала как губка впитывая в себя не только крестьян но и рабочих дружинников, офицерские группы затаившееся до того в подполье. Армия переправилась через Оку и двигалась на Москву, оставляя за собой кровавую просеку уничтоженных продотрядников и вырезанных легионеров и "санационников". Брать Москву с ходу ему отсоветовали – своих русских там уже нет – сгинули зимой 1918-1919 в польских лагерях, вывезены на работы, или разбежались по окрестным деревням и лесам губернии, остались одни ляхи. Кушать всякий люд хочет, в том числе и польский – если обложить Москву кольцом – вымрут поганые ироды с голода. Что собственно говоря Антон Степанович и сделал. Одновременно лишив Армию Еждеевского основной магистрали поставки продольствия и боеприпасов. Попытки "санационников" из гарнизонов Владимира и Ярославля снять блокаду Москвы успеха не принесли, ибо у Антонова был не десяток мужиков с пулеметами а около восьмидесяти тысяч народу с пушками, аэропланами, бронепоездами и прочим. Более того, поляки пытавшиеся снять блокаду не учли того, что во-первых слухи по земле распространяются быстрее электромагнитных сигналов по телеграфу, а во-вторых забыли про величайшее открытие Н.В.Гоголя – доказавшего, что в России есть только две беды – с первой научились бороться при помощи асфальтоукладчиков и катков, что же до второй – дорог, то здесь способа решения не было найдено до сих пор. Поэтому мало того, что жолнеры оказались на полпути между пунктами из которых вышли и Москвой у пущенных под откос эшелонов, так и возвращение истрепанных в боях с Антоновым частей по приведенным в негодность дорогам в Ярославль и Владимир, привело к очень неприятному открытию – вездесущие инсургенты, вооруженные до зубов заняли города, и ни в какую не хотели их отдавать.

Так бы они наверное и бродили туда и обратно, но дело решил случай. Поняв, что в одиночку с инсургентами не справиться, польские гарнизоны Ярославля и Владмира решили объединиться. Поскольку передвижение по дорогам было чревато потерями, командир Ярославского гарнизона пан Мнишек решил пробраться скрытно через леса и болота. В одной их деревень был нанят за хорошую плату проводник и жолнеры углубились в российские леса и болота, бросив тяжелое вооружение – снарядов к нему все равно уже не было.

Вот уже сутки польская колонна пробиралась через болота. Впереди шел проводник, мужчина лет шестидесяти с окладистой бородой и пейсами, и по одному ему ведомым приметам прокладывал путь через болото. Рядом с ним шел командир авангарда капитан пан Друзьдецкий и перебрасывался фразами. Генерал-майор Мнишек сверялся с картой, от которой впрочем на болоте толку не было, смотрел на Солнце, и знал, что несмотря на зигзаги и петли которые они совершают, они неуклонно шаг за шагом продвигаются на сближение с Владимирской группировкой. Внезапно впереди раздался хлопок выстрела. Пан Мнишек напрягся и приготовился к худшему. И оно случилось. Вначале движение колонны остановилось. Потом, по цепочке передали, что проводник застрелен капитаном Друзьдецким. Польский генерал вызвал капитана к себе. Он знал, что капитан Друзьдецкий очень грамотный и образованный офицер и просто так стрелять не будет. До войны он был издателем журнала "Что. Где. Когда." для эрудитов. А вот и он сам.

– В чем дело пан капитан? Почему Вы застрелили проводника?

– Вы знаете кого мы наняли в проводники пан генерал?

– ????

– Его зовут Абрам Ааронович Сусанин! Вам это ни о чем не говорит?

– Черт!!!

– Знаете, что он сказал умирая?

– Что???

– И вы таки знаете дорогу? И вы таки помните обратный путь?Старый Абрам знает куда он идет. Он здесь контрабандой сорок лет… Здесь он недоговорил и испустил дух.

– Черт! Опять эти чертовы сионисты! Есть на Земле место где их нет? Соберите офицеров пан капитан нужно держать военный совет!…[6]6
  Данный диалог восстановлен по рассказу капитана Друзьдецкого. В 1950 году, спустя тридцать лет после описываемых в романе событий, он и еще четверо человек оставшихся от польского отряда сумели наконец таки найти дорогу из болота и вышли к деревне Кукуевка. После выяснения их личностей все пятеро польских военнослужащих были интернированы.


[Закрыть]

Владимирская группировка, не дождавшись помощи в итоге распалась на несколько мелких групп, которые постпенно растаяли в стычках с местным населением.

В результате всех вышеперечисленных событий, позиционный тупик совершенно незаметно, и потому очень внезапно превратился в окружение. Что делать в сложившейся обстановке генерал Еждеевский не знал. Если оставить позиции и начать движение к Москве, то за ним увяжется армия Деникина, и форсировав водный рубеж лишит его выгодной позиции. Если же не двигаться в строны Москвы, то армия просто исчезнет в мелких стычках, в условиях отсутствия боеприпасов, провианта, фуража.

Принятие решения ускорили русские речные корабли, переоборудованные в канонерские лодки. Их количество с каждым днем возрастало, а огонь становился все убийственней. Ответный огонь польских батарей звучал все реже. Поляки стали отстпать на запад, к первопрестольной. Как и предполагал пан Еждеевский, отряды инсургентов тут же начали переправу через реку. Поэтому отступление легким не получилось. Постоянные арьегардные бои, плюс стычки с повстанческими отрядами, начали подтачивать численность его войск, моральный дух падал, в рядах легионеров участились случаи дезертирства. Закончилось продвижение на запад у хорошо подготовленных позиций, которые судя по количеству пулеметов, глубине окопов и длине колючей проволоки создали профессиональные военные, а не восставшие хлопы. Попытка взять их сходу штурмом провалилась, обходные фланговые маневры из-за лесов и болот были не возможны. Инсургенты оседлали дорогу, и вели себя слишком профессионально для крестьян. Пришлось окапываться и полякам. Правда сзади по пятам двигался Деникин, и становилось ясно, что фактически армия Еждеевского попала в окружение. Попытки проравться из окружения мелкими группами пресекались русскими егерями-пикинерами.[7]7
  Так называли поляки бородатых людей с вилами и косами, которые гонялись за ними по лесам Подмосковья.


[Закрыть] Артиллерия Деникина методично прогрызала дыру в польских позициях, превращая блиндажи и траншеи в лунный пейзаж. Через несколько дней упорного труда, польская группировка была рассечена надвое, а затем все рухнуло в одночасье, ибо держать оборону из-за отсутствия боеприпасов было нечем, и вместо двух групп в окружении оказалось несколько десятков, которые очень быстро были истреблены егерями-пикинерами и сектантами-талибами [8]8
  Так поляки называли бородатых людей с обрезами, которые гонялись за ними по лесам Подмосковья.


[Закрыть] в окрестных лесах. Как погиб, генерал Еждеевский неизвестно, но по имеющему хождению преданию его зарубил, внезапно прорвашийся в расположения штаба, конный афро-фортун [9]9
  Так политкорректные поляки называли выходцев с Кавказа, которых мы, неполиткорректные, именуем «черномазыми». «Черно» – это «афро», а «Маза» – это удача, фортуна.


[Закрыть] в тот момент, когда он решал задачу выхода из окружения и чертил на песке схему выхода из окружения.[10]10
  Пан Еждевецкий восхищался античным Архимедом, и стремился ему подражать – принимал ванны и любил строить планы на песке.


[Закрыть]

Что же касается Москвы, то после объединения Деникина и Антонова, а также прочих инсургентов рангом пониже, ее судьба была решена. В учебнике польской истории сказано, что Москва, защищаемая польским гарнизоном пала благодаря предательству русских масонов из ордена "Золотой Слив" [11]11
  Так поляки называли работников управления коммунального хозяйства города Москвы.


[Закрыть], которые выдали инсургентам планы московских подземных коммуникаций, благодаря чему подразделениям жолнеров был нанесен удар в спину многочисленными отрядами русских.[12]12
  Авторы приносят извинения за многочисленные комментарии в этой главе.


[Закрыть]

Глава 55 Осень 1919 года."Ворошиловские стрелки" против латышских"

В графе ненависти бойцов Железной пролетарской Красногвардейской дивизии имени взятия Бастилии Парижскими Коммунарами, сразу после поляков стоял Лев Заковский, начальник контр-разведки Повстанческой армии Батьки Махно. Во время совещания командующих частями Объединенных Вооруженных Сил России, всем участникам были подарены именные Кольты М1911. После торжественного обеда Генералы, полковники, атаманы, комдивы и краскомы бросились опробовать новинку во дворе по бутылкам… Климент Ефремович из тяжелого и незнакомого оружия естественно промазал, но окончательно подготовил платформу для будущих шуток его начальник тыла, кругленький маленький рыженький интендант в пенсне, по фамилии Чубчик. Чубчик выронил Кольт после первого же выстрела, взвизгнул и присел на корточки, закрыв лицо руками. Переждав когда утихнет общий хохот, Заковский подошел к интенданту и провозгласил – «Вот это настоящий ворошиловский стрелок». И после этого, по любому поводу бойцов и командиров Железной Пролетарской, все звали исключительно Ворошиловскими стрелками. Судьба у Дивизии была не легкой. Во время недолгой Гражданской войны она была вдребезги разбита Белыми, на Украине по своей бесшабашной смелости Ворошилов попытался разоружить кадровый Германский полк, в результате чего сам остался без артиллерии и теперь еще это прозвище…

Я вам даже не приказываю Комдив, я прошу. Вы должны продержаться двое суток, не меньше. Если Латышский Корпус собьет вас с позиций может рухнуть весь фронт. Вцепитесь зубами в землю и держитесь. Не позднее чем через два дня вам помогут. Это все. Латышский корпус, костяком которого были пресловутые Латышские стрелки в полном составе вошел в Легион и теперь он шел на Питер, соверщая невиданный до сих пор рейд такими массами пехоты. Для Ворошиловских стрелков был только один плюс… Ради мобильности у Латышей не было ни артиллерии ни станковых пулеметов, но за то ручников навалом и боевого опыта в избытке. Ворошилов держал свой штаб в поселке Яунтлатгале (бывшее Пыталово). По берегу реки Утроя были устроены пулеметный засады, тут спасибо Базе Унеча и Княгине Глебовской. Дивизии Ворошилова присали с барского плеча сотню "Максимов" и миллион патронов. Базу переформировывали в укрепрайон и лишние запаса рассылали по растущим войскам. Пулеметы доставил сам комендант Базы капитан Михаил Орданович лично и довел Штаб Ворошилова до белого каления оформлением всевозможных накладных, актов и расписок. Правда когда Капитан присоветовал пулеметные засады и помог наладить телефонную связь межу артиллеристами и кррректировщиками и наконец отстегнул с барского плеча пять пудов динамита для мостов, Клим к нему подобрел. И тут еще новость… капитан Орданович предложил свою помощь в завтрашнем бою. Ворошилов поблагодарил но отказался.

– Капитан – сказал он, я вам очень благодарен но ваши десять теплушек и рота охраны, мало изменят ситуацию. Так что спасибо и прощайте -

– А кто вам сказал господин Комдив что у меня только рота. У меня вобщето еще и бронепоезд есть, "Малахит" называется – Немой сцене происходящей несколько минут, позавидовал бы сам Гоголь Николай Васильевич.

Бой как и положено приличномой битве начался на рассвете. Два батальона латышей на лодках переправились через речку и имитировав попытку закрепиться на плацдарме ударили с тыла по мосту, еще один батальон ударил по тет-де-пону. Мост достался легионерам без единого выстрела, но радовались они не долго. Как только ударная колонна втянулась на мост, раздался взрыв и по всему берегу ударили ружейные залпу, уничтожая прорвавшихся врагов. Река Утроя не была серьезным препятствием для опытных солдат, ширина 5-10 саженей, глубина 4-6 футов. Волны вражеской пехоты, на подручных средствах и просто в плавь хлынули на наш берег и тут заговорили пулеметы, много пулеметов. К вечеру атаки прекратились, а Ворошилов еще не использовал резервы. Потери дивизии были около тысячи убитых и две тысячи раненых. Латыши потеряли только убитыми больше трех тысяч. Особенно большие потери дивизия понесла во время штыковых атак латышских стрелков, волна за волной выходили они из воды и бросались в жестокую атаку, положение спасли только пулеметы. Латышам не удалось захватить плацдарм, но в строю осталось две тысячи штыков и тысяча сабель, не считая артиллерии и бронепоезда Капитана Ордановича. У латышей осталось еще минимум шесть тысяч человек. Еще не победа, но соотношение лучше чем утром сегодняшнего дня. Ночью вернулась разведка из состава экипажа бронепоезда. Они принесли данные о дислокации войск противника и приволокли языка. Как выяснилось в 5-30 надо было ждать общей атаки. Ворошилов приказал в 5-10 нанести артиллерийский удар по разведанным целям, но в 5-00 на артпозициях началась стрельба, проводники из местных провели в тыл дивизии два батальона латышей и три батареи из четырех были захвачены. Единственная оставшаяся батарея трехдюймовок открыла огонь по латышскому штабу и накрыла его со второго залпа. 1й Железный конный полк завяз в бою за батареи, 2й конный полк ликвидировал прорыв противника в центре, но и сам полег почти полностью. Централизованное управление боем было нарушено с обоих сторон и поле боя все больше начинало напоминать хаотичную свалку, четко держались и тут вступил в дело бронепоезд капитана Ордановича.

Все выжившие после этого боя "Ворошиловские стрелки" до самого конца службы никогда не снимали красные повязки с солнцеворотом. В поезде у Ордановича оказалось несколько сот упаковок данной амуниции пощитой когдато для не состоявшейся гвардии Троцкого. И капитан посоветовал Климу одеть на всех своих солдат эти повязки, что бы не стрелять в бою по своим. И когда бронепоезд "Малахит" ворвался в самую гущу драки, артиллеристы и пулеметчики видели в кого стрелять, а в кого не стрелять. Латыши отступили от Яунтлатгале (ставшего снова Пыталовым) и ушли в глубь Латвийской территории. А "Ворошиловские стрелки" зализывали раны. Потери были огромны, но приказ был выполнен.

Из детских сочинений:

«…Поляки были в 40 верстах. Мы, младшие кадеты, были возбуждены. У многих был замысел бежать на фронт. День 22-го декабря склонялся к вечеру, когда нам объявили, что в 8 часов вечера корпус выступает из города. За полчаса до отхода был отслужен напутственный молебен. И сейчас я ярко представляю себе нашу маленькую уютную кадетскую церковь, в полумраке которой в последний раз молятся кадеты. После молебна была подана команда выстроиться в сотни, где сотенный командир сказал несколько слов… У командира, который смотрел на кадет мальчиков, стоявших с понуренными головами, блеснули на глазах слезы. Видно было… что он искренно жалел нас. Наконец мы, перекрестившись на кадетскую сотенную икону, подобравши свои сумочки, тихо стали выходить из корпуса. Это шествие… напоминало похоронную процессию. Все молчали… Часов в 9 вечера мы вышли из города… нас нагоняли обозы… всадники, извещающие… что фронт недалеко, что большевики нас могут настигнуть…бодро ступали по дороге с винтовками за плечами… среди нас были слабенькие… мы ободряли, облегчали их, помогали нести вещи. Чувствовалось сильное воодушевление».

«Особенно жалко было смотреть на малышей, среди которых попадались 8-ми и 9-ти лет… завернутые в огромные шинели, с натертыми до крови ногами, плелись за обозом… Кадеты помогали друг другу и шли, шли и шли».

«Идти было очень трудно, особенно маленьким, которые плакали и часто падали в глубокий снег, но все-таки продолжали идти вперед».

«Помещение отведенное для нас было очень маленькое, так что пришлось спать согнувшись на корточках или совсем не спать. Так проходили мы станицу за станицей, село за селом; дошли до Кущевки… Погрузившись на поезд, мы облегченно вздохнули».

«Приехали в Новороссийск, где умер наш директор и еще много кадет».