Текст книги "Алая кровь на белых крыльях"
Автор книги: Александр Афанасьев
Соавторы: Ольга Тонина,Владимир Чекмарев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 42 страниц)
Котельное отделение было уставлено большими кушетками и марокканскими скамьями, кожаными диванами и удобными креслами, оббитыми плюшем и вельветом. Пол был покрыт мраморной плиткой, и устлан толстыми коврами и шкурами животных. Стены выкрашены в белый цвет, там и сям в них были вкраплены символические орнаменты из мозаики, а также висели великолепные подлинники Дали и Пикассо. Через определенные интервалы на стенах встречались античные канделябры, и мигающие лампочки отбрасывали таинственные тени на многочисленные тела, находившиеся в помещении. Особый колорит придавали полуобнаженные люди с лопатами – кочегары, которые время от времени кидали уголь в раскаленное жерло котельных топок. Время от времени они похлопывали лопатами по ягодицам занимающихся любовью. Мы присоединились к совокупляющимся и тоже стали совокупляться. Ах, как это было мило, необычно и чувственно! Потом, сильно уставшие, мы вчетвером некоторое время отдыхали (я забыла сказать, что к нам присоединились Бжижек и Пьер – ах, какие они были милые!), нежно обнимая друг друга, а затем, спотыкаясь, пошли на верхнюю палубу. Там передохнув Бжижек и Пьер начали дарить наслаждение друг другу, а Тадеуш подошел и обнял меня. Я ощущала себя такой невинной… Жалела, что не девственница. В нем чувствовалась большая страсть.Он уставился на мои загорелые ноги, затем на пальцы ног с покрашенными в бледно-розовый цвет ногтями, а затем на мои руки. Его руки крепко обхватили мои, сжимая пальцы и в то же самое время нежно лаская подушечки.
– У тебя такие красивые пальцы, – прошептал он, прижимаясь ко мне.
Он с восхищением глядел на меня прекрасную и нагую в лучах восходящего солнца – я забыла сказать, что мы занимались любовью целые сутки, и мне даже не хотелось кушать. Не отрывая взгляда, он потянулся ко мне, дотронулся и поцеловал, будто я была не из плоти и крови. Постепенно он становился более смелым. Он поцеловал мой живот, а затем он с жадностью схватил мои упругие груди и начал их любовно ласкать. Мои соски стали твердыми, как пули. Я прижалась к нему. Взяв одну его руку, которая нежно ласкала мою грудь, я положила ее на густой коричневый треугольник между ног. В то время я еще не умела ровно подстригать волосики, поэтому растительность внизу была весьма богатой. Хотя я вообще-то натуральная блондинка с мягкими шелковистыми волосами, мои брови и растительность внизу живота всегда были темными.
Князь Тадеуш очень возбудился и стал умолять любить его так, как мне хочется, предоставляя мне тем самым лидерство.
Тесно прижимаясь к его разгоряченному телу, я начала медленно двигаться вперед-назад, обняв его ноги своими ногами.
– Ну давай же, Тадеуш, глубже, глубже, пожалуйста!– стонала я в экстазе.
Мы одновременно достигли высшей точки наслаждения. Это было долгое, восхитительное чувство, и я ощущала, как его наслаждение вливается в меня. Да, ради этого следовало подождать столько времени, сразу же сказала я себе.
Мы легли на палубу, изнемогшие, счастливые, в высшей степени удовлетворенные. Отдых после акта был таким же чудесным, как и оргазм. Мы шептали нежные слова, ласкались с закрытыми глазами, нежно трогая лица, груди, руки, пальцы друг друга.
Как маленькие невинные подростки, мы были ошеломлены свершившимся актом любви. Я чувствовала, будто никогда ни с кем не спала до этого. Мы лежали и смотрели на розовое в лучах восхода море, и немножечко щурились, от начинающего набирать силу солнца. А потом, мы увидели, что к нашему лайнеру приближается самолет. Вот он снизился, и от него отделилось и упало в воду, что-то продолговатое, мужественное и фаллическое. А самолет набирая высоту промчался над нашим «Ежи Третьим», но мы успели помахать ему руками. Это было так романтично! Бжижек с Пьером тоже ему помахали, и многие другие, кто занимался любовью на палубе. А то, что он сбросил в воду, двигалось к нашему пароходу. Я замерла в предвкушении, новых чувственных наслаждений. Мне казалось, что сейчас этот фаллический мужской предмет вопьется в борт нашего судна, и оно застонет и изогнется дугой в порыве нахлынувшего оргазма.
Так оно и произошло. Это был не стон, а какой-то взрыв – настолько силен был порыв страсти, охвативший «Ежи Третьего». Он изогнулся так сильно и резко, что мы, смеясь и хохоча, улетели в воду. Правда там я потеряла Тадеуша, но обрела Франка. Ах, какой этот Франк был милый и нетерпеливый! Как он торопился овладеть моим чувственным телом, изнывающим от нехватки новых чувственных наслаждений! Как он шлепал меня по ягодицам. А потом он поплыл отдыхать на какую-то деревяшку. Наш пароход в порыве страсти выпустил облако белого пара и в изнеможении от оргазма лежал на боку. А потом рядом со мной взбурлила вода, и на поверхности показалась подводная лодка. На мостик вышел бравый капитан с биноклем. Ах, какой он был милый, мне представилось, что он шлепает меня своим биноклем по моим чувственным ягодицам, и я воспылав к нему страстью стала приветственно махать ему рукой и кричать:
– Месье! Месье!
Моему чувственному нежному и страстному голосу, вторили голоса Бжижека и Пьера, которые тоже при этом махали капитану, не забывая при этом дарить друг другу сладостное наслаждение, тесно прижавшись друг к другу. Милый капитан нас заметил! Он посмотрел в мою сторону, а затем на Пьера и Бжижека, а затем смачно плюнув за борт, произнес:
– Швайне! – после чего исчез с мостика, и лодка стала погружаться под воду.
Грязный бош! Не удивительно, что мы воюем с этими недоумками, которые ничего не понимают в чувственности и наслаждениях! Я осталась в одиночестве, но не надолго. Вскоре ко мне подгребла шлюпка с матросом. Его звали кажется Иван или Айвэн. Ах, какой он был милый! Эти строки в дневнике, я пишу на шлюпке. Голова моя и руки, одной из которых я пишу дневник, покоятся под какой-то деревянной доской в ее передней части, а роскошный зад с прелестными ягодицами выставлен наружу. Айвэн или Иван время от времени дарит мне наслаждение, но чаще дарит мне новые чувственные страстные ощущения совершенно новым, доселе неиспробованным мною способом. Он шлепает меня по моим чувственным ягодицам веслом и нежно кричит:
– Da uberi ti svoy zad shalava nenasitnaya!
Я не знаю, что как это переводится, но мне кажется, что он восхищается моей страстностью, прелестной грудью, и чувственными формами моего роскошного тела. А еще, он дает мне весла и заставляет грести, а когда я делаю это медленно, начинает кричать:
– A nu grebi davay! Koshka nenasitnaya!– и я гребу, ах, какой он милый этот Айвэн! Какую мистерию чувственной страсти, я испытываю с ним!".
* * *
Лотар подскочил к подрулившей «Валькирии-2» и помог Светлане спуститься на песок.
– Как полет? – спросил он.
– Нормально! Атаковали какой-то белый пассажирский лайнер. Я боялась, что это госпитальное судно, и тянула со сбросом торпеды до последнего, но никаких красных крестов на нем не было. И затонул слишком быстро для своих размеров – словно на нем никто не боролся за живучесть. Знаешь, там на палубах, я разглядела, было очень много голых мужчин и женщин, и они… Вообщем, какой-то плавучий Содом а не пароход!
Лотар удивленно приподнял брови.
– Голых людей? – переспросил он, – совсем эти поляки с ума посходили! Обедать будешь?
– Нет, устала. Приму душ и посплю пару часов, а потом самолет нужно проверить.
– Хорошо.
Лотар сидел в кресле и слушал шум воды в душевой. Как изматывают ее эти полеты! Наконец, шум воды стих, и спустя какое-то время, появилась его жена, в мягком халате, вытирающая волосы полотенцем.
– Может, все-таки пообедаешь?– задал он вопрос.
Светлана отрицательно мотнула головой.
Он проводил ее до кровати, подождал пока она уляжется, укрыл одеялом, и заметил, что она тут же погрузилась в сон. Лотар нагнулся и поцеловал жену в губы, она улыбнулась во сне и беспокойно заворочалась. Стараясь не шуметь он вышел из каюты, и направился по коридорам и трапам блокшива на "Шеер". Механик был обеспокоен протечками через дейдвуд правой линии вала – а это означало, что нужно менять уплотнение. Делать это можно было или в доке, которого на базе не было, или на плаву, наддув отсек воздухом высокого давления… Сделать это он хотел, до того момента, как жена проснется – вечерние прогулки по острову – у них стали семейным ритуалом. Когда же Берта скрестит самолет с подводной лодкой? В том, что скрестит он не сомневался, но хотелось, чтобы это было побыстрее.
Глава 43 Август 1919 года. Танк. Борец за величие Великой Польши Юзеф Пилсудский.
Государство лишь тогда чего-нибудь стоит, если оно умеет защищаться – эту мысль раз за разом вколачивал Юзеф в буйные головы польской шляхты. Мы не должны зависеть от поставок союзников. Если мы хотим стать Великой Польшей не на бумаге, то мы должны оснащать армию оружие произведенным на польской земле. Именно поэтому, помимо покупки военного имущества у стран Антанты, Польша стала предпринимать усилия, для того, чтобы организовать производство оружия у себя на территории. Благо золото, русское золото, аннексированное в России, для этого имелось. Поэтому скоро на севере Варшавы руками восточных рабов стали возводиться корпуса нового предприятия. Польша приобрела у Франции технологическое оборудование для производства танков «Рено». Одновременно польские эмиссары вели переговоры с Армстронгом и Шнейдером о покупке оборудования для производства артиллерийских орудий, а также строились планы, по созданию авиационных и автомобильных предприятий на окраинах Варшавы. Как не покажется странным, а поляки столкнулись с двумя проблемами – союзники, не очень то были настроены на продажу технологического оборудования, предпочитая торговать готовой продукцией, и… поляки не желали работать на создаваемых заводах! Использовать восточных рабов Пилсудский опасался по причине наличия в России вируса большевизма, что до германских рабов, то здесь, после утечки информации о событиях в Данциге – грозили либо диверсии, либо создание отрядов мятежников из числа рабочих вооруженных построенными на польские деньги оружием. Поэтому проблему пришлось решить привлечением на работы еврейской части населения Варшавы. Естественно, что для этого заранее в несколько этапов были приняты законодательные акты об уменьшении прав еврейского населения на территории Польши. Юзеф Пилсудский посчитал, что еврейский вопрос – меньшее из зол в данной ситуации, тем более, что и евреи проживающие на территории Польши в перспективе подлежали «санации».
Но главным в данном вопросе Пилсудский считал не оснащение польской армии польским оружием. Главным он считал политический момент – не многие страны в мире могли похвастаться тем, что самостоятельно производят танки. Только страны входящие в число мировых держав – Англия, Франция, САСШ, Италия, а теперь и Польша. То есть Польша становилась настоящей мировой державой, становилось государством, чей голос оказывал решающее влияние на мировую политику. Именно поэтому, момент открытия Варшавского танкового завода был обставлен как событие мирового масштаба, и по размаху и пышности превосходил празднование в России трехсотлетие дома Романовых. На торжественное событие были приглашены руководители крупнейших мировых держав, многочисленные представители европейских государств поменьше, множество представителей царствующих домов Европы и Азии. Все было обставлено по высшему разряду, включая перенесение на сушу флотской традиции – Юзеф Пилсудский лично разбил бутылку шампанского о первый выкатившийся во двор с завода танк "Польский Рено". В дальнейшем он планировал изменить название на "Пан Пилсудский" или "Юзеф Пилсудский", но пока он решил не раздражать французских друзей, достаточно было и того, что танк носил его имя и назывался "Борец за величие Великой Польши Юзеф Пилсудский" и был выкрашен в цвета польского национального флага – корпус и гусеницы красного цвета, а башня белого. А художник декорирующий танк, решив что французы всеравно не знают польского, не мудрствуя лукаво гордо написал на танке – "JСzef Pi?sudski".Далее как водится торжественный банкет, сопровождаемый выступлением известных музыкантов Европы, а затем грандиозный салют и фейерверки над всей Варшавой. Праздник вступления Польши в ряды мировых держав удался. Но главный праздник был у вездесущих агентов Князя Калиты. Прямо с парада разноцветный танк был на тяжелом грузовике увезен к железнодорожным пакгаузам, где следы его терялись.
Из детских сочинений:
«Это были гады, пропитанные кровью, которые ничего не знали человеческого».
«Мама не могла приехать ко мне, потому что поляки буянили».
«У нас появилась легионеры и разные польские выдумки».
«В это время был сильный голод и каждый человек молился Богу, чтобы дожить свою жизнь до конца».
«Все стали грубыми, озлобленными и голодными».
«Наступило мучительное время, когда все забирают, и сам не знаешь, может быть и тебя возьмут».
Глава 44 Сентябрь 1919 года.Французский десерт или Последний бой Германа Геринга.
Макс Шрамм, известный также как Глорх, командир отделения вервольфов, громко выругался опустив бинокль. Повадилась цапля на болото лягушек ловить! Именно так и обстояло. Цапля, она же четвертькилометровая сигара, она же дирижабль «Леон Гамбетта» переданный Германией Франции по условиям Версальского договора, самым наглым образом висела в берлинском небе. Если бы просто висела, то это еще куда ни шло, хотя конечно неприятно чувствовать на себе чей-то приглядывающий невидимый взгляд сверху, так эта «цапля» время от времени собирала свою жатву. И не лягушками, а человеческими жизнями. Периодически из ее нутра вылетали маленькие черные точки и со свистом устремляясь к земле, сея внизу смерть и разрушение. Переброска зенитных орудий из Эссена запаздывала по причине того, что Германия сейчас напоминала лоскутное одеяло – одни территории контролировали французы, другие поляки, третьи бельгийцы, четвертые сами немцы. Поэтому по прямой крупповские грузовик пройти не могли, а на город соответственно летела смерть с небес.
– Эх снизился бы он пониже, – произнес Серб, он же Вилли Хенке, – я бы в нем из винтовки дырок понаделал!.
– Ага, штыком! – хмыкнул Глорх.
– Ну не штыком, а может ракетой какой-нибудь, сигнальной например! Слушай, Глорх, а что если несколько сигнальных ракет вместе связать? Дальность увеличится или нет? Представляешь если долетит? Там же водород! Полыхнет так, что и в Париже будет видно! Давай попробуем!
Макс Шрамм задумался, в предложенной Сербом идее был определенный резон – даже если не получится, хоть делом займутся, а не будут сидеть и ждать прилетит в них что-нибудь сверху или нет. Однако данной затее не суждено было сбыться, ибо на небе появился еще один персонаж. Сопвич "Кэмел" F.1 разукрашенный германскими крестами. Он зашел со стороны солнца, поэтому экипаж "Гамбетты" заметил его не сразу. Однако лягушатники-аэронавты не растерялись, быстро отставив в сторону тарелки с лягушачьими лапками, вымоченными во французском пятидесятилетней выдержки коньяке, и сваренными в соусе из язычков колибри, они разбежались по боевым постам, оставив выдыхаться фужеры наполненные "Мадам Клико". И вскоре в сторону истребителя с верхней носовой и кормовых пулеметных точек потянулись следы трассеров. Но пилот Сопвича не стал сворачивать в сторону, он упрямо шел курсом на дирижабль и расстояние неуклонно сокращалось. Расчеты "Гочкисов" уже начали нервничать, ибо несмотря на то, что трассы очередей сошлись на хрупком биплане, тот как заговоренный шел вперед.
"Виккерсы" на трофейном самолете отказали практически сразу, успев выплюнуть десяток пуль не больше, и атака на безоружном самолете была лишена всякого смысла. Но Герман, так не считал – прежде чем в Берлин доставят зенитки, прежде чем удастся захватить новый трофейный самолет, эта чертова сигара в руках почитателей Гюго, будет продолжать сеять смерть на германской земле, поэтому он упрямо шел в атаку на "Гамбетту" механически нажимая на гашетку пулеметов, в надежде, что неисправность возникшая с оружием в самый неподходящий момент вдруг пройдет сама собой. Причина неисправности была банальна и характерна для войны в Германии – технический персонал, обслуживавший этот истребитель, базировавшийся во французском авиаотряде, рядом с Берлином, частично был немецким, ибо того, что Германия встанет на дыбы предвидеть никто не мог. Когда все началось, кто-то из техников вывел из строя пулеметы на самолете. Причем сделал это с умом, чтобы не сразу обнаружилось. Оно и не обнаружилось до момента таки дирижабля, ибо практически сразу же после диверсии Сопвич был захвачен германским отрядом. Остальные успели упорхнуть, а этот, со свеженакрашенными крестами на следующие сутки совершил свой первый боевой вылет против "Леон Гамбетты". Он и сейчас его совершал, вернее сказать заканчивал, ибо предпринятая Германом Герингом атака сверху результата не принесла. Оставался единственный шанс, пролететь как можно ближе от корпуса дирижабля, в надежде, что кто-то из стрелков, в горячке боя прострелит обшивку собственного корабля.
Не прострелили. Трофейный "Кэмел" вспыхнул раньше, когда до дирижабля оставалось меньше сотни метров. В последствии родилось две легенды – германская и французская, различие которых было только в одном – немцы утверждали, что Герман Геринг был жив, когда это все произошло, французы утверждали обратное. Стрелки верхних точек прекратившие стрельбу с замиранием сердца следили за происходящим. Время словно бы растянулось, и все плыло в замедленном темпе – гигантская сигара, маленький объятый пламенем комок пикирующий под углом на нее сверху. Вот шевельнулись рули "Гамбетты", словно бы в предчувствии беды, и гигантское тело, творение графа Цеппелина дрогнуло, пытаясь повернуться от летящего огня, или не дрогнуло а просто померещилось, ибо таково было настойчивое, хотя и мимолетное желание свидетелей происходящего, но все тщетно – факел врезается в корпус огромной сигары, и небо раскрашивается всполохом вспышки, а затем яркого пламени горящей верхней обшивки. Лопнувший от удара шпангоут, и хлестнувшие во все стороны крепившиеся к нему тросы нарушили жесткость корпуса, и огромная сигара в падении складывается почти пополам, а затем словно окурок падает на город в район Ландсвергерштрассе и Гальповштрассе. Все.
Это было действительно все. Потом ближе к вечеру Глорх и Серб сумели посетить место падения обломков "Гамбетты" – гигантские обугленные и оплавленные алюминиевые останки набора корпуса поразили воображение Вилли Хенске еще больше, чем недавний полет и боевые действия этого гиганта в Берлинском небе. И совершенно не важно, что пилот германского истребителя погиб. Обломки воздушного дредноута иногда оказывают гораздо больше влияния и значения чем действия целой дивизии. Бой в небе над Берлином видели все – и германские отряды, и части оккупационных войск, забаррикадировавшиеся по его районам. И если первые уверовали в то, что победить можно, то вторым в голову начали ползти панические мысли о том, что их здесь бросили. И результаты ночных боев это подтвердили – французы дрались как обреченные, но не с яростным ожесточением, а с каким-то фатализмом и неизбежностью смерти, все меньше любителей лягушек горело желанием героически погибнуть на чужой земле. Судьба Берлина и результата уличных боев в нем была решена. Решена на небесах. Решена свыше. Бог один и един, и он не может быть со всеми. Когда он с одними, то его нет с другими.
ЗНАКИ РАЗЛИЧИЯ ОХРАННЫХ БОЕВЫХ ОТРЯДОВ КРУПП-ВЕРКЕ.
Schutzmann – рядовой
OberSchutzmann – ефрейтор
RottenSchutzmann – старший ефрейтор
SharSchutzmann – капрал
OberscharSchutzmann – сержант
HauptSchutzmann – Фелдфебель
SturmSchutzfuehrer – лейтенант
ObersturmSchutzfuehrer – оберлейтенант
SturmhauptSchutzfuehrer – капитан
SturmbannSchutzfuehrer – майор
ObersturmbannSchutzfuehrer – подполковник
StandartenSchutzfuehrer – полковник
BrigadeSchutzfuehrer – бригадный генерал
GruppenSchutzfuehre – генрал-майор
ObergruppenSchutzfuehrer – генерал-полковник
Глава 45 Сентябрь 1919 года. Мы из Кронштадта.
Адмирал Колчак выругался так, что кто-то из стоявших рядом дружинников выронил из рук винтовку. Несмотря на оскорбление классиков марксизма, а также движущей силы революции и могильщика капитализма в России выражениями, которые вогнали бы в краску практически всех большевистских вождей из числа бывших маргиналов со стажем, никто не осмелился прерывать гневную тираду Командующего Флотом России. Обиднее всего было то, что готовность рабочих дружин героически погибнуть за освобождение России от иноземных ворогов, адмиралу Колчаку была нафиг не нужна. Ему были нужны специалисты, с которыми можно было воевать. Были корабли, но не было тех, кем эти корабли можно было укомплектовать. Точнее сказать, укомплектовать было можно, но до того слова, когда группу людей называют экипажем, было как до Парижа известным членистоногим. Федор Федорович Раскольников постарался на славу, выкосив ряды флотских офицеров, а его супружница, вместе с папашкой постарались превратить матросов Балтфлота в банду насильников и мародеров. Поэтому огромное количество вымпелов на Кронштадтском рейде означало лишь огромное количество вымпелов бесхозного умирающего железа. Кое-что по мелочевке успели умыкнуть поляки, но остальное, без надлежащего ухода и присмотра превратилось в неизвестно что. Конечно, проявив настойчивость можно привести материальную часть в порядок, можно также научить людей кидать уголь в топки котлов, можно научить заряжать орудия и из них стрелять, но все вместе, чтобы слаженно, чтобы корабль ожил и превратился в единый, могучий механизм – на это нужно не меньше двух лет. А вот этих самых семисот тридцати дней у Александра Васильевича и не было. Комплектовать экипажи, приходилось из черт знает кого – рабочих, гимназистов, юнкеров, некоторого количества бывших матросов, из числа тех, что не превратились в пьяных зверей, потерявших человеческий облик, сухопутных офицеров, и оставшихся в ужасающе малом числе флотских. Поэтому после некоторых мытарств адмирал принял единственно верное решение – не губить людей зря, ибо их и так до обидного мало – Колчак ограничился половинной комплектацией отдельных кораблей. Единственным исключением была подводная лодка «Пантера» – единственная из ПЛ Балтфлота, находившаяся в более или менее боеспособном состоянии. Впрочем, и здесь адмирал был реалистом – с таким экипажем, и с такой матчастью у «Пантеры» будет только один шанс из трех провести атаку, и уж совсем никаких шансов уцелеть. Четыре дредноута с артиллерийскими расчетами орудий главного калибра, и минимальным количеством экипажа – только для поддержания работы котлов обеспечивающих электроэнергией артиллерию главного калибра – то есть по сути плавучих батарей, а также несколько ополовиненных экипажей эсминцев, которые, Колчак намеревался попытаться использовать как брандеры ночью. Остальных желающих умереть за Россию комфлота определили на береговые батареи. В фарватере Морского канала были затоплены «Андрей Первозванный» (адмирал настоял на возвращении старых имен кораблям) и «Император Павел I». Именно этому «флоту» и предстояло стать той силой, которая должна остановить десант интервентов.
Уныло грязный восход высветил многочисленные дымы на западе. Вскоре начали появляться и мачты дредноутов. Опасаясь русских подлодок огромные корабли окруженные сворой эсминцев стали выписывать замысловатый зигзаг неуклонно приближаясь к заветной цели. Время от времени с борта снующих эсминцев и траулеров за борт летели глубинные бомбы, в надежде спугнуть или повредить русские подлодки. Александр Васильевич отпрянул внутрь боевой рубки линкора "Петропавловск" и начал бормотать молитву. Первый рубеж бывшие союзники прошли. Да и кто бы сомневался, что укомплектованная с бору по сосенке единственная полуживая подводная лодка сможет остановить армаду бывших союзников, не уступавшую по численности Гранд-Флиту в Ютландском сражении. Однако молитва была прочитана преждевременно. "Пантера" была еще жива. Впрочем, уже мертва, ибо экипаж "Пантеры" пошел в атаку понимая, что шансов уцелеть у него нет. Не было и времени тщательно прицелиться – как только на траулере "Крокус" заметили предательский бурун от перископа и блеск линз, в воздух взлетели три красные ракеты, и "Крокус" понесся к обнаруженной цели, подавая сигналы сиреной и открыв стрельбу из бакового орудия. Время сузилось до первого разрыва глубинной бомбы, ибо перископ не исчезал, а расстояние сокращалось. "Пантера" дала залп из всех аппаратов. Но только семь торпед устремились к цели – пять из восьми решетчатых аппаратов Джевецкого увы отказали. Удержаться на глубине субмарина не сумела, поэтому уже шестой снаряд "Крокуса", который мчался на лодку, разворотил ее рубку, седьмой и восьмой снаряды пробили ее корпус, и лодка, задержавшись на несколько секунд на поверхности, нырнула вниз. Лодки данной конструкции не имели разделения корпуса на герметичные отсеки, поэтому хлынувшая через три пробоины вода, залила аккумуляторную батарею, и ее взрыв прикончил "Пантеру" раньше, чем это сделали глубинные бомбы из подоспевших траулеров и эсминцев. Из семи торпед в цель попали четыре, взорвались только три. Однако "Эрину" хватило и двух торпед – по крайней мере с затопленными котельными отделениями и сильным креном в продолжении похода не Петроград участвовать он уже не мог. Третья торпеда оборвала маневры "Ориона" – с затопленным румпельным отделением и поврежденными линиями валов он представлял сейчас лакомую цель для атак подводных лодок, но подводные лодки флота российского увы закончились, и добить британца было не кому. Данное событие отвлекло начало операции возмездия на час, не более – пока эсминцы и траулеры не пробомбили окрестности основательно.
А далее – как всегда по старинке – тральщики не спеша подошли к границе минного поля и начали свою работу. Взметнулись водяные столбы – это открыли огонь – две шестидюймовые железнодорожные батареи в районе Ораниенбаума. Колчак решил не вводить в бой тяжелые орудия против "мелкой посуды". Огонь американских дредноутов на какое-то время прервал обстрел тральщиков – либо батареи была подавлены, либо уничтожены. Через четверть часа выяснилось, что батареи уцелели, среди тральщиков вновь взметнулись водяные столбы, причем разных размеров – открыли огонь и другие батареи расположенные на материке. Кронштадт вынуждено молчал. Вынужденно – потому, что три четверти крупнокалиберной артиллерии, способной ответить дредноутам находилось на плаву, прикрытые тонким слоем брони и дуэль на такой дистанции русских линкоров, даже при полной комплектации экипажем была самоубийством – необходимо было подпустить противника ближе, чтобы не играть в одни ворота. Возня с тралением фарватера затягивалась, и противник начинал нервничать. Наконец у Сеймура и не выдержали нервы и он решил рискнуть – углем можно будет обеспечить себя и в Петрограде, а представать перед традиционным для британского флота трибуналом по поводу нерешительности ему не хотелось. Шесть трофейных пароходов, некогда русского торгового флота, превращенные в угольщики эскадры с командами добровольцев устремились вперед – навстречу своей славе и гибели. Расчет был верным – уголь должен частично погасить разрушительную силу взрывающихся мин – экипажи прорывателей рисковали, но пробитый ими фарватер должен был получиться и быстрее и шире и надежней. Расчистка фарватера удалась, по крайней мере последнему пароходу удалось прорваться до самого входа в Морской канал, прежде чем он пошел на дно – о том, что угольщик N6 распорол днище о корпус затопленного "Андрея Первозванного" британский адмирал не знал.
Головным двинулся "Конкерор" ведя огонь по Кронштадту главным калибром, корректируемый привязным аэростатом, поднятым, на одном из крейсеров. Следом за ним потянулись и остальные британцы держа дистанцию два кабельтовых. Однако вскоре Кронштадт затянуло дымом от пожаров, а также поставленных дымзавес. Ответили пушки его фортов. Но неудержимый бег бронированных гигантов остановить было непросто – несмотря на ряд попаданий – корабли Антанты продолжали движение вперед. Дистанция неуклонно сокращалась. Выстроенные вдоль берега русские дредноуты затянутые маскировочными сетями по прежнему вынужденно молчали. Наконец когда до головного "Конкерора" осталось три мили на "Петропавловске" взревел ревун. Сорок восемь двенадцатидюймовых снарядов вылетели практически одновременно, обозначив британцам нового, доселе вскрытого врага. В "Конкерор" попала дюжина из них, и его носовая часть превратилась в пылающие развалины. С сильным дифферентом на нос он выкатился из строя и стал описывать циркуляцию влево, подставляя свой борт под залпы нескольких батарей.Стреляло все, что может стрелять – вплоть до гладкоствольных раритетов середины девятнадцатого века, оставшихся на вооружении благодаря казнокрадству Великих князей попеременно трахающих в своей постели Матильду Кшесинскую, в обмен на массовое строительство дворцов для этой прима-балерины. Россия оказалась впереди планеты всей в области балета, и вместо "Измаилов" с 356 мм орудиями и новых дредноутов с шестнадцатидюймовками, новых орудий для фортов, новых самолетов, вдыхала пороховую гарь занюхивая пуантами несравненной Матильды, которая мило отдыхала в Ницце на деньги полученные от фирмы Шнейдера и банка Ротшильдов. Принцип старый и вечный как египетские пирамиды – вначале одни ублюдки губят все почище сотни армий неприятеля, а потом никому неизвестные Иванычи, Трофимычи, прапорщики ускоренного выпуска номерных полков пытаются спасти ситуацию захлебываясь собственной кровью.
Но "Конкерору" не повезло – он был первым, и пришел в расчетную точку залпа – командующий русского флота понимал, что у него есть максимум четверть часа, прежде чем от балтийских дредноутов останутся одни металлические ошметки. В лучшем случае – ибо в худшем и того меньше – после нескольких организованных первых залпов ситуация выйдет из под контроля и бой пойдет по новому сценарию – сценарию нагромождения случайностей. Колчак не ошибался – судьба отпустила русским дредноутам только пять совместных залпов, накрывших последовательно "Монарх", "Аякс", "Ройал Соверин" и "Бенбоу". Им досталось крепко, но не так, как "Конкерору", и в шестом залпе участвовало только три русских линкора – две уцелевшие башни "Ройал Соверина" подняли на воздух "Полтаву" с ее картонной броней – она окуталась гигантским облаком скрыв себя от посторонних взглядов, но Александр Васильевич, уже и так все знал, сжав побелевшими пальцами поручень в боевой рубке "Петропавловска он прошептал "Минус один". Возможно он искал смерти – выбор "Петропавловска" в качестве флагмана навевал какой-то мрачный фатализм – на одноименном броненосце погиб в русско-японскую войну С.О.Макаров. Но христианский бог давно отвернулся от России, а новому, имя которого все забыли, но который взял ее под защиту нужно бы не это – кровь за кровь – так гласили законы у славян язычников. Поэтому Сварог не стал утирать христианские сопли Колчака, потоки крови пролитой большевиками и интервентами на места всеми давно забытых его капищ нуждалась в другой пище – в кровавых слезах, в которых должно черпать силы языческому богу. И кровь лилась – следом за "Полтавой рванул пылающий "Конкерор", избитый снарядами фортов, а залп трех русских дредноутов достал "Айрон Дюк", дальше бой превратился в хаос – сосредоточенных русских залпов уже не было – Колчак потерял управление боем. Потерял его и Сеймур – хотя русский снаряд и скользнул по боевой рубке британского флагмана – временная контузия всех кто находился внутри привела к потере на несколько минут контроля за происходящим. "Монарх" проскочил вперед и его продольный бортовой залп превратил в руины "Севастополь", правда и ответные снаряды вывели из строя его кормовые башни. Шедший следом "Аякс" взорвался получив пять или шесть снарядов с "Гангута". Впрочем, обмен был явно не равным – учитывая, что Колчак лишился уже почти половины своих сил – на "Севастополе" уцелела одна носовая башня. Тем более, что пятнадцатидюймовки накрыли "Гангут", и участь его была решена – Колчаку нечем было помочь – он сцепился с "Мальборо" и "Бенбоу", следом за которыми начали вытягиваться на протраленный фарватер и американцы. Так и получилось – очередной "чемодан" с британского флагмана прошил защиту "Гангута" и его носовую часть окутал взрыв – когда дым рассеялся было видно, что "Гангуту" оторвало носовую часть и он медленно погружается – конечно, мелководье оставляло шансы, что корабль не скроется под водой, но это было слабым утешением. Уцелевшая башня "Севасотполя" выплюнула снаряды в сторону "Ройал Соверина" один из снарядов повторно вскользь ударил в боевую рубку, так и не справившись с ее броней, а другой пробив бортовую броню взорвался в котельном отделении. Корабль Сеймура стал сбавлять ход. Возможно именно этот момент стал переломным моментом боя, а возможно им стало столкновение шедшего головным "Монарха" с неожиданным подводным препятствием, но британцы дрогнули. Несмотря на то, что "Гангут " получив полдюжины снарядов, стал заваливаться на борт, и несмотря на огонь американских дредноутов, ситуация стала складываться не в пользу союзников – "Монарх" с распоротым днищем и пробоиной почти на половину длины корабля налетел еще на одно препятствие и избиваемый снарядами батарей погружался перегородив Морской канал. Однако британцы не зря считаются морской нацией – командир поврежденного линкора сумел дать задний ход, и хотя на "Монархе" сосредоточился огонь почти всех береговых орудий линкор продолжал двигаться в направлении на вест. Адмирал Сеймур понял, что фарватер загорожен, поэтому скомандовал свои линкорам выходить из боя. Правда американцам, его команда пришлась не по нутру – они уже привыкли снимать все сливки и пожинать славу чужими руками, поэтому янки двинулись вперед, не обращая внимания на команды объединенного флагмана. В какой-то момент группа британцев и группа американцев оказались в довольно скученном положении, чем и воспользовался Колчак – девять уцелевших двенадцатидюймовок "Петропавловска" и орудия форта перенесли огонь на столпившиеся в фарватере дредноуты. Кровавая жатва Сварога забрала "Арканзас", имевший к несчастью самую тонкую броню из кораблей янки. Дуэль шедшей следом "Оклахомы" с "Петропавловском" – закончилась вничью – оба нахватались снарядов, но американцу, с его небронированными оконечностями, пришлось труднее – полуразрушенные батареи острова наделали достаточное количество дырок в его носовой части и он дал задний ход, оседая прямо на глазах на нос. Янки дрогнули, видимо поняв, что англичане еще не расчистили для них дорогу. Армада дредноутов стала откатываться назад, огрызаясь на залпы береговых батарей.
