Текст книги "Игры для взрослых мальчиков"
Автор книги: Александр ВИН
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
В демонических бороде и бровях опять блеснули лукавые лесные глазки.
– Правильно говоришь! Этих твоих я уважаю! Скажи им еще, что я сам больше уже не могу выдерживать, ну, типа, мол, что сдаюсь. И что прошу у них согласия на выход.
Иностранцы, одинаково багровея мокрыми лицами, важными кивками выразили свое «добро».
Первым бросился к тяжелой влажной двери Хулио. Всем своим невозмутимым видом и неторопливой походкой О'Салливан показывал, что еще часик такой приятной и легкой процедуры ему бы не помешал. Но все-таки при этом покачнулся и вцепился в плечо Макгуайера. Англичанин застонал сквозь зубы, но не выругался. Не было сил. Николас шел к спасительному выходу на автопилоте, закатывая в беспамятстве крупные честные глаза. Банными прелестями он не проникся.
…Внизу, за грядками, почти рядом с ручьем, в лунном свете блестела крупная черная лужа. На порожке бани абсолютно голый лесник широко и щедро развел перед ними большими руками.
– Это мой пруд. Днем здесь красиво, рядом вот, сейчас-то вы не увидите, красные буки растут, целая роща, когда-то давно в научных целях они были посажены. Желающие могут нырнуть.
Вместе с ним в студеную чистую глубину с удовольствием плюхнулся только капитан Глеб Никитин.
– А ты чего? Собирайся.
С пренебрежением Тиади махнул рукой.
– Грязно там у него…
Направив на помывку последний отряд, состоящий из слабаков и явных трусов, лесник, растираясь полотенцем, поинтересовался у них скорее уже по инерции.
– Без меня справитесь?
И пояснил.
– Напитками нужно немного заняться, пока вы там с вениками баловаться будете.
В доме за последнее время заметно повеселело, прибыли и новые люди.
Какой-то местный мужик, черный, кудлатый, в тельняшке, схватив свое бельишко и полотенце в охапку, бросился по банной тропинке догонять ушедших.
– Это у тебя еще кто?
– Не боись, командир. Это поп наш, местный, поселковый… По пятницам всегда у меня баньку посещает. Спокойный батюшка, не буянит особо. Да и кушает напитки не очень значительно, хоть и много глупостей иногда при этом говорит. Ладно, с попом-то…
Лесник по-хозяйски задумался.
– Спать-то вы где всей шайкой будете? На чердаке у меня места много, только спускаться неловко, лесенка узкая, шеи твои фюреры себе по нетрезвости переломают. Некурящих могу пустить на сеновал.
– Отлично. Дождя сегодня не обещают, а воздух здесь чудесный. Вставать завтра рано, так что особо нежиться сегодня ночью нам и не придется.
– Палатки ставить будете?
– Зачем?! Кто где упадет – так интересней. Помниться такое будет дольше.
Маленькая Люся вовсю командовала иностранными гостями.
И немцы, сменившие простыни на легкое исподнее (хозяйка разрешила!), и Хиггинс, и О'Салливан, подчиняясь ее писклявому голосочку, расставив в гостиной длинный гостевой стол, таскали к нему из подвала деревянные скамейки и табуретки.
Лесник, весь в белом, – в старорежимной советской нательной рубахе и в солдатских кальсонах – босиком передвигался вокруг стола.
– Вот, смотри, у меня здесь лосось малосольный, сегодня только утром, до дождика, сходил сети проверил, а к вечеру он уже у меня готов! Это вот рыжики соленые, жена по осени всегда две кадушки, как минимум, в подпол прячет. А вот это… Ни за что не угадаешь! Понюхай! Нюхай давай, попробуй капельку на язык! На спор не угадаешь, что это за напиток такой!
Капитан Глеб признался, что не угадает.
– Это мой самый главный продукт – самогон, на лепестках розы настоянный! Ну, в лесу же видал, шиповник такой крупный растет, мы его тут все дикой розой называем. Жена с племянницами цветы эти обрывают, корзинами домой приносят, а я, вот, потом с ними экспериментирую! Ну, как? Вкуснятина?!
Действительно, из крупнокалиберной бутыли темного стекла вовсю несло качественным парфюмом. Пришлось поверить лесовику на слово, так как иного варианта, кроме лепестков внутри, Глеб себе даже и представлять не хотел.
За хлопотами как-то незаметно дождались из бани и своих последних. Вперемешку, розовые, распаренные, в полотенцах, простынях, и уже остывшие, степенные, граждане со смехом и гиканьем уселись за богатый стол.
Николас опять стал сильным и, совершенно случайно услышав смачный перевод Глеба, пожелал себе на вилку большой кусок копченой кабанятины.
Ирландский ботаник Дьюар кропотливо занялся составлением для себя салата из пяти сортов квашеной капусты. Моченым яблочком увенчав этот сугубо растительный натюрморт, маленький Стивен сразу же загордился и поднял в готовности свою рюмку. Немцы зверски терзали домашние свиные колбасы, запивая их сладкой брагой, а О'Салливан – о чудо! – отгоняя от своей тарелки горячий картофельный пар, потребовал лично для себя в качестве закуски симпатичных грибов-рыжиков, да побольше!
Обезвоженные в парилке организмы требовали жидкостей. Мощный аромат розового масла разносился по комнатам гостеприимного дома.
– Ты не отвлекайся на деликатесы-то особо, сейчас самая бдительность нам нужна. Помни, что мы все еще ответственны за наших пациентов. Ешь больше картошки, мажь масло…
– Зачем?
Все опасности казались смешному Бориске уже в прошедшем времени.
– Ты и сегодня мне нужен живым. Выпить немного можешь, если уж очень насядут коллеги с уважением, но только из рук Хиггинса – ему я теперь тебя доверяю.
Единогласно путешественники решили провести совместную фотосессию. Заподнимали стаканы и кружки, заобнимались, сверкая зарубежными улыбками. Капитан Глеб тоже сделал несколько кадров на свой аппарат. Выпили за хорошие ракурсы и за постоянную резкость объективов. Приятно закусили.
Энтузиазм чистых и разнежившихся в тепле мужчин сказывался на всеобщем поведении. Все прекрасно понимали, что эта волшебная ночь последняя в их настоящей походной жизни. Мелкие обиды, допущенные кем-то за эти дни, тут же, под каждый тост, прощались, исторические и национальные проблемы казались уже незначительными. Доброта укрыла изобильный лесной стол хорошим теплым покрывалом. Темными точками на белоснежности идеального блаженства выделялись только трое.
Справа от капитана Глеба, через двоих немцев, съежился на скамейке Тиади. Хмурый и бледный, бельгиец не пил вместе со всеми, только механически жевал ломоть вяленой рыбы и молчал.
Ян Усманцев не парился ни в первом заходе, ни со слабаками. Парень, хоть и сидел совсем рядом с Бадди, но на профессорские шутки и забавы реагировал вяло, уставившись тусклым взглядом в одну точку на стене. Глеб успел мельком заметить, как Ян приготовился вроде бы нервным рывком махануть стакан водки, но потом подержал его над столом, пропустил в нерешительности один тост и… поставил не выпитый стакан перед собой.
Бориска тоже расположился на широкой деревянной скамье как-то неуверенно, теребя обеими руками бахрому толстой скатерти.
– А ты чего в помывочную не ходил?
– Я потом, дома…
Тихий голосок и даже некоторый румянец свидетельствовали, что совершеннолетний парень Бориска все еще стесняется посещать общественные бани.
Общий разговорный гам стал постепенно распадаться на диалоги по интересам.
Лесник оказался азартным парнем и схватился в жестоком научном споре со Стивеном, ирландским ботаником. Их обоих, оказывается, давно уже беспокоил и, иногда, в периоды осенней бессонницы, даже мучил, вопрос значения папоротников не только для данного леса, но и для всех прочих континентов нашей планеты. Увлекшись острой дискуссией, лесник сбегал рысцой в дальнюю комнату, принес из конторы красно-синий карандаш и кипу старых ведомостей, для черновиков. Общая тема была для обоих хмельных оппонентов ясна и прозрачна, но иногда они все-таки просили Глеба уточнить некоторые формулировки.
Итальянцы дружной парой дорвались до телевизора в гостиной. Дети цивилизации неделю не видели говорящего ящика и страдали без привычных эмоций.
По «Евроспорту» в этот вечер давали футбол, и Хулио, пользуясь долгожданным случаем, жестоко тратился в процессе просмотра на эмоции и крепкие бранные слова. Судя по всему, О'Салливан предпочитал симпатизировать другой играющей команде и поэтому комментировал происходящее на экране тихо и рассудительно, постепенно доводя оружейника до белого каления. Футбол был спутниковый, телевизионный аппарат – древним, но худощавый итальянец орал на своего земляка как на самом настоящем стадионе.
Покушав по полной программе, богатырь Николас стал искать для себя более значимого занятия. Взгляд его блуждал по людям, населявшим большую комнату, недолго.
– Ничего личного – ты выиграл этот спор.
И с этими словами голландский здоровяк двумя пальцами поднял из-за стола и отнес на диван Стивена Дьюара.
Лесник было нахмурился, не понимая происходящего, но тут же расплылся в добродушной улыбке, когда Николас присел рядом и предложил ему мериться руками.
– Только будем на щелбаны тягаться!
Голландец все понял и принял эти суровые, практически убийственные для всех обыкновенных людей, условия.
К Глебу же плотно прилип кудлатый поп.
– А почему ты без креста? Где твой нательный крест, я тебя спрашиваю?! Или нехристем будешь, как и все эти твои иноверцы?
– Отстаньте, дражайший…
Спорить ни о чем и ни с кем не хотелось. Какая-то смутная тревога окутывала в эти минуты капитана Глеба, голова просила некоторого одиночества, возможности спокойно и ясно поразмышлять.
– Нет, ты мне ответь! Я требую!
Оценка лесником алкогольных способностей священнослужителя была явно занижена.
– Не хочу.
– Чего – не хочу?! Отвечать «не хочу» или крест носить «не хочу», а?!
Капитан Глеб попробовал применить старый, проверенный способ сделать нудного собеседника молчаливым.
– Предлагаю выпить! За мирное сосуществование представителей всех конфессий!
– Выпить – буду! А с тем, кто не приемлет религии, – не буду!
Раздражение Глеба, вызванное видом многочисленных пьяных рож вокруг, грозило попику неминуемой выволочкой. Но начал Глеб Никитин все-таки смиренно.
– Вера и религия – это разное… Во мне, думаю, веры больше, чем у любого персонажа с кадилом.
– Ты мне православную религию не трожь! Устои не ты придумал, не тебе их и обсуждать!
– Православие – не трогать, да?! А что можно с вашего благословения обсуждать? Если я, допустим, сейчас на полном серьезе скажу, что буддизм – неправильная религия, и что там, в Тибете, они все подряд козлы, вы, уважаемый меня похвалите?
– Демагогия! Не принимаю!
Точным профессиональным движением поп метнул в рот пригоршню сочной квашеной капусты.
– Ты мне про себя давай объясняй, а не про чукчей разных! Почему без креста?! Русский?
– Да.
– Верующий?
– Да.
– Ну, вот видишь! А креста, как положено, на тебе нет! Почему, спрашиваю?!
Терпение Глеба кончилось.
В обстановке всеобщего шума и гама ему вдруг захотелось поорать и самому. Изначально вежливое обращение на «вы» к туповатому собеседнику уже казалось ему лишним. Выпивкой бородатого нейтрализовать не удалось, поэтому оставалось отвязаться от попа при помощи его же оружия. Даже младенцы засыпают от множества непонятных, но ласковых материнских слов.
– Нет, долгогривый, все не так… Я верующий, но верю не в тебя, не в ваши блестящие побрякушки и нафталиновые завывания!
Капитан Глеб Никитин уверенно контролировал свою легкую и прозрачную ярость, вызванную накопившейся за все эти дни усталостью.
– Я понимаю, когда человек верит в тепло отношений, в солнце, в детскую нежность… Но верить в каких-то придуманных идолов?! Нет, это не для меня! На каком-то краю Земли одни умные люди исходят слюной в крике, что их истукан правильный, другие, не менее просвещенные, убеждают своих ближних, что только они знают правду о высших силах и требуют у них за это денег, одновременно грозя карами небесными тем, кто крестится в молитвах, оказывается, чуть-чуть не так! Вера – она всегда со мной, а религий мне никаких при этом и не надо…
Священник с трудом посмотрел Глебу прямо в глаза.
– Ты зачем так говоришь?
– Потому что в последнее время нет желания увлекаться фокусами, секрет которых мне известен.
– Ты, наверно, все-таки богохульник… Полная засада работать с такими, как ты! И в чудесные дела ты тоже вообще не веришь?!
– Чудеса? Почему бы и нет. Такие вещи в нашей жизни и могут быть, и бывают. Я сам люблю хорошие чудеса. Но какое отношение к ним имеете вы, сегодняшние кормильцы от слабостей людских? Вы же все обыкновенные, земные! Два уха, нос, геморрой иногда бывает у вас, и почти у всех ожирение. Среди вас, священнослужителей любых религий, ровно столько же дураков и тупцов, сколько в остальном мире, среди любого народа и нации, в точно такой же пропорции; в ваших командах есть и жулики, и прохвосты, и воры, и извращенцы встречаются, и обжоры, и казнокрады. Да и ты вот, милейший, вижу, большой любитель пошалить в свободное от основной работы время!
Глеб Никитин свободно вздохнул, просияв голубыми глазами.
– И еще, на закуску. О чудесах. Представь себе, приятель, некоторое абстрактное самовозгорание.
– Как это?
Поп уже вспотел от неожиданного натиска Глеба, но еще не протрезвел окончательно. Оставив на время в стороне свои подносы, к ним на диванчик подсела и внимательная Люся.
– Ну, не было ничего такого опасного и вдруг – огонь! Как вы назовете такое явление?
Провокация была явной и лохматый, насколько мог, насторожился.
– Огонь на Пасху, что ли ты ввиду имеешь, да? Так это чудо. Железно, чудо! Даже и не дергайся, не по твоему разуму эту благость объяснять!
– Нет, что ты! Где уж мне о таком явлении собственное мнение иметь?! Я тебе про пожар толкую, на чердаке в пятиэтажке в вашем городе недавно случился, вчера в местных газетах много чего о нем было понаписано. Не читал? Вот это тайна! Даже чудо! Ни с того ни с его полыхнуло, никаких веских причин и показаний для пожара в элитном доме и не было, а вот вдруг – бац! И возгорание! Три пожарных расчета прибыли на место происшествия в течение семи минут! Пять тонн воды вылили, чтобы чудо загасить! Ого!
Священнослужитель сильно раскрыл рот.
– А с чего ты пожар-то сюда приплел? Мы же о религии сейчас спорим?! А ты мне зачем-то про пожарников…
– Ты прав – разговор наш о чудесах. Вопросик возник небольшой. Ответишь – и я с тобой с превеликим удовольствием выпью на брудершафт. Ну, так вот – почему одно из таинственных возгораний, крайне необходимое для личной сытой жизни многочисленных людей, – я о том самом иерусалимском огне – все они называют чудом, а совсем ненужный для вас, попов, но такой же необъяснимый, самопроизвольный пожар на чердаке обычного дома – по вашему же мнению просто чей-то поджог, катастрофа?
Выдохнув, Глеб отвернулся.
– Думаю, что сегодня мы с тобой пить в частном порядке не будем.
Балагуря с нудным попом, капитан Глеб не забывал оглядывать и остальных забавных персонажей, веселившихся в просторной комнате.
После многочисленных подходов и трудного совместного пыхтенья лесник и Николас добились только почетной спортивной ничьей. Правой рукой был явно силен голландец, а левой, безо всяких шансов для Николаса, постоянно выигрывал отечественный богатырь. В эти же самые минуты футбольный мачт в телевизоре благополучно закончился и в угол к силачам направился жилистый О'Салливан. Подошел, улыбнулся, лениво зевнул и за несколько мгновений «сделал» обоих.
Бородатого лесника левой рукой, растерянного Николаса – правой.
Не обращая особого внимания на обиженных им ребятишек, скучающий О'Салливан опять сел в продавленное кресло перед музыкальным на этот раз телевизором.
– Ну, милок, чего ты свою хлеборезку-то открыл?! Притомился я за день, не в форме сегодня.
Лесник попутно рявкнул на изумленного их поражением Стивена и, тяжко вздыхая, тоже присоединился к беседе Глеба с местным священнослужителем. Лицо тяжелого человека было хмуро, бицепсы все еще играли под закатанными рукавами клетчатой рубашки.
«Хотелось бы нейтрального поведения с его стороны…»
– Ну, брат, ты загнул!
Это после пяти минут напряженных размышлений из ступора выпал поп.
– И не брат ты мне вовсе, обжора!
– Ну, не брат, ладно… Но батюшкой-то ты меня должен по-любому называть!
– И не отец! Ты ведь младше меня по паспорту, хоть и зарос, дражайший, длинным волосом с целью напускания на граждан идеологического туману. В жизни-то я видал куда больше, чем ты, поэтому и понимаю ее лучше тебя! А ты что видел и что знаешь?!
– Я по духовному закону тебе батюшка!
– Моей душе никакие придуманные родственники не нужны!
Еще один русскоговорящий человек присоединился к их развеселой компании. Бориска с гордостью принялся наблюдать за очередным логическим триумфом своего командира.
– Ну, и как же я тебя должен называть при совместном общении?! Ты ведь чадо мое, раб божий, как и вся моя паства…
– Раб божий?! Я – раб?! Ну, это ты явно погорячился!
В веселом изумлении капитан Глеб Никитин еще раз внимательно посмотрел на собеседника.
– Я – раб?
Бориска тоже подхихикнул по этому поводу, качая из стороны в сторону перед лицом попа не совсем чистым указательным пальцем.
– Из нашего капитана Глеба раба захотел сделать?! Ну, батюшка, ты даешь!
Соперник был утомлен аргументами.
– Не буду я с тобой больше спорить… Ни-когда! Ты меня не уважаешь, православных всех не уважаешь! Ты ведь, милок, совершенно не владеешь предметом… Современная вера, она основана… она ведь стоит… понимаешь, стоит на основах…
Слова трудно и длинно путались в кучерявой поповской бороде.
Понимая, что поступает невежливо, Глеб все же не стерпел таких издевательств над простым русским словом.
– Позвольте, кто на ком стоит?
Экзекуция закончилась сама по себе, без некрасивого бытового кровопролития. Когда Глеб Никитин в разговорной паузе в очередной раз отвлекся на профилактический осмотр своих гвардейцев, поп устало упал на черный тулуп, валявшийся около него на полу. Черная лохматая борода и растрепанные длинные волосы мгновенно слились с прочей нечеловеческой шерстью.
– И тут у него открылись чакры…
Занятый собственной головной болью, Глеб пробурчал это скорее с целью логического завершения неинтересной трепотни, нежели отмечая собственный демагогический триумф. Дым старой баньки, действительно, и был причиной его дурного настроения.
– Развалинами Рейхстага удовлетворен.
– Послушай, я на короток отъеду, у ветеринара сегодня лекарства нужно для коровы срочно забрать. – Лесник тронул Глеба за плечо. – Ненадолго крутнусь до поселка, справишься тут без меня-то?
Пришлось взмахом руки отпустить в путь забывчивого хозяина вместе с его выносливым велосипедом.
Вечерняя ночь продолжала по инерции быть теплой.
Палатки не ставили, потому что уже не могли.
Столы по команде хозяйки Люси вынесли из дома во двор, там же, на специально выложенной из камней широкой прямоугольной площадке, разожгли костер. Шведы с удовольствием таскали из аккуратных поленниц к огню охапки коротких березовых дров, немцы опять пели печальные песни, Стивен был задумчив, из последних нетрезвых сил рассматривая замечательное звездное небо.
Отсветы костра отражались на многочисленных потных лицах, мерцающие блики и тени придавали высокому собранию некий папуасский колорит.
– Последняя наша ночь в лесу…
С грустью опустив крохотный носик меж могучих щек, сверкнул в теплых огнях спутанной рыжей шевелюрой Мерфи.
– Так, коллеги, быстренько отгадайте, кто был четвертым чемпионом мира по шахматам? На раздумья – шесть секунд. Все, вы не отгадали! Констатирую – никто из вас в этой древней и мудрой игре не силен, поэтому переходим к водным процедурам – будем сейчас играть в шашки…
Первоначальный застольный хмель понемногу стал на свежем воздухе покидать организмы путешественников, и они как-то все сразу, оптом, загрустили.
– Это не наш метод! Бориска, тащи-ка сюда из костра угольков попрохладней!
Капитан Глеб специально тарахтел на пределе собственных ораторских возможностей, не давая никаких шансов малодушным выражать личное недоумение.
– Так, рисуй!
– Чего рисовать?! Я не умею!
– Не верю! Не-ве-рю! Все могут мои чудо-богатыри! Все! Нужно будет Чертов мост собственными кальсонами перевязать – перевяжут, преодолеют! И не чихнут при этом ни разу от мерзкого запаха!
Пользуясь небольшой ровной дощечкой как линейкой Глеб начал расчерчивать ближний, крытый фанерой, обеденный стол угольком на квадратики.
– Посвети-ка немного мне какой головешечкой!
Бориска что-то вроде начал понимать и выхватил из костра длинную сосновую ветку.
– О! Сияние!
Через пару минут стол превратился в не совсем аккуратную шахматную доску.
– Напоминаю – играем в шашки! Тащи, славный мой Бориска, все пустые рюмки с того стола сюда! Расставляй!
На жиденький радостный смех Бориски к забаве начали подтягиваться от костра иностранцы.
– Разливать буду я сам, а ты готовь претендентов на шашечную корону.
«Черными» стали рюмки, наполненные густым брусничным самогоном, а в «белых» блестело традиционно прозрачное хлебное вино.
– Кто знает правила сей игры?
К столу шагнул еще более молчаливый, чем обычно, швед.
– Извини, все время позабываю, как тебя зовут. Как?
– Густаффсон.
– Поехали.
Случилось так, что за три минуты с момента стартового свистка изумленный Густаффсон вчистую обыграл Глеба. Он съел, то есть выпил, почти все его шашки-рюмки и стоял у стола в позе триумфатора.
Глеб же сокрушался, хватаясь за голову.
– Ах, как же так! Ах, это же надо же!.. Меня, такого знатока, и вдруг…
И подмигнул заметно только для одного Бориски.
– Я опечален! Не быть мне сегодня чемпионом! Кто хочет отомстить, кто способен разбить коварного шведа?
И снова, расставив рюмки по правильным клеточкам, наполнил их разноцветными напитками до краев.
Желающие не стали драться за право, но с гоготом и бодрым смехом выстроились в очередь.
Командиры удалились от ристалища в темноту якобы в страшном огорчении.
– А когда ты придумал-то это, а?!
– Самый лучший экспромт – это заранее подготовленный экспромт. Так, тащи-ка сюда, Борисыч, следующую порцию наших мужиков.
Для тех, кто никак не рассчитывал на собственные шашечные победы, Глеб Никитин приобрел в Люсином погребе (с ее согласия, разумеется!) три большие бутыли без опознавательных знаков и несколько граненых стаканов.
– Конкурс номер два! Определение органолептических свойств лесного самогона!
– Что нужно с этим делать? Бросать их в длину?
– Фу! Отставить культ грубой физической силы! Дружище Николас, здесь нужно поработать головой, точнее собственной глоткой.
– Я готов!
Опять опередив нерасторопного голландского великана, перед капитаном Глебом вытянулся по струнке озорной оружейник Хулио.
– Давай для начала ты. Смотри, наливаю в маленькие рюмки по глотку из каждой бутылки. Самогон в них везде одинаковый, лимонный, но разных годов выдержки. Ты пробуешь все три напитка и запоминаешь их вкус. Потом отворачиваешься от стола и я опять наливаю в чистые стаканы из всех трех бутылок. Ты должен выпить и угадать, в каком из стаканов, какой самогон: прошлогодний, трехлетний или этого урожая. Понятно?
Хулио азартно облизнулся.
– Ага! Наливай!
– Тут есть еще одно маленькое правило…
Словно что-то вспомнив, капитан Глеб потер лоб и продолжил.
– Тот, кто не определит правильно все три напитка, на собственной спине тащит вокруг костра человека, занявшего за ним очередь на участие в этом конкурсе. Идет?
Оружейник опасливо покосился на громадного Николаса, которого он так опрометчиво оттеснил в сторонку всего минуту назад.
– А, ладно… Наливай!
Оставив Бориску справедливо руководить и этой забавой, Глеб сходил к их «техничке».
Принес оттуда к костру три обычные бутылки водки и одну пятилитровую, подарочного «Флагмана». Поставил все это богатство на свободный стол. В таком же темпе, чуть вразвалочку, притащил из поленниц несколько охапок звонких поленьев, по очереди подкинул все их в костры.
Огненного свету на полянке стало значительно больше. Смешных нетрезвых мужиков тоже хватало.
Швед Густаффсон так и не смог стать абсолютным чемпионом. Несколько успешно выигранных и выпитых им партий подкосили его амбиции, и молчаливый скандинавский тихоня аккуратно прилег в травку под шашечным столом.
Озаряемый всполохами новых березовых дров Хулио второй уже круг тащил на себе гикающего Николаса. Немцы толпились около них в нетерпеливой очереди, умоляя Бориску наливать экзаменационные стаканы полнее.
– Приглашаются господа с хорошим зрением и с удивительной памятью!
На зычный голос капитана Глеба приплелся, еле поднявшись с расстеленных в темноте палаточных полотнищ, самый востроглазый в мире Стивен Дьюар. Пришлось помочь парню и, лаская заботой, протереть тому запотевшие очки.
– Что ты видишь, друже?
– Большую бутылку…
– А эти сосуды, которые поменьше?
– Нет. Их не вижу…
Сразу же после этой трогательной речи упавший в ночную траву, маленький ботаник был немедленно перенесен Хиггинсом и Бориской в опочивальню, на сеновал.
Конкурсанты активно менялись конкурсами. В славные ряды любителей шашек хаотично вклинивались азартные дегустаторы самогона, и тут же все случалось наоборот.
– Кто-нибудь действительно зоркий в нашем отряде имеется?! Это – приз победителю!
Подняв над головой, совсем как хоккейный «Кубок Стенли», огромную водочную бутылку, Глеб Никитин стал в свете костра пристально пересчитывать фигуры, все еще державшиеся на ногах.
«Один, два, три…»
– Жаль. Получается, что на пьедестал-то последних героев у нас хватит, но конкуренции им уже не предвидится…
– А что ты еще придумал?
– Внеклассное чтение. Самый сложный конкурс. Подбрось-ка еще дровишек – здесь требуется хорошее освещение.
Прочитать тексты на водочных этикетках и на память записать их вызвались очень уверенный в себе О'Салливан, профессор Бадди и Крейцер из Бремена.
– Люся, прошу, просто умоляю, освежите нас немного, а то все мужчины ужасно утомились, взопрели, в игры-то такие сложные играючи…
Люся хихикнула и практически мгновенно притащила к костру очередной поднос с наполненными стаканами и миской квашеной капусты.
О'Салливан подал товарищам пример, в три глотка осушив свой стакашек. Бадди пример удержать не смог, допил его только до половины и, сквозь слезы закидывая в себя сочную капустку, бочком-бочком двинулся куда-то в сторону темных кустов.
Чрезвычайно внимательно рассмотрев информацию о градусах, о производителях и о страшном вреде винно-водочной продукции для беременных женщин бременский Крейцер очень приятно утомился. Карандаш он держать после этого не мог, только криво улыбался Алексу, гукал какие-то короткие немецкие слова и из последних сил пытался складывать два своих пальца в главную букву «V».
Кремень-парень О'Салливан исчеркал нерусским словом «vodka» целую тетрадную страницу. Ничего другого из написанных на красивых водочных этикетках слов он вспомнить даже не мог. Но единогласно был признан победителем конкурса экстремального чтения.
Как подлые и бесшумные вражеские выстрелы, на праздничной поляне иногда сверкали вспышки фотоаппаратов.
– Молодец, Глеб, что ты сегодня с ними много-то не пил!
– Ты считаешь?
Не успел Глеб обрисовать Бориске перспективы, как их внезапно разлучили.
Толпа в количестве четырех человек невежливо схватила своего главного командира и попыталась водрузить его на шашечный стол.
– Фотографироваться! Все хотят с тобой сфотографироваться!
Капитан Глеб был даже немного смущен, но все-таки покорился воле своего симпатичного народа.
– Хорошо, уговорили, противные! Где мой персональный фотограф? А подать мне сюда фотографа! Кто-нибудь видел мальчугана Тиади? Сердце мое, Борисыч, ты здесь бдительнее всех нас, не заметил, куда пропал наш бельгиец?
– Нет, я же все время с тобой рядом был. Не знаю…
– А дьявол с ним, с этим малохольным! Давай-ка, Бориска, выпускай свою птичку!
Немного покуражились, потаращили глаза в объектив по Борискиным командам.
Дружным восторженным ревом встретили возвратившегося домой лесника.
Лохматый лесной скиталец был на велосипеде не один.
На его транспортной раме мощно сидела здоровенная женщина в платочке, аккуратно повязанном назад, поверх густых русых волос.
– Это же та, с фермы, доярка! Ну, я ж тебе рассказывал, помнишь?!
Бориска с восторгом выдохнул, теребя Глеба сзади за рукав куртки.
Лесник торжественно и церемонно познакомил даму с иностранцами.
Она сразу же наотрез отказалась участвовать в их безобразных конкурсах, а уж тем более играть в незнакомые ей шашки, выпила пару стакашков брусничного алкогольного напитка, подробно осмотрела контингент, взяла решительно под ручку совсем уж застенчивого и бессловесного О'Салливана и увела его к себе на ферму. Свой поступок всем присутствующим доярка пояснила легко и свободно.
– Мне ведь еще целую ночь дежурить.
Такие дисциплинированные женщины в наше время редкость. Лесник со вздохом согласился с ней в данном вопросе.
Профессор Бадди мирно заснул на плече у парикмахера Хиггинса.
Командиры обходили поле битвы. Везде в беспорядке валялись знакомые им тела.
– Такой кабак мы с вами, уважаемый Борис, тут понаделали…
Глеб неприятно поморщился.
– Слушай, мне нужно срочно чуток подремать. Башка страшно трещит после этого атеизма.
– Может, ты немного того… а? – Бориска был робок в своих предположениях. – Самогон, может, у лесника-то сегодня был не очень качественный?
– Отстань, зануда! Еще и ты на мою несчастную голову!
Последние слова капитан Глеб жалобно заревел уже во всю глотку.
– Все! Ты – дежурный. Отвечаешь за иноземцев. Кудахтай над каждым из них, как над цыплятами, считай каждые пять минут по головам! Понял? Я вздремну, через полчасика толкнешь. И чтобы никакие попы, ксендзы и брамины ко мне не смели сейчас приближаться! Уши оторву! Тебе.
На свой спальный мешок, заблаговременно расстеленный на брезенте в самой середине старого сада, Глеб опустился с наслаждением.
Человеческих звуков с близкой поляны уже почти не было слышно. На низкой ноте разговаривал о чем-то со своей любезной Люсей хозяин, да падали иногда в ночную траву тяжелые невидимые яблоки…
Спал капитан Глеб Никитин глубоко и сильно.
Вся эта глупая суета, жалкие вынужденные ужимки и абсолютно ненужные ему обязанности остались где-то там, далеко, внизу…
А приснилась ему через некоторое время большая зубастая рыба, по всем статям вроде как ерш, но очень уж гигантская и злая! Набросилась рыба на него безо всякой причины, воняла при этом круглоглазая тварь ужасно, плевалась во все стороны черной кровью. Не успел он испугаться ни сильно, ни слабо – оказался внезапно в густом лесу, в чужой машине. Руль автомобиля крутил голый по пояс лесник, кричал что-то непонятное, а рядом – медсестра, в халатике, как ей по службе и положено, нежно трогает раны, которые ему, Глебу, злобная рыбина нанесла. Видно, что переживает по поводу повреждений медсестра сильно, заботится, чтобы он выжил. Приборы разные в машине пробует включать медицинские, плачет навзрыд. То, что его так душевно жалеют, Глебу даже понравилось, решил он еще немного за сестричкой понаблюдать, как там она себя поведет, на что еще ради него решится-то… Но скоро, судя по ее крикам, стал он совсем плох! Кричала девушка сильно, требовала от него, от командира, чтобы он очнулся, не покидал ее, такую хорошую, в незнакомом лесу… Так прямо, в голос, и кричала: «Командир, командир!»