Текст книги "Игры для взрослых мальчиков"
Автор книги: Александр ВИН
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
Не поднимая глаз от своих босых ног, Ян заговорил быстро и убедительно.
– Да что ты, Глеб! Ничего такого нет, я же сам договаривался с артистами, они никого лишнего, а уж тем более человека со стороны, к себе в бригаду ни за что не подпустят! Это же им все заработанные деньги еще на один пай придется раскидывать, а Вадик Шацкий, знаешь, какой у них жмотистый! Из-за рубля удавится… А вообще, у артистов там никого похожего на Костю и нет. Ты ошибся. Ошибся, ошибся, я уверен! В темноте ведь можно запросто ошибиться!
– В темноте?! Это про какое такое темное время суток ты говоришь?
Глеб Никитин немного присел и с улыбкой поглядел снизу в глаза испуганного парня.
– Ты что-то знаешь, Яник, а? И скрываешь от меня? Это нехорошо… И, поверь мне, твоя жизнь в дальнейшем может сильно ухудшиться, если ты не расскажешь мне все подробно.
– Куда уж дальше-то…
Ян опять хмуро отвернулся и побрел к общему костру.
И в очередной раз Глебу не удалось уловить слабый миг понимания ситуации…
Путаясь в штанах и оттого прыгая на одной ноге, к нему весело подскочил верный Бориска. Как только мог, он старался стереть радостную улыбку со своей сияющей физиономии.
– Ты, это, Глеб… Ты ведь не обижаешься, что я выиграл? Ну, что вперед тебя так на остров пришел?
– Брось. У нас упал за борт член экипажа. Ты предложил помощь – я подтвердил, что отказываюсь. Ты продолжил гонку и выиграл. Все честно.
– Правда?! И ни капельки, ни капельки на меня не обижаешься?
– Не тарахти. Я же сказал, что гонка была правильная. Поздравляю тебя и твоих бандитов. Пусть только окорока свои розовые нам больше не показывают, а то Хулио сильно при их виде нервничает. Может не выдержать.
– У-уф! Классно! Спасибо, Глеб! Ведь меня к тебе сейчас Макгуайер послал, он же у нас яхтсмен и сказал, что нужно на всякий случай перед тобой извиниться, у них так все яхтенные рулевые после сложностей в гонках делают.
– Так и есть, правильно.
– А вообще… – Бориска, почти справившись со штанами, стал чувствовать себя в разговоре гораздо увереннее. – Вообще, знаешь, ты ведь гонку-то, может быть, и выиграл бы, только вот у тебя этот здоровый в воду перед самым финишем плюхнулся. А, может, и не выиграл бы, мы ведь тоже классно шли, еще бы минут десять и я бы тебя сделал…
– Застегни ширинку.
– Ой! Действительно ведь…
Потрепав Бориску по шее, капитан Глеб тем самым прекратил его снисходительные фантазии.
– Пошли к нашим. Пора собираться и двигать в лагерь. Там уже инструкторы вас ждут.
– А ты?
– А у меня небольшое, но очень волнительное дело намечается. Пошли.
– Погоди, Глеб… Тут вопрос такой возник, помоги мне, пожалуйста. Когда я на шлюпке командовал, то сам путал, что такое трос, а что канат, как их различать-то! И потом еще Тиади стал надо мной издеваться, говорить всем, что я ничего в парусном деле не понимаю…
– Издевался, говоришь? Тиади? Про веревки спрашивал? Ну, тогда вот.
– Чего?
Бориска недоумевал, рассматривая круглую фигуру, которую Глеб состроил из сомкнутых указательных и больших пальцев своих рук.
– Сделай также.
– Ну, сделал… И что?
– По правилам старой морской практики окружность троса могла достигать трехсот пятидесяти шести миллиметров, а вот если его обхват был больше, то такая значительная веревка уже считалась канатом.
– А зачем мне это?
Бориска удивленно смотрел на учителя сквозь круг, образованный его пальцами.
Ничуть не боясь обидеть мальчишку, Глеб захохотал, ясно сверкая глазами.
– Да это же и есть приблизительный максимум для троса. Если трос пальцами не сможешь обхватить, то смело спорь со всеми, что держишь в руках канат. Впрочем, сейчас много новых стандартов по этому поводу умные люди напридумывали, там есть разные мнения, но все эти уловки, я думаю, чтобы уклоняться от налогов. Не обращай на них внимания. Пошли к иноземцам.
Чем ближе они подходили к кострам, тем было шумнее.
Некоторые обсохшие и согревшиеся после еды оригиналы продолжали щеголять в сатине, но большинство уже прикрыло плоть верхней форменной одеждой.
– Поздравляю.
Капитан Глеб протянул ладонь Макгуайеру. Тот перехватил кружку с чаем в левую руку и, торопливо обтерев о куртку пальцы правой, с улыбкой принял рукопожатие.
– Где приходилось гоняться?
– Мы на Карибах с друзьями общую яхту держим, там этой зимой в двух гонках участвовали.
– На «Антигуа Классик» был?
– О, конечно! В Фалмуте! А ты откуда эту регату знаешь?!
Макгуайер изумленно оживился.
– Я тоже был в декабре на Антигуа. Меня волонтером на «Спартан» в гонку приняли, мы второе место в группе «В» взяли.
– Вот здорово!
Приподняв на лоб свои черные непроницаемые очки, Макгуайер наконец по-человечески улыбнулся.
– А я бы тебя сегодня все равно сделал!
– Кишка тонка.
– Чего, чего?
Яхтсмен никак не мог понять последнюю фразу Глеба Никитина. Тот кивнул Бориске.
– Уточни для товарища мое особое мнение.
Старые тополя были вроде как декоративные пальмы.
На их фоне, на перспективе далекого пространства золотого залива иностранцы начали щедро фотографироваться. Взяв пример с Хиггинса, который уговорил капитана Глеба и Бориску встать около костра вместе и щелкнул их так несколько раз; многие и сами захотели сделать памятные фото своих отважных командиров.
– Все, хватит! Я нефотогеничен. Вот этого многообещающего молодого человека можете снимать, сколько вашей душе угодно!
Загорелый и похорошевший победитель гонки Бориска с удовольствием позировал и гордо улыбался в объективы.
Кто первый задумал бросаться рюкзаками, Глеб не заметил.
Сначала над догорающим костром летал один тугой вещмешок, потом их было уже три, через минуту между рук гогочущих регбистов метались уже пять темно-зеленых пузырей с развевающимися брезентовыми лямками. Но скоро их хозяева поочередно распознали свое истязаемое имущество и отняли рюкзаки у вандалов. Все. Кроме одного. Бориска продолжал наслаждаться славой в лучах юпитеров, а его пожитки продолжали спортивно летать над бельевыми веревками.
– Эй! Стой!
Бросающие одновременно внезапно замолчали, а беспризорный Борискин рюкзак шлепнулся около самых костровых углей.
Затихли и те, кто первыми обернулись к игрокам.
Они успели рассмотреть, ЧТО выпало на песок из рюкзака, и поэтому так странно переглядывались.
Капитан Глеб шагнул к костру.
Никто, кроме него, даже и не пытался поднимать ЭТО.
Опустившись на колени, Глеб не спеша, обмахивая их от песка и терпеливо считая, собрал в ладонь рассыпанные патроны. Двадцать четыре новеньких автоматных патрона калибра 5,45 миллиметра.
– И здесь у него еще есть.
Услужливо обшарив уже расстегнутые боковые карманы Борискиного рюкзака, Тиади Грейпсювер подал Глебу два таких же патрона.
Все молчали. Молчал и растерянно улыбался Глебу Бориска.
– Нет, что вы… Что ты, Глеб?! Я их не брал, не брал, честное слово!
– Не вибрируй.
«Опять милый обиженный Костик… Откуда он здесь? Откуда у него автоматные патроны и почему он решил воспользоваться таким серьезным оружием, чтобы пугать меня там, в лесном завале? Как он узнал, что на стрельбище у нас пропали боеприпасы, как смог подбросить их в рюкзак к Бориске? Это же ведь он мальчишку хочет опоганить в моих глазах, поссорить меня с ним! Явный перебор!
…И все-таки, откуда мой юный помощник поимел информацию, что именно я поведу этот маршрут? Кто направил его ко мне тогда, в комнатку Дома быта?»
– Это не он! Он не мог украсть эти пули!
К недоверчивым, хмурым однополчанам по очереди стал бросаться с пламенными призывами возбужденный Хиггинс.
– Посмотрите на нашего маленького командира! Он же переживает! Не мог он так плохо поступить!
Бельгиец брезгливо отбросил руку Хиггинса со своего плеча.
Обведя тяжелым пристальным взглядом личный состав, капитан Глеб очень неожиданно и хорошо улыбнулся, опять поочередно озарив каждого своим веселым, синим взглядом.
– Чего вы так перепугались? Это подарок. Всего лишь подарок. Офицер дал мне эти патроны, чтобы я заказал сделать из них памятные сувениры. Вам же подарки домой нужны? Нужны! Вот я и положил их в его рюкзак, – Глеб потрепал Бориску по кудрям. – В моем-то багаже места уже нет, потому что там всякого богатства сверх меры положено. А он и не знал, что я ему такой груз добавил. Не знал ведь, помощничек, а?
– Не.
Голос ошеломленного Бориски был трагичен.
– Чечако…
Глеб взялся за куртку, широко накидывая ее себе на плечи.
– Все, закончили разговоры! Шлюпки на воду! Пора домой.
Растерянный, униженный несправедливо отобранным шлюпочным триумфом и, совсем не доверяя в этот момент своему английскому языку, Бориска автоматически переспросил стоящего рядом с ним Хиггинса.
– А что это такое – «чечако»? Глеб сильно обиделся и меня так нехорошо назвал?
Все еще взволнованный вопиющей человеческой несправедливостью Хиггинс одышливо хрюкнул и пожал плечами.
– Нет, по-моему, это что-то героическое, из Джека Лондона…
На обратном пути от острова Глеб Никитин назначил вместо себя рулевым «Джин» вошедшего во вкус Макгуайера, а сам пересел в шлюпку к Бориске. Никаких гоночных подвигов уже никому совершать не требовалось, и все устало молчали, изредка поглядывая по сторонам на знакомый залив.
Глеб тоже не тревожил расспросами Бориску.
Вечерело.
Покраснели облака над горизонтом, утих и сменился на западный ветер.
Бориска старательно не смотрел на Глеба и, если и командовал очередной парусный маневр, то делал это не лихо и грозно, а так, смущенно… по необходимости.
Потом они опять молчали.
Домашний берег приближался.
Капитан Глеб незаметно улыбнулся в поднятый ворот куртки. Парня необходимо было встряхнуть.
– Сколько сейчас времени?
Бориска растерялся от неожиданного вопроса.
– Я… это… У меня часы там… в рюкзаке. Чтобы не замочить. Я положил их в кармашек. Это неправильно?
– Неправильно то, что ты не умеешь определять время без часов.
– А как это?
Мальчишеское любопытство начало осторожно выглядывать из-под грубого панциря обиды.
– Как, как…
Чтобы помощник не подумал, что он подлизывается, Глеб продолжал ворчливо.
– Когда у нас соревнования в крепости?
– По плану в семнадцать ноль ноль.
– Успеваем?
– Не знаю…
– Ниняю!
Глеб смешно передразнил его, и Бориска впервые за последние сорок минут улыбнулся.
– Учись.
Поводив из-под приставленной ладони пристальным, «капитанским» взором по горизонту, Глеб Никитин озабоченно приложил указательный палец к деревянному дубовому планширю борта, что-то пошептал про себя, еще раз, для верности взглянул на солнце, на тень от пальца на борту и уверенно обрадовал собеседника.
– Успеваем! Сейчас шестнадцать часов пятнадцать минут. Движемся по графику.
– Не-е, наверно, еще и четырех-то нет! Как ты мог без часов-то время определить?! Колдовал чего-то…
Бориска был готов поклясться, что за все время нахождения в его шлюпке капитан Глеб ни разу не смотрел на свои часы.
– Старая штурманская болезнь.
Не отрываясь от румпеля, Бориска нагнулся вперед и без спроса завернул рукав ближнего к нему Хиггинса. Нахмурил выгоревшие брови, пошевелил губами.
– А на сколько датское время от нашего отличается?
Смеясь, Глеб ответил. Бориска еще немного что-то повычислял в своем уме и расплылся в широченной улыбке.
– Ух, почти точно угадал! Сейчас восемнадцать минут пятого! Как это ты, Глеб?!
– Штурмана, даже старенькие, даже которые на пенсии, время не угадывают, а определяют. Компренде?
– А меня научишь?!
– Ка-нечно!
Мир был спасен. Нехитрым способом и не самым злым обманом радость и хорошее настроение были возвращены в истерзанную младенческую душу.
На крепостной дороге Глеб нарочно сделал так, чтобы они с Бориской ненамного отстали от общей компании.
– Пояснить можешь, почему Хиггинс так яростно бросился тебя защищать на острове? Приставал он к тебе?
– Чего?
– Ну, в губы целоваться не предлагал по-дружески?
– Нет, что ты, Глеб! Он же просто так! Джон хороший! А знаешь, какой он парикмахер, настоящий мастер! Мы с ним разговаривали на эту тему, я про папу моего ему рассказал, про его работу, и где я учусь, вот Джон и обрадовался. Конфеты мне оставлял, когда мы все вместе завтракали. Вот и все…
– Мастер, говоришь…
Легко улыбнувшись, Глеб Никитин сильно, по-дружески, хлопнул мальчишку по спине.
– Конфеты – это хорошо. Но если этот куафер не в ту сторону руки распустит, то я ему все ноги враз выдергаю. Обещаю. Так и переведи мое пожелание своему коллеге. О'кей?
– Загляну и в милицию.
– Они еще ничего не знают? Ты им не звонил?
Нервничая, Ян кусал губы.
Истинная причина сильного волнения Усманцева-младшего пока еще оставалась загадкой для Глеба. Спрашивать об этом парня было преждевременно, а бессмысленно гадать он просто не хотел.
– Погоняй их как следует по полосе препятствий. Спать будут крепче – тебе же меньше забот.
– А ты, вообще, куда еще, кроме милиции-то… К своему Робинзону? Проверить, как там у них дела?
– Почти. К Пятнице.
Заведенная «техничка» стояла у крепостных ворот.
– Глеб!
Тот, кто его окликнул, вышел незаметно из-за кузова машины. И, судя по всему, специально ждал окончания их разговора с Яном.
– Сейчас уже вечер. Ты же уезжаешь по личным причинам? Я тоже хочу.
Тиади издевался, но был бледен.
– Мне тоже нужно очень.
Бельгиец был жалок в своих напрасных разговорах. Глеб в очередной раз внимательно посмотрел на него.
– Я просил тебя помогать мне… Ты помнишь еще об этом?
– Но ведь Ян уже здесь и очень хорошо командует!
На той же терпеливой ноте капитан Глеб продолжал.
– Повторяю еще раз. Когда я уезжаю из лагеря – ты остаешься здесь. Без обсуждений. Наш Ян еще не пришел в себя после смерти отца. А Бориска – мальчишка.
– Но мне нечего здесь сейчас делать! Я заплатил деньги не за тюрьму! Я хочу делать то, что мне нравится!
Тиади отшатнулся от протянутой к нему руки.
– Я хочу…
– Все, я сказал!
Глеб рявкнул в лицо бельгийца негромко, но ничуть не скрывая своего значительного бешенства.
И снова увидел истерику.
Мгновенно вспотев, Тиади громко задышал, задрожал поднятыми к подбородку руками и скрюченными пальцами.
– Это нечестно! Неправильно! Я знаю – ты едешь к своей женщине! Ты сегодня будешь с женщиной, а мне нельзя?! Ты, ты…
Глеб пристально посмотрел на мелкие пузырьки пены в уголках красных губ.
– Приятель, ты подозрительно точно осведомлен о моих стратегических планах.
И, шагнув в сторону от Тиади, обернулся на того уже с усмешкой.
– Все гораздо проще, чем ты себе тут напридумывал. Наша команда «Джин» проиграла, а у меня сегодня совсем нет настроения мыть общую посуду. Поэтому и уезжаю.
Тишина. Тихое ожидание чего-то…
Свет большого низкого абажура отодвинул в дальнюю темноту пустые ненужные концы стола. Тикали смешные железные часы на стене, щелкали редко и глухо короткие березовые полешки в камине.
– Ты сюда по делам или как?
Подперев щеку рукой, Инга уютно устроилась напротив Глеба и с внимательной улыбкой рассматривала шрамы на его лице.
– Ешь, ешь, не торопись!..
Они были одни.
– Боюсь скатерть твою накрахмаленную одеждами испачкать, робею. После недели этих военных игрушек я сейчас безобразно чумазый. Только что от костра, ополоснулся вот напоследок немного в заливе.
– Давай, я постираю…
– Ну, что вы, миледи!
Инга как-то случайно поправила среди тарелок на столе аккуратную соломенную корзиночку с хлебом и, дрожа губами, снова улыбнулась Глебу.
– И это ты тоже помнишь.
Что за чудесные изобретения – нож и вилка!
Конечно, с голодухи можно и макароны алюминиевой ложкой на природе наворачивать с удовольствием, но иные чувства вызывает в странствующем мужчине такая тяжелая и блестящая бытовая сталь… Да еще если кто-то заботливый вдруг поставит рядом мягкое ароматное масло и свежий упругий хлеб.
Как зачарованная Инга не отрывалась взглядом от рук Глеба, может быть, просто оттого, что не могла долго смотреть ему прямо в глаза. Сильный загар, взбухшие вены, короткие изящные пальцы, чистые короткие ногти…
Блестя зубами, он быстро, с аппетитом прожевал большой кусок яблочного пирога и запил его холодным молоком.
– Вот это вкуснотища!
– Да не торопись ты так! Не гонятся же ведь…
– Я с сыном сюда приехал.
Глеб Никитин знал, что именно после этих слов ему обязательно нужно будет посмотреть на Ингу.
Не ожидая прямого и пристального взгляда, она растерялась. Покраснела.
– Он здесь на берегу с друзьями кино снимает, а я вот, взъерошенный такой, по лесам бегаю, в бравого вояку нечаянно превратился.
– Из-за Усманцева?
Глеб кивнул.
Расправляя ладонями красный клетчатый фартучек с кружевными оборками, Инга статно поднялась из-за стола и еще раз по привычке одернула белоснежную скатерть.
– А половина твоя где?
– Меня половинами мерить нельзя.
И снова тот же самый синий взгляд и широкая улыбка…
– Почему?
– Потому что я целый.
– Не обижается она, что ты по свету один все бродишь?
Повертев в руке остаток пышного пирога, Глеб решительно захрустел поджаристой корочкой.
– Мы редко видимся. У меня нет возможности объяснять ей мои дела или, хотя бы, извиняться.
– Редко?
– Да, раз-два в год, случайно. На каких-нибудь юбилеях у знакомых.
– А как же?..
Инга не решалась спросить о главном для нее.
Справившись с едой, капитан Глеб прищурился и поднес ко рту льняную салфетку.
– Отвечаю. Живу в одном месте, работаю во многих других. Я доволен тем, что на свете есть преданная мне женщина, которая обеспечивает мои тылы и в которой я уверен на все сто процентов.
– Жена и должна быть такой.
– Это не жена.
Глеб взял ладони Инги в свои.
– Не грусти ты сейчас так, не надо. Помнишь, вы все еще смеялись над моими словами, когда я говорил, что ищу смотрительницу для своей библиотеки? Ну вот, я и нашел. Звать ее Наталья Павловна, у нее чудесные дети и заботливый муж.
– А ты?..
– Что я? В моей библиотеке всегда порядок.
И все-таки, как они этому не противились, пристальный взгляд Инги и мгновенная усталость в глазах Глеба встретились. Он усмехнулся.
– Мудрые восточные люди говорят, что когда у человека много домов – у него нет дома. Зато я свободен.
– Но одинок.
– Одно уравновешивает другое.
Привычно и сильно Глеб Никитин коснулся рукой своих коротких волос. Легкая тень прерванного абажурного света закрыла от Инги его глаза.
– …И вообще, нет никакой причины для принципиальной грусти о такой персоне, как я. Сам жив, здоров. Мой сын здесь, рядом. Ребенок растет нормально, кушает хорошо, буквы уже знает все, даже иностранные. Бреется самостоятельно… – Смеяться Глебу было легче, чем в чем-то сейчас признаваться.
– И внуки мне скоро будут нужны обязательно! Какой же настоящий мужской покой без внуков-то?! Знаешь, один мой знакомый поэт, в юности вместе с ним ставриду потрошили на плавбазе, про это дело сочинил так: «От смятых простынь – до покоя. Покой… А что это такое?»
За стеной раздались счастливые нетрезвые крики.
– Извини, я выйду ненадолго в зал. Посетители чего-то еще хотят. Ты же не обидишься?
Промолчав, Глеб Никитин не сразу отпустил из своих ладоней мягкую и теплую женскую руку.
…В тот раз они всей компанией решили пообедать в каком-нибудь новом месте. Весенний город был не по сезону жарок и душен, изобилие пиджаков, галстуков и деловых портфелей вокруг уже вызывало изжогу, и поэтому, когда кто-то из директоров предложил поехать в нечаянно знакомый ему кабачок за пределами окружной дороги, все легкомысленно согласились.
– Речка совсем близко, несколько летних домиков на берегу залива, кухня прекрасная! Вряд ли кто из нашей администрации уже успел там проявиться. И ехать из города всего минут двадцать!
Так они первый раз побывали в «Собаке Павлова».
Название чудному местечку тоже придумалось случайно, стихийно, да так потом и прижилось надолго в их разговорах.
«Сегодня в «Собаку»? Конечно!..»
…Берег травянистой речушки, незаметно спрятавшейся метрах в пятидесяти от дороги. Густые деревья и частые кусты закрывали полянку ресторанчика от чужих взглядов. На первом этаже старого каменного дома уютно расположились кухня и небольшой обеденный зал с прекрасным антикварным камином. Пять массивных деревянных столов, которые, впрочем, всегда пустовали, когда там бывали они.
Если не дул сильный ветер с залива, то их компания выбирала для совместного обеда одну из летних верандочек.
Для создания «колорита» к стенам ресторана кем-то старательным была натаскана куча всякой интересной всячины. На берегу в живописном беспорядке валялись железные плуги, колеса от телег, вилы, труба от паровоза, огромные старые сапоги, часть кованой могильной решетки…
Под роскошной плакучей ивой, на беленом мелом кирпичном постаменте стоял бюст какого-то великого человека.
– Это Мечников!
– Чехов!
Лениво допивая вино, они состязались в остроумии и, отчасти, в качестве своей зрительной памяти.
Человек на постаменте был явно из школьных учебников.
– Бросьте вы, это же Павлов! Иван Павлов, известный всем физиолог.
На травке, под белыми кирпичами спорного бюста лениво зевала откормленная среднеазиатская овчарка.
Кто-то подозвал женщину, которая ловко приносила им из кухни на берег закуски, и поинтересовался.
– Извините, а это кто?
Расстроенная наверняка чем-то личным официантка невнимательно отмахнулась от праздных посетителей.
– Та это наш хозяин, на вечернюю рыбалку сюда после обеда приехал…
Действительно, в глубине сада, за изваянием, какой-то живой мужчина возился с лодочным мотором.
Как же они тогда хохотали!
Бедная женщина была готова обидеться, особенно после того, как чрезвычайно сильно покраснела. Ее быстро успокоили и отблагодарили.
– Все правильно! На постаменте – хозяин! Сам Павлов! А под ним – сторожевая хозяйская собака. Собака Павлова!
Так и пошло – ресторан «Собака Павлова».
Характер у Инги имелся уже и в те времена.
Со своими шумными посетителями она разобралась быстро и вернулась к Глебу в тихую комнатку с тарелкой крупного крыжовника в руках.
– Ну-у, еще и это! Спасибо. Уже давно никто так чудесно для меня не готовил.
– Ты же ведь и не поел ничего толком-то! Все в спешке…
– Я выгодный – ем мало.
– Зато, небось, устрицы да жульены в своих странствиях предпочитаешь?
– Три корочки хлеба на ужин, смоченные в стакане старого доброго фламандского вина, меня устраивают вполне.
Лукавое смирение капитана Глеба развеселило Ингу.
– Вот ведь трепач-то!
– Правда, истинная правда! Клянусь своим неизбывным аппетитом! Ну, конечно, бывало, когда в сложные и необходимые моменты свершения трудовых морских подвигов коллеги-матросы сравнивали меня с соловецкой чайкой, но это от зависти и горя, что сами они не могли так обильно кушать в качку и при сильном крене.
Посмотрев сквозь прозрачную ягоду на картины, на цветы и на обширный абажур, Глеб улыбнулся женщине.
– Очень здорово у тебя здесь. Стало еще уютней. Ты со всем одна до сих пор справляешься?
– Одна. – Инга присела на подлокотник кресла Глеба, ласково погладила его по седому виску. – Жаль, что ты тогда не захотел…
Тяжелые желваки заходили по скулам, но совсем не от хрусткого крыжовника. Приподняв вверх голову, Глеб снова ясно и васильково улыбнулся ей.
– Как же, помню. Ты ведь так мечтала об этом фартучке, а я, сволочь такая гадкая, не захотел помочь тебе приблизиться к заветному.
Рука Инги остановилась. Она молчала.
– В то время ты абсолютно справедливо хотела иметь хорошую зарплату, милых семейных гостей, возможность удивлять их приятными рецептами вкусных салатов и прочее. Для такой счастливой и спокойной жизни тебе нужна была не сумасшедшая карьера, не приключения, а просто удачное расположение к твоей персоне начальства и еще кто-то надежный рядом…
Может быть, Инга даже уже плакала.
Глеб Никитин говорил негромко, не поднимая взгляда от плавного каминного огня.
– Ты обижалась, что я, такой легкомысленный, никак не хотел понимать тогда очевидных вещей и твоих предельно ясных намеков. Подруги шептали тебе, что я совсем неглуп и все в твоем поведении для меня понятно. И это было для тебя вдвойне обидней…
Вспоминать другие подробности Глеб не стал.
Те счастливые времена закончились как-то внезапно.
Подчинившись новым веяниям и обстоятельствам, люди из их конторы постепенно и поочередно отыскали себе теплые рабочие места и тихо, без лишнего шума, разошлись по сторонам.
От прежних знакомых он случайно узнал, что Инга все деньги, которые причитались ей в Фонде за серьезные труды и личную преданность, вложила в покупку «Собаки». Ее мечты – передничек с оборками и абажур в тихой комнате – сбылись.
В тот год капитан Глеб Никитин надолго уехал из этого города.
Они молчали. Неловкость дальнейших объяснений мешала им обоим говорить хорошие слова.
Инга пошевелила пальцами в кармашке передника, нашла, очевидно, платочек и вздохнула.
Уверенно поднявшись из глубины теплого кресла, Глеб с улыбкой взял ее за плечи.
– Садись сюда теперь ты.
Глаза в глаза. Он не извинялся и не был жесток.
– Последний раз я тебя видел года два назад, в городе, третьего октября. Тебя вез в машине бородатый тип, кажется, ты плакала тогда тоже, да?
– Не помню. Бородатый? Не-ет…
Она всхлипнула.
– И я тебя видела как-то. В такси, с какой-то женщиной.
Серьезно и даже очень Глеб ответил.
– Ошибка. Уверяю тебя – ты ошиблась. Я в такси с «какими-то» женщинами не езжу.
Все еще моргая по-детски мокрыми ресницами Инга начала говорить оживленно, но неуверенно…
– А тогда, у книжного магазина?! Ты был такой худой и веселый! Помнишь?
– Как же такое забыть… Те три недели я питался только томатным соком и ливерной колбасой. Было туго.
– Тебе нечего было есть? А почему ты мне ничего не сказал?!
– Той весной у тебя своих проблем, думаю, было предостаточно, кроме голодного меня. Ты ведь именно тогда увольнялась из налоговой?
– Да. А ты откуда это знаешь?
«…И помнишь», – хотел было добавить Глеб, но промолчал.
Закрыв ладони на лице роскошными светлыми волосами, Инга уже звонко смеялась.
– Сколько же раз я тебе говорила – заходи вечерком, не пожалеешь.
Глеб снова взял ее руки в свои.
«Боже, как же он устал?! И как не изменились за эти годы его глаза…»
– Вот я и пришел. И не пожалею.
Задрожав руками, Инга побледнела, куснула губу.
– Я сейчас. Закончу дела. Ты пока побудь здесь. Не уходи никуда сегодня. Прошу тебя…
В дверях она обернулась, сияя внезапным румянцем. Обернулась. Голос женщины был уже мягким и глубоким.
– Надеюсь, ты заметил, что железяку эту паровозную, в саду, ну, ту трубу, что тебя всегда бесила, я выбросила. Она действительно весь вид здесь портила…
С усмешкой Глеб Никитин показал ей пальцем на дверь.
В ответ Инга тихо и загадочно засмеялась.
Так бы и стоять ему у окна, в ожидании слушая тишину залива и шелест посторонней быстрой жизни со стороны близкой дороги, но закатное солнце неминуемо напомнило и о другом.
Из рюкзака Глеб достал ноутбук, по-хозяйски уверенно расположил его на красивой скатерти круглого обеденного стола, подключил, без особых хлопот обнаружив на стене за занавеской ближнюю розетку.
«Ну, молодец, малыш!»
Вся сегодняшняя информация по проекту «Робинзон» была уже выложена в сети и правильно отредактирована.
Знакомое мягкое кресло для работы было непривычно низковато и поэтому, наудачу пошарив рукой в комнатных сумерках, Глеб пододвинул к себе обычный стул и удобно устроился на нем у компьютера.
«Так, двинули они сегодня шлюпку значительно… Сашка опять не брился… облака над водой какие-то нехорошие с запада, завтра у них там будет дождь – надо предупредить».
Два письма в электронной почте.
Сашка, как у них всегда и получалось в трудные минуты, пытался в своем послании шутить, но в каждом небрежно-забавном мальчишеском слове – тревога.
«Милый мой пацан!»
Ализе написала на английском. О том, что ждет возвращения его, Глеба, как можно скорей.
Луна, светлая серебряная луна. Из-под дальнего берегового откоса только что подала рассветный голос первая птица. Упало в саду яблоко. Никого…
Мысли уже не были похожи на толстый и беспорядочный шелест книжных страниц, который беспокоил его с самого начала их вечернего разговора.
Сейчас хотелось просто медленно поднимать ресницы и улыбаться.
Перевернувшись и положив подбородок на кулаки, Глеб молча смотрел на Ингу.
В слабом ночном свете она стояла у распахнутого окна, не оборачиваясь к нему и тоже не произнося ни слова. Сквозь густые прозрачные волосы дробились уже разбитые дальними яблоневыми ветками лучики лунного света.
Он тихо тронул рукой ее обнаженную спину.
– Ты чего?
Заблестев ласковыми глазами и сложив руки у шеи, Инга повернула голову.
– Где крылья, которые я любил…
– Чего ты, крылья у меня еще не выросли!
Инга засмеялась громче.
– Их уже нет, глупая…
– Пододвинься.
Одной рукой она приподняла к груди край простыни и села на кровать совсем рядом с ним.
– Лучше ты посмотри на меня, как всегда глядел. Дай хоть тебя запомнить. Ну, ну же, не опускай голову, не прячься! Почему сегодня не хочешь на меня глядеть, а?!
– На то оно и утро, чтобы люди не смотрели в глаза друг другу.
– Тебе было сегодня плохо?
– Говорю же – глупая…
Не глядя на Ингу и не поднимаясь от подушки, Глеб протянул вперед раскрытые ладони…
Проснувшихся в саду птиц стало уже много, а машины шумели по близкому шоссе все еще не очень назойливо.
– И сейчас ты опять исчезнешь…
В ответ Глеб смеялся одними глазами.
– Но я же возвращаюсь!
– Не очень часто… И не навсегда.
С привычным уютом присев на низком диванчике перед стенным зеркалом, Инга принялась внимательно расчесываться большим гребнем.
– Одиноко тебе, Глеб Никитин, будет. Может и сила в тебе такая есть, что с людьми ты так можешь. А нужно ли? Что молчишь?
Она ловко перехватила роскошные волосы красной лентой и покосилась в сторону кровати.
– Неужели никто и никогда не увидит, как ты плачешь?
– Последний раз… – Инга вздрогнула, услышав в ответ совсем не мягкий, не утренний, а глубокий и жесткий, давно уже очень знакомый, голос. – Последний раз мне было горько до слез в юности, таким же ранним утром, под далекими Чебоксарами.
Капитан Глеб затянул на поясе ремень и набросил на загорелые плечи почти высохшую на ночном ветерке выстиранную рубашку.
– Польешь?
Обняв и теплый розовый халат, и дрожащие ладони, он коротко поцеловал Ингу в висок.
– Как тогда, в городе, в твоем саду, помнишь?!
Они хохотали и после того, как Инга вылила на него два полных ведерка, зачерпнув воду прямо из реки, с береговых мостков, и когда вместе, дурачась, они принялись жарить яичницу.
Глеб рубил крупно лук на столе, а Инга управлялась с большой чугунной сковородой, ловко пристраивая ее на дровяной уличной плите под навесом.
– Сколько раз, когда казалось, что я ухватил в жизни синюю птицу за хвост, она оборачивалась ко мне с милым таким оскалом…
Не вытирая рук, Глеб подбросил в огонь несколько коротких березовых поленьев.
– Была пора – я рвался в первый ряд – и это все от недопониманья!
