Текст книги "Игры для взрослых мальчиков"
Автор книги: Александр ВИН
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)
– Позвольте…
Махнув рукой, Глеб Никитин умоляющим взглядом остановил Ингу.
– Давай-ка лучше для начала я скажу пару слов, милая хозяйка. Согласна?
– Ой, и вправду! Тебя-то ведь они быстрее поймут!
Глеб откашлялся, поправил на шее воображаемый галстук, поднял стакан.
– Сегодня, в этот знаменательный день…
Никто и ни о чем пока не догадывался.
«Тем лучше…»
– Короче, господа! Сегодня у нашего Бориски день рождения! Девятнадцать лет парню стукнуло! По вашим западным меркам он сегодня стал почти взрослым!
Построение английских фраз было вполне качественным, слова – простыми и обыкновенными, но в первые секунды после его объявления мужики как-то странно продолжали молчать. Но как же они потом заорали!
Невзирая на страшные раны, первым до Бориски добрался Николас, схватил его на руки и принялся единолично подбрасывать в воздух. Потом разрешил точно также покувыркать именинника и всем остальным желающим.
Сентиментальный Хиггинс прослезился после общих криков, не находя в себе даже сил, чтобы выбраться из-за стола для персональных поздравлений.
Какой-то очень бравурный и громкий гимн извлек из-под своей бороды и из собственной губной гармошки немец Везниц.
После нескольких мгновений радостной и искренней суматохи капитан Глеб получил возможность закончить фразу.
– …Так что предлагаю за это дело хорошенько выпить!
Инга опять зашептала ему на ухо.
– Я ром мальчишке в подарок, как ты просил, купила, в Город за ним ездила. Посмотри, подойдет?
Глеб подкинул бутылку в руках.
– Ямайский?! Красота! Внимание, коллеги! В день рождения нашего самого главного «Ромео» хозяйка заведения дарит ему настоящий ямайский ром! Цени, Бориска! Будь таким же крепким и надежным!
Сраженный наповал двумя ошеломительными сюрпризами, юноша молча дышал, не смея поднять глаз на первую неожиданность, которая звонко и юно хохотала у входа на кухню, размахивая в его честь белым фартучком…
Выпили по первой как-то лихорадочно, словно боясь, что мираж растает.
Принялись блуждать недоверчивыми взглядами по изобильному столу, сдвигать к себе различные деликатесы и вкусности, хватать не очень чистыми лапами накрахмаленные салфетки и блестящие вилки.
Закинув себе в рот что-то незначительное, к Бориске из-за дальнего стола все-таки продвинулся взволнованный Хиггинс.
– Друзья!
Звон ножей и стук челюстей ничуть не смолк.
– Друзья! Я хочу поздравить моего нового друга, которого…
Чтобы привести в чувство невнимательных и нечутких обжор, капитан Глеб слегка приподнялся вместе со своим дубовым стулом и тут же грохнул его всеми ножками о каменный пол.
Инга испуганно вздрогнула, икнул Стивен Дьюар. Прекратили жевать остальные.
– …Я понял, что есть люди на свете, в далеких и незнакомых краях, которые не испорчены алчностью и злостью нашего мира, которые свежи и искренни…
Крупное лицо Джона Хиггинса жалко скривилось в слезах умиления. Он бурно задышал, прервавшись. Вилки и ножи продолжали быть вознесенными над едой.
– В знак нашей дружбы и твоего вступления во взрослую жизнь я дарю тебе вот это.
На глазах у всех присутствующих Джон, заграничный парикмахер, да и просто отличный мужик, стянул с собственного пальца и протянул Бориске перстень. Острый луч большого драгоценного камня разом упал на множество хрустальных фужеров в прозрачном настенном шкафчике.
Бориска зажмурился. Хиггинс продолжал:
– Он мне дорог, это приз из Милана, награда европейского конкурса стилистов, я выиграл его пять лет назад…
Юбиляр очнулся, вытаращил свои прекрасные глаза и заговорил, отрицающе размахивая руками.
– Я не могу его взять… Нет, Джон, нет! Честное слово, не могу… Это же, наверно, так дорого… И мама моя ничего об этом не знает.
– Ну, если не можешь принять мой подарок навсегда, то возьми его хотя бы на время! Носи его целый год в память обо мне, а потом я снова приеду сюда, в гости к тебе, к капитану Глебу, к милым дамам, мы опять будем бегать в лесу!.. И ты вернешь его, если захочешь! Умоляю, прими мой подарок!
Требуя срочной помощи и совета, Бориска растерянно уставился через стол на Глеба.
Пришлось подмигнуть и согласно прикрыть на секунду глаза.
– На-ливай!
Пулеметной очередью вновь застучали по обширным тарелкам ножи и вилки.
После второй начали разговаривать.
Одарить Бориску в той или иной степени желали многие.
Ботанический Стивен даже хотел вручить ему свои запасные очки, но был вовремя остановлен разумными товарищами.
– Они же у меня совсем новые и очень качественные, тебе подойдут по диоптриям! Я заказывал их в Цюрихе!
Вдоволь насмеявшись и грациозно покачиваясь на каблучках, к замершему от сладкого ужаса мальчишке приблизилась Алюня.
– Это от меня.
Чтобы правильно возложить на Борискину голову пушистый, очень белый и свежий венок из ромашек ей пришлось еще приподняться и на цыпочки.
– Это тоже тебе.
Девушка обняла и тихо поцеловала счастливца в чумазую щеку.
– За Бориса! За нашего взрослого командира! У-ра-а!
Инга, до этого внимательно и деловито сновавшая из зала в кухню, незаметно присела к Глебу, счастливо вздохнула, украдкой рассматривая шумных гостей.
– А ты почему не закусываешь? Невкусно?
– Это не мое слово. И не здесь его мне произносить. Ты готовишь божественно. А так… Ты же знаешь, что я ем все.
– Не наговаривай на себя – ты умеешь выбирать и ценить.
– Не-а. Мы, путешественники, люди грубые. Стальной желудок, железные нервы, прямой ум…
– Врешь ты все!
Глеб улыбнулся.
– Ну, допустим, насчет своего желудка я верно говорю, гарантирую.
Они сидели рядом.
Глеб приобнял Ингу за плечи, улыбался, смешно щурясь на ее прозрачные золотистые волосы. И она, наклонив к нему голову, с легкой улыбкой наблюдала за людьми, сегодня так странно посетившими ее дом.
– Этих-то своих гавриков ты всех любишь, ясно… А есть вообще в мире те, кого ты ненавидишь?
– Ненавижу? Употребление семечек прилюдно и переход улицы в неположенном месте. Я ненавижу эти действия.
– Действия? А людей, которые так поступают? Ненавидишь?
– Те, кто грызет грязные семечки и с выпученными глазами лезет под колеса машин, они… они просто примитивные. Поэтому неинтересны мне. Скучно ненавидеть их убогость.
Инга промолчала. Уютно шевельнулась в объятиях Глеба.
– А ведь этот мужчина, справа, в углу который, иностранец, и приезжал тогда ко мне со Светланкой-то… Помнишь, я тебе говорила про медсестру из нашего поселка? Что она еще замуж за немца какого-то собирается? Вот он и есть, он и привозил ее сюда на своей машине. Только какой-то он сегодня молчаливый, невежливый, даже и виду не подает, что нас с ним уже знакомили… И еще…
Она нахмурилась.
– Я в городе его недавно мельком видела. Вот с этим пареньком, с местным, сыном Усманцева, они разговаривали у кафе. Мужчина руками размахивал… Я тогда еще не знала про то, что отца-то этого парнишки убили, внимания особого на них не обратила.
– Не ошибаешься?
– Ну, что ты?! Прямо около остановки кафе, я только-только в автобус села, у окна, а они совсем рядом стояли. Сейчас увидела этого немца и сразу же вспомнила.
– А почему ты его все время немцем называешь, он же ведь бельгиец?
– Светка так мне говорит всегда, когда разговариваем про ее перспективы: «…вот немец мой приедет», «когда с немцем поженимся…». Это серьезно? Ну, что я их видела-то? Скажи?
Взглянув в напряженное лицо Инги, Глеб Никитин с прозрачной васильковой иронией ответил ей честным взглядом.
– Слова твои необычайной красоты, но я нисколько не встревожен! Что будешь пить? Твой любимый газированный напиток «Колокольчик» по-прежнему присутствует на праздничном столе?
– Опять ты все помнишь! Хороший ты мой…
И, грустно вздохнув, Инга поднялась, аккуратно оправляя передничек.
– Пора подавать мужикам горячее.
Увидев, что капитан Глеб остался один, к нему подошел Тиади.
– Послушай, этого ужина нет в нашей программе! Кто будет за него платить?! Я отказываюсь!
Глеб покосился на красавчика.
– Не беспокойся, приятель. Это всего лишь бонус от организаторов игры. За ваше примерное поведение.
Конечно, Тиади не поверил, но отчалил в сторону быстро и молча.
Не успевшей уйти на свои кухонные просторы Инге довелось услышать их нервный разговор.
– Что ты как бешеный-то? Зачем бросаешься на людей? Что ты ему так грубо сейчас ответил?!
– Вот и ты – такая же.
– Какая?!
Инга вспыхнула, подбоченилась.
Глеб захохотал.
– Не гневайся, госпожа! Это матушка предупреждала меня, неразумного, в детстве: «Намаешься в жизни со своим норовом-то, весь в батю…» А теперь и ты брови также хмуришь. Может, давай лучше я тебя, во искупление своей публичной грубости, поцелую, а?
– Да ну тебя, придумаешь тоже!..
Планируя этот партизанский налет на «Собаку Павлова», капитан Глеб специально предупредил Ингу, чтобы выпивка присутствовала на торжестве в умеренных количествах.
Свой ром Борис дважды успешно вырывал из лап мародеров, и поэтому время деликатесов наступило достаточно быстро и трезво.
Под руководством разрумянившейся хозяйки Аллочка вынесла к столам очередное вкусное блюдо.
Едоки, получив из рук изящного поваренка справедливые, хотя и не очень большие, порции, шумно завздыхали.
– Манифик! Изысканно!
Прикрыв глаза, пытался определиться в ястве знаток специй и ароматов Хулио, пристально опустил к своей тарелке близорукий взгляд Бориска.
Глеб Никитин опять поднялся над толпой.
– Кто угадает, из каких продуктов ЭТО приготовлено, тому специальный приз от повара!
Вскинул руку молчаливый обычно швед.
– Цветная капуста с мидиями, сильно прожаренная в оливковом масле?!
– Нет.
Коварно усмехаясь, Глеб отрицательно покачал головой.
– Кальмары? С соевыми тефтелями?
Глеб отверг и это вариант.
Тоном и жестами потомственного гурмана О'Салливан начал объяснять черни их кулинарное счастье.
– О, да! Этот нежный вкус! Я узнал его! Я уверен, что нам подали тушеные каплуньи гузки, в спаржевом соусе! Правда же?!
Не понимая сложных иностранных слов, Инга растерянно молчала, повернувшись лицом к Глебу.
Тот успокоил ее.
– Все в порядке. Твою еду постоянно хвалят.
Претенденты на приз и, главным образом, искушенный в изысках О'Салливан ждали от Глеба точного ответа.
– Это грибы в мясной подливке.
Под руку ему шепнула и Инга.
– Скажи им, что я немного еще сухих белых добавила. Для густоты.
С очень, очень лукавой улыбкой капитан Глеб хлопнул утонченного О'Салливана по плечу.
– Ну, вот видишь как все здорово! А ты хотел мои подосиновики в канаву выбросить!
Итальянец поперхнулся, побледнел и отшвырнул вилку далеко по столу.
– Торт! «Наполеон»!
Бурлил уже густым огнем и жаром за толстой стеклянной дверцей камин, горели при выключенном верхнем электричестве праздничные свечи.
Даже сквозь слабые слезы радости и признания Борис (теперь он имел полное право именоваться именно так!) продолжал допрашивать капитана Глеба.
– А как ты про мой день рождения-то узнал? Ведь я тебе точно про него ничего не говорил?!
Деликатно прожевав и промокнув салфеткой губы, Глеб начал не спеша.
– Знаешь ли, Борис… В тех бумагах, в Доме быта, было очень много любопытного.
– И ты смог все это за один вечер прочитать и запомнить?
– Самые важные новости обычно печатаются в газетах очень мелким шрифтом.
– Знаете, нет, вы знаете, какой он?! – Повернувшись к Инге, Борис начал доказывать ей преимущества капитана Глеба Никитина перед всеми остальными людьми. – Он замечательный! Он умный! Он сильный!
– …Не боится тараканов и не храпит.
Несколько небрежно Глеб завершил речь юбиляра и вновь поднял руку, требуя всеобщего внимания.
– Друзья! Давайте я вас всех сейчас сообща сфотографирую! Здесь, в такой торжественной обстановке! В атмосфере женской ласки и в запахах чудесных соусов!
Призыв командира услышали все подчиненные. Толпа быстро сконцентрировалась в центре зала, высокие особи при этом безропотно уступали места на переднем плане маленьким и нахальным. Взвизгнул, прикоснувшись задом к раскаленной каминной железяке Стивен, чересчур шустро претендующий на козырную фотографическую позицию.
– Инга! Инга! Сюда!
Все хотели с Ингой.
А вот Борис хотел, – степенный возраст обязывает! – просто желал быть с другой.
– Глеб, а как же ты? Мы все должны фотографироваться обязательно с тобой! Ведь мы же один отряд!
Возникла некоторая техническая заминка. Даже капитан Глеб растерянно вертел в руках общественную фотокамеру, не видя приемлемых вариантов.
– Давай я вас сниму.
Небрежно Тиади вырвал у него аппаратуру.
– Вставай к ним, командир, я сделаю все как надо. Для меня, собственно, это и не очень важно.
Свободно заняв местечко между Глебом и Бориской (она еще не была совсем уверена, что его нужно называть Борисом), официантка Аллочка с удивлением попеняла старшему из них.
– Вы ведете ужасное существование! Лес, грязь, грубая пища… В таком режиме жить нельзя! Вы же ведь на самом деле-то не такой?!
– Да, дитя мое! – вздохнул в ответ капитан Глеб. – Заметьте: никто, никто в мире не знает, что я – великий обманщик, и мне многие годы приходится хитрить, скрываться и всячески дурачить людей. А вы знаете, это нелегкое занятие – морочить головы людям. И, к несчастью, это всегда раскрывается. Вот вы разоблачили меня, и, по правде сказать, – Глеб Никитин вздохнул. – Я рад этому!
Борис сильно изумился.
– Спасибо за помощь, товарищ…
Протягивая руку за фотокамерой, Глеб совсем не ожидал, что Тиади заупрямится, даже спрячет ее за спину.
– Чего тебе с незнакомой аппаратурой возиться, давай я и дальше буду всех вас вместе с тобой снимать?
Но капитану Глебу почему-то именно сейчас захотелось быть настойчивым. Он с усилием разжал пальцы Тиади на фотокамере.
– Ничего, скоро научусь.
– Ну, ясноглазый ты мой, давай в очередной раз прощаться. Желаю, чтобы все, что задумаешь в жизни, реализовалось…
Глеб остановил Ингу поцелуем.
– Не так. Я не хочу, чтобы мои мечты «реализовывались». Пожелай лучше, чтобы они сбывались.
И еще – никогда не порти твою волшебную яичницу презренным мерзким кетчупом. Гораздо лучше с утра – холодная сметана с крупной солью.
Она молча согласилась. Посмотрела только на него жалкими мокрыми глазами, всхлипнула тихонько.
– … А какой подвиг у тебя запланирован на сегодня?
Через сорок минут после прощания с «Собакой Павлова» зануда Стивен Дьюар получил причитающиеся ему по игровому прейскуранту банные услуги.
…Рассмотреть подробно старые кирпичные стены снаружи никому из любопытных иностранцев так тогда и не удалось – темнота летнего вечера упала с деревьев вниз, на траву и кустарники, очень уж внезапно.
Дом лесника, как и было ему определено собственным жизненным жребием, спрятался от лукавых людских взглядов именно в лесу.
Огромные гранитные валуны составляли фундамент и могучий цоколь незаметной и не очень значительной, на первый взгляд, постройки. Позеленевшая за долгие годы черепичная крыша скрывала в сумраке своих неровных кромок крохотные деревянные окна. Крыльцо же дома, напротив, было массивным, составленным из серых тесаных камней.
– У тебя в бригаде кто-нибудь послабже здоровьем имеется? Давай в первую очередь их запустим, по слабому-то пару, а за ними уже и мы двинемся, отрегулируем себе баньку потом по характеру. Человек по семь как раз у меня там, на полках-то, зараз и уместится…
Лесник гудел в ухо капитану Алексу неторопливо, обстоятельно, по-доброму рассматривая разночинно галдящее под его хозяйскими ногами нашествие.
– Сейчас, отсортирую.
Открывать банную эпопею вызвалась команда отважных германских экстремалов во главе со шведским профессором. Со счастливой суетой перемещаясь среди толпы, толстенький краснощекий Бадди возбужденно сиял большой лысиной и размахивал двойником знаменитого розового полотенца.
– Какая экзотика! Какие нам сейчас предстоят впечатления!
– Ага, помоемся…
Примкнул к группе первопроходцев и честно сомневающийся в своих парно-банных способностях Стивен. С керосиновой лампой провожать их до места пошел лесник.
– Покажу иноземцам где и как… Это чтобы ненароком себе ничего там не ошпарили с непривычки-то. Тебе, командир, конечно, придется подождать, но ничего, они там недолго, шебаршиться-то несильно будут, выскочат через четверть часика.
Лесникова жена снабдила немцев дубовыми вениками прошлогоднего урожая.
Из любопытства, а также с целью контроля ситуации, с первой группой, длинно растянувшейся в своем пути меж огородных картофельных грядок, пошагал к баньке и капитан Глеб.
Он-то успел подробно обойти окрестности лесничества еще до наступления полной темноты. Тогда еще и усмехнулся – покосившаяся до совершенного неприличия банька была очень похожа на все известные книжные изображения избушек на курьих ножках. Показалось даже, что пожилое бревенчатое создание от старушечьей усталости подобрало под себя жилистые когтистые лапы и отдыхает на травянистом обрывчике, прикрыв ставнями жалкие слепые глаза.
В лучшие времена, в дни своей молодости, угадавшей прийтись на самый расцвет крепостного права, банька наверняка тоже числилась солидным и основательным строением, ровесницей, а, может быть, и погодком основного хозяйского дома. Она явно была выстрогана в минуты досуга какими-то былинными лесными добрынями из почти метровых в поперечнике сосновых бревен.
– Ладно, не потей тут зазря-то, вечера на улице сейчас холодные. Не переживай за своих клиентов, я же с ними бережно управляться буду, никого веником не перешибу…
Ростом примерно с Николаса и такой могучий же в плечах, пожилой лесник озорно подмигнул Глебу из густых, никак не разделенных с бородой, бровастых зарослей.
– Иди, иди в дом… Не беспокойся. Что я, не понимаю, что ли, важности момента? Не впервой же мне супостатов по задницам-то хлестать!
Ожидающие банной очереди посвятили себя самостоятельной экскурсии по внутренностям просторного лесного здания.
На стенах сумрачных комнат были развешаны многочисленные охотничьи трофеи, давнишние, слепые от времени фотографии, кинжалы, карабины и почетные грамоты. В другом помещении, оклеенном до потолка старинными обоями с колечками Олимпиады-80, размещалась вся рыболовная гордость лесника. Челюсти огромных щук и судаков торчали из стен, приколоченные на коричневые, накрепко отлакированные в прошлом еще веке, фанерки. Коридор-гостиная пугал прохожих лохматой кабаньей шкурой на полу и чучелом совы, угрожающе нависшим над головами гостей при входе в спальный отсек.
Шикарные оленьи рога примерили на себя, фотографируясь, все посетители. Кроме суеверного Крейцера. Очевидно, в их далеком Бремене народ сильно верил в нехорошие бытовые приметы…
Торопливо перебирая по ступенькам маленькими войлочными башмачками, мимо них не в первый уже раз прошустрила из кухни в погреб по каким-то своим продовольственным делам лесникова жена. Улыбнулась на ходу Глебу, заметив, как внимательно слушают его пояснения иностранцы. Капитан Глеб галантно отвлекся.
– Вам помочь?
– Ой, нет, что вы! Вы отдыхайте, отдыхайте, я сама тут управлюсь, мы к гостям ведь привычные…
Довольный уютным и чистым покоем Хиггинс тоже покосился на примерную домохозяйку, тихо спросив при этом Глеба:
– А как звать эту лесную леди?
– Леди звать Люся, а вот если ледин муж хоть раз увидит, что ты ей пошло улыбаешься, то съест тебя без соли.
По выражению обширного лица парикмахера было понятно, что рецепт такого кушанья ему явно не по душе.
Отирая со лба пот, в дом с улицы вошел лесник. На вопросительный взгляд Глеба ответил с улыбкой.
– Нормально, плещутся.
Немного потоптавшись в прихожей и коротко заглянув на кухню, лесник предложил разомлевшему к концу длинного трудового дня сообществу размяться.
– По рюмочке, а? Что-то вы вроде как заскучали у нас тут?
Мгновенно выпорхнула на просторы большой комнаты миниатюрная Люся, с гостеприимной привычкой держа в руках широкий расписной поднос.
– Отведайте домашнего напитка, гости дорогие! Не обессудьте, если кому что не по вкусу придется, – мы люди простые, за границами не бывали, кушаем сами и угощаем нашим всем, домашним!
– Не кудахтай ты особо-то, мать. Лучше принеси еще нам рюмок, вон, смотри, одному буржуину посудины не хватило.
Обездоленный Мерфи щедро улыбнулся, почувствовав внимание к собственной персоне, раскланялся было перед дамой, даже попробовал промычать что-то вроде «мерси».
– Самогон у нас весь свой, вот этот – березовый, из сока. Должен быть нормальный… Ты пробуй, пробуй, не стесняйся!
Глеб Никитин попробовал, пригубил.
И тут же понял, что перемрут его дегустаторы молодыми и чистыми, – самодельный природный напиток поражал воображение смертельными градусами.
– Х-хе, ха, ххе!..
Первым начал погибать Хулио, опрометчиво хлестанувший свою рюмку вслед за осторожно предусмотрительным Глебом.
– Ч-то, что эт-то такое?!
– Запей компотиком.
Лесник протянул согнутому в припадке кашля оружейнику деревянную резную баклажку.
– И не спеши особо-то – у меня этого добра много приготовлено, и на зерне есть, и на облепихе, зверобой домашний с прошлого года тоже еще остался. Не жадничай.
Через внимательного Глеба пораженный итальянец обещал леснику впредь не жадничать.
– …А там, за перегородкой, у меня вроде как контора. Делами лесничества там занимаюсь, рабочим наряды выписываю, ну, иногда с начальством, если наедет изредка кто из городских, посидим за бумагами, чайком побалуемся. Да вы закусывайте, господа хорошие, не брезгуйте, все натуральное, свое, из магазинного-то у нас только хлеб, а остальное сами готовим, хозяйка-то моя чистюля, никто еще на ее готовку не обижался!
До того, как под ногами распаренного Стивена лениво скрипнули входные домашние ступеньки, Люся успела вынести к гостям и второй подносище с рюмками, и третий.
– Я жить не могу…
Коленки маленького ирландца подогнулись, и он плавно опустился на косматую кабанью шкуру, расстеленную на полу гостевого помещения.
– Это был ад!
Но было заметно, что с изнеможением жалуясь своим товарищам, Стивен сильно лукавил. Притворно закатывая в пережитом ужасе масляные глазки, ирландец испытывал неимоверное блаженство.
– Жарко? Может, компотику?
Огромный лохматый лесник был милосерден ко всем, без исключения. Стивен сначала согласился на компот, но быстро передумал.
– А что это у вас такое в рюмках? Что вы тут без нас пьете?! Я тоже такое хочу!
Делать людям искусственное дыхание капитан Глеб умел, поэтому милостиво кивнул леснику.
– Наливай, откачаем, ежели что, неразумного…
Профессор Бадди перешагивал входной порог долго.
Фирменный дубовый веник и коварный первый пар лишили ученого привычной живости характера. Поросята и зайчики на профессорском полотенце тоже, казалось, повысовывали языки, сильно притомившись в жаркой тесноте русской бани.
– По этому-то мужичку я по первому успел пройтись, для примера им всем…
С пристальным вниманием лесник подробно осмотрел своего розового пациента.
– Компот будешь?
Его ловко опередил Стивен. Подсунувшись под медленную лесникову руку, он протянул Бадди рюмку.
– Рекомендую, коллега! Вкус имбирного пива! Только не умирай так сразу…
Было поздно. Профессор рухнул на шкуру рядом с ирландским провокатором. Он тяжко дышал, глаза его были закрыты, но дрожащая рука с пустой рюмкой требовательно продолжала тянуться вверх.
– Еще… И закусить мне дайте, чего-нибудь солененького…
Грандиозность гостевого подноса была очевидна. Хозяйка летала с ним по маршруту «кухня – гостиная» беспрерывно, свято соблюдая законы незнакомого ей слова «фуршет».
Ирландец вместе с толстым датчанином так и продолжали валяться в обнимку на кабаньей шкуре в центре комнаты, изредка попискивая тонким смехом и принимая к себе, на нижний гостевой уровень, очередные наполненные рюмки.
Влажные немцы гурьбой, с фотоаппаратами и с огурцами в руках шли по стопам предшественников, подробно рассматривая рога и рыбьи челюсти на стенах. Многочисленные белоснежные простыни на мужских фигурах напоминали об их недавней банной капитуляции.
– Ну что, ты готов, командир?
Лесник вышел из спальни обнаженный по пояс и уже в смешной банной шапке. Капитан Глеб кивнул.
– Пошли тогда, что ли. Пусть ребята немного отдохнут перед ужином-то… Кого с собой берешь?
Глеб оглядел команду.
– Хулио, ты как?
Быстроглазый оружейник, торопливо дожевав небольшой бутерброд, показал руками, что он согласен.
– И я тоже.
Сверкнув темным взглядом, со стула в углу комнаты поднялся О'Салливан.
«Ого! Человек-гигиена идет в общую баню! Прогресс, однако…»
Заодно взяли с собой и раненых. Получив персональное приглашение, Николас прекратил прихрамывать, а Макгуайер решительно сорвал со своей руки несвежую повязку.
…После жиденького электрического света темнота всерьез наступившего летнего вечера казалась густой, как дорогая сметана. Природная тишина, так внезапно сменившая гогот и резкий смех подвыпившего коллектива, тоже смазала в шорохи все громкие звуки вокруг. Слышно было только, как внизу, в темноте оврага, журчал по камушкам невеликий ручеек.
Избушка к этому времени ожила, выпукло выставив к лесу три желтых блестящих глаза.
Сразу же за подгнившим порожком тесаные половицы дружно и косо сбегали к дальнему углу. Банька действительно страдала от своего небывалого возраста, накренившись всем туловищем в сторону ручья.
– Да чего ее ремонтировать-то… Нам с матерью и такой хватит, а дети-то наши давно уже в городе живут, в ваннах дрыбаются… Редко когда приезжают сюда с семьями-то.
По скользкому темному полу от дальнего окна тянуло холодком. Поверху, от раскаленных кирпичей каменки прямо им в лица шел сухой жар.
– Чем это пахнет так интересно?
– Дак у меня там к печке второй отсек пристроен, грибы сушатся помаленьку. Как только баньку по летнему сезону собираемся топить, так перед этим за грибками обязательно сходим, зараз чтобы со всем справиться, лишек дрова зря не расходовать… А что, сильно грибами-то оттуда, что ли, несет, а то ведь я не особо чую, привычный?
– Да, славно! Как в детстве, из-за бабушкиной печки, только березовым листом еще немного отсюда перебивает.
– Ну, так баня это все-таки, чего ты хочешь! Какие веники твоим господам-то подать? Они, небось, в них ничего и не понимают? Переведи им про веники, а то ведь у меня есть еще и крапивные, и из можжухи могу с чердака достать, кто выдержит… Ладно, чего там рассуждать-то лишнего, заходите, там посмотрим. Дверь плотней прикрывай, обормот! Выстудишь ведь все запросто!
Итальянский «обормот» вежливо улыбался, посверкивая в жарком полумраке хитрыми глазенками. Видно было, что Хулио выдержит многое. Обводя пристальным взглядом черные деревянные стены парной, О'Салливан требовал от капитана Глеба подробностей.
– А какая здесь сейчас температура? А влажность?
С солидностью профессионала, пользуясь переводом Глеба, лесник толково отвечал на все тщательные вопросы О'Салливана.
Одежды в предбаннике скинули с себя быстро. Кожу на плечах и спине сразу же защипало от горячего грязного пота.
– Держи мед, мажь своих, пусть попробуют…
Лесник поднял со скамьи литровую банку с прозрачным медом и передал ее Николасу. Тот, словно мгновенно обжегшись о стекло, перебросил колдовское снадобье в руки капитану Глебу.
И нормальный, вроде, неизбалованный мужик МакГуайер тоже брезгливо поморщился, очевидно, представив себя всего таким липким, измазанным в тягучем лакомстве. Оружейник, наоборот, с любопытством исследователя подставился под сладкую руку Глеба.
– Смелей пусть растираются! И нечего тут носами-то по воздуху водить, через пяток минут запищат все от удовольствия, спасибо еще говорить тебе будут…
Никто не ушел от сладкой пытки.
Глеб шлепнул каждому на спину по пригоршне меда, а лесник жестами показал заинтригованным иностранцам, как надо правильно растирать все это богатство по себе.
«Восемь с половиной недель… О'Салливан явно вспоминает эту тему!»
Итальянцы пробовали было почирикать, посмеиваясь, немного по-своему, но Глеб нахмурил брови и сказал, что у хозяина от их непонятных слов изжога. Заговорщики понимающе закивали головами. Вдогонку еще и справедливый Николас показал Хулио свой убедительный кулак.
– Правильно, парень, нам такая разнообразная балагурил здесь ни к чему. И ты, наверняка, всех-то языков за жизнь не изучил? Непорядок это. Кто их знает, нерусских-то этих, что у них на уме… Может, они сейчас договариваются кипятком меня насмерть ошпарить, а?
Помешивая ковшиком воду в большом деревянном чане, лесник посмеивался в бороду, тонко реагируя на лингвистические изыски своих банных товарищей.
– Ну, как медок? Потек уже? Во, говорил же я, что сейчас приятно будет!
Действительно, дикая жара парной почти мгновенно растопила густой и неприятно липкий поначалу мед, и он растекся жидкой пленкой по их грязным спинам, плечам и физиономиям.
– Терпите, пропотеть нужно сейчас вам по-настоящему.
Хулио терпел, пристально глядя на каменное лицо раненого голландца, английский яхтсмен Макгуайер все еще продолжал болезненно морщиться, по выражению же лица О'Салливана было видно, что итальянец старается подробно запоминать эти экзотические ощущения.
Лесник занимался наладкой главного действия. Он то замачивал веники в бадье, то тщательно отряхивал их под потолком и подносил потом поочередно к шипящим камням, то, смахивая со лба потные капли, поднимался на верхний полок, проверяя готовность объекта.
– Теперь обмойтесь… Там, за дверями, душик у меня есть. Вода будет сначала идти теплая от печки, потом похолодней польется, но вы не ждите холодной-то, быстрей бегите сюда…
Коллектив в этот заход подобрался качественный.
Лесник со значением подмигивал Глебу, когда и Хулио, и Макгуайер, и О'Салливан упрямо, из раза в раз, заходили в парную вслед за ними. В азарте преодоления О'Салливан даже ничуть не брезговал хлестаться чужим веником.
– Крепкие парни у тебя! Как они мой пар терпят, удивляюсь… Финны, что ли?
– Южане. Но, действительно, крепкие сегодня попались!
Англичанин первым запросил какой-нибудь прохладной жидкости, и хозяин притащил из предбанника приготовленную заранее банку. Это был не противный липкий мед, и поэтому Николас буквально вырвал из рук лесника запотевшее слегка питье.
– Компотик, грушевый. Немного черноплодки еще моя для аромата в него добавила. В самый раз сейчас, после первых-то паров, компотика такого полезного употребить…
И лесник строго сказал в общее пространство, пресекая посторонние дурные мысли.
– А вот пива в бане никакого не люблю – баловство!
…Через минут пятьдесят, определив правильный момент, капитан Глеб шепнул леснику, чтобы тот не зверствовал, не доводил иностранных мужиков до конфуза. Смельчаки терпели пятый заход уже из последних сил, краснели и пыхтели, не покидая парилку только из-за личного бандитского форсу, и нужно было их обязательно поощрить, организовав совместный триумфальный выход на свободу.
